Глава 30

Нетудыхины

Все, точка. На сантименты потянуло — надо закругляться. Сюжет исчерпан. Не-тудыхин не уехал в ФРГ, не окончил свой роман, жизнь его продолжалась дальше, и пора ставить точку. Почему? Да уже хотя бы потому, что тот событийный ряд, который автор выстраивает в своем произведении, в отличие от жизненного ряда, должен иметь конец. Это жизнь — процесс постоянно изменяющийся и открытый. А в произведении творя-щий расчленяет его искусственно на отдельные сегменты, придавая им черты некой за-конченности. Правда, сегментация эта весьма условна. И скорее больше относится к об-ласти поэтики автора, чем к синтаксису самой жизни. Кроме того, надо учесть, что у се-годняшнего человека нет времени ни для написания пространных эпопей, ни для их чте-ния. Потом ведь я избрал для своего повествования очень небольшой отрезок нашей ис-тории, всего лишь год из времени правления Брежнева. И закончилось оно, это правле-ние, — здесь тоже существует своя поэтика — не датой физической смерти правителя, не с приходом нового сатрапа, а летом 1968 года. Именно тогда, в тот благословенный день августа, на Красную площадь вышла крохотная группа людей и открыто заявила о своем протесте против оккупации Чехословакии. Единогласие лопнуло. Инакомыслие сделало открытую заявку на свое существование. Надвигалось новое время. Хотя формально правление Брежнева будет продолжаться дальше, и Тимофею Сергеевичу еще немало придется претерпеть от него Зла.

— Однако, — скажет читатель, — нельзя же так обрывать повествование. Чем за-кончилась его история с Сатаной? Посадили Нетудыхина или нет? С кем он в конце кон-цов остался, с Нелой Лейбовной или с Натальей Сергеевной? — И будет прав.

Впрочем, что касается женщин, то пусть Нетудыхин разбирается с ними сам. Дело это тонкое и трудно предсказуемое. Мне лично как автору больно за них обеих. Я бы, на их месте, с таким типом вообще не связывался. Опыт биографии русских писателей — тому порука. Это ж не мужики, это семейные мучители. А вот об остальном, пусть даже и с некоторой степенью условности, мне дорассказать придется.

Суть в том, что люди типа Нетудыхина не были в те годы такой уж музейной ред-костью. Их судьбы в подобной ситуации складывались по-разному. И какой вариант для них является наиболее характерным, я сказать затрудняюсь. Поэтому, чтобы быть объек-тивным, я предлагаю читателю самому выбрать из нижеследующего перечня подходя-щую версию и довообразить окончание романа в силу своего разумения и личных твор-ческих возможностей.

Варианты дальнейшей судьбы Нетудыхина:

I) В КГБ его пожурили и отпустили с миром, взяв подписку, что он больше вести себя так не будет. Органы наши гуманны и умеют отличить своего заблудшего гражда-нина от врага. И стал он жить-поживать да добра наживать.

2) Вариант, который предрекал Нетудыхину Сатана до обострения их отношений: тина обыденности засосала его. Он забрасывает творчество, женится на Наталье Серге-евне и довольствуется той жизнью, которая ему дадена. В КГБ его дело положили в дол-гий ящик. Только в состоянии алкогольного возбуждения, как вспышки былого, прояв-ляются в нем порывы к творчеству. Но они остаются лишь порывами — не более. Уняли-таки мужика, угомонили. Стал Нетудыхин вполне управляемым и безопасным гражда-нином.

3) Прорицательницей оказалась Даша Надлонок: ушел Нетудыхин к Богу. Про-блема власти Сатаны в человеке решается сама собой. Хотя такой вариант для Нетуды-хина сомнителен. Но человеческая душа — потемки.

4) Вариант наиболее вероятный: обвинен в антисоветской пропаганде и посажен. Статья 70 УК РСФСР.

5) Сломался. Согласился сотрудничать с КГБ. Тоже очень распространенная вер-сия в те годы. Кое-кто из этих людей потом даже преуспевал, подторговывая своим "дис-сидентским" прошлым. Иные, у кого еще оставалась толика совести, мучились и по рус-скому обычаю спивались. Впрочем, предательство Нетудыхину как бывшему детдомов-цу свойственно не было.

6) Трагический вариант: определен в психиатрическую больницу с диагнозом вя-лотекущей шизофрении. До полного выздоровления, то есть до кардинальной смены по-литического курса в стране.

7) Самый безысходный вариант: действительно сошел с ума. Всеми оставлен. Нужны ли тут комментарии?

8) Вариант для интеллектуалов: уличен в связях с Дьяволом и сожжен на костре (процессы Средневековья) во дворе своей школы под истерические крики пионеров и комсомольцев. Не надо забывать правил игры: роман-то все же фантасмагорический. Первоначально я сам склонялся к такому варианту, но потом передумал, посчитал детво-ру умнее нас.

9) Нетудыхин женится на Неле Лейбовне. Через два-три года им удается бежать с туристического теплохода в ФРГ. Утрата родины. Ностальгия. Эмигрантская неприкаян-ность. Этот вариант, правда, был трудно осуществим в конце 60-х, но бывают же исклю-чения.

И т. д. По-моему, достаточно. Жизнь многовариантна, и все варианты перебрать невозможно.

Прошу обратить внимание, что предложенные версии по своей окраске являются негативными, исключая, конечно, первую. Она предназначена для читателей, любящих благополучный конец. Пусть будет. Пусть Нетудыхину повезет хоть в чьем-нибудь вооб-ражении, раз не везет в авторском.

Может быть, у кого-то складывалась в жизни версия совершенно иная. Нетудыхи-ны тоже ведь были разные. В таком случае им не понадобятся предлагаемые варианты. Однако, углубляясь в конкретную разработку какой-нибудь из версий, читателю надо помнить, что основным ориентиром при этом должна оставаться жизнь того времени, в которой, конечно, не исключена и случайность. Не следует все же ею чрезмерно зло-употреблять.

А теперь я позволю себе изложить десятый вариант окончания романа — свой, авторский. Кто хочет ознакомиться, — пожалуйста, поехали дальше.

Глава 31

Ключ

К Худу ли, к Добру ли, но проблема ключа была, кажется, Нетудыхиным наконец-то решена. Нашел он таки ключик к Сатане, нашел. И боялся преждевременно радовать-ся, и думал осторожно, что вообще Нетудыхину свойственно не было.

Ключ собственно оказался не ключом, а скорее целым изделием, с помощью ко-торого Сатана выводился из игры. Но так это только представлялось Нетудыхину. А как оно могло обернуться на самом деле, он не знал. Будущее поведение Сатаны не вычисля-лось логически, и подлинный исход можно было лишь предполагать.

Идея пришла в поезде. Вдруг Нетудыхин зримо представил это известное изделие и ахнул: как же это он не додумался до него раньше! Он так загорелся, что, явись эта идея к нему в домашней обстановке, он сразу бы принялся за ее воплощение.

В день возвращения, немного отоспавшись, он предупредил Захаровну, чтобы она о его приезде никому не говорила, — имелась в виду Наташка — и полетел в школу. Знал: Натальи Сергеевны в школе нет — в отпуске. Где она сейчас находится, неизвест-но. Побывал в своем классе — все на месте. Заглянул в секретарскую — нет шефа, нет, сообщила Маринка. Но из учителей уже кое-кто вышел на работу. Школа накануне ново-го учебного года потихоньку оживала.

Приспособа меж тем оказалась технически не так быстро и легко выполнимой. Первый экземпляр ее вообще раскололся. Пришлось несущую часть конструкции утол-щить и подобрать для нее более прочный материал.

После консультаций с учителем труда и двух дней кропотливой работы изделие было изготовлено. Нетудыхин любовался им, словно произведением искусства. Он брал его в правую руку и пробовал отрабатывать жест, с которым он теперь поставит-таки точку в этой затянувшейся истории. Как будто получалось, должно было получиться.

Однако расправиться с Сатаной один Нетудыхин физически не мог. Нужна была дополнительная сила. Нетудыхину пришла мысль нанять для осуществления задуманно-го двух бойцов, оплатив им работу деньгами Дьявола. Тысяча рублей — это все-таки деньги. За такую сумму иные молодцы и башку твоего врага преподнесут тебе на блюде.

Прежде чем подыскивать себе помощников, он решил позвонить Сатане и догово-риться с ним о встрече.

Звонил специально из автомата, невольно волновался. Не верилось вообще, что такой номер существует: 0-13-13.

В трубке послышались короткие гудки: странно, занято. Может, он не докрутил диск телефона? Повторил звонок — результат тот же. Потом подождал минут пять, вы-курил сигарету и набрал номер снова. Трубку подняли.

— Вас слушают, — сказали вежливо.

— Мне нужен Тихон Кузьмич, — сказал Нетудыхин так, как будто он звонил при-ятелю или знакомому.

— А кто его спрашивает? — уточнили с той стороны.

Тимофей Сергеевич представился.

— Подождите минутку.

Телефон как будто бы совсем выключился. Через некоторое время что-то в трубке щелкнуло и голос сказал:

— Говорите.

— Алло! — сказал Нетудыхин.

— Слушаю, Тимофей Сергеевич, слушаю! Что случилось? — узнал он знакомый голос.

Звучание было настолько чистое, словно они разговаривали через тонкую перего-родку.

— Нам неотложно надо встретиться, — сказал Нетудыхин без всяких вступлений и подделываясь под деловой тон Сатаны.

— Зачем?

— Видите ли, как вам это объяснить? Необходимо обговорить план книги и оформить сделку официально. Я решился. Но у меня есть целый ряд неясностей. В шко-ле, мне кажется, для такого разговора мы вряд ли сможем урвать момент. Да и не то это место, чтобы чувствовать себя в безопасности. Поэтому предлагаю встретиться вне шко-лы. — На той стороне молчали, думали. Пауза затягивалась. — Вы меня слышите? — спросил Нетудыхин.

— Да-да, конечно. Подождите, Тимофей Сергеевич. Я давно ждал этого звонка. Дайте мне несколько секунд на ориентир. У меня, как всегда, дел невпроворот… Давайте, знаете что, свидимся дня этак через два. Да, через два. Подойдет?

— Меня это устраивает.

— Где?

— Где-нибудь подальше от людей. Скажем, на кладбище.

— На каком? Их в вашем городе три.

— На самом дальнем, на Митрофановском. Я буду ждать вас у центрального вхо-да в шесть вечера.

— А может подальше махнем? Куда-нибудь в лесок, ближе к природе. Бутылочку раздавим. Я давно уже не калякал по душам.

— Нет-нет, — запротестовал Нетудыхин. — Бутылочку мы раздавим, когда я за-вершу работу над вашим заказом.

— Ну, хорошо, хорошо. Обойдемся без бутылочки. Значит, послезавтра, в шесть вечера. У центрального входа на Митрофановском. Так? — уточнил Сатана.

— Да, — подтвердил Нетудыхин.

— Быть и здравствовать Злу! — сказал Сатана. — Не опаздывать. До встречи!

Нетудыхин повесил трубку и вытер взмокревший лоб. Теперь требовалось подыс-кать помощников. У Нетудыхина отсутствовали знакомые, которых можно было бы при-гласить на столь откровенно варварскую роль. Но у него имелись родители, через кото-рых он мог выйти на нужных людей. Папаша Андрея Глыбы все время вертелся у него на уме. Бывший штангист, мужик весом килограммов под 120, работал Глыба-старший на мясокомбинате забойщиком, любил пображничать и знался с публикой спортивно-криминальной. В свое время Тимофею Сергеевичу пришлось немало повозиться по вос-питательной части с Андреем. Папаня его, Григорий Павлович, был внутренне обязан Нетудыхину, на что собственно и расчитывал Тимофей Сергеевич. Именно тогда Нету-дыхин и сблизился с Глыбой-отцом.

Пришлось наносить визит домой. Григорий Павлович выставил на стол бутылку "Пшеничной". Жена подала салат, жареные яйца и ветчину. Знай наших!

Тимофей Сергеевич объяснил суть дела: надо с одним "козликом" расчитаться. Глыба принял заявку без удивления, но уточнил: а до какой группы инвалидности необ-ходимо заделать товарища?

Даже не бить, держать только? Ну, это мелочи! Пусть Нетудыхин завтра подходит часам к шести к пивбару "Маруськины слезы", и там Глыба сведет его со своими людь-ми.

— Я тебя познакомлю с Мишаней Картавенко — у него захват, бля, мертвый.

— Мне собственно колотить его не надо. Мне чтобы они его подержали пару ми-нут недвижимым.

— Да я тебе подберу таких амбалов, быка полчаса будут держать — не дрыгнет.

Под конец разговора Нетудыхин поинтересовался своим бывшим питомцем.

— Как Андрюха?

— Андрюха? Хэ! Поступил, стервец, в институт. Взяли как спортсмена. Не захо-тел к отцу идти напарником. Ну, дурень, пусть тягает штангу! До времени, конечно. По-том ты оказываешься никому не нужен. А тут свежий кусок мяса всегда у тебя есть.

Да, конечно, мясо есть мясо. Ветчина, между прочим, первоклассная.

На следующий день, с утра, Тимофей Сергеевич поехал на Митрофановское клад-бище и проделал нечто, напоминающее рекогносцировку: обследовал самые глухие углы кладбища, отыскал старый, выброшенный кем-то деревянный крест, наметил место, где намеревался расправиться с Сатаной. А вечером, как и договаривался, он встретился в пивбаре с Глыбой и его корешами. Мужики оказались дюжими. Оба бывшие борцы, на-качанные и не пьющие из мелкой посуды, дабы не делать одно и тоже множество раз. Вчерне обговорили суть дела. И, конечно, уточнили, чем будет оплачена работа.

— Наличными, — сказал Нетудыхин.

— Сколько? — поинтересовались.

— Я думаю, куска вам достаточно будет, — небрежно ответил Нетудыхин.

Все трое, включая Глыбу, удивленно переглянулись между собой.

— Так его что, мочить надо? — последовал вопрос.

— Зачем же? Это уже преступление, — сказал Нетудыхин. — Его не замочишь. Он гусь особенный.

— Как это не замочишь?! Пару раз посадим на задницу — через десяток дней доз-реет сам.

— Нет такой необходимости. Что с ним делать конкретно, я скажу потом, на мес-те. Или вас сумма не устраивает?

— Ты, наверно, хотел сказать стольник, а не кусок? — засомневались.

— Я сказал то, что сказал, — тысяча! И плата потому такая, что клиент необыч-ный.

— Боксер?

— Нет.

— Борец?

— Нет.

У мужиков заиграли желваки на лицах. Один из них сказал, заводясь:

— Где этот мудак? Покажи мне его! Я сейчас с него блин сделаю!

— Не надо лишних движений. Поберегите свой гнев на завтра.

— Ну, хошь, я Эда в придачу до потолка крутану? — Имелся в виду бармен Эдик.

— Это за что же? — поинтересовался Нетудыхин.

— А он, сука, народ дурит!

— Пусть лучше Эдик нам пива еще нальет, — сказал Тимофей Сергеевич и вы-ставил из своего портфеля бутылку водки на стол.

— Леха, — сказал Глыба, — кончай! Пойди принеси еще четыре бокала…

В общем-то, особенно не распивались ввиду предстоящей завтра работы. Но вы-шли из бара уже затемно и потеплевшие.

Когда Глыба ушел, Нетудыхин еще раз напомнил о своих требованиях: не опаз-дывать, не похмеляться, ожидать его на центральной аллее. Начинать операцию только по его знаку, когда он поставит портфель наземь. Возможно, с клиентом у него состоится длинный разговор, даже наверное состоится — ждать. Держаться подальше, чтобы не вызвать подозрение. А вообще — действовать по обстоятельствам.

Ночью Тимофей Сергеевич никак не мог уснуть. Он сам потихоньку заводился и, испытывая нетерпение, с усилием удерживал контроль над собой.

На следующий день, с трудом дождавшись второй половины дня, за полчаса до назначенной встречи, он был уже на территории Митрофановского кладбища.

Мужиков на условленном месте не оказалось. "Ну, подлецы, забухали, наверное! Пропало дело". Сколько раз Нетудыхин давал себе слово не связываться со спивающейся публикой — и так опростоволосился.

Нетудыхин прошвырнулся по центральной аллее, обозрел окрестности — пусто. А время неумолимо приближалось к шести. Все задуманное рушилось. Ведь один он не справится с Сатаной. Теперь надо было как-то выпутываться из этого положения.

Он яростно выругался и направился к кладбищенскому въезду.

Глава 32

Царапинка

Нетудыхин заметил Ахриманова еще издали. Сатана вертелся возле женщин, про-дававших цветы. Цветы его, стервеца, интересовали, цветочное искусство похоронного обряда. По-видимому, он поджидал Тимофея Сергеевича со стороны автобусной оста-новки, потому как удивился, услышав голос Нетудыхина за своей спиной.

— Ах, вы уже здесь! — обернулся Сатана. — Очень рад! Очень рад такой вашей пунктуальности! — И подал, улыбаясь, Нетудыхину руку. Пришлось Тимофею Сергее-вичу принять это вынужденное рукопожатие.

Одет был Сатана в приличный импортный костюм. Если не ошибаюсь, чешского производства. Он выглядел слегка возбужденным, и глаза его посверкивали тем антраци-товым блеском, который появлялся в них, когда он находился в состоянии предвкушения удачи.

— Вы загорели, похудели! — говорил он, почти любовно оглядывая Нетудыхина. — Что-то случилось? Житейские неурядицы? Любовные интриги? Это все преходящее, Тимофей Сергеевич. В отпуске нужно отдыхать и поправляться. Тем паче, что впереди предстоит трудная работа… Это зачем же я вам так срочно понадобился? Через неделю я выхожу в школу. Могли бы и подождать.

— Время — деньги, Тихон Кузьмич, как говорят англичане. А в моем понимании — это ненаписанные книги… Что же мы стоим? Идемте куда-нибудь от этой цветочной публики.

И они не спеша пошли по центральной аллее.

— Ну-с, — сказал Сатана, — слушаю вас.

Нетудыхин, сам не зная почему, вдруг заволновался. Долго молчал, потом сказал медленно и членораздельно:

— Я согласен признать необходимость существования Зла на земле.

— Наконец-то! — торжествующе заулыбался Сатана. — Свершилось!

— Но Зла как явления здоровой конкуренции, — уточнил Нетудыхин. — "Зла" в кавычках, так сказать. Иначе, мы действительно все захиреем.

— Нет, Тимофей Сергеевич, это только полшага. В той системе, в которой мы приговорены существовать, Зло есть Добро в высшем своем проявлении. Ни в каких ка-вычках оно не нуждается. Мы живем в мире Зла. И это также очевидно, как то, что мы сейчас с вами разговариваем. Ведь вы же сами написали: "Устал я жить, Господь, в твоем паскудном мире". Здесь дана грубая, но вместе с тем очень точная оценка сегодняшнего состояния мира.

— Да, но это сказано с некоторым преувеличением. Это всего лишь поэтическая метафора!

— Точно такими же словами вы защищали на совещании своих студийцев.

— А вы — отрицали Бога и вели себя как самый махровый атеист.

— Ну, совещание — это дело другое… Я не понимаю, что вы хотите этим сказать? Что данная строчка не отражает существа дела? Я думаю, очень даже отражает. А учи-тывая сегодняшнюю ситуацию, мы не можем жить в мире чьей-то прихоти и произвола. Пора строить свой мир.

— Одни уже строят, — сказал мрачно Нетудыхин. — И даже поют: "Мы наш, мы новый мир построим…"

— У них ничего не получится. Они не с того начали. Надо брать глубже, с самых что ни на есть основ. Нужно перетряхнуть Вселенную. Тогда можно надеяться на поло-жительный результат.

— Лапша! — сказал, улыбаясь, Нетудыхин. — Фантасмагорическая лапша! Даже на ушах не держится.

— Почему же лапша? — обиженно сказал Сатана. — Мы создадим нового чело-века. Без комплекса неполноценности. Ему все окажется по плечу.

— Опоздали. Такой тип уже производится, — сказал Нетудыхин. — И теперь не знают, как с ним управиться. Не человек получился, а вовкулака какой-то.

— Раб получился! — зло сказал Сатана.

— Ну, может быть, не совсем раб…

— Раб, раб, Тимофей Сергеевич! И хам! В мире преобладающими типами явля-ются рабы и хамы. Да. Как бы вы там не изворачивались в сочинении благородства сво-его происхождения. Законы генетики…

— А никто и не изворачивается. Оно было просто другим. А вот ваши россказни о сотворении нас я считаю абсолютной чушью. Вселенная началась со взрыва первомате-рии, спрессованной силой гравитации до точки. Теперь она, увеличиваясь, расширяется. Так утверждает наука. Или, по крайней мере, одна из ее школ.

— Ну да! Ну да! — сказал Сатана. — Была точка. Всего лишь. Такая манюсенькая точечка. Была себе, и все. Потом она вдруг взяла и взорвалась. Захотелось ей так. И вот сегодня она увеличивается и расширяется. А мы с вами, точнее — вы, производное этой точки, — прохаживаетесь здесь со мной и гутарите. Хэ, точечники! Ну, это я вам скажу, сударь, уже настоящая чушь! Несостоятельна ваша теория, Тимофей Сергеевич, нело-гична.

— Очень даже логична. Сначала взрыв колоссальной мощности. Первоматерия разлетается на отдельные куски. Машина заработала. Идет формирование галактических систем. На этом этапе материя вступает в стадию своего первоначального развития. Про-исходят преобразования на атомарном уровне. Потом, постепенно, в результате геохими-ческой эволюции, появляется живая клетка — основа для будущего возникновения всего живого мира. Развитие нарастает. Жизнь прогрессирует за счет механизма мутации. Дре-во ее неукротимо ветвится. И в конце концов на нем появляемся мы, люди.

— А мы, ангелы? Вы что, Тимофей Сергеевич?! Мы-то ведь на свет появились раньше вас!

— Не надо передергивать эволюционную последовательность. Сначала появились люди. Как вершина и итог всей эволюции. А как продукт наших заблуждений и попыток объяснить себе картину мира вылупились потом и вы, дражайший Тихон Кузьмич. Со всем своим сонмом мифологической братии. Так что, на деле, вы нашими детьми являе-тесь, а не наоборот. Вы — плод нашей фантазии, нашего сознания.

— Ага. Ну да, теперь вы, так сказать, дискутируете с этим плодом. Понятно. Ну, раз беседа принимает у нас столь метафизический оборот, то позвольте задать вам пару вопросиков.

— Пожалуйста.

— Значит, нас нет? То есть мы есть, но только как факт вашего сознания?

— Да.

— А вы являетесь следствием развития или эволюции — как вам будет угодно — той точки первоматерии, которая когда-то почему-то вдруг взяла и взорвалась?

— Да.

— Здесь сразу несколько вопросиков напрашивается. Почему взорвалась? Почему она взорвалась именно тогда, а не раньше или позже? Откуда она вообще взялась, эта треклятая точка?

— Наука пока не в состоянии ответить на эти вопросы, — сказал Нетудыхин, на-супившись. — Я думаю, что Вселенная вечна и циклична. Материя, разлетаясь, в конеч-ном счете силой гравитации возвращается к своим исходным координатам. Как буме-ранг, начавший движение из энной точки. Внутри материальных скоплений, образовав-шихся после взрыва и летящих по траектории бумеранга, существует своя геометрия движения. Поэтому вполне вероятно, что при всяком новом цикле могут получаться со-вершенно неведомые комбинации. Но все эти скопления сцементированы в полете силой постоянно действующей гравитации. Между взрывом и возвращением материи к своей исходной точке проходит колоссальный период времени. И опять все начинается сызно-ва. На каком-то энном разлете ее послевзрывного состояния может появиться разумная жизнь. Но может и не появиться. Потому что слишком уж исключительные условия не-обходимы для ее возникновения. И тогда неизвестно, сколько еще оборотов потребуется сделать впустую, чтобы вдруг сложились наконец, на одном из ее разлетевшихся кусков, условия, необходимые для возникновения разумной жизни. Нам выпал жребий попасть как раз в такой оборот. Хотя вполне вероятно, что уже была когда-то разумная жизнь, и мы не первые. Сегодня человек наблюдает во Вселенной возникновение так называемых черных дыр. Материя спрессовывается под воздействием гравитации до гигантской плотности. Кто знает, возможно, она уже вступила в точечную стадию своего извечного цикла. Трагедия, на мой взгляд, заключается в том, что мы не можем вырваться из этой коллапсирующей системы. Коллапс возвращает цикл к нулю. И в основе Вселенной, ока-зывается, лежит не Разум, а процессы чисто физические, — заключил Нетудыхин и умолк.

Сатана смотрел на Тимофея Сергеевича, вскинув удивленно вверх брови.

— И вы, додумавшись до таких жутких вещей, — сказал он, — говорите о них с безучастным равнодушием! Как же так, милый человек?

— Ну, положим, не я додумался, — отвечал Нетудыхин.

— Все равно, все равно, — горячился Сатана. — Не имеет значения, кто. Важно, что вам это известно. Но вы-то, считающим себя сторонником Добра и жаждущий уста-новления справедливости, с аналитическим спокойствием взираете на столь трагическую ситуацию! Разве не античеловечно такое поведение?

— А что прикажете делать? — спросил Нетудыхин.

— Как что делать? Восстать! Возмутиться! Бить во все колокола! Призвать на ре-шение этой проблемы всех людей! Ведь вы же, как вы сами изволили заметить, — итог всей эволюции, ее вершина! Стало быть, авангард той первоматерии, которая когда-то, согласно вашей теории, взорвалась. И вам, только вам решать судьбу Вселенной!

— Против кого восстать?

— Против собственной обреченности.

— А точнее? — допытывался Нетудыхин. — Объект должен быть абсолютно конкретизирован, иначе люди не поймут.

Сатана приостановился и тихо сказал:

— Против Того, чьей волей была сотворена первоматерия, а потом же и взорвана.

— Это немыслимая вещь! — сказал Нетудыхин.

— Почему?

— Потому что мы против Него насекомые. Если Он, конечно, есть где-то там.

— Вы ошибаетесь, Тимофей Сергеевич. Вещь эта мыслима и решаема. Близится 21-й век. Сколько мне известно, он будет веком биологии и неслыханного увеличения интеллектуальных возможностей человека. Компьютеризация и кооперирование челове-ческих умов породит в суммарном итоге грандиозной мощи мыслительный орган, кото-рому окажется под силу решение любых вселенских проблем. Такова логика, Тимофей Сергеевич. Человек все равно будет стремиться докопаться до истины. На этом пути его не удержать. И чем мы раньше войдем в общий союз, тем больше шансов на выживание. Время пока еще есть. Но задачи предстоят архигромадные: создание нового человека; может быть, даже его биологическая переделка; овладение гравитацией с выходом на принципиальную реконструкцию самой природы первоматерии; наконец, если нам уда-стся сварганить свою исходную плазму…

— Из чего сварганить? Из Его же исходных компонентов?

— Переплавим все к такой матери! И получим бессмертную жизнь в бессмертном доме! Мы низложим Его! Наступит царство Сатаны и Человека! Мы укротим Его сво-лочную ангельскую братию! Справедливость восторжествует!

— "Ура! Мы ломим; гнутся шведы…" — с ехидным пылом процитировал Нетуды-хин.

— Смейтесь, смейтесь, — обидчиво сказал Сатана. — Я вам говорю о том, что уже имеет свое начало в сегодняшнем дне. Если люди не рискнут на переделку самих се-бя, они как вид рано или поздно исчезнут. Вы думаете, что ваша участь кого-то беспоко-ит во Вселенной? Ошибаетесь, сударь. Кроме меня, никого. А у Него — и без вас нере-шенных проблем по горло. Скажу больше, — хотя и не надо бы, конечно, ну да ладно, раскрою карты полностью, — Он специально создал такую коллизию, в которой проти-вопоставил меня и вас. Хотя, в общем-то, дело не в этом. По крайней мере сей факт был бы вполне терпимым, если бы он являл собой частный случай. Суть в другом. Суть в том, что Он сотворил мир, в основу которого положил принцип всеобщего противопоставле-ния. Все сущее насквозь пронизано биполярностью. Плюс и минус, электрон и позитрон, ангелы и демоны, два соседствующих народа, душа и тело, Добро и Зло и т. д. Я думаю, что и наша Галактика противопоставлена другой Антигалактике. Если есть явления с нейтральными или переходными знаками, то они не стабильны, текучи и мгновенны по времени существования. Спрашивается: зачем использован такой принцип построения? Чтобы иметь возможность властвовать? Разделять и властвовать? Но это же истинное Зло!

— Позвольте, позвольте, вы же утверждали…

— Да, утверждал, совершенно верно! И буду утверждать, что Зло — это Добро. Ибо такая расстановка акцентов существует в Его системе — системе, вывернутой наиз-нанку. И здесь Разум действительно оказывается братом Зла. Парадокс! Однако мне на-доело биполярность мира, в котором я обречен вести отрицательную партию. Все поче-му-то уверены, что Зло исходит от меня. И только от меня. Что я-де ввожу людей во ис-кушения всякие. Да, это так, никуда не денешься. Забывают лишь, что делается это мной по Его воле. Ибо я подневолен Ему не меньше, чем вы, люди. И все же на мне лежит только часть Зла. А люди валят все в одну кучу, несправедливость умножается. Но и че-ловека Он унижает до твари пресмыкающейся. Иногда даже больно смотреть со стороны. Между тем, если быть объективным, то все мы грешны в этом деле. Есть Зло, которое вершит Господь. Дабы мы, Его чтители, умозаключили, что Он один во Вселенной Хозя-ин. Есть Зло, которое исполняю я. По его воле, разумеется. Есть Зло, которое творит сам человек, в качестве защиты себя. Но все-таки, в конечном счете, все восходит к Нему. Люди говорят: так устроен мир. А я скажу определенней: так устроен Его мир, — мир, творившийся исходя из Его тоталитарных устремлений. Потому что Он, еще в стадии проектирования, был озабочен больше не совершенством мира, а тем, как бы повернуть дело так, чтобы потом у Него не увели власть над этим миром. Да-да, Тимофей Сергее-вич, не удивляйтесь. Природа власти зиждется на насилии. А насилие есть Зло. И полу-чается, что источник всех ляпсусов восходит к Его Величеству Хозяину Вселенной. Та-кова первопричина несовершенства мира. Ну, скажите вы мне, разве это не варварство, создать бессмертное существо, способное мыслить, а потом за какую-то чепуховую про-винность ввергнуть его в смерть? Подумаешь, какое преступление совершили — десяток плодов улопали! Ну и что? Весь мир из-за этого надо осмертоносить? Есть тут какая-то соразмерность вины и наказания? Нет таковой. Жестокость одна. Великий Разум, если он действительно Великий, так не поступает.

Помолчали.

— Да, — сказал Нетудыхин. — Это что-то новое.

— Ничего нового, — сказал Сатана. — Я просто не хотел вам говорить об этом раньше времени. Я обязан вернуть человеку то, чего его лишили когда-то не без моей помощи. Это дело моей чести.

— А не кажется ли вам, что вы опять осуществляете Его волю?

— В каком смысле?

— В том, что время искупления вины закончилось. Пора нам возвращаться в дом отцовский. Вот он и затеял с вами эту хитроумную игру. Не может же Он не знать о ва-ших устремлениях. Тем паче, что, если полагаться на Библию, то Христос уже давно ис-купил наши грехи.

— Э-э, Тимофей Сергеевич, не будьте наивными! Это сказки для простачков. Вы плохо знаете Папашу. Для Него власть — превыше всего. Мне, к сожалению, неизвестно, что они там затевают сегодня. Может быть, опять устроят всемирный потоп, как это они подсоветывали Ему несколько тысячелетий назад. Может, еще что-нибудь отчубучат. Но я абсолютно уверен в одном: человек от этих затей лучше не станет. Что дал потоп ре-ально? Строительство Вавилонской башни? Разразноязычили народ. И опять у них ниче-го не получилось, человек остался прежним. Но вот сама непокорность человека склоня-ет меня к мысли, что он, по-видимому, обладает у Бога некоторым свободным парамет-ром, некоторой неподконтрольной автономией. И не столь уж он совсем пешка в Его вселенской игре, как кое-кто это думает. Поэтому сегодня я предлагаю вернуть человеку бессмертие, Вселенной — стабильность. Устранить, так сказать, последствия первогреха. Но только вернуть самим, без их подлой, обязующей помощи. И вернуть не ихнее, инва-лидствующее бессмертие души, а наше, реальное и полноценное.

— Опять лапша, — сказал Нетудыхин. — Опять бред начинается…

— Да никакой это не бред! Проявите вы хоть немного здравомыслия. Это же со-вершенно очевидно: из потопа человек вышел не обновленным, а еще хуже, чем он был. Стало быть, воля Господа не абсолютная. Значит, у человека, хоть крошечная возмож-ность на свободу, но есть. Почему бы ее не использовать в данной ситуации? Мир Бога тленен. Все превращается в прах. Проявите волю, наконец, — и вы обретете истинную свободу.

— Авантюра! — не соглашался Нетудыхин. — Не без некоторой потуги на логи-ческое обоснование, но авантюра. Есть другой выход, намного проще.

— Какой еще?! — удивился Сатана.

— Исполнить Его заветы. Все станет на свои места.

— Вы это серьезно?

— А почему бы и нет? Если уж возвращаться, то возвращаться надо к тому, что исповедовал Христос.

— Ну да. И кончить тем, чем он кончил.

— Не надо нас пугать. В любви и добром согласии все проблемы решаются гораз-до проще.

— Так нет же — ни любви, ни согласия! — исступленно возразил Сатана. — Есть вечная борьба, в которой Он является главным судьей. И все! Вы мне извините, Тимофей Сергеевич, но вы поглупели за лето. Вам предлагают потрясающее дело — вы продол-жаете вихлять. Вы для этого сюда меня позвали? Мне кажется, вы еще не дозрели до полного осознания сути дела. Живите тогда в рабстве. Только запомните: ваша судьба Его мало волнует. Вы сосланы на Соловки Вселенной, и смерть остается по-прежнему вашим уделом.

— Но это же немыслимая вещь — бессмертие! — взорвался Нетудыхин. — Чело-век-то и смертным ведет себя по-хамски. Отпусти ему бессмертие — он вообще распоя-шется до маразма.

— Наоборот, в том-то и загвоздка! Вот потому он и ведет себя гадко, что смертен, — сказал Сатана. — Решение лишить человека бессмертия было принято сгоряча. Оно поставило человека в ситуацию безответственности за свои поступки. Именно отсутст-вие у человека бессмертия приводит к самоутверждению любой ценой. И это особенно характерно для вашего столетия, когда, происходит невиданная концентрация власти в руках одного человека. Сталин, Гитлер, Мао, целая плеяда тиранов помельче — это, Ти-мофей Сергеевич, уже явление, точнее сказать, болезнь. На почве отсутствия бессмертия. Но не слишком ли непомерно завышена цена такого притязания на бессметрие?

Нетудыхин сказал:

— Неправомерно ставить столь разных людей в один ряд.

— Почему? Их деяния однотипны по сути, хотя разны по масштабу. Как индиви-дуальности — они разные, да. Как человеческие типы — они принадлежат к одной и той же популяции — геростратовой. Однако, им мало было всемирной славы. Что слава? И она тленна. Они возмахнулись утвердить себя на всю историю людскую, дабы пересту-пить через сам факт смерти и забвения человека. Это, знаете, уже нечто больше герост-ратова деяния. Хотя того придурка еще можно как-то понять. Человек возжелал славы. А за душой пустота, платить нечем. Вот он и поджег знаменитый храм. Слава, хоть и скан-дальная, а, вишь, утвердилась на века. Но ваши-то современники — люди вполне здра-вые. Они поняли бренность всего сущего. И это понимание, при их неуемной власти, обернулось для остальных тотальной трагедией. Впрочем, я должен сказать здесь откро-венно, симптомчики хвори сей, к сожалению, свойственны всему племени людскому. С потерей бессмертия человек тщетно ищет ему замену: холмик, курганчик, пирамидка вы-сотой метров полтораста, мавзолейчик, надпись на храме: "Рамзес II-й", просто надпись на стволе многолетнего дерева: "Здесь был Ваня Фантомас" — утвердиться он во что бы то ни стало жаждет, паршивец, царапинку после себя оставить. А вы говорите, ему не нужно бессмертие. Нужно! Вы-то сами зачем пишите?

— Согласно вашей логике, для царапины, конечно. А для чего же еще?

— Нет, серьезно, — отбросим аллегории — для чего? Что-то же вами движет.

— Пишу потому, что нахожу в этом удовлетворение.

— И все? И больше никаких других соображений?.. Не верю! В подтексте ваших устремлений лежит тоже желание продлить свое существование на земле — пусть не фи-зическое, пусть духовное, но продлить. — Сатана неожиданно остановился и, обнару-жив, что они незаметно зашли слишком далеко, спросил: — Куда мы собственно бредем?

— Да никуда. Так, беседуем, прогуливаясь.

— Тогда почему бы нам не присесть у этой неухоженной могилы? Здесь никого нет, — кивнул он в сторону близлежащего захоронения.

— Я ничего не имею против, — сказал Нетудыхин. — Почему бы и не присесть.

Между тем, до припасенного креста они не дотянули метров 15–20. Уселись за столиком. Портфель Тимофей Сергеевич поставил на лавочку.

— Скорик, — прочел Сатана имя рядом захороненного, — Николай Акимович. Профессор. 82 года. Сущая мелочь. — И спросил Нетудыхина:

— А вы лично, сколько собираетесь прожить на свете, Тимофей Сергеевич?

— Сколько Бог отпустит, столько и проживу, — сказал мрачно Нетудыхин.

— Ну а вообще, сколько бы хотели? — не отступал Сатана.

— Пока будет дело и интересно будет жить.

— Резонно. А если, скажем, вам лично бы предложили бессмертие, как бы вы по-ступили?

— Не знаю, — все также мрачно отвечал Нетудыхин. — Я все же думаю, что бес-смертие при таком нравственном состоянии человека сегодня ему ни к чему. Нельзя ос-тановить мгновение.

— Можно!

— Как?

— Для начала хотя бы растянуть его на тысячелетие. Тысяча лет вам хватит?

— Паллиатив, — сказал Нетудыхин. — Любое ограничение в сроке будет воспри-ниматься столь же несправедливым, как и то, которое существует сегодня.

— Ух, вы какой! — сказал Сатана. — Но — убедительно. Очень убедительно. К сожалению, чтобы получить истинное бессмертие, надо преобразовать Вселенную. А для этого потребуется новый человек. Другими силами мы эту задачу не одолеем. Потому проблема должна решаться поэтапно. Сначала мы элементарно продлеваем жизнь чело-веческую на столько, на сколько это сегодня практически возможно. Ну хотя бы лет до двухсот. Потом, отобрав все лучшее, думаем над преобразованием матушки Вселенной.

— Конечно! — сказал Нетудыхин. — Совсем пустяшные задачи. А Господь сидит и ушами хлопает. Чушь! Да если Он только унюхает, что мы здесь затеваем, завтра же Он устроит какую-нибудь вселенскую каку. И будет она помасштабней всемирного по-топа. Нельзя Творца считать лопоухим простофилей. Бессмертие — вещь притягатель-ная. Но оно поднимает массу своих проблем. Да и согласятся ли люди на такой риск, как преобразование Вселенной?

— А куда они денутся? Ради бессмертия они пойдут на все. Сначала мы доводим до их сознания, что мир Божий, в котором они пребывают, несовершенен. Это, кстати, ваша работа. Его надо демонтировать…

— А если он не таков? — сказал Нетудыхин.

— Кто? — не понял Сатана.

— Мир, который вы предлагаете демонтировать.

— А мы общими усилиями уточним его картину, прежде чем начинать дело. Ра-ботать будем аккуратно. В моей канцелярии по этой части издревле ведется скрупулез-ное отслеживание и сбор информации. Собирается все, что хоть сколько представляет реальный интерес. От какого-нибудь Аристарха Самосского до Фридмана и Гамова. Есть целый пакет интересных наработок. Или вы полагаете, что вы открыли для меня Амери-ку?

— Так какого же вы хрена мне тут голову морочите, если вы обо всем осведомле-ны? — сказал зло Нетудыхин. — И как понять тогда ваше участие в библейском вариан-те творения?

— Ну, огорчаться по такому поводу не стоит. Я же должен выяснить, что вам из-вестно по данному вопросу.

— Что мне известно — это только часть того, что знает человек. И то сомнитель-ная. Нет стопроцентной уверенности, что возникновение Вселенной происходило именно таким образом. Может быть, истинное ее начало было другим. Или даже его вообще не было. Такая точка зрения тоже правомерна. А возможно, Автор, если в конечном счете допустить Его существование, давно умер, и машинка крутится по инерции.

— Э, нет, Тимофей Сергеевич! — сказал Сатана. — Тут вы уже перегибаете пал-ку. Автор жив. Жив, здоров и даже правит балом. Это вы Его никак не хотите признать. Потому как боитесь, что там, внутри исходной точки первоматерии, уже была Им зало-жена вся последующая история сущего. И, несмотря на то, что вы обречены на брен-ность, вы все же не решаетесь взвалить на себя бремя ответственности. Ибо тогда нужно будет сделать выбор и противопоставить свою волю воле Его. Что же касается моего участия в библейском варианте миротворения, так я уже давно разгадал эту хитрость Его. Лукав наш Отец, безмерно лукав.

— Что вы имеете в виду? — спросил Нетудыхин.

— Ваш вопрос: как согласовать библейский вариант творения с вариантом творе-ния по Фридману и Гамову?

— Ну и как?

— Да очень просто. Ко времени нашей жизни Вселенная уже наличествовала, то есть находилась в послевзрывном состоянии, по вашей теории. Но была недоступна на-шему ангельскому восприятию. А тут я подвернулся Ему со своей идеей создания чело-века. Семь дней, о которых идет речь в Библии, и стали, вместе с сотворением человека, днями ее обнародования, вернее — обангелования. Нам, глупым несмышленышам, по сути, продемонстрировали Вселенную уже в действии. Для того предварительно нас и собирали, и мнимо советовались, дабы потом удивить. Дабы потрясти наше бедное вооб-ражение величием и грандиозностью сотворенного. А как же! Ведь это так на Него по-хоже, Тимофей Сергеевич, если бы вы знали! Пораскиньте мозгами: создание такой ма-хины требовало и соответствующего времени, даже при Его всемогуществе. Потому свою догадку я считаю вполне логичной.

— Опять вы изворачиваетесь со всей своей изощренностью и пытаетесь согласо-вать факты, заведомо несогласуемые, — сказал Нетудыхин. — Библия — реальный чело-веческий документ. Противоречивый, мудрый, местами нелепый, но человеческий. Надо отдать ему должное: в свое время он сыграл очень существенную роль в истории форми-рования нашего мировоззрения. Человеку нужна была начальная точка опоры. Ему надо было знать, откуда все пошло. Чтобы двигаться дальше. Вот он усилиями своих проро-ков и создал миф о сотворении мира. МИФ! Понимаете? А то, что утверждаете вы, по-вторяя текст Библии, претендует уже на реальность. Но это же нелепость!

— Да ведь так было, Тимофей Сергеевич! Перед вами живой свидетель! Так и бы-ло, клянусь! — уверял Сатана.

— Редчайшее совпадение мифа с реальностью, — отвечал Нетудыхин. — Тогда вы действительно наш отец. И все, о чем вы мне говорили, я должен принимать за чис-тую монету.

— Конечно! Пусть в определенном смысле и не прямой отец, а так сказать, крест-ный, но я от своего соавторства не отказываюсь. Хотя, может быть, я где-то там и под-преукрасил вас малость — кому свои дети не дороги? — но в целом все то, что я вам по-ведал, истинная правда.

— Па-пу-ля! — сказал Нетудыхин с издевкой. — Великий враль и фантазер!

И так Тимофею Сергеевичу в этот миг захотелось врезать того по шее за безу-держную ложь, что даже руки зачесались. Однако Нетудыхин, чтобы не сорваться, дос-тал сигарету и закурил.

— Вам бы психиатру показаться. Я тут недавно был у одного… на домашнем приеме. Он бы вас точно оприходовал. Как гениальнейшего из всех известных утопистов. Ещё никто в истории не предложил утопии более грандиозной, чем вы. Куда там Плато-ну и Мору! Христианство обещает нам рай на том свете, марксисты — на этом. Но никто из них не гарантирует человеку владычества во Вселенной и индивидуального бессмер-тия. А все-таки, зачем человеку бессмертие, скажите? Ведь, право-слово, это скучно, ес-ли хорошо подумать.

— Как зачем? Чтобы жить вечно!

— Ну а если надоело, допустим, тошнит от всего? Или, того хуже, совершил че-ловек, например, гнуснейшее преступление, как быть?

— Это дело техники, Тимофей Сергеевич. Тошнит, надоело — кодируем твою персону и кладем тебя на полку в гомотеку на срок, который тебе заблагорассудится. От-дыхай, раз умаялся. А жизнь идет своим чередом. По истечении заявленного срока воз-вращаем тебя в мир. Возобновился интерес — живи, здравствуй дальше, нет — ложись на полку, кантуйся, жди других времен.

— Фантастика! — сказал Нетудыхин.

— Фантастика — не фантастика, но человечество идет к этому.

— Ну а с преступниками что ж?

— Тоже кодирование и изоляция на продолжительные сроки в спецхранах. Обра-тите внимание, практически никаких существенных материальных затрат.

— Умопомрачительно! Но бесконечно скучно. В такой ситуаций, я думаю, люди начнут искать средство для настоящей смерти. Она станет величайшим благом.

— Почему?

— Произойдет обесценивание жизни. Смерть исчезнет, а с ней — и смыслообра-зующий её фактор. Ужас смерти мы заменим на еще больший ужас бесконечного суще-ствования. Человеку нечего будет преодолевать. Всякое его самоутверждение потеряет смысл.

— Это так кажется сейчас, Тимофей Сергеевич. Люди, за время своего существо-вания привыкли к оппозиции смерти. Жизнь коротка и за нее они вынуждены бороться. Но, согласитесь, это уже инерция определенного типа мышления. В новой ситуации вы во времени не ограничены. Ценностный акцент переместится в область творчества и ин-теллектуального престижа. Однако право на бессмертие человек обязан будет защищать своими делами. Обленился, скажем, валяешь дурака на протяжении последнего года жизни — в гомотеку извольте пожаловать. На раздумье. Баласт нам на земле не нужен. Это будет свободный, созидающий себя в творчестве, человек. Ревнители всех мастей от Бога, совместно с государством, в течение многих веков лелейно выхаживали в человеке раба. Они разработали очень изощренную систему принижения человека и возвеличива-ние Творца. Внушались отношения жестокого Властелина и Его подчиненных тварей. Именно тварность человека постоянно ими подчеркивалась. Поэтому сегодня на земле в количественном отношении преобладает тип человека-раба. Теперь ему необходимо пройти через некий реабилитационный период. Работы здесь, Тимофей Сергеевич непо-чатый край. Перевести человека из состояния рабства в состояние свободы — не такое простое дело. Это значит сломать веками устоявшийся менталитет, создать новый жиз-ненный контекст, ибо человек, как известно, кроме своей генетической обусловленности, еще и социально контекстуален. Новая жизнь будет иметь новый характер.

— И наступит время избавления от Зла, — сказал Нетудыхин в тон Сатане.

— Да, безусловно. Можно сказать и так, если выражаться, пользуясь прежними категориями. Ибо не будет этого извечно висящего над человеком дамоклова меча.

— Откуда же тогда появится преступники?

— Ну, может быть, и не совсем преступники. Скорее — творящие Добро не в должной мере, люди дефективные…

— А-а, опять насилие! — сказал Нетудыхин. — Насилие ради торжества Добра! А если я не хочу творить Добро? Не хо-чу! Не по душе оно мне. Что тогда?

— Вы что, Тимофей Сергеевич?! — сказал несколько оторопевший Сатана. — Го-ворили одно — теперь стали утверждать другое. Это уж совсем на вас не похоже.

— Да, не похоже. Но человек расхотел творить Добро. Вчера я хотел, было такое желание. И казалось оно любезным моему сердцу. А сегодня — нет. Надоел мне тошно-творно-приторный вкус Добра. Хочу Зла! Хочу — и всё! Как круто посоленного огурца. Может быть, даже и не столько самого Зла, сколько возможности его творить. Что тогда со мной делать?

— На полку! В гомотеку немедленно! — заявил категорически Сатана.

— Ну вот, и выходит, что ваш мир ничем не отличается от мира, сотворенного Бо-гом. Только знаки меняется местами. Но что людям-то от этого? Вы станете, по-видимому, новым Богом. Я так думаю, что станете. Иначе, зачем бы вам всё это затевать? А Творец. . Кстати, с Творцом-то, что будем делать? На пенсию сошлем, мемуары пи-сать? Куда Его-то, бедолагу, определим, памятуя, что он все-таки всемогущ и так просто, надо полагать, власть не уступит? — спросил Нетудыхин, плутовато поглядывая на Са-тану.

— Разжалуем до рядового человека, — серьёзно и мрачно ответил тот. — Пусть побудет в шкуре смертного существа. И осознает, что значит на самом деле быть челове-ком. А потом посмотрим. Может, возьмем в консультанты, опыт-то у Него все-таки гро-мадный. Но над окончательным возвращением Ему бессмертия надо хорошо подумать. Я лично, в нашей новой Вселенной, не хочу иметь вечного оппозиционера. Будет только воду мутить.

Теперь, в свою очередь, оторопел Нетудыхин и удивленно смотрел на Сатану.

— Ну, Тихон Кузьмич, вы меня поражаете своей беспредельной наглостью. Это же надо: Творец у Сатаны в роли консультанта! У вас не то, что мания величая, — у вас патологическая ненависть к Создателю. Вы, в своей страсти, забываете о главном — о человеке. Вместе с властью над ним к вам перейдет от Творца и ответственность за чело-века. Творец регулирует сегодня численность людей смертью. Смерть нам представляет-ся величайшим Злом. Над этим надо еще, знаете, основательно поразмыслить. Смерти и любви люди обязаны лучшими своими достижениями. Ведь смерть можно расценить и как факт Божественной справедливости, равенства всех без исключения перед Ним. Страшно даже представить, что творилось бы на земле, не будь этого трагического ра-венства. А вы предлагаете, всеобщее бессмертие, которое — увы! — совершенно неравно всеобщей смертности. По существу, вы провоцируете неконтролируемый рост населения на планете. Это приведет людей к планетарным конфликтам, последствия которых труд-но сегодня предсказать.

— Торопитесь, Тимофей Сергеевич, торопитесь, — сказал Сатана с явной ноткой самодовольства. — Откуда вы взяли, что численность людей будет увеличена до беско-нечности? Я такого не утверждал. На сегодня есть два варианта: ограничиться уже имеющимся количеством человеческой массы, и второй — довести эту массу до разум-ного экономического и экологического баланса с планетными возможностями. На этом дальнейший рост прекратить. Дети людям, Тимофей Сергеевич, нужны для того, чтобы продлить род свой. С завоеванием бессмертия такая необходимость автоматически отпа-дает. Регулирование количества людей станет проблемой чисто производственной. Хотя, может быть, это слово вас и покоробит. Кроме того, в связи с обнадеживающими рабо-тами моих людей в области клонирования, вырисовывается принципиально новый спо-соб размножения. Он представляет собой уникальную, фантастическую возможность воспроизведения на планете человека, давно уже умершего, если от него что-то осталось. Мы получаем генетически точную его копию, качества которой уже заранее нам извест-ны. Осуществится давняя мечта вашего соотечественника. Как его? Фэ-фэ-фэ… Забыл фамилию…

— Федорова?

— Да, точно. Мы можем восстановить лучших из тех, что были. И размножить в необходимом количестве особенно даровитых. По существу, будет создано элитное че-ловечество, способное решить любые творческие задачи. В конце концов, каким челове-ку быть завтра, решать будет не Бог, а сам человек. Вот в чем специфика наступающего момента.

— Десяток гениев, собранных вместе, — сказал Нетудыхин, — по причине своего неуёмного честолюбия, могут принести больше вреда, чем миллионы рядовых людей.

— Исключено. Я не думаю, что кто-нибудь из них захочет поменять жизнь на бес-смысленное отлеживание в гомотеке.

— А что произойдет с семьёй, любовью, сексом — куда они денутся?

— Ну, Тимофей Сергеевич, вы хотите знать всё сразу в мельчайших подробно-стях. Для такого объяснения мне понадобилось бы прочесть вам целый курс лекций. В данной ситуации у нас с вами принципиальный разговор. Я вам, как никому другому, от-крыл грандиозный план преобразования Вселенной и человека, предложил вам участие в этой исторической работе. Детали и тонкости — потом, по ходу дела. Мы целый год с вами торгуемся и никак не можем прийти к общему знаменателю. Я, кстати, сегодня ожидал от вас услышать совершенно другую точку зрения. Сейчас вопрос стоит так: вы даете "добро" на сотрудничество со мной или нет?

— Но вы же предлагаете мне бунт против Творца! Как я могу на это согласиться, даже если я в Него и не верю? А вдруг Он есть! Что тогда? Это же получится авантюра! Я не хочу лежать на полке закодированной касетой и ждать, когда меня кто-то раскоди-рует в человека! И раскодирует ли — это еще вопрос.

— Почему нет?

— Потому что ему, тому, другому, тоже может прийти идея нового преобразова-ния и перестройки, но уже вашей, сатанинской Вселенной. Так ни от Вселенной, ни от человека скоро вообще ничего не останется. Но человек же не мушка дрозофила. Нет, увольте, не надо. Пусть будет так, как есть. Пусть лучше он существует в тех параметрах, которые ему отпустил Господь.

— Христианство из вас попёрло, Тимофей Сергеевич, христианство. Трусливый раб заработал.

— Да, пусть так. Но я не хочу одно рабство менять на другое. Здесь я всё же поль-зуюсь хоть какой-то свободой. Я волен выбирать, что бы вы там не говорили. А у вас — ни зги, темень, кассета!..

— Какой свободой, Тимофей Сергеевич?! О чем, вы говорите! Вы полностью предопределены. Настоящая свобода прихотлива и непредсказуема, как капризная баба. За нее надо всегда платить, и в первый раз она вам обошлась изгнанием из рая. Сегодня, не скрою, степень риска сильно возросла. Зато взлетели и дивиденды по её акциям. По-этому, конечно, вы правы, выбирать надо крайне осторожно. Но выбирать надо свободу, а не её суррогат.

— А я что делаю? Вся моя жизнь есть, по существу, сопротивлением Злу, олице-творением коего вы являетесь. Как же я могу защищать ваши позиции?

— На поверхностный взгляд — да, нелогично. Но на самом деле, не будь в вашей жизни сопротивления Злу, вы бы не обладали сегодня столь изворотливым умом. Неда-ром же вы говорите: нет Худа без Добра. Хотя, как всегда, говорите приблизительно. Я бы сказал точнее и по-другому: благодаря Худу мы имеем Добро. В той, в Божественной системе. Человек в ней является человеком на столько, на сколько он способен сопро-тивляться своему предопределению.

— Я уже давно определился. Может, правильно, может, неправильно, но я выбрал Добро. Все остальные варианты для меня неприемлемы. Вы хотите перестроить мир? Я тоже желал бы этого. Но на основе Добра и здравого смысла. Однако нам иного мира не дано. И мы должны приспосабливаться к тому, что есть в наличии. Вы же тянете нас в бездну: жизнь в вечности, созидающий в творчестве себя человек, неограниченное рас-ширение интеллектуальных возможностей… Это мне напоминает нахально-самоуверенный тезис материалистов о безграничных возможностях человеческого по-знания. А так ли уж нам сегодня это нужно, абсолютное знание? Ведь тот, кто будет об-ладать таким знанием, непременно станет притязать на трон Божий. И снова вспыхнет новый конфликт. Но уже вселенского масштаба. Поэтому такая ситуация чревата взры-вом сама по себе. Я же за естественный ход событий. Не надо торопить лошадей. Иначе не доедем до желаемой цели. Возможно, когда-нибудь, в отдаленном будущем, человек и достигнет индивидуального бессмертия. Но оно должно быть столь же естественным, как сегодня для него естественной является смерть. Чтобы люди приняли его как историче-ский итог их эволюции, а не как результат чьей-то авантюры. Потом, я что-то здесь не понял, как же мы разделим власть? — спросил Нетудыхин, пытливо глядя на Сатану.

— Пополам! — не задумываясь ответил тот. — Вы будете править в Солнечной системе, я — во Вселенной.

— Но Солнечная система является частью Вселенной, и, таким образом, первен-ство будет принадлежать вам. Вы полагаете, что человек на такой вариант согласится?

— Думаю, да.

— А я думаю, нет. Не лез бы он сегодня в Космос, если бы он не планировал рас-ширение своей власти во Вселенной. Человек в своем поведении агрессивен.

— Но ведь это он ведет себя так в биполярном мире! В нашем мире он будет вес-ти себя по-другому, по-хорошему.

— Тогда это может получиться не человек, а опять же — раб!

— Почему? Какие есть для этого основания?

— Потому что высшая власть неделима. Всякие диумвираты, триумвираты закан-чиваются всегда в конечном счете победой сильнейшего. Значит, впереди нас ждет еще одна борьба, которая может оказаться абсолютно разрушительной. И, откровенно говоря, все эти рассуждения о бессмертии сильно попахивают личинкой.

— Какой личинкой? — удивленно спросил Сатана.

— Личинкой из второго правила вашего декалога: изыщи личину для Зла…

— Ну что вы, Тимофей Сергеевич! Как можно так думать! Я же к вам со всей от-крытой душой. Я совершенно искренен с вами. Фу! Вот это да!..

— Я не верю вам, — заявил откровенно Нетудыхин.

— Зачем же вы меня тогда сегодня сюда пригласили?

— Ну, думалось одно, получилось совсем другое… Зато я сегодня окончательно уяснил вашу позицию. Не по пути нам с вами, Тихон Кузьмич, никак не по пути.

Помолчали. Потом Сатана сказал:

— Значит, вы все-таки дрейфите. Забвение вам предпочтительней бессмертия. Хотя арифметика крайне проста. Вас не было, Тимофей Сергеевич, — ни вчера, ни сего-дня, ни когда-нибудь ещё. А то, что вы пишете, — канет в археологическом мусоре ото-шедших народов. Точка! Вернее, нуль! Вас ожидает обычный, до пошлости, традицион-ный конец.

— Ну и что? Я знаю, что моё творчество — писк комара во Вселенной. Но у меня нет другого выхода — поэтому я пишу. А вдруг где-то там, в глубине этой махины, меня услышит другой такой же комар. Потолкуем хотя бы. Ну а если у меня тут окажется про-гар, то я хоть с людьми будущего поговорю. Чтобы они, учитывая наш горький опыт, не делали тех глупостей, которые творим сегодня мы.

— Высоко берете, Тимофей Сергеевич. Падение будет соответствующее.

— А хрен с ним! Семь смертям не бывать, а одной не миновать.

— Фантазии. Вас ожидает одно: забвение. Кстати, вам приходилось когда-нибудь видеть отжившего свой век человека?

— Положим.

— Дряхлого. Изуродованного. Источенного, как трухлявый пень.

— Ну.

— И вам его не жалко?

— Конец потому и конец, что он… конец, — сказал как-то не совсем вразуми-тельно Нетудыхин.

— Вы жестокий человек, Тимофей Сергеевич, — сказал Сатана.

— Ну да, я жестокий. А вы — благодетель наш земной. Кто бы уже говорил!

Неожиданно, где-то совсем рядом, за кустами буйно разросшейся сирени, послы-шалось:

— Лёха, блядь, нашел, кажись! Давай сюда!

Из зарослей вынырнули знакомые физиономии вчерашних собутыльников. Тимо-фей Сергеевич опустил портфель со скамьи наземь.

— Хе! Хе-хе! — ухмыльнулся один из мужиков, приближаясь к столику. — Мир-ные переговоры. Толковище. Только бутылки не хватает…

— В чем дело? — спросил Сатана, моментально учуяв опасность.

— Мы тебе объясним сейчас, в чем дело, — последовал ответ.

Сатана поднялся. Мужики заходили с разных сторон. Оба надвигались одновре-менно. Но в момент приближения к Сатане один из них получил такой удар, что отлетел в сторону и грохнулся на соседнее надгробье.

— Ах, ты, заморыш паскудный! — сказал он, поднимаясь. — Сейчас я тебя, гни-ду, разделаю! Заходи Леха, сзади! — И пошел сам в лобовую.

Нетудыхин пока не вмешивался. Он стоял в стороне от начавшейся потасовки и наблюдал за её ходом. Неужели таких два здоровенных мужика не одолеют этого не-взрачного на вид существа?

При повторном наступлении Сатана ловко извернулся и выскользнул из окруже-ния. Теперь он оказался на профессорской могиле. И тут Тимофей Сергеевич заметил очень важную деталь.

— К кресту, к кресту его прижмите!

К кресту прижать не удалось. Однако варварским ударом в пах Сатану свалили наземь. Он сомлел.

— Держите! — заорал Нетудыхин. — У него звериная сила! Я секунду!

Молниеносно Тимофей Сергеевич мотнулся в соседние заросли и мигом приво-лок оттуда старый деревянный крест. Бросил его между двумя могилами.

Повернувшись к мужикам, Нетудыхин вдруг увидел, что те сдерают с Сатаны брюки, разрывая их на куски. Тимофей Сергеевич на секунду даже опешил.

— Вы что, зверьё?! Об этом речь не шла!

— Да чего там, — сказали примирительно в ответ. — Еще один будет оприходо-ван для коллекции. У Колюни это получается нараз.

— Не сметь! — рявкнул Нетудыхин. — Спиной на крест и заткнуть ему глотку!

— Зачем на крест?

— Делай то, что тебе сказано! — потребовал разъяренный Нетудыхин.

Как только оторвали Сатану от земли, он заорал:

— Лю-ди, помогите! Убивают!

Именуемый Лёхой со всего размаха саданул Сатану кулаком по голове — тот об-мяк опять и замолк.

Запаковали тряпками рот, уложили на крест. Через какое-то время Сатана все же пришел в себя.

Теперь настал черёд действовать Нетудыхину.

— Между прочим, — сказал он Сатане, — Его гвоздями прибивали к кресту…

Тимофей Сергеевич открыл портфель, достал флакон с тушью и своё столь мучи-тельно выстраданное изделие. Делал он это совершенно спокойно: залил штамп тушью, взял осторожно его через платочек и подошел к Сатане.

— Держать голову так, чтобы под иголками она не двигалась, — приказал он.

Мужики за волосы зафиксировали Сатану намертво.

— Ну, с Богом! — сказал Нетудыхин.

Нагнувшись, он аккуратно вдавил штамп в лоб Сатаны. Тот замычал и задрыгал-ся.

— Спокойно, Тихон Кузьмич, спокойно! Я же вам говорил: человек агрессивен. Придется вам потерпеть. Это, конечно, больно, но не смертельно.

Сатана, вращая дико глазами, пытался что-то промычать.

— Да-да, — говорил Нетудыхин, — вавка нехорошая. И я нехороший. Но у меня, поверьте, другого выхода не было. Подержите его так пару минут, пусть утихомирится.

Заветное действо было наконец-то исполнено. Нетудыхин уселся на скамью и за-курил.

Тушь медленно стекала со лба Нечистого и расползалась по всему лицу. Повер-женный Сатана на глазах превращался в разрисованного карнавального черта. У Тимо-фея Сергеевича даже какая-то жалость шевельнулась к нему. Но он тут же отбросил её, представив на миг исход дела в другом варианте. Нет, Зло признает только силу, другой язык ему просто непонятен.

Докурив сигарету, Нетудыхин сказал:

— Довольно, отпускайте.

Сатана вырвался из-под навалившихся на него мужиков и, мотыляя клочьями изо-рванных брюк, скрылся в зарослях сирени.

— Ничтожество! — орал он оттуда, освободив рот от кляпа. — Раб божий! Ну, погоди, ты меня еще попомнишь!..

— Надо было его таки посадить на задницу пару раз, — мрачно сказал один из мужиков, массируя пострадавшую скулу.

— Не надо, — сказал Нетудыхин. — Это бессмысленно. А вот крестик ему вряд ли удастся стереть со лба…

— Если не секрет, за что ты его так разрисовал? — полюбопытствовали.

— За что? Да как сказать? Кнопочку он, подлец, хотел нажать.

— Какую кнопочку?

— Ту самую, с которой начинается атомная война.

— Да ты что?!

— Да.

— Вот это фрукт! Ни хрена себе, сказал я себе! А внешне такой незавидный. Ну, козлина безмозглая! Он, случайно, не шпион какой-нибудь иностранный?

— Хуже — провокатор всемирный. Однажды он уже отмочил нечто подобное — теперь люди мучаются из-за него…

Мужики, конечно, не поняли, о чем идёт речь, резюмировали по-своему:

— Да, тип, в натуре, с закидоном.

— Вы почему опоздали? — спросил вдруг Нетудыхин, впадая в учительский тон. — Мы как договорилась?

— Автобус по дороге сломался, — был ответ.

Нетудыхин с сомнением посмотрел на своих подельников: трезвые как будто.

— Честно. Скат полетел. Добирались пешком.

— Ладно, дело все-таки сделано. Поверим, что в самом деле полетел скат.

Тимофей Сергеевич вынул из раскрытого портфеля злополучную пачку денег и небрежно бросил её на столик. Мужики переглянулись. Нетудыхин сказал:

— Здесь ровно тысяча, можете не считать.

Пачка так и нераспечатанных червонцев уплыла. Сделка состоялась. Все были до-вольны.

Они выбрались на дорожку и поспешили к выходу. Раскаленное солнце монумен-тально закатывалось за горизонт. Зрелище было столь величественно, что Нетудыхин подумал: "Не может за таким грандиозным великолепием стоять Ничто".

По дороге в город их настигло свободное такси. Мужики голоснули — такси ос-тановилось.

— Погнали! — сказал один из них, приглашая Нетудыхина.

Нетудыхин взглянул на таксиста. Какой-то еле уловимой схожестью он напоми-нал ему Сатану, точнее — Тихона Кузьмича. "Новое перевоплощение с остатками старой личины?.. Пустит под откос, негодяй, всех троих…"

Тимофей Сергеевич почувствовал даже легкий озноб и… ехать отказался.

— Езжайте, езжайте, — сказал он. — Я пройдусь пешком.

Такси умчалось. На самом деле, как выяснилось потом, всё обошлось сравнитель-но благополучно. Мужики в ту ночь попали в медвытрезвитель. На следующий день, при выписке, обнаружилась пропажа оставшихся денег. Мужики подняли, конечно, шум, Но, по утверждению милиции, при приеме в вытрезвитель, денег никаких у мужиков не на-личествовало. Словом, гульнули ребята, с размахом гульнули.

Чудеса настоящие. Но хорошо, хоть так обошлось. Могло же быть и хуже. И, надо полагать, людям еще капитально повезло.

Глава 33

Повестка

Так на Сатане был поставлен крест. Поставлен и в прямом, и в переносном смыс-ле. Но жизнь-то продолжалась. И Тимофей Сергеевич с опаской думал о том, что не се-годня-завтра Ахриманов может заявиться в школу, и тогда ему, Нетудыхину, хана. Та-туировку на теле человека нельзя вывести бесследно. А на реинкарнационном перево-площении да еще с возможностями Сатаны?..

Впрочем, не могу с полной уверенностью утверждать, что татуировка креста на лбу Сатаны оказалась здесь решающей. Однако факт оставался фактом: Ахриманов ис-чез.

В последних числах августа в школе состоялось совещание учителей. Вопрос об-суждался один: готовность школы к началу учебного года. Директор отсутствовал. Завуч так, мимоходом, сообщила, что Тихон Кузьмич малость прихворнул.

Нетудыхин слушал её весь в напряжении, и, вероятно, если бы Ахриманов вдруг появился в дверях аудитории невредимым, Тимофея Сергеевича хватил бы апоплексиче-ский удар. Однако совещание прошло обыденно, а в последующие дни Ахриманов так и не объявился.

Поползли слухи: пропал директор. Был шеф — не стало шефа. Нет, не умер, не погиб, как предыдущий. Если бы умер, то и удивляться было бы нечему. А то ведь про-пал, растворился с концами, как будто бы его и не было.

По домашнему адресу снарядили делегацию. Проведать шефа. Вдруг ненароком человек основательно слег. Оказалось, что там действительно проживает Ахриманов Ти-хон Кузьмич. Но вовсе не директор школы, а обыкновенный парикмахер. И, главное, со-всем другой человек. Перс по происхождению, между прочим. Тут уж и в самом деле было чему удивляться.

Наконец районо подключил к розыску городскую власть — безрезультатно. Один только Нетудыхин с тихой радостью молча торжествовал свою маленькую победу.

И все же, не смотря на исчезновение Сатаны, Тимофей Сергеевич нутром ощупал его незримое присутствие. В конце сентября, вернувшись с работы, он обнаружил в поч-товом ящике бумагу с приглашением прибыть в назначенный срок в КГБ. Не забыли о нем ребята, не забыли.

Вечером, после восьми, как они и условливались с Зуевым, он позвонил тому на квартиру. Оттуда ответили, что Иван Иванович уже здесь не живет и что он вообще вы-был из города.

Эта новость оказалась для Нетудыхина неожиданной. Тимофей Сергеевич встре-вожился.

В день, когда ему необходимо было явиться в КГБ, Нетудыхин вдруг возмутился и… двинул на рыбалку. "Если я им так сильно нужен, — оправдывался он перед собой, — пришлют вторую повестку". Хотя, конечно, это увиливание было всего отстрочкой неизбежного разговора.

Нетудыхин сидел на берегу пруда и обмозговывал сложившуюся ситуацию. Она не была проигрышной, но и ничего хорошего ему не сулила.

День на редкость выдался тихий и солнечный. Клев однако был совсем слабый.

Неожиданно на озерную гладь, строка за строкой, вылилось стихотворение:

Ах, это все игра:

И век, и я, и ты!

И нынче, как вчера,

Мир полон суеты.

Ах, это чистый блеф,

Где ставка — наша жизнь,

Где исключен успех,

Держись иль не держись.

Ах, это просто фарс:

Закрыть — открыть глаза.

Враги Христос и Маркс,

Но говорить — нельзя.

И между да и нет

Распяты наши дни —

Бессмысленный сюжет

Бессмысленной возни.

И мнимы все миры,

Не сущ ни я, ни ты,

Ни правила игры

Ненужной суеты.

А я всех уверяю,

Что наша жизнь — всерьез.

Не правда ли, смешная

История, до слез?

Это был, по сути, шекспировский вариант трактовки жизни как игры. Он отражал очень важный феномен человеческого существования, но не покрывал жизнь во всей её совокупности. За пределами игровой метафоры оставались явления не менее значитель-ные. Вообще, миру, в котором находился Нетудыхин, больше бы подошла гётевская ме-тафора вечной борьбы. Но в стихотворении Нетудыхин явно соскальзывал на солипсизм. Почему реальный мир становился вдруг мнимым? Тогда и все мытарства Нетудыхина надо объявить мнимостями. А они были заземленно-конкретными. Конкретными до бо-ли.

Нетудыхин еще раз пробежал свой опус и — перечеркнул написанное. Не то. Со-всем не то. Стихотворение, внешне приемлимое по звучанию, показалось ему фальши-вым.

Он вспомнил о КГБ и вдруг, взорвавшись, написал:

Эта жизнь — на разрыв!

На износ! На инфаркт!

Этот бешенный ритм —

Антижизненный факт!

Кто кого? И зачем,

Ради цели какой?

О Господь, образумь Ты

И уйми род людской.

Но молчат небеса,

Мир пронизан враждой,

И отвергнут он Богом,

Безнадежно больной…

Рождалось стихотворение с иной системой отсчёта.

Вот здесь я его и оставлю, моего невезучего героя. На всплеске вдохновения. С по-весткой КГБ в кармане. Что ж поделаешь, такова жизнь. Пусть пишет. Пусть отвоёвывает право на своё видение мира. Хотя не так это просто — отыскать универсальную метафо-ру человеческого житья. Жизнь действительно может быть и игрой, и борьбой, и искуп-лением, и мнимостью, и, наконец, просто обыкновенной жизнью с её мелочной суетой и прозой существования. Но стоит ли забегать впереди человека творящего? Ведь в мину-ты вдохновения он приближается к Богу. Ему дано прозрение. И, кто знает, может быть, Тимофей Сергеевич найдет-таки эту совершенно ошарашивающую, всеобъемлющую ме-тафору, символизирующую нашу жизнь.

Бог в помощь тебе, Нетудыхин!

Вместо послесловия

К истории написания "Жребия"

Роман "Жребий" писался мною на протяжении многих лет.

Получилось так, что сначала надо было прожить материал и лишь потом его художст-венно воплотить. Однако это не значит, что роман автобиагрофичен. Отбор материала производился из биографий самых разных людей, а конструктивным принципом отбора оставалось стремление показать жизнь человека в тоталитарной системе. Что творится с человеком, попавшим под пресс идеологического давления"? Какова власть идеала и идола? Иногда эти понятия совпадают. Где выход из такой ситуации?

Первый набросок, помнится, был написан мной накануне 70-х. Он имел форму расска-за, выдержанного в чисто реалистическом духе.

Летом 1972 года этот начальный вариант изъяли у меня представители тогдашней "администрации". Рассказ назывался "Черт". Впрочем, к сегодняшнему роману он имел весьма приблизительное отношение.

Время шло, менялись правители, замысел потихоньку обрастал плотью. Я вдруг обна-ружил, с удивлением для себя, как поразительно схожи психологические механизмы по-клонения в христианстве и в тоталитарном обществе.

Всплыл Сатана. Прорезалась мифологическая параллель — еще без увязки с реалисти-ческим рядом, но уже с ориентацией на нашу жизнь. Начальсь осмысление и согласова-ние в едином содержании обоих рядов романа.

А жизнь, повседневная, элементарная жизнь продолжалась. Семья требовала от кор-мильца хлеба и еще чего-нибудь к хлебу. И это отрывало меня от романа, уводя на путь суетной повседневности. Однако я все-же думал, не выливая воображаемое на бумагу.

К концу 80-х, накануне всем известной перестройки, замысел так разросся и разбух, что стал тяготить меня. Надо было решать: или оставаться работать в школе, или садить-ся за стол и писать роман. Я выбрал последний вариант: ушел на нищенскую пенсию по выслуге лет.

Роман стал писаться приливами: то я остывал к нему, то снова возвращался. К середи-не 2000 года я, наконец, его закончил.

Проблематика романа несколоко сложновата ввиду исходной сложности самого мате-риала. В этическом отношении она сводится к борьбе между Добром и Злом, в религиоз-но-философском — к изображению христианской и научной картин мира. Объединяет их фантасмагорический сюжет романа и, конечно, главный герой.

Возможно, некоторых читателей заденет моё отношение к богопоклонению. Нынче стало модно ходить в церковь. Вон даже правители наши подались на праздники в хра-мы. Наверное, они много думали, прежде чем решиться на такой шаг. Но для глубоко ве-рующего человека мода на веру оскорбительна. И скорее, она является знаком нашего социального неблагополучия, чем искренним стремлением человека к Богу.

Как бы то ни было, сегодня роман выходит в жизнь. Рад ли я этому? Как точнее ска-зать? Как-то грустновато рад. Был бы рад безоглядно, не будь наша жизнь столь нищен-ской. Передо мной по-прежнему продолжают стоять все те же "пенсионные" вопросы. И если мне удалось таки завершить задуманное, то этим я обязан не своему социальному статусу, а тому человеку, которому посвящен мой многострадальный роман.

А. Ириновский