Шатёр заседаний знатнейших графов и герцогов, управляющих войском был намного больше всех шатров в лагере, конечно же, превосходя их также в роскоши. За обширным дубовым столом круглой формы, уставленным всевозможными изысками еды собралось более двадцати человек на чьих ярких, пёстрых одеждах кроме солнц были нашиты родовые гербы. Один Снегиан ограничился тёмно-синей походной накидкой с огромным чёрным солнцем во всю грудь. Из духовенства присутствовал лишь Барез, который после последней ссоры предпочитал сидеть подальше от сенийского магистра, рядом с герцогами. И каждый раз, встречаясь со Снегианом взглядом, аббат отворачивался с таким видом, будто узрел стаю опарышей в конском навозе. Туча слуг ухаживала за пирующими, играли музыканты, пожалуй, не хватало лишь танцующих женщин для полного удовольствия рыцарей. Внимание всех привлёк главный магистр андийских светоносцев Ридик зе Вересс по прозвищу Неустрашимый. Отвагой этот человек действительно блистал, сея панику в рядах врагов. Сейчас он встал из-за стола с явным желанием сказать тост.
– Друзья мои, я хочу поднять этот кубок во славу воинства Света и наших великих побед! – произнёс герцог левой рукой, оправив своё белое сюрко с красным солнцем и мордой медведя на золотом гербе. Предложение было с восторгом принято всеми, полководцы с радостью выпили за высказанный тост. Закусывая терпкое вино предводители армий увлеклись беседой, обсуждая друг с другом своих солдат и стараясь доказать каждому, что воины из их лагеря гораздо доблестнее и отчаяннее сражаются чем рыцари из соседних лагерей. Спорили они горячо, но безобидно, по-дружески.
Вновь поднялся Зе Вересс с полным кубком, вновь все посмотрели на статного, величавого герцога.
– Поднимаю тост за моего хорошего друга и собрата по вере, Снегиана Шустского.
Пью за тебя дружище!!! – провозгласил Ридик залпом осушив глубокую серебряную кружку. Гермийцы с полководцами арейской священной империи выпили за предводителя сенийцев без особой радости и совсем уж отказался пить ненавидевший Снегиана Барез. От цепкого взгляда магистра это не ускользнуло.
– Что это вы святой отец даже глотка не сделали? Не хотите пить за моё здоровье? – сухо поинтересовался он.
– У меня пропало настроение, на сегодня с меня достаточно вина, сын мой, – язвительно отозвался священник.
– Ах вот как? Ну возможно ради меня вы всё же сделаете исключение? – настаивающее предположил глава сенийцев, сверля главного монаха глазами. Худое лицо аббата посерело от злости, Барез уже был готов высказать всё, что думает о Снегиане, как вдруг улыбчивый андиец вмешался в выяснение отношений. Ридик приблизился к союзнику и хлопнув того по могучему плечу, сказал:
– Полно тебе брат наседать на святого отца, не к чему обременять его. Давай лучше я ещё раз выпью за тебя с превеликим удовольствием!!!
Это остудило запал Снегиана и, стукнувшись кубками, они осушили их до дна. Затем Ридик вернулся за своё место. Застолье потекло бесконечной рекой, все прекрасно веселились, кроме насупившегося Бареза у которого ненависть кипела внутри, словно раскалённое масло. А пирующая знать принялась распевать песни о героических походах и сражениях.
– Смерть нечестивцам!!! – проорал вскочивший с кресла гермийский магистр Заград, выхватив меч из-за пояса и подняв его вверх. Потом он запихнул его обратно, схватив кубок с вином. – Смерть проклятым нечестивцам, им, их отцам, их жёнам, их детям!!! Гореть им всем в аду! – послей этой тирады, гермиец выпил вино, остальные светоносцы тоже и только Снегиан демонстративно не поднял кубка, чем привлёк излишнее внимание к себе.
– За такой тост нельзя не выпить! – воскликнул Заград, уставившись на сенийца.
– За смерть женщин и детей не пью!!! – отрезал магистр.
– Как это? – удивился гермийский полководец. – Они же все иноверцы, а значит слуги сатаны. Их надо убивать и пить за их гибель, дабы очистить землю! Ты должен выпить!
– Приятель, выпей, ну что тебе стоит? – обратился к Снегиану Ридик зе Вересс, тот отмахнулся от него.
– Пить не стану! Кровь беззащитных мне не нужна, – прозвучавшие слова поразили всех, а кого-то и разозлили.
– Он потакает неверным! Это немыслимое святотатство!!! – вскричал Барез.
– Брат мой, если ты сейчас не сделаешь хотя бы пару глотков за смерть всех неверных, то я буду считать тебя еретиком, предателем веры и трусом! – заявил гневно Заград.
В ответ герцог Шустский взял и выплеснул содержимое своего кубка в лицо гермийца.
Малость промахнулся и крепкое вино угодило в физиономию аббата, затрясшегося от злости.
– Ах ты подлый еретик! Предатель! Мерзкий отступник!!! – проорал гермийский граф, а дальше на глазах ошарашенной публики Снегиан выскочил из-за стола, подбежал к графу и нанёс ему такой страшный удар по лицу, что Заград отлетел на два метра в сторону, свалившись на пол устланный коврами, где потерял сознание, а также три коронных зуба, вылетевших изо рта с кровью. Все остолбенели от увиденного, даже музыканты перестали играть по открыв рты.
– Может ещё кто-то считает меня еретиком и предателем святой веры? – задал вопрос Снегиан, нарушив тишину.
Никто не ответил ему, все изумлённо молчали.
– Полагаю никто. Превосходно. Тогда пируем дальше! Эй, вы там, играйте! – велел магистр, те не заставили себя долго ждать, возобновив музыку, под которую герцог вернулся к своему месту. Подбежавшие вассалы подхватили бессознательного гермийца под руки и вынесли из шатра. Весь оставшийся вечер, даже Барез не смел заикнуться об отступничестве Снегиана, держа язык за зубами.
Человек способен пировать и веселиться когда у него всё хорошо, когда же смерть стоит у него на пороге его уже мало что беспокоит. Смерть успокаивает и убаюкивает каждого не хуже родной матери…
Арамон лежал на кровати неподвижно, бесшумно, практически бездыханно. От неминуемой смерти его отделяла тоненькая черта, подобная волосу или паутинки шелкопряда и забота доброго молодого человека по имени Равуль. Этот двадцатипятилетний светоносец, неустанно сидел возле умирающего, ухаживая за ним.
Молился, втирал некие снадобья в виде мазей, ловил каждый шорох, любое непроизвольное движение тяжелораненого. Это уже длилось много дней и ночей, так что другие пехотинцы успели привыкнуть к нему.
– Парень, зачем тебе это надо? Ему не нужен лекарь, этому бедолаге нужен монах, чтобы грехи отпустить напоследок! Брось ты его, всё равно ведь умрёт. Зачем перевозить его на своей повозке раз за разом? Зачем ночами не спать? Для чего? – так часто говорили ему мужики из лагеря, поражаясь душевной доброте и терпению Равуля. Но тот всё время одно отвечал:
– На всё воля Божья, друзья мои. Если выживет тузец, то славу Господу, а нет, так упокоится он с миром. А я уж послежу за ним, мне это только в радость.
Богоугодное дело делаю.
В шатёр пехотинцев, где находились один Равуль с еле живым Арамоном, вошли здоровяк Броже со смуглым Анрисом. Пока они больше не ссорились, особенно после того как выпили мировую.
– Отвяжись ты от него парень, мы вот тебе тут поесть принесли, – проговорил усач, вручив младшему тарелку с бараниной и хлебом.
– Спасибо за доброту, дружище, – улыбнулся ухаживающий, с радостью приступив к еде. – А вы что не едите? – поинтересовался он.
– А мы сытые уже. Сейчас вот поспать надо, скоро в путь двинемся, – ответил Броже укладываясь на свою койку.
– Ага, не говори… Слава богу хоть дождя нет вторые сутки, – заметил Анрис.
Тут вбежал Луи, весь взбудораженный.
– Ребята тут такое было, расскажу, упадёте! – воскликнул кривоносый.
– Чего такое? – с кровати спросил Броже, остальные внимательно уставились на товарища.
– Вам известно, что я сегодня пирующую верхушку охранял?! Стою я, значит, стою, у самого входа, со мной ещё пара андийцев было. Вдруг слышу разговор шумный завязался меж нашим магистром и гермийским. Мне даже слух напрягать не пришлось до того громко заспорили.
– А ты-то как гермийскую трескотню разобрал? – удивился усач.
– Так он по-нашему говорил. Плохо так, слова коверкал, но худо-бедно понять можно было, – сказал рассказчик. – В общем, тут такая каша заварилась. Гермиец поднял тост за смерть всех нечестивцев…
– Ну, правильно, и я бы за это тоже с удовольствием выпил бы! – перебил кривоносого, громила, усмехнувшись.
– Да не мешай ты! – воскликнул Леу, махнув на него рукой. – Все выпили, а наш не стал. Не буду говорит глотку мочить за такой тост и всё тут! – при этих словах все кто были в шатре вытаращили глаза от удивления, а Броже чуть с кровати не рухнул.
– Почему это? Как это не стал? – в один голос крикнули усач со здоровяком.
– А так это! – развёл руками очевидец. – Не желаю говорит бабскую и младенческую кровушку проливать, ну хоть тресни! А дальше вообще красота пошла. Гермиец-то нашего оскорбил. Еретик ты говорит и предатель веры!!!
На этом месте все трое поспешно возвели руки к небу.
– Ух не дай бог таковым стать, уж лучше лютая смерть!!! – пробормотал встревоженный Равуль.
Леу продолжил:
– А я-то в тот момент не будь дураком да в прореху меж полотен и заглянул как раз вовремя успел. Вижу только наш со стола слетел, подбежал к нему и ка-а-к саданёт белобрысому по морде, у того аж искры из глаз посыпались вместе с зубами.
Свалился он на пол и притих.
– Умер? – изумлённо проорал Броже.
– Не-е, жить будет, только дух из него вышибло, так и унесли под ручонки в себя приходить, – с видом знатока объявил кривоносый пехотинец. – Ух, и страху наш на всех нагнал, не сказать просто. Все умолкли, никто слова поперёк не вымолвил.
– Да уж, конечно, скажешь тут… Уж на что я силён, а с его милостью драться поостерёгся бы, – покачал коротко стриженый головой громила.
– Это верно, – согласился Анрис.
– Не завидую я гермийцу, – проговорил Равуль.
Очень скоро весть о побоище Снегиана разнеслась по всему войску, она сыскала ему плохую службу, усилив ненависть врагов и завистников. В остальном все оставалось по-прежнему, светоносцы шли к святой земле, шаг за шагом, день за днём, приближаясь к ней. Сам герцог ходил мрачный и раздражённый из-за неприятных мыслей мучавших его. Он осознавал всю не совершённость, всю жестокость развёрнутой войны и ничего не мог с этим поделать. Его давно не утешала та мысль, всегда согревавшая сердце, что всё это делается во имя истинной святой веры Света. Отчаяние впервые показало свою уродливую голову в душе Снегиана, он не знал, как быть дальше. Истина постепенно открывала ему своё лицо, мучительно неприятно, показывая исконное стремление тех, кто затеял эту войну и тех, кто отправился воевать под знамёна с солнцем. К сожалению, правда очень часто бывает горькой.
Сумерки уступили место звёздной ночи, у костра сидели и грелись семеро человек, тихо переговариваясь, их щиты и орудия покоились рядом.
– Ну, мужики, слышал что скоро до атаров дойдём, а там и до святой земли рукой подать, – подметил Леу, подставив вытянутые ладони ближе к огню. Пламя рисовало интересные тени на его лице, а также лицах сослуживцев.
– Вот и славно. А то уж мне наскучило просто так шататься, в бою хоть разгуляться можно. А если ещё повезёт живым остаться, то вдоволь карманы набьём, – произнёс дылда Осагон.
– Ага, если какой-нибудь нечестивиц тебе башку не снесёт! – усмехнулся жгучий брюнет.
– Так я и говорю, если жив останешься, – возразил беззубый.
Один из сидевших вдруг хохотнул, сказав:
– После того как его милость вышиб три зуба гермийцу, тебе не так должно быть зазорно Осагон. Не ты один теперь с дырявым ртом ходишь.
– Это верно, – улыбнулся двухметровый пехотинец.
– Везёт же порезанному, лежит себе в ус не дует. Равуль за него всё делает, – высказался некий светоносец без левого глаза, следствие ранения стрелой.
– К дьяволу такое везение, лучше своими ногами топать, а не валяться в беспамятстве третью неделю! Как ещё жив-то до сих пор, тузец? – не согласился Анрис.
– Однако ему полбеды, а меня часто посещают греховные мысли, – отозвался одноглазый потерев щёку, обросшую трёхдневной щетиной.
– Какие ещё мысли? – спросил Леу.
– Да бабу хочется!!! – махнул рукой тот и все заржали.
– Бабы все под властью дьявола и ведут в гиену огненную. Смотри брат свяжешься, гореть тебе в аду! – предостерёг Броже.
– Особенно, если она рыжая с зелёными очами, таких надо остерегаться пуще всего!
Это значит, она истинная ведьма и душу продала сатане за то, чтоб он её колдовству обучил, – многозначительно заявил кривоносый, отчего все сразу возвели руки к небу.
– Тьфу, избавь меня Господь от такой мерзости и беды! – проговорил подсевший ко всем Равуль, слышавший эту часть разговора.
– Да вообще все красивые женщины – ведьмы! – заметил усач Анрис, все одобрительно покачали головой. – Ну чего приятель, как там твой подопечный поживает? – поинтересовался он у молодого светоносца.
Тот с отчаянием махнул рукой.
– Плохо ребята он поживает. Боюсь приберёт его Господь ни сегодня завтра, – ответил он.
Стоило ему произнести таковые слова, как у всех глаза на лоб полезли, когда из шатра пошатываясь, вышел Арамон в одной ночной рубахе. Все опешили и только один Равуль подскочив к нему, помог добрести до огня, весь сияя от радости.
– Ну вот творит чудеса Всевышний! Истинные чудеса, слава Ему!!! – воскликнул голубоглазый красавец, усаживая очнувшегося.
– Что со мной было? – первое, что спросил он.
– Ты чуть было копыта не отбросил, дружище. Валялся словно не живой аж три недели, давненько мы рожи твоей порезанной не видывали! – сообщил Анрис, хлопнув тяжелораненого по плечу.
– Эй, полегче! – попросил тот. – Пожрать чего есть?
Арамону тут же налили остатки мясной похлёбки со дна котелка.
– А за спасение своё вот его благодари. Выходил он тебя, – рассказал Леу, указав на блондина.
– Да ладно мужики, разве тут моя заслуга, то Божий промысел, а я так, помог немного… – засмущался молодой человек.
– Ну… живы будем, сочтёмся, – благодарно пообещал человек со шрамом.
– Эй тузец, ты же при смерти лежал, может расскажешь, как там тебе было? Бога видел? Или ангелов? – затараторил Леу, переполненный любопытством.
– Ребята, ничего не помню, только темноту непроглядную, – ответил чудом исцелившийся.
– Вы как знаете, а я пойду, прилягу, а то в сон ужасно клонит, – проговорил одноглазый, поднимаясь.
– И то верно. Спать пора, завтра с рассветом подъём, – подтвердил Анрис, тоже встав с бревна.
Остальные также отправились в шатёр кроме Равуля.
– Вы идите, а я так по небу соскучился, что ещё тут посижу, – сказал Арамон, взглянув в бездонную полную бриллиантов звёзд вечность. Ему вдруг очень захотелось жить…
Всё огромное воинство Света спало, каждый видел свои собственные сны: приятные, не очень приятные, счастливые и кошмарные. Люди не могут управлять ими, ими управляет одна ночь. Но не все этой ночью торопились увидеть сны, кое-кто даже не думал ложиться спать, вынашивая план мести.
– Я убью его! Я убью его!!! Раздавлю эту гнусную тварь!!! – едва не крича, угрожал побитый гермиец, лишившийся зубов на глазах всей знати и даже вассалов.
Он стал полным посмешищем. Но если простые слуги отпускали шуточки за его спиной, то те, кто были ровней Заграду, нередко посмеивались прямо в глаза. От этого злоба с ненавистью просто взрывались в его душе фонтанами, в такие мгновенья предводителю гермийских рыцарей представлялось, как он ломает шею Снегиану, а потом топчет ногами уже мёртвое тело. Впрочем, легче от этого не становилось, и посиневшая правая щека не давала покоя, когда на неё таращились все кому не лень.
Дошло до того, что Заград стал стесняться выходить из шатра.
– Клянусь богом, я превращу его в грязь под своими ногами! – прорычал он с силой ударив по деревянному столу, вовсю ширину крышки которого красовался нарисованный чёрный орёл. Точно такой же как ярко-красном сюрко хозяина шатра.
– Тише! Об этом никто не должен знать и даже догадываться, – спокойно предупредил сидящий в кресле аббат.
Гермиец яростно метнул на него пронзительный взгляд.
– Я не могу об этом говорить тише! Эта сенийская свинья опозорила меня!
Опозорила!!! Даже вассалы… даже мои вассалы насмехаются надо мной! Сволочи…
Всех высеку!!! – прохрипел униженный.
– Что же вы предлагаете? – поинтересовался Барез.
– Я… я вызову этого мерзавца на поединок! Один на один! Я продырявлю его, словно сито за моё унижение!!! – вскричал магистр.
Аббат скептически сложил пальцы домиком у своей груди.
– Я не думаю, что всё будет так, как вы хотите. Этот мерзкий еретик уложил вас одним ударом кулака. Подумайте сами, что будет, если в этом кулаке окажется ещё и меч? – спросил он.
– Всё равно! Пускай я погибну! Лучше умереть в бою, чем жить в позоре!!! – заявил граф, покраснев от ярости.
– У меня есть более стоящее предложение, благодаря которому вы восстановите свою честь. К тому же сделаете богоугодное дело, убьёте дьявольское отродие, так посмеявшегося над вами, – сказал святой отец прищурившись. – У меня есть одна вещь… Очень хорошая вещь. Стоит её подсыпать кому-то в воду или в вино, совсем чуть-чуть, как человек через некоторое время мучительно и тяжело умирает. Я предлагаю вам завтра устроить праздник, пир, где вы примиритесь с вашим обидчиком, осушив в честь этого кубки. А потом сенийцу вдруг станет плохо, потом, в тот момент, когда он будет уже в своём лагере. Никто и никогда не узнает, что в его чаше был яд. Всё будет спокойно и просто. Со смертью нечестивца все очень скоро забудут о вашей синей щеке!
– Я желаю собственноручно подсыпать яд в кубок! Я буду сожалеть о том, что не увижу страшных мук этого еретика, – процедил сквозь зубы гермиец, до бела сжав кулак.
– Извольте, – улыбнулся аббат, протянув Заграду маленькую малиновую шкатулку.
Барез был доволен, очень доволен, проходя мима шатра Снегиана. Он бросил победный взгляд на пристанище магистра, у которого стояли два светоносца с копьями. Он знал, что ему осталось недолго властвовать, а папе можно будет написать, что отступника покарал сам Господь неизвестной болезнью.
Полумрачную комнату, обитую приятным зелёным бархатом наполнил громкий весёлый смех.
– Что? Что? Что? Как он его назвал? Прочтите ещё раз! – попросил привлекательный темноволосый мужчина, сидевший у камина в кожаном высоком кресле, подперев подбородок пальцами.
Раш второй, стоявший напротив с раскрытым письмом Бареза, явно его весёлости не разделял. Черты полного лица его были грубы и хмуры.
– Этот истинный сын сатаны сделался вовсе неуправляемым… – с долей раздражения прочёл папа, а гость в кресле расхохотался ещё более заливисто.
– Ой, помилуйте… Вот только детей мне сейчас не доставало! С ними же одни хлопоты, а я так верчусь, словно белка в колесе. Ха-ха-ха-ха-ха, – рассмеялся дьявол, смахнув накатившую слезу радости.
– Я не понимаю, чему вы радуетесь? Как можно смеяться над таким письмом? – спросил озабоченно наместник Бога.
– Вы отсталый человек дорогой мой друг, – со смешком выдавил сатана. – К тому же без чувства юмора! Смеяться над этим ещё как можно, просто потому… Вы, наверное, мне не поверите, что это смешно! – тридцатилетний мужчина наставил указательный палец на мрачного собеседника. – А вам надо как-то лечиться! Нужно прививать и воспитывать в себе весёлость со смехом. Чтобы вам посоветовать такого? – на мгновение задумался гость. – Знаете, император Камир, когда ему становилось грустно, переодевался в женщину!.. Может быть и вам? – сатана не договорил, он взорвался приступом смеха представив грузного Раша в рыжем женском парике, в ярком платье с накладным бюстом и таким же хмурым лицом. – Ну не обижайтесь, глупость сморозил конечно, уж простите, – с трудом выдавил дьявол, совсем прикрыв лицо. – Зато Узн Эмир был весёлым человеком, не то что вы! – вдруг упрекнул папу властелин зла, став почти серьёзным. – Как не придёшь к вам, вы всё время чем-то недовольны, постоянно не в настроение! Вы всегда так гостей встречаете?
Первосвященник растерял всё своё шаткое спокойствие.
– Да какое мне дело до Камира? Какое дело до всех остальных, когда на карту поставлено такое!!! – воскликнул он, замахав руками.
– Тихо. Ну не надо. Не надо впадать в панику и изображать из себя ветряную мельницу, – лениво попросил сатана, стараясь даже не смотреть на папу арейского.
– Но почему? Почему вы так спокойны? Вы что не понимаете? Неужели вы не понимаете, что с таким человеком, как герцог Шустский необходимо что-то делать?
Он не управляем! Он опасен! Он ставит себя выше меня и всей церкви! Он мешает Барезу казнить нечестивцев, я всегда ему не доверял! Зачем вы заставили меня назначить его вождём? – затараторил горячо Раш, раскрасневшись от чувств.
– Затем что мне виднее! Куда виднее, чем вам! Уж в чём в чём, а в полководцах я разбираюсь. Я их столько перевидал, вам и не снилось, один Конкуэрский чего стоит, – заявил злой дух. – Поэтому прошу вас, замолчите, не раздражайте меня своей трусостью, нам нужен этот человек до поры. Или вы хотите сами повести воинство Света? – Папа молчал, а его гость продолжил. – Да на карту поставлено многое, но мы и делаем многое, чтобы дело вышло в нашу пользу. Вы получите свои земли и своё золото, не сомневайтесь. А я получу своё…
Дьявол замолчал, задумчиво уставившись в полыхающий огонь, в этот момент в апартаменты вошёл слуга с подносом фруктов и кувшином вина. Молодой послушник поклонился папе и, проигнорировав того, кто сидел в кресле, поставил принесённое на столик перед ним.
– Ваше Святейшество, вы с кем-то говорили, из коридора мне послышался ваш голос? – спросил прислужник.
– С кем я могу говорить неразумный? Я молился вслух, – грубо ответил главный священник, повелевая жестами поскорее убираться иноку, что тот и поспешил сделать. Но сатана подставил ему подножку, отчего слуга с шумом грохнулся на пышный ковёр. – Вон! – проорал разгневанный служитель Господа. Молодой человек вскочив, тут же кинулся к дверям. – И не соваться сюда, пока я не позову! – крикнул папа ему в спину.
– И где только вы находите таких неуклюжих слуг? – усмехаясь, поинтересовался сатана.
Раш снова ничего не ответил.
– Ну что вы стоите? Налейте мне вина, поухаживайте за гостем! – попросил дух зла, хозяин дворца принялся разливать вино в золотые кубки. – Опять же говорю вам, успокойтесь, расслабьтесь, вам в вашем возрасте вредно столько переживать, – заметил дьявол.
– Мне бы ваше спокойствия… – пробормотал папа, вручив собеседнику полный кубок.
– За успех! – произнёс властелин тьмы, и они совершили ритуал чоканья.
Никого не щадит безжалостный рок, судьба играет людьми как хочет, как заблагорассудится, попроворнее кукловода ловко управляющего своими марионетками.
Люди подневольные существа. Зря они думают, что могут распоряжаться собственной жизнью ибо это глубокое заблуждение.
Узник попробовал пошевелиться, кроме дикой боли эта слабая попытка ни к чему не привела. Полная беспомощность разлилась по всему страждущему телу, руки и ноги отказались слушаться. Он открыл глаза, тьма ударила по ним. Всё что ему открылось, было колыбелью отчаяния из сырых, пахнувших плесенью стен старого церковного подвала, где он валялся, бог знает сколько времени. Как только потерянное сознание вернулось к нему, время обрело форму и потекло по-иному, не так быстро, не так безмятежно. Оживление принесло с собой тяжкую боль, беспрерывную, мучительную, позволявшую только наблюдать за облезлой соседней стеной. Сзади тоже была стена, она упиралась ему в израненную спину с едва ссохшейся кровью. Что находилось по бокам, разглядеть было невозможно, так как он не мог повернуть ноющую шею. Оставалось лишь сидеть, ожидая чего-то, способного решить собственную незавидную участь. Единственное, что он может позволить себе сейчас это мыслить, хотя нетяжёлые, пропитанные болью и отчаянием помыслы, вряд ли могут скрасить всё горе случившееся с ним. Круг замкнулся. Он бесцельно заскользил глазами по сторонам, неспособный ни на какие эмоции, одно чувство безысходности овладело им.
– Сейчас мы поселим тебя подлый еретик. Чтоб тебе сдохнуть… – послышался грубый мужской голос где-то очень близко. Его звук заставил сжаться в комок всё естество неподвижного, так как он узнал голос палача, пытавшего заключённых и любившего хорошенько поиздеваться над ними. Они были уже рядом, близко. Совсем-совсем близко. И с каждым мгновением они порождали животный страх в сердце узника.
Зазвенела связка толстых ключей, которые инквизиторский изувер держал за поясом.
Затем заскрипел дверной засов и в тёмный подвал вошёл грузный лысый здоровяк, едва протиснувшийся в широкую дверь. Громила швырнул к стене беспомощного человека в крестьянской одежде. Вернее сказать в лохмотьях, оставшихся от неё.
– Сидите твари, недолго вам осталось. Завтра я выну из вас признание плетьми, или железными щипцами, дьявольские прислужники перед тем как отправиться в ад! – рявкнул бугай, после чего вышел.
– Как тебя зовут? – ослабшим голосом спросил новенький, когда в гулком коридоре растаяли шаги палача.
– Арамон, – отозвался первый постоялец темницы.
– Вижу, ты уже побывал в его лапах, – догадался второй, увидев многочисленные шрамы на теле: спине, рёбрах, многие из коих ещё даже не зарубцевались. – Я – Жоль, – представился он.
Арамон ничего не ответил.
– Не признавайся им, брат. Как бы они не пытали и не измывались над тобой. Как только ты скажешь, что состоишь в сговоре с дьяволом, они тут же отправят тебя на костёр, – предостерёг новый узник.
– Завтра он возьмётся за щипцы, возможно даже раскалит их на огне, после такого долго не живут. Так что неважно признаешься ты или нет, – сказал тузец.
– А ты признаешься? – поинтересовался Жоль.
Арамон пристально вгляделся в него.
– Мне не в чем признаваться! Я не виноват! Не виноват! Не виноват!!! – проорал он во всю глотку, когда чья-то твёрдая рука тряхнула его за плечо, он вскрикнул и проснулся. На него смотрели небесно голубые, встревоженные глаза Равуля. – Что стряслось? – пробормотал тузец непонимающе.
– Ты кричал во сне. Тебе снился кошмар, приятель, – пояснил молодой человек.
На лице мужчины со шрамом отобразилась растерянность с некоторой долей смущения.
– Я, наверное, всех здесь перебудил, – сказал тузец осматриваясь.
– Да вроде нет, – улыбнулся красавец блондин, укладываясь в лежбище. – А ты куда? – спросил он, глядя на одевавшегося сослуживца.
– Пойду, подышу свежим воздухом. Я теперь точно не засну, – ответил тот.
– Но ведь ещё такая рань, даже солнце не вставало, – заметил Равуль. – Может, ещё уснёшь?
– Бесполезно, – отрезал Арамон, скрывшись за шатром, где просидел у останков тлеющих углей до самого рассвета, думая о чём-то своём.
Войско тем временем начало оживать, зазвенели латы, кольчуги, зазвучала речь зевающих людей. Забегали слуги, готовящие кухонную утварь к завтраку.
– А сегодня будет тепло! – убеждённо произнёс голубоглазый красавец, посмотрев на яркое солнце, сияющее в безоблачном небе.
– Вот и славно. А то до сих пор от дождей в себя прийти не могу, – проворчал Анрис, оттирая собственный, трёх угольный шит с большим красным солнцем от лёгкого слоя пыли.
– Поторапливайтесь лодыри, скоро выступаем, а еда ещё не готова! – прикрикнул здоровяк Броже. Вскоре все сидели у разведённого костра. В чёрном походном котле варилась похлёбка. Девятеро воителей Света с нетерпением ждали, когда приготовится похлёбка, разливая вино по чашам. Неожиданно к ним подкрался полный монах.
– Господь с вами, достойные рыцари… не угостите ли меня вашим питьём? – поинтересовался он.
– Присаживайтесь, охотно угостим вас, брат мой, – одобрил Леу, подвинувшись на бревне, толстяк просиял.
– Храни вас бог, благородные воины. С тех пор как его милость запретил нам пробовать вино, в сердце моём поселилось тяжкое разочарование, терзающее меня уже многие дни, – проговорил он, схватив поднесённую чашу.
– А что брат мой, не боитесь ли вы гнева нашего магистра, коли он заметит что вы в подпитии? – вопросил Равуль, наблюдая как монах с удовольствием отхлебнул мощный глоток.
– Нет, сын мой, не страшусь. Ибо меня очень сложно опьянить одной чашей. Вот если б я осушил половину бочки – это другое дело! А так я будто ни в чём не бывало, – махнул рукой толстяк. – К тому же… – он сделал ещё глоток. – Сегодня после полудня состоится пир, где наши предводители напьются до смерти. Потому Его Милость сам будет пьян и тем более ничего не заметит. Меня может выдать только одна вещь, – священник поднял вверх указательный палец для обозначения особой важности момента, все вмиг насторожились. – Моё подпитие могут выдать лишь красные глаза и бессвязная речь! – поделился послушник. – В общем, дьявольские козни, – от этих слов крестоносцы опасливо возвели руки к небу.
– Избавь нас Господь от дьявольских напастей, – пробормотал Равуль.
– Спокойно – пока я с вами этого не стоит бояться! Прибегнув к молитве и помощи божьей, мне ничего не стоит искоренить всякие уловки сатаны, – многозначительно заверил толстяк, допив вино до дна.
– Ох, брат мой, позвольте мне ходить возле вас, дабы обезопасить себя от козней нечистого духа, – попросил напуганный красавчик.
– Дозволяю, сын мой, – согласился монах. – Только наполните мне ещё чашу, – добавил он, протянув её ему. Молодой человек налил ему, и монах с удовольствием отпил новое подношение.
– Почему осерчал на вас Его Милость, что запретил пить вино? – обратился к нему одноглазый светоносец.
– Один наш брат переусердствовал, напившись через чур, его приметил герцог, дай бог ему здоровья, вот так получился скандал. По правде говоря, напиваться без меры не причисляет достойному поведению верующих во Свет послушников. Вино следует употреблять исключительно для бодрости духа, – рассудил священник. – Вообще мне герцог Снегиан нравится. Многое из того что его милость говорил вполне правильно. Жаль только что нрав у него слишком вспыльчивый, зато магистр по-настоящему благороден и справедлив, даже по отношению к еретикам с нечестивцами, – добавил святой брат, отпив из чаши.
– Знаете, я с этим согласен. Мне думается, что мы должны проявлять побольше милосердия к мирным иноверцам. Не то святой отец Барез рискует пережечь весь восток, так рьяно он с ними борется. Слишком много жертв у этой войны, иногда мне кажется, мы слишком перегибаем палку и тогда я молюсь о спасении наших душ, – сказал сосед.
– А по мне, чем больше мы перебьём еретиков и нечестивцев, тем лучше и угоднее Господу. Но раз уж вы так говорите, то я спорить не буду, – заявил усач Анрис.
– На войне как на войне, тем более священной. Попробуй тут разбери, кто из неверных хорош, а кто плох, – высказался кривоносый Леу.
Монах по имени Мурсель покачал головой.
– Я всё понимаю… И мы делаем святое дело насаждая веру Светлую огнём и мечом, но было бы лучше если мы насаждали её милосердием и добром. Ведь война это страшная вещь, кровь и горе не несут в себе свет спасения, мне стало ясно это сейчас, – проговорил он.
Все переглянулись.
– Может быть ваши толкования верны, но приди мы сюда не с мечом, а с милосердием, неверные не стали бы долго церемониться, продырявив наши черепа стрелами, – заметил Осагон.
– Теперь уже поздно об этом говорить, – отозвался святой брат, допив вторую чашу.
– Отменное вино! Дозвольте мне достойные воины ещё раз наведаться к вашему шатру, дабы поддержать бодрость духа, – попросил толстяк с улыбкой.
– Будем вам рады, брат, приходите, – сказал Равуль.
– Тогда я отправлюсь к себе с лёгким сердцем, – произнёс Мурсель, поднявшись с бревна. – Постойте, а у меня глаза не красные? – настороженно поинтересовался он.
– Нисколько, – ответили ему, и довольный монах зашагал прочь.
– Погодите, брат! Не желаете ли отведать нашей бараньей похлёбки? Уже сварилась, – окликнул его Арамон.
– Нет, сын мой, я наложил на себя обет поста, потому мясного ничего не ем! – отказался тот. – Хотя… давайте, – согласился он тут же, сразу усевшись на прежнее место.
Броже всем наполнил тарелки, раздав их каждому.
– Всё-таки, что не говори, а в хорошем завтраке, греха нет! – проговорил довольный монах.
Полуденное солнце сильно припекало и светоносцы с самого утра, прошагавшие много вёрст, были рады, наконец, остановиться, чтобы перевести дух, укрывшись в тени шатров. Такая необычно жаркая погода после изматывающих дождей тяжело подействовала на всех, кроме Равуля, хотя возможно он просто делал вид, стараясь не замечать жару лучей, что солнце его не беспокоит. Во всяком случае, поддаваться всеобщему царившему унынию этот молодой человек не собирался.
– Крепитесь братцы, жара всё же лучше, чем дождевая вода под кольчугой с латами! – с улыбкой поговаривал он более взрослым сослуживцам и все как-то приободрились, готовясь к обеду.
К разводившим огонь пехотинцам подъехал всадник, чья лошадь была укутана белой попоной с нашитыми по бокам чёрными солнцами, она доходила едва ли не до самых копыт. Сам рыцарь, являющийся одним из пяти помощников Снегиана был облачён в алое сюрко с большим белым сенийским солнцем. На голове покоился закрытый шлем с прорезями для глаз.
– Ты и ты, – указал он на Арамона и Анриса. – Будете охранять пиршественный шатёр. Отправляйтесь за мной, – велел рыцарь двум пехотинцам без лишних вопросов взяли щиты и пошли куда сказано. Они без труда отыскали самый главный шатёр, украшенный большими красными солнцами, где принимались самые важные решения и проводились шумные пиры. Он как всегда был полон суетливыми слугами знати. Тузец занял правую сторону широкого входа – жгучий брюнет левую. Играла шумная музыка, слышался звон тарелок, подносов, а также винных сосудов, в большом количестве разносимых вассалами.
– Эх, посидеть бы там сейчас, – произнёс Анрис, на мгновение, взглянув вовнутрь.
– А я не завидую, – возразил Арамон.
– Так и я не завидую! Просто говорю, посидеть бы там пображничать, здорово было бы, – проворчал усач, тут же умолкнув, заметя, что к ним направляется главный представитель папы в роскошной мантии с золотым солнцем на шее. Аббат прошествовал мимо, как всегда с самым серьёзным видом, граничащим с мрачностью.
– Ох, не по себе мне от этого Бареза! И вообще от всей инквизиции, – покачал головой тузец.
– Тише ты! Ещё ненароком услышит кто… – цыкнул на него Анрис.
Отмеченный шрамом хотел ответить, но вытянулся по струнке, завидя идущего Снегиана, его сослуживец сделал тоже самое. Магистр посмотрел на них очень внимательно, поравнявшись.
– Твоё лицо кажется мне знакомым, – обратился он к Арамону. – Кажется, я видел тебя на передовой… Ты храбро сражаешься.
– У нас все храбро сражаются, ваша милость, – отозвался польщённый пехотинец.
Снегиан только улыбнулся на эти слова и вошёл в пиршественный зал. Затем явились андийский магистр вместе с арейским. У Ридика была белая накидка с простым солнцем, а утолийца украшала зелёная с родовым гербом и белым искривлённым солнцем. Арейский граф был задумчив, зато Ридик зе Вересс сверкал хорошим настроением, весело о чём-то рассказывая. Заглянули ещё несколько знатных господ от каждых союзников. Последним в шатёр вошёл устроитель и виновник торжества гермийский магистр в неизменном ярко-красном сюрко с чёрным орлом на груди.
Побитая щека его уже малость отошла, синяк спал, но всё равно он старался клонить свою белобрысую голову немного в сторону, дабы окончательно сделать незаметным это позорное напоминание о сокрушительном ударе Снегиана. Впрочем, столь находчивое ухищрение не сработало. Слишком свежо было воспоминание всех присутствующих о случившейся несколько дней назад ссоре. Потому многие из знатных гостей, посматривали на неудачника графа со злорадной усмешкой. Заград конечно же это замечал, но уняв с трудом пылающий гнев и придав лицу как можно более непринуждённый вид, хитрец не позволил себе выказать всю бурю бушующих чувств в душе. Взамен он будто ни в чём не бывало прошествовал к своему месту, приветливо всем улыбаясь. Сегодня главный заговорщик сидел рядом с тем, кого больше всего ненавидел – со своим обидчиком. Так специально было сделано, ведь им предстояло помириться. Заград постоянно ловил себя на этой мысли, постоянно твердил её в уме, огромной силой воли сдерживая собственную ярость. Ведь ему сейчас как никогда хотелось покончить с лицемерным фарсом, который он вынужден играть, и что есть силы вцепиться в горло герцога Шустского, не отпуская до тех пор, пока тот не обмякнет, потеряв жизнь. Заграда успокаивало лишь одно, он точно знал, что его злейший враг скоро умрёт. Пускай не от его зубов или меча, но от того яда, так тихо и мирно покоящегося на дне маленькой шкатулки, безмолвно ждущего своего часа. А задуманное веселье своего часа уже дождалось, пир, вино и громкий смех потекли бурной рекой. В прекрасном расположении духа присутствовал даже вечно хмурый Барез. Он даже взял на себя смелость произнести первый тост. С полным кубком аббат поднялся из-за стола, сказав:
– Доблестные руководители воинства Светлого! Я поднимаю сей кубок в вашу честь и за вашу храбрость, с коей вы совершаете своё богоугодное дело, ведя за собой войско Света, неся с собой свет веры Его, укореняя этот праведный свет в землях востока. За вас дети мои и пусть Господь озарит вас великой милостью своей, аминь!
– За победу!
– За предстоящую победу над атарами!
– За веру Света!
– За Господа нашего!!! – посыпались тосты со всех сторон.
Доброе вино сделало своё дело, всем вокруг стало хорошо, сам герцог Снегиан, севший за стол с плохим настроением, теперь расслабился, почувствовав невероятный покой на сердце. Умиротворение, которое давно покинуло его ещё в самом начале, после взятии Минеи, после всего творившегося там произвола. Сейчас он смеялся весёлым шуткам сотрапезников и шутил сам.
– За веру Света! За взятие Мукаддаса! За возвращения святого Гроба Господня!!!
За победу! – восклицал магистр Сении, потрясая наполненным кубком и обнимая единственного человека по-дружески относившегося к нему. Ридик пил за всё подряд, вдобавок постоянно высказывая тост за доброе здоровья всех присутствующих со всеми светоносцами, имеющимися в войске. Закусывая вино копчёными языками и вялеными языками. Вскоре все порядком захмелели, в этот момент гермийский полководец наполнил вином кубок Снегиана, серебряный с драгоценными камнями по всей длине корпуса. Затем наполнил свой, после того как вручил первый кубок собственными руками в ладонь союзника.
– Я прошу тишины! – громко произнёс Заград, по его слову гости замолчали, а музыканты перестали играть. Каждый внимательно посмотрел на графа. – Братья мои!
Вы все помните нашу глупую, нелепую ссору с герцогом Снегианом, – начал говорить он немного запинаясь, всем показалось от волненья, на самом деле от неумеренной ярости. – Друзья… Я устроил это празднество в честь герцога Шустского, чтобы в радости примириться с ним, забыв обо всех недоразумениях, глупых обидах, столь подло проскользнувших меж нами, – немец неотрывно смотрел в голубые глаза предводителя сенийских светоносцев, придавая лицу как можно больше кротости, а также миролюбия. Он даже заставил себя добросердечно улыбнуться, промолвив. – Брат мой! Я не держу на тебя никакого зла. И ты, пожалуйста, не таи на меня камня за пазухой. Прости, если обидел тебя словами беспечными, а я давно простил всё что было плохого и молю Всевышнего, дабы никогда не случалось распрей меж нами. А была лишь чистая, преданная дружба и любовь. Выпей со мной это вино.
– Прощение ближнего своего – это святое дело. Сам Господь Исаа, жил, страдал и прощал врагов своих. Мы же, тем более должны следовать его примеру! – подчеркнул торжественно сидевший неподалёку Барез.
– Я знаю, святой отец. И вы простите меня за грехи мои, – проговорил растроганный Снегиан.
– Охотно прощаю, сын мой, храни тебя Господь, – улыбнулся аббат воину с золотым солнцем на накидке, возведя руки к небу.
Далее Заград с Снегианом скрестили руки с кубками, собравшись выпить мировую, как вдруг Ридик зе Вересс помешал им, разомкнув скрещение.
– Братья мои, выпить вы всегда успеете. Сначала давайте обнимемся, как полагается братьям по вере! – предложил андиец.
Двое мирящихся отложили свои кубки на стол и под одобрительные возгласы публики обменялись дружескими объятиями.
– Ну вот, молодцы! Теперь и выпить не грех!!! – весело проговорил магистр Андии, вручив кубки хозяевам. Те снова скрестили руки и каждый осушил свой до самого дна. Каждый испытал собственные сокровенные чувства. Барез подлую радость, по поводу неминуемой кончины давно мешавшего человека. Заград злобное удовольствие отомщённого убийцы. Снегиан ощущал свет искреннего прощения своих бывших врагов.
– Музыку играйте!!! – вскричал довольный Ридик, махнув рукой. Музыканты заиграли, подвыпившие полководцы запели геройские песни. Пир продолжался.
Столичный житель
This file was created
with BookDesigner program
15.10.2008