Раннее утро, тишина. Тихо, будто нет в мире ничего, кроме этой комнаты. Тройной стеклопакет надежно отсекает все звуки. Ни завывания ветра ни скрипа качающихся сосен.

Снег начал сыпать когда они еще возвращались домой, а к ночи уже мело вовсю.

Оля лежала в кровати, пыталаясь привести мысли в порядок. Вспомнилось потная физиономия врача, холодный блеск стального клинка, и без какой — либо связи, грязно серая вода текущей под мостом реки.

«А все таки, кто он, этот старик?» — спросила себя Оля. Задать этот вопрос самому Михаилу Степановичу она вчера так и не решилась.

Обратно ехали в тишине. Оля, не зная как ей начать беседу, молчала, а старик вел машину аккуратно, не обращая внимания на обгоняющие тарантас иномарки. Держался он так, словно ничего не случилось. Ни безобразной сцены в кабинете, ни размазанных по жирному лицу врача слез, ничего.

— Извини за глупый спектакль. — Вдруг произнес Михаил Степанович, на секунду оторвав взгляд от дороги. — Но так было нужно. А слова не помогут, ты должна была убедиться сама… Пойми, Оля, в жизни много грязи и зла. Такова действительность. Не мы придумали. Но относиться к подлецам так, как относятся к людям они, нельзя. Парадокс, но если опуститься на один уровень с ними, непременно станешь таким же. Наказать, предотвратить преступление — да. И даже уничтожить негодяя, если другие способы не помогают…

Оля покосилась на старика: — Скажи, а что, фокус… с водкой, он правда, сработает? Я понимаю, это звучит дико, — она замолчала, подыскивая слово. — Ты…

— Да говори прямо. Не колдун ли я? Нет, Оля. Вынужден огорчить. Но… Есть такая лженаука, Биоэнергетика. Изучает она то, чего вроде как и нет. Однако энергии эти работают и весьма эффективно, порой радикально».

— Я читала про это… — отозвалась Оля, без особого, впрочем, интереса. — Но думала, что это все шарлатанство.

— Хочешь — считай так. Хотя, нет здесь никакой мистики. А ежели будет проще, то можешь назвать это обычным гипнозом. Скажем… воздействием на рецепторы головного мозга объекта, посредством внушения. Хотя это немного не так.

— Есть много вещей, которыми люди пользуются, не имея особого представления о механизме работы. Взять хотя бы электричество… Ну да не суть. Главное, что этот человек теперь будет вести исключительно трезвый образ жизни. Наказание для него и благо для тех, кого он уже не сможет изуродовать…

Старик оборвал монолог, и осторожно коснулся прохладной ладонью ее изуродованой щеки. — Все будет хорошо. — Пробормотал он едва слышно.

Оля промолчала, лишь недоверчиво дернула уголком губ.

Наверное дали знать растрепанные последними собыиями нервы, однако зевать начала еще в пути. А едва добралась до кровати, то тут–же провалилась в сон.

— Карлсон… а как же собака? — Оле снилось, что она стоит на знакомой, родной сцене ТЭЗа. Старательно хлопает ресницами, изображая обиду, и заглядывает в кулисы. Взгляд упирается в сонную физиономию пожарника. Тот тихонько переговаривается с реквизитором, обсуждая вчерашний футбол.

Исполняющий роль добродушного весельчака Григорий, вечно похмельный, воняющий дешевым одеколоном так, что слышно, наверное, даже в первых рядах, подпрыгивает, придерживая накладной животик, изображает растерянность.

— Ты чо, малыш? А я? Я, ить, лучше, — Гришкину дикцию не сумели исправить ни годы учебы, ни сотни репетиций и спектаклей; в его исполнении Карлсон больше смахивает на мелкотравчатого хулигана — гопника. Мучимый жестоким похмельем, он даже не пытается играть, торопливо проговаривает текст.

— А где варенье? — он тычет в кнопку, включая электромоторчик, который крутит привязанный к спине пропеллер. Тот трещит, проворачивается пару раз и глохнет.

— От, блин, — вполголоса чертыхается актер. — Пирог где.

И, в ожидании ответной реплики, трагически сопит перегаром.

— Не в пирогах счастье, — вздыхает Оля, и думает: «Вот шуба, как у Зинки, это счастье»,

— …Собаку мне не купили.

Григорий, прикалываясь, бормочет бессмертную фразу Василия Алибабаевича: — Так то бензин, а то… дети.

Оля фыркает и, делая страшные глаза, переходит к следующей мизансцене.

Сон оборвался так же внезапно, как начался. Еще в полусне, в полудреме, выплыл короткий, пугающий вопрос: «Сможет — ли она теперь вернуться в ту, прежнюю жизнь после всего, что случилось? Это не искусство, даже не ремесло. Пошлость, грязь интриг, нет».

Но тут Оля сообразила, что за окном совсем светло.

«Операция», — вспомнила она и проснулась окончательно.

Наскоро умывшись и перекусив вышла во двор. Зажмурилась от сверкающего белизной снега, поежилась на холодном ветру.

Минька приятельски облаял Олю, предлагая побегать по свежему снегу, но, поняв, что гостья торопится, обижено отошел в сторону.

— Скучно Вениамину, — пробормотал старик обметая лобовое стекло гусиным крылышком. — Ну, ничего, вот с делами закончим… — Машина тихонько тронулась со двора.

Госпиталь встретил деловой суетой, серыми халатами короткостриженых пациентов, запахами.

Оля сидела в откинувшись в хитром кресле, зажмурив глаза от направленного в лицо, слепящего света мощной лампы.

— Ничего особенно страшного я не наблюдаю. Собирайте анализы, мы вас подштопаем. Будете краше прежнего, — подвел итог осмотру врач. Поправил выглядывающий из выреза белоснежного халата зеленый форменный галстук, склонился к столу, заполняя бланки. — Когда будет готово, вам позвонят, назначат дату…

Михаил Степанович, до этого старательно изучавший плакаты и в беседе участия не принимавший, отвлекся от наглядной агитации:

— Майор. Вы не поняли. Задача вам поставлена иная. Операцию необходимо выполнить в кратчайшие сроки. Вернее, сегодня. Сейчас вы заполните карту, дадите распоряжение готовить операционную, до обеда проведете пациентку по всем пунктам предоперационной диагностики. Анализы, прочее. А после обеда на стол. Ясно?

Майор глянул на нелепую фигурку старика: — Папаша, я так понимаю, вы родственник?…

Михаил Степанович внимательно посмотрел на врача, укоризненно вздохнул.

— Взрослый человек. Офицер. Ну что вы, право… Все приходится разъяснять. Вот приказ начальника госпиталя. — Дед протянул сложенный вдвое листок. Положил на стол перед хирургом, давая возможность рассмотреть. По мере чтения лицо врача неуловимо подобралось, посерьезнело: — Виноват, я не сообразил… конечно, мы постараемся.

— Вот и хорошо, — дед спрятал бумагу, доброжелательно закончил: — Пожалуйста, отнеситесь к задаче серьезно. Да, вот еще…

Он оглянулся на сидящую с закрытыми глазами Олю, неуловимым жестом фокусника вынул из кармана стопку фотографий, протянул врачу. — Это оригинал. Необходимо максимальное сходство.

— Э… — майор озадачено уставился на фото. — Да, кнечно, у нас есть программа, позволяющая добиться нужного результата. Но для использования этой аппаратуры мне нужен дополнительный приказ руководства. Понимаете — лазер еще недостаточно хорошо опробован… А самое главное куда более тщательное обследование.

— Хорошо. Даю вам еще сутки. Приказ на применение экспериментального оборудования вам передадут. Выполняйте. — Отрезал Михаил Степанович, погладил Олю по рукаву, шепнул: — Ты не теряйся. Все будет хорошо.

Подготовка к операции заняла весь день и вечер этого дня. Измотанная переходами из одного кабинета в другой Оля, тем не менее, не могла не поразиться тому, с какой быстротой и точностью работали военные врачи. Ни отпросившегося в «собес» окулиста, ни очереди в рентген — кабинет. Она попыталась сообразить, что должно быть написано в дедовом документе, заставившем закрутиться столь громоздкую медицинскую машину с этакой слаженностью. Особенное впечатление произвела установка похожая на выполненные в миниатюре звездные врата из какого–то фантастического фильма. Аппарат, которым врач просканировал ее лицо, был подключен к некоему подобию лазерного принтера, однако печатал не фотографии, а объемные макеты один к одному повторяющие формы Олиных губ, носа, бровей…

А уже на следующее утро пациентку переодели в длинную, с веселенькими цветочками, распашонку, уложили на на каталку и повезли в операционную.

В лицо ударил яркий свет лампы, глуховатый голос распорядился: — Считайте до десяти.

Она начала счет и, уплывая в сумрак, успела подумать: «Так просто?»