В санатории ВТО известный актер, начинавший еще в начале века, давал интервью журналисту для молодежной газеты.

— …Дебютировал я в провинции… В какой-то пьесе, название которой сейчас уже, конечно, не помню. Написал ее брат нашего антрепренера.

Да… Так вот, роль у меня была крошечная. Я должен был войти в гостиную купцов Мерлузовых и сказать, что Прокоп Прокопьевич приехали-с. На что сам Мерлузов отвечал: «Проси».

После чего я уходил и на сцену выходил трагический актер Заухов, игравший роль компаньона Мерлузова.

Текст своей роли я выучил в одну ночь и весь день перед спектаклем проходил в полях, ища вдохновения у матери-природы.

Вышел я на сцену, ноги еле держат и прошептал: «Прокоп Прокопьевич приехали-с!»

— Проси, — сказал Мерлузов. Я повернулся и, не помня себя, дотащился до кулис, где тут же рухнул на плечи помощника режиссера. Он серьезно и очень внятно сказал: «Вот что, голубчик, трагический актер Заухов — компаньон Мерлузова, о приезде которого ты только что доложил, нездоров… и, вон видишь, спит мертвым сном. Так что иди назад, что ты там до этого говорил, все равно никто из публики не слышал, и скажи Мерлузову, что ты приехал… Он поймет!

С этими словами помощник режиссера развернул меня к сцене и толкнул. Появившись снова в гостиной Мерлузовых, я подошел вплотную к самовару и покорно сказал: «Прокоп Прокопьевич, я приехал-с», — и ошалело налил себе стакан чаю. В зале была тишина. Никто ничего не заметил. Мерлузов разволновался, вскочил с кресел и стал ходить кругами по сцене, сверкая глазами. Он кричал, что это черт знает, что такое! И что с него хватит!

Потом он подбежал ко мне и с перекошенным от гнева лицом спросил: «Ну так что?! Будешь со мной покупать грузовой пароход?»

Ответить «нет!» человеку в таком состояний было вещью немыслимой. Я, побледнев, встал, выронил чашку из рук и сказал: «Да!»

Мерлузов упал в кресло, словно сраженный пулей. Дело в том, что конец первого действия и все второе он должен был уговаривать меня купить с ним на паях пароход, а я должен был отказываться — и ни в какую!..

Теперь, когда я вдруг согласился, у Мерлузова просто опустились руки. Жена его, драматическая актриса Киркина, пытаясь спасти положение и выиграть время, познакомила меня с их дочерью Настенькой. Настенька мне давно нравилась, и я, пользуясь случаем, передвинул кресло поближе к ней.

Но тут Мерлузов взял себя в руки и предложил спуститься вниз по Волге. На что я, естественно, согласился. Мерлузов вновь рухнул в кресло: основной конфликт пьесы заключался именно в том, что Мерлузов предлагал на только что купленном пароходе плыть вниз по Волге, а я, то есть Прокоп Прокопьевич, вверх.

Теперь, когда я лишил Мерлузова главного его козыря на разрыв отношений, на него напала полная апатия. В наступившей тягостной тишине я стал подумывать, что бы такое сказать Настеньке, но ее мать опередила меня.

— Прокопий Прокопьевич, — сказала она. — Вы только поглядите на Настеньку, расцвела как маков цвет, чем не невеста… Вот вашему Тихону и невеста готова…

Я побледнел. Дали занавес.

В перерыве Мерлузов подошел ко мне, легко поднял за лацканы пиджака и коротко сказал: «Слово еще скажешь — убью!»

Подняли занавес. Мерлузов сообщил публике, что купленный пароход утонул недалеко от Саратова и что он разорен. Зал посмотрел на меня в надежде, что и я скажу два-три слова о своих делах, но я промолчал.

Мерлузов подошел к жене и дочери и повторил им все то, что ранее сказал публике насчет парохода. После чего Настенька ушла в монастырь, мать вернулась к своей маме, а разорившийся Мерлузов пошел с сумой по миру. Я почувствовал, что остался на сцене один, за кулисами тоже никого не было.

Я встал из-за самовара, побледнел, протянул вперед руку и спросил дрожащим голосом публику:

— Господа! Что же мне теперь делать?!

Раздался гром аплодисментов.

Дали занавес.

На следующий день местные губернские ведомости писали: «В России появился новый талант из тех, что принято называть — трагическим»… Это про меня.