В тот день, когда вождь комбуманесов повелел начать торжественные празднества по случаю свадьбы Синара, с первыми лучами солнца миссионер, Синар и Най тайком от всех спустились на берег Гамбии. Отыскав укромное место, миссионер обратился к молодым с такой речью:

– Бог, любить которого я научил вас, бог, которому будут поклоняться ваши дети, превратит в храм сень этих пальм, скрывающую нас от людского взора; в этот миг он взирает на вас. Помолимся ему, да пошлет он вам свое благословение.

Выйдя вместе с нареченными на берег реки, священник медленно и торжественно прочел молитву, а они повторили ее, преклонив колени. Затем, окропив их головы водой, он совершил обряд крещения.

Некоторое время священник горячо молился, потом велел Синару и Най подать друг другу руки и, прежде чем благословить их, произнес слова, которые Най запомнила на всю жизнь.

Последнюю ночь празднества все знатные люди племени пировали и веселились в доме Магмау. Гости надели самые роскошные одежды и драгоценности. Магмау выделялся среди воинов могучим ростом и пышностью наряда, а Най затмила своей красотой и прелестью всех самых прекрасных жен и рабынь комбуманесов. Факелы из ароматической смолы, вставленные в черепа камбесов, убитых в бою рукой Магмау, освещали просторные покои. Едва смолкал гром воинственной музыки, ее сменял томный и нежный перезвон лир. Крепкие одурманивающие напитки лились рекой, и гостей одного за другим одолевал глубокий сон. Сбежав от шумного застолья, Синар прилег отдохнуть в своих покоях, а Най, сидя рядом, обмахивала его опахалом из страусовых перьев.

Внезапно в лесу раздались выстрелы, они все приближались к дому Магмау. Громовым голосом призвал Магмау Синара, и тот, схватив саблю, бросился на зов. Най обняла мужа, Магмау крикнул ему:

– Камбесы!.. Они идут сюда!.. – Тщетно пытался он растолкать и поднять отважных воинов – в беспробудном сне они лежали на подушках и на полу. – Все будут убиты!

Немногим удалось встать на ноги, остальные так и не проснулись.

Звон оружия и воинственные клики приближались. В конце селения, у берегов реки, уже пылали подожженные хижины, и багровое зарево освещало битву, отражаясь в сверкающих клинках.

Магмау и Синар, не внимая воплям женщин и мольбам Най, бросились в самую гущу боя, а беспорядочные толпы воинов бежали к дому вождя ашанти, хриплыми криками призывая его и Синара. Все вместе они пытались обороняться, укрепив входы в жилище Магмау, но тщетно – не помогло и мужество чужеземных вождей, которые отчаянно сражались и воодушевляли воинов комбуманесов.

Пуля пронзила сердце Магмау, и он рухнул наземь. Немногие из его товарищей избежали такой же участи. Синар бился до конца, бесстрашно защищая Най и собственную жизнь, пока полководец камбесов, подняв в правой руке окровавленную голову французского миссионера, не крикнул ему:

– Сдавайся – и я сохраню тебе жизнь!

Тогда Най протянула руки, чтобы этот воин связал их. Она знала, какая судьба ее ждет. Распростершись перед победителем, она сказала:

– Не убивай Синара, я – твоя раба.

Но Синар упал, раненный ударом сабли в голову, и его связали так же, как ее.

Свирепые победители ворвались в дом. Утолив наконец жажду крови, они принялись вязать пленных и грабить.

Отважные комбуманесы заснули во время пира и не проснулись вовсе… или проснулись рабами.

И вот теперь уже не победители и побежденные, а хозяева и рабы вышли на берег Гамбии. В ее водах отражались вспышки догорающего пожара. Камбесы торопились посадить в каноэ множество захваченных пленников. Но лодки еще не успели отчалить, как раздался оглушительный ружейный залп: отряд комбуманесов, хотя я поздно вступив в бой, настиг последние каноэ отплывающих врагов, и тела их всплыли на поверхность вод.

Занимался рассвет, когда пироги победителей причалили к правому берегу. Часть воинов осталась в лодках, другие высадили на землю пленников и повели под охраной в глубь леса, туда же отходили после битвы боевые отряды.

За все долгие часы пути к берегу моря Най ни разу не позволили подойти к Синару, и он видел, как слезы непрестанно струились по ее лицу.

Через два дня, ранним утром, когда солнце еще не прогнало последние ночные тени, Най и других пленников привели на побережье. Накануне ее разлучили с супругом. Несколько вытащенных на берег каноэ поджидали пленников, а далеко в море, вздымавшемся под порывами свежего ветра, белели паруса бригантины.

– Где Синар? Почему он не с нами? – спросила Най у одного из вождей, друзей по несчастью, шагнув вслед за ним в пирогу.

– Его отправили вчера, – отвечал тот, – наверное, он на паруснике.

Попав на бригантину, Най пытается отыскать Синара среди пленников, которыми забит весь трюм. Зовет его, – никто не отвечает. Снова и снова озирается вокруг. Имя возлюбленного с рыданиями вырывается из ее груди, и она замертво падает на голые доски.

Очнулась она от ужасного, подорвавшего последние ее силы забытья на палубе бригантины, а вокруг расстилалась лишь туманная морская даль. Най даже не простилась с родными горами.

Убедившись в своем несчастье, она разразилась воплями отчаяния, но какой-то белый из экипажа грубо прикрикнул на нее, а когда она обратилась к нему с гневной речью, которую можно было понять по выражению ее лица, он замахнулся бичом и… Най снова впала в беспамятство.

Плавание продолжалось много дней. Однажды утром Най вместе с другими рабами сидела на палубе. Капитан разрешая ям дышать свежим воздухом, очевидно, опасаясь, как бы кто-нибудь не умер от начавшейся среди пленников эпидемии. Раздался крик матросов: «Земля!»

Най подняла голову с колен и увидела далеко на горизонте темно-синюю полосу. Через несколько часов бригантина вошла в порт на Кубе, где часть пленников должна была высадиться. Женщины, расставаясь с дочерью Магмау, рыдали в обнимали ее ноги, мужчины прощались, преклонив колени, не пытаясь скрывать слезы. Те немногие, кто оставался вместе с Най, почувствовали себя почти счастливыми.

На другой день, приняв в трюмы новый груз, судно снялось с якоря. Дальнейшее плавание было еще более тяжелым из-за неблагоприятной погоды. Прошла неделя, и однажды вечером капитан при осмотре трюма увидел, что двое из отобранных пм шести самых статных и крепких рабов мертвы. Один из них сам покончил с жизнью и весь был залит хлеставшей из раны кровью: в груди у него торчал морской кинжал, подобранный, должно быть, на палубе. Второй умер от лихорадки. С обоих сняли кандалы, которыми они были прикованы к общей цепи, и вскоре Най увидела, как матросы выволокли трупы и бросили в море.

Одна рабыня да трое вождей из племени комбуманесов – вот все, кто остался рядом с Най; и из этих последних друзей еще один умер в то утро, когда они приближались к берегу. Берег этот, как услышала Най, назывался Дарьей. Гонимая сильным северным ветром по бурному морю, бригантина вошла в залив и, соблюдая осторожность, отдала якорь.

С наступлением ночи капитан велел посадить в шлюпку Най и трех оставшихся рабов, сел сам и дал приказ матросам взять точный курс по какому-то огоньку, мерцавшему на побережье. Вскоре они достигли земли. Перед высадкой рабам связали руки общей веревкой, и один из матросов повел их вверх по крутой тропе. Добравшись до определенного места, капитан дал условный свисток, потом все продолжили путь. Через некоторое время сигнал повторился, ему ответил такой же свист, и тут путники разглядели укрытый среди густых, развесистых деревьев небольшой дом. На галерее стоял белый человек, одной рукой он поднял фонарь, другую держал козырьком над глазами, всматриваясь в пришельцев. Яростный лай огромных псов заставил их остановиться. Хозяин и слуги угомонили собак, и капитан поднялся по установленной на подпорках лестнице. Он обнялся с хозяином и повел с ним разговор; очевидно, речь шла о рабах: капитан то и дело показывал на них рукой. Рабам приказали тоже подняться. В это время на галерею вышла недурная собой молодая белая женщина, с которой моряк дружески поздоровался. Хозяин дома, казалось, был не очень доволен осмотром трех спутников Най, но, взглянув на нее, он сразу повернулся к белой женщине и заговорил с ней на языке более благозвучном, чем тот, на котором беседовал с капитаном. Еще более приятным показался он в устах женщины, и Най с благодарностью прочла в ее взгляде сострадание.

Хозяином дома был ирландец по имени Уильям Сардин, поселившийся два года назад на берегу залива Ураба, неподалеку от Турбо, а жена его, которую, как поняла Най, звали Габриэла, оказалась креолкой родом из Картахены.