Уважаемый читатель, если бы ход исследования соответствовал логике простого утверждения – «… кратчайшее расстояние из пункта А в пункт Б…» – скучно было бы жить! Я начал работу «Дилемма Кутузова – Сталина» в умозрении Дилеммы Сталина, соединяя с ней построения МИ. Кутузова, как сравнительный и относительно ясный материал; обернулся к ней как к истокам для прояснения некоторых историософских посылок, как к более нейтрально-отстраненной; неожиданно и с большим интересом обнаружил, что как таковая, сама по себе, она не менее, а даже более затенена, размыта, впаяна в тьму-толщь, нежели «логизированный выбор» великого горца; нашел, что она менее «навязана» и более «выбрана», менее «возникла» и более «создана», т. е. имеет более артистический и мастерский характер, нежели коллизия 1941 года, т. е. полагает в себе нечто более возвышенное, нежели постижение «осознанной необходимости»; обнаружил на основе ее материала, что сама по себе эта коллизия – аберрация, «евразийская дилеммичность», возникает как результат переноса европейских мерок на бесконечно превосходящий их мир пространства и духа,

Поэтому если придерживаться развитию-движению исследования, а не логике хронологической последовательности, то чтение работы, вопреки порядка названия и самомнению издателей, должно быть следующим: 1) Сталин; 2) Кутузов.

В то же время историческая, т. е. реальная проблематичность, в отличие от куриной компьютер-информатизации, полагает всегда наличие определенных «закраин» – того, что манит вдаль или оборачивает к материалу новым взглядом, уже с точки зрения собственного обретения.

Почти завершив работу и оформляя ее в машинописный текст, я обнаружил одно странное несоответствие, которое сначала воспринял как последствие собственной торопливости и немало раздражился на себя, но потом, по некоторому размышлению, отставил чрезмерную уничижительность, приискав, что это несоответствие возникло не как следствие невнимания к текстам, сколько в скрытой двусмысленности самих текстов.

Обратил ли внимание читатель на карту, приложенную к тексту – детализированный вариант схемы, представленной вместе с рапортом МИ. Кутузовым о бое 26(7) е.и.в. и воспроизведенной у Л. Бескровного? Не заметил ли он несоответствия текста и схемы: в тексте утверждается о наличии 4-х (!) пехотных корпусов в составе Центра и Правого Крыла (1-я Западная Армия Барклая-де-Толли), а на карте изображены только 3 (Дохтурова, Остермана, Багговута). Проверяя причину этого несоответствия (самое простое объяснение – Шляпа!) я обнаружил, что разночтение идет от самого материала. М. Б. Барклай-де-Толли сообщает в своем докладе о бое 26(7), что его армия была «в 4-х корпусах». Последующие историки, согласно этому, утверждают аналогичное, привлекая в состав армии и корпус Тучкова. Но сразу возникает вопрос – почему тогда 4? Ведь с формальной точки зрения в составе 1-й Армии было не 4, а 5(!) корпусов – 5-м, даже по номеру, была Гвардия (Лавров).

Снисходительное замечание, что 5-й корпус в канун боя был изъят в резерв Главнокомандующего ничего не проясняет – в резерв был изъят не Один, а Два корпуса (3-й и 5-й) и как-то удивительно, что М.Б. Барклай-де-Толли, исключая из своих сил один из них, продолжает числить второй.

Заинтересовавшись этой проблемой, я еще раз, в ее свете, просмотрел работу и находившийся под рукой материал и с растущим любопытством обнаружил, что в течение всего боя 26(7) М.И, Кутузов вел себя так, как будто у него был еще какой-то крупный незадействованный резерв, которого по исчислению наличных корпусов – у него вроде бы и не имелось?

Странности с этой точки зрения начинаются уже с вечера 25(6), когда М.И. разделяет свой мощный Общий Пехотно-Кавалерийский резерв у Князьково (3-й Гренадерский, 5-й Гвардейский корпуса, 2.5 кирасирских дивизии) и переводит корпус Тучкова к Утице, а дивизию Дуки к левому-флангу Багратиона.

Метода Наполеона – сковав противника по всей линии, мощным взламывающим ударом сокрушить его – была общеизвестна, как и отлаженный инструмент такого удара и его качество – Французская Гвардия; и создаваемый Общий Резерв приготовлялся для отражения именно этой ударной массы (20–22 тыс. отборного войска по списочному составу), чему соответствует и первоначальный состав Общего Резерва Кутузова (20 тыс. отличной пехоты и 3,5 тыс. тяжелой ударной конницы), обеспечивающий противостояние и побитие Гвардии Наполеона. Но отрядив 10 тысяч гвардионской/гренадёрской пехоты и 1500 кирасир на Левое Крыло, где они несомненно будут охвачены и связаны атаками линейных войск противника, Кутузов заранее обрекает себя на невозможность парировать Общим Резервом решающей атаки Старой Гвардии. Вопреки своему требованию нижестоящим начальникам беречь резервы «поелику возможно» он начинает их разбазаривать самолично еще до начала битвы. Не удивительно ли?

Любопытно, что и другой военачальник, М.Б. Барклай-де-Толли тоже как-то странно ему подыгрывает. Исследователи хвалят его разумное предложение 25 (6) перевести корпус Багговута с Правого Крыла в состав 2-й Армии, но хвалят по итогам «состоявшегося сражения» (!) – между тем 25 (6) оно еще не определилось, Наполеон, находившийся с основным составом армии на Левом берегу Колочи, сохранял возможность нанести удар как по 2-й Армии (от Шевардино), так и в охват 1-й (на Маслово), или оба вместе: и М.Б. Барклай-де-Толли, оставшийся – по документам! – с одним, да еще ослабленным смоленскими неудачами, корпусом Остермана, выглядел крайне незавидно – корпус Дохтурова, державший Центр, был принципиально «нетранспортабелен». М.Б. тоже как бы числит за собой какие-то силы!

Сразу скажу – от Кутузова можно ждать всё!

Но от М.Б.?!

В процессе боя 26(7) Михаил Илларионович еще раз демонстрирует – отчасти, правда, непонятно что – какую-то «резервную игру», разделяя без особого смысла корпус Лаврова и бросив его часть к Семеновскому оврагу. Почему?

Ведь он:

– демонстрирует полную «резервную исчерпанность» неприятелю – или реально это оглашает – или подбрасывает наживку такого рода?!?!?! Понимай, как хочешь!

– ставит отделенные войска под вообще-то бесцельный удар – пока не пала Семёновская и не разбит Утицкий Отряд, французам идти вперед бессмысленно, кроме как на пользу русским, и того же результата можно достигнуть без особых потерь, построив линию войск далее, у Псарёва, за пределами зоны сплошного поражения французской артиллерией; тогда бессмысленность французских кавалерийских атак помножится их беспомощностью перед подавляющей мощью русской артиллерии, укрытой волноломами пехотных каре.

Я не буду пытаться проникнуть в замыслы русского военачальника – их в этот момент перестал понимать сам Наполеон!

Вопреки всему он не вводит в дело Гвардию! Он тоже чувствует наличие какого-то резерва у русского полководца и в его «метаниях» проглядывает подвох. И даже подозревает, что к Кутузову подошли, или на подходе, 6 корпусов Дунайской Армии (разговор с ген. Лихачевым).

Если исходить из того, что повествуют нам рапорты и официальные бумаги, то на Бородино Кутузов непрерывно и беззастенчиво блефует, причем не холодно, а азартно, предельно опасно, не на грани – через нее… И это военачальник, исповедовавший «если у меня до 18 часов сохранится Резерв, то я, не одержав победы – по крайней мере не буду и разбит» – в Самой Главной Битве и своей жизни и Отечественной Истории 19 века?!

Да, по каким-то причинам Кутузов «являет» резервную оголенность, и не только Наполеону, может быть даже и не столько и убеждает в этом последующих историков (Бутурлин, Богданович, Бантыш-Каменский и др.) – но реально он так поступать не мог, это не могло быть более чем игрой, в противном случае это становится «русской рулеткой», а Наполеон – револьвер такого качества, что непременно выстрелит.

Я не думаю, что Кутузов принимал в расчет те фрагменты войск, которые приписывали ему в резерв советские историки 1940—80 гг. Они – даже при равной численности – были организационно рыхлы перед монолитом Старой Гвардии. Должны были быть какие-то образования, которые обеспечивали равенство сил, хотя бы в оборонительном смысле, если Наполеон все же спустит Гвардию.

И тут меня привлекло одно обстоятельство, все время бывшее в некотором диссонансе с общим материалом. 17 августа, одновременно с Кутузовым, к Цареву-Займищу подходит «новоизбранный» корпус Милорадовича (15,5 тыс.); осмотрев соединение и похвально отозвавшись об его удовлетворительном состоянии – Кутузов рапортует е.и.в., что в согласии с мнением г-д Командующих положил он корпус расформировать, передав личный состав на комплектование пострадавших частей 1-й и 2-й Армий (таковыми представляются корпуса Раевского и Остермана). Любопытно, что это было единственное (!) исключение такого рода в его практике 1812—13 гг.

– Кутузов даже истреблённые соединения предпочитал восстанавливать, а не сливать с сохранившимися. Сомнения в стойкости Новонабранного корпуса? – Но ведь такая же Новонабранная дивизия Неверовского уже гремела по всей России, а через отзыв о ней Наполеона – и в Европе, став лучшей в армии Багратиона (!); или Калужские русаки показались хуже Тарнопольских хохлов? Или малознаемому Неверовскому доверились больше чем «геройственному Суворовцу» Милорадовичу? В данном случае это было и не просто сделать, т. к. кроме рядового состава, который можно было относительно легко перевести маршевым пополнением в существующие соединения налицо был многочисленный комсостав, подобную операцию в отношении которого провести затруднительно (графы, бароны, старшинство по производству в чине… следы в склоках, бумагах, послужных формулярах).

… Но даже и в отношении рядовых должна была возникнуть какая-то переписка, – сколько? куда? – да еще помноженная на особые пристрастия Главнокомандующего: Михаил Илларионович испытывал прямо-таки физическое удовольствие от занятий с новосоздаваемыми войсками или в них преобразованиям; кажется, ему нравилось перебирать их как камушки в процессе огранки, переворачивать, смотреть на свет каждую дивизию, полчек, батальончик, всякую в них мелочь, вникать в детальки; и каким обилием бумажек, отношений, предписаний это сопровождалось! – громадной инструкцией он с восторгом просвещает г-д полковых командиров в Турецкую кампанию 1810—11 гг. о своем изобретении особых набрюшников для войск! – здесь НИЧЕГО!

Ладно – решили так решили…

Но докладывая о бое 26(7) Кутузов опять почему-то возвращается к этой теме и особым абзацем своего рапорта изъясняет, как за неделю до боя Корпус Милорадовича – «в 17 тысячах»! – был разведен по соединениям Багратиона и Барклая. Он что – не надеялся на память Александра I? Вроде бы тот оснований к таким предположениям не давал… Сам запамятовал – вот даже и цыфирку неверно прописал, это при его-то фантастической памятливости на цифры и ландкарты? О бродах у Сырокоренья, Зембинском дефиле помнил всю войну – о совете 3-х Командующих недельной давности (да еще, вероятно, со скандалом от Милорадовича, которого оставляли без командования!) – забыл? Как-то уж очень он оберегается, чтобы кто-то – упаси бог! – полагал в составе армии корпус Милорадовича…

… Но в этом случае, в 15 часов 26(7), когда Бонапарт мог реально «спустить» Гвардию, у Кутузова была не одна Петровская Бригада и клочья других соединений, но и спрятанные в их тени Остерманов и Новонабранный корпуса т. е. в совокупности 34–36 тысяч только организованного войска, не вполне равноценного во всех своих частях, но которое несомненно остановит 18 тысяч реальной французской боевой массы Гвардии, нанеся ей смертельные раны.

И сразу возникает некоторая новая картина события – даже их совокупность:

1. О первоначально замышляемом боевом порядке русской армии до 25(6); он вероятно подразделялся на:

Крыло Багратиона (2 корпуса)

Центр Дохтурова (2 корпуса) – ключ позиции!

Крыло Милорадовича (2 корпуса)

Резерв (2 корпуса) а не та неравновесная конструкция, что всплыла утром 26(7):

Крыло Багратиона (2 корпуса)

Центр Дохтурова (1 корпус) —??? ключ ли…

Крыло Милорадовича (2(!?) корпуса).

2. 25(6) убедившись, что Наполеон нацеливается на Левое крыло, Кутузов начинает свою игру с резервами – Переводом Тучкова к Утице, а Остермана к Милорадовичу, он возымел своим резервом уже не 2, а 4(!) корпуса т. к. уверился в отсутствии угрозы Правому крылу и сместил туда войска, при том, что на поверхности и для рапортов остался только один 5-й (Лаврова); одновременно Багратион получает столь нужное ему для «оборонительной методы» против французских громад подкрепление Тучковым 1-м;

3. В ходе боя использует корпус Багговута и 1/2 корпуса Лаврова и завершает сражение поворотом 2,5 резервных корпусов. ВСЁ!

Я не ввожу в основной текст этот приятно возбуждающий фрагмент, потому что он до края гипотетичен. Слишком много вопросов требующих не умозрительного, а документально-источниковедческого ответа.

Как Кутузов сумел реально провести мимо внимания Армии, России, целого сонма первоклассных исследователей полнокровный корпус через поле боя? Как растворил его в невидимость после сражения? Как добился, что ни Барклай, ни Милорадович не разгласили (а была ли она?) тайны числа своих корпусов?

Просматриваются две возможности такого рода:

– сохранить корпус Милорадовича, что тактически привлекательно, естественно утаивая это от Наполеона и непонятно почему от Александра I – впрочем, объяснения легко придумываются, поэтому беспочвенны – но крайне трудно осуществить в действительности, по вовлечению сотен и тысяч лиц, да и что было бы давно вскрыто 180-летним умозрением;

– или спрятать его в обличье какого-либо «старообразования», «амальгировав» с подходящей существующей частью; в этом случае резко улучшается «внешность», хотя тактически «удвоенный» корпус хуже двух «близняшек», И к тому есть очень «разумное» и опять же внешнее обоснование – в 1809—11 гг. были приняты новые штаты русской армии, по которым дивизия полагалась из 4-х пехотных (по 2120 чел.) и 2-х егерских (по 1500 чел.) полков, т. е. общей численностью 11–12 тысяч, при составе корпуса в 24–26 тыс. В действительности таких соединений создано не было, кроме 1-го корпуса Витгенштейна, в частности из-за того, что 1–2 батальона от полка 5–6 батальонного состава остались в местах постоянного расквартирования для подготовки пополнений. Единственным исключением в 1-й и 2-й Армиях была Гвардия, которая, хотя и названная «корпусом», в действительности являлась подобной «штатной дивизией» (4 пехотных + 2 егерских полка) 10-тысячного состава. Все остальные русские корпуса имели по 10–11 тысяч человек личного состава при 4–6 тысячном составе дивизий (сводно-гренадерские и того меньше – 2,5–3 тыс.). И проведя «доформирование» по букве штатного расписания, Кутузов мог легко осуществить эту головоломную операцию – сохранив мощь принятой автономной боевой массы, полностью стереть все следы 4 корпуса – надо только, чтобы все полагали, что корпус «разошелся по Армиям».

Очень привлекательно выглядел для подобной «амальгамы» требовавший усиления корпус Остермана-Толстова, молодой начальник которого, только что потерпевший серьезную неудачу у Смоленска, пребывал «в скромности» и на какое-то время излечился от вредной в усмотрениях начальства болезни инициатив и громких вопрошаний. Любопытно, что к концу дня 26(7) его корпус имел двух начальников – Остермана и командовавшего Правым крылом Милорадовича, в составе отдела которого «по бумагам» это единственное боевое соединение.

В таком «комплоте» не разобрался бы не только Наполеон и его лазутчики – но и сам Александр I. У Кутузова под занавес действительно «только один корпус», правда, чуть ли не 25-тысячного состава, больший чем весь кулак Багратиона у Семеновских флешей из 5–6 дивизий – но ведь размышления– то настроены на обычные, 10-тысячные….

Прошел ли мимо этой возможности мой герой, об особых качествах души которого остерегал его Старший Товарищ Н.В. Репнин «Кутузов доступен – сердце его недоступно»? – И что не принимал М.Б. Барклай-де-Толли, упрямо называвший 4 корпуса в составе своего фронта – и не более того; по букве Устава их было вроде бы и 3, правда, только один «соответственным», в то время как остальные, да и в прочих Армиях, в «уклонение», но возникни «история», под суд попадает как бы не «уклонение», а «следование уставу», и найдите вы «судей» на такую комиссию… Погружаясь в нее, честный солдат попадал в липкую массу какой-то кляузы, еще более пикантного свойства оттого, что сам к пресловутым «новым штатам» приложил руку в бытность военным министром – лучше было устраниться!

… А и правда – до каких пределов должен был Кутузов восполнять потери у Остермана – до состава кануна Смоленского кружения? – до уровня начала войны? – или до требований Штатного Расписания?!

… Любопытная вещь с этими кутузовскими письмами – в них нигде не говорится, что корпус Милорадовича раздерган по соединениям, даже по армиям, хотя впечатление, витающее над буквой сказанного именно такое; воистину, Кутузов как бог, нигде не лжет, только неясно излагает… вы полагаете, что корпус рассыпался по командованиям Раевского, Бороздина, Дохтурова – воля ваша, я же влил его в обличье Остермана – ничего против этого я не писал… и скандала нет, когда «заслуженный» Милорадович ставится начальником над «малослужившим» Остерманом-Толстым, а его новобранцы поступают в старослужилые капральства Остермана; ведь очевидно, что мера эта временная и Милорадович, уже «начальник отдела», от того поднят вверх, а Остерман между тем закрепляется командующим над сильнейшим корпусом армии – корпус-то «Остерманов».

… М-да, Тактическая целесообразность, Тактическая целесообразность… А знаете, если планировать это образование для однократного действия – Первого и Последнего Боя со Старой Гвардией – это возражение отпадет само по себе и организационное слияние войск, уже соединенных общей задачей; становится даже более предпочтительным, как и выбор их начальника; в лобовом взаимоистреблении воодушевленных масс, где все решит жертвенная доблесть, картинно-живописный, безоглядно завораживающий Милорадович предпочтительней даже Багратиона; Никто в Русской Армии лучше его не исполнит ритуал героической смерти, как это он и сделает через 13 лет, в декабре 1825 года…

… Как и уклонение от того разведением по частным задачам Русской Гвардии, которая в таком столкновении тоже поголовно погибнет – разменять гвардейские «золотые» на новонабранные «медяки»?… М-да…Мягкосердечны вы Михаил Илларионович, как удав с кроликом.

И повторяю – Слова! Слова! Слова! Крайне не хочется уподобляться исторически-ударенному Фоменке и детективно-историческому Бушкову.

Позволительно только отметить одно обстоятельство – быстро последовавшее после Бородино выдвижение в гору Милорадовича. До 17(30) он известный, но скорее в опереточно-анекдотическом смысле, корпусной начальник, над которым подсмеивались в армии – индийский петух (т. е. павлин) почти общая его аттестация – а уже то, что в канун большой войны он не получил боевого командования, «посажен на резервы», говорит и об его оценке самыми весомыми судьями – значительными лицами.

На Бородинском поле он участвующей зритель, не более, и вдруг, вне итога:

– Орден Св. Георгия III класса, вровень с Багратионом (!?)

– Назначение Командующим 2-й Армии – а Дохтуров, превосходно ей руководивший с 12 часов?

– Командование Арьергардом в возвышение над Полным Генералом Платовым, от того отставленным.

– В течении всей кампании 1812—13 гг. выдвигаемый Кутузовым на Первое Место на поле боя – в его Отряде временами пребывает до 5 корпусов с такими начальниками, как Дохтуров, Раевский, Остерман, Платов… – иногда и во вред делу, храбрый генерал нередко демонстрирует простоватость, например под Красным, за которую почему-то ответственности не несет, кроме как от историков, ухватившихся за него более чем через 100 лет – а вот ордена за успехи получает незамедлительно.

Кстати, через Милорадовича, Кутузов утвердил эпоху безудержной «отрядомании», поразившей русскую армию в 19 – начале 20-го века, затоптав ростки столь полезных армейских новообразований 1811 – 12 гг.; в рамках присущих «отрядничеству» импровизаций начисто запрятав смысл самых глубинных своих действий от наблюдателей – при непрерывном подстраивании войсковых объединений под узко-конкретные временные задачи пропадала преемственность действий и размышлений руководящих ими лиц, даже таких, как «думающий» Барклай, тем более «не думающий» Милорадович, а по нужде и самих этих лиц. Не генерал отставлен – разобран отряд, а стол у Михаилы Ларионовича всегда хлебосольный – добро пожаловать… Кажется, простодушным Милорадовичем давили как подушкой слух других, недоверчивых, которые «под ним» оказывались выведенными за ранг опасно высокого уровня размышлений, на уровень тактики, драчек, колонн – Дохтуров, Раевский, Ермолов… Его геройственность без размышлений становится важным плюсом, за что и продвинут. И продвинут столь высоко, что после смерти Кутузова чуть было не стал Главнокомандующим Союзных Армий (В порядке старшинства формально претендовали Тормасов, Милорадович, Блюхер, Витгенштейн).

Какое же качество так его возвышало в глазах Кутузова? – Незлобивая исполнительность ко всем приказам начальников, хотя бы и не понимаемым! Он как бы зеркально отразил И. Мюрата на французской стороне, оставленного Наполеоном по бегству из армии старшим над ней, в обход более значительных Даву, Богарнэ, Нея – за верность!

Вопреки расхожему мнению, созданному Страницами Л. Толстого и Светотенями Кинопленки, МИ. Кутузов более всего ценил это качество и отнюдь не прощал тех, кто шел против его воли, даже в высоких побуждениях. Кроме Барклая-де-Толли приходит на память Дохтуров, которого после совета в Филях он навсегда «посадил в корпусные», самоуверенный Н.Раевский которому не явил и щёлочки вверх… Кажется, в каком-то исключении был только Ермолов, фронда которого Армией и при Дворе расценивалась как претензии изнывающего карьериста.

Сознательно или бессознательно совершил простодушный Милорадович у Бородино нечто такое, что поставило его в глазах Кутузова на особое, вне общей оценки – место!

P.S. Готовясь к лекциям и просматривая текущую литературу автор неожиданно и с приметным удовольствием обнаружил, что одно его частное подозрение в адрес Н.А. Троицкого подтверждается источниковедчески. В курсе отечественной истории И. А. Заичкина и И.Н. Почкаева (Русская история от Екатерины Великой до Александра II, М., Мысль, 1994 г.) приводится французский оригинал фразы Наполеона с оценкой Бородинского сражения в составе всего контекста, в рамках которого фраза Наполеона приобретает иной смысл, нежели нивелирующее Бородино «одно из тех…» (стр. 491–492, 745–746).

На утверждение генерала Гурго об Аустерлице, как самом выдающемся сражении его биографии Наполеон возразил, что Бородино он ставит значительно выше – и далее уже идет известное «одно из тех…».

Бородино, т. о. осталось навсегда для французского полководца Несравнимо Единственным и Высшим по личной самооценке приложенных усилий и явленного дарования – обще-плоским его сделало вырывание фразы из контекста; и учитывая, что разговор завязался вокруг самого выдающегося сражения Наполеоновской эпопеи, выделение Бородино означает присвоение ему высшего порядка качества в сравнениях полководца.

Оценочная же часть реплики выражает только одно – и на Святой Елене Бонапарт не может понять КАКОЙ ЖЕ БЫЛ РЕЗУЛЬТАТ тех усилий, даже части которых СТАЛО достаточно для Аустерлица и Ваграма, а по итогу ситуация Прейсиш-Эйлау – если русские не уйдут, уйти придется ему самому.

Ведь до Бородино «наименьший результат» он имел под Яффой, Прейсиш-Эйлау, Асперном и отбрасывал первое и последнее как его несомненные (но и не признаваемые!) поражения, получаем единственную аналогию, с которой ой как не хочет смириться французский военачальник… Любопытно, что извещая через 5 дней Европу о сражении, Наполеон опять называет символические эйлаусские «10 тысяч потерь», едва ли не в рамках тех же умозрений – «русские снова ушли»… Но одними ли ими ограничивается, ведь Аспернскую бойню он тоже аттестовал в «10 тысяч» в обоих случаях прикрыв этой цифрой уложенные пол-армии, она как бы стала для него некоторым знаковым символом…

Значительно важнее другое – Наполеон и через десятилетие НЕ СВЯЗЫВАЕТ ПАДЕНИЕ МОСКВЫ С ИТОГАМИ БОРОДИНО: иначе это уже не «наименьший результат», а занятие неприятельской столицы, в самооценках Наполеона вершина его судьбы, неоднократно им заявленная «мне надо было умереть в Москве!»

Даже в отстранении он не чувствует, что «взял» Москву – она ему «досталась», ее «подарили», или» сдали», или «подкинули»…