Лоренсо разбудил меня еще до рассвета, я взглянул на часы: было около трех. Лунная ночь казалась пасмурным днем. В четыре, напутствуемые Бибиано и Руфиной, мы отчалили.

– Вот тут пела верругоса, кум, – предупредил Лауреан товарища, когда мы немного поднялись вверх по течению, – возьми в сторонку, подальше от этой гадины.

Я был защищен кровлей ранчо, и мне могла грозить опасность, только если бы змея проскользнула в каноэ, но набросься она на одного из гребцов, мы, пожалуй, пошли бы ко дну.

Миновали мы это место благополучно, хотя, по правде говоря, не очень спокойно.

Наш завтрак был подобен вчерашнему, но с добавлением обещанного тападо. Чтобы приготовить его, Грегорио вырыл на берегу яму, положил туда завернутое в листья биао мясо с бананами и приправами, засыпал землей и поверх всего разжег костер.

Казалось невероятным, что в дальнейшем наше плавание может быть более тяжелым, чем до сих пор, однако случилось именно так: на реке Дагуа все возможно.

В два часа дня мы остановились в тихой заводи немного перекусить. Лауреан заглянул в лес и принес какие-то листья. Растерев их в тыквенной чашке с водой, пока не получилась зеленая жидкость, он процедил ее сквозь тулью своего сомбреро и выпил. Сок этих дурно пахнущих листьев негры считают единственным верным средством против свирепствующей на морском и речном побережье лихорадки.

Шесты, которые при плаванье вниз по течению постоянно пускают в ход, чтобы не разбить лодку, почти бесполезны, когда поднимаешься вверх. Оставив позади флеко, Грегорио и Лауреан то и дело после условного удара веслом прыгали в воду, и один тащил каноэ за крюк на носу, а другой толкал корму. Так обычно обходят пороги и водовороты; но там, где и это невозможно, существуют узкие обводные каналы, прорытые по берегам и настолько мелкие, что, поднимаясь по ним, каноэ скребет дном о гальку, а порой и застревает на более крупных камнях.

К вечеру перетаскивать каноэ вброд стало еще труднее. По мере нашего приближения к Сальтико течение сносило лодку все с большей силой; для того чтобы достигнуть другого берега, гребцы вместе толкали каноэ, тут же вскакивали на борт и хватались за шесты, а уже перейдя реку, бросали их и гребли, сопротивляясь бурной стремнине, словно ярившейся, что упустила добычу. После каждого такого мастерски проделанного приема приходилось вычерпывать из каноэ воду: гребцы молниеносно наклонялись и выпрямлялись, перескакивая с ноги на ногу среди водяных струй. На эти невероятно ловкие упражнения страшно было смотреть, даже когда ими занимался Лауреан, хотя могучий рост и виноградная лоза вокруг пояса делали его похожим на речного бога; но при взгляде на Грегорио, маленького, с кривыми ногами и повернутыми внутрь ступнями, меня, несмотря на его неизменно смеющуюся физиономию, охватывал ужас.

Переночевали мы в Сальтико, жалкой, невзрачной деревушке, правда, с весьма оживленными кабачками. Здесь Для плавания были непреодолимые препятствия, и обычно путь гребцов, прибывших из низовья, из порта, на этом кончался; те, кто вел лодки выше Сальтико, доходили только до Сальто, а из этого пункта отправлялись другие гребцы – те, кто ежедневно спускался вниз по течению из Хунтаса.

С вечера мои гребцы волоком перетащили каноэ, уже без ранчо, в то место на берегу, откуда я должен был двинуться дальше. Опасность плавания от Сальтико до Сальто трудно вообразить себе.

В Сальто снова пришлось тащить каноэ волоком, чтобы преодолеть последнее препятствие, и, надо сказать, это место вполне заслуживало свое название.

Чем дальше уходили мы от морского берега, тем шире открывались нам величие, красота, разнообразие красок и изобилие ароматов, создающие неописуемую, сказочную картину глубинной сельвы. Растительность царствует здесь почти безраздельно; лишь изредка послышится вдали крик фазана или пролетит парочка попугаев над вершинами отвесных гор, обрамляющих теснину, да мелькнет примавера в темных сводах ветвей гуабо или зарослей тростника, над которыми покачиваются склоненные плюмажи бамбука. Иной раз мартин-рыболов, единственная водяная птица, обитающая на этих берегах, прочертит крылом ровную гладь заводи и, нырнув, снова появится с серебристой рыбешкой в клюве.

Вверх от Сальтико все чаще стали встречаться каноэ, идущие вниз по течению; самые большие из них достигали восьми вар в длину, но едва лишь одной в ширину.

Из двух гребцов, ведущих каноэ, тот, что стоял ближе к носу, непрерывно раскачивался, вычерпывая воду, второй иногда сидел на корме неподвижно. Оба они держались невозмутимо: сначала едва различимые в дальней излучине на середине бурного потока, они исчезали за поворотом, затем стремительно проносились мимо нас и, сразу же оказавшись далеко внизу, мчались, словно бегом, по пенистым волнам.

Слева остались крутые утесы Ла-Вибора-Дельфины, чистый ручеек, что берет начало в горах и, как бы робея, вливает свои воды в мощное течение Дагуа, обрывистые вершины Арраяна. Нам необходимо было сделать остановку и запастись новым шестом, поскольку Лауреан сломал последний из запасных. Вот уже целый час не прекращался проливной дождь, река стала покрываться полосами пены и плывущими водорослями.

– Ревнует девчонка, – сказал Кортико, когда мы пристали к берегу.

Я подумал, что его слова относятся к печальной, приглушенной песне, доносившейся из ближней хижины.

– А что это за девчонка? – спросил я.

– Да конечно Пепита, хозяин.

Тут я понял, что речь идет о прекрасной реке под названием Пепита, которая вливается в Дагуа ниже селения Хунтас.

– Почему же она ревнует?

– Разве не видит ваша милость, какая вода бежит сверху?

– Нет.

– Прозрачная.

– Почему же тогда Дагуа не ревнует? Пепита красивей и чище, чем она.

– Дагуа слишком злющая. А это воды Пепиты, потому-то река и не желтая.

Пока гребцы готовились к дальнейшему пути, я зашел в хижину – мне интересно было взглянуть, на каком там играли инструменте; оказалось, это маримба – ряд постепенно уменьшающихся бамбуковых цилиндров с клавишами из чонты, по которым бьют обтянутыми бычьей кожей палочками.

Получив новый шест и убедившись, что он сделан из подходящего дерева, мы отправились дальше; погода исправилась, и ревность Пепиты нам была не страшна.

Гребцы, подбадриваемые Лоренсо, а также обещанной за хорошую работу наградой, старались изо всех сил, чтобы доставить меня засветло в Хунтас. Вскоре справа, в южной стороне, осталась деревушка Сомбрерилья, зеленеющая на суровых темных горах. В четыре часа мы прошли у подножия скалистых утесов Медиалуны, потом миновали опасный Кредо и наконец счастливо завершили свое невероятное плавание, сойдя на берег в Хунтасе.

Наш друг Д., давнишний служащий моего отца, ждал меня, узнав от почтальона, обогнавшего нас в Сан-Сиприано, что я должен прибыть этим вечером. Он отвел меня к себе домой, где я дождался Лоренсо и гребцов. Оба негра остались весьма довольны «моей особой», как выразился Грегорио. На следующее утро им надо было отправляться в обратный путь. Выпив по стаканчику коньяка и получив от меня письмо для управляющего портом, они сердечно со мной распрощались, пожелав здоровья и благополучия.