Так уж случилось, что беседа эта состоялась 1 июня, в Международный День защиты детей. А предшествовали ей несколько моих встреч с детьми-сиротами и просто из неблагонадёжных семей в приютах девочек и мальчиков, долгие невесёлые размышления об их будущем. И настоящем. Почему я не решился написать на эту тему авторскую статью, а выбрал в качестве собеседника именно эту взрослую женщину, старшего воспитателя одного из московских детских приютов? Возможно, ещё и потому, чтобы разговор получился предельно честным. Есть ведь такое понятие, которое ныне не в чести, и называется оно моральным правом. Поясню свою мысль: пятьдесят четыре года назад автор этих строк появился на свет в родильной больнице, носящей имя женщины, которая не только не родила ни единого ребёнка, но и всю свою жизнь проповедовала идею общественного воспитания детей. По её идеалам должны были появиться десятки тысяч детских домов, в которые дети были бы переданы государством для общественного воспитания при живых родителях – строителях светлого коммунистического будущего. Бог нас миловал.

Однако что же происходит за глухими стенами этих воспитательных учреждений сегодня, в новой России? Так вот, мне показалось, что профессиональный педагог, родившая пятерых детей, двоих из которых ей пришлось похоронить, имеет право говорить об этом. О своей к ним любви. И боли. Ибо понятия эти неразделимы не только в языке нашем, но и в судьбе каждого из нас. Как и в непростых судьбах этих детей. А ещё мне импонировало, что собеседница моя сразу же согласилась быть названной своим настоящим именем. Но я решил всё же этого не делать. И не только потому, что по понятным причинам она, единственная кормилица в своей семье, после выхода статьи тотчас лишена была бы своей работы. Задача этой беседы виделась в ином – попытаться понять проблему масштабно, а не копаться в нестроениях одного отдельно взятого детского дома, вовсе не худшего. В том-то и дело, что не худшего…

Без права на личное

– Совсем недавно мы с Вами участвовали в мероприятии, в котором также принимали участие мальчики и девочки из разных приютов. Они пели, плясали, показали небольшой спектакль. А после угощались за празднично накрытым для них столом. Прощаясь со мной, известный специалист в области детской психологии И.Я. Медведева сказала: «Как странно мы живём, какая печальная примета времени: многим детям, чтобы быть хорошо накормленными, прилично одетыми и музыкально образованными, надо оказаться вне своих семей».

– На первый взгляд, так оно и есть. Что же касается мальчиков, с которыми я работаю, могу сказать конкретно, что за плечами каждого – весьма непростая судьба. У них и в самом деле не было бы не только никакого музыкального образования, но и регулярного четырёхразового питания, и даже чистой постели. У тех девочек наверняка тоже.

– Вы работаете в детском доме, находящемся под омофором Церкви. И это, на мой взгляд, существенная деталь. В чём видится Вам главная проблема?

– Деталь и в самом деле существенная, но ведь Церковь – она тоже находится не в космосе, а в конкретном государстве с его конкретными проблемами. И если даже государство ни копейки не выделяет на содержание нашего детского дома, существующего исключительно на средства попечителей, тем не менее проверять приходят те же комиссии, что и в государственные дома. Это очень большое напряжение, потому как приходят они совершенно бесцеремонно, как к себе домой. И даже к мальчикам в спальню (а многие из них уже очень взрослые) может войти кто угодно и когда угодно, и дети об этом предупреждены. Это так сильно травмирует их, но мало кто из взрослых даёт себе в этом отчёт.

– Но ведь это, прошу прощения за сравнение, напоминает тюрьму, где мне приходилось не раз бывать.

– Очень верное сравнение. Но, к сожалению, это невозможно объяснить даже некоторым моим коллегам, которые воспринимают описанную ситуацию как данность. И похоже, что всё происходит по словам Экзюпери, который сказал о том, что все взрослые были когда-то детьми, но мало кто об этом помнит. За всё время у нас был один человек, диакон, который кожей чувствовал эти проблемы. И только потому, что сам прошёл через детский дом и стал священнослужителем не благодаря ему, а вопреки. Повторяю, когда к взрослым мальчикам без стука входит в спальню чужая взрослая женщина – это же дико… Ну и, соответственно, видим такое же встречное отношение.

– И в самом деле, унижать людей можно не только оскорбляя их словом и раздавая подзатыльники.

– Конечно. Отвечая же на Ваш вопрос, скажу: самая большая человеческая проблема – это вообще создание семьи. И прежде всего – с кем ты её собираешься создавать? Вот этот выбранный тобою человек – он будет отцом твоих детей? К сожалению, этот вопрос почти никогда не обдумывается, когда создаётся новая семья. Что только не становится предметом обсуждения! Но вот этот момент даже в голову не приходит. Так все мы очень часто ошибались когда-то. Почему и важно слушать своих родителей. Если ты им доверяешь, конечно. И тогда вырастает следующий вопрос: а как сделать так, чтобы ребёнок тебе доверял? Искушений очень много, ведь воспитывают не только родители. Кто-то очень хорошо сказал, что у человека – пока он не женат, не замужем – есть и права, и обязанности. Их примерно пополам. После заключения брака меньше прав и больше обязанностей. После рождения ребёнка остаются только обязанности. Если человек к этому не готов, результаты будут таковыми, какие мы наблюдаем повсеместно. Люди не понимают, что обязанности – это счастье.

– Что это не гнёт, не хомут…

– Да. Почему от компьютера дети получают такое удовольствие? Да потому, что там ничего не нужно отдавать взамен. А они только садятся и начинают получать, скачивать в больших объёмах удовольствие. Знаете, есть такие участки мозга, которые отвечают за удовольствия. И в ситуации с компьютером они работают вовсю. Правда, другие участки мозга при этом атрофируются. А то, что радость можно получать через труд, – это выведено сегодня за кадр, преодолевать же это потом становится всё труднее. Потому они так агрессивны и не хотят возвращаться в реальность из виртуальности, в реальность, которая во сто крат лучше этого компьютера. Какие же изменения происходят в мозге, в том числе и необратимые, – этого пока не знает никто. Возвращаясь же к Вашему вопросу, скажу, что самая большая проблема – это создание коллектива единомышленников. Вот что самое основное. Конечно, нужны деньги, нужно помещение, нужны программы, современные системы обучения, а это слабое место, в том числе и у нас, где учебный процесс просто пущен на самотёк. А потому выполнение домашних заданий превращается в ад. И дети бегут от педагогов. Вообще же хочу сказать, что они очень лояльно к нам относятся. Они ведь очень многое от нас терпят и всё же мало огрызаются на нас. Хотя ленятся, потому как закреплять, по сути, нечего. Бездарно преподанный материал, естественно, не задерживается в памяти.

Хулить же своих коллег мы не имеем права, мы должны уживаться с тем педагогическим коллективом, который есть. И получаем ложь, получаем фальшь. А на этом ничего прочного нельзя построить.

Хотя мне говорили, что детские дома со здоровой нормальной атмосферой есть. Но не в Москве. И пусть я пока туда не доехала, уверена, что залог успеха в них – это, прежде, коллектив единомышленников, коллектив, правильно сформированный «с головы». У меня же нет возможности подбирать воспитателя даже в своей группе, хотя я и работаю старшим воспитателем. Все они были набраны до меня. Мою же группу никто не брал, потому меня и поставили туда старшей. Тогда это были подростки 11–12 лет. Теперь им, соответственно, по 16–17, а в этом возрасте изменить, естественно, ничего нельзя. Можно, правда, построить просто добрые отношения. Что я и сделала.

Почему они бегут?

– Порой в СМИ обсуждаются проблемы детей, выброшенных на улицу. Но редко – детских домов. Считается, что если ребёнок оказался в детском доме, то он уже устроен. А на деле получается, что у них проблем немало, и это всё серьёзные взрослые проблемы, с которыми они в своё время вернутся в наше общество.

– Признаюсь, я плохо знакома с проблемами беспризорников. Правда, была как-то встреча с одним мальчиком, который побирался. Я отдала ему продукты, которые купила, оставшуюся сдачу и дала свой домашний телефон. Выяснилось, что он сбежал из какого-то подмосковного детского дома. Сказал мне тогда: «На воле лучше».

– Почему они бегут из детских домов?

– Из нашего, по счастью, не бегут. Значит, всё не так безнадёжно. Нормальное человеческое стремление к свободе – оно и диктует, как мне кажется, эти поступки.

– Мне не раз приходилось бывать в самых разных детских домах, а потому свидетельствую, что далеко не во всякой семье дети получают столько фруктов, имеют столько игрушек. Только вот слышишь, что всё равно убегают. Туда, где грязь и вши, где их бьют и насилуют. Неужто это и есть та самая вожделенная свобода?

– Я знаю приюты, где материальные условия куда лучше наших, но бегут и оттуда.

– Один известный московский священник сказал как-то в одной из проповедей, что это случается по причине общей удобонаклонности человека ко греху, ведь бегут из детских домов, где им сытно, тепло…

– Им не тепло. Потому что это детский дом, а не отчий. Я даже пыталась говорить с ними и в шутку, и всерьёз, что вот это, ребята, отчий дом для вас. Что вы вырастете, и мы будем с вами встречаться… Знаете, они не очень в это верят. Потому как воспитатели постоянно меняются. Они осознают, что после ухода отсюда им не к кому будет вернуться. Уходит, скажем, Марья Ивановна, а на смену ей – Марья Семеновна, которую они вообще не знают. Жизнь проходит как в бешеной скачке: очень много всяких мероприятий, которые, кстати, мешают учебному процессу, и так хромающему на обе ноги. Дети чувствуют фальшь, чувствуют свою роль неких «выставочных экземпляров», когда, скажем, нужно выступить, сплясать для спонсоров, чтобы они дали денег «на ваше содержание». Это говорится моими коллегами детям в лицо!

– Да что вы?!

– Да-да, и я выгляжу белой вороной оттого, что пытаюсь это хоть как-то смягчить. Можно, конечно, сделать это резче, но тогда меня, простите, попросту выпрут оттуда, и я лишусь возможности возвращаться к этим детям. Такие случаи имели место, и тогда этим воспитателям – теперь бывшим – входить в этот детский дом было запрещено. Причём эти опасения тоже можно понять. Ведь детский дом – это закрытая система. Детей надо оградить от всякой грязи, тем более что у них не совсем хорошая наследственность. И потому здесь я не могу решать за директора, за администрацию (простите за такие холодные слова, но их постоянно слышат и дети, а Вы – дом!). Кстати, как вообще общаться нашим детям? Пускать сюда посетителей каждый день – это нереально. Только на праздник, только с разрешения директора может прийти какой-то опекун или, скажем, друг из музыкальной школы. Всё это очень эпизодично, всё под жёстким контролем, и, конечно, дети это очень чувствуют. И, общаясь со сверстниками, они не могут не сознавать, что у тех совсем иная жизнь. Телевизор у нас отключён вообще, даже новости под запретом.

– А детские мультфильмы?

– Это есть на кассетах, но в строго определённое в неделе время. Ведь фильмы – это сильный эмоциональный заряд, а им так не хватает эмоций. Замотанные воспитатели не могут им дать чего-то другого. Выйти за пределы дома – очень сложно, ведь женщина-воспитательница с 6-7-ю пацанами – тоже проблема. На самом деле проблем так много, что обо всех и не расскажешь. Своего ребёнка после праздника я могу даже в школу не повести, здесь же я не имею такого права. Они зажаты в жёсткие рамки. Только вслушайтесь, уходя из детского дома после работы, я говорю ребятам: «Я пошла домой». А где тогда остались они?

Я уже не говорю о таких бестактностях, которые позволяют некоторые воспитательницы, говоря детям: «Вы мне так надоели, я устала от вас, я к маме хочу!» А им – к кому хотеть? Это говорится детям-сиротам! Вот, дескать, как я с вами здесь умоталась! А они совсем маленькие, за неё цепляются, шутят: нет, мы вас не отпустим. А она им: нет, я поеду к себе домой! Вот с чего надо начинать! Чтобы такие люди не проникали сюда, а заодно вести с педагогами беседы, потому что далеко не все такие, в принципе просто надо их учить, надо ставить в ситуацию: а как бы вы поступили на месте этих детей? Вот мы приезжаем на дачу а взрослые 50-летние тётки при них плачут – потому как их, видите ли, от семьи оторвали. Натурально плачут! А этим детям что прикажете делать?!

Обречённые на нелюбовь?

– То есть дети видят, что их не любят?

– Увы. А всё потому, что коллектива попросту нет. Каждый приехал сам по себе: этот воспитатель средней группы, этот – старшей. Это хозяйственник, это повар – каждый сам по себе. А дети покрываются этакой защитной коростой. Помню, меня больно кольнуло, когда девушка, которая работала в моей группе, перешла в другую, а их передали мне. Так вот, они сразу уселись ко мне лицом, а к ней спиной. Словно её уже нет вовсе. Это так резануло меня тогда! А для них это – жизнь, они не могут на всё реагировать так живо. Они не могут себе этого позволить! Мало того, что все они помнят свою «ту» жизнь, где они свободно гуляли маленькими мальчишками 6-7-8-летними, а вот 15-летними они не имеют права выйти за ограду. Так они ещё не выходят. Значит, всё ещё не так плохо, что-то их ещё здесь держит.

– А как они воспринимают своё будущее?

– В будущее они смотрят со страхом.

– Такой неожиданный, может, вопрос: а друг друга они любят?

– Нет. Сейчас я читаю книгу, написанную одним православным человеком, которая называется «Как пережить расставание». Она о разных формах расставания между близкими людьми, в том числе и о любви. Так я впервые прочла о том, что любовь – это даже не чувство, а состояние воли, зрелой воли. Это вообще способность именно взрослого человека. То, что у ребёнка принято считать любовью, – нечто иное. Боюсь, что многие из них так и не станут взрослыми в этом смысле, а останутся в этом детском эгоизме. И многие люди, они ведь любят, что называется, для себя. Правда, это уже отдельная тема. Так вот, в этой книге есть очень хорошие слова о том, что если человек любит кого-то, то он позволит ему уйти, если тот так решил. Именно уважая его свободу.

– Но дети хотя бы привязаны друг к другу?

– Нет. В основном это возникает спонтанно и в вынужденных, что ли, ситуациях. Ведь они принуждены находиться рядом с тем или иным человеком. Конечно, от этого можно устать. Я не вижу залога того, что в будущем они будут общаться между собой, хотя и пытаюсь эту ситуацию как-то переломить. Но всё это протекает подспудно, и с ними говорить об этом напрямую не нужно – это будет их ещё больше ранить. А потом, они могут вообще не понять – о чём это разговор. Все они мечтают отсюда выйти, но не знают куда.

– Знаю, что все они уходят от вас в 18 лет. Так куда же?

– Некоторые уходят в суворовское училище. За всё время только один мальчик получил квартиру. И, конечно, мечтает поскорее переехать, хотя и не представляет себе, а что будет дальше. Проблем, как я Вам уже говорила, великое множество, а потому и жизненно необходим коллектив единомышленников, и чтобы человек, стоящий во главе его, был безусловным авторитетом. На берегу надо договариваться о том, как будем плыть, чтобы потом не мучить детей. Знаете, по натуре я неисправимый оптимист, а потому верю, что в детском доме можно создать столько тепла и убедить ребят, и показать им, что любить их можно, независимо от того, из какой грязи вынут каждый из них. И что и в счастливых семьях бывают трагедии, беды и потери, да всё что угодно.

– Для них счастливая семья – любая, взятая наугад, за пределами их детского дома?

– К сожалению, да. Они ведь прекрасно понимают, что если даже ты очень хороший человек, всё равно, по большому счёту, ничего для них сделать не можешь, у тебя попросту полномочий таких нет. Есть хороший фильм, который я хотела бы им показать среди недели, но даже этого нельзя. Потому что фильм положен только в конце недели. Но разве так я общаюсь с собственным ребёнком? Нет, конечно. Я понимаю, что нельзя тут уравнивать, – свой ребёнок и есть свой. Тут иная мера ответственности. Ведь здесь я ушла и ушла. Ввела, скажем, свои какие-то правила. А потом взяла и ушла. А дети-то остались.

– Выходит, они обречены на нелюбовь?

– Нет, почему же. Просто всё здесь происходит спонтанно. И даже сама директор пришла, когда уже был коллектив, – очень разный, я бы даже сказала, разношёрстный, который создавался до неё, без её участия. Помню, возникло непреодолимое желание, просто необходимость обменяться мнениями. Когда же это случилось, ясно поняла, что с большей частью этого коллектива я просто не смогу договориться: у них другие взгляды на те же самые проблемы. Мы, педагоги, одними и теми же словами называем разные вещи. Или наоборот.

«Чего ж ещё надо?!»

– Наверняка кому-то кажется, что Вы многое усложняете. И вообще, скажут, надо жить проще: детей кормят, обувают, одевают, худо-бедно обучают. Чего ж ещё надо?

– Это действительно так. Знаете, доходит до того, что одна группа не любит другую. А знаете почему? Да потому, что та воспитательница очень опекает своих, а потому эти чувствуют себя обделёнными. Но в то же время они ни за что не захотят ту самую воспитательницу к себе в группу Такая вот противоречивость.

– И что же тогда есть идеальный детский дом?

– Тот, во главе которого стоит талантливый человек. А не бывший партийный или комсомольский функционер.

– Талантливый в чём?

– В педагогике.

– Но это во все времена штучный товар. Таких педагогов всегда мало.

– Помните, был такой замечательный педагог Шаталов, о котором так много писали когда-то? Он брал заведомо слабый класс, от которого все отказались по той причине, что этот класс «тупой» и его нельзя обучить математике. У него же они расцветали, становились замечательными учениками. Чем всё окончилось? Да тем, что он попросту не преподает в Москве. Понятно почему? Диски, правда, продаются, можно купить и посмотреть.

Так вот, если во главе детского дома встанет такой человек, который будет привлекать других талантливых людей, а не «выдавливать» их, тогда дело пойдёт. У него будет своя школа, он обязательно должен кого-то обучать. Приведу свой пример. Дети мои ходили в православный детский садик, и батюшка занимался не только с детьми, но и со всем взрослым персоналом в течение двух часов по субботам. Они читали толкование на Евангелие, задавали свои вопросы. И это правильно, потому как если вы не знаете Евангелия, что настоящего можете дать детям? И если поначалу новые сотрудницы, те же нянечки, воспринимали эту «нагрузку» со скрипом, то потом просто бежали на субботние занятия. Таким образом сложился коллектив: хороший, настоящий.

– А в чём Вам видится православность вашего детского дома?

– Дети ходят в храм по благословению, где раз в две недели исповедуются и причащаются.

– А есть священник, который опекал бы их постоянно?

– Он тоже приходит раз в две недели, к сожалению. Молебен служит через пятницу, проводит краткие беседы. К сожалению, у батюшки тоже немного времени…

– А что между этими двумя неделями, в перерывах между храмом и молебнами?

– Это совместная утренняя и вечерняя молитвы, молитва перед вкушением пищи. Но у меня ощущение, что если разрешить им не молиться, это угаснет за один день.

– Практически во всех системах коллективного воспитания много места уделяется труду. Как с этим обстоит дело у будущих мужчин? Ведь лишение возможности заниматься трудом – это один из древних видов наказания. Есть ли в жизни мальчиков реальный труд – не разовая акция (скажем, разгрузить машину), а как процесс с элементами творчества? Хотя бы то же садоводство.

– К сожалению, нет. Увы, но труд пока для них только, как Вы выразились, акция, потому как преподаватели мужчины не идут на эти жалкие зарплаты. Впрочем, Вы сами хорошо живописали эту острую проблему в одном из номеров журнала «Шестое чувство» в статье «Мужское начало». А ведь у ребят как раз тот подростковый возраст, когда трудно их загнать за парту, у них большая потребность в мышечной деятельности. Вместо этого целый день загоняем их делать уроки.

– Но так можно вообще возненавидеть эти самые уроки!

– Что они и делают. Вообще, очень много лишней беготни, суеты. Такая вот имитация активности. А хочется, чтобы меньше, да лучше.

– А как обстоят дела со спортом, с физической культурой?

– Судите сами, например, есть велосипеды, но почему-то не у всех. Какая-то странная система поощрения, на мой взгляд. Скажем, подарили младшекласснику велосипед за хорошую учёбу, а он его потом раскурочил. Причём мне лично понятно почему, ведь у него на душе такое… А потом он вырос, по сути, стал совсем другим человеком. Да мало ли кто в детстве что раскурочил или разбил! Родители же не напоминают постоянно об этом своему взрослому ребёнку.

Здесь же он находится под дамокловым мечом: а вдруг нечаянно снова сломает? И у товарищей велосипеда не выпросишь по той же причине. Опять проблема. Просто велосипеды должны быть у всех, чтобы не вносить в отношения детей, и без того непростые, ещё и эту головную боль. Некоторые из мальчиков, правда, ходят на секции. Физической же культуры и спорта как такового в стенах детского дома нет.