Ну-с, и с чего же начнём изложение нарастающего 300 лет постижения и уплотняющегося за ним хаоса?
Наверно, лучше всего с того, что его породило – сам текст ПВЛ, пока без разделений на списки, своды, редакции; в той ясной смысловой форме, в которой он был предъявлен европейскому научному сообществу в 1740-х годах старательными изысканиями приглашённых Петром Великим и приехавших уже при Екатерине Первой немецкими архивистами. Я особо выделяю их как «архивистов» за ту неоценимую роль для русской истории, ибо без них как таковой, т. е. как научной дисциплины, не бытия народа и социума, её бы не было вообще – когда старик Байер спустился в подвал архива Коллегии иностранных дел, его дела плавали по колено в воде. Два месяца он выносил на руках и сушил документы, заболел пожизненным ревматизмом, но спас материальный фонд будущих прений «норманистов» с «антинорманистами».
Для общих обозрений я выбрал наиболее канонический в приближении к идеалу школярских поучений, т. е. наиболее очищенный от родимых пятен жизненных потуг, Лаврентьевский список; при этом, чтобы не заморачиваться в спорах о разночтении древнерусских грамматик, в современном русском переводе под редакцией Д. Лихачёва, имея в виду главным не прочтение того или иного иносказания, а уровень общего понимания согласованности сюжетов и смысла эпизодов.
ПВЛ начинается с широкого всемирного обозрения «без годов».
Библейская «история народов» от потопа и прародителей Сима, Хама и Иафета сначала в единстве, потом по дерзкой попытке построить столп до неба разделённые на 72 «язык», рассеянные по 4-м сторонам света. В числе потомков Иафетовых, утвердившихся на севере и западе «сидят русские, чудь, и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печора, ямь, угра, литва, земигола, корсь, летгола, ливы…».
По какой-то причине этот текст представился неудовлетворительным и редактор развил его дальше, но странно «От этих же 70 и 2 язык произошёл и народ славянский, от племени Иафета – так называемые норики, которые и есть славяне».
Т. о. по первому /в порядке следования/ заявлению русские входили напрямую в состав тех «72-х язык», на которые разделил Бог послепотопный «народ един»; по второму сначала/или произошёл народ славянский, при чём толи напрямую от «допотопного» племени Иафета, толи от смешения всех 72-х язык уже после потопа, толи от одного из 72-х, какого именно летописец не знает…
Далее логически в развитие второго положения следует изложение истории расселения славян «из Норик» по Дунаю, «где теперь земли Венгерская и Болгарская», как последнего пункта всеславянского единства; а уж «От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели»: это морава, чехи, «белые хорваты, и сербы, и хорутане»… А «когда волохи напали на славян дунайских…,то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи – лутичи, иные мазовшане, иные поморяне.
Также и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались поляне…». Далее следует хрестоматийное перечисление древнерусских или восточно – славянских племенных союзов: древляне, дреговичи, полочане, северяне; «те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем славяне, и построили город, и назвали его Новгородом …И так разошёлся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась славянская».
Развитием и детализацией сюжета о поселении славян на Днепре становится вставной связный рассказ об основании Киева Кием, Щёком и Хоривом при сестре их Лыбеди. Эпизод тем более интересен, что утверждает исходное Четырёхградие возникшего Киева. По тексту летописи три брата сидели в отдельных городках «у Боричёва взвоза, на Щекавице и Хоривице, «и построили город в честь старшего своего брата, и назвали его Киев».
Таким образом, по тексту КИЕВ был пристроен 4-м к 3-м наличным? Уже давно признано, что в данном этиологическом мифе присутствует два подтекста, один с участием божественных сущностей, знаменующих великое будущее города /Кий – Палица – Громовержец, Щёк – Змей, Хорив – Солнце/,а кто тогда Лыбедь? Несомненно такая же божественная сущность, т. е. как бы обязанная быть почтённой и горой, и городком. О «реальности» Лыбеди в мифологическом смысле говорит то, что 2-м мифологическим князем легендарных Киёвичей по «Сказанию о первых киевских князьях» стал Лебедян, что можно трактовать трояко:
1. как сын/порождение Лыбеди;
2. как выходец из её градца;
3. как свидетельство сохранения традиции матриархата наследования родового имущества по женской линии…
Вот любопытно, у Щёка Щекавица, у Хорива Хоривица – а как называлась гора Кия, полагаемая в современной Замковой горе Б. А. Рыбаковым, против чего не возражает и П. Толочко? И на каком сакрально – титульном месте возведён КИЕВ? Синойкизм сразу сомнителен – ещё в Олеговы времена Щекавица не входила в состав Киева, была загородным сакральным пастбищем. Старокиевская гора по археологическим изысканиям П. Толочко начала широко застраиваться не ранее 10 века. Но выразительно отстранена Лыбедь, лёгшая у подножья раздавивших её гор и градов ручьём Лыбедью…
В этом эпизоде присутствуют следы громадного идеологического преобразования: ритуальные фибулы 8–9 веков из Среднего Поднепровья с изображениями культа сакральных лебедей /гуси – лебеди русских сказок, приносящие детей, судьбу и смерть/ выразительно свидетельствуют о совершённом перевороте. Кстати, в каком, женском или мужском роде, транскрибировалось название древнейшего града на территории Киева во внешних источниках? Арабская КУЯБА и армянская КУЯВИЯ утверждают женский род названия, как и «Олегово назначение» города в МАТЕРИ ГОРОДОВ РУССКИХ… А и Киевом ли она звалась – традиция названия территорий в женский род, как и само слово «родина» очень против того остерегают. Это настолько мощное влияние этноисторического сознания, что когда русский социум обогатился латино – европейским определением PATRIA/ОТЕЧЕСТВО, оно немедленно русифицировалось в ОТЧИЗНУ…
И в прямой упрёк Борису Александровичу Рыбакову следует поставить, что «читая» этиологический миф, он не «увидел» его: корабль с тремя Братьями-Богами Земли, Неба и Безграничного Властвования ведёт – плывёт перед ним Лебедь Белая, Птица-Судьба, знаменуя необратимый раскол слитно-чётного мира; ведя который, она и уплывает из него, а скоро улетит в сказку, оставив неравновесный, троично-нечётный…
Следуют два сюжета, повествующие о последнем периоде Великого Переселения Народов, относящиеся приблизительно к 7–8 в. но с реминисценциями едва ли не 5 века.
Первый о ситуации в Подунавье: переселении болгар, «белых угров», авар; об аварских насилиях над прикарпатскими дулебами. Для древнерусской истории особенно важно свидетельство ПВЛ о появлении в составе восточных славян радимичей и вятичей, выходцев «из ляхов»; летописец оговаривается, что поляне и древляне вышли прямо из славян. Особо подчёркивается «и жили между собою в мире поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты», которым сразу же сопоставляется другая группировка: «дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне, а уличи и тиверцы сидели по Днестру и возле Дуная. Было их множество: сидели они по Днестру до самого моря, и сохранились их города и доныне и греки называли их ВЕЛИКАЯ СКИФЬ». Налицо сложное взаимодействие 3-х субъектов текста. При этом одного слабеющего (дулебы) …После этого следует резкий пассаж о «смысленных полянах» и древлянах, живущих «звериным обычаем», пассаж вполне датирумый христианскими инвективами язычникам и ссылкой на хронику Георгия Амартола. По отсутствию каких-либо сведений о «смысленных» и «зверских» руссах у византийского автора можно сразу утверждать приклеивание внешнего текста к древнему прототипу.
Упоминание в тексте императора Ираклия и его войн с аварами позволяет выделить нижнюю границу в простейшей хронологии ориентации «раньше – позже» летописца: указанные эпизоды лежат в рамках окрестностей 626–643 годов, что приобретает некоторое значение для оценок времени основания Киева с точки зрения летописца – не позднее начала 7 века. Наличие поселений 5–8 в. на территории Киева археологически подтверждается.
Второй развёрнутый сюжет о хазарской дани мечами от полян знаменателен тем, что проясняет инвективу против древлян «после смерти братьев этих стали притеснять полян древляне и иные окрестные люди», и как следствие, подчинение хазарам полян /а также исторически радимичей и вятичей/.Можно предположить, что вследствие внутренних междоусобиц мощный племенной союз распался и стал добычей хазар, крайнего западного фланга субконтинентального каганата тюркютов. Кроме того постоянное следование связки поляне – древляне, даже в смысле логической пары – антитезы, свидетельствует об их особой роли в исторической ситуации Среднего Поднепровья.
Бросается в глаза выразительная зашоренность этих сообщений исключительно рамками Киевщины и её ближайшего соседства. Из арабских источников нам известно о наличии в области восточных славян мощного государственного объединения, предположительно называемого ВАЛИНАНА, под которым полагают Волынь; со столицей на неприступной скале, в которой просматривается Замковая гора современного Каменец – Подольска; достигшего равенства с Хазарским каганатом и Империей ромеев при правителе Маджаке и распавшегося по его смерти от соперничества наследников. Характерно, что если Средне – Днепровский союз племён в какой-то степени подвергся хазарской экспансии, то о подчинении территорий западнее Днепра источники умалчивают. В летописи об этом есть только краткое, но многозначительное упоминание: «бужане, прозванные так потому что сидели по Бугу, а потом ставшие называться волынянами» в эпизоде «Об основании Киева», сопоставляя который с заявлением, что «дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне» эпизода «О хазарской дани», можно полагать продвижение и подчинение бужанами дулебов, следствием чего стало оформление кратковременной державы Маджака, тем не менее остановившей хазарскую экспансию на Правобережье Днепра. После развала державы Маджака дулебы опять обрели независимость, возможно, только на части своей прежней территории в районе среднего течения Южного Буга.