Начать эту главу хотел бы с воспоминания детства.

Сколько раз тогда и позже, в течение многих лет, приходилось наблюдать, как поминают усопшего. В тщательно убранной квартире или небольшом бакинском дворике, выметенном и политом из шланга, а то и в огромной брезентовой военной палатке на случай непогоды сидят мужчины всех возрастов и внимательно слушают муллу, который долго (тогда казалось бесконечно долго) размеренным речитативом читает на арабском языке суру из Корана. Женщины находятся в другом помещении, но и там происходит подобное. Мужчины только что вернулись с кладбища: все устали, голодны, из-за жары очень хочется пить, но никто не шелохнется. И чай, и поминальная трапеза будут потом – сейчас же все посвящено только одному.

Многих из этих людей я хорошо знаю: это соседи по дому и улице, здесь же мои ныне покойные папа, дядя, дед. Поразительно то, что никто из присутствующих вообще не знает арабского языка! Несколько человек откровенные атеисты, не исключено, что таковым был и сам усопший. Но как строги позы слушающих, как почтительно склонены их головы, как сосредоточены люди. Это происходит, как мне кажется, еще и оттого, что они стремятся уловить в убаюкивающем речитативе чужой речи знакомые слова, а таковые пусть изредка, но все же встречаются. И это подспудное стремление людей хоть к какому-то осмыслению происходящего так понятно, так естественно. Но, повторяю, – ни звука, ни лишнего жеста: такова сила традиции, глубокого уважения к предкам.

Вспоминаю и собственное изумление, когда друг шепнул мне, что мулла, приглашенный на похороны его бабушки, вычитывал слова молитв из небольшой записной книжки, в которой они были записаны от руки кириллицей (!). В те времена проблемы с духовным образованием существовали во всех религиозных конфессиях, и ныне я вспоминаю этот эпизод по иной причине. Повторяю, люди, которые не понимали содержания читаемого им на чужом языке текста, тем не менее внимали ему в ненарушимом молчании, даже с неким трепетом.

Много лет спустя поведал об этом человеку, подвизающемуся в исламском богословии. Он ответил мне, что язык священной книги представляет непреходящую ценность сам по себе, вне зависимости от того, понятен ли его смысл. Даже простое слышание этого текста, этих звуков, пытался он внушить мне, благотворно влияет на душу слушающего.