Ново-Огарево, 23 июля 1991 года

Ново-Огарево – правительственная резиденция примерно в 35 километрах от Москвы. Изначально «Ново-Огаревым» называлась огромная старинная усадьба, расположенная в сосновом бору на высоком берегу Москвы-реки. Некогда часть ее принадлежала крупному российскому промышленнику и имела несколько великолепных строений. В глубине усадьбы расположен особняк старой каменной постройки в готическом стиле. После революции здесь жили руководители партии и государства, когда-то это была дача Ворошилова, затем – Хрущева, Черненко. В последние годы ее использовал М. Горбачев для «неофициальных» встреч с Р. Рейганом и другими руководителями Запада.

Ближе к Успенскому шоссе размещается двухэтажный дом приемов всего с одним кабинетом и спальней, но несколькими обеденными залами. На крытых и утепленных верандах дома приемов стоят огромные столы, за которыми можно разместить 70–80 гостей.

Почему выбор пал именно на Ново-Огарево? Добираться туда неудобно, глав республик приходилось привозить и увозить на автобусах. Но были и несомненные преимущества. Ново-Огарево, по замыслу организаторов, должно было стать символом «нового мышления», демократического подхода к формированию нового сообщества на осколках прежней империи, «российским Кемп-Дэвидом». Во-вторых, дом приемов хотя и не был совсем удобен для заседаний, но располагал всем необходимым для их обеспечения, включая хорошую кухню. Многие наиболее сложные вопросы находили продвижение за обеденным столом. Наконец, что тоже немаловажно, Ново-Огарево располагалось недалеко от загородной резиденции Президента СССР, что позволяло ему быстро добираться туда и обратно.

Именно в Ново-Огареве была назначена очередная встреча руководителей субъектов Российской Федерации по проекту нового Союзного договора…

День был душный, время от времени припускал дождь. Начиная с половины второго зашуршали шины автомашин. Они подвозили в Ново-Огарево лидеров республик, которые на это совещание уже прибыли в новом качестве руководителей полномочных делегаций… Приехали также союзные руководители – Лукьянов, Лаптев, Нишанов, Павлов, Язов, Бессмертных, Щербаков.

Как обычно, на пять минут в зал допустили прессу, затем журналисты отправились коротать время в маленькую ново-огаревскую гостиницу, дожидаясь вечернего перерыва и традиционной уже ночной пресс-конференции Горбачева.

В повестке дня совещания – пять вопросов, по которым были замечания и предложения республик: членство в Союзе, союзный бюджет и налоги, собственность, Верховный Совет, Конституционный Суд…

М. Горбачев (открывает заседание): – Я вижу, у нас появилась одна тенденция: вот мы говорим – и, вроде, договариваемся, а расходимся – и начинаем размывать то, о чем уже договорились. Или же кто-то не высказывается откровенно и до конца. Сейчас пришло время полной ясности, и я прошу всех занимать какую-то позицию и четко ее обозначать. Я прошу также пойти навстречу друг другу и позиции эти согласовать. Если мы не придем к согласию в отношении Договора, разрушится и то согласие, которое с таким трудом найдено.

Мы должны подтвердить свою приверженность Союзу Суверенных Государств как федерации. Попытки товарищей подогнать проект под, скажем так, дохлую федерацию, дорого обойдутся стране.

Разрабатывая этот Договор, нам надо иметь в виду прежде всего судьбу Российской Федерации. Ее судьба в значительной мере определяет будущее Союза. Поэтому я еще раз повторяю: не может быть двух стандартов. Прочная Российская Федерация – основа прочной Союзной федерации. Я вижу, как товарищи в России переживают, что получится с РСФСР, и как они все делают, чтобы эта федерация была живой, функционирующей, а власть реальной. Но я хочу, чтобы и Россия четко и без оглядки поддерживала бы Союзную федерацию.

Я прошу все союзные республики дать возможность реализовать в Договоре то, что влечет суверенизацию бывших автономий. Но точно также автономии я прошу понять, что такое Российская Федерация. Нам нужно найти гармоничное решение.

Я не знаю, товарищи, до вас доходит или нет, но я уже чувствую опасные тенденции. Нам нужно быстрее завершить с Договором. Быстрее!..

Для беспокойства Горбачева, действительно, были серьезные основания. Обсуждение нового Союзного договора выявило клубок противоречий – не только между республиками и Центром, но и внутри республик – между краями, областями и автономными образованиями, между регионами и республиканским «центром». Наблюдая за агрессивными устремлениями республиканских лидеров, руководители автономий не без оснований опасались за свои права, статус и постоянно обращались к Горбачеву за защитой.

Д. Завгаев (Чечено-Ингушетия): – Мы говорим: максимум прав союзным республикам. Может быть, это и правильно. Нужны сильные республики. Но нам прежде всего нужен сильный Союз, федеративное государство. Мы идем к рынку, намереваемся вписаться в мировой хозяйственный комплекс. Как же мы будем вписываться с аморфным союзным государством, которое сильные республики раскачивают, как хотят?

Теперь в отношении Российской Федерации. Двумя руками мы все «за». Мы – убежденные россияне и никогда не допустим развала Российской Федерации. Но надо, чтобы она была действительно федерацией, а не такой, как задумано в проекте так называемого Федеративного договора, подготовленного в парламенте России. Там говорится о разделении полномочий, но и речи нет о федерации.

М. Николаев (Якутия): – Бывшие автономные республики безо всякой подсказки высказались за сохранение Российского государства еще год назад. И мне непонятно, почему Вы, Михаил Сергеевич, за два-три последних заседания постоянно напоминаете об этом. Российская Федерация была, есть и будет. Но вот, как регулируются отношения между государствами, одно из которых входит в состав другого? В проекте записано: «…регулируются договорами между ними и Конституцией государства, в которое оно входит.» Вторая часть здесь имеет двойной смысл – какого «государства»? Я, например, трактую, что – Союза. В этом случае мы согласны.

Каким документом будет определяться и регулироваться будущая Федерация? Вопрос далеко не второстепенный. Если Конституцией СССР – значит контрольный пакет полномочий в руках у союзного центра. Он разрабатывает и принимает новую Конституцию. Если конституциями республик – хозяевами положения становятся республиканские лидеры. Если договорами и соглашениями – предстоит тяжелая борьба за «свой кусок» власти. И начинается торг…

Первый тур дискуссии заканчивается безрезультатно. Второй тур открывает вновь Горбачев:

– Я вижу у некоторых товарищей аллергия на Союз, но не надо ее так уж выплескивать. Речь идет о документе, который должен стать базой обновленной федерации. Поэтому не стоит тут демонстрировать пренебрежение к союзной Конституции. Конституция после договора будет обязательно, потому что все, кого представляют здесь присутствующие, кроме Армении, высказались за федерацию. Поэтому мы должны реализовывать ее в четких формулах. И не тянуть в сторону, противоположную волеизъявлению народа.

Вы знаете, что я сторонник резкого ухода от унитаризма, чтобы был кислород для свободы. Но это не значит, что надо впадать в другую крайность. И так нынешний проект поносят за то, что он разваливает страну. Но мне кажется, проект как раз отличается тем, что найдена предельная степень свободы, дальше которой распад. Поэтому пренебрежение к Конституции СССР недопустимо!..

И. Плющ (Украина): – И к конституциям республик – тоже! Потому что конституция – документ, признающийся международным сообществом, это носитель международного права, а договоры и соглашения международными не признаются…(Общее недоумение).

Б. Ельцин (Россия): – Компромисс: Конституцией государства, в которое оно входит, и Конституцией СССР…

М. Рахимов (Башкирия): – Так, Михаил Сергеевич, мы сегодня ни один вопрос не решим. Многие из здесь сидящих действительно хотят развалить Союз. Почему мы уважаем действительно выстраданные декларации о суверенитете, принятые в союзных республиках, но декларациям, принятым в бывших автономиях, отказывают в уважении? Зачем мы тогда собираемся? Зачем в кошки-мышки играем? Пусть тогда «девятка» остается здесь и решает свои вопросы. Тем более, что кое-кто считает унизительным сидеть с нами за одним столом. Особенно, когда это проявляется со стороны делегации…

М. Горбачев нетерпеливо прерывает (явно удовлетворенный своей «миротворческой миссией» в схватке между Рахимовым и Ельциным): – Не надо, не надо в таких тонах, товарищ Рахимов. Реформирование Союза – дело крайне сложное. Было у нас унитарное государство, а мы хотим создать такое, что не разберешься: кто с кем будет иметь дело, кто кому подчиняется… (многозначительная пауза и взгляд на Ельцина)…и так далее. Личностные моменты, чьи-то амбиции могут взыграть. Это недопустимо, ведь речь идет о судьбе государства…

Да уж, чего-чего, а личных амбиций у участников встречи хватает. И говорить они умеют. Дальнейший разговор превращается в свободный поток сознания: будущие поколения, отечество, двойной стандарт, совещание экспертов в Женеве, бунт на корабле…

В. Ардзинба (Абхазия): – Пожалуйста, давайте продвигаться вперед! Примите одну из формул, которая вас больше устраивает, и пойдем дальше. Я обращаюсь с большой просьбой. Любой вариант. Сколько их предлагали – ни один не подходит. Так не бывает, поймите…

Н. Назарбаев (Казахстан): – Мы прошлый раз обсудили проект. И повезли его на парламенты республик. Парламенты вынесли свои постановления. А сейчас мы друг другу выламываем руки. Как я могу изменить решение Верховного Совета? В конце концов, если Россия и другие республики, где есть автономии, согласны, можно было бы принять предложение: «…Регулируются договорами или соглашениями и Конституцией СССР».

М. Горбачев (которому явно понравилось это предложение, произносит мягко, стараясь не спугнуть): – Это Ваш Союз. Как запишете…

Н. Назарбаев (не заметив сигнала, увлеченно продолжает):

– Но одно государство входит в другое, и то, другое – в Союз. Тогда мы должны и в отношении Союза записать точно так же. Давайте логически доведем мысль до конца. Раз соглашениями, то давайте и с Союзом – соглашениями. И точка, больше ничего… (Разочарованный вздох Горбачева).

Горбачев явно разочарован конечным выводом Назарбаева. Хотя страсти удалось успокоить, дело приходится начинать сначала.

Слово берет И. Каримов (Узбекистан): – Мы сейчас, Михаил Сергеевич, ищем компромисс. Но давайте тогда посмотрим на проблему с двух сторон. Можно как угодно здесь записать, но давайте определимся. Есть республики, в которые входят, и есть республики входящие. То есть вбирающие и входящие республики, извините за выражение, чтобы опять никто не оскорбился. Эти два понятия существуют, куда уйдешь от реальности? Но давайте признаем тогда приоритет республики, что вбирает в себя другую… (Рахимову) Я прошу товарища Рахимова не возбуждаться. Мы с товарищем Назарбаевым Вас особенно уважаем, имейте в виду. У нас с Вами дружеские отношения и не надо оскорбляться… Что такое Договор? Это делегирование полномочий Союзу. И Российская Федерация, заключая Договор, нисколько себя не ослабляет. То же самое и для бывших автономий. Поэтому настоятельно прошу Вас или остановиться на «договорах и соглашениях» или – против себя иду! – «договоры и соглашения плюс Конституция СССР»!

Возгласы: – Правильно! Правильно! Принимаем!

Н. Назарбаев (задумчиво повторяет вслед за Каримовым): – Соглашениями и Конституцией СССР…

В надежде сохранить упоминание о «Конституции СССР» Горбачев объявляет перерыв на 10 минут…

Становится понятным, откуда в Договоре о ССГ, предназначенном к подписанию, появилась странная формулировка: «Отношения между государствами, одно из которых входит в состав другого, регулируются… в РСФСР – федеративным или иным договором, Конституцией СССР.» А где же Конституция РСФСР, на основе которой Ельцин был избран президентом, куда она делась?

Абсурдная формулировка проекта договора, исключавшая из правовой системы Конституцию «суверенной России», вызвала недоумение депутатов. Посыпались возмущенные статьи и выступления. Стало ясно, что в случае вынесения договора на Верховный Совет или на съезд народных депутатов, он не будет ратифицирован. Поэтому Ельцин и Хасбулатов сделали все, чтобы обойти депутатов и поставить их перед фактом: можете возмущаться сколько угодно, но договор уже подписан.

Подписание Договора о ССГ было назначено на 20 августа, когда Верховный Совет РСФСР находился на каникулах. Именно это подписание и было сорвано в результате ГКЧП…

Была у Ельцина еще одна заветная цель, которую он не объявлял, но обсуждал в узком кругу доверенных лиц: подписание договора, в котором не было упоминания о Конституции РСФСР, давало ему формальный повод распустить съезд и Верховный Совет РСФСР и назначить новые выборы. Народные депутаты РСФСР, приведшие Ельцина к власти, бывшие свидетелями и участниками его возвышения и на этом основании докучавшие ему многочисленными обращениями и просьбами, на которые приходилось отвечать, к тому времени стали Ельцину в тягость. Ему хотелось открыть совершенно новую, чистую страницу…

 

Москва, Кремль, 2 сентября 1991 года

Ясный солнечный день, первый день занятий в школах после каникул. Дети бегут с цветами, радостные, оживленные. Во Дворце съездов в Кремле в этот день открылся 5 чрезвычайный съезд народных депутатов Союза ССР. Последний съезд…

…В нарушение регламента съезда, без утверждения повестки дня, слово предоставляется Н. Назарбаеву, который оглашает «согласованное заявление» руководителей республик.

Н. Назарбаев: – В результате государственного переворота, совершенного 19–21 августа 1991 сего года был сорван процесс формирования новых союзных отношений между суверенными государствами, что поставило страну на грань катастрофы.

Сложившаяся в стране после путча ситуация, если она выйдет из под контроля, может привести к непредсказуемым последствиям внутри страны и в отношениях с зарубежными государствами.

Мы констатируем, что срыв заговора, победа демократических сил нанесли серьезный удар по реакционным силам и по всему тому, что сдерживало процесс демократических преобразований. Тем самым создан исторический шанс для ускорения коренных преобразований, обновления страны.

В этих условиях законно избранные высшие руководители страны в лице Президента СССР, президентов и председателей Верховных Советов республик в целях недопущения дальнейшего распада структур власти и до создания новой политической, государственной системы отношений между республиками, формирования межреспубликанских (союзных) структур власти на переходный период (до принятия новой Конституции и проведения на ее основе выборов новых органов власти) согласились с необходимостью:

1. Подготовить и подписать всеми желающими республиками Договор о Союзе Суверенных Государств, в котором каждая из них сможет самостоятельно определить форму своего участия в Союзе.

2. Обратиться ко всем республикам, независимо от декларируемого ими статуса, с предложением безотлагательно заключить Экономический Союз с целью взаимодействия в рамках единого свободного экономического пространства и для нормального функционирования народного хозяйства, жизнеобеспечения населения, ускоренного проведения радикальных экономических реформ.

3. В условиях переходного периода создать:

– Совет представителей народных депутатов по принципу равного представительства от союзных республик по 20 депутатов из числа народных депутатов СССР и республик, делегированных их Верховными Советами, для решения общих принципиальных вопросов;

– Государственный Совет в составе Президента СССР и высших должностных лиц республик для согласованного решения вопросов внутренней и внешней политики, затрагивающих общие интересы республик;

– для координации управления народным хозяйством и согласованного проведения экономических реформ создать временно Межреспубликанский экономический комитет с представителями всех республик на паритетных началах.

Проект Конституции после его подготовки должен быть рассмотрен и утвержден парламентами союзных республик, а окончательное принятие осуществлено на Съезде полномочных представителей союзных республик.

Подтвердить сохранение статуса народных депутатов СССР за всеми избранными депутатами на весь срок, на который они были избраны.

В связи с эти мы обращаемся к Съезду с просьбой временно приостановить действие соответствующих статей Конституции СССР.

4. Заключить Соглашение на принципах коллективной безопасности в области обороны в целях сохранения единых Вооруженных Сил и военно-стратегического пространства, проведения радикальных реформ в Вооруженных Силах, КГБ, МВД и Прокуратуре СССР с учетом суверенитета республик.

5. Подтвердить строгое соблюдение всех международных соглашений и обязательств, принятых на себя СССР, включая вопросы сокращения и контроля над вооружениями, внешнеэкономические обязательства.

6. Принять Декларацию, гарантирующую права и свободы граждан вне зависимости от их национальности, места проживания, партийной принадлежности и политических взглядов, а также права национальных меньшинств.

7. Просить Съезд народных депутатов СССР поддержать Обращение союзных республик в ООН о признании их субъектами международного права и рассмотрении вопроса об их членстве в этой организации.

В связи с безотлагательностью проведения указанных мер, диктуемых сложившейся ситуацией, мы обращаемся к Съезду срочно принять решение по предложенным вопросам.

Заявление подписали: Президент Союза ССР и высшие руководители РСФСР, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Казахстана, Азербайджана, Кыргызстана, Таджикистана, Армении и Туркмении. Представитель Грузии участвовал в работе…

Зал замер: фактическая ликвидация Союза, его органов. В перспективе – туманная возможность создания нового Союза… Никому не давая слова, И. Лаптев распустил Съезд для обсуждения документа по делегациям.

Опомнившись, депутаты заговорили, бросились к микрофонам. Опустевшую трибуну занимает В. Алкснис, пытается обратиться к залу, но микрофоны отключены. Члены президиума за его спиной поспешно покидают зал…

Б. Ельцин (воспоминания): – Ночью накануне очередного съезда народных депутатов СССР руководители союзных республик собрались в Кремле, чтобы выработать тактику поведения перед съездовским форумом. Задолго до этого у большинства руководителей сложилось однозначное мнение – со съездом нужно заканчивать, этот государственный орган власти изжил себя, остался в прошлом…

Было подготовлено совместное заявление глав десяти республик, в котором съезду предлагалось сформировать межреспубликанские структуры власти на переходный период до принятия новой Конституции СССР. На этом съезд должен был успешно закончить свое существование. В случае принятия этого предложения приостанавливалось действие ряда важнейших статей Конституции СССР, и власть передавалась Совету глав государств, в который входили Президент СССР и лидеры союзных республик.

Горбачев все время шел на компромиссы, не обращал внимания на мелочи, держался согласованной позиции с главами республик. Он сильно изменился после августа. Объявляя о своем суверенитете, одна республика за другой резко меняли политический расклад в уже бывшем – это становилось определенно ясно для всех – Советском Союзе. В новой реальности Горбачеву оставалась только одна роль – объединителя разбегавшихся республик.

С заявлением перед народными депутатами СССР мы поручили выступить Нурсултану Назарбаеву. Нельзя сказать, что предложение Совета глав государств стало для участников съезда большой неожиданностью. Все примерно к такому сценарию и готовились. Но все же самые оголтелые бросились на защиту съезда. С трибуны бросались слова о «предательстве», «заговоре», «разворовывании страны» и прочее. Горбачев всегда с трудом сдерживался, если при нем говорили такие гадости, и когда его довели окончательно, он вышел на трибуну и пригрозил: если съезд сам не распустится, то можно его и разогнать…

2 сентября, 11 часов, Дом Советов РСФСР, Большой зал. В президиуме – Руцкой, Хасбулатов, Бурбулис. Руцкой еще раз прочитал и коротко прокомментировал заявление Назарбаева. Затем начинаются выступления.

А. Собчак: – Заявление предусматривает меры переходного характера. Сохранение существующих союзных структур – продолжение переворота. Попытки «господ алкснисов» избрать другого президента бессмысленны. Пусть парламент России решит, кто будет представлять республику в союзном Совете.

Р. Хасбулатов: – Заявление, которое прочитал Назарбаев, – официальная линия России.

С. Алексеев: – Низкий поклон депутатам Российской Федерации, которые восстали против путча и спасли демократию в стране. «Заявление» горячо поддерживаю. Это единственная возможность спасти Союз, расчистить дорогу для преобразований. Учитывая изменившиеся условия, может быть, и не надо Союзной Конституции. Достаточно Союзного договора и Декларации о правах человека. Предлагаю юристам найти достойное конституционное решение. Обращаюсь к народным депутатам Союза ССР с призывом спасти Родину.

Ю. Афанасьев: – Предлагаю одобрить в основном «заявление». Надо удержать достигнутое согласие. Мы не должны уйти со съезда, не приняв решения. Иначе – хаос.

С. Ципляев: – Обращаюсь к союзным депутатам: никуда мы не денемся от замены властных союзных структур на структуры координационные. Надо проявить мудрость и не стоять поперек пути. Уйти достойно.

Ю. Болдырев: – Не все мне нравится в этом «заявлении», режет ухо ультимативный тон. Но альтернативы нет. Придется передавать власть.

Р. Хасбулатов (явно желая подсластить пилюлю): – Мы готовы использовать часть народных депутатов СССР в наших комитетах и комиссиях и готовы принять по этому поводу соответствующее постановление.

С. Станкевич: – Союза нет и его не реанимировать. Фактически получился «нулевой вариант». Важно не упустить момент для «новой сборки» Союза. Надо содействовать этому процессу. Предлагаю принять «заявление» за основу, но внести в него ряд поправок.

Ю. Скоков: – «Заявление» поддерживаю и призываю всех присоединиться.

П. Бунич: – Съезд не должен быть повторением сессии союзного Верховного Совета. Иначе это будет воспринято как демонстрация. Хватит трепаться. Примем решение и будем делать дело.

Е. Савинова: – Считаю, что до принятия новой союзной Конституции должна существовать прежняя Конституция и ее гарант – Верховный Совет СССР. Нас многократно предали, но мы существуем. Если мы хотим народу добра, мы должны сохранить Верховный Совет, который является его законным представителем. «Совет представителей» – нечто неопределенное и бесправное. Надо не сдаваться, а идти по пути созидания.

Г. Бурбулис: – Не волнуйтесь, мы найдем места для союзных депутатов.

В. Юдин: – Да поймите же, мы боремся не за статус, не за свою шкуру дрожим! Кто будет гарантировать законность в переходный период? Кто будет членом ООН? Стране грозит безвластье.

Р. Хасбулатов (с иронией): – Вот и дождались наконец откровенного выступления. Услышали все в концентрированном виде.

Г. Попов: – Вношу следующее предложение (зачитывает). Одобрить «заявление» и принять его за основу. Если съезд не поддержит «заявление», народным депутатам СССР, избранным от Российской Федерации, покинуть съезд. Настоящее решение поручить огласить Собчаку.

Р. Хасбулатов: – Голосую первое предложение. Кто против? (Восемь). Воздержались? (Пятнадцать). «Заявление» одобряется и принимается за основу.

Второе предложение: покинуть съезд. Большинство. (Голоса не считались).

Третье предложение: выступление поручить Собчаку. Большинство «за». (Голоса не считались).

Совещание закрыто. Просим депутатов поддержать на съезде принятые решения…

14 часов, Кремлевский дворец съездов. Продолжение союзного чрезвычайного съезда. Заседание открывает И. Лаптев и ни кому не давая слова проголосовывает предложения по президиуму съезда, секретариату и группе контроля за электронной системой голосования. Стоящих у микрофонов депутатов не замечает. Передает слово М. Горбачеву.

М. Горбачев: – Продолжим работу Съезда. Демонстрации я воспринимать не буду. Слово буду давать только представителям республик.

С. Алексеев (от Комитета конституционного надзора): – Был нарушен регламент. Комитет конституционного надзора поддерживает Заявление. Другого пути у нас нет. После путча у нас началась реальная революция, надо расчистить для нее путь. Я не подавал в отставку, я говорил, что готов подать в отставку (зал охнул). Комитет должен принять участие в доработке документов. Настал час истины, все мы в долгу перед Родиной. Депутаты должны принять мужественные и ответственные решения.

А. Собчак (от РСФСР): – На заседании делегации РСФСР было принято решение: поддержать Заявление, принять предложенные меры за основу, продолжить работу над созданием структур переходного периода (о втором пункте умолчал. – Авт.).

Ю. Щербак (от Украины): – Заявление в целом поддерживаем, хотя замечания Л. Кравчука учтены недостаточно. Поддерживаем экономическое соглашение. Возражаем против Конституции Союза – еще одна «конституционная надстройка» не нужна. Украина будет создавать свою денежно-финансовую систему, поэтому нужно поделить золото-валютные запасы. Надо оградить Горбачева от нападок и не допустить его снятия на этом съезде (не столько защита, сколько предупреждение Горбачеву. – Авт.).

С. Шушкевич (от Белоруссии): – Предложения Белоруссии перекликаются с позицией Украины. Заявление следует принять за основу. Надо признать на съезде декларации о независимости республик. Создавать новый орган нет необходимости, достаточно ротировать Верховный Совет.

В. Адылов (от Узбекистана): – Принять Заявление за основу, в дискуссии не вдаваться, закончить работу съезда за три дня.

Асанбаев (от Казахстана): – Поддерживаем Заявление в целом. Оно стабилизирует общество, создаст среду для радикальных преобразований. Обеспечить государственную протекцию вопросам жилья и товаров.

Э. Кафарова (от Азербайджана): – Принимаем текст Заявления за основу. В пункт 1 надо внести положение о незыблемости границ.

Т. Буачидзе (от Грузии): – Поддерживаем Заявление при условии, что будет учтено Обращение Верховного Совета Грузии к съезду (зачитывает). Просим включить признание независимости Грузии в повестку дня съезда. Поддерживаем в этом вопросе прибалтийские республики и «братскую» Молдавию.

Шеримкулов (от Кыргызстана): – Осуждаю спонтанное, несогласованное изменение порядка работы Съезда. Заявление обсудили и считаем, что, несмотря на серьезные недостатки, оно может быть положено в основу для обсуждения. Мы признали независимость прибалтийских государств, просим признать нашу независимость. Необходимы всенародные выборы Президента СССР. Экономический союз необходим. Госсовет должен иметь реальные полномочия.

С. Негматуллоев (от Таджикистана): – Заявление поддерживаем, это единственный путь стабилизации.

Л. Тер-Петросян (от Армении): – Заявление снимает тревогу о реанимации старых структур союзной власти. Сделан первый шаг к свободному союзу равноправных государств. Союзная Конституция и союзные законы не нужны. В Заявлении не гарантированы права автономных образований, которые должны иметь право поднять свой статус до уровня республик (намек на Карабах. – Авт.).

К. Оразов (от Туркмении): – Заявление поддерживаем.

И. Хадыркэ (от Молдовы): – Готовы рассматривать Заявление как основу для обсуждения. 27 августа Молдова провозглашена суверенным, независимым и демократическим государством. Предлагаем включить вопрос о признании независимости Молдовы в повестку дня Съезда.

М. Горбачев: – Представитель Эстонии выступать отказался.

Я. Петерс (от Латвии): – От имени независимого государства Латвийской Республики, склоняю голову перед народом России, спасшим мир, демократию и будущее наших детей. Вручаю Обращение к президенту Горбачеву с предложением немедленно издать президентский указ о признании государственной независимости Латвии.

М. Горбачев: – Можно констатировать, что есть согласие относительно общей оценки Заявления. Тем самым фактически мы обсудили вопрос о повестке дня. (Вот это финт! – Авт.). Кто за то, чтобы утвердить повестку дня, которую сформулировал от нашего имени товарищ Назарбаев? Вопрос ставится на поименное голосование.

(На табло: 1350 – за, 107 – против. Решение принято.)

Горбачев (продолжает): – Представители некоторых республик ставили вопрос о признании деклараций независимости. Одни республики определились, другие еще нет, им нужно время. Мы здесь в президиуме посоветуемся, а пока голосовать ничего не будем. (Явно уходит от вопроса. Зал это понял, зашумел).

Ставлю вопрос о том, чтобы провести Съезд в три дня. Голосуем.

(1337 – за, 239 – против. Решение принято.)

16 часов. После перерыва Съезд продолжился под председательством Б. Ельцина в той же жесткой манере. В сценографии чувствуется опытная рука – та же, что готовила и сценировала российские съезды. Тем не менее, обсуждение продолжается.

Н. Травкин: – Моя партия – за Союз, но новый Союз. Мы придем к мощному центру, но с ограниченными функциями. (Аплодисменты, смех). Верховный Совет СССР должен самораспуститься, контроль должны осуществлять верховные советы республик. Создать прообраз законодательной власти в Союзе, значит вновь допустить к власти аппарат.

А. Ридигер (Алексий II): – Перелистывается еще одна страница летописи, рушится 74-летняя конструкция. Этот дом строился на зыбком песке. Хотя существующая модель Союза дискредитировала себя, ее отрицание не должно вести к отрицанию человеческой общности. Неужели мы еще раз должны претерпеть голод и братоубийственные раздоры, чтобы убедиться в этом? Надо активнее вести поиски внутренней опоры. Разрушение Союза – опасно… Надо как можно скорее подписать новый Союзный договор.

С. Шушкевич: – Отвергаю обвинение, что руководство нашей республики поддержало августовский переворот. Мы признательны Борису Николаевичу Ельцину за его мужество, но нельзя допускать оскорбительных заявлений, которые вызывают в Белоруссии напряженность. Решение Белорусского парламента о суверенитете не закрывают путь к Союзному договору, но это может быть только союз равных. В качестве суверенного государства Белоруссия признала независимость Прибалтийских государств.

В. Самарин: – 21 августа – день победы демократии. Какое имя народ даст этому дню? Прозвучал необоснованный отказ от единого правового пространства. Вместе с этим утрачивают силу и принятые нами демократические законы. Кто будет защищать права людей, находящихся за пределами своих национальных образований? Сегодня – последний шанс что-то сделать для своего народа. Подумайте о системе органов власти: Советы заменяются административным управлением. Куда мы поворачиваем? Съезд, который послушно принимал законы, а теперь одобряет распад Союза, должен уйти со сцены.

(Обращаясь к Горбачеву). Михаил Сергеевич, Вы получили Нобелевскую премию мира. Правильное ли это решение? Уходя, надо что-то создавать взамен.

Шеримкулов: – Против Заявления трудно что-то возразить. Оно дает хорошую основу для дальнейшей работы.

А. Оболенский: – Группа руководителей республик, использовав ряд положений из проекта постановления Верховного Совета, даже не упомянула о нем. Зато предложено создать два неконституционных органа. Два председателя палат Верховного Совета предали возглавляемый ими орган, а Назарбаев выполнил роль матроса Железняка, огласив «коллективное заявление».

Хватит относиться к Конституции как к публичной девке, приспосабливая ее для своих целей! Все гражданские войны начинались с насилия над законными органами власти. 17 марта народ проголосовал за Союз, мы должны выполнить его волю! 19 августа народ встал на площадях, взявшись за руки. Сегодня должны встать мы. Надо переизбрать Горбачева и назначить прямые выборы президента СССР.(Глас вопиющего в пустыне. – Авт.).

Ю. Блохин: – Неконтролируемый распад государства может обернуться великим горем. Мы готовы к диалогу с любыми группами, если итогом будет сохранение Союза.

Нужен не Госсовет, а правительство народного единства. На переходный период должно быть признано верховенство союзных законов.

Отброшена презумпция невиновности. Запрет КПСС создал опаснейший прецедент коллективной вины.

М. Минасбекян: – Путч состоял из двух частей, видимой и невидимой – саботажа, который может длиться годами. Демократам необходимо сплотиться. Некоторые ничего не сделали, но кричат больше всех.

Д. Кугультинов: – Куда исчезли автономии из заявления Назарбаева? Ведь это противоречит нашим же решениям, принятым на 4 съезде. Бывшие союзные республики, признайте хоть на одну минуту Татарстан, Башкирию, Чувашию равными себе! Можно ли строить такое отношение к малым народам? В России одних автономных республик пятнадцать и они теперь – никто!

С телетайпной ленты. Сообщение агентства «REUTER»:

В среду съезд народных депутатов должен принять историческое решение о похоронах Советского Союза в его старом виде и замене на новое свободное объединение суверенных государств.

Русские сепаратисты пошли на компромисс с официальными властями Молдовы и отказались от намерения перекрыть газопровод, а также линии электропередач.

Ландсбергис заявил, что не может быть полной независимости Литвы пока советские войска находятся на ее территории. Он призвал США поддержать его.

Молдова берет под свой контроль охрану границы с Румынией и принимает на себя командование пограничными войсками.

Горбачев призвал к созданию нового Союза. Республики сами должны решать, входить ли в него полностью или стать ассоциированными членами…

3 сентября, Кремлевский дворец съездов. Съезд идет медленно, с большими перерывами, под протесты о нарушении регламента. Сценарий написан предельно жестко: депутатов гонят по тоннелю, не давая возможности ни подумать над происходящим, ни оглянуться по сторонам. Но не всех удалось сломить.

А. Журавлев: – Я системный аналитик и вижу, что сценарий драмы написан системными аналитиками. Его суть: разделяй и властвуй. По чертежам нового Союзного договора нельзя создать нового государства через несколько дней после ликвидации Союза. Надо сохранить Верховный Совет. Будет спасена страна, будем спасены и мы.

В. Адвадзе: – Опасность переворота не ликвидирована!

В. Шаповаленко: – Считаю вопрос о приостановке деятельности съезда правомерным, но меня настораживает предложение о создании Совета представителей. Впервые не могу определить свою позицию. Ведь власть на местах не изменилась. Они дождутся ошибок и скажут: вот они – нарушители Конституции. Нам не простят разгона Верховного Совета, как не простили разгона Учредительного собрания.

Рой Медведев: – Был и остаюсь коммунистом.

С. Залыгин: – Союза нет. Проблемы нарастают. Проект «заявления» поддерживаю.

А. Яненко: – В основе переворотов – нестабильность обстановки, неспособность правительства решить насущные нужды народа. Михаил Сергеевич – слабый хозяйственник, но нельзя все валить на него. Предлагаю присвоить Борису Николаевичу Ельцину звание Героя Советского Союза… (В зале – шок, никто даже не зааплодировал. – Авт.).

О. Сулейменов: – Общество движется вперед от здоровенного пинка в зад. Мы не успели свыкнуться с реальностью – СССР уже нет. Республики не будут подчиняться по вертикали, они объявили о своей независимости. На союзном уровне нужен Госсовет и номинальный законодательный орган – палата представителей суверенных парламентов. Пустые кастрюли для демократии страшнее танков.

М. Бронштейн: – Нужен экономический договор и создание структур, наподобие Общего рынка. Экономика не должна быть заложницей политики. Коктейль из экономики и политики сладок, но похмелье уж очень тяжелое. Экономическая война между республиками должна быть прекращена.

Б. Ельцин: – Августовский переворот – результат политики, которая проводилась в стране и привела к кризису власти. Делалось все, чтобы сохранить реакционные структуры.

Подтвердилась истина: реакционеры и реформаторы не могут идти в одном строю.

Союзные структуры заняли по отношению к республикам резко конфронтационные позиции, не признали суверенитета республик.

Центр безнадежно отстал от страны. Когда стало ясно, что страна выходит их под контроля, решились на насилие.

Одна из причин случившегося – непоследовательность президента СССР. Не может быть, чтобы он не знал цены людям, которые его окружают. Сегодня я верю Горбачеву значительно больше.

Роль центра – в координации действий республик. Развал тоталитарной империи необратим.

Предлагаю: сохранение единого экономического пространства страны; создание Союза как содружества суверенных государств, основанных на различных формах сотрудничества; сохранение союзных Вооруженных сил при контроле центра за ядерным оружием; военную реформу и общее сокращение военных расходов; обеспечение прав человека на всей территории страны.

Россия будет строить свои отношения на основе равенства и добрососедства. Будет равной среди равных.

Надо использовать возможность для преобразований. Глупо цепляться за обветшалые идеалы. Запад поддержит наши преобразования.

Д. Лихачев: – Почему необходимо сохранение Союза? Приводятся слабые аргументы: экономическое пространство, оборона. Все это может быть отменено. Но нельзя отменить историю, нельзя отменить культуру. Нельзя провести новую тысячекилометровую берлинскую стену между нашими народами. Мы станем третьестепенной державой.

Ю. Карякин: – Этот съезд проголосовал бы и за хунту. Он не понял направление истории и в результате пролилась кровь. На этом съезде надо разрешить кризис – признать декларации о суверенитете.

М. Горбачев: – Все происшедшее для меня – тяжелый урок. Были ошибки в политике, в методах. Надо было решительнее ликвидировать консервативные тоталитарные структуры, опираться на плечи новых сил…

Достаточно резкое заявление сделали представители автономий: решения съезда – шаг назад в национальном вопросе. Надо сохранить представительство всех республик и автономных образований в Верховном Совете СССР. Опомнились…

Принимается постановление о признании полномочий депутатов, избранных после 4 съезда. Черный юмор.

Далее принимается постановление, в котором съезд одобряет «предложения, вытекающие из совместного Заявления». (1699 – за, 24 – против). Даже аплодисменты…

Одобряется высокопарная, но пустая, ничего не решающая Декларация прав и свобод человека. (1724 – за, 4 – против). Где вы были раньше со своими «правами человека»?

Голосуется основной документ – Закон Союза ССР «Об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период». Закон вносит изменения в Конституцию СССР, требуется конституционное большинство. Неужели и здесь не восстанут?

Статья 1: об образовании «конфедеративного» Верховного Совета СССР, формируемого из делегаций республик. После небольшой заминки – принято!

Статья 2: право республик приостанавливать на своей территории решения Верховного Совета СССР. Принято!

Статья 3: образование Госсовета СССР из руководителей республик. Принято!

Статья 4: упразднение должности вице-президента СССР. Принято!

Статья 5: образование некоего подобия правительства – Межреспубликанского экономического комитета на паритетных началах. Принято!

Такое ощущение, будто четвертуют живой организм…

Статья 6: первая часть – о сохранении за народными депутатами СССР их статуса – принимается с ходу. А вот со второй – «признается нецелесообразным проведение в переходный период очередных Съездов народных депутатов СССР» – пришлось повозиться. Одно голосование, второе… Не проходит! Сработал-таки инстинкт самосохранения. Хотя и поздно.

Статья 7: срок созыва нового Верховного Совета. Принято!

Статья 8: изменения Конституции СССР, принятые Верховным Советом СССР, подлежат ратификации республиками. Принято!

Проект закона в целом: 1682 – за, 43 – против. Принято!

В дни съезда произошло еще одно событие, смысл которого стал ясен много позже.

С телетайпной ленты. Сообщение ТАСС, 4 сентября 1991 г.: Вооруженные формирования так называемой национальной гвардии Чечено-Ингушетии во вторник захватили здание телецентра и Дом радио в Грозном. Выступивший по местной телерадиосети председатель исполкома съезда чеченского народа Дудаев объявил о низложении Верховного Совета Чеченской республики. Корреспондент ТАСС передает из Грозного: обстановка в столице Чечено-Ингушской республики крайне напряженная. На основных магистралях парализовано движение транспорта. На улицах – вооруженные люди. В результате двухнедельных беспрерывных митингов с требованием немедленной отставки всего руководства, обвиняемого в попытках сотрудничества с руководителями провалившегося антиконституционного путча, официальные структуры власти парализованы. Здание парламента и правительства блокированы…

Так заговорили, заболтали на этом съезде Союз ССР. Возможность остановить процесс распада не была реализована. Напротив, решения съезда придали последующему разрушению союзных структур видимость «легитимности». И случайно ли то, что одна из последних фаз распада Союза хронологически точно совпала с началом кризиса власти в Чечено-Ингушетии – первым явным признаком начинающегося развала России?

В первый же день после окончания съезда, 6 сентября 1991 года, Горбачев сделал то, что он не решился сделать на съезде: по его инициативе Госсовет СССР проголосовал постановление о признании независимости трех прибалтийских республик – Литвы, Эстонии, Латвии…

 

Москва, Кремль, 4 ноября 1991 года

12 часов дня, Зал заседаний политбюро в Кремле. Горбачев входит в зал сосредоточенный и внутренне сжатый как пружина. Прожекторы телевидения освещают собравшихся за столом президентов восьми республик и премьеров Украины и Армении, заменяющих первых лиц. Кресло справа от Горбачева, зарезервированное по установившейся традиции за Ельциным, не занято. Участники заседания щурятся от яркого света и на всякий случай молчат – приглашение телевидения было для них «сюрпризом».

Горбачев одновременно и с раздражением и с тайным облегчением смотрит на пустое кресло Ельцина, интересуется, нет ли от него новостей, и решает начинать, не дожидаясь его прихода. Тем более, что начинать надо с изменения повестки дня.

Главным «сюрпризом» Горбачева, ради которого он пригласил телевидение, было решение выступить с развернутой политической речью. Поскольку повесткой дня, разосланной накануне членам Госсовета, это не было предусмотрено, надо было прямо на заседании внести дополнительный пункт «О текущем моменте». Энергичное возражение со стороны Ельцина могло бы поломать весь сценарий.

Придвинув к себе подготовленный текст, Горбачев, уже не глядя на членов Государственного совета, обратился к согражданам.

М. Горбачев: – Мы в тяжелой ситуации, если не сказать – в тяжелейшей. У меня складывается впечатление, что мы слишком легко, без должной ответственности распорядились тем капиталом, который получили после путча и в результате решений, принятых на основе Совместного заявления руководителей республик. Тогда у всех нас возникла надежда, что с ситуацией можно справиться, ее можно взять в руки и уверенно повести страну по пути реформ к выходу из кризиса.

Тогда же мы особенно остро почувствовали недопустимость распада государства. Мы как бы заглянули за черту и увидели пропасть, в которую можем скатиться, если это произойдет.

Первые недели дружной работы усиливали эту уверенность. Люди, страна поддержали такой подход. Но вслед за первыми неделями снова начались проволочки, возобновились политические игры. В муках рождается Экономический договор. Страна задыхается, не имея ясности по этим самым главным вопросам. Все это очень опасно.

Я надеюсь, что Госсовет поддержит инициативу руководства РСФСР на ускорение реформ. Со своей стороны я подтверждаю общую направленность предложенных Борисом Николаевичем мер. Скажу откровенно, что у меня вызывает недоумение отсутствие ясности в этой программе в отношении Договора об экономическом сообществе и понимания необходимости самого тесного сотрудничества с другими членами экономического сообщества. Думаю, что этот вопрос принципиальный, так как ни сама Россия, ни тем более другие республики, действуя порознь, в одиночку не справятся с нынешней драматической ситуацией, не смогут избежать катастрофических последствий.

У меня была встреча с Борисом Николаевичем, откровенный обмен мнениями, и на мой прямой вопрос он твердо заявил, что Россия будет действовать в рамках экономического договора, более того, играть в нем инициативную роль. Сейчас, в сложной ситуации, в которой находится страна, мы не можем допустить, чтобы разрушался рынок, создавались барьеры, несогласованно вводились цены и так далее. Я должен прямо сказать: окукливание никого не спасет. Это иллюзия…

В момент, когда Горбачев перешел к оценкам просчетов, допущенных российским правительством, повторившим ошибки Рыжкова и Павлова, которые, объявив о предстоящем повышении цен, вызвали настоящую панику на рынке, в зал вошел Ельцин. Горбачев с видимым облегчением его поприветствовал, поскольку самые неприятные для российского лидера слова уже были сказаны, и продолжил…

М. Горбачев: – Мы не можем отпускать цены, не решив вопроса о монополизме отраслей, о сокращении госбюджета, не простимулировав предпринимателей, не сказав обществу, что не отказываемся от какой-то формы регулирования ряда продуктов, иначе весь процесс будет сорван. Ситуация такая, что может быть взрыв. Надо срочно заняться этим, иначе начнут штурмовать лавки кооператоров, предпринимателей, а затем и государственные магазины.

В Москве уже прорвалось. Люди выделили из высказываний Бориса Николаевича только одно – начинается освобождение цен. И уже за вчерашний день хлеба было продано 2500 тонн вместо обычных 1800 тонн. Идет бешеная скупка. Рынки пустеют: торговля попридерживает товар. Ажиотаж вокруг сберкасс. Надо четко очертить, кто как будет поступать…

Опираясь на сказанное, хочу призвать: сейчас нужна интенсивная работа по согласованию действий между республиками. Мы должны осознать, что, как и после путча, у нас времени в обрез… Если члены Госсовета меняют свою позицию, если мы отказываемся от того, с чем вышли на подготовку Союзного договора, тогда давайте определяться. Мы должны сейчас в Госсовете провести важный разговор, который дал бы импульс нашей дальнейшей совместной работе, и вести дело к быстрейшему подписанию Договора о Союзе Суверенных Государств…

Выступление Горбачева продолжалось около 40 минут. Услышав привычные начальственные интонации, которые большинству членов Госсовета доводилось слышать в этом же зале, когда он еще назывался залом политбюро, суверенные республиканские лидеры присмирели. Только Ельцин, пришедший с опозданием и недоумевавший как по поводу доклада Горбачева, так и юпитеров телевидения, сидел с откровенно недовольным выражением лица. Все молчали, но даже те, кто не смотрел на него, ждали его реакции.

Ельцин, наконец, ворчливым тоном заметил, что повесткой дня политическая дискуссия не предусмотрена. Однако, поскольку он опоздал, ему пришлось смириться с ответом Горбачева, сказавшего, что повестка дня была одобрена в его отсутствие. После этого Президент СССР предложил членам Госсовета высказаться.

Вновь наступило неловкое молчание. Откликнуться на просьбу Горбачева в присутствии недовольно насупившегося Ельцина значило занять его сторону в очевидном конфликте. Отказаться от обсуждения – выглядело переходом в лагерь российского президента. Ситуацию спас Назарбаев, который никогда не скрывал того, что в роли вожака он безусловно предпочитал Горбачева Ельцину. Не затрудняя себя длинной речью, он произнес несколько фраз о том, что двигаться надо быстрее, делать это всем сообща, и вообще «хватит топтаться на месте».

На этом общая дискуссия завершилась. Приличия были соблюдены, и речь Горбачева получила хотя бы частичную легитимацию со стороны членов Госсовета. Больше того, хмурый кивок Ельцина в ответ на ремарку Горбачева о том, что Россия, по заверению ее президента, не намерена действовать вразрез с Экономическим соглашением, явился как бы сигналом отбоя, разрядившим обстановку и подтвердившим, что выяснение отношений откладывается.

Горбачев решил далее не дразнить Ельцина и, удовлетворившись репликой Назарбаева, перешел от «текущего момента» к запланированному обсуждению доклада Явлинского о подготовке к ратификации республиками Экономического соглашения. Поставленная им для самого себя задача-минимум была выполнена: страна услышит его «установочную» речь и увидит на телеэкране внимающих ему членов Государственного совета. Это должно подтвердить, что политическая инициатива вновь находится в руках Горбачева.

Вдохновленный первой победой, Горбачев провел заседание уверенно и энергично. По итогам доклада Явлинского он сформулировал поручения союзному правительству, привел к общему знаменателю дискуссию о будущей структуре Межгосударственного экономического комитета, сухо поставил на место мэра Москвы Гавриила Попова, вставившего в свое выступление скабрезный анекдот. В течение всей этой части заседания Ельцин сидел молча, что позволяло Горбачеву отвоевывать дополнительные психологические очки, расширяя ореол своего лидерства.

После перерыва наступила очередь более тонкой и деликатной материи – предстояло обсудить дальнейшую судьбу армии, МИДа и органов поддержания порядка в структурах будущего Союза государств. Министр обороны маршал Е. Шапошников представил драматическую картину деградации Вооруженных сил, грозившую перерасти в острый внутренний кризис с непредсказуемыми международными последствиями…

Его выступление явно произвело на присутствующих то впечатление, на которое и рассчитывал Горбачев. Иррационализм стихийного распада национальной обороны приобретал не только очевидный для всех, но и крайне опасный характер, и даже только приобщавшиеся к государственной ответственности недавние партийные секретари не могли этого не понимать.

Неожиданно для многих, прервав свое многочасовое молчание, с решительной поддержкой министра обороны, а стало быть, и позиции союзного президента, выступил Ельцин. Подчеркнув, что он высказывает не только свое личное мнение, но и излагает официальную позицию руководства Российской Федерации, он заявил, что Россия не создает и не собирается создавать собственной армии, невзирая на возможные шаги в этом направлении со стороны других республик.

Б. Ельцин: – Мы не будем ни первыми, ни вторыми, ни третьими, ни четвертыми. И это ответ России на опасения тех, кто считает, что она может кому-то угрожать. Поскольку мы пытаемся, несмотря на все трудности, создать новое государство – Союз Суверенных Государств, оно, безусловно, должно иметь и единую армию – единые Вооруженные силы…

Ельцин закончил он свою пространную речь, официально подтвердив, что Россия не только никогда не пойдет на создание собственной армии, но и «призывает всех» объединить усилия для решения этого важного вопроса.

Горбачев никак не выдал своего ликования, хотя было очевидно, что Ельцин с присущей ему категоричностью изложил, в сущности, позицию союзного президента, и передал слово следующему оратору. У него были все основания испытывать удовлетворение от хода сегодняшнего заседания. Руководимый им государственный корабль впервые после августовской катастрофы, чуть было не отправившей его на дно, начал опять слушаться руля. Как показывало сегодняшнее заседание, ему удалось отладить и запустить даже такой сложный и капризный механизм управления, каким был, в сущности, совсем не приспособленный для этой функции Государственный совет. Ведь он объединял почти как в международной организации лидеров республик, провозгласивших себя по примеру России суверенными государствами.

И все-таки даже это нелепое подобие Совета Безопасности ООН, состоявшее из бывших членов политбюро, как оказывается, можно было заставить работать на его замысел. Всего лишь на одном заседании Горбачеву удалось заставить его служить декоративным фоном для его политического возвращения из заграницы и использовать Госсовет для того, чтобы остудить вожделения республиканских правителей в главной сфере национального суверенитета – безопасности.

Бросить вызов объединенной позиции министра обороны и двух президентов участники совещания, разумеется, не решились. Даже украинский премьер Витольд Фокин, несмотря на то что исход выборов президента на Украине и, стало быть, его собственная судьба оставались неясными, предпочел в этом вопросе торжественно солидаризироваться с позицией российского президента. Коньюнктурный девиз «Сейчас скажем так, а потом посмотрим», незримо проступал на многое слышавших стенах зала политбюро.

Оставалось разобраться с союзным министерством иностранных дел… Все головы вновь повернулись к Ельцину: он должен был дать ответ – будет ли продлена жизнь союзному МИДу или от него останется символический огрызок – одна десятая часть, о которой говорил Козырев? Интерес лидеров республик к позиции России в этом вопросе объяснялся, разумеется, не беспокойством за судьбу Панкина. При всей их неудовлетворенности тем приниженным положением в области внешней политики, в котором их держала Москва, они готовы были терпеть от союзного руководства то, чего не могли бы снести от российского. Во всяком случае, официально признать, что среди равных республик есть одна «более равная», чем все остальные, было бы для них неприемлемо.

Ельцин явно наслаждался такими минутами, когда его слово становилось решающим. В такие моменты он даже позволял себе быть великодушным. Вот и сейчас, под обращенными на него взглядами, он начал раздраженно критиковать союзный МИД: люди развратились, оторвались от собственной страны, недаром почти все посольства сделали «под козырек» перед путчистами… Пожурил он посольства и за то, что в своих телеграммах они часто пересказывают вещи, уже опубликованные в печати, поэтому, по его мнению, вполне можно было бы сократить не только дипломатов, но и шифровальщиков. В итоге делался вывод: надо идти на более радикальные решения.

Однако, сказав все это, Ельцин неожиданно закончил «отпущением грехов» МИДу, заявив, что он с уважением относится к дипломатам и считает, что польза от них есть. Главное же, российский президент развеял опасения союзного министра, сказав, что Россия «не рвется» создавать за рубежом свои посольства, потому что «считает деньги». Дипломаты облегченно вздохнули…

Рассуждения Ельцина, как и предыдущие его высказывания о единой армии будущего «общего государства», подтверждают, что всего лишь за месяц до встречи в Беловежской Пуще у него не было отчетливых намерений вести дело к стремительному разрушению союзных структур и отказу от подписания нового Союзного договора. Еще в начале ноября и даже позднее этого срока Ельцин вел себя как человек, следовавший общей стратегии, выработанной после августа совместно с Горбачевым… Что, разумеется, не означало, что такой же позиции придерживалось его окружение…

Заседание Госсовета подошло к завершению. На первый взгляд, оно ознаменовалось для Горбачева рядом серьезных приобретений, за которые, как ему казалось, на этот раз не пришлось платить принципиальными уступками. На заседании была достигнута договоренность о том, что вскоре члены Госсовета соберутся вновь для постатейного обсуждения проекта Союзного договора…

 

Ново-Огарево, 14 ноября 1991 года

В этот день состоялось очередное заседание Госсовета СССР. На этот раз оно началось едва ли не со скандала. Приехавший последним Ельцин хмуро вошел в комнату на первом этаже, где Горбачев собрал уже прибывших участников. Сам его вид не предвещал ничего хорошего.

Ельцин был взбешен поступившей к нему информацией о том, что Горбачев на пресс-конференции по поводу выхода своей книги якобы «проходился» по адресу российского руководства в связи с событиями в Чечено-Ингушетии.

– Раз вы критикуете Россию, – бросил он Горбачеву, – мы будем отвечать. Выходит, кончились наши новые отношения, которые продолжались всего три месяца после августа.

Горбачев опешил. Положение осложнялось тем, что отвечать Ельцину приходилось в присутствии собравшихся других республиканских лидеров. Те, почувствовав неуместность своего присутствия при «семейной сцене», один за другим выбрались из комнаты.

Горбачев постарался успокоить российского президента, сказал, что не имел в виду осложнять его жизнь. Больше того, он ведь постарался выразить поддержку его позиции в пользу сохранения целостности России и обещал в подтверждение своих слов показать стенограмму пресс-конференции. Ельцин, несмотря на примирительный тон президента, еще некоторое время не мог остыть. Ворчал по поводу «горбачевского» телевидения, которое-де постоянно повторяет его критические высказывания в адрес российского руководства, негодовал из-за того, что россиян дискриминируют в вопросах распределения дачных поселков и домов отдыха. Однако «пар был выпущен», и можно было открывать заседание.

Едва начавшись, дискуссия по тексту будущего Союзного договора забуксовала, уткнувшись в определение характера будущего государственного образования. Горбачев ратовал за «союзное государство», с новым центром, которому будут решением членов Союза отведены соответствующие полномочия.

Ельцин при поддержке Шушкевича неожиданно для остальных участников заседания, считавших, что они обсуждают первоначально согласованный текст, выступил против единого государства. В ответ на недоумение Горбачева он сослался на то, что в своих поправках указал на несогласие с единой для всего Союза конституцией.

Горбачев предложил сосредоточиться на этом главном пункте:

– Надо определить, что, собственно, мы будем создавать. Да, после августа договорились отказаться от федерации, но не ради того, чтобы вместо этого соорудить нечто бесформенное, аморфное.

Его активно поддержал Назарбаев:

– Надо подтвердить, что у тех, кто здесь сегодня собрался (за столом рядом с президентом съежившегося, как шагреневая кожа, Союза сидели представители семи республик), по крайней мере, есть намерение и воля образовать политический союз, с единой армией, территорией, границами. Если мы не сделаем этого, за нас это сделают другие, те, кто придет после или вместо нас. Давайте же хоть раз будем крепки не задним умом.

Противники Союза завели речь о конфедерации. В качестве примеров называлась и Швейцария, и Канада. Горбачев усиливал отпор:

– Если откажемся от единого государства, то получим нечто неопределенное, никого ни к чему не обязывающее, но и не особенно нужное. Даже международное сообщество предпочитает иметь дело с Союзом как с ответственным государством, хотя бы из-за ядерного оружия.

Он попробовал еще раз вернуть на стол сам термин «Союз», доказывая, что это наиболее приемлемая формула, ибо позволяет интегрировать все виды связей – федеративных, конфедеративных, даже ассоциативных. Закончил он решительно:

– В конце концов, определяйтесь сами. Я убежден, что нам необходимо сохранить союзное государство, иначе погубим дело и в стране, и в мире.

На этот раз Ельцин попробовал смягчить резкость постановки вопроса:

– Насчет того, что так считают за рубежом, вы драматизируете.

Горбачев был непреклонен:

– Если не удержим единое государство, я вам прогнозирую беду. Это главный вопрос.

В спор включился Шушкевич, который сказал, что у конфедерации могут быть единые вооруженные силы. Ельцин добавил к этому транспорт, космос, экологию.

Горбачев не отступал:

– Если не будет эффективных государственных структур, зачем тогда нужны президент и парламент? Если вы так решите, я готов уйти.

Ельцин запротестовал:

– Ну, это эмоции.

– Ничего подобного. Я себя и физически исчерпал. – С этими словами Горбачев совсем непохоже на «исчерпавшего» себя человека резко вскочил из-за стола. Чувствовалось, что он не отступит:

– Я не могу и не стану брать на себя ответственность за аморфное образование. Если президент вам нужен для свадьбы, чтобы об него ноги вытирать, – это не для меня. Стране требуется избранный народом сильный руководитель, способный уравновесить ту новую степень децентрализации, на которую мы сейчас переходим. Уверен, что в народе нас поддержат. Повторяю, у меня нет амбиций претендовать на эту должность.

Повернувшись к Ельцину, Горбачев подался к нему всем корпусом, как при теннисном ударе:

– Поймите, Борис Николаевич, во что нас втягивают те, кто предлагает России сбросить всех и пойти вперед в одиночку.

Имелся в виду, очевидно, все тот же Бурбулис с его пресловутым меморандумом о скорейшем оформлении подлинной государственности России в качестве основного правопреемника СССР.

Даже Ельцину было трудно противостоять такому напору. Или, может быть, он просто еще не был готов прилюдно «бросить перчатку»… Кроме того, и соотношение сил и, соответственно, голосов (в отсутствие Кравчука) было явно не в его пользу – на одного Шушкевича перед лицом сплоченного среднеазиатского фронта, возглавляемого решительным Назарбаевым, надеяться было трудно.

Так или иначе, но Ельцин примирительно пробурчал:

– Я не поддерживаю экстремистов. Давайте честно напишем – конфедеративное государство.

Это была явная импровизация, но она подтверждала, что на сегодняшнем заседании и он ищет компромисса.

Уловив тень слабости в его позиции, Горбачев немедленно решил усилить свою:

– Я готов идти до последней черты – мне уже все равно. Просто я руководствуюсь принципами, а вы тем, что «скажет Марья Алексеевна». Поймите, государство – это не просто союз суверенитетов. Оно имеет свои особенности. Да и наш мир сформировался не за последние десять лет.

Он вновь и вновь повторял, что центр необходим для того, чтобы обслуживать общее оборонное пространство, выполнять стратегическую миссию, проводить согласованную, единую внешнюю политику, а не «8-10 разных политик», толкать страну к рынку.

– Мы ведь уже убедились, что экономический договор без политического не будет работать. Попомните мое слово, – предостерегающе поднял он руку, – вольготность обернется бедой. Я не стану отвечать за рыхлое, никого ни к чему не обязывающее формирование, за богадельню. Особенно в переходный период.

Он говорил в этот раз как никогда убежденно, и все поняли, что его угроза уйти, оставив их друг перед другом с ворохом нерешенных проблем, к которым они плохо представляли, как подступиться, была вполне реальной.

Неожиданно Ельцин проговорил:

– Не знаю, может быть, Вы и правы.

Это прозвучало как предложение компромисса. Принимая его, Горбачев уже примирительно, как о прошлом инциденте, сказал:

– Удивлен я, Борис Николаевич, как ты меня подвел. – И тут же предложил компромисс со своей стороны: – А может быть, и вправду обойдемся без единой конституции…

Оживились сидевшие до этого безмолвно приглашенные на заседание юридические эксперты – академик Владимир Кудрявцев и профессор Вениамин Яковлев.

– Развернутый Договор об образовании государства и Декларация прав человека вполне могут быть заменой конституции, – сказал академик.

– Конфедеративное государство – это уже компромисс, заметил профессор, хотя в глубине души понимал, что это компромисс права с политикой.

Горбачев, уже с великодушием победителя, постарался закрепить Ельцина на пока еще скользкой платформе компромисса:

– В договоре надо найти способ поддержать целостность России и ее руководство в спорах с автономиями (это было уже его ответное извинение за вмешательство в чеченский кризис). Если в России проиграет Ельцин – проиграем все, ведь мы повязаны одним проектом.

Удовлетворенный реверансом в его сторону, Ельцин напомнил об Украине:

– Надо бы что-то для них предусмотреть, какую-то возможность присоединения. Ведь если они создадут свои вооруженные силы и свою валюту, то уже не вернутся.

– А в конфедерацию Украина бы пошла, – мечтательно протянул Шушкевич.

Он же предложил еще более гибкий компромисс:

– Давайте начнем с конфедерации, а потом доведем ее до федерации.

Ему тут же возразил Назарбаев:

– Колебания Украины – это дополнительный повод всем остальным объединиться.

На перерыв разошлись с двумя вариантами формулировки. Одна была представлена Ельциным, вторая – Горбачевым. При перепечатке помощники догадались снять упоминание об авторстве и обозначили их, как на конкурсе, анонимно: номер 1 и номер 2 – для того чтобы избежать нового конфликта самолюбий.

Смысл компромисса был очевиден – единое конфедеративное государство (по Горбачеву), лишенное единой конституции (по Ельцину).

Обед проходил в застекленной веранде на втором этаже. Официанты разнесли блюда без особых деликатесов, но добротные и обильные. Желающие могли налить себе водки, коньяку. В центре стола сел М. Горбачев, рядом – руководители России, Украины, Белоруссии, союзного правительства и Верховного Совета СССР, затем – остальные гости. Разговор все больше становился общим, с шутками и тостами. Горбачев часто пользовался такими перерывами, приглашал отобедать, когда накал страстей был особенно велик. Непримиримые стороны во время обеда добрели, соглашались или, по крайней мере, делали вид, что соглашаются…

Во время обеда, прослушав зачитанную самим Горбачевым стенограмму его высказываний о Чечне и убедившись, что подвоха не было, Ельцин окончательно успокоился и даже пришел в хорошее расположение духа:

– Смотрите, как плохо начали и как хорошо заканчиваем, – сказал он, как бы сам изумляясь этому.

После уточнения компромиссной формулировки дело действительно пошло быстрее. Не без дискуссий, но и без ожесточенных споров договорились по остальным принципиальным вопросам: об избрании президента не парламентом, а гражданами будущего Союза (через выборщиков); о двухлетнем парламенте, с депутатами, избираемыми от территориальных округов, а не только от республик; о правительстве и даже о столице (которую первоначально авторы российских поправок хотели окрестить «местом пребывания» центральных органов) и т. д. Задержались дополнительно на вопросах избрания председателя парламента и вице-президента. Последнего Ельцин категорически потребовал «убрать»:

– Не могу думать об этой должности после Янаева.

Что касается председателя парламента, оговорил:

– Только надо подбирать такого, чтобы не предавал.

Горбачев парировал:

– Даже у Христа среди апостолов нашелся один предатель.

Поскольку за ново-огаревским столом апостолов было семь, все молчаливо решили исходить из того, что тринадцатого среди них нет.

Условились даже о том, что участие в будущем политическом Союзе должно быть сопряжено и с экономическими выгодами. Тут же конкретизировать эту формулу решил сам российский президент.

– При заключении экономического соглашения мы подсчитали, что в пересчете на мировые цены взаимных обязательств между Украиной и Россией разница в нашу пользу должна составить 80 млрд. долларов. Если Украина согласится войти в Союз – можем этот должок забыть, если нет – пусть платят, – сказал он и ухмыльнулся, довольный произведенным эффектом.

Это уж точно не походило на игру и на попытку успокоить возможные опасения союзного президента, да и членов Госсовета относительно истинной приверженности российского лидера идее союза. Он выглядел и вел себя как его безусловный сторонник и защитник. Быть может, он не исключал в ту пору возможности продлить сотрудничество с Горбачевым или, наоборот, исходил из того, что у Союза скоро будет новый – и почему бы не российский? – президент. Скорее же всего, в этой богатырской фигуре умудрялись сосуществовать, может быть, даже конфликтуя друг с другом, как это свойственно многим русским натурам, противоположные характеры, совсем разные личности, каждая из которых тем не менее была истинной.

Б. Ельцин (воспоминания):

– В Ново-Огареве Горбачев все время не успевал за ситуацией. Она все время его на шаг опережала. Он шел на уступки, которые до августа всем казались бы немыслимыми. Он согласился на то, чтобы будущий союз стал конфедеративным государством. При этом сохранялся сильный центр, определявший вопросы обороны, часть финансовых вопросов. Оставался единый президент. Он выступал гарантом соблюдения договора, представлял союз суверенных государств (ССГ – это был вариант новой аббревиатуры бывшего СССР) в отношениях с зарубежными странами. В центральном правительстве сохранялся пост премьер-министра. В Москве должен был работать двухпалатный парламент.

Атмосфера на ново-огаревских заседаниях в октябре-ноябре сильно отличалась от той, которая царила до путча. Если раньше подавляющее большинство глав республик не смели спорить с Президентом СССР, и даже где-то осуждали меня за «чрезмерный радикализм», то теперь они сами уже бросались на Горбачева, не давая мне и рта раскрыть.

Параллельно шел активный процесс в республиках – с объявлениями государственной независимости, с выборами президентов. Все мечтали поднять свой собственный статус, все хотели стать равноправными членами ООН…

В течение дискуссии Горбачев часто вставал из-за стола, расхаживал по залу. Однажды в волнении он даже повалил портфель с ядерными кодами, как обычно стоявший на расстоянии вытянутой руки от него.

Обсуждение шло к концу. Договорились внести в текст согласованные поправки и направить договор на рассмотрение парламентов. По предложению Шушкевича условились собраться еще раз, чтобы парафировать текст и тем самым взять на себя обязательства защищать его своим авторитетом перед парламентариями.

Зашла речь о сроке подписания договора. Все согласились провести его до конца года.

Назарбаев, намекая на ГКЧП, пошутил: – Только давайте на этот раз никому дату не называть.

Присутствующие вежливо, но натянуто улыбнулись…

С. Шушкевич (воспоминания): – В Ново-Огареве Горбачев буквально заставил нас, руководителей республик, согласиться с «мягкой», ничего не значащей формулировкой Союзного договора. Она не вела ни к чему, кроме как раздражению глав государств и Верховных Советов.

Когда я в Минске на сессии Верховного Совета зачитывал придуманную горбачевскими придворными юристами формулировку, меня почто засмеяли: «Вы что, словарей не читали?.. Как вы можете нести такую нелепицу?!» Я и сам прекрасно понимал, что это полная чушь.

После еще одного перерыва, уже поздно вечером, обсудили структуру МЭК и общими усилиями упросили Б. Ельцина продлить жизнь нескольким союзным министерствам (в их числе министерству финансов и министерству экономики) на две недели хотя бы для подготовки чрезвычайного бюджета (их существование должно было прекратиться на следующий день). Ельцин с видимым неудовольствием согласился на «последнюю отсрочку»:

– А то они потом все реанимирутся.

Когда после окончания заседания его участники начали спускаться по лестнице, внизу их ждал еще один горбачевский «сюрприз» – изголодавшаяся по новостям пресса, за которой угадывалась истомившаяся от неопределенности страна.

Безымянная страна, желавшая услышать от восьмерки лидеров, как ей впредь называться – Союзом, Содружеством, Конфедерацией или каким-нибудь еще менее понятным ей термином.

Горбачев приемами умелого пастыря завел всю великолепную семерку в зал с сияющими прожекторами телекамер. Отвечать на первый вопрос он предоставил Борису Николаевичу.

Оставшись один на один с требовательно смотревшей и слушавшей его страной, Ельцин торжественно возвестил: – Трудно сказать, какое число государств войдет в союз, но у меня твердое убеждение, что Союз будет!

Назарбаев: – Республика всегда стояла за сохранение Союза, безусловно, не того, который был, а союз, который реально сегодня существует, это союз суверенных государств – самостоятельных и равноправных. Я на этой позиции стою, выражая мнение большинства населения Казахстана. Каким будет этот союз в конечном счете – конфедеративным или каким-то другим, покажет будущее.

Шушкевич: – По моему убеждению, вероятность образования нового союза существенно возросла. Я думаю, что союз будет.

Акаев: – Присоединяюсь к коллегам. Я полон уверенности – союз будет.

Мурадов (Председатель Верховного Совета Туркменистана): – На состоявшемся на днях заседании Верховного Совета все депутаты высказались за то, чтобы наша республика была в составе Союза Суверенных Государств.

Искандаров (заместитель Председателя Верховного Совета Таджикистана): – Наша республика с самого начала была за Союз. После сегодняшнего заседания появилась уверенность, что он будет.

Итоги подвел радостно оживленный Горбачев: – Достигнута договоренность в главном: будет государство – субъект международного права. Однако у будущего ССГ (останется именно такое название) не будет своей конституции. Ее заменит сам договор о Союзе Суверенных Государств. Прорабатываются вопросы гражданства – оно также будет союзным. У Союза будет свой парламент – двухпалатный, а также правительство. Что же касается Межгосударственного экономического комитета (МЭК), то он будет действовать на переходный период в качестве правительственного органа. В правительство ССГ помимо премьер-министра войдут его заместители и министры союзных ведомств, которые сохраняются по условиям нового договора.

На Госсовете основательно обсуждался и вопрос о том, какой будет роль республик и каким станет новый центр. Здесь ожидается огромное перераспределение полномочий. Республики категорически против того, чтобы под давлением тех или иных обстоятельств реанимировать старый центр. Я разделяю такую позицию, но при одном условии: новое государство должно располагать эффективными властными функциями и полномочиями.

У ССГ будет и свое высшее должностное лицо – Президент, предусматривается также и институт вице-президентства. Президент ССГ будет избираться гражданами республик, входящих в Союз.

Конечно, все эти вопросы пока рассматривались лишь при первом приближении. Работа над ними предстоит еще большая. Ведь нынешний проект Союзного договора о тот, который был готов к подписанию 20 августа, кардинально отличаются друг от друга. Но в принципиальном плане многие основополагающие пункты нового договора обсуждены и согласованы. Члены Госсовета соберутся еще раз для обсуждения остающихся проблем.

На вопрос корреспондента ТАСС, когда состоится следующее заседание Госсовета по этому вопросу, Горбачев ответил: «Точная дата заседания еще не определена».

На вопрос корреспондента «Известий», каковы возможные сроки заключения договора об ССГ, последовал более пространный ответ Горбачева: «У нас у всех желание двигать этот процесс насколько возможно быстрее. И вместе с тем нельзя торопиться. После следующего заседания Госсовета пойдет основной процесс, который можно будет раскладывать по времени. Но главное – не потерять темп и не увязнуть в политических баталиях. Проект договора предстоит рассмотреть и Верховным Советам республик. Если они его одобрят, то он вступит в силу сразу после подписания договора полномочными делегациями…»

Уже после окончания пресс-конференции кто-то сказал, не обращаясь персонально ни к кому:

– Не очень-то хорошо звучит новое название государства – ССГ. Может быть, оставить старое?

Ельцин, тряхнув шевелюрой, энергично парировал:

– Ничего, привыкнем!

 

Москва, Кремль…

Остынем от эмоций. Отдохнем от бесконечных бесплодных дискуссий и хитросплетений политических интриг. Попытаемся понять – за что бились? Что было целью Ельцина, который с таким упорством выталкивал из Кремля Горбачева, отлично сознавая при этом, что «побочным результатом» станет развал Союзного государства? Пройдемся по кремлевским залам и коридорам – роскошной декорации одной из величайших драм XX века.

Временная резиденция

До российского президента в 14-ом корпусе Кремля сидели председатели Президиума Верховного Совета СССР – Брежнев, Подгорный, Лукьянов. Интерьер при них, как рассказывают, был довольно скучный: голые стены, громоздкая мебель, казенные сувениры.

Привлеченным специалистам, особенно итальянским, пришлось немало потрудиться, чтобы стереть следы казарменного прошлого. Помимо денег и пота, потребовалось большое количество дорогих материалов: ценные породы дерева, цветные металлы, мрамор, хрусталь, малахит и яшма немыслимых цветов и оттенков. Потолки расписывали вручную, мебель делали по старинным образцам, живопись и скульптуру подбирали в запасниках Третьяковки. Результат, по свидетельству очевидцев, превзошел все ожидания.

По центру президентского этажа проходит длинный коридор, застланный красным в крапинку ковром, по которому одиноко прохаживается сотрудник президентской службы безопасности. Стены обиты зеленой материей и увешаны произведениями живописи, представляющими все разнообразие жанров: пейзажи, батальные сцены, библейские и светские сюжеты, городские виды. В ряде картин угадывается кисть Айвазовского, Саврасова, Верещагина, но особенно запоминается картина Смирнова «Утренний выход византийской царицы к гробницам своих предков», датированная 1887 годом.

Картины и другие произведения искусства, украшающие резиденцию Ельцина, подбирались Ильей Глазуновым, который осуществлял общее художественное руководство всеми ремонтно-реставрационными работами на президентском этаже.

Примерно в середине коридора, сразу за постом охраны, вход в секретариат, из которого через одну дверь можно попасть на левую половину президентских апартаментов, через другую – на правую. Обе половины представляют собой несколько кабинетов и залов, сообщающихся по принципу анфилады.

Левую половину открывает официальный представительский кабинет президента. Он выдержан в зеленых тонах, позитивно влияющих на психику: стены обиты темно-изумрудной материей с золотистым узором, в тон – ковер и шторы, потолок расписан бледно-зеленой и белой красками, по углам живописцы нарисовали шлемы и мечи. В интерьер удачно вписана кожаная мебель салатного цвета, хрустальные многоярусные люстры и позолоченные канделябры.

Белая с золотом декоративная арка разделяет помещение на две части. В первой под изображением императрицы Екатерины Великой, окруженной подданными, стоит небольшой круглый столик. За ним президент принимает первых лиц страны. Иногда он разговаривает с ними в стороне, за овальным столиком, стоящим по другую сторону арки – это зависит от настроения.

В глубине официального кабинета – рабочий стол президента. На нем царит идеальный порядок, ни одной бумажки, ни одного лишнего предмета – только Конституция Российской Федерации в темно-красном бархатном переплете с золотым тиснением, послание Федеральному Собранию, Российский статистический ежегодник, настольная лампа с зеленым абажуром, малахитовый чернильный набор и полудрагоценный камень – зодиакальный камень президента.

Рядом на приставном столике выставлено множество телефонных аппаратов спецсвязи и пульт прямой связи президента с особо важными лицами. За спинкой президентского кресла располагается Государственный флаг Российской Федерации. Из дорогих деталей обстановки запоминаются бронзовые бюстики императрицы Екатерины и Петра I, стилизованного под римского императора, а также макет фрегата.

При новом хозяине полностью обновилась кабинетная библиотека. С полок исчезли тома В. И. Ленина и материалы парт-съездов, их место заняла историческая литература: собрания Соловьева и Ключевского, книги юриста Кони, «Памятники русского права». Есть также «Всемирная география», «Вселенная и человечество», словарь Даля и Большая советская энциклопедия. По словам секретаря президента, книги подобраны по списку, составленному лично Борисом Николаевичем, и регулярно используются им в работе.

За официальным представительским кабинетом следует рабочий кабинет Президента, исполненный в синих тонах. Здесь, помимо стола, вешалки, теле– и видеоаппаратуры японской работы, стоит конторка – «пюпитр». Президент, подобно Хемингуэю и Толстому, любит работать стоя.

У Бориса Николаевича богатая видеотека, в основном документальная. На пленке запечатлены визиты президента, например, в Финляндию и Екатеринбург, сцены августовского путча, трудовые будни. Две полки в рабочем кабинете заставлены томиками «Записок президента». У хозяина офиса бывает много гостей, а книга, как известно, лучший подарок.

Миновав небольшой предбанник, в котором расположены «удобства», попадаешь в комнату отдыха. Она выполнена в мягких золотистых тонах, располагающих к размягченности и компромиссу. Комната невелика, большую ее часть занимает стол, сервированный столовой посудой. Сюда президенту подают обед, а нередко и ужин. Естественно, есть стул (глава государства нередко кушает в одиночку), а также горка с коллекцией «гжели». В углу – небольшой японский телевизор.

Главное украшение комнаты – икона Казанской богоматери – подарок Патриарха. Две другие живописные работы принадлежат кисти Ильи Глазунова – это портрет покойной матери президента Клавдии Васильевны Ельциной и пейзаж с церквями.

Из столовой – выход в овальный холл, отделанный мореным дубом и украшенный позолоченным орнаментом. Дверь из холла ведет на лестничную площадку к спецлифту, который поднимает президента к месту работы. Преступив порог холла, Борис Николаевич может лицезреть себя в полный рост в зеркальной стене напротив. Под зеркалом стоит журнальный столик, на нем – фотопортрет президента, говорящего речь.

Через третий выход из холла можно попасть в подсобные помещения резиденции, где располагаются служба охраны, кабинет личного врача президента, спортзал с тренажерами и пищеблок.

Вернемся в исходную точку нашей экскурсии и пройдемся по залам, расположенным по правую сторону от секретариата. Их три. В первом, самом вместительном и роскошном зале собираются Президентский совет и Совет безопасности.

Некоторое представление об этом помещении граждане имеют благодаря телерепортажам. Это большая прямоугольная комната, в правом углу которой, у входа, стоит трибуна, а по центру во всю длину тянется огромный стол, инкрустированный светлой палево-желтой яшмой. Президент, естественно, занимает место во главе стола, для помощников и приглашенных предназначены столики на двоих. Всего в этом зале могут заседать до 58 человек.

Далее – зал аудиенций. В президентском окружении его называют «залом боевой славы». На стенах гравюры и картины, запечатлевшие победы русского оружия, на потолке изображены элементы военной экипировки, в двух книжных шкафах – литература о жизни и деятельности великих российских полководцев Суворова, Кутузова, Лазарева, Нахимова, Ушакова, Жукова, тома Истории Великой Отечественной войны… Невдалеке от стола переговоров, рассчитанного на десять мест, установлен Государственный флаг России.

Обстановка третьего зала (для встреч «тет-а-тет»), напротив, камерная. Декоративный беломраморный камин, ореховый столик с инкрустацией, пара кресел, пейзажи. Здесь обычно встречаются президент, его визави и переводчик.

Из этого последнего кабинета дверь выходит в коридор, и маршрут по президентским покоям завершается. Остается лишь напомнить, что осмотренная обитель – временное пристанище Президента.

Главная резиденция

Главная резиденция Президента России находится в здании бывшего Сената (1 корпус Кремля). В послереволюционное время это здание капитально ни разу не ремонтировалось. В 1934 году при Сталине провели некоторую реконструкцию. Ремонт, чисто косметический, проходил в 1974 году при Брежневе.

Как считают проектировщики, со временем этому уникальному сооружению был нанесен огромный ущерб. Без учета архитектурных особенностей устанавливались многочисленные перегородки, в результате чего помещения утратили привлекательность. К тому же конструкции, выполненные из некачественных материалов, обветшали. В ходе ремонта перегородки разрушили и выбросили на свалку, очистили потолки и стены. И внутренний вид сводчатых этажей постепенно приобрел свой первозданный вид, в них проступили черты раннего классицизма.

При реставрации, как внутри, так и снаружи, использован белый камень, мрамор, цветные металлы. Как и во временной резиденции президента, здесь много светлого, теплого, золотистого… На объекте работали тридцать фирм, в том числе швейцарские, итальянские, австрийские. Все выполнено по высшему разряду и в срок.

Стиль раннего классицизма соблюден не только при оформлении интерьеров дворца, но и в подборе мебели: столы, стулья, кресла, диваны, шкафы – все приближено к образцам времен Казакова. Меблировка, разумеется, новая, с иголочки, выполненная из благородного дерева по чертежам старых мастеров. То же – и с хрустальными люстрами. Их восстанавливали специалисты, которые реставрировали дворцы в Санкт-Петербурге.

С восемнадцатого века сохранились два помещения. Первое – бывший Екатерининский зал, довольно вместительный, который при Советской власти переименовали в Свердловский. Нынче ему вернули прежнее название. Он находится на втором этаже. При генсеках там в основном проходили награждения. Теперь в нем устраиваются государственные приемы, проводятся переговоры на высшем уровне. Для этих целей зал пришлось облагородить: убрать ряды кресел, которые делали его похожим на кинотеатр, настелить полы из ценных пород дерева, освежить стены и купол.

Вокруг Екатерининского зала идут колонны, каждую из которых украшает двуглавый орел. В советские времена они были закрашены под общий белый фон и прикрыты портретами. Сегодня золотые орлы восстановлены в правах. Громоздкие деревянные кресла членов политбюро вынесены и заменены на итальянскую мебель, в кратчайшие сроки изготовленную по спецзаказу.

Украшение зала довершают две скульптуры: бронзовая статуя «Россия» работы скульптора А. Бичукова (она установлена там, где раньше возвышался бюст В. И. Ленина), напротив – статуя «Правосудие».

В целости и относительной сохранности остался еще один зал – Овальный, где когда-то проходили заседания Совмина СССР. Сегодня в нем оборудован парадный кабинет президента России.

Знакомство с президентской частью дворца начнем с приемной президента – красивого зала с декоративным камином (в президентском кабинете камин настоящий, действующий). Когда-то здесь был кабинет Поскребышева, секретаря Сталина.

От приемной берет начало анфилада залов. Сначала – красный Посольский, предназначенный для вручения верительных грамот. Затем – Малая гостиная, выполненная в успокаивающих светло-голубых тонах. Следующий зал – розовый Каминный, где в непринужденной обстановке у камина проходят фуршеты и неофициальные встречи. Следом за Каминным – торжественный Банкетный, украшенный зеркалами. Здесь за большим прямоугольным столом на шестнадцать мест проходят торжественные обеды на президентском уровне.

В наследство от Казакова достались две угловых парадных лестницы, которые проходят внутри здания. Им ныне отведена представительская функция.

Разумеется, реконструкция не ограничилась улучшением «классического наследства». В резиденции оборудованы новые залы – для вручения верительных грамот, проведения встреч, обедов. Два-три помещения, находящиеся на разных этажах, специально предназначены для выставок работ русских художников, произведений народного творчества, старинного оружия и орденов.

Так выглядит парадная часть президентского дворца. Что же касается деловой, здесь особый интерес вызывают рабочие апартаменты главы государства.

Рабочий кабинет президента, который, как и прежде, размещен на втором этаже, будет небольшим: площадь его составит где-то 100 квадратных метров. Кстати, примерно таких же размеров был царский кабинет в Большом кремлевском дворце. И в остальном деловая часть резиденции традиционна: небольшая приемная, где работают президентские секретари, комнаты для охраны, ближайших помощников.

Рядом с кабинетом президента кабинет его личного врача, комната отдыха, президентская столовая. У главы государства будет комната с душем и ванной, куда он сможет погружаться в жаркие дни, а также спортзал, где на выбор президента установят необходимые ему тренажеры.

В главной президентской резиденции обустроена целая анфилада залов – для заседаний Президентского совета, Совета безопасности, правительства. Есть и «узкоспециализированные» кабинеты для совещаний по вопросам обороны, медицины, культуры. Каждый такой «рабочий участок» оборудован компьютерами и комплексом самых современных средств связи.

В последние годы жизни В. И. Ленина, когда он уже был серьезно болен, по рекомендации врачей на крыше этого здания оборудовали небольшую застекленную площадку. В резиденции Президента России таких площадок не будет. Вместо них сделаны несколько небольших зеленых уголков для эмоциональной разгрузки.

Третий этаж дворца – жилые помещения и зона отдыха. Здесь находится камерный театр приблизительно на пятьдесят мест, выставочные залы, личные апартаменты Президента, которые включают спальню, домовую часовню, небольшой кабинет, личную библиотеку.

Апартаменты рассчитаны на всю семью Президента. На женской половине тоже есть гостиная, спальня с кроватью под балдахином, тренажерный зал, ванная комната с джакузи.

Как и президент США, президент России заимел свою лужайку. Она находится во внутреннем дворе здания. Там же оборудован парадный подъезд, где, как предполагается, глава государства после полного выздоровления будет встречать высоких гостей.

Во время конференции «семерки» в апреле 1996 года главы ведущих мировых держав прошлись по свежеотреставрированным залам и единодушно поздравили Президента России. Гости не без зависти отметили, что главная резиденция президента России по своим размерам, комфортности и качеству отделки значительно превосходит как американский Белый дом, так и Елисейский дворец в Париже.

 

Москва, ноябрь 1991 года

Несколько дней после ново-огаревского заседания Горбачев не мог остыть. Он с подробностями рассказывал о всех его перипетиях тем членам своего окружения, которых не было на заседании, как бы вновь переживая драматические моменты борьбы.

– Я был совершенно спокоен, – говорил он своим помощникам. – Я не боялся ничего потерять и поэтому чувствовал себя свободным от любого давления. Я следовал только своей убежденности и сказал им это. Сказал, что они не свободны, раз оглядываются на чужие мнения, на чьи-то настроения и амбиции. И они поняли, что я действительно уйду, если они не примут мои аргументы.

Я согласен строить любой Союз – федеративный, конфедеративный, какой хотите, но строить, а не разваливать. И когда они поняли, что я говорю всерьез, то растерялись и сразу потребовали перерыва…

Горбачев, по-видимому, искренне наслаждался новым для него ощущением свободы. Ощущением человека, бескомпромиссно поставившего на карту свою судьбу ради достижения цели. Было видно, что после долгих лет политического лавирования, тактических маневров, приспособления и подчас двусмысленных компромиссов, он с немалым опозданием открыл для себя наслаждение от свободно высказанных слов и с изумлением констатировал, что риск и прямота могут иногда принести больше результатов, чем хитроумные политические маневры.

Своими впечатлениями от недавнего заседания Госсовета Горбачев широко делился с зарубежными гостями, посещавшими его в эти дни. В беседе с министром иностранных дел Индии Соланки он сказал:

– У нас была трудная дискуссия, но в конце концов все пришли к мнению о необходимости строить единое государство с общим экономическим пространством, территорией, гражданством. На страну надвигается самый трудный 1992 год, в течение которого надо будет во что бы то ни стало удержать ситуацию…

Встреча с индийским министром, как и последовавший за ней визит эмира Кувейта дали ему возможность не только обратиться к руководству этих стран с очередным призывом оказать Советскому Союзу посильную помощь, но и подтвердить постоянство советской внешней политики, по крайней мере пока он несет за нее ответственность.

Как обычно в ходе подобных встреч, Горбачев разговаривал наполовину сам с собой:

– В нашей перестройке одновременно сошлись три различных процесса – реформирования отношений собственности за счет разрушения государственного монополизма и включения действия нормальных экономических стимулов; политической реформы, заменяющей монопольное господство компартии на демократическую плюралистическую систему, основанную на уважении и защите прав человека; и, наконец, трансформации унитарного многонационального государства в свободный, добровольный союз народов, реализующих свое право на самоопределение и суверенитет.

В каждой из этих «мини-революций» наблюдается игра политических страстей и столкновений интересов, проявляют себя сторонники крайних взглядов. Для того чтобы если не примирить их, то хотя бы удержать от столкновения, требуется все искусство Иисуса Христа… или, если хотите, Аллаха, – сказал он, вспомнив о собеседнике, кувейтском эмире. – Трудно идут эти процессы, даже тяжело, – неожиданно пожаловался Горбачев и тут же, преодолев минутную слабость, патетически закончил: – Зато для политиков это время ответственности и поступков!

Гости с почтением выслушивали его исповедальные высказывания, выражали восхищение «героическими усилиями по спасению Союза», солидаризировались с позицией центральной власти, осуждали сепаратистов. Эмир высказал убежденность в том, что рано или поздно республики поймут, что отделение от Союза не в их интересах. Чтобы не поощрять сепаратистских тенденций в отдельных среднеазиатских республиках, он обещал Горбачеву воздержаться от поездок в этот регион.

Перед лицом такой по-восточному пылкой демонстрации солидарности Горбачев расчувствовался и сказал, что готов разделить сожаление, высказанное президентом Сирии Хафизом Асадом, что киевский князь Владимир при выборе религии для своего будущего государства не остановился на мусульманстве. Придя в хорошее расположение духа, он на ходу сымпровизировал сцену, в которой князь со своими мусульманскими гостями уже собрались было торжественно отпраздновать заключение духовного союза и перешли в трапезную, где были накрыты столы. Но тут внезапно выяснилось, что Коран запрещает спиртное. Князь Владимир немало сконфужен, но тем не менее твердо заявил, что его народ не примет такую религию. Так расстроилась «сделка тысячелетия»…

Прощаясь с эмиром, Горбачев многозначительно произнес:

– Приветствую ваше желание видеть Советский Союз единым государством. Думаю, это произойдет раньше, чем вы создадите единое арабское…

Неужели угадал?

Выиграв важный для него раунд борьбы на Госсовете, Горбачев принял неожиданное решение – закрепить его результаты поездкой по стране. Непосредственным толчком, по-видимому, стал пришедшийся на этот период официальный визит Ельцина в Германию. Представляя себе, насколько легко будет российскому президенту заполнить собой телеэкран и сводки новостей, и заранее завидуя ему, Горбачев решил поквитаться с ним его же оружием – поездкой «в глубинку».

К тому же перед решающими боями за Союз ему хотелось проверить температуру в обществе, выяснить на местах отношение людей к его программе обновления, к реалиям рыночной экономики и самое главное – к нему самому. Это была первая «пристрелка» к будущей избирательной кампании по выборам президента, в результате которой он надеялся наконец получить недостающий ему общенародный мандат, позволявший разговаривать с Ельциным и другими республиканскими лидерами «на равных».

Маршрут был избран не из легких – сердцевина Сибири (Иркутск и Байкал), Киргизия, возглавляемая неординарным демократическим лидером Аскаром Акаевым. Решение о поездке было принято настолько стремительно, что с программой первого дня пребывания в Иркутске Горбачев знакомился уже в самолете.

В этой поездке он намеревался вести себя и выглядеть по-новому. Вот почему впервые на борт президентского самолета были приглашены журналисты, не сразу поверившие своей профессиональной удаче.

Ночной полет в Сибирь был долгим. Вскоре после взлета журналистов пригласили в президентский салон. Именно тогда в двухчасовой исповедальной беседе Горбачев произнес слова, которые могли бы стать девизом его уникальной политической карьеры:

– Совесть моя чиста. Впервые в истории страны была предпринята попытка ее цивилизованно очеловечить… Главное – это то, что этап разрушения закончился, демократы взяли верх. Теперь более ответственная и трудная задача: созидание.

И начал перечислять: надо сделать первое, второе… четвертое…

Один из журналистов удивленно спросил:

– Где же вы это все хотите сказать?

Горбачев помолчал, потом неожиданно грустно усмехнулся и ответил:

– А нигде…

В один из таких откровенных разговоров Горбачев вспомнил свою недавнюю встречу с президентом США. Буш засыпал его вопросами:

– Каковы реальные шансы, что Ваш замысел удастся осуществить? Как надо расценивать действия Украины? Как воспринимать последнюю речь Ельцина о сокращении в десять раз общесоюзного МИДа? Не собирается ли он подрезать Вам крылья?

Горбачев ответил на вопросы вопросом:

– Скажите, Джордж, вы восемь лет были вице-президентом, четвертый год на посту президента. Все это время мы с Вами знакомы. Был ли за эти годы хотя бы один случай, когда бы я дал слово и не сдержал его?

Буш ответил сразу, без колебаний:

– Нет, ни разу.

Горбачев удовлетворенно кивнул и закончил:

– А вот мне во взаимоотношениях с республиканскими лидерами нередко приходится сталкиваться с обратным. Такова специфика момента, который мы переживаем…

Он многое рассказал о себе в ту ночь журналистам и под конец беседы на вопрос, как относится к его работе мать, ответил:

– Наверное, как любая мать на ее месте. Она мне не раз говорила: «Зачем ты связался со всем этим…»

Встречи с журналистами во время многочисленных переездов и перелетов создавали у Горбачева ощущение, что через них он постоянно говорит со всей страной. Но это было уже не так. Его выступления перед рабочими, депутатами и военными в Иркутске, учеными и чабанами Кыргызстана едва достигали Москвы и в куцем, лаконичном виде излагались газетами. Пресса не скрывала подозрительного отношения к истинным мотивам поездки президента, усматривая в ней продолжение политического противостояния Горбачева с Ельциным. Информацию о поездке «Известия» опубликовали под заголовком: «Битва за Москву: Ельцин в Германии, Горбачев в Сибири, народ в очередях»…

Так случилось, что самолет Горбачева возвращался в Москву из Бишкека за час до прилета Ельцина на этот же аэродром из Германии. Возник, как иногда говорят, «дипломатический момент». Дисциплинированный поверенный в делах ФРГ, заранее прибывший во Внуково-2 для встречи Ельцина, не знал куда спрятаться.

В правительственном аэропорту было холодно – почему-то не включили отопление. Встреча Горбачева с ближайшим окружением (обычно оформлявшаяся как заседание политбюро) из-за холода и неумолимо, как шаги командора, приближавшегося самолета российского президента была скомкана. Собеседники рассеянно слушали президента, воодушевленно рассказывавшего о результатах поездки, и разъехались с облегчением.

Через два дня Горбачеву предстояло пройти главное испытание – решающее заседание Госсовета, назначенное для парафирования текста Союзного договора…

 

Ново-Огарево, 25 ноября 1991 года

Этот день, который мог стать датой рождения нового Союза – с самого утра характеризовала атмосфера торжественной приподнятости. В преддверии Госсовета, на котором президент и республиканские лидеры должны были парафировать согласованный текст будущего договора, протокольная и хозяйственная службы развили бурную активность. По аналогии с подписанием Договора об экономическом Сообществе они планировали организовать такую же пышную публичную церемонию. Для этого в Ново-Огарево был доставлен уже сослуживший свою службу круглый стол, обрамленный флажками различных республик. Туда же были подтянуты телевизионные камеры, приглашены журналисты.

Казалось, организаторы предусмотрели все… Но праздника не получилось. Что же произошло в Ново-Огареве, за две недели до Беловежской Пущи?

Версия Горбачева

М. Горбачев: – В канун референдума на Украине ситуация быстро менялась. Я вновь и вновь ссылался на состоявшуюся 14 ноября 1991 года договоренность с семью республиками, приводил аргументы в пользу союзного конфедеративного государства. Дискуссия дошла до такого накала, что я сказал: хорошо, я уважаю вашу позицию, но согласиться не могу. И пошел к себе в кабинет, предоставив коллегам сделать выбор без меня.

Через какое-то время ко мне пришли Ельцин и Шушукевич. Принесли проект решения Госсовета относительно проекта Союзного договора, в принципе – в том виде, в каком он был согласован 14 числа. Там, как известно, речь шла о том, что Союз Суверенных Государств – это конфедеративное демократическое государство. Я внес свои замечания в проект решения, Ельцин и Шушкевич согласились, мы вернулись в зал заседания, продолжили обсуждение, редакционную работу над проектом решения Госсовета. Затем все расписались. В этом решении было сказано: «…направить разработанный Госсоветом Договор на одобрение парламентов», имея в виду затем после этой процедуры окончательно подписать Договор…

Должен, однако, признаться, что дискуссии и вообще то, что произошло на Госсовете 25 ноября, оставили у меня на душе тяжелый осадок. Мне показалось, что не зря Б. Ельцин, отбросив нашу договоренность по главным вопросам нового Договора, вдруг публично вытащил на свет Божий тезисы из прошлого, опрокидывающие все согласованные положения…

Версия Ельцина

Б. Ельцин: – Драма наступила 25 ноября, когда в Ново-Огареве, открывая очередное заседание глав государств, Горбачев сообщил прессе, что участники встречи собрались для парафирования договора. На самом деле договор еще не был готов к парафированию…

Заявление Горбачева о парафировании заставило руководителей республик внести коренные поправки в текст договора. Главным образом они касались смещения оставшихся полномочий от центра к республикам. Президент СССР пытался сначала мягко уговаривать, потом стал нервничать, раздражаться. Его слова не помогали, лидеры республик упрямо требовали все большей независимости от центра, ни мягкость, ни настойчивость, ни жесткость Горбачева уже ничего не могли сделать с почувствовавшими вкус свободы руководителями союзных республик. Когда Горбачев в очередной раз попробовал настоять на своей формулировке и снова все дружно как один ее отвергли, он не выдержал – вскочил из-за стола и выбежал из зала заседаний.

И именно в этот момент, когда на какое-то время в зале наступила тяжелая, гнетущая тишина, все вдруг поняли: здесь мы собираемся в последний раз. Ново-огаревская эпопея подошла к концу. И в этом направлении движения нет и не будет. Надо искать, придумывать что-то новое.

Оправившись от удивления и растерянности, все потихоньку заговорили. Скандал никому не был нужен. Внизу журналисты с нетерпением ждали известий с заседания, обещавшего стать историческим. Уже понятно, что историческим оно не будет, но хотя бы приличную мину необходимо соблюсти. Убежавшего президента надо вернуть. Никому не хотелось этого делать. Попросили меня и Шушкевича сходить за ним. Мы поднялись, пошли в его кабинет, сказали: «Михаил Сергеевич, давайте работать, надо же вместе искать выход». Он, видимо, ждал нашего прихода, тут же встал, пошел с нами. Заседание продолжилось.

Компромиссный проект, который мы приняли, никто подписывать не стал. По сути, это и был приговор ново-огаревскому документу. Официальная версия была следующая: договор отправляется на обсуждение Верховных Советов республик, и после одобрения ими проекта он официально будет подписан главами республик и Президентом СССР.

В отличие от прошлых встреч на пресс-конференцию никто из нас не пошел. Горбачев один выступил перед журналистами, рассказал об успехе прошедшего заседания, сообщил, что 20 декабря, он надеется, новый Союзный договор будет торжественно подписан…

А события следующих дней еще острее изменили ситуацию. 1 декабря на Украине состоялся референдум, на котором народ республики единодушно проголосовал за свою независимость. Затем Леонид Кравчук однозначно заявил, что его страна не будет участвовать в ново-огаревских договоренностях. Это была уже окончательная жирная точка в длинной истории горбачевской попытки спасти разваливающийся Советский Союз…

Версия Бурбулиса

Г. Бурбулис: – Для руководящего эшелона российских лидеров, поднятый августовской революцией к власти, искусственность и временность союза с Горбачевым была очевидна с самого начала. Рано или поздно к этой мысли должен был придти и сам Ельцин: не только не уступать власть союзному президенту, но и не делить ее с ним. После того, как он естественным образом утвердился в этом, остальное уже было делом более или менее умелой тактики.

Разумеется, идеальным для российского руководства было бы заполучить «алиби» в вопросе о его отношении к судьбе Союза. Первый приход Ельцина на заседание Госсовета со сравнительно «мягкими» поправками к согласованному с ним самим проекту Союзного договора имел целью прозондировать ситуацию и попробовать достичь этого с минимальными для престижа и репутации российского лидера издержками.

Такой «минимальный» вариант Ельцину не удался. Врученные ему поправки, предполагавшие отказ от единой союзной Конституции и общенародно избираемого президента, не принесли окончательного разрыва с идеей единого централизованного государства. Аппаратное тактическое мастерство Горбачева не только сохранило концепцию союзного государства, но привело к тому, что не кто иной, как сам Ельцин, оповестил страну и весь мир о предполагаемом образовании единого конфедеративного государства.

После возвращения российского президента с этого заседания перед лицом неотвратимого укрепления позиций союзного президента, в которому к тому времени вновь вернулись такие «киты» первого этапа перестройки, как Яковлев и Шеварднадзе, мы решили поднять ставки и убедили своего президента забрать обратно на очередном заседании Госсовета то, что он неоправданно великодушно «подарил» Горбачеву на предыдущем…

Версия Грачева

А. Грачев (в тот период – пресс-секретарь президента СССР): – Заседание Госсовета 25 ноября началось с сенсационного заявления Ельцина о том, что в российской позиции возникли «новые моменты», которые не позволяют ему парафировать проект договора в представленном виде. «Разговоры в комитетах Верховного Совета показывают, что российский парламент не готов ратифицировать концепцию единого союзного, даже конфедеративного государства. Нас больше устроила бы формула Союза как конфедерации демократических государств. Давайте вернемся к этому вопросу или отразим оговорки России в отдельном протокольном заявлении».

Горбачев не мог поверить своим ушам:

– Но тогда мы опрокинем то, о чем уже договорились. Мы ведь в прошлый раз несколько часов обсуждали все эти формулировки. Оповестили страну о том, что выработали сообща. Начинать все сначала просто несолидно, не говоря уже о том, что у нас есть вполне определенный мандат съезда.

На выручку Ельцину поспешил В. Шушкевич – тот самый, кто был инициатором предложения о парафировании текста президентами для того, чтобы гарантировать его безболезненное «прохождение» через парламенты. Сейчас его аргументация была совсем иной: мы не успели показать текст будущего договора в комиссиях парламента. По одной этой причине там могут найтись недовольные. Давайте отложим парафирование.

Горбачев наконец понял, что ему противостоит согласованная позиция по крайней мере нескольких республиканских президентов, и решил принять бой:

– То, что вы затеваете, – сказал он, обращаясь к Шушкевичу, но на деле адресуя свои слова Ельцину, – это не просто проволочка. Вы отвергаете то, о чем все договорились, разрушаете саму основу будущего документа.

Вокруг антагонистических позиций Горбачева и Ельцина начали складываться свои альянсы. Первым на стороне союзного президента выступил вице-президент Казахстана, заменявший на этом заседании Назарбаева:

– Мы за формулу, согласованную на прошлом заседании, то есть за конфедеративное союзное государство, а не за какое-то облако в штанах.

По другую сторону в лагере Ельцина развернул свой штандарт узбекский лидер Каримов:

– Нельзя парафировать этот текст до тех пор, пока его не обсудили в комиссиях парламента.

Было забавно наблюдать, как быстро вчерашние партийные самодержцы научились пользоваться механикой демократии для политической игры и усиления своих позиций в противостоянии центру.

Горбачев решил идти ва-банк:

– Если с этого заседания выйдем без парафированного общего текста, последствия могут быть непоправимыми. Страна находится в хаосе, а вы начинаете маневрировать.

Белорусский лидер постарался снизить уровень противоборства с политических высот до почти технического уровня. По его словам, все дело сводилось к отсрочке «на каких-нибудь 10 дней» процедуры парафирования текста, в который в любом случае не будет внесено существенных изменений. После этого «Белоруссия без проблем подпишет и ратифицирует договор».

Был ли он к этому времени в курсе того, что через 10 дней сама перспектива дальнейшего существования Союза будет перечеркнута во время совещания трех президентов, которое состоится на его территории, а сам он неожиданно станет «управляющим делами» нового образования, создаваемого на месте Союза?

Ельцин в этой ситуации несколько «сдал назад», объяснив, что речь не идет об отказе от согласованного текста – его можно направить все республикам, сопроводив лишь протокольной записью с новыми замечаниями. Похоже, его заботила необходимость во что бы то ни стало выполнить имевшийся у него мандат.

Как всегда в подобных случаях, ощутив неуверенность в позициях своих оппонентов, Горбачев немедленно повысил ставки:

– В таком случае я вижу свою роль исчерпанной, но предупреждаю: то, что вы делаете, нанесет огромный ущерб стране и нашему государству.

Перед лицом этого непредвиденного поворота событий члены Госсовета, включая Ельцина, начали его успокаивать: не надо, мол, горячиться и излишне драматизировать ситуацию – ведь в конце концов текст, представляемый в республиканские парламенты, будет прежним.

Прежде чем дать себя уговорить, Горбачев выдвинул свои условия: обратиться к парламентам и стране надо с единым документом. Кроме того, члены Госсовета должны взять на себя обязательство защищать и отстаивать его в ходе обсуждения. В этом, и только в этом случае он считал возможным заменить парафирование текста принятием общего решения по данному вопросу членами Госсовета.

Началось уточнение деталей компромисса. Ельцин предложил в решении Госсовета упомянуть об «одобренном в принципе» тексте договора, доводку которого можно поручить делегациям отдельных республик.

Шушкевич решил подпустить демократическую нотку:

– Мы ведь не совет диктаторов.

На что немедленно получил колкую реплику Горбачева:

– Вдевятером диктаторами не бывают.

Ельцин вытащил аргумент из «стратегического резерва»: парафировать текст без Украины неразумно:

– Мы их подтолкнем на решения, которые окончательно развалят Союз.

Горбачев был готов к «украинской теме». Его тезис – если не хотим поощрять сепаратистов, надо прежде всего самим занять четкую позицию. Кроме того, в ситуации с Украиной нет ничего нового. И на предыдущем заседании Госсовета было известно, что 1 декабря там будет референдум. И вновь, как заклинание, повторил:

– Если не одумаетесь, будет беда.

Сам он, по его словам, не намерен был связывать себя с дальнейшим хаосом.

Шушкевич продолжал умиротворять президента, утверждая, что буквально через 10 дней парафированный им текст, к которому нет «категорических поправок», будет ратифицирован Белоруссией: «Просто раньше не получается».

Наиважнейшим из факторов в ту пору были, конечно, будущие результаты украинского референдума. Победа Кравчука представлялась бесспорной, хотя он и продолжал до последнего дня разыгрывать карту реальной опасности того, что его может обойти экстремистски настроенный кандидат западно-украинских националистов Черновил. Эту, явно преувеличенную, опасность он искусно использовал в своих интересах и во взаимоотношениях с Москвой, и в последних залпах предвыборной борьбы на Украине, представляя себя в глазах внушительного контингента русского и прорусски настроенного населения республики как идеального кандидата, способного наилучшим образом наладить отношения с Москвой.

И хотя на деле его избрание было обеспечено, оставалось неясным, насколько внушительным будет полученное им большинство и, главное, проголосует ли это большинство с такой же покорностью за будущую независимость Украины от России – и тем самым не только изберет президента, но и предоставит ему свободу рук в интерпретации формы этой независимости.

Сложившаяся ситуация была труднопредсказуемой, и именно это заставляло республиканских лидеров, и прежде всего Ельцина и Шушкевича, тянуть время.

Чувствовал переломный характер этой ситуации и Горбачев и именно поэтому проявлял при обсуждении вопроса о Союзном договоре ранее столь не свойственную ему непримиримость:

– Я вынужден констатировать, что руководители республик в наиболее ответственный и даже опасный момент занимаются политическими маневрами, меняют свои собственные позиции. В этих условиях они должны были бы сказать откровенно, что не хотят больше Союза. Я лично думаю, что, поступая таким образом, идя на то, чтобы угробить государство, вы берете на себя исключительно тяжелую ответственность.

Горбачев старался как мог: он взывал и к ответственности, и к здравому смыслу республиканских «бояр», привлекал в союзники зарубежных партнеров и общественное мнение внутри страны («уверен, народ нас поддержит»), проводил юридические аргументы и пытался устыдить тех, кто менял свою позицию на 180 градусов.

Чувствуя, что все его усилия разбиваются о жесткую, заранее сформулированную и, может быть, даже согласованную позицию, он устало сказал:

– Ну что же, наверное, вам как представителям республик есть смысл поговорить между собой. Как я вижу, президент вам уже больше не нужен.

Однако это была не капитуляция, а еще один, последний способ встряхнуть, даже припугнуть мятежников.

На этот раз Горбачев не блефовал и не шантажировал своей отставкой, как это бывало на пленумах ЦК, – он был к ней внутренне готов, однако считал, что должен сражаться до конца и «дорого продать» свой уход, если его к нему вынудят.

– У меня чувство глубокого разочарования, – сказал он, подводя итог нескольким раундам обсуждения. – Я не понимаю, как вы собираетесь дальше жить – ведь, создав богадельню вместо единого государства, вы замордуете общество. Мы уже и так захлебываемся в дерьме. (Это вырвавшееся у него и крайне редкое для Горбачева «крепкое» выражение показывало, насколько он внутренне возбужден.) Вот увидите, сразу за вами придут силы, программа которых будет состоять из трех строк: отменить все законы и конституцию. В общем, подумайте сами, но учтите, что если вы отвергнете вариант конфедеративного государства, то дальше двигайтесь без меня.

Он резко встал и направился к выходу, и уже на ходу, для того чтобы не превращать свой выход из комнаты в уход из Госсовета, бросил: «Перерыв».

Вместе с ним поднялись и вышли из зала его помощники, эксперты, руководитель аппарата Г. Ревенко и союзные министры – Е. Шапошников и Э. Шеварднадзе.

Процессия спустилась по лестнице на первый этаж и расположилась в гостиной, носившей название Каминного зала. Наверху остались республиканские президенты. После ухода Горбачева они получили возможность создать то самое содружество независимых государств, ради которого две недели спустя три «славянских» лидера уединятся в беловежском лесу.

В гостиной разгоряченный только что проведенным боем Горбачев «разрядился»:

– До сих пор никак не вылезут из популизма. – Это было сказано в сердцах по поводу оставшихся наверху, но относилось, разумеется, к одному из них – Ельцину.

Тем не менее пассивно ждать дальнейшего развития событий Горбачев не мог и начал вместе с помощниками формулировать свой вариант решения Госсовета по первому вопросу. Он сводился к тому, чтобы взамен парафирования текста договора сопроводить его коллективным обращением всех членов Госсовета к республиканским парламентам с просьбой рассмотреть договор и сформировать полномочные делегации для его подписания. Формулировку президента отправили «наверх». Через некоторое время оттуда явилась депутация – Б. Ельцин и В. Шушкевич, которым было поручено передать президенту республиканский вариант компромисса. В главном проекты совпадали.

Войдя в гостиную, Ельцин с вызовом сказал:

– Ну вот, нас делегировали на поклон – к царю, к хану.

Чувствовалось, как задевала его самолюбие эта парламентская миссия. Горбачев оценил усилие, сделанное Ельциным над собой, и примирительной сказал:

– Ладно, ладно, царь Борис.

Общую формулировку выработали быстро. В ней упомянули, что, представляя согласованный текст на рассмотрение парламентов, члены Госсовета исходят из того, что договор будет подписан и ратифицирован до конца текущего года.

После этого, возобновив заседание, еще раз «прошлись» по самому проекту. На этом этапе Ельцин согласился не требовать исключения из него формулы конфедеративного союзного государства. Имелось в виду, что эта и другая поправки будут обсуждены в парламентах.

Зато по общему согласию были укреплены полномочия Госсовета – его решения отныне должны были стать обязательными для исполнительной власти (то есть для тех самых президентов, которые в течение нескольких предыдущих часов отчаянно бились за то, чтобы лишить центр какой-либо власти над ними). Однако эти формальные противоречия никого не смущали. Было очевидно, что окончательное разыгрывание партии отложено, что столь ожидаемое Горбачевым подписание договора в очередной раз отодвигается, подобно линии горизонта, и что демократическое «конфедеративное государство», не успев стать реальностью, начало таять, как мираж в пустыне.

Это лишний раз подтвердила пикировка между Ельциным и Шеварднадзе по вопросу о функциях союзного МИДа. Шеварднадзе впервые участвовал в заседании в качестве министра иностранных дел. Поскольку назначение на этот пост он в течение продолжительной беседы с глазу на глаз согласовал с российским президентом, около которого, кстати, провел решающую ночь в Белом доме во время августовского путча, то считал, что вправе рассчитывать на режим большего благоприятствования, чем его предшественник на этом посту – Борис Панкин.

Однако попытка Э. Шеварднадзе расширить поле деятельности союзного МИДа, обозначенное в тексте договора, встретила ледяной прием со стороны Б. Ельцина, который взял назад даже данное им недавно обещание не создавать собственные российские посольства.

После того как все члены Госсовета поставили свои подписи под совместным коммюнике, означавшим скорее эпитафию Союзу, чем провозглашение «нового смелого мира», Горбачев предпринял попытку повторить коллективный выход к прессе, который после предыдущего заседания совета вдохнул во всех надежду. Однако второй раз застать себя врасплох ни Ельцин, ни другие «республиканцы» не дали. Горбачеву пришлось выдержать натиск изголодавшейся прессы в одиночку, и, лишенный необходимости оглядываться на своих коллег по Госсовету, он не скрывал своего разочарования, подтвердив, что на нынешнем заседании республиками был сделан шаг назад от Союза. В конце концов, у него больше не оставалось других союзников, кроме общественного мнения того, что уже перестало быть государством, но еще, безусловно, оставалось единой страной.

День рождения «шоковой терапии»

Вторая часть заседания была посвящена подготовке к началу экономической реформы в России. О планах российского руководства Горбачев попросил рассказать Б. Ельцина. Тот сообщил о намерении «освободить», начиная с 16 декабря, цены на основные товары, за исключением энергоносителей и отдельных продовольственных товаров, включая водку.

Началось обсуждение.

Предполагаемый рост цен в сочетании с такими легко прогнозируемыми проблемами структурной перестройки экономики, как массовая безработица, должен был, по подсчетам специалистов из команды Гайдара, привести к снижению жизненного уровня в стране в целом на одну треть. Для общества с полуразрушенной экономикой, значительная часть которого и без того балансировала на грани выживания, это могло означать уже не экономическое бедствие, а социальную катастрофу.

– Мы считаем, другого выхода нет, – решительно сказал Ельцин. – Главное – удержать людей от выхода на улицу, хотя, может быть, не везде это удастся.

Руководители республик понимали, что разведший пары локомотив российской реформы уже практически невозможно остановить. В то же время для большинства из них – особенно для среднеазиатских республик – свободные цены в России при их зависимости от российской нефти и рубля означали смертельную угрозу. Не оспаривая намерений россиян, лидеры республик просили лишь с учетом их неподготовленности к такому потрясению отсрочить начало реформы – это дало бы им дополнительное время для выработки мер защиты населения.

Горбачев был доволен тем, что свел российского президента лицом к лицу со сложной и противоречивой реальностью огромной страны, но удержался от того, чтобы взять сторону других республик:

– Страховочные шаги нужны, однако затягивать дело тоже нельзя. Делайте, что сможете, но только ради Бога, делайте хоть что-нибудь!

Для экспертной оценки последствий шагов российского правительства на заседание был приглашен Григорий Явлинский – автор программы «500 дней», поддержанной двумя президентами, но впоследствии принесенной в жертву Горбачевым под совместным нажимом правительства Рыжкова и общесоюзного парламента. Сейчас основные идеи этой программы, но только в значительно ухудшившемся экономическом контексте, самым безжалостным для населения образом готовилась проводить в жизнь подобранная Ельциным молодежная команда сторонников «шоковой терапии».

Использовав весь свой опыт политической и аппаратной дипломатии, Явлинский обрисовал удручающую перспективу разваливающейся экономики, с тяжелейшим спадом производства и социальными потрясениями.

– Можно ли еще успеть выпустить парашют? – спросил его Горбачев.

– Для этого надо было бы догнать того, кто уже летит вниз, и надеть парашют на него, – ответил Явлинский.

Горбачев и теперь остался верен своей роли искателя компромиссов. Он поддержал решение российского президента ускорить реформу: «Если ее не делать, дальше все равно банкротство». Попросил еще раз продумать сроки и последовательность ее этапов и предостерег от злорадства по поводу возможной неудачи правительства Ельцина.

– Сорвется реформа в России – она умрет во всем Советском Союзе. Вот почему неправы те, кто говорит про себя: пусть Ельцин сломает себе голову.

Под занавес заседания он огласил телеграмму, только что пришедшую от азербайджанского лидера Муталибова. Тот обращался к Госсовету с просьбой принять срочные меры, чтобы защитить его республику от «агрессии со стороны Армении». Телеграмма позволяла Горбачеву хотя бы задним числом подчеркнуть свою роль в межреспубликанских отношениях. Получив коллективный мандат от членов Госсовета, Горбачев связался с президентами Армении и Азербайджана по телефону и пригласил их приехать через день в Москву для обсуждения обострившейся обстановки.

Закончилось заседание еще одной, быть может последней, попыткой союзных республик отстоять свои права перед «старшим братом» – Россией. Как выяснилось, под горячую руку, хотя, может быть, и с холодной головой, при тотальной «национализации» предприятий и учреждений, размещенных на территории России, были переведены под российскую юрисдикцию печатающие деньги фабрики Гознака.

Защищаясь от упреков в «самозахвате» этих стратегических объектов, обслуживающих весь пока что весь еще не ликвидированный Союз, Ельцин сослался на то, что Россия берет под свою опеку лишь их «материальную часть» и вопросы социального обеспечения рабочих, но при этом будет исправно выполнять заказы союзного Госбанка. Его аргументы никого не убедили. Отступая перед дружным возмущением руководителей республик, насупившийся Ельцин согласился временно оставить «денежное производство» в руках союзного центра.

Оставив над поверхностью неумолимо прибывающей воды этот крошечный символический островок общесоюзного пространства, над которым еще мог развеваться красный флаг СССР, члены Госсовета поздней ночью разъехались из Ново-Огарева, чтобы больше никогда сюда не вернуться…

Проводив «гостей», Горбачев оставил на ужин свою рабочую бригаду, включая Явлинского. Последняя новоогаревская вечеря была скромной и выглядела как товарищеский ужин. Никто не заботился о президентском протоколе, потому что все, включая самого президента, беспредельно устали. Ни у кого не было веселого настроения, которое сопутствует окончанию хорошо выполненной работы. Ощущалась общая подавленность. Каждый по-своему чувствовал и понимал, что Союз подходит к концу…

 

Украина, 1991 год

Обстоятельства складывались так, что судьба Союза ССР во многом зависела от позиции Украины. Одни надеялись с помощью Украины сохранить Советский Союз, другие – использовать особую позицию руководства этой республики как таран в разрушении Союза.

Обстановка в этой республике, считавшейся одной из наиболее надежных звеньев Союза, к тому времени коренным образом изменилась. Сразу после отзыва в Москву первого секретаря ЦК КПУ В. Ивашко поддержавший его блок депутатов в парламенте раскололся, коммунисты деморализовались. Новый Председатель Верховного Совета УССР Л. Кравчук пошел на тесное партнерство с Рухом и возникшими из него националистическими партиями, взял курс на самостийную Украину.

А. Гливаковский (политолог, журналист): – Центр фактически обеспечил самостийщикам зеленую улицу. Учитывая, что партийная и советская печать муссировала в основном тему верности социалистическому выбору и лишь время от времени огрызалась на совсем уж дикие выпады Руха, сепаратистская националистическая печать получила монополию на пропаганду идей, на заполнение возникшего идеологического и духовного вакуума.

Пропаганда же общерусской исторической памяти – более чем трехсотлетнего совместного существования малороссов и великороссов в едином российском государстве, их обоюдного и часто равнозначного участия в создании русской культуры и еще многого другого, которая быстро бы все расставила на свои места и показала бы всю нищету сепаратистской идеологии и философии, – такая пропаганда практически не велась. На нее, надо полагать, ни центр, ни ЦК КПУ «не дали санкции».

Главным объектом ударов сепаратистов был не марксизм-ленинизм (напротив, почти все украинские писатели в то время били поклоны Ленину), а русская идея, русская культура, русский язык и даже русский народ. Националистическая ложь и клевета в так называемых «перестроечных», а на деле оголтело сепаратистских органах печати достигла беспредела. Жовто-блакитная публицистика соревновалась с ядовито-желтой публицистикой центра. Любая же попытка поставить зарвавшихся самостийников на место немедленно квалифицировалась как великодержавный шовинизм и даже русский фашизм…

Вскоре последовали литовские события – попытка установить в республике чрезвычайное положение. Кто-то предупредил об этом по телефону Ландсбергиса из самых верхов, и эта затея с треском провалилась. Ландсбергис, к тому времени быстро терявший политический рейтинг, восстановил свои позиции и объявил о полном разрыве с Союзом. Литовские события породили на Украине волну оголтелого национализма.

И вот на этом фоне союзное руководство принимает решение о проведении референдума – быть Союзу единым или не быть. Националистически настроенные органы печати тут же представили дело так, что референдум – дело рук консервативных сил, что он-де нужен Горбачеву как президенту Союза для того, чтобы удержать ускользающую власть.

Но даже несмотря на неблагоприятную обстановку, итоги референдума на Украине, в Белоруссии и Казахстане – в республиках, позиция которых имеет решающее значение для сохранения единства страны, были явно положительными. Если брать вторую по значению республику в Союзе – Украину, то чисто украинские области голосовали за Союз еще убедительнее, чем некоторые области со смешанным населением, если не брать в расчет униатскую Галицию, население которой представляет, по сути, отдельный восточнославянский народ. Это было шоком для лидеров Руха, решивших было под впечатлением бурных выступлений львовян, что до самостийности рукой подать.

Отметим еще одно интересное обстоятельство. За референдумом, проведение которого казалось «странным и ненужным» «демократически» настроенной Москве, с интересом следил Запад. Если в СССР его итоги по крайней мере по крупным республикам, а также по мусульманским регионам все в общем предвидели и им не удивились, то для Запада (как, кстати, и для Руха) столь убедительное волеизъявление «за Союз» на Украине было неожиданным и охлаждающим. Многие западные органы, в частности во Франции, не могли скрыть своего разочарования и при этом особо отмечали, что эти итоги определяют судьбу Европы на обозримое будущее. Читая западные комментарии, никак нельзя избежать вывода, что «ненужный референдум» был очень нужен Западу по крайней мере для того, чтобы получить достоверную информацию о настроениях в республиках СССР.

Ален Безансон (французский политолог): – Украина стоит ныне перед несколькими возможностями, которые на долгое время определят ее путь. Она может надеяться собственными силами добиться полной независимости, восстановить исторические границы Украины, а то и вернуть кое-какие территории в Крыму, на Кубани, в Белоруссии и РСФСР, на которые она может иметь исторические права. По достижении полной независимости Украина может также решить вступить в союз – федеративный или конфедеративный – с другими народами, судьбу которых она в прошлом разделяла. Такой союз возможен с Польшей, Литвой и Белоруссией против России, а также с Россией и Белоруссией против Польши и Литвы. Солженицын предлагает третий путь, полагая, что на будущее Украине лучше быть в союзе с Россией в форме улучшенного Переяславского договора.

Будучи французом и западноевропейцем, я не могу высказываться от имени украинцев, однако считаю, что от их выбора в большей мере будут зависеть судьбы Западной Европы. Если Украина действительно вступит в союз с Россией, то эта последняя сохранит статус крупномасштабной силы или же его добьется. По своему населению, территории и богатствам Россия-Украина будет перевешивать не только Германию, но и всю Западную Европу. Она вступила бы в сообщество европейских народов господствующей силой… Однако если Украина вступит в той или иной форме в союз со своими западными соседями (поляками, литовцами, румынами, белорусами), то в Восточной Европе создается мощное объединение, действительный противовес России, которая превратится в среднего масштаба силу, освобожденную от имперских забот, очищенную от коммунизма и способную до конца провести процесс демократизации…

Если согласиться, что Горбачев затеял референдум, чтобы сохранить Союз или остаться у власти, которая от него ускользала, то тогда логично предположить, что, получив «добро» на Союз от основных республик (несмотря на нелюбовь к себе в этих же республиках), он максимально воспользуется волеизъявлением народов СССР для подготовки проекта Союзного договора, который бы гарантировал как минимум прочный федеративный союз четырех основных республик. При этом он мог «отчитаться» перед Западом, что полностью соблюдал демократию и уважал человеческие права. С точки зрения требований, предъявляемых Западом, такой проект был бы проявлением легитимности, законничества, конституционализма, короче – показателем демократической зрелости перестроившегося коммунистического режима.

Но не тут-то было. Горбачев ни в коей мере не воспользовался итогами референдума, чем еще раз удивил по крайней мере собственную страну. Подготовленный в Ново-Огареве проект Союзного договора предусматривал создание рыхлой конфедерации и фактически предопределял упразднение СССР как государства.

Проект договора был опубликован как раз перед поездкой Горбачева на совещание Большой семерки, на котором должен был, в частности, решаться вопрос о предоставлении СССР крупной помощи. Удивительно, как подгадал Горбачев со своим проектом. Было известно, что «семерка» несмотря на декларированную любовь к советскому президенту решила не раскошеливаться. Однако после августовского путча печать обмолвилась о том, что на совещании было принято решение все-таки дать Горбачеву деньги… но только после подписания Союзного договора.

События, связанные с подготовкой и проталкиванием явно неконституционного «конфедеративного» проекта Союзного договора свидетельствуют, с одной стороны, о готовности Запада отстаивать собственные шкурные интересы, хотя бы и вопреки принципам правового государства, а с другой – о решимости Горбачева и других «архитекторов перестройки» не мытьем, так катаньем загнать страну в мировое хозяйство на условиях Запада, даже если ради этого потребуется ее расчленить.

В августе 1991 года объявился ГКЧП и было введено чрезвычайное положение. Повторились литовские события, но уже в масштабе всей страны. Остальное известно. Можно лишь гадать, перевыполнил или нет президент СССР план по децентрализации Союза.

События на Украине тем временем стремительно нарастали. Если быть объективным, приходится признать, что Л. Кравчук работал в интересах националистов, как никакой другой высокопоставленный коммунист Украины. Это он, пользуясь своим руководящим положением, буквально поштучно выбивал автобусы для пресловутой «злуки» 21 января 1990 года. Тогда удалось почти невозможное – дотянуть, пусть кое-как, с большими разрывами, живую цепь от Львова до Киева.

Когда у организаторов Руха возникла мысль напечатать сверх обычного тиража сто тысяч экземпляров «Литературной Украины» с программой движения, бумагу обеспечил опять-таки никто иной, как Кравчук. Он же помог «обойти» цензуру при публикации этой программы, которая дала мощный старт Руху. Без этой помощи Рух навсегда бы и остался группкой местечковых писателей и безвестных сотрудников Института литературы им. Т. Г. Шевченко. Л. Кравчук вел на Украине такую же двойную игру – только с другим политическим вектором, – как и Горбачев в Союзе. Заявляя вслух о своей лояльности социализму и стремлении обновить компартию и тем самым сохраняя за собой поддержку коммунистов, он в то же самое время готовил и укреплял силы самостийников.

После ГКЧП несмотря на запрещение Компартии Украины и выход из нее, Кравчук сохранил контроль над аппаратом КПУ (ведь это он ведь «спасал» его от судьбы аппарата российской компартии), а также партийно-советской структурой, профсоюзами, массовыми средствами информации. Этот факт многое объясняет в ходе подготовки к украинскому референдуму и в тех событиях, которые произошли после него.

Первым делом команда Кравчука учинила грандиозную провокацию в сфере печати. В конце сентября 1991 года председатель Госкомитета Украины по печати Дьяченко издал приказ под номером 102, в котором в числе прочего говорилось, что Кондопожский целлюлозно-бумажный комбинат (в Российской Федерации) за девять месяцев года выполнил поставки газетной бумаги на Украину лишь на 60 процентов, а затем и вовсе их прекратил, из-за чего украинские читатели до конца года – то есть в период подготовки референдума – будут вообще лишены возможности получать республиканскую прессу. Далее утверждалось, что Украина неоднократно обращалась в соответствующие союзные ведомства, чтобы урегулировать проблему, но без всякого результата. Одновременно подчеркивалось, что снабжение бумагой центральных российских газет, часть тиража которых печатается и распространяется на Украине, осуществляется в полном объеме.

Фактически Россию обвинили в том, что она пытается воздействовать на итоги референдума (чего она, к сожалению, вовсе не собиралась делать) по вопросу о самостоятельности Украины, лишая украинский народ «национального слова» и распространяя через свои газеты «промосковские взгляды». В националистической печати вокруг этого почти балаганного сюжета был поднят неимоверный шум.

Между тем все эти обвинения были самой беспардонной ложью. По просьбе киевлян, уже хорошо знакомых с «демократическим» стилем команды Кравчука, редакция газеты «День» обратилась в концерн «Российские лесопромышленники» к ответственному за поставки бумаги на Украину Сенченко (кстати, украинцу по национальности) и упрекнула его в антипатриотизме. Тот был буквально ошеломлен, ибо никто – ни украинские потребители бумаги, ни сам Госкомитет Украины по печати, ему никаких претензий не заявляли. Посчитав, что столь дурные вести его могли как-то миновать, Сенченко тут же связался по другому телефону с директором Кондопожского комбината Федесмером и не без удивления узнал, что комбинат как отправлял, так и продолжает отправлять на Украину бумагу без каких-либо срывов или ограничений и даже более того – в ближайшие дни намерен заключить с издательствами Украины договор о поставках на 1992 год…

Председатель Госкомитета Украины по печати нагло обманул украинских читателей. И хотя его поймали за руку, дело было сделано. Известив общественность Украины о срыве Россией поставок бумаги, Дьяченко без лишних объяснений приказал все наличные бумажные ресурсы, в том числе и предназначенные для выпуска центральных газет, передать тем украинским газетам, которые были включены в его начальственный список. Остальные должны были обеспечивать себя бумагой сами.

Таким образом, он убил двух зайцев сразу: заставил центральные издания резко сократить свои тиражи на Украине и одновременно приструнил все республиканские более или менее независимые газеты. Тем самым была сведена до минимума «нежелательная информация», поступавшая к украинскому читателю через русскоязычные газеты. Украинские же издания общерусской ориентации под угрозой прекращения поставок бумаги были вынуждены все время оглядываться, писать лишь то, что никак не могло разгневать Госкомитет Украины по печати. Эта провокация дала возможность представить Россию как врага, резко подхлестнуть и усилить антироссийскую и антирусскую кампанию.

Следующим шагом команды Кравчука стало принятие законодательства об уголовном преследовании лиц, выступающих против самостийничества. 11 октября парламент Украины принял дополнение к ст.62 УК УССР, в соответствии с которым действия, направленные на нарушение территориальной целостности Украины и распространение с этой целью любых печатных материалов, ведут к уголовной ответственности, а если эти действия совершаются по заданию иностранных организаций и их представителей, то караются десятью годами тюрьмы с полной конфискацией имущества. Этим фактически был реанимирован двойник знаменитой сталинской 58-й статьи, так как любой человек на Украине, распространявший, скажем, такие газеты, как «Русский вестник», «Литературная Россия» или «День», автоматически становился кандидатом в политзаключенные.

Заткнув рот печати и запугав всех несогласных уголовным преследованием, команда Кравчука развязала в республике беспрецедентную по масштабам антироссийскую и антирусскую кампанию. Ее основой лозунг: Россия грабит и объедает Украину, которая производит все в достатке и в огромных количествах. Союз Украины и России – это «союз сала с ножом». Отсоединившись, Украина вмиг окажется под райскими кущами, в некоем сказочном Эдеме, истекающем медом, молоком и салом. А без независимости Украина навсегда останется нищей.

Через все средства массовой информации до звона в ушах муссировалось: в Москву уплывает якобы 128 млрд. рублей. В канун референдума, «Киевская правда» написала, например, что Москва забирает ежегодно у Украины восемь тонн золота и 220 тонн серебра, присваивает себе всю валюту от экспорта украинских товаров в 120 стран мира. Одной электроэнергии, производимой на Украине, продается на 1,2 млрд. долларов, которые полностью прикарманивает опять-таки Россия. Кроме того, «кровожадная» Россия закупает на Украине сельхозпродукцию по заниженным ценам, лишая Украину миллиардов рублей.

При этом от читателя, разумеется, скрывались реальные факты. Не говорилось, например, что Россия в торговле с Украиной в пересчете на мировые цены ежегодно теряет около 7 млрд. долларов. Что Украина ежегодно получает из России более 40 миллионов тонн нефти, и, чтобы закупить такое количество энергоносителей на Ближнем Востоке, ей необходимо как минимум 4,5 млрд. долларов в год. Что Россия теряет миллиарды на поставках на Украину газа, леса, бумаги, изделий химической промышленности по «бросовым» ценам. Все это обнаружилось лишь после развала СССР…

Киев же назойливо твердил, что украинцы живут для других – для русских. И зарабатывают они меньше русских, и строится у них меньше жилья, и рождается их меньше, чем русских, и умирают они чаще русских. Причем материалы подавались так, что статистические показатели в среднем по СССР выступали как бы относящиеся к одной России, а среди российских народов исключительно к русским. Подтасовка видна невооруженным взглядом. Однако организаторы лжи рассчитывали, и не безосновательно, что обыватель не станет особенно разбираться…

И все же эта оголтелая кампания не имела бы успеха, если бы не всемерная поддержка руховско-партократического самостийничества со стороны «демократов» России и Запада. Запад усматривал в отделении Украины от России немалые политические и экономические выгоды. В политическом отношении курс Запада на откол этой республики был, видимо, предрешен объединением Германии, которое породило всеобщий страх англо-американского мира перед возможным континентальным блоком Германии и России. Такое объединение нанесло бы страшный удар и по экспансии в Европу транснациональных корпораций, и по позициям Америки в мире, и по амбициям средних европейских держав. Страх этот вызвал мобилизацию всех атлантических сил, прежде всего транснациональных корпораций, делающих ставку пока что на Америку.

Чтобы снять угрозу и обеспечить атлантическую верность объединенной Германии, негласное «мировое правительство» предоставило европейскому и в первую очередь германскому капиталу преимущественное поле деятельности на Украине (а также в других западных республиках бывшего СССР). Германо-украинское сближение в конце 1991 года – очевидный факт. Отсюда понятна и всемерная поддержка Германией и ЕЭС самостийнических устремлений команды Кравчука вплоть до распечатки для него «предреферендумных» листовок.

У Запада имеется и специфическая экономическая заинтересованность в пристегивании Украины к бывшим соцстранам Восточной Европы. Это вызвано тем, что Запад не только не в состоянии оплачивать модернизацию их экономики, но даже не может полноценно компенсировать их экономические связи с СССР, существовавшие в рамках СЭВ. Поэтому Украина с ее дешевой рабочей силой и все еще значительными по европейским меркам природными ресурсами призвана быть сырьевой и продовольственной базой модернизирующихся Польши, Чехии, Словакии, Венгрии, Болгарии, Румынии и, разумеется, Германии, восточная часть которой ранее была интегрирована в СЭВ. Этот интерес Запада, объективно ведущий к свертыванию передовых отраслей промышленности, связанных с российским военно-промышленным комплексом, совпал с планами самостийников подорвать экономические позиции русскоязычных (и наиболее развитых!) южных и юго-восточных районов Украины, а вместе с этим уничтожить там русскую культуру, вытеснить оттуда русское население, насильственно украинизировать русскоязычных украинцев.

Символом трогательного единства позиций Запада и российской «демократии» в отношении того, как должны проголосовать на референдуме жители Украины, стало совместное интервью советолога из Института славяноведения и Восточной Европы при Лондонском университете Виктора Свободы и «матери русской демократии» – тогдашнего советника Ельцина по национальной политике Галины Старовойтовой в газете «Литературная Украина».

Авторы расценили образование СССР в 1922 году как «международное преступление», имевшее «катастрофические последствия мирового масштаба». Не интернациональный социализм, а образование СССР явилось, оказывается, причиной «убийства миллионов людей пулей, голодом и холодом, причиной прихода фашизма к власти в Германии, развязывания мировой войны, и наконец, Чернобыля». Читатели сами должны сделать соответствующий вывод из этого захватывающего дух обличения!

В раскол и растаскивание России и Украины активно подключились российские «демократические» средства массовой информации. Они проявили трогательную заботу о том, чтобы Украина после провозглашения независимости не развалилась и ее восточные и юго-восточные области не присоединились бы к России (этого реально опасались и в ЦРУ). Не было ясности и в голосовании на референдуме в Крыму. Еще 20 января 1991 года в результате волеизъявления крымчан (93 процента голосов) область была провозглашена автономной республикой в составе Украины как субъекта Союзного договора. И хотя Кравчук «милостиво» разрешил крымчанам принять закон о двух государственных языках, существовала опасность, что крымчане раскусят его политику и откажутся встать под жовто-блакитный флаг.

И вот, словно повинуясь мановению чьей-либо руки из-за кулис, российские «демократические» газеты стали наперебой писать о том, что «для Украины удержать Крым – вопрос жизненно важный. Если создать прецедент, в открытую дверь могут уйти Донбасс, Одесса и все, кому только вздумается». При этом распространялась заведомая ложь о каких-то территориях, якобы «отрезанных» Россией от Украины и заселенных украинцами: «Если поставить крымский вопрос, автоматически возникает кубанский, ставропольский, воронежский…»

Готовность российских западников предавать национально-государственные интересы русского народа и Российского государства просто беспредельна. Их даже не устраивал так называемый «ничейный» вариант, когда Крым не входил бы ни в Российскую Федерацию, ни в Украину. Известная и популярная русскоязычная газета, широко читаемая в Крыму, накануне референдума откровенно запугивала крымчан нищетой: «Экономисты предсказывают – в случае отсоединения Крыма от Украины падение жизненного уровня достигнет катастрофической отметки. Кому нужна такая независимость?»

В последние дни перед референдумом команда Кравчука предприняла ряд маневров и акций, призванных воздействовать «точечным образом» на сознание отдельных социальных и национальных групп населения республики.

Была разыграна «колбасная карта» – пряник западной помощи. Смешно читать, как некоторые писатели, ранее немало сокрушавшиеся по поводу колбасной психологии украинцев и призывавшие их не менять украинскую мову (язык) на колбасу и сало, вдруг стали расписывать всяческие блага, которые как из рога изобилия посыплются на Украину, если только она не референдуме скажет независимости «Да!». Так, известный певец украинской духовности Сергей Плачинда разразился следующим пассажем: «Передовые государства мира объявят о признании независимость и Украины только после референдума. Тогда они начнут давать кредиты, помощь. На Украину ринутся предприниматели, коммерсанты, бизнесмены. Они будут заключать соглашения о сотрудничестве, вкладывать свои капиталы в возрождение захирелого хозяйства. После референдума начнется возвышение Украины!»

Чтобы погасить недовольство русского и русскоязычного населения, которое было шокировано носившим дискриминационный характер законом о языке, Верховный Совет Украины спешным порядком принял Декларацию прав национальностей Украины, в которой драконовские статьи закона были несколько смягчены, хотя угроза русской культуре отнюдь не была снята. Статья 3 Декларации гласила: «Верховный Совет Украины трактует статью 3 Закона «О языках в УССР» таким образом, что наряду с государственным украинским языком в пределах административно-территориальных единиц, где компактно проживает определенная национальность, может функционировать ее язык наравне с государственным языком». Русское и русскоязычное население Украины этим, к сожалению, удовлетворилось.

В помощь самостийнической идее был рекрутирован даже «прорицатель» Павел Глоба. Накануне референдума он выступил в газете «Вечерний Киев» с предсказанием, в котором самостоятельность Украины рассматривалась как факт, не вызывающий никаких сомнений. При этом он подстраховал самое слабое место самостийников – кандидатуру Кравчука в президенты, в высоком рейтинге которой не было полной уверенности. Оповестив, что победит Кравчук, Глоба стал заверять, что народ Украины не пожалеет об этом, ибо его правление будет «очень спокойным и различные войны, кровопролития, бедствия и голод обойдут Украину».

На итогах украинского референдума, разумеется, сказался и целый ряд важнейших политико-экономических обстоятельств. Определяющим фактором был прогрессирующий распад союзных структур, страх общего экономического краха в результате метаний сменявших друг друга «перестроечных» команд. В этом смысле ГКЧП, точнее – победа над ГКЧП так называемых «демократических сил», оказались последней каплей, последней порцией воды, зачерпнув которую союзный корабль пошел ко дну. Выступление против независимости Украины ассоциировалось в народном сознании с возвращением к власти Горбачева, тогда как широкие массы на Украине его просто ненавидели.

Примерно такой же «любовью» пользовался и пользуется на Украине и Ельцин. Если крутые националисты его имя, по крайней мере некоторое время назад, отождествляли с имперской Россией, то для людей общерусского сознания – сторонников сохранения единства Украины с Россией – он был и остается временщиком, лихорадочно распродающим страну иностранному капиталу.

Зная нелюбовь народа к Горбачеву и Ельцину, средства массовой информации исподтишка спекулировали на ней: с кем хотите объединяться? С этими?

Приближение референдума объективно сближало Ельцина и Кравчука, делало их заинтересованными друг в друге. Где-то в это время, не полагаясь на «заочное» взаимопонимание, установили между собой прямой контакт неофициальные штабы российского и украинского президентов. Л. Кравчуку дали понять: сразу после его победы на референдуме Россия поддержит его толкование результатов как вотум на выход из Союза. В свою очередь он должен поддержать президента России в том, чтобы окончательно заблокировать Горбачева и его нелепые «ново-огаревские договоренности».

Фантастический куш в результате такой сделки срывал будущий украинский президент, получавший от России «зеленый свет» на немедленное государственное закрепление украинской независимости в тех границах, о которых и не мечтали самые горячие головы в националистическом движении «Рух». Поскольку же для российского руководства главной ставкой в этой партии была голова и кремлевский кабинет союзного президента – никакая цена на этом аукционе не казалась слишком высокой. Ельцин и Кравчук ударили по рукам: сделка «Крым на Кремль» состоялась…

В самый канун голосования, когда предвыборная агитация должна прекращаться, из резиденции президента США поступила и тут же была растиражирована свободной московской и киевской прессой утечка информации: в случае, если Украина проголосует за независимость, США установят с ней дипломатические отношения.

Возмущенный столь бесцеремонным вмешательством, Горбачев продиктовал сообщение своей пресс-службе, в котором выражалось недоумение по этому поводу. Буш позвонил советскому лидеру, неуклюже оправдывался: мол, признание независимости Украины международным сообществом еще не означает ее выхода из Союза. Наоборот, это может способствовать ее возвращению в процесс заключения Союзного договора, который остановился из-за неуступчивой позиции этой республики…

1 декабря состоялся референдум. За подтверждение Акта Верховного Совета Украины о провозглашении независимости Украины проголосовало 28 миллионов 804 тысячи 71 человек, или 90,32 процента.

После объявления официальных результатов референдума Ельцин выполнил свое обещание Кравчуку – опубликовал заявление о признании «российским руководством» независимости Украины. Ни о проблеме Крыма, ни о проблеме Севастополя в этом заявлении даже не упоминалось. Так выглядел «акт государственной мудрости» нынешнего президента России, без колебаний разменявшего во имя личных властных амбиций территорию, военно-стратегические интересы страны, судьбы и жизни людей.

 

Киев, 5 декабря 1991 года

Позиция Украины по вопросу сохранения СССР по существу была предрешена на торжественном заседании Верховного Совета, собравшемся в Киеве 5 декабря 1991 года. Именно на этом заседании было официально объявлено об итогах всеукраинского референдума и выборов первого Президента Украины.

Акценты торжественно открывшегося заседания умело расставил И. Плющ, первый заместитель Председателя Верховного Совета Украины избранный в этот день, во второй половине заседания, Председателем.

И. Плющ: – День первого декабря этого года войдет в историю не только Украины, но и всего мира как день возрождения государственности Украины, народ которой всем славным и честным путем завоевал право быть равным среди других народов, жить свободно, развивать свой язык, культуру, экономику. Осуществилось извечное стремление народа иметь свое государство, быть его хозяином. Тем более, что за это право так дорого заплачено. На карте мира появилась европейская держава, название которой Украина! (Аплодисменты).

Как много, оказывается, можно сказать в одном небольшом вступительном спиче! И то, что на карте Европы «появилась европейская держава». (В Советском Союзе такой державы не было). И об «извечном стремлении» украинского народа «иметь свое государство, быть его хозяином». (До этого, стало быть, хозяином украинского государства был кто-то другой). И о праве «жить свободно, развивать свой язык, культуру, экономику». (Которого раньше, видимо, не было). И о дорогой цене, которая «за это право заплачена». (Некоему непоименованному «супостату», угнетавшему украинский народ). И, наконец, о светлой вере и надежде сделать Украину цветущей, а ее народ – счастливым…

Далее председательствующий предоставил слово руководителю всеукраинского Центризбиркома, который огласил результаты референдума.

Референдум этот во всех отношениях примечательный. Вопрос на нем был поставлен не прямо о провозглашении независимости Украины (такая постановка вопроса могла бы встревожить обывателя, заставить его задуматься, начать задавать себе ненужные вопросы: «А что это значит? А что за этим последует?»), а как бы «вскользь» – о поддержке поспешного и эмоционального «Акта провозглашения независимости Украины», принятого Верховным Советом Украины 24 августа 1991 года на волне возмущения попыткой государственного переворота, предпринятой 19 августа в Москве. В этом документе, «исходя из смертельной опасности, которая нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года», Верховный Совет торжественно провозглашал «независимость Украины и создание самостоятельного украинского государства – Украины».

Тем самым убивалось несколько зайцев сразу. Во-первых, проведение референдума в форме «поддержки» Акта о независимости страховало украинских националистов на случай поражения: неудача (а ее нельзя было исключить), означала бы не отказ от идеи «независимости», а только от этого, «несовершенного по форме» Акта.

Во-вторых, сторонникам Союза приходилось выступать против принятого и действующего решения Верховного Совета (что всегда психологически трудно), а также против такой хорошей, такой популярной идеи «независимости».

В-третьих, хотя в Акте о независимости не было ни слова и выходе из СССР, его подтверждение на референдуме развязывало руки для самых широких толкований, в том числе таких, о которых граждане Украины, незадолго до этого подтвердившие на референдуме свою волю к сохранению СССР, даже и не подозревали.

Такова специфика практически всех референдумов, организованных на территории бывшего СССР: «Главное – проголосуйте, а затем мы объясним вам, за что именно вы проголосовали!»

Естественно, что и на этот раз результат референдума был «положительным»: по официальным данным за подтверждение Акта о независимости проголосовало 9 из 10 принявших участие в голосовании, в том числе избиратели Крыма и Севастополя, вряд ли до конца понимавшие, за что именно они голосуют.

Увы, политика, как и жизнь, жестока, коварна и не терпит пустоты. То, что по наивности, слабости или недомыслию отдают одни, тут же подбирают и приспосабливают для своих целей другие.

Бойко В. Ф. (Председатель Центральной избирательной комиссии Украины): – Хотел бы обратить внимание и на то, что результаты нынешнего всеукраинского референдума, по существу, отменяют итоги голосования граждан Украины на Всесоюзном референдуме 17 марта 1991 года. (Аплодисменты).

Вот так, как бы между прочим, на торжественном заседании, посреди доклада, посвященного совсем другому вопросу, были «аннулированы» результаты голосования украинского народа по вопросу о сохранении СССР.

Далее Председатель украинского Центризбиркома доложил результаты выборов первого Президента Украины. По итогам голосования из шести кандидатов избран Леонид Макарович Кравчук, который принес присягу народу Украины.

Начинается торжественная часть, построенная по отработанным стандартам «мероприятий» застойных лет: один писатель, одна колхозница, один военный. Так, да не совсем. Незримым призраком в зал заседаний Верховного Совета вновь вплыл образ «врага», виновного во всех бедах и несчастьях украинского народа – России, русских…

Гончар О. Т. (писатель, председатель Украинского республиканского комитета защиты мира): – Надо ли сегодня еще раз напоминать, как последовательно, этап за этапом, разрушалась наша государственность, наша национальная культура, как беспощадно и жестоко искоренялся язык, народная мораль и вера, прекрасные столетние обычаи, как физически уничтожали творческие силы нации, ее художественные таланты, интеллектуальная роль, духовный и научный потенциал.

И, наконец, Чернобыль, эта украинская Голгофа, этот печальный свидетель преступности, антигуманности тоталитарной системы, вершина ведомственного сатанизма. Геноциды, голодоморы, терроры. Казалось бы, мы давно уже должны были исчезнуть как нация, и может, само провидение спасло нас.

Становится реальностью мечта многих веков. С этой точки зрения наш народ поколение за поколением жертвенно завоевывал независимость. От казацких времен, от Шевченко и Франко, от Леси Украинки и Елены Пчелки, от Лысенко и Грушевского генетически передавалась эстафета духовности. Идеалы свободы становились духовным знаменем и для молодых и для самых младших наших поколений, которые непокоренные, замордованные исчезали в ГУЛАГах за решетками бесчисленных режимных концлагерей.

Поклонимся, Украина, памяти замученных, полегших твоих детей, их жертвенности, их героизму, ибо все они соавторы твоей свободы. (Аплодисменты).

Философский вопрос, не имеющий, вероятно, ответа: кто больше счастлив – народ, который может свалить на кого-либо свои несчастья, или народ, который не имеет такой возможности?

Некоторым диссонансом в торжественной, приподнятой атмосфере праздника прозвучало невнятное и сбивчивое выступление представителя России, который зачитал сухую протокольную телеграмму от Президента РСФСР:

«Дорогой Леонид Макарович!

Искренне поздравляю Вас со всенародным избранием Президентом независимой Украины.

Победа в первом туре голосования означает высокую степень доверия граждан к вам лично и к тому политическому курсу, который вы проводите.

Пользуясь случаем, хочу подтвердить, что и на новом этапе отношений, отсчет которых начался 1 декабря, Россия будет твердо привержена динамичному развитию всесторонних отношений между нашими государствами на основе согласованных принципов. Выражаю надежду, что и впредь Украина и Россия – братские славянские государства – будут вместе идти по пути реформ во имя благополучия своих граждан.

Желаю вам, дорогой Леонид Макарович, больших успехов на новом государственном посту, здоровья и благополучия!

С уважением, Президент Российской Федерации Борис Ельцин».

Далее на трибуну взошел первый Президент Украины Л. М. Кравчук, познакомивший собравшихся в краткой программной речи с основными вехами внутренней и внешней политики «независимой Украины».

Л. Кравчук: – Уважаемое общество! В своем сегодняшнем выступлении хотел бы остановиться на ключевых моментах внутренней и внешней политики Украины, которую будет проводить ее Президент.

Вся наша политика будет определяться тем, что Украина является полнокровной, полноправной, независимой державой. На ее территории действуют исключительно Конституция и законы Украины. Она является равноправным субъектом во внешних отношениях. Она является открытым демократическим правовым государством, в котором единственным источником государственной власти является народ, а человек – высшей ценностью.

Президент, получив власть от народа, должен служить ему и обеспечить его достаток, права и свободы каждого человека. Он должен заботиться об авторитете государства, его мощи и защищенности.

Каковы наиболее важные изменения в сфере экономики? Мы будем строить социально ориентированную экономику, которая работает на человека, а не за счет человека, дает человеку все для нормальной цивилизованной жизни.

Самые первые наши шаги в области экономики будут направлены на осуществление глубоких, последовательных, скоординированных по времени экономических реформ, создание качественно новой, смешанной экономики, становление внутреннего рынка Украины как самостоятельного государства, интеграцию ее экономики с экономикой государств бывшего Союза и в европейское и мировое экономическое пространство.

Основное в экономической сфере – отдать собственность человеку, сделать его хозяином. Все известные на сегодня цивилизованному человечеству формы собственности будут на территории Украины юридически равными.

Земля будет принадлежать тем, кто ее обрабатывает. Мы возродим украинское село, сделаем землю матерью богатства, а людей, которые живут на этой земле, – свободными.

Разгосударствление и приватизация собственности составят равные условия хозяйствования всем предприятиям и предпринимателям: государственным, частным, арендным, кооперативным, индивидуальным, а также зарубежным инвесторам.

Предприниматель станет основой экономики, ее душою, ее движущей силой. Мы снимем все ограничения на коммерческую деятельность государственных предприятий, как на внутреннем, так и на внешнем рынках, будем оставлять им большую часть валютной выручки, введем режим поддержки частного предпринимательства и предпринимателей на государственном уровне.

Государство снимет с себя функции производителя и передаст их непосредственно предпринимателям, перейдет от жесткого управления к регулированию экономики. Государственные структуры экономического управления будут простыми, эффективными, дешевыми, построенными в соответствии с функционально-целевым принципом, при широком развитии территориального экономического самоуправления.

Мы пойдем на решительные структурные сдвиги, конверсию оборонных предприятий, создание новых экономических структур, способных обеспечить человеку благосостояние и достаток…

Вопреки усиленно распространяемому в России мнению о сохранении единого экономического пространства и единой денежной единицы, Л. Кравчук в своей речи не оставил сомнений на этот счет: «Создание национальной экономики требует введения национальной денежной единицы». Столь же четко и ясно было сказано и о создании собственных Вооруженных сил: «Вооруженные силы Украины, которые возникнут на месте вооруженных сил бывшего Союза, создаются исключительно для защиты независимости, суверенитета, территориальной целостности и неприкосновенности границ Украины в минимальных, необходимых лишь для нужд обороны размерах». Трудно представить себе, что российское руководство заблуждалось на этот счет. В этом свете становится понятным, что неоднократные утверждения Б. Ельцина о «сохранении» в рамках СНГ единых вооруженных сил под «единым командованием» – сознательная дезинформация общественности и депутатов, вызванная стремлением «подсластить пилюлю» распада СССР.

Расставляя внешнеполитические приоритеты, Л. Кравчук отвел России не первое, не главенствующее, но, следует признать, достаточно заметное и важное место: «Понятно, что особенно мы заинтересованы в добрых отношениях со всеми республиками бывшего Союза, и прежде всего – с Россией. Нас связывают общие экономические, политические и военно-стратегические интересы, историческая судьба, культурные традиции. Кроме того, на Украине проживает около 12 млн. россиян. Назвать их национальным меньшинством было бы не совсем точно. Украинцы и россияне столетиями жили вместе, делили поровну горе и радость, вместе проливали кровь за эту землю. Как Президент я представляю независимую Украину как государство украинцев, россиян, всех национальностей, что ее населяют. Другой она просто не может быть. (Аплодисменты)».

Ближе к концу выступления, пригрозив тем, кто пытается «разыграть российскую карту», Президент Украины также отдал дать «национально-освободительной» риторике.

Л. Кравчук: – Уважаемое общество! На долю народа Украины выпали тяжкие исторические испытания. Его порабощали и уничтожали, морили голодом и убивали «мирным атомом», калечили историческую память и преследовали язык. Однако больше всего усилий прилагали разномастные захватчики, чтобы оторвать украинцев от древнего корня, представить их как безотцовщину, исказить тысячелетний опыт государственного созидательства. Однако идея независимости Украины всегда горела живым негасимым огнем в душах ее лучших сыновей и дочерей, пламенела в каждом честном и чистом сердце. Сегодня украинский народ демократическим путем ясно выразил свою волю – самостоятельному государству быть! Украина жива. Она поднялась с колен и сделала первый шаг по пути общечеловеческой цивилизации, к свободе и благосостоянию!»

Конфронтация, противостояние, свара, схватка. Какая радость, какой желанный долгожданный миг для тех, кто в радужных снах видел развал Советского Союза, всеми силами и ценой немалых трат приближал этот долгожданный миг! Неудивительно, что в адрес «свободолюбивой» Украины посыпались поздравления со всего света.

Л. Кравчук: – Уже первые дни после референдума подтвердили, каким уважением пользуется Украина во всем мире. Многочисленные поздравления и приветствия, официальное признание со стороны Канады, Польши, Венгрии, России, телефонный разговор с Президентом США Д. Бушем еще раз продемонстрировали уважение демократических правительств к волеизъявлению нашего народа. Пользуясь случаем, хотел бы искренне поблагодарить всех, кто поддержал и признал наше стремление к свободе и независимости! (Аплодисменты).

Как назвать, как определить тот вид дальтонизма, который не позволяет политикам разглядеть настоящих друзей и подлинных врагов, ближайшие и отдаленные последствия своих поступков, прозреть великие цели за мелкими обидами и текущими номенклатурно-коньюнктурными расчетами?

Взаимоотношений с союзным руководством Л. Кравчук в своем выступлении преднамеренно не касался. Это была тема следующего выступления…

Слово для оглашения послания к парламентам и народам мира предоставляется Дмитрию Васильевичу Павлычко, депутату Верховного Совета Украины, председателю комиссии по международным делам.

Помимо обязательных в данном случае слов об «утверждении принципов свободы, демократии, гуманизма», «верности идеалам прав человека», «переходе к рыночной экономике», «равноправии всех форм собственности», «соблюдении международных обязательств» и т. д. и т. п., Послание к парламентам и народам мира содержало ключевую фразу: «Договор 1922 года об образовании Союза ССР Украина считает относительно себя недействительным и недействующим. (Аплодисменты)».

Не желая подвергать риску обсуждения столь важный в политическом отношении документ председательствующий И. Плющ предлагает проголосовать его руками и стоя… Голосов «против» и «воздержавшихся» не оказалось – а если и были, то утонули в гуле и аплодисментах вскочившей на ноги человеческой массы.

Так было одобрено «великое историческое решение». Таков был «мандат», с которым Л. Кравчук через два дня отбыл в Беловежскую Пущу…

 

Москва, 4–7 декабря 1991 года

4 декабря 1991 года в Москве представителями республик с одной стороны и представителем Союза ССР – с другой был подписан Договор о правопреемстве в отношении внешнего государственного долга и активов Союза ССР.

Уже в первой строке преамбулы этого соглашения Союз ССР объявлялся «государством-предшественником», а участники договора «государствами-правопреемниками». В статье 2 без обиняков заявлялось, что «государство-правопреемник означает государство, которое сменило другое государство». Статья 3 объявляла участниками договора все союзные республики бывшего СССР, а статья 4 определяла их удельный вес в общей сумме долга и активах СССР: Российской Федерации, согласно этому расчету, причиталось 61,34 процента, Украине – 16,37, Беларуси – 4,13, Узбекистану – 3,27 и т. д. Статья 6 договора объявляла, что моментом правопреемства является 1 декабря 1991 года.

В высшей степени оригинально и необычно выглядело вступление этого договора в силу: он вступал в силу с момента его подписания, без ратификации парламентами и без опубликования. Тем не менее статья 10 договора предусматривала что его положения «обязательны для исполнения всеми министерствами, ведомствами и организациями СССР».

Договор не был официально опубликован. Его подписали Армения, Белоруссия, Грузия, Казахстан, Киргизия, Россия, СССР, Таджикистан, Украина. Таким образом, с «дедушкиным наследством» разобрались еще 4 декабря 1991 года. Осталось разобраться с самим «дедушкой»…

5 декабря 1991 года, накануне своего отъезда в Белоруссию, Ельцин встретился с Горбачевым и проинформировал его о своем намерении съездить в Минск, к Шушкевичу. Разговор двух президентов был исполнен «тонкой» дипломатии. Ельцину надо было прозондировать состояние и ближайшие намерения Президента СССР, Горбачеву – не подать вида, что он чего то опасается.

Б. Ельцин: – Надо бы нам, россиянам, обсудить с белорусами дела по двустороннему сотрудничеству.

Горбачев не возражает.

Б. Ельцин: – Неплохо бы заодно и Кравчука прощупать. Что он, понимаешь, думает в отношении Союза, став президентом… Он согласился прилететь в Минск.

Горбачев одобряет эту идею.

Б. Ельцин: – Михаил Сергеевич, давайте согласуем тактику обсуждения этих вопросов с Кравчуком. Надо уговорить его не порывать с Союзом…

Горбачев взрывается раздраженной тирадой: – Если дело дойдет до такого вот грубого отделения от Союза, до ухода Украины, то тогда мы сможет столкнуться там с очень опасными событиями… И вообще, почему независимость надо интерпретировать как обязательный выход из Союза? Есть республики, которые раньше всех заявили о своей независимости и тем не менее участвуют в строительстве нового Союза…

А. Грачев: – Проводив Ельцина до лифта, я зашел к Горбачеву и пересказал ему ответы Ельцина журналистам, ждавшим его в кремлевском коридоре. На этой импровизированной пресс-конференции Ельцин сказал: «Я не мыслю себе нового Союза без Украины» – и далее подчеркнул: «Если не будет получаться, подумаем о других вариантах».

– Что он имел в виду, Михаил Сергеевич?

Горбачев казался вполне удовлетворенным итогами только что состоявшейся беседой:

– Мы договорились, что он постарается повлиять на Кравчука – ведь из-за украинского референдума мы отложили подписание Союзного договора. А в понедельник (имелось в виду 9 декабря – Авт.) Ельцин, Кравчук и Назарбаев соберутся у меня для окончательного разговора…

Б. Ельцин (воспоминания): – Горбачев говорил и говорил, завораживая себя собственной речью, ухватившись за возможность еще раз изложить мне всю систему аргументации. На этот раз я ему не возражал. Зачем? Я все больше убеждался, что союзный президент неадекватен сложившейся обстановке, явно утратил ощущение реальности. Союз Суверенных Государств, за который столь рьяно ратовал Михаил Сергеевич, уже давно расшифровывали как «Союз Спасения Горбачева»…

М. Горбачев(воспоминания): – В течение недели перед Минской встречей мы почти ежедневно общались с Ельциным: или говорили по телефону, или встречались у меня. Говорили о многом, но главным оставался вопрос о сохранении Союза. На мой вопрос, почему вдруг Верховный Совет РСФСР отложил обсуждение проекта Договора о Союзе Суверенных Государств, он ответил рассуждениями насчет того, что его не поддержат депутаты. Я же сослался на то, что его и мои эксперты вместе работают в комиссиях Верховного Совета в обстановке большого согласия. И откуда взято, будто депутаты против?

Ельцин стал говорить, что сейчас первоочередная задача – это обсуждение документов, связанных с реформами. И опять настойчиво ставил передо мной тот же вопрос: подпишет ли Договор Украина? Союз без Украины немыслим. Я неизменно подчеркивал, что также не мыслю Союза без Украины. А на вопрос Ельцина, что же в этом случае делать, отвечал: предпринять все, чтобы Российская Федерация первой одобрила Договор на Верховном Совете.

Я уже понимал, что Президент России хитрит, тянет время: значит, у него есть другой план. Поэтому я перед самой встречей в Минске прямо спросил его: с чем он едет? Мой подход: есть проект Договора, Украина может присоединиться ко всем его статьям или к части из них. Ельцин, аргументируя задержку с рассмотрением Договора, сказал, что может встать вопрос о Союзе славянских республик. Я заявил, что, на мой взгляд, это неприемлемо. И разговор мы должны продолжить в Москве на встрече президентов с участием руководителей Украины.

Тогда я подумал, что сепаратистская позиция руководства Украины – это «подарок» для Ельцина: в России не поддержат президента, выступающего против Союза. Недовольство россиян центром вовсе не означает отказ от Союза. Особая же позиция руководства Украины – спасательный круг для тех в Российской Федерации, кто против сохранения Союза…

Информация для печати:

«Очень непростой» назвал Борис Ельцин свою беседу с Михаилом Горбачевым, касавшуюся главным образом перспектив подписания Союзного договора, которая состоялась в Кремле, в рабочем кабинете Президента СССР.

Встретившись с журналистами после этой беседы, оба президента подчеркнули, что будущий Союз они не мыслят без Украины… Борис Ельцин сказал, что надеется найти взаимопонимание на встрече с руководством Украины в Минске, куда в субботу он вылетает для подписания двустороннего соглашения между Россией и Беларусью…

Президент СССР особо отметил, что не видит альтернативы Союзному договору. «Уверен, что дальше мы можем успешно двигаться вперед лишь вместе – в Союзе Суверенных Государств», – подчеркнул он. «Мы нашли взаимопонимание с Борисом Николаевичем», – отметил Президент СССР.

(«Российская газета», 7 декабря 1991 г.)

Несмотря на успокаивающие слова о «взаимопонимании», «компромиссе» и «сохранении Союза ССР», фактическая ликвидация Союза к тому времени уже шла полным ходом:

Постановлением Правительства РСФСР от 15 ноября № 8 ликвидировано министерство финансов СССР, его предприятия и организации, включая Гохран СССР, переведены в подчинение министерства экономики и финансов РСФСР…

Этим же постановлением прекращено финансирование большинства союзных министерств и ведомств, их имущество зачислено в резерв Правительства РСФСР…

Постановлением Верховного Совета РСФСР от 22 ноября ликвидирована сеть учреждений Госбанка СССР на территории РСФСР. Его предприятия, учреждения, материально-техническая база и ресурсы переданы в ведение Центрального банка РСФСР…

28 ноября Б. Ельцин подписал указ «О реорганизации центральных органов государственного управления РСФСР», которым более семидесяти союзных министерств и ведомств были переведены в российскую юрисдикцию…

Информация для печати:

«Я не хотел бы предвосхищать визит Президента России в нашу республику каким бы то ни было комментарием», – сказал председатель постоянной комиссии Верховного Совета Беларуси по международным делам и внешнеэкономическим связям Петр Садовский.

Как стало известно корреспонденту РИА, программа пребывания Бориса Ельцина в Беларуси предусматривает утром 7 декабря встречу с представителями парламента, правительства и хозяйственного актива Беларуси, а днем – подписание экономического соглашения между двумя республиками.

Предполагается, что в субботу к лидерам России и Беларуси присоединится Президент Украины Леонид Кравчук. О программе этой встречи ничего официально не сообщается, но по неофициальной информации речь может идти о создании некоего трехстороннего объединения. Пока известно, что журналисты на эти переговоры допущены не будут…

(Сообщение РИА, 7 декабря 1991 г.)

 

Беловежская пуща, 8 декабря 1991 года

В Беловежье зима, сосны упираются в хмурое низкое небо. Длинная асфальтированная дорога ведет к воротам правительственной резиденции «Вискули». Вот здесь, за этими воротами, все тогда и случилось…

С. Шушкевич: – Идея встретиться здесь возникла у меня. Сначала я пригласил в Беловежскую Пущу только Ельцина.

В первый раз еще в Ново-Огареве: «Да, в Ново-Огареве природа прекрасная. Но и у нас в Белоруссии есть замечательные места, где можно встретиться, поохотиться, поговорить». Ельцин согласился приехать. Ближе к декабрю мы созвонились, и я повторил приглашение. Я в шутку спросил у Бориса Николаевича, не позвать ли Горбачева. Ельцин ответил, что если будет Горбачев, тогда он не поедет.

7 декабря Ельцин прилетел в Минск. Мы встретились с ним в кабинете Председателя Совета Министров Белоруссии Вячеслава Францевича Кебича (мой кабинет как Председателя Верховного Совета был существенно скромнее). Я предложил принять трехстороннее коммюнике. На уровне совета Горбачеву, что нужно делать. Примерно так: «Горбачев, ты не правишь, опасность очень большая, хватит говорить о Союзном договоре…» То, что мы изначально предлагали, было значительно мягче подписанного в итоге в Вискулях соглашения. Так что формулировка о том, что Советский Союз как геополитическая реальность прекращает свое существование, родилась прямо в Беловежской Пуще.

Прилетел Кравчук, я встретил его в аэропорту, и он сразу же сказал: ради коммюнике можно было бы и не приезжать. Мол, надо идти дальше. И мы полетели в Вискули.

Л. Кравчук: – Ельцин привез с собой горбачевский текст о создании Союза. Горбачев делал нам предложение: Украина вправе внести любое изменение, пересмотреть целые параграфы, даже составить новую редакцию при единственном условии – она должна подписать этот договор. Ельцин положил текст на стол и передал вопрос Горбачева: «Подпишете ли Вы этот документ, будь то с изменениями или без них?» Сам он сказал, что подпишет только после меня. Таким образом, судьба договора зависела целиком от Украины. Я ответил: «Нет.» Тут же встал вопрос о подготовке нового договора. Специалисты работали над ним всю ночь. Подписали документ быстро, без каких-либо обсуждений и согласований. Оказывается, можно все решать оперативно, если на дороге нет бревна, которое называется центром…

В. Кебич: – В то время Кравчук и Ельцин не дружили. Поэтому в Вискули летели на разных самолетах. Я сопровождал Ельцина, а Шушкевич – Кравчука. Прежде всего их надо было помирить.

Когда прибыли, Кравчук с премьером Фокиным пошли на охоту, потом провели ужин, ужин затянулся…

С. Шушкевич: – Почему была выбрана именно резиденция в Вискулях? Она строилась специально для высокопоставленных лиц. Оборудована средствами спецсвязи, рядом – военно-воздушная база. Я сам впервые был в этой резиденции. Надо отдать должное нашему правительству – оно все сделало по самому высшему разряду. Мне оставалось делать вид, что я здесь хозяин и всех приглашаю…

Подозрений, что Горбачев предпримет «штурм», у нас не было, хотя такой вопрос обсуждался. Но вспомните, что это было за время. Новоогаревский процесс зашел в тупик, в стране безвластие. Кто решится силой пресечь нашу попытку хоть как-то решить проблему? КГБ? После отстранения Крючкова этой силы можно было не бояться. Армия? Шапошников – интеллигентный, деликатный человек, он никогда бы на это не пошел…

Л. Кравчук: – Горбачев к силовым методам не обратится, это исключено. Как руководитель СССР он завоевал мировой авторитет тем, что начал демократические преобразования. Я не думаю, что он может прибегнуть в конце к действиям, которые похоронят демократию и личность, с которой связана перестройка. Это серьезно для истории.

Тем не менее во время встречи были предприняты все необходимые меры безопасности. Резиденцию «Вискули» охраняло спецподразделение. Офицеры из службы безопасности Ельцина и Кравчука постоянно переговаривались с Москвой, Киевом, Минском (у Шушкевича своей службы безопасности не было). На случай внезапного нападения был установлен контакт с ближайшими воинскими частями, пограничниками, службами ПВО.

Выбор резиденции был связан, вероятно, с тем, что буквально рядом – белорусско-польская граница. «На всякий случай» на авиабазе держали в постоянной готовности «горячие» вертолеты. На низкой высоте перелететь границу – без проблем…

С. Шушкевич: – Вечером в резиденции мы сели работать втроем: Ельцин, Кравчук и я. Но втроем мы договорились фактически только о том, что дальше будем работать вшестером. Вскоре к нам присоединились премьер-министр Украины Фокин, Председатель Совета Министров Белоруссии Кебич и госсекретарь Бурбулис. И до самого завершения встречи мы работали уже в этом составе.

Фокин и Кебич, главы исполнительных властей государств, опытные люди, не раз корректировали наши формулировки, четко объясняя, какие сложности они могут породить на практике. Что касается Бориса Николаевича, то он пригласил не главу правительства, а госсекретаря. Честно говоря, пост, занимаемый тогда Бурбулисом, был для нас не очень понятен. Но Бурбулис был вторым лицом в государстве – раз так счел Президент России, мы и воспринимали его как второе лицо. Бурбулис был политически инициативен. Я помню, что именно он поставил перед нами вопрос: а вы согласитесь подписать, что СССР как геополитическая реальность (я помню, что «геополитическая реальность» – его слова) распался или прекратил свое существование?

Вечером мы для начала договорились концептуально: осознаем опасность неконтролируемого развала СССР, вправе констатировать, что СССР распался, должны сделать все, чтобы сохранить военную связку. Мы осознали, что распадается ядерная держава и каждое из государств, принимающих участие во встрече, имеет на своей территории ядерное оружие… Мы сошлись на том, что это нужно оформить официальным документом, и дали поручение рабочей группе, в которую входили представители от каждой стороны. И было сказано: за ночь – сделать.

А наша шестерка, дав задание рабочей группе, отправилась в баню. В бане нас было больше, чем шестеро. С Борисом Николаевичем, например, были люди из его охраны. Но разговоры мы вели «банной шестеркой». Хотя наутро нам нужно было решать судьбу страны, чувства величественности события ни у кого не было. Кроме, пожалуй, Бурбулиса…

Б. Ельцин: – Беловежская встреча проходила в обстановке секретности, резиденцию даже охраняло особое спецподразделение. Из-за этой сверхсекретности порой возникали неожиданные ситуации. Например, вдруг выяснилось, что в резиденции нет ксерокса. Для того, чтобы получить копию документа, его каждый раз приходилось пропускать через два телефакса, стоявшие рядом.

Мне показалось, что Шушкевич представлял себе эту встречу несколько иначе, более раздумчивой, спокойной. Он предлагал поохотиться, походить по лесу. Но было не до прогулок. Мы работали как заведенные, в эмоциональном, приподнятом настроении.

С нашей стороны над документами работали Бурбулис, Шахрай, Гайдар, Козырев, Илюшин. Была проделана гигантская работа над концепцией, формулами нового, Беловежского договора, и было ясно, что все эти соглашения надо подписывать здесь же, не откладывая.

Глядя на внешне спокойные, но все-таки очень напряженные, даже возбужденные лица Кравчука и Шушкевича, я не мог не понимать, что мы всерьез и, пожалуй, навсегда «отпускаем» Украину с Белоруссией…

С. Шушкевич: – День 8 декабря глубоко врезался мне в память. С утра Фокин с Кравчуком ушли на охоту. Ельцин от охоты отказался. Фокин завалил кабана, которым мы потом вечером закусывали.

К работе над документами приступили после завтрака. Я понимал, что документ нужно сделать аккуратно и мы вычитывали каждое слово.

Сначала мы писали само Соглашение. Получали от рабочей группы вариант преамбулы: это нравится, это не нравится… Давайте попытаемся оттенить вот такой элемент, такой… Согласны. И преамбула уходит назад, в рабочую группу. И так с каждым пунктом Соглашения. Он принимался только тогда, когда вся шестерка была согласна…

Кравчук был таким сдерживающим. Он все время фильтровал пункты Соглашения с позиции прошедшего на Украине референдума. Мы могли туда включить любые фразы по интеграции и по взаимодействию. Но особая позиция Кравчука отметала любое «братское единение» Украины в рамках бывшего СССР.

Белоруссии было нужно, чтобы Соглашение не противоречило нашей Декларации о независимости: мы заявили в ней о стремлении к нейтральности и безядерности.

Там не было наивных. Было ясно, что Борису Николаевичу больше всего мешает Горбачев. Украине нужно было для нормального становления признание ее независимости Россией – не как наследником бывшего СССР, а как главным правопреемником. Честно говоря, нам нужно было то же самое. Я ведь понимал, что если мы приняли Декларацию о независимости, в признании нашей независимости нет проблем ни с одним государством, кроме России.

Мы оставили едиными фактически только военную структуру, стратегические вооруженные силы.

Когда Соглашение было готово, решили, что Заявление мы подпишем тройкой – массовок устраивать не нужно.

Из рабочей группы мне запомнился Шахрай. Когда мы с очередным пунктом заходили в «тупичок», Шахрай уходил на пять-десять минут и возвращался с приемлемой формулировкой. Он не был безропотным исполнителем, выяснял все до мелочи. И я вдруг увидел такого… игрока. И юриста очень высокого ранга. Это было неожиданностью.

Что касается спиртного, то во время работы над Соглашением я был как за рулем и все остальные вели себя почти так же. Только когда с трудом удавалось найти приемлемую для всех формулировку, мы позволяли по чуть-чуть хорошего коньяку.

Я разрешил себе расслабиться только глубоким вечером, после подписания перед телекамерами – когда почувствовал, что «все, что мог, я уже совершил».

В. Кебич: – Во время работы над Соглашением, когда получалось сформулировать особенно сильную фразу, мне давали задание: иди налей по рюмке шампанского. Крепленые и крепкие напитки, когда мы работали, вообще не употребляли. Только потом, когда уже все закончилось…

А в баню даже и не ходили. И я тоже не ходил.

Российская сторона занималась только теми параграфами, которые имели политические цели. Их не волновало, что мы напишем по экономическим вопросам. Поэтому экономическую часть создали мы с Фокиным…

Больше всего обсуждалась судьба Президента Горбачева, как быть с государствами, которые не участвуют в совещании, схема внешнеполитической деятельности и схема обороны страны.

Никогда не вставал вопрос о том, что у нас, например, разорвутся связи между заводами. Нам казалось, что это навечно, незыблемо… Соглашение было для нас больше политическим заявлением. В этом отношении мы оказались обманутыми… российской стороной. Ведь мы были возмущены поведением Горбачева и готовы были черт те знаете что подписать, лишь бы от него избавиться.

С. Шушкевич: – Существовал договор-заготовка, разработанный еще в феврале славянской «тройкой» вместе с Казахстаном. 7 декабря прилетел в Минск Ельцин, за этим столом мы проводили деловую игру: как заинтересовать Украину. Я уехал в аэропорт встречать Кравчука уже с коммюнике, он сразу согласился, хотя, откровенно, я не надеялся на такой быстрый шаг. Тогда и решили, что надо идти дальше. Что и случилось в Беловежской Пуще…

Из Соглашения об образовании СНГ:

Мы, Республика Беларусь, Российская Федерация (РСФСР), Украина как государства – учредители Союза ССР, подписавшие Союзный договор 1922 года, далее именуемые высокими договаривающимися сторонами, констатируем, что Союз ССР как субъект международного права и как геополитическая реальность прекращает свое существование…

С момента подписания настоящего Соглашения на территориях подписавших его государств не допускается применение норм третьих государств, в том числе бывшего Союза ССР…

Деятельность органов бывшего Союза ССР на территориях государств-членов Содружества прекращается…

За Республику Беларусь              За РСФСР              За Украину

С. ШУШКЕВИЧ                          Б. ЕЛЬЦИН           Л. КРАВЧУК

В. КЕБИЧ                                Г. БУРБУЛИС         В. ФОКИН

Б. Ельцин: – Когда документы были в основном готовы, мы решили связаться с Назарбаевым, чтобы пригласить его, Президента Казахстана, в учредители содружества. Как раз в этот момент Назарбаев находился в воздухе, в самолете, на пути к Москве. Это была заманчивая идея – повернуть самолет, чтобы он прямо сейчас же прилетел к нам.

Мы попытались связаться с его самолетом. Выясняется, что в нем нет такой системы связи, по которой мы могли бы соединиться. Тогда пытаемся это сделать через диспетчерскую Внукова. Это был реальный вариант, Назарбаев в кабине летчика мог бы переговорить с нами и развернуть самолет в нашу сторону. Однако руководство Министерства гражданской авиации Союза запретило диспетчерам аэропорта давать нам служебную радиосвязь. Пришлось дожидаться прилета Назарбаева, и он позвонил нам уже из Внуково.

Каждый из нас переговорил с ним по телефону. Я прочитал ему подготовленные для подписания документы. «Я поддерживаю идею создания СНГ, – сказал он. – Ждите меня, скоро к вам вылечу».

Однако Назарбаева мы в тот день так и не дождались. Когда Горбачев узнал от Назарбаева, что тот собрался к нам, он применил всю силу своего красноречия, использовал все влияние, чтобы отговорить его от поездки. Чуть позже мне позвонил кто-то из его секретариата и передал, что президент Казахстана не сможет прилететь.

Нам было важно присутствие Назарбаева хотя бы в качестве наблюдателя. Но он решил по-другому. Мы втроем закрепили своими подписями историческое беловежское соглашение…

Н. Назарбаев: – Моей подписи под документом все равно не было бы, и, окажись я там, во всяком случае пытался бы убедить участников Минской встречи все-таки провести консультации со всеми потенциальными членами Содружества Независимых Государств и только после этого принимать какое-то решение.

Г. Бурбулис: – Ситуация развивалась достаточно сложно. В ноябре 1990 года без согласия и вне зависимости от Союза был подписан первый двусторонний договор между Россией и Казахстаном. Я расцениваю это событие как выдающееся, поскольку именно тогда была пробита первая брешь в системе…

Далее, в феврале 91-го возникла идея и была сделана первая проба четырехсторонней встречи: Россия, Украина, Беларусь и Казахстан. Была пройдена тропка двусторонних переговоров, и мы увидели, что в этой сборке есть стимулирующее зерно, и начали его отрабатывать.

К сожалению, тогда не было Шушкевича, был, кажется, Дементей, которому и хотелось, и было боязно одновременно. Ну и ни для кого не было секретом, что Горбачев достаточно ревниво и, я бы даже сказал, разрушительно, относился к этим попыткам. Поодиночке беседовал с участниками, убеждал их, то есть пытался всячески приостановить процесс.

Такое впечатление, что это у него получилось. Мы уже дошли практически до четырехстороннего документа, но потом это застопорилось. Кто-то засомневался, кто-то видел все это по-иному… Но проба состоялась. И сама идея содружества взамен союза в памяти нашей политической и духовной уже существовала. Надо было только найти, как ее возобновить и как реализовать. Вот тогда и выяснилось, что реализовать ее можно только ограничив круг тремя республиками…

Тут речь идет о специфике Назарбаева, о его личностном качестве. Идея была такая: надо было все это подготовить без того, чтобы его насторожить. А мы в принципе знали, что Назарбаев обязательно будет советоваться с Горбачевым…

«Высокая честь» сообщить Президенту СССР, что такой страны больше нет, выпала С. Шушкевичу.

С. Шушкевич: – Когда мы закончили, наступило облегчение – просто от того, что мы наконец завершили эту работу. И тогда мы собрались втроем в – не побоюсь этого слова – апартаментах Ельцина. Борис Николаевич сказал: «Так, теперь надо Михаилу Сергеевичу сообщить». Логичнее всего, продолжал Ельцин, поручить это Станиславу Сергеевичу – он всегда с ним много говорит. Кравчук высказался за. Ну и мировую общественность надо было информировать. Решили, что логичнее всего позвонить Бушу. Кто лучший друг Буша? Конечно, Борис Николаевич.

Я начинаю звонить Горбачеву. Входные, спецкоммутатор… В общем, соединяли меня довольно долго. А Борис Николаевич по своей спецсвязи – хлоп! – и раньше «зацепился» за Буша. Пока меня соединяли с Горбачевым, Ельцин уже вел разговор с американским президентом.

Горбачев всегда ко мне обращался на «ты», а здесь впервые он сказал мне «вы». Я в двух словах его проинформировал: «Подписали вот такое Заявление, и суть его сводится к следующему…» Горбачев: «Да вы понимаете, что вы сделали?! Вы понимаете, что мировая общественность вас осудит! Гневно!» А я уже слышу, что Ельцин разговаривает с Бушем: «Джордж, привет!» – и Козырев ему переводит. Горбачев продолжает: «Что будет, когда об этом узнает Буш?!» А я говорю: «Да Борис Николаевич уже сказал ему, нормально он воспринял». Горбачев при этом известии взорвался: «Вы разговариваете с президентом Соединенных Штатов Америки, а президент СССР ничего не знает. Это позор, стыдобища!»

Горбачев попросил к телефону Ельцина и потребовал прибыть к нему в Кремль на следующий день, как договаривались, для того чтобы объясниться: «Объясните стране, миру и мне!» Ельцин на это ответил, что от имени трех руководителей на разговор с Горбачевым прибудет он один…

Тогда же, не дожидаясь утра, мы вылетали обратно – нам предстояло ратифицировать соглашение в парламентах…

Хотя С. Шушкевич умалчивает об этом, в тот день из Беловежской Пущи звонили многим другим важным адресатам. Б. Ельцин имел разговор с министром обороны СССР маршалом Е. Шапошниковым и проинформировал его о подписанном Соглашении. Шапошников поинтересовался, предусматривает ли Соглашение сохранение единых вооруженных сил. Получив от Ельцина утвердительный ответ, заверил, что с его стороны возражений не будет.

Еще об одном телефонном звонке из Беловежской Пущи рассказывает в своей книге А. Грачев, пресс-секретарь президента СССР: – В воскресенье 8 декабря у меня на даче раздался звонок «вертушки» (линии правительственной связи). Телефонистка переспросила мою фамилию, сказала: «С вами хочет поговорить Борис Николаевич». Я был заинтригован. Через полминуты в трубке раздался мужской голос, по-видимому, помощника Ельцина: «Кто у телефона?» – «Грачев», – ответил я. Помолчав, он с сомнением переспросил: «Павел Сергеевич?» – «Нет, Андрей Серафимович». В трубке поспешно сказали: «Нет, нет, нам нужен другой».

Павел Сергеевич Грачев, мой однофамилец, в недавнем прошлом командующий воздушно-десантными войсками СССР, был в это время заместителем союзного министра обороны Евгения Шапошникова. Предназначенный ему звонок, как я потом понял, раздался из Беловежской Пущи. Бдительный помощник Ельцина не дал мне поговорить в тот день с российским президентом и узнать, зачем ему понадобился Павел Грачев. На следующий день и без того стало ясно.

«Международный аспект» Беловежского соглашения было поручено «прикрыть» А. Козыреву.

А. Козырев: – Из Минска Борис Николаевич разговаривал в присутствии глав двух других государств содружества с президентом Бушем. Я встречался после Минска с большой группой послов в Москве. Наконец, мы условились, что официально проинформируем другие государства мира и ООН для того, чтобы они, особенно ядерные державы, четко знали, что происходит. Очень скоро мы получили положительные высказывания из госдепартамента США. Его пресс-секретарь заявила, что Соединенные Штаты обнадежены и обрадованы тем, что в коммюнике о содружестве затрагивается ряд ключевых вопросов и сохранены все прежние международные обязательства…

 

Москва, 8 декабря 1991 года

Вечером 8 декабря радио передало: в Вискулях, что в Беловежской Пуще, Ельцин, Кравчук и Шушкевич денонсировали Договор об образовании СССР и объявили о создании нового содружества трех независимых государств.

Известие стало неожиданностью не только для союзного президента, но и для российского вице-президента. Через час Руцкой уже был у Горбачева. Полтора часа он убеждал Президента СССР в том, что надо предпринять самые решительные меры – как только вернутся из Пущи участники «исторического события», арестовать всех, без исключения. Основания – измена Конституции СССР. Горбачев вяло возражал: – «Не паникуй… У соглашения нет юридической основы… Прилетят, мы соберемся в Ново-Огарево. К Новому году будет Союзный договор!».

А. Руцкой (воспоминания): – Я не знал, что кроме развала экономики, Ельцин и его команда готовили заговор против СССР. Подготовительная операция проходила втайне, под руководством все того же Бурбулиса. 7 декабря 1991 года по установленному протоколу я провожал Ельцина и сопровождающих его персон: Бурбулиса, Шахрая, Полторанина, Козырева в Минск. На вопрос, с какой целью направляется столь высокого уровня делегация, мне ответили: для подписания договора о дружбе и сотрудничестве между Россией и Белоруссией.

Проводив президента (а было уже где-то 19 часов), я уехал на дачу. На душе было неспокойно: какой договор, какая дружба? Ответ на свой вопрос я получил во второй половине следующего дня, когда средства массовой информации сообщили, что в Вискулях, в Беловежской Пуще на границе Польши и Белоруссии, подписано соглашение о «прекращении существования» Советского Союза и о создании Содружества Независимых Государств.

Узнав о случившемся, я стал звонить Горбачеву. После неоднократных попыток меня с ним все же соединили, и я попросил о встрече. Горбачев сказал, что я могу приехать к нему через час. Михаил Сергеевич был на удивление спокоен. Я спросил у него, знал ли он о цели визита Ельцина в Минск и о заговоре по уничтожению Советского Союза. На вопрос он ответил уклончиво, вроде: «Не знал, но догадывался, что Ельцин, вернее Бурбулис, что-то задумал».

Ответ мой заключался в том, что это – преступление, государственный переворот. Видимо, ему не понравилась моя оценка и когда я ему предложил проявить решительность, используя закон и власть, арестовать эту пьяную троицу, подписавшую в угоду США позорный сговор, от таких слов он даже побелел. Засуетившись, попрощался со мной и попросил не горячиться, сказал, что не все так страшно, как мне кажется, положение дел можно спасти…

О том, как Горбачев «спасал» СССР говорит еще один эпизод, рассказанный А. Грачевым. Телефонный звонок Президента СССР застал его в машине по дороге с дачи в Москву. Поняв, что звонит Горбачев, А. Грачев попросил водителя свернуть к обочине, чтобы спокойно переговорить.

– Андрей! – Горбачев явно сильно возбужден. – Когда по ЦТ пойдет мое интервью для украинцев?

А. Грачев: – По моим сведениям, вскоре после программы «Время».

М. Горбачев: – Ты уверен? Ничего не изменилось? Показ не отменен? Узнай, когда точно начнется передача, будет ли интервью передано полностью? Жду звонка.

Грачев из машины связался с телевидением и узнал, что передавать интервью планируют после 23 часов.

– Это слишком поздно, – раздраженно отреагировал Горбачев, когда Грачев перезвонил ему. – Завтра рабочий день, люди рано лягут спать, а ведь важно, чтобы они успели увидеть интервью до того, как узнают про результаты встречи в Минске.

Очевидно, что Горбачев уже знал эти результаты и в тот морозный воскресный вечер не находил себе места. С помощью интервью он хотел немедленно ответить своим соперникам, повлиять на их решение. Горбачев надеялся: если передать интервью на час раньше, будет еще не поздно…

Самое поразительное то, что Горбачев, достаточно опытный и искушенный политик, по-видимому искренне полагал, что ничего страшного не произошло: ну, подумаешь, подписали там какое-то соглашение, чего не бывает. Судя по всему, он рассчитывал, что продолжатся дискуссии в Ново-Огарево, в очередной раз разошлют для обсуждения очередную редакцию Союзного договора… Глава упраздненного государства, свергнутый со своей должности, рассуждал и действовал как человек, которому есть куда отступать…

 

Москва, 9 декабря 1991 года

Ранним утром девятого декабря 1991 года Вадим Медведев, советник Президента СССР, позвонил Горбачеву в машину. Как человек наиболее приближенный к Горбачеву он знал, что время следования в пути – самое удобное для того, чтобы связаться с ним по телефону:

– Михаил Сергеевич, – поздоровавшись, обеспокоенно спросил Медведев, – не нужно ли подготовить к заседанию Госсовета еще что-нибудь дополнительно?

Накануне, в воскресенье, Горбачев позвонил Медведеву на дачу и потребовал ускорить работу над материалом, в котором речь шла о необходимости и важности сохранения Союза, развивалась и шлифовалась аргументация о пагубности его распада.

Но на этот раз Горбачев не проявил к теме интереса:

– Теперь уже не аргументы нужны, а кое-что другое. – раздраженно ответил он из машины и бросил трубку.

А. Грачев (воспоминания): – Сразу после приезда президента в Кремль я вошел к нему в кабинет. Он полностью владел собой, был мобилизован и бодр. Горбачев ждал намеченную на 12 часов встречу с Ельциным и уже прилетевшим в Москву Назарбаевым. Мы обменялись мнениями по поводу произошедшего в Беловежской Пуще. Горбачев наступательно сказал мне:

– Пусть объяснят это всей стране, миру и мне. Я уже говорил с Назарбаевым – тот возмущен и тоже ждет объяснений от Ельцина. Должен прибыть к 12 часам, как и было условлено.

– А как Ельцин? – поинтересовался я.

– Обещал прийти, но потом перезвонил и сказал, что опасается за свою безопасность. Боится, что его здесь арестуют. Я ему: «Ты что, с ума сошел?» А он: «Может, не я, а кто-то еще». В общем, кажется, я его убедил, и он сейчас будет…

Но спокойствие и уверенность Горбачева были скорее наигранными, показными. Параллельно руководитель аппарата союзного президента Г. Ревенко лихорадочно пытался вызвать в Кремль других участников беловежской встречи.

В районе десяти утра телефонный звонок из Кремля поднял с постели еще не отошедшего как следует от проводов гостей минского председателя Верховного Совета. Шушкевич спросонья долго и путано объяснял, почему он не в Москве, как договорились, но приехать в конечном итоге отказался:

– Я должен все осмыслить… Отоспаться… Все произошло так неожиданно…

Узнав от Ревенко, что Кравчук и Шушкевич не прибудут и разговаривать придется с одним Ельциным, Горбачев понял, что этот раунд он проиграл. Даже если ему удастся, как уже бывало, заговорить Ельцина, поколебать его позицию, согласованное решение «трех» останется в силе…

По кремлевскому коридору в сопровождении верного Коржакова уверенно шагает российский президент… Такого в древних стенах Кремля не было никогда. Традиционно здесь всегда был один хозяин. Он мог конфликтовать с кем угодно, даже вести боевые действия против бунтовщиков, но сопернику вход в Кремль был заказан.

В декабре девяносто первого в Кремле было два хозяина. Над куполами древнего обиталища русских царей реяло два государственных флага. Вход на третий этаж здания, где размещался кабинет Горбачева, прикрывала верная ему союзная охрана, но въезд на территорию Кремля контролировала служба безопасности российского президента.

Министерства и целые отрасли указами Ельцина к тому времени уже были переведены под российскую юрисдикцию. Армия в лице министра обороны Шапошникова, несмотря на то, что перед ее высшим командованием выступали оба президента, держала равнение на Ельцина. В декабре 1991 года «полновластный» Президент СССР не контролировал даже обнесенную кремлевскими стенами вершину Боровицкого холма…

В открытую дверь кабинета президента СССР Ельцин увидел Назарбаева, зашедшего туда двумя минутами раньше. Позднее Ельцин рассказывал, что он рассчитывал на разговор с Горбачевым один на один. Присутствие казахского президента его удивило и разозлило. По его словам, Назарбаев не отставал от Горбачева по части допроса, учиненного союзным президентом.

Полуторачасовая встреча, как и ожидалось, никакого результата не дала, наоборот, всколыхнула старые обиды, посыпала солью незарубцевавшиеся раны. О том, что консенсуса достичь не удалось, было видно и по хмурому виду Назарбаева, который, выйдя из кабинета союзного президента, провел краткую пресс-конференцию в представительстве Казахстана и сразу же отправился на аэродром.

Отчет об этой пресс-конференции, опубликованный в «Известиях» под полуиздевательским заголовком «Казахстан осмысливает новые реальности», отражает растерянность, которую испытывал в тот момент казахстанский лидер…

Вопрос: – Три республики заявили о денонсации договора от 22-го года. Означает ли это, что Союза со вчерашнего дня уже нет или речь идет о чем-то другом?

Н. Назарбаев: – И Ельцин, и Шушкевич (с Кравчуком я еще не успел переговорить) заявили о том, что никакого славянского союза нет, была встреча, и на ней в ходе дискуссий родились эти документы. На встрече у М. Горбачева Борис Николаевич подтвердил, что никаких постановок о каком-то славянском союзе речи не идет. Минские документы можно воспринять как инициативу трех республик.

Теперь о том, существует или не существует Советский Союз. У меня тоже вызывает вопрос то, о чем вы говорите. В минских документах подчеркивается, что законы третьих стран не действуют на территории подписавших их, союзные органы также ликвидируются. Но речь идет о тех органах, которые создал пятый Съезд народных депутатов СССР. Они конституционны, законны, значит, эти вопросы, я так считаю, может решать только Съезд. Вообще такие вопросы надо бы решать согласованно, не без совета с другими республиками. Они даже не знали о них. Я могу только сожалеть, что так случилось. Еще раз повторюсь: ликвидация союзных органов и перенос координирующих органов – это, конечно, прерогатива Съезда.

Вопрос: – Если вы считаете, что это инициатива, а руководители трех государств – свершившимся фактом, где же оказываются Казахстан и Президент Горбачев?

Н. Назарбаев: – Сегодня, когда я зашел к Горбачеву, а через минуту пришел Ельцин, мы договорились: соглашение, которое подписано тремя республиками, будет разослано как инициатива парламентам республик и будет обсуждаться наряду с проектом договора о Союзе суверенных государств. Это уже другой подход, это – правильно. После обсуждения Верховными Советами этих документов и принятия решения в пользу одного или другого документа, тогда, наверное, встанет вопрос о созыве Съезда народных депутатов.

В проекте договора о ССГ предусматривается место и Президенту, и правительству союзному. В минском же документе ничего такого нет. Вы знаете, я по-разному отношусь к Президенту Горбачеву, не раз критиковал его за допущенные ошибки, за консервативные и сдерживающие моменты в его политике, отставание от событий. Но я считаю, что в сегодняшний трудный момент Горбачев еще не исчерпал всех своих возможностей. Это мое личное мнение. В это труднейшее переходное время, я думаю, он нужен.

Вопрос: – Нурсултан Абишевич, вы как Президент, выступаете за конфедеративное государство или за то содружество, которое предлагается, без союзных органов?

Н. Назарбаев: – Моя позиция отражена в проекте договора о ССГ, в обсуждении которого я принимал участие на заседаниях Госсовета. Если вы помните, я излагал свою позицию и 27 августа на чрезвычайной сессии Верховного Совета СССР. Все, о чем я говорил, остается. Более того, оно оказывается правильным.

Вопрос: – Какова была атмосфера встречи в Кремле с Президентом Горбачевым?

Н. Назарбаев: – Горбачев, как и я, не знал о том, что состоится подписание такого документа. В предварительном варианте со мной и Ельцин, и Шушкевич, и Кравчук говорили о том, что они будут обсуждать то, как совместно переходить к рыночной экономике, согласовывать позиции и обсуждать, как дальше быть с проектом о ССГ. Что касается реакции Михаила Сергеевича, то я думаю, он был огорчен. Я же ничего сверхъестественного в этом документе не увидел, кроме, пожалуй, двух-трех пунктов.

Вопрос: – Группа народных депутатов СССР предприняла кампанию по сбору подписей за созыв шестого Съезда народных депутатов. Как к этому относитесь?

Н. Назарбаев: – Я с пониманием отношусь к этой инициативе. И Съезд народных депутатов, да и весь народ должны иметь возможность высказать свое мнение по всем этим вопросам.

Вопрос: – Вы говорите, что до сих пор придерживаетесь идеи конфедерации. Вместе с тем заявили, что вы – прагматик. Если вариант содружества окажется более прогрессивным, измените ли вы свою точку зрения?

Н. Назарбаев: – Да, я поступаю всегда как прагматик, буду отталкиваться от реальности.

Вопрос: – Вы сказали, что надо узнать и мнение народа. Вы имеете в виду возможность проведения какого-то референдума, плебисцита?

Н. Назарбаев: – По-моему, всем уже надоели и референдумы, и выборы. Сейчас время, когда всем политикам и народу надо заняться экономикой, реформами, реальным улучшением жизни. Будет референдум или что-то другое – пусть решает Съезд, если он соберется.

Вопрос: – Допускаете ли вы, что может быть еще одна инициатива – скажем, среднеазиатских республик?

Н. Назарбаев: – Я категорический противник, чтобы договоры заключались по национальному, этническому принципу. Это, считаю, средневековье. Я своих соседей предостерег бы от этого.

Вопрос: – Борис Ельцин согласился с тем, что минские документы – это всего лишь инициатива?

Н. Назарбаев: – Ельцин сам ответит на этот вопрос. Но сейчас я точно передаю то, о чем мы говорили у Президента Горбачева.

Вопрос: – А что будет, если парламенты трех подписавших документы республик проголосуют за вариант содружества, а остальные – за договор о ССГ?

Н. Назарбаев: – Плохо будет. Я очень надеюсь на разум людей во всех республиках, мудрость народа.

О чем же именно говорили три президента на своей таинственной встрече? Еще не остывший от разговора Горбачев в половине пятого дня собрал своих помощников. Естественно, он не мог не поделиться впечатлениями от только что закончившегося события. Об этой встрече рассказывает Г. Шахназаров в своих «Записках помощника Президента СССР».

Горбачев: – Сначала Ельцин оправдывался тем, что Кравчук отклонил все предложенные ему варианты, обговоренные им со мной накануне. Отверг предложение заключить договор временно, на 4–5 лет, не согласился с идеей ассоциированного членства Украины. Оглушительная победа на выборах, избрание президентом совсем вскружили голову честолюбивого киевского лидера.

Перейдя, как обычно, в наступление, Ельцин начал упрекать меня за то, что трижды в день переговариваюсь с Руцким. Я возразил, что этого требуют дела у нас внутри, в Союзе, а вот Президент России несколько раз в день переговаривается с американским президентом. Ельцин после этих слов вспылил:

– Будете так продолжать, я ухожу!

– От государства не уйдешь! Вы собрались втроем. А кто вам дал такие полномочия? Госсовет не поручал, Верховный Совет не поручал, народ окончательно запутали.

Далее, по словам Горбачева, записанным его помощником, он постарался доказать полную несостоятельность минского Соглашения. Ельцин хватался за сердце.

– Знаешь, Борис, это товарищеский разговор, – увещевал Горбачев. – Я тебе привожу все доводы, которые будут приводиться другими. Нужен референдум, пускай народ решает.

– Выдвигайте свои позиции, только не надо личной брани, – насупился Ельцин…

А. Грачев: – Зайдя к Горбачеву сразу после выхода Назарбаева и Ельцина из кабинета, я застал его в задумчивости.

– Что мне сказать прессе, Михаил Сергеевич? Там уже целая толпа журналистов.

Горбачев, тщательно подбирая слова, начал диктовать сообщение для печати:

– Скажи, что на встрече Президента СССР с Ельциным и Назарбаевым была выслушана и подробно обсуждена информация президента России о встрече в Бресте. Были заданы многочисленные вопросы с целью прояснения различных аспектов достигнутых там договоренностей. Условились, что инициатива лидеров трех республик (Горбачев сделал ударение на слове «инициатива») будет разослана президентом СССР в парламенты остальных республик для рассмотрения одновременно с начавшимся изучением разосланного ранее проекта Союзного договора…

Выплеснув на меня лишь малую часть своих эмоций по поводу встречи в белорусской глуши и ее участников, благосклонно улыбнувшись родившейся шутке – «Без Мишки в лесу» – Горбачев сказал, что, видимо, в течение дня сделает свое официальное заявление. Обо было опубликовано на следующий день.

 

Москва, Кремль, 10 декабря 1991 года

Десятого декабря в печати появилось официальное заявление Горбачева. В это трудно поверить, но в заявлении отмечались даже некоторые «позитивные моменты» беловежских решений…

М. Горбачев: – 8 декабря 191 года в Минске руководители Беларуси, РСФСР и Украины заключили соглашение о создании Содружества Независимых Государств.

Для меня, как Президента страны, главным критерием оценки этого документа является то, насколько он отвечает интересам безопасности граждан, задачам преодоления нынешнего кризиса, сохранения государственности и продолжения демократических преобразований.

Это соглашение имеет позитивные моменты.

Участие в нем приняло украинское руководство, которое в последнее время не проявляло активности в договорном процессе.

В документе подчеркивается необходимость создания единого экономического пространства, функционирующего на согласованных принципах, при единой валюте и финансово-банковской системе. Выражается готовность к сотрудничеству в области науки, образования, культуры и других сферах. Предлагается определенная формула взаимодействия в военно-стратегической области.

Однако это документ такого значения, он настолько глубоко затрагивает интересы народов нашей страны, всего мирового сообщества, что требует всесторонней политической и правовой оценки.

В любом случае для меня очевидно следующее. Соглашение прямо объявляет о прекращении существования Союза ССР. Безусловно, каждая республика имеет право выхода из Союза, но судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик. Вопрос этот должен решаться только конституционным путем с участием всех суверенных государств с учетом воли их народов.

Неправомерно и опасно также заявление о прекращении действия общесоюзных правовых норм, что может лишь усилить хаос и анархию в обществе.

Вызывает недоумение скоропалительность появления документа. Он не был обсужден ни населением, ни Верховными Советами республик, от имени которых подписан. Тем более это произошло в тот момент, когда в парламентах республик обсуждается проект Договора о Союзе Суверенных Государств, разработанный Государственным Советом СССР.

В создавшейся ситуации, по моему глубокому убеждению, необходимо, чтобы все Верховные Советы республик и Верховный Совет СССР обсудили как проект Договора о Союзе Суверенных Государств, так и соглашение, заключенное в Минске. Поскольку в соглашении предлагается иная формулировка государственности, что является компетенцией Съезда народных депутатов СССР, необходимо созвать такой Съезд. Кроме того, я бы не исключал и проведение всенародного референдума (плебисцита) по этому вопросу…

В течение недели Горбачев ждал хоть какого-нибудь ответного сигнала от страны. Ему казалось, что заявление – именно тот шаг, который подтолкнет какие-то слои общества потребовать от него решительных действий. Увы, «решительной поддержки» не поступало ни от кого. Общество безмолвствовало. Ни одного митинга протеста, ни одной манифестации несогласных, ни единого голоса в поддержку. Глас вопиющего в пустыне…

Не оправдался его расчет на провал Беловежского соглашения в парламентах. 10 декабря Соглашение ратифицировали Верховные Советы Украины и Белоруссии, 12 декабря – Верховный Совет России. Парламенты, большинство в которых тогда однозначно принадлежало коммунистам – сторонникам сохранения единого Союзного государства!

Феномен потрясающей пассивности общества до сих пор так и не разгадан. Ведь решалась судьба огромного государства, а обращение его главы о том, что Отечество в опасности, граждане проигнорировали. Почему?

Невооруженным глазом видно, что заявление Горбачева было пустым, безадресным и бесцельным. Оно не тронуло людей, потому что к тому времени все связанное с именем Горбачева вызывало у большинства населения аллергию. Ему уже не только не верили на слово, но даже не пытались вникнуть, вслушаться в то, что он говорил…

Какие приемы мог использовать союзный президент для сохранения разрушавшейся государственности? Был ли вправе он использовать силу? Безусловно, да. Закон и право были на его стороне, беловежские «подписанты» отнюдь не случайно до последнего момента опасались «силового варианта». Ведь антиконституционность Беловежского соглашения очевидна. По воле всего трех человек, не наделенных соответствующими полномочиями, вопреки воле народа, высказанной на референдуме, были упразднены союзные органы, прекращено действие Конституции СССР.

Попытка решительно встать на защиту единства страны в этой ситуации была бы далеко не безнадежной. Безусловно, в обществе нашлись бы здравомыслящие силы, которые оказали бы Горбачеву поддержку в борьбе за сохранение Союза. Для этого требовалась всего одна малость – собственное, пускай единоличное решение, его выбор, его поступок, его политический риск. Но Горбачев оказался не способен на решительные поступки…

А. Руцкой: – К сожалению, страной Горбачев давно не руководил, сдавая один державный рубеж за другим. Вместо принципиальных действий сыпались никчемные заявления о том, что «позиция президента СССР совпадает с позициями Ельцина», что «до сих пор, пока не принято конституционное решение об образовании Содружества бывшими членами прежнего Союза, до тех пор существует СССР и все его органы». Но команда Ельцина уже не обращала никакого внимания на эти безвольные судороги…

После первого шока неожиданности начали появляться международные отклики на событие, свершившееся в Беловежской Пуще. Оценки зарубежных лидеров содержали осторожное признание «свершившихся реальностей» и озабоченность тем, что обломки развалившейся великой державы могут задеть и их страны…

Президент Франции Ф. Миттеран: – Возможность говорить о Советском Союзе в прошедшем времени поставила на повестку дня сакраментальный вопрос: «Что дальше?» Дезинтеграция государства, кризис власти, утрата веры, сопровождающиеся экономическим спадом, – все это способно привести к вспышке гнева населения, которое сделает практически невозможным управление страной, впадающей в анархию.

Президент США Дж. Буш: – Мы будем поддерживать демократов и реформаторов, где бы они ни были, и это означает, кстати, на всех уровнях.

Председатель СДПГ Б. Энгхольм: – СССР, великой державы, охватывающей в течение 70 лет два континента, больше не существует: ее разрушили стремление людей к свободе, но также неспособность диктаторского режима обеспечить своим гражданам основные потребности.

Команда Горбачева отлично понимала, что беловежская встреча трех лидеров означает ее конец. 10 декабря, в 17.39 в Ореховой комнате Кремля собрались оба Яковлевых, Шеварднадзе, Попов, Примаков, Вольский, Бакатин, Ревенко. Горбачев огорошил самых близких своих сподвижников неприятной новостью:

– Получил распоряжение о переходе правительственной связи под юрисдикцию России. Со мной об этом даже не поговорили…

Воцарилось гнетущее молчание.

Примаков: – Нет практически никаких возможностей воспрепятствовать. На армию не опереться, международные силы будут взаимодействовать с Россией, с республиками.

Попов: – Были бы шансы, что республики, хотя бы часть из них, смогут держаться – тогда другое дело. В противном случае, увы, ничего не поделаешь…

В Ореховой комнате уже было известно, что на встрече Ельцина с Бейкером в присутствии Шапошникова и Баранникова обсуждался вопрос о верховном главнокомандовании – без Президента СССР. А накануне президент Украины Кравчук сделал заявление для зарубежных корреспондентов, что после беловежского соглашения ядерная кнопка «разделена на три части».

Шеварднадзе (обреченно): – Завтра придут опечатывать кабинеты…

Глава внешнеполитического ведомства ошибся немного – всего на две недели.

 

Москва, Дом Советов РСФСР, 10 декабря 1991 года

Несмотря на полное «торжество демократии» после августовских событий, у Ельцина и Хасбулатова не было полной уверенности в том, что ратификация беловежских соглашений в Верховном Совете РСФСР пройдет гладко, без сучка и задоринки. Поэтому была предпринята попытка «объясниться» и заодно прозондировать настроения депутатов. 10 декабря состоялась встреча депутатов с госсекретарем Г. Бурбулисом и другими участниками «беловежской инициативы». Вел ее первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР С. Филатов.

Г. Бурбулис: – Идея соглашения о содружестве независимых государств родилась на встрече в Беловежской Пуще. Там же было выявлено, что трем участвовавшим в этой встрече государствам принадлежит специфическая роль по отношению к Союзу ССР и Договору 1922 года. Объективно, юридически они сегодня единственные учредители того договора, а стало быть, и его правопреемники. Мы увидели, что здесь есть некий спасительный для всех выход. И взяли на себя ответственность сформулировать ту норму, которая зафиксирована в преамбуле – о том, что государства-учредители договора 1922 года констатируют, что Союз ССР «прекращает свое существование». Таким образом, Соглашение – это та логически, исторически выстраданная перспектива, которая дает всем нам выход.

Заявление Горбачева от 10 декабря в связи с созданием СНГ следует рассматривать как определенный компромисс, некоторые положения этого заявления уместны. Однако призыв Президента СССР созвать внеочередной Съезд народных депутатов СССР выглядит, по меньшей мере, странно…

С. Шахрай: – Факт провозглашения независимости, проведения референдума в ряде республик, факт международного правового признания ряда бывших членов Союза налицо. Юридически и фактически существование Союза не может быть доказано. Возникает вопрос, кто может юридически поставить этот диагноз, оформить этот факт? Не распустить, я подчеркиваю, не разогнать, не ликвидировать, а подтвердить юридически факт, как врач – диагноз больному. Съезд народных депутатов СССР? Конституционно этот орган не существует по воле самого Съезда народных депутатов СССР. Есть только две альтернативы: военная кровавая диктатура сверху и гражданская война, либо политическая формула сохранения братского общежития на протяжении столетий народов этих государств.

Украина подписала это соглашение о содружестве, с четкими политическими формулировками, с четкими политическими и экономическими обязательствами. Открытость границ для передвижения, сохранение рубля как единой денежной единицы, согласование налоговой, ценовой политики – это ли не результат? Государствам-учредителям удалось договориться о единой экономической реформе. Уже за одно это надо устроить на улицах фейерверк, официально поздравить глав государств и призвать другие республики присоединиться к этому содружеству, а не пытаться лечь бревном на этом пути и толкать к гражданской войне. Реформа в экономике в рамках этого единственно возможного политического союза, единственный мирный цивилизованный выход из тупика.

(Тезис «мы ушли от гражданской войны» – один из самых излюбленных у Сергея Михайловича Шахрая. Он повторял его после августовского «путча», после «беловежской инициативы», накануне расстрела парламента и в преддверии принятия новой Конституции. Этот тезис начинает звучать из его уст всякий раз, когда на горизонте появляется призрак очередного, подготовленного при прямом соучастии Шахрая, политического кризиса.)

Н. Босенко: – Не казалось бы вам более правильным сначала оформить новое содружество, создать орган этого содружества, ратифицировать на парламентах это решение, выяснить, какие республики подключатся к нему, и только после этого, когда будет правопреемник, объявлять о том, что СССР больше не существует?

С. Сулакшин: – Геннадий Эдуардович, как бы вы попытались объяснить психологическую атмосферу даже в этом зале, когда вместо чувства удовлетворения, благодарности тем, кто наконец нашел формулу выхода из тупиковой ситуации, ощущается как минимум непонимание, а вообще говоря, поиск точек противостояния, противодействие?

Н. Копысов: – Просчитывались ли те последствия, к которым это решение приведет? Учитывались ли социальные последствия? Каковы они будут? Какова будет ответственность за все эти решения? Что произойдет?

А. Оболенский: – Сейчас в вашем выступлении, Геннадий Эдуардович, прозвучало, что это единственный выход. Так вот, в начале сентября вы вдвоем с Шахраем, но не только вы, конечно, и другие там были, тоже усиленно говорили, что единственный выход вообще, который нас выведет в светлое будущее – это разгром съезда, разгром старого Верховного Совета, формирование нового, переходный период, тот самый Закон о реформе государственной власти, который был принят при вашем настоятельном участии. Тогда гарантировалось, что это стабилизирует ситуацию и к чему-то приведет. Сейчас, поскольку вы сами являетесь инициаторами какого-то нового переходного процесса, вы тем самым признаете, очевидно, что то решение оказалось несостоятельным. В чем же тогда гарантия, что сейчас вы действительно единственный выход нашли?

В. Губарев: – Почему нельзя было пойти конституционным путем? Например, в рамках Госсовета предложить вариант соглашения или содружества, который вы сегодня предлагаете.

В таком случае весь процесс приобретал бы законный, конституционный характер. Действуя же другим путем, вы создаете прецедент, при котором ваша тактика становится непредсказуемой. Общество может ожидать и других действий такого же характера, которые будут идти вразрез с ныне действующей Конституцией, законом, сколько бы раз мы ни улучшали или ни принимали каких-либо законов. Ответьте мне, почему нельзя было в рамках существующего закона предложить этот вариант публично как соглашение с просьбой оценить его, попытаться ратифицировать в союзных республиках, в Верховном Совете СССР и в случае его неудачи затем двигаться дальше в рамках Конституции, в том числе и республиканских?

Бурбулис пространно отвечал на вопросы и в заключение сказал: – Есть государства, которые однозначно вышли на реформы, в том числе и общественного строя, есть государства, которые сохраняют тоталитарные режимы, сменив маскхалаты, и есть центр, который пытается эти две структуры породнить. Наша логика совершенно иная. Принимаете эти нормы, уверены, что они будут вам полезны – входите в Содружество и соблюдайте их. Подписывая этот договор, мы тем самым подписываем не только образование нового Союза, но мы подписываем себе действительную самостоятельность, действительный суверенитет, ликвидацию двоевластия в нашей республике…

 

Минск, 10 декабря 1991 года, 10 часов

Обсуждение Беловежского соглашения началось на утреннем заседании Верховного Совета Белоруссии. С. Шушкевич, Председатель Верховного Совета, начал с краткого вступительного слова.

С. Шушкевич: – Используя свое право выступить в любой момент, я хотел бы дать полную информацию о том, что произошло за последнюю неделю. Я знаю о вашем волнении и нетерпении узнать о последних событиях, которые произошли у нас в Белоруссии, о встречах руководителей Российской Федерации, Украины и Белоруссии.

Скажу сразу, что эта встреча назревала. Вы сами были свидетелями того, как переговоры о подготовке Союзного договора зашли в тупик. На этом фоне все больше и больше возрастала социальная напряженность во многих регионах бывшего Союза ССР, что привело к межнациональным конфликтам со многими человеческими жертвами. А недальновидная политика центра привела к глубокому экономическому и политическому кризису, к развалу промышленности, катастрофическому понижению уровня жизни людей. Дальше продолжаться так не могло.

Мы, руководители трех суверенных государств, встретились и подготовили заявление и соответствующее соглашение. Это сделать было очень тяжело, но мы осознавали, что концептуальный подход у нас один, исторически мы всегда были вместе, многовековые связи сложились так, что разорвать их – это значит резать по живому, фактически замахнуться на судьбы миллионов людей. И наши народы нам этого не простят. Мы нашли возможность согласиться с этим и наконец поставить точку в этой сложной проблеме.

Работа велась в тесном контакте с правительствами. Я особенно хочу сказать о том вкладе, который сделали руководители правительства нашей Белоруссии. Фактически не было ни одной позиции в экономических вопросах, которые бы детально не были подготовлены для объединения с Россией и Украиной. Нам удалось договориться обо всем том, что волнует людей. Я имею в виду финансы, ввод новых валют, либерализацию цен и так далее. Мы согласовали все вопросы.

Уважаемые народные депутаты! Я выношу на ваш суд подход руководителей трех государств. Соглашение имеется у вас на руках. Вы впервые получили полный текст этого соглашения. Очень прошу серьезно и без лишних слов, высказать свое отношение к соглашению о Содружестве Независимых Государств. Ваше решение даст возможность мне вести соответствующий разговор на Госсовете в Москве.

В конце выступления С. Шушкевич попросил депутатов обсудить Беловежское соглашение и высказать к нему свое отношение: «Не ставится вопрос о ратификации соглашения, потому что оно, я думаю, будет уточняться, улучшаться, и, что самое главное, должен быть пакет дополнений, без которых ратификация не имеет смысла. Я прошу это понимать. Работа эта продолжается и я просил бы только об одном – высказать свое отношение.»

Трудно понять, с чем связана такая чрезмерная осторожность. Возможно, Шушкевич побоялся сходу, без разведки, поставить под удар соглашение руководителей трех республик и хотел прозондировать почву. Может быть, ему стало уже известно о существенных «оговорках», которые сделала к соглашению Украина, и он намеревался вынести на ратификацию новый, доработанный вариант. Не исключено, что Шушкевич был просто ошарашен масштабом свершившихся событий и хотел взять «тайм аут», чтобы осмыслить их последствия. (Отвечая на реплику депутата Грибанова он произнес многозначительную фразу: «Я только хочу дать вам такую справку, что когда мы приехали на это совещание мы были искренними людьми и никто из нас не думал, что соглашение будет принято»). В любом случае, «скоростной» ратификации Беловежского соглашения в Верховном Совете Белоруссии явно не предполагалось. Но события развернулись иначе…

 

Киев, 10 декабря 1991 года

10 декабря в зале Верховного Совета Украины с утра чувствовалась напряженность – включенный в повестку дня вопрос о ратификации Беловежского соглашения переносился с часа на час: постоянные депутатские комиссии сделали много замечаний по тексту соглашения и их необходимо было обговорить с руководством Беларуси и России. Лишь к началу вечернего заседания Л. Кравчуку удалось справиться с этой задачей.

Открыв вечернее заседание И. Плющ (незадолго до того избранный на должность Председателя Верховного Совета) предоставил слово Президенту Украины. Л. Кравчук взошел на трибуну. В отличие от четкого, продуманного до малейших нюансов выступления на торжественном заседании Верховного Совета, его «постбеловежская» речь выглядит рыхлым, плохо подготовленным экспромтом.

В первой ее части Л. Кравчук констатирует, что создание Союза на принципах нового Союзного договора, предложенного М. С. Горбачевым, «зашло в глухой угол». Распад Союза принял стихийный и необратимый характер.

Обосновывая «вынужденность» своих действий, Л. Кравчук пытается взвинтить эмоции, драматизировать обстановку: «Возникла угроза противостояния между народами, чем, понятное дело, могли воспользоваться силы реакции. Факты подтверждают, что такая опасность была и остается вероятной».

Разумеется, вина за столь прискорбное состояние межреспубликанских отношений, экономики и социальной сферы страны была возложена на «преступный союзный центр»: «Социальные потрясения также реальный факт и являются следствием той политики, которую проводил центр и сейчас проводят его остатки. В основе социальных потрясений лежит экономическая разруха и это могут использовать какие угодно силы. Мы все почувствовали, особенно накануне референдума, что существует реальная попытка реанимировать старые структуры. Засуетились силы, которые именно этого хотят.»

Отсюда логически следует вывод: «Именно в это трагическое время сошлись три великих славянских государства, чтобы остановить процесс стихийного распада союзных структур, которые еще существуют, и чтобы под обломками этого развала не пострадали миллионы и миллионы людей». Вскользь, как бы между прочим, Кравчук замечает: «Мы это сделали в Минске, сделали, руководствуясь постановлениями и законами – теми государственными документами, которые мы с вами приняли вот здесь, в Верховном Совете».

Явно не создав необходимого эмоционального накала и не добившись должного уровня моральной поддержки Кравчук поспешно переходит к следующей фазе – оправданиям своего шага, попыткам снять с себя личную ответственность: «И вот после этого, когда это произошло, нас начали обвинять в развале Союза. В последние два дня – вчера и сегодня – главной темой центральных органов и других средств массовой информации является то, что вот три государства или три руководителя или шесть руководителей, развалили в конце концов Союз, и в этом их глубочайшая вина. Но сегодня можно спросить: кто же действительно виноват в том развале? Когда начался тот развал? По крайней мере каждому понятно, что он начался не 7–8 декабря, а в период, когда началась перестройка. Это абсолютно каждому ясно. Мы даже точно знаем авторов этого развала…»

Следующей фазой речи, по логике ее развития, должна была быть «пужалка» – серия страшных картинок апокалипсиса, который ждет Украину, если Соглашение не будет ратифицировано Верховным Советом. Сухая официальная стенограмма заседания передает состояние неуверенности, которое испытывает в этом месте Л. Кравчук, безусловно, первоклассный политический лицедей: сначала он простодушно по партийному «авансирует» свои намерения, а затем откровенно «смазывает» поставленную задачу.

Л. Кравчук: – Я сейчас попытаюсь нарисовать некоторые яркие картинки из нашей жизни. Нам сейчас говорят: вот, видите, Союз распадается или распался, это может вызвать межнациональные войны. Но война идет. Льется кровь на межнациональной почве, страна переполнена беженцами. А нас пугают, что это будет еще и на Украине. Следовательно, логика, как видите, здесь очень интересная. Фактически разрушена экономика, а нас пугают, что это еще будет, если мы не войдем в Союз. Остановить же процесс на основе действий федеральных органов и образования Союза, ясное дело, уже невозможно.

Остатки центральных органов делают попытку восстановить административные методы руководства, а нас обвиняют в том, что если мы будем независимыми и будем подписывать международные договоры, то это не что иное, как попытка воссоздать эти административные формы, только, как говорится, на базе государств-республик.

Выступают за рынок и экономические реформы, а говорят, что необходимо формировать союзные структуры, чтобы обеспечить снабжение в отраслях. Как – возникает вопрос? Диктатом…»

Чувствуя, что говорит неубедительно и не получает отклика у слушателей, Л. Кравчук находит, как ему кажется, «беспроигрышный ход» – вытаскивает на сцену малосимпатичное слушателям пугало Горбачева:

Л. Кравчук: – Вспомните логику нашей политической жизни. 1985 год. М. С. Горбачев заявляет перед народом, перед всем миром, что нам необходимо взять ключевое звено и вывести страну из кризиса. И таким звеном называет научно-технический прогресс, экономику. Все поддержали, так как кажется, что в этом есть логика. Проходит немного времени и М. С. Горбачев говорит, что дело не движется, так как нет политических реформ. Начинаются политические реформы, последствия их вам известны…

Это реальная логика событий, я абсолютно не преувеличиваю, так что мы имеем уже опыт с нашим Президентом. Его избирают Председателем Верховного Совета, а через некоторое время он говорит, что надо работать, и чтобы его избирали Президентом. Избирают Президентом, а он говорит: «Нет полномочий». Дают ему дополнительные полномочия, он снова просит полномочий. А результат такой, какой вы видите.

Я это говорю для того, чтобы все знали, до какой черты мы дошли и по чьей вине. Пускай нас сейчас не пугают, не говорят, что мы в этом виноваты, что мы политиканы, что мы такие сякие. Политическая логика заключается именно в этом. И за этой логикой стоит конкретная личность с определенной фамилией, и она идет этой дорогой.

Слегка попугав депутатов «восстановлением тоталитарного центра», а главное (что, конечно, куда более реально и убедительно) продолжением его невнятной внутренней и внешней политики, Л. Кравчук достает из рукава заранее подготовленный «козырь» – тему «международной поддержки»: «На нас смотрит мир: сможем ли мы остановить, удержать ситуацию или нет? Если мы внимательно почитаем уже первые отклики на наши действия, то они явятся положительными. Вот я взял некоторые документы. Представитель Госдепартамента США Маргарет Татуайлер заявила вчера, что администрация «воодушевлена и удовлетворена содержанием Соглашения о Содружестве Независимых Государств». Об этом мне сообщил сегодня также специальный представитель премьер-министра Канады Дэвид Райтон. Есть еще много таких документов, на основании которых мы можем сказать, что мир поддерживает наши позиции и считает, что это единственный сегодня выход из той ситуации, которая сложилась». Ну, еще бы не поддерживает! Как не поддержать такое «благое дело», как развал Советского Союза!

В заключительной части своего выступления Л. Кравчук едва все не испортил. Он решил напомнить депутатам, что «сегодня – Международный день прав человека» и потому «будет, наверное, символично, если Верховный Совет ратифицирует соглашение сегодня». Короче, как в добрые старые партийные времена попросил депутатов не портить людям настроения и сделать «подарок к празднику». Тем более что «документ отвечает (я еще раз акцентрирую) принципам защиты прав человека в соответствии с международными стандартами».

Но на этот раз, судя по всему, депутаты не были расположены сделать подарок своему Президенту. Аплодисментов не последовало. Зал встретил окончание речи Президента Украины отнюдь не восторженным гулом.

Тогда дело взял в свои руки многоопытный И. Плющ. Его выступление (как классику политического лицемерия) стоит процитировать дословно:

И. Плющ: – Уважаемые народные депутаты! Леонид Макарович просил высказать свое отношение к этому документу. Его можно высказать по-разному. Скажем, начать сейчас вопросы-ответы, записалось также на выступление больше 20 человек и т. д. А можно высказаться иначе. У нас имеется проект постановления, где изложены все оговорки. Над ним работали депутаты целый день вчера, полночи и сегодня полдня. Проект обсужден с разными политическими силами. У нас установилась хорошая традиция: важнейшие решения одобрять голосованием руками. Понимаете, есть вещи, которые можно считать, до определенной степени, святыми. Таково это соглашение. (Шум в зале). Мы высказываем только свое отношение, а решать будут три государства и их лидеры. Поэтому можно голосование руками заменить на поименное. Кто за то, чтобы провести поименное голосование по проекту постановления, который вам роздан? Прошу проголосовать…

Постановление ставится на поименное голосование и 288 голосами Верховный Совет Украины ратифицирует соглашение, но с оговорками. Они весьма существенны и состоят из 12 пунктов. Корректировке подвергнуты многие статьи документа. Например, в 5-й статье подписано в Минске соглашения читаем – стороны «гарантируют, открытость границ, свободу передвижения граждан и передачи информации в рамках Содружества». Парламент Украины так изменил текст этой статьи: стороны «гарантируют на взаимной основе открытость существующих между ними государственных границ для беспрепятственных контактов их граждан и передачи информации в рамках Содружества и с этой целью в ближайшее время разрабатывают соответствующую правовую базу». По мнению депутатов, такой текст более соответствует сложившимся европейским нормам, по которым ездить к друг другу в гости – это одно дело, а получить право на жительство и работу в другом государстве – совсем иной вопрос.

Минским соглашением предусмотрена «координация внешнеполитической деятельности», а по киевскому варианту – «консультации в области внешней политики». Существенной дополнение находим и в статье о Вооруженных Силах. Парламент Украины счел необходимым внести сюда следующие слова «Государства – члены Содружества реформируют размещенные на их территориях группировки Вооруженных Сил бывшего Союза ССР и, создавая на их базе собственные Вооруженные Силы, будут сотрудничать в обеспечении международного мира и безопасности…»

Во многих случаях Верховный Совет дал не поправки, а по существу новую редакцию статей Соглашения, значительно меняющую их смысл.

После того как председательствующий отказал депутатам в праве обсуждения Беловежского соглашения, зал тут же начали покидать депутаты, члены фракции «Народная Рада». Они сочли такие методы обсуждения принципиальных для судьбы республики документов недопустимыми. На их кратком совещании обсуждались предложения от недоверия главе Верховного Совета, пренебрегшего правами депутатов, до демонстративного неучастия в работе сессии.

Но оказалось, что тема до конца не закрыта. Во время обсуждения уже следующего вопроса повестки дня была предпринята еще одна попытка – к микрофону подошел депутат Верховного Совета Украины О. М. Воробьев:

– Уважаемые коллеги! Я обращаюсь к вам за поддержкой. Я прошу сейчас сделать 15-минутный перерыв и после этого провести закрытое заседание того вопроса, который стоял перед этим, чтобы мы могли разобраться в этой ситуации. Иначе получается, что мы превратились сегодня, считайте, в карманный парламент, каким был Верховный Совет Союза. Я прошу депутатов поддержать, а Председателя Верховного Совета Ивана Степановича Плюща – поставить вопрос на голосование.

Предложение депутата Воробьева не получило необходимого числа голосов. Меньшая часть парламента, сознающая опасность окончательного развала Союза ССР, оскорбленная вызывающим антидемократизмом, с которым было протащено это решение, не смогла, не сумела достучаться до большинства, покорно следующего за своими слепыми поводырями. Вот так, без обсуждения, без дискуссии, без сшибки мнений и страстей, буквально в несколько минут украинскими парламентариями была решена судьба Советского Союза.

 

Минск, 10 декабря 1991 года, 16 часов

На вечернем заседании Верховный Совет Белоруссии вернулся к отложенному вопросу. Первыми получили слово представители оппозиции. Надо отдать ей должное, белорусская оппозиция поступила умно, тактически грамотно: не стала превозносить Беловежское соглашение, напротив, набросилась на него с возражениями и замечаниями: подписано «за спиной депутатов», «более выгодно России», угрожает возрождением «тоталитарного государства», «союзной мафии», помешает развитию национального языка, становлению национальной культуры и т. д. В концентрированном виде точка зрения оппозиции прозвучала в выступлении Зенона Позняка.

З. Позняк: – Уважаемые депутаты! Вчера вечером и сегодня мы обсуждали эти вопросы с депутатами оппозиции. Поэтому я выскажу некоторые общие положения депутатов. Соглашение о Содружестве Белоруссии, Украины и РСФСР было подписано без проведения консультаций с Верховным Советом Беларуси, без определения концепции государственного развития Республики Беларусь. Это не политика нашей Республики. Наше руководство отыгрывает здесь служебную и зависимую роль в русле интересов РСФСР, ее взаимоотношений с Украиной и бывшим союзным Центром. Белорусское руководство готово было подписать даже новоогаревский горбачевский договор. Жаль, что соглашение о Содружестве стали подписывать за спиной Верховного Совета, вдали, спрятавшись от людей. Безусловно, оно лучше, чем новоогаревское предложение, но по-своему политическому замыслу, развиваясь в конкретных политических обстоятельствах и трансформируясь, может привести к тому же самому результату.

Соглашение ставит крест на Советском Союзе. Это еще один шаг к погребению бывшего союзного центра – главного источника нестабильности в политических процессах. Однако, разрушая старую Советскую империю, это соглашение открывает также путь и новые возможности для новой Российской империи, которая уже выразительно засвидетельствовала свои интересы и очерчивает геополитическое пространство.

Соглашение в разной степени корыстное на ближайшее время для всех трех республик, однако в перспективе оно выгодно только России для осуществления ее геополитических и великодержавных замыслов, которые она особенно и не прячет. Поэтому в таком виде, в каком нам представлены эти документы… С ними можно согласиться только при условии создания дополнительных протоколов, в которых необходимо отразить следующие положения:

1. В соглашении должен быть однозначный срок, на который оно заключено, – 2–3 года. Это время переходного периода к рыночным отношениям и усиления суверенитета свободной страны.

2. Не должно быть общих войск с единым командованием. Каждое государство создает свои национальные войска на основе частей Советской Армии, размещенных на территории республик. Временное координационное командование по руководству стратегическими ядерными силами создается на согласованный срок, на протяжении которого по решению каждой из республик осуществляется уничтожение ядерных вооружений под международным контролем. Содружество республик по соглашению с партнерами может иметь общую систему противовоздушной обороны.

3. Страны содружества формируют свои внутренние экономические, валютные и таможенные зоны, создают свои внутренние рынки и содействуют созданию общего рынка содружества государств.

4. Государственные границы открыты для свободного передвижения людей, если это передвижение не регламентируется специальными соглашениями.

5. Ценности и имущество бывшего СССР, которые находились в общем пользовании – это золотой, алмазный запас, предприятия Гознака, Гохран, имущество зарубежных посольств, Монетный двор, Госбанк, военный, торговый, рыболовецкий флот и другие – подлежат долевому разделу между всеми союзными республиками бывшего СССР.

6. Государства не образуют единого координационного органа содружества в городе Минске, а несколько координационных органов в разных городах республик содружества по основным направлениям межреспубликанских взаимодействий. Один из таких органов мог бы находиться в Беларуси.

7. Каждое государство – участник содружества может в одностороннем порядке денонсировать соглашение о содружестве. О порядке денонсации принимается особое положение на основании международных правил.

Уважаемые депутаты! Верховный Совет в данном случае может выступить с инициативным предложением к республикам обсудить и принять дополнительные протоколы по означенным нами положениям. Ратификацию в таком случае надо отложить до принятия протоколов. Мы должны смотреть в будущее и учитывать реальную политику, а не теоретические схемы. А реальная политика такова, что Беларусь опасно становится в зависимость от безнадежно больной колапсирующей экономики России, где уже начинаются обвальные процессы, где общество полным ходом идет к гражданской войне, где политическое положение неуверенное, да и сама Россия – имперская структура и является источником дестабилизации на больших просторах. Мы должны, наконец, вместе учитывать возможное развитие событий и предотвращать невыгодные обстоятельства в развитии и становлении нашей Белорусской республики.

Выступление представителей оппозиции направило обсуждение в традиционное, до блеска накатанное русло: столько раз заявляли о суверенитете – и ничего, ну, давайте, еще раз заявим! Критика Беловежского соглашения, наскоки на него дезориентировали большую часть «партийно-хозяйственного актива», которая, не имея четкой позиции по сложным политическим вопросам, обычно ориентируется «от противного»: если оппозиция хает, стало быть, надо защищать!

Депутат А. Ковалев: – Уважаемый Президиум, уважаемые народные депутаты!

При всей неоднозначности этого соглашения, я считаю, что в целом работа руководством нашей республики – и Станиславом Станиславовичем, и Вячеславом Францевичем – проведена в нужном направлении. Как бы мы ни смотрели в далекое будущее, сегодня это правильная политика. Я выражаю мнение всех хозяйственников, сидящих в зале, и выражаем мнение всех, с кем мне пришлось вчера разговаривать. Мы, откровенно говоря, не только одобряем, а просто восхищены этой хорошей позицией. Я считаю: нужно как можно быстрей готовить документы к ратификации этого соглашения…

Мы находимся в зоне и вынуждены ввозить чистые продукты, которых, кстати, не хватает в республике. Мои восемь машин, идущие загруженными, в хозяйствах Одесской области были возвращены, отправлены на перерабатывающие предприятия Украины, машины вернулись без фруктов и овощей. Знает об этом и Михаил Владимирович Мясникович, потому что я просил его тоже воздействовать на Украину. Я считаю, что нужно в обязательном порядке, чтобы граница была открыта не только для граждан, но открыта была бы на договорной основе, где у нас идут бартерные сделки, где идут и прямые связи. Вот это, я считаю, надо обязательно сделать…

Я считаю, что мы, белорусы, ни в чем никогда не проиграем. Я основываюсь только на том, что наша промышленность в основном выпускает готовую продукцию. В мире не было примера, чтобы та промышленность, которая выдает готовые изделия для той же России, не была выгодная для себя, если рассматривать с этой точки зрения. Поэтому надо, чтобы именно сырьевые вопросы (это деятельность Совмина, это деятельность наша, депутатов, это деятельность наших хозяйственников) были решены в обязательном порядке как можно быстрее и как можно лучше. Я считаю, что мы на этом полностью выиграем.

В заключение скажу, что меня, например, это соглашение просто заставляет как можно быстрее крутиться, работать. Я считаю, что наши люди ответят на него хорошей и дружной работой!

На партийно-хозяйственных активах в этом месте следуют долгие, продолжительные аплодисменты. Уважаемому хозяйственнику, судя по всему, было просто некогда задуматься над вопросом: кто и каким образом будет «призывать к порядку» украинское руководство, после того как Украина станет самостоятельным государством? Даже в кошмарном сне он не мог представить себе, что «передовое сборочное производство», ориентированное на российский рынок, окажется никому не нужным и рухнет в первые же месяцы из за таможенных барьеров и разрыва хозяйственных связей…

Депутата Ковалева энергично поддержал другой крупный хозяйственник – руководитель автозавода «БЕЛАЗ» Н. Крыжановский: «Уважаемые коллеги! Я разделяю мысль предыдущих выступающих о том, что это соглашение о содружестве очень нужное и, на мой взгляд, это как раз тот вариант, которого долго искали и долго не могли найти в конкретных условиях».

Разумеется, были и более осторожные голоса. Отмечая невысокую эффективность уже заключенных договоров, депутат О. Трусов предостерег от излишнего энтузиазма в отношении нового соглашения.

О. Трусов: – Я не имею такого большого оптимизма как народный депутат Грибанов, потому что я как историк сразу смотрю, кому выгодно то, что произошло под Брестом.

Перво-наперво, по моим размышлениям, это выгодно Украине. И если бы Украина не получила бы независимости, не провела референдум, никакого соглашения не было бы и не было бы здесь таких эмоций в этом зале, а большинство хвалило бы тот союз, который создал Горбачев. Поднимите стенограммы, вспомните. Те, кто так хвалил тот союз, сейчас с таким же рвением хвалят совсем другой. И это немножечко уже смешно.

На первом месте, это выгодно Украине. На втором я поставил бы Россию, потому что России надо в этот союз Украину заманить любыми средствами. И мне кажется, что это один из вариантов, чтобы как-то ее понемножку, но, как говорят, заполучить. А что будет от этого иметь Беларусь? Пока что мы будем иметь только некую будто бы столицу. И все. Чернобыльский вопрос повис в воздухе, поставки другие здесь не записаны. Если почитать внимательно это соглашение, вся бывшая союзная собственность остается у России. Это и флот, это и армия, которой уже платит деньги Ельцин! А что получим мы, кроме мифической столицы?

Депутат Трусов предложил «соломоново решение»: сперва денонсировать Союзный договор 1922 года, а с ратификацией нового соглашения не спешить: «Таким образом, мы станем окончательно независимой республикой и тогда уже будем решать, к каким союзам нам идти и идти ли вообще».

Пожалуй, единственным, кто четко и аргументировано выступил против Беловежского соглашения, был депутат В. Г. Тихиня (в будущем – председатель Конституционного суда республики).

В. Тихиня: Уважаемые народные депутаты!

В минувшее воскресенье в Беловежской Пуще на территории нашей республики произошло событие, роль и значение которого трудно сегодня переоценить. Руководители трех славянских республик подписали соглашение о Содружестве Независимых Государств.

Я хотел бы с этой трибуны в отличие от других депутатов выступить оппонентом по брестскому соглашению. Давайте без этой наметившейся эйфории посмотрим, насколько это соглашение отвечает реалиям сегодняшнего дня, интересам нашего народа и, возможно, его последствия в ближайшем будущем.

Прежде всего, я хотел бы обратить внимание, уважаемые народные депутаты, на то, что Председатель Верховного Совета нашей республики Станислав Станиславович Шушкевич, подписав соглашение о СНГ, тем самым превысил свои полномочия. И не надо быть юристом, чтобы сделать такой вывод. Ни Верховный Совет нашей республики, ни тем более белорусский народ не уполномочивали Председателя Верховного Совета на акцию, которая имеет для нашего народа судьбоносное значение. Налицо превышение своих полномочий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это первое, что я хотел бы отметить.

Станислав Станиславович Шушкевич как Председатель Верховного Совета мог бы подписать заявление, что он, кстати, и сделал. И в этом никаких нарушений допущено не было. Но, повторяю, он не вправе был ставить свою подпись под соглашением о Содружестве Независимых Государств, поскольку на это он действительно не был уполномочен в установленном порядке. Мы не должны игнорировать и результаты мартовского референдума.

Теперь давайте посмотрим на подписанное Брестское соглашения. Соглашение о Содружестве Независимых Государств не является союзом. И сколько бы мы ни говорили «халва», от этого во рту сладко не будет, если ее у нас нет. Это не союз, это, простите за такое выражение, облако в штанах. Брестское соглашение – давайте не строить никаких иллюзий – не остановит процесса разрушения государственности. А этот процесс идет полным ходом на всех уровнях. Соглашение о СНГ с экономической точки зрения не идет дальше договора об экономическом сообществе. Многие хозяйственные руководители, в том числе и народные депутаты, видят в этом его достоинство. Так это соглашение не пошло дальше договора а экономическом сообществе. И, пожалуй, я вижу главный изъян в том, что подписанное соглашение по существу похоронило, теперь уже можем сказать, последнюю надежду многих наших соотечественников на возможность заключения нового союзного договора. Пусть на конфедеративной основе, но все же союзного договора. На мой взгляд, это драматичный шаг и, дай Бог, чтобы мои опасения не оправдались. Я буду этому только искренне рад.

И в заключение я хотел бы отметить следующее. Я не исключаю возможности подписания данного соглашения, но сделать это надо было бы цивилизованным путем. Во-первых, конституционным путем, и, во-вторых, лишь после того, как использован будет последний шанс для заключения нового союзного договора. Я глубоко убежден, что этот шанс до 8 декабря у нас еще был.

После выступления В. Тихини, прозвучавшего диссонансом в густой атмосфере «одобрямса», к трибуне вновь потянулись «хозяйственники».

И. Жидзиляев: – Уважаемые народные депутаты! Я, признаться, получив известие о том, что такой договор подписан, был необычайно счастлив. И был счастлив тем, что такое соглашение подписано именно в Беларуси. Поэтому все попытки и крайне левых, и крайне правых обвинить товарища Шушкевича в том, что он превысил свои полномочия, я считаю, просто несостоятельны. И сегодня и, наверное, от большинства из вас могу осознанно и с чистой совестью сказать большое спасибо за то, что такой договор есть, и что такой договор начнет работать.

Сегодня могут критиковать позицию Правительства и позицию Председателя Верховного Совета и оппозиция, и представители Центрального Комитета партии. Но, к сожалению, ни та, ни другие стороны не внесли ничего более конструктивного. И та позиция, с которой выступают сегодня и представитель оппозиции, и представитель Центрального Комитета, – все критиковать, все начисто отметать, мне, например, уже надоело. Поэтому надо, наверное, объединяться и надо работать.

Если говорить о самом проекте соглашения. Очень правильно сказал мой коллега Ковалев, что особенно принесло уверенность подписание этого соглашения нам, руководителям хозяйственных подразделений, потому что это дало хоть какую-то надежду, что удастся получить комплектующие, материалы, сырье из России, Украины, а дальше останется только работать. Поэтому я хочу сегодня поддержать то, что было сказано депутатом Грибановым. И давайте будем вопрос ставить так: почему сегодня не ратифицировать это соглашение, почему и здесь белорусы должны опять плестись в хвосте? Насколько мне известно из средств массовой информации, сейчас такое же обсуждение идет на Украине.

Председательствующий. Я могу дать справку. Украина ратифицировала.

И. Жидзиляев: — Тем более. И пусть не обвинит меня никто из депутатов, что мы опять смотрим на кого-то, как они поступают. Да, наверное, в этой ситуации надо смотреть.

Я боюсь, что если мы затянем сегодня время и не ратифицируем это соглашение, мы просто его «заговорим». Это мы успешно умеем делать. Сейчас пойдут протоколы, пойдут соглашения, сейчас мы опять начнем к каждому слову придираться, каждое слово переставлять, и в результате соглашения просто может не быть. Вы прекрасно понимаете, что после того, как мы внесем какие-то изменения в это соглашение, нам надо опять сесть за стол с Кравчуком и с Ельциным и согласовать все эти изменения. Поэтому поправка моя роздана, я призываю вас, народные депутаты Республики Беларусь, ратифицировать сегодня данное соглашение и поручить комиссиям провести доработку протоколов.

Позиция депутата Жидзиляева встретила понимание и горячее одобрение других депутатов-«хозяйственников».

Депутат И. Данилевич: – Я молодой политик, чуть больше – хозяйственник. И когда я заблаговременно узнал о предстоящей встрече, я сказал: Боже, дай разума на экономическое соглашение и дай разума на то, чтобы прекратился хаос. Каждый сидящий в этом зале пусть задаст тот вопрос, который нам задают люди: кто в конце концов ответит за то, что происходит? Если я председатель и доведу колхоз до ручки, с меня спросят очень строго. Спрашивали мы с бывших партаппаратчиков в лице секретарей райкома и обкома, а сейчас вроде бы и спросить не с кого и некому. Народ уже с нас спрашивает. Мы тоже должны спросить.

Да, можно найти юридические придирки, уважаемый народный депутат Тихиня, к поведению нашего уважаемого народного депутата и Председателя Верховного Совета Шушкевича. Да, можно найти какие-то придирки и к Вячеславу Францевичу. Но в данной ситуации и в данных обстоятельствах другого выхода, я считаю, не было и не будет. И если сейчас звучат одинаковые мнения из уст Грибанова, из уст промышленников, хозяйственников, то для того, чтобы здесь не «толочь воду» за этой трибуной, я вам скажу следующее. Долг наш – ратифицировать этот Договор. Ратифицируем – мы покажем, что мы зрелый парламент и народ наш оценит наши действия. Долг наш – денонсировать договор 1922 года. И долг наш – отозвать депутатов, которые сидят сейчас в ненужном парламенте в Москве, а сами мы должны заняться серьезной работой. Ибо если мы взяли ответственность на себя сейчас, то давайте и принимать соответствующие решения.

Читая стенограмму, невольно поражаешься наивности и слепоте депутатского корпуса: политика, история, право, великие победы Советского Союза, великое единство наших народов в дни тяжелейших испытаний – все это для них как бы не существует. Все это оказалось призраком, прахом, было отброшено как «факультет ненужных вещей»… во имя чего? Во имя надежды (беспредельно наивной) получить поскорее и без помех «комплектующие, материалы и сырье» из России!

Строй, который выдвинул и поднял к управлению государством столь глубоких «политиков», должен был погибнуть. И нет ничего удивительного в том, что именно они и стали его могильщиками.

Было бы несправедливым не отметить, что на заседании Верховного Совета прозвучали и более взвешенные голоса, давшие Беловежскому соглашению объективную и трезвую оценку.

Депутат В. Пискарев: – Уважаемые народные депутаты, уважаемый президиум! Перестройка, которая началась в 1986 году, успешно провалилась. Экономика развалена, нравственность упала, преступность многократно возросла. И я это говорю не к тому, чтобы еще раз покритиковать, а говорю к тому, что, видимо, списать это только за счет ошибок, просчетов только Центра было бы, наверное, неправильно. Ведь у нас действовал Верховный Совет страны, у нас действовало сначала Правительство в форме Совета Министров, затем Кабинета Министров. В том и другом органе были наши представители и поэтому разделять ответственность надо и нам.

Я это еще говорю к тому, что нам надо сегодня поменьше эйфории. Ведь у нас были заключены уже договоры с Россией, Украиной, Казахстаном и так далее. И когда их заключали, подписывавшие товарищи заявляли, что все отныне пойдет как по маслу. А оказалось – не по маслу, а как сани по земле тянуть надо. Поэтому и сегодня заявлять, что вот уже подписали и завтра все пойдет как из рога изобилия, тоже, наверное, надо поосторожней.

И еще. Ведь заключение содружества, а не союза – это не шаг вперед, а шаг назад. Содружество никого ни к чему не обязывает. Поэтому, на мой взгляд, очень важно сегодня, чем наполнить это содружество, чтобы действительно заработала экономика и на этой базе жизненный уровень народа начал возрастать. А в связи с этим и нравственность становилась тем, чем нужно. Поэтому дело сегодня за тем, чем наполнить, как наполнить это соглашение о содружестве с тем, чтобы оно весьма серьезно и продуктивно работало.

Следующий вопрос. Надо, чтобы в соглашении о содружестве нашли весьма серьезное место проблемы укрепления порядка, борьбы с преступностью, борьбы с мафией. Товарищи, это серьезный вопрос. И правильно говорят некоторые о том, что если не предпринять серьезных мер, то нам грозит обвальный рост преступности. Поэтому в одиночку нам не справиться. В представленных соглашениях пока эти вопросы не нашли отражения и надо, чтобы они были проработаны.

И последнее. Вы посмотрите нашу прессу, наше телевидение, послушайте наше радио. Сегодня все посвящено теме: биржа, брокер, банк, проценты, перепродажа, продажа. А словам о производстве, о производителе, как создать условия для того, чтобы было что на эту биржу нести и везти, было что в этот банк класть, к сожалению и к огорчению, места не находится. Поэтому мне думается, что надо нам разворачиваться. Какие бы мы соглашения не заключали – нам никто ничего не даст. Все будет создано в конечном счете трудом народа, трудом каждого. И для этого надо создавать необходимые условия.

За ратификацию Беловежского соглашения и ликвидацию Союза ССР выступил военный, представитель оборонной науки, выразивший надежду, что это развальное соглашение позволит сохранить единый коллектив – Вооруженные Силы. Но особенно горько читать речь М. И. Лактюшина, представителя республиканской организации ветеранов войны и труда. Он также не нашел другого выхода, как «упразднить» страну, которую защищал, которую поднимал из руин.

М. Лактюшин: – Во всех областях и экономики, и науки, и политики, и в вопросах обороноспособности, и международных вопросах – мы везде в проигрыше. В любом вопросе, который бы ни взяли, мы в проигрыше. Развалили Варшавский Договор, Экономическое сообщество, развалили Союз. И вот в этих условиях действительно нужно было находить выход из положения. Правильно ли, умно ли поступило наше руководство в лице Председателя Верховного Совета и Председателя Совета Министров – время покажет. Что видно – это было мудрое решение, потому что в сложившейся обстановке – это одно из лучших решений.

Мы надеялись на то, что союзное руководство в ближайшее время примет решительные меры – такого не было. Шесть лет нам обещали и говорил Михаил Сергеевич: на крутом переломе, один год, два, ну, три, и все будет в норме. Но прошло время, а нормы этой до сих пор нет. И поэтому, видимо, то соглашение, которое принято руководителями трех союзных славянских республик, видимо, будет совершенствоваться, это Содружество наращиваться, и будем надеяться, что вооруженные силы тоже будут единые, будут способны защитить то, что необходимо. Это обойдется дешевле.

К этому Содружеству, видимо, будут присоединяться. Вспомните историю, как в 1922 году начинался Союз, а постепенно превратился в мощный Союз. Только, я думаю, что история не должна повторяться в том варианте, в котором мы сегодня дошли до края пропасти.

Я выражаю свое мнение и мнение своих товарищей, с которыми я беседовал, мнение избирателей. Они одобряют решение нашего Правительства, руководства республики. И будем надеяться, что депутаты разделяют это мнение: это лучший из вариантов. И нам надо действительно ратифицировать этот Договор. Если мы сейчас затянем время, начнутся противоположные действия со стороны союзного правительства. Они понимают, что сейчас оказались не у дел. И Горбачев и Яковлев, и Шеварднадзе, и все деятели, которые создали такую обстановку в стране. Они сейчас поняли, на какой грани находятся. И поэтому давайте, товарищи депутаты, я вас призываю, одобрим решение нашего руководства и ратифицируем договор.

Какова же была мера неприязни к Горбачеву и горбачевской «команде», к их невнятной и непоследовательной политике, если люди считали возможным, допустимым и не видели другого выхода как упразднить Советский Союз, лишь бы только от них освободиться?

Во время заседания состоялся телефонный разговор С. Шушкевича с Л. Кравчуком. По итогам разговора Председатель Верховного Совета радостно сообщил: Украина ратифицировала Соглашение о СНГ! Правда, с оговорками… которые улучшают текст соглашения, не меняя его по существу. Вдохновленные «благой вестью» депутаты решили пойти по «киевскому варианту» – Соглашение о создании Содружества Независимых Государств было поставлено на голосование и одобрено 266 голосами при одном «против» и двух воздержавшихся.

Верховный Совет Белоруссии не провел поименного голосования и, таким образом, не оставил для истории списка имен и фамилий тех, кто поддержал разрушение Союза ССР, но имя единственного депутата, проголосовавшего «против» известно. Это – Александр Григорьевич Лукашенко, нынешний Президент Республики Беларусь.

 

Москва, Кремль, 11 декабря 1991 года

Всю неделю Горбачев беспрестанно собирал свои помощников, выслушивал их и говорил сам. Среди его окружения не оставалось ни одного, кто крепко держал бы штурвал власти в своих руках.

Будущие летописцы, отслеживая хронику событий в Кремле, наверняка обратят внимание на круг лиц, к которым апеллировал союзный президент. Его постоянными слушателями были в основном зарубежные журналисты…

11 декабря Горбачев дал интервью редактору «Независимой газеты» Виталию Третьякову. Это интервью, сумбурное и непричесанное, содержит целый ряд важных «откровений».

М. Горбачев: – Я бьюсь за то, что нам нужно союзное государство, «мягкий Союз». «Мягкий» в том смысле, что суверенные государства сами договариваются и сами формируют тот центр, который им нужен. Но обязательно Союз. Поэтому я считаю правильным был тот договорный процесс, который, собственно, был завершен к августу…

Я независимость не рассматриваю как вызов Союзу, а тем более выход из Союза. Только как реализацию своего суверенитета. Считаю, что в плане направленности, видения перспектив, у нас принципиальных расхождений с Ельциным нет…

Российские руководители не скрывали своего презрительного отношения к Горбачеву. Стараясь выслужиться в глазах Ельцина, они использовали любой повод, чтобы побольнее унизить «бывшего» союзного Президента, в том числе – в иностранной печати.

Министр иностранных дел Козырев в газете «Бильд»: – Горбачев не прокаженный, мы найдем для него работу.

Министр информации Полторанин: – Ему не надо опасаться участи Хонеккера…

 

Москва, Дом Советов РСФСР, 12 декабря 1991 года

Накануне сессии Верховного Совета России у Бурбулиса, Шахрая и всей «команды» Президента РСФСР были серьезные основания для беспокойства. Они не могли не сознавать, что с юридической стороны решение о «прекращении Союза ССР», а затем – «денонсация» Договора об образовании Союза ССР – чистейшей воды авантюра. Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик в статье 26 предусматривает: «За каждой из союзных республик сохраняется право свободного выхода из Союза». И все! Никакой «денонсации» в нем и в помине нет! Тем более абсурдно «денонсировать» договор, который к этому моменту не существовал как самостоятельный документ – Декларация и Договор об образовании ССР стали частью Конституции СССР. Лже-денонсация понадобилась лишь затем, чтобы обойти Союзную Конституцию, выкинуть из политического процесса Съезд народных депутатов и Верховный Совет СССР, подвести видимость «правовой базы» под то, что не имело никакого законного основания.

Организаторов развала СССР не могла не беспокоить мысль о том, что референдум 17 марта 1991 года подтвердил волю народов к сохранению Союза ССР. Заглянув в Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, каждый мог убедиться, что она провозглашала (вопреки распространенному мнению) отнюдь не выход России из Союза ССР, а «решимость создать демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР». Наконец, действовавшая в то время Конституция РСФСР относила решение вопросов конституционного значения (а ликвидация Союза ССР, несомненно, была именно таким вопросом) к компетенции не Верховного Совета, а к Съезда народных депутатов РСФСР.

Ставки стояли высоко. В случае провала ратификации участникам и организаторам «беловежской встречи» вполне реально «светила» статья Уголовного кодекса РСФСР. Решение же о ратификации позволяло прикрыться коллективной ответственностью, придать видимость законности своим действиям в Беловежской Пуще…

Р. Хасбулатов открыл сессию Верховного Совета и, не позволяя разгореться дискуссии по повестке дня, тут же предоставил слово Президенту РСФСР. Ельцин начал свое выступление на волнующей патетической ноте.

Б. Ельцин: – Уважаемый председатель! Уважаемые народные депутаты! Граждане Российской Федерации! 7–8 декабря произошли события принципиальной важности. Главы государств Беларуси, Российской Федерации, Украины после напряженных переговоров заключили Соглашение о создании Содружества Независимых Государств…

Далее Ельцин перешел к наиболее важному вопросу – попытался обосновать, что разгром Союза ССР – не произвольное решение трех руководителей, уединившихся в Беловежской Пуще, а «объективный, всемирно-исторический» процесс:

– Переговоры в Беларуси стали закономерным следствием тех процессов, которые развивались в течение последнего времени. В течение нескольких лет страна переживает глубокий кризис государственности. Разложение мощных органов центра вело к утрате управляемости, усилило экономический кризис, падение жизненного уровня населения, увеличило социальную нестабильность…

После этого Ельцин бросил беглый взгляд на «парад суверенитетов» и беспомощные попытки Горбачева спасти Советский Союз, подвести под тонущий корабль новый Союзный договор – попытки, которые были им же, Ельциным, торпедированы:

– Еще два года назад стало ясно, что союзные структуры не способны к коренному обновлению. Наоборот свои последние жизненные силы командная система бросила на сохранение своего всевластия, стала главным препятствием реформ. Декларации о суверенитетах 1990 года коренным образом изменила ситуацию. Практически был поставлен крест на унитарной модели Союза. Но понять это не смогли или не захотели.

Только в апреле в Ново-Огареве был сделан, наконец, шаг навстречу реальности. Но это произошло слишком поздно. За все время переговоров 8 республик из 15 уже отвернулись от Союза. Снова возник соблазн сохранить – хоть в урезанном виде – власть над республиками. Несмотря на это, республики были готовы пойти на компромисс и подписать Союзный договор ради того, чтобы хоть немного ускорить реформы и пойти вперед более быстрыми темпами. Такой подход был уничтожен в дни августовского путча, который зрел и готовился в недрах руководства…

Разумеется, главная вина за развал СССР была возложена на «путчистов» – именно они, по мнению Ельцина, нанесли Союзу ССР «смертельный удар»:

– После августа распад СССР вступил в последнюю стадию, началась его агония. Большинство государств провозгласило свою независимость, приняло соответствующие законодательные акты. Некоторые союзные республики официально вышли из Союза и были признаны на международном уровне. А в это время мы буквально стали тонуть в бесконечных переговорах и согласованиях, широких и узких обсуждениях, консультациях. Все это приобрело характер какой-то дурной бесконечности. На фоне острейшего экономического кризиса и нехватки самого необходимого подобные игры все более раздражали рядовых граждан. Итогом такого развития событий могло быть только одно – дальнейшая дезинтеграция страны…

Не осталась без употребления и «украинская карта»:

– 1 декабря народ Украины высказался на референдуме за независимость. Украина отказалась подписывать Союзный договор. Последствия этого очевидны: серьезное нарушение геополитического равновесия в мире, эскалация конфликтов внутри бывшего Союза, проблемы государственных границ, национальных валют, собственных армий и другие. А ведь на Украине имеется ядерное оружие. В этих условиях заключать Договор о союзе из семи республик без Украины и при этом оставаться спокойными, ждать очередных согласований, ничего не предпринимать – было бы просто преступно…

Далее в выступлении Ельцина следовал хорошо просчитанный кульминационный момент – удар по нервам, «пужалка»:

– В последнее время начал обозначаться силовой сценарий развития событий, призывы восстановить контроль над всей территорией бывшего Союза любыми средствами начали звучать все более громко. Каковы были бы результаты такого развития событий, думаю, парламентарии, граждане России знают не хуже меня. Необходимо было срочно предпринять решительные шаги, чтобы переломить неблагоприятный ход событий…

После этого широкой волной разлилась тема «светлого рая» – новообретенного Содружества Независимых Государств. В умении проникновенно искренне обещать Ельцин не имел себе равных:

– Три республики, которые выступали учредителями СССР, приостановили процесс стихийного, анархичного распада того общего пространства, в котором живут наши народу. Была найдена единственно возможная формула совместной жизни в новых условиях – Содружество Независимых Государств, а не государство, где никто не имеет независимости…

В нынешних условиях только Содружество Независимых Государств способно обеспечить сохранение складывающегося веками, но почти утраченного сейчас политического, правового и экономического пространства. Только Содружество способно упрочить его на новой, добровольной и демократической основе…

Важнейший итог переговоров в том, что достигнуто соглашение о взаимодействии при проведении экономической реформы. Впервые за много месяцев значительная часть экономического пространства бывшего Союза будет развиваться в соответствии с согласованной экономической политикой. Речь идет не только о движении в одном направлении, но прежде всего о тесном взаимодействии, о едином темпе и последовательности действий…

Подписанные документы фиксируют волю республик сохранить единую денежную единицу – рубль… Принципиальную важность имеет договоренность о том, что государства обеспечивают друг другу свободу транзита. Иными словами, взаимодействовать, а не выяснять отношения, не спорить и не конфликтовать…

Содружество Независимых Государств будет обеспечивать единство военно-стратегического пространства, единство ядерных сил под объединенным командованием. Общее мнение – создать Оборонительный союз с единым командованием стратегическими вооруженными силами…

Особая тема достигнутых договоренностей – права человека. Было выражено полное единодушие по этому вопросу. В Содружестве недопустима дискриминация по национальному или иным признакам. В Соглашении заключена воля наших государств способствовать полнокровному развитию как коренных наций, так и национальных меньшинств. Важнейший момент – признание принципа открытых границ для граждан наших стран…

Мимоходом Ельцин отвечает каким-то прямо непоименованным «оппонентам», которые смеют сомневаться в мудрости принятого решения:

– Я отвергаю обвинение в адрес подписавших в том, что они якобы самовольно ликвидировали СССР. Союз уже не был способен играть позитивную роль… Мировое сообщество стало считать его банкротом. Внешэкономбанк заявил, что ему нечем оплачивать расходы. Закрывать на это глаза наши государства как учредители Союза просто не имели права. Медлить – значит продолжать жить в мире иллюзий, приближать катастрофические последствия…

Грубейшим образом нарушив и Конституцию Союза, и Конституцию России Ельцин тем не менее пытается подвести «конституционную базу» под принятые им решения:

– С конституционной точки зрения важно подчеркнуть, что, образовав в 1922 году Союз, его учредители не утратили тем самым своего государственного суверенитета, своего статуса и ответственности учредителей Союза. Это закреплялось во всех союзных Конституциях, включая последнюю. Поэтому, строго говоря, зафиксированный в Минске вывод республики могли сделать и в рамках Конституции 1977 года, тем более после провозглашения своих Деклараций о суверенитете и референдума на Украине…

Так уж устроен мир, что политика – российская в особенности – в основном состоит из лжи. Но даже на этом фоне заключительный «ударный» акцент Ельцина потрясает масштабами лицемерия. В обоснование решения, принятого в Беловежской Пуще, Ельцин ссылается… на результаты референдума о сохранении Союза ССР:

– С огромным трудом найдена наконец единственно возможная формула Содружества государств-членов бывшего Союза. Может быть, это последний шаг. Торпедировать его сегодня – значит вступить в прямую конфронтацию с народами, сделавшими свой выбор, в том числе на союзном референдуме. Это неизбежно обречет людей на новые страдания, ввергнет в хаос не только наши государства, которые хотят жить вместе, но и создаст реальную угрозу человечеству! Рассчитываю на мудрость и государственный подход депутатов, на то, что Верховный Совет примет полноценное, воистину историческое решение!

Р. Хасбулатов поблагодарил Б. Ельцина за выступление и разрешил задать несколько вопросов – по одному от каждого микрофона.

Депутат С. Перуанский поинтересовался механизмом прекращения действия Конституции СССР и союзных властных структур.

Б. Ельцин: – Большинство властных структур уже упразднено. Это первое… В отношении Конституции. Уже в проекте Договора (последнего, в Ново-Огареве) о Конституции нет ни слова.

Депутат В. Аксючиц: – Борис Николаевич, средства массовой информации сообщили, что прежде чем ратифицировать соглашение украинский парламент внес в него изменения, которые были, как опять же было сообщено, согласованы с Вами. Каковы эти изменения, если они были?

Б. Ельцин: – В основном это не изменения, а, я бы сказал, замечания, носят редакционный характер. И они даже не включены в текст соглашения, а просто являются как бы приложением… Единственно, о чем они просят, и чтобы мы с вами согласились (наверное, это, действительно, мы в Беларуси не учли), что это соглашение должно быть ратифицировано Верховными Советами. А раз так, то должна быть статья 15 – о том, что соглашение вступает в действие после ратификации Верховными Советами этих государств.

Депутат Аксючиц ткнул пальцем в серьезнейший дефект Беловежского соглашения: в нем не были определены порядок вступления соглашения в силу, а также не предусмотрена возможность односторонних оговорок. Согласно международной практике, такое соглашение не является действующим.

Скорее всего, это было сделано умышленно, для того чтобы максимально затемнить и запутать вопрос о вступлении соглашения в силу: создать впечатление, что оно вступило в силу непосредственно после подписания в Беловежской пуще. Совершенно очевидно, что созыв съезда народных депутатов – высшего представительного органа власти РСФСР – в планы Ельцина не входил…

На помощь президенту бросился министр иностранных дел А. Козырев: – Борис Николаевич, я, с Вашего разрешения, хочу дать справку. Вчера у нас был контакт с министрами иностранных дел Украины и Беларуси, и достигнуто полное понимание. Это официальное соглашение о том, что эти поправки, которые приняты Верховными Советами Украины и Беларуси, носят характер рекомендаций для дальнейших переговоров…

Что касается ратификации, то Борис Николаевич сейчас отметил, что, с одной стороны, тут может быть небольшое упущение. Но, с другой стороны, мы на экспертном уровне с министрами иностранных дел обсуждали этот вопрос и договорились, что, поскольку Казахстан имеется в виду включить именно как первоначального члена – государство-учредитель, то здесь оставлено поле для маневра, как говорится, сознательно…

Следующий вопрос задал депутат И. Константинов: – Уважаемый Борис Николаевич! Вы правильно заметили, что Конституция СССР уже фактически не действует, но действует Конституция РСФСР. И предлагаемое соглашение, подписанное, так сказать, недавно руководителями трех республик, носит явно конституционный характер, требует внесения соответствующих изменений в Конституцию РСФСР. И в этой связи у меня вопрос. Правомочен ли Верховный Совет ратифицировать данное соглашение и не следует ли по этому вопросу обратиться в Конституционный Суд РСФСР?

Вопрос Ельцина явно смутил: – Я не считаю. Верховный Совет правомочен ратифицировать и договоры между республиками, тем более – соглашение между тремя республиками, и уже не один договор вы ратифицировали. Поэтому это вполне естественный путь…

На этот раз, со справкой наперевес, на помощь поспешил С. Шахрай: – Уважаемые депутаты, я просто хотел бы дать справку. Если вы откроете статью 109 и статью 121 Конституции РСФСР, то там к компетенции именно Верховного Совета относится ратификация заключенных и подписанных Президентом Российской Федерации договоров. В статье 104 о компетенции Съезда народных депутатов нет полномочий ратифицировать заключенные договоры. Вы также знаете, что несоответствие нормы национального права заключаемому договору не является препятствием для заключения договора. Устанавливается примат договорной нормы. Если государство подписывает договор, оно берет на себя обязательства затем привести нормы национального права, в том числе конституционные, в соответствие с заключенным договором…

Шахрай, безусловно, лукавил. Как юрист он не мог не знать, что решение вопросов конституционного характера (а упразднение СССР, разумеется, было именно таким вопросом) Конституция РСФСР относила к ведению высшего органа власти – съезда народных депутатов РСФСР.

Закончив отвечать, Б. Ельцин покинул трибуну, но вопросы продолжались. «Твердый орешек» подкинул лидер аграрной фракции депутат Михаил Лапшин: – Достаточно взглянуть на карту 1922 года и мы увидим, что государства, которые сегодня денонсировали договор, находились в совершенно других границах. Означает ли денонсация возврат к тому старому, когда Россия была без Дальневосточной республики, Казахстан с Средняя Азия были в составе РСФСР, граница Белоруссии была чуть западнее Минской области, а Украина, мягко говоря, представляла на своей территории совсем не то, что сейчас представляет? Не создаем ли мы фактом денонсации Союзного договора основу для огромных территориальных претензий друг к другу?

Р. Хасбулатов адресовал этот вопрос Козыреву, но тот, понимая насколько опасен вопрос о территориальных претензиях, поспешил уклониться от подобной «чести»: – Руслан Имранович, я бы просил в виде дипломатического этикета и парламентского уважения к депутатскому мандату Сергея Михайловича предоставить слово ему.

С. Шахрая трудно чем-то смутить. Сияя белозубой улыбкой он вышел к микрофону: – Уважаемые народные депутаты! Изменение границ и изменение территории не означает, что государство перестало быть правопреемником той Российской Федерации, которая была в 1922 году. Тем более, что конституционно, юридически, правопреемственность здесь полная. Образовав СССР, Российская Федерация не утратила своего государственного суверенитета, что было закреплено во всех конституциях, и, приняв декларацию о государственном суверенитете, еще раз это подтвердила. То есть денонсация договора 1922 года не означает возврата к территориальным границам РСФСР 1922 года и не означает территориальных претензий к другим государствам…

В своем туманном разъяснении Шахрай опустил важную «деталь» – то, что правопреемниками СССР являются не только Российская Федерация, но и другие государства. И они могут придерживаться на сей счет совсем иной точки зрения…

Депутат М. Астафьев: – У меня вопрос к министру иностранных дел Козыреву. Андрей Владимирович, из глубин Беловежской Пущи можно отменить Конституцию СССР, как сейчас нам объяснили, можно отменить Конституцию РСФСР и нарушить президентскую клятву. Но скажите Вы как министр иностранных дел: можно ли отменить оттуда Устав Организации Объединенных Наций, который гласит, что членами ООН могут быть только государства?..

А. Козырев: – Что касается Устава Организации Объединенных Наций, то его основные идеи, положения и нормы пронизывают это соглашение. Это, кстати, отметили уже двенадцать западных государств – членов Европейского сообщества, отметили Соединенные Штаты в официальных заявлениях. То есть отклики международного сообщества, как раз членов ООН, сводятся в основном к тому, что они констатируют соответствие этого документа тем пожеланиям и требованиям, которые вытекают из Устава Организации Объединенных наций и из общеевропейского процесса…

Ну, разумеется, еще бы не одобрить! «Международное сообщество» в лице Европы и США аплодисментами приветствовало тех, кто привел свою страну к развалу, и немедленно предало анафеме любые поползновения к консолидации…

Еще один трудный вопрос задал депутат А. Головин: – Вопрос к госсоветнику Шахраю. Все же ответьте, я так и не понял, будут ли действовать нормы этого соглашения до момента того, когда съезд внесет необходимые изменения в Конституцию РСФСР?

На этот раз С. Шахрай был предельно краток: – Соглашение вступает в силу с момента его ратификации…

Депутат С. Бабурин потребовал уточнить: – У меня вопрос к Андрею Владимировичу. Можете ли Вы привести пример какого-либо договора, ратифицированного страной вопреки действующей в ней Конституции? И второй вопрос. Насколько Вы уверены, что, развалив Советский Союз, мы остановим этот развал на границах Российской Федерации и что не появится уже в каком-нибудь брянском лесу или в уральских горах соглашение о том, что российские органы власти тоже не нужны, и будет некое другое сообщество на месте Российской Федерации?..

Отвечая на этот вопрос, А. Козырев сделал любопытное признание: – Мы присутствуем при развале, находясь как бы в одном большом мешке, в котором никто ни за что не отвечает…

Пытаясь подчеркнуть «экономическую рентабельность» Беловежского соглашения, Р. Хасбулатов как бы между прочим заметил: – Анатолий Александрович Собчак утром мне говорил, что немедленно начались поставки из Украины в Петербург.

«Эшелоны продовольствия», словно по мановению волшебной палочки ринувшиеся из Украины и Белоруссии в Российскую Федерацию (до сих пор, к сожалению, едут), депутатов, безусловно, впечатлили. Вопросы постепенно иссякли… Настала очередь следующего номера программы – прений. Здесь не обошлось без небольшой «клоунады».

Р. Хасбулатов: – Надо посоветоваться, сколько времени нужно на обсуждение. Один час хватит? До 12 часов, до перерыва? Это 50 минут… 50 минут маловато, наверное.

Из зала: – До 14 часов.

Р. Хасбулатов (делает вид, что услышал другое): – Один час? Хорошо, один час. В пределах одного часа. Кто за то, чтобы в пределах одного часа, прошу голосовать…

Депутат С. Бабурин: – Руслан Имранович, я уверен, что все присутствующие в зале понимают, о каком историческом, без всякого преувеличения, решении идет речь. И ограничиться кратким обсуждением при том, что для многих уже несомненна истина – политики вновь предают свой народ – нельзя. Я предлагаю поставить на голосование до 14 часов, как минимум. 50 минут – это ни в какие рамки не укладывается! Для таких вопросов специально съезды созывались. Прошу поставить на голосование мое предложение.

Р. Хасбулатов (пропускает требование депутата мимо ушей): – Сергей Николаевич, Вы же четко изложили, повторяете три раза одну и ту же мысль. Это можно поставить на голосование. Но может быть начнем обсуждать?..

Депутат В. Шуйков: – Документ сырой, но я привык подчиняться реальностям. Предлагаю ратифицировать.

Депутат В. Шейнис: – Отказ от ратификации имел бы катастрофический характер.

Депутат В. Новиков: – От имени фракции беспартийных депутатов призываю ратифицировать это соглашение. К нашему решению присоединилась также фракция «Свободная Россия»…

Депутат В. Севастьянов: – На ближайший короткий промежуток времени движение будет наверное все-таки вперед. Но я не вижу далекой перспективы в этом соглашении.

Выступление лидера парламентских «демократов», депутата Л. Волкова, не обошлось без изрядной доли политического лицемерия: – Фракция «Демократическая Россия», другие фракции демократического направления и движение «Демократическая Россия» всегда стояли на позициях сохранения Союза… Но за сохранение и формирование его не сверху, а снизу… Соглашение поддерживаем и просим обеспечить его скорейшую ратификацию!

Депутат С. Бабурин: – Смысл решения, которое нам предстоит принять сводится к одному: чтобы избавиться от недееспособного центра во главе с Горбачевым, предлагается ликвидировать наше государство. Странно слышать от представителя «Демократической России», что его фракция всегда выступала за Союз – она призывала на союзном референдуме сказать «нет» сохранению Союза! Приветствуя уход с политической арены недееспособного центра во главе с Михаилом Горбачевым, Российский общенародный Союз и депутатская группа «Россия» выступали и будут выступать за воссоздание единого федеративного государства…

Депутат Д. Волкогонов: – Я призываю ратифицировать документ и думаю, что если мы ратифицируем его, то откроем новую главу нашей истории, вселяющую большие надежды. (Аплодисменты).

Депутат С. Засухин: – Мне кажется, что мы с Вами сегодня обсуждаем колесо – круглое оно или нет. Парламент должен перейти к ратификации и дальше работать по повестке дня. Прошу поставить документ на голосование.

Р. Хасбулатов (одобрительно кивает): – Отведенное время как раз заканчивается.

Депутат Н. Травкин: – Я хочу внести ясность в информацию, которую дает пресса: ни «Демократическая партия России», ни Травкин как депутат не выступают против ратификации и подписания этого соглашения. Давайте подпись свою поставим, а дальше будем смотреть…

Депутат Р. Абдулатипов: – От имени многих членов Совета Национальностей я хотел бы обратиться к народам республик, краев и областей поддержать соглашение и быть в этот тяжелый для Отечества исторический момент вместе с президентом, вместе с парламентом! (Аплодисменты).

Депутат М. Захаров: – Руслан Имранович, у меня убедительная просьба прекратить прения. Все давно определились. Все давно понимают, что президент сделал лучший шаг в своей жизни и большинство считает, что они сделают такой же хороший шаг. (Аплодисменты).

Депутат В. Аксючиц: – По порядку ведения. Ни мозговые, ни кавалерийские атаки не создадут новой государственности. Изменения в конституционный строй может вносить только съезд народных депутатов Российской Федерации, поэтому я прошу обязательно поставить на голосование вопрос о созыве чрезвычайного съезда для ратификации этого соглашения…

Р. Хасбулатов (небрежным тоном): – Хорошо. Это выступление, предложение учтем. (Предложение о созыве съезда так и не было поставлено на голосование. – Авт.). Что еще?

Депутат П. Лысов: – Руслан Имранович, я чувствую, что дискуссия скоро закончится, и поэтому хотел бы, чтобы каждый член Верховного Совета получил на руки те оговорки, с которыми ратифицировала договор Украина. Без этого лично я голосовать не могу.

Р. Хасбулатов (недовольным тоном): – Пожалуйста, раздайте газету «Известия» со всеми этими оговорками. (Официальный текст поправок Украины, разумеется, в Верховный Совет поступил, но его от депутатов скрыли. – Авт.)

Мэр Санкт-Петербурга А. Собчак: – Экономическое и политическое положение нашей страны таково, что мы не можем позволить себе тратить время на бесконечные дискуссии о нашем будущем. Утверждения, что соглашение противоречит Конституции и влечет коренное изменение государственного устройства России не основаны ни на Конституции РСФСР, на содержании соглашения. Призываю вас ратифицировать предложенное соглашение. Заключенное соглашение никак не перечеркивает возможности создания обновленного Союза, может быть, это соглашение как раз является той новой формой Союза, к которой мы начинаем движение сегодня. Поэтому я не вижу в этом какой-либо серьезной проблемы для Верховного Совета…

Итоги дискуссии подвел Председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Имранович Хасбулатов: – Я вышел на эту трибуну для того, чтобы призвать наших депутатов ратифицировать соглашение. Конечно, скажем прямо, есть определенные предпосылки, определенные основания у критиков этого соглашения. Это несомненно. Мы все дети своей эпохи. Плохой был Союз или хороший был Союз, каким бы он ни был, но он был нашим Союзом. Но ведь это горькая правда, горькая правда заключается в том, что Союз буквально на наших глазах начал распадаться…

Идея содружества очень притягательна для народов. Президент говорил и об отношении к нему армейского руководства. Нам надо правильно объяснять и отвергать всякие вольные толкования вокруг этого, вполне вероятно, последнего исторического шанса на то, чтобы мы перешли в новое качество без каких-то крупных коллизий и иных потрясений. Благодарю вас и призываю всех голосовать и принять правильное решение – ратифицировать соглашение, которое мы с вами обсуждаем. (Аплодисменты).

Несмотря на аплодисменты казалось бы единодушную поддержку такого решения, проголосовать его оказалось непросто. Потребовалось немалое напряжение сил и все аппаратное мастерство Руслана Имрановича, чтобы привести Верховный Совет к «нужному результату».

Р. Хасбулатов: – Уважаемые депутаты! Ставлю на голосование. Проект постановления у вас имеется уточненный… (Шум в зале, выкрики). Я прошу соблюдать порядок! На поименное голосование? Хорошо, ставлю на поименное голосование… (Шум в зале, выкрики). Прошу успокоится! Нет, не могу дать слова, это будет бесконечно! Все! Прошу всех присесть! Так… Ставлю на голосование. На поименное голосование. Пожалуйста, прошу голосовать… (Шум в зале, выкрики). В целом? Почему в целом? Конечно, в целом! (Шум в зале, выкрики). Так… Постановление за основу сперва? (Шум в зале). Хорошо, давайте постановление за основу, прошу голосовать. (Шум в зале). Уважаемые депутаты, прошу голосовать, поименное голосование… (Шум в зале). Прошу успокоиться… Второй вариант, здесь несколько ошибок было в первом варианте…

Результаты голосования:

За…………………………………………………………………….185

Против…………………………………………………………………5

Воздержалось………………………………………………………6

Кворум для принятия решения……………………………124

Решение принято. (Аплодисменты).

Р. Хасбулатов (с явным облегчением): – За основу принято! Так, пожалуйста, теперь какие-то поправки, предложения к проекту постановления?

Депутат В. Миронов: – Уважаемый Руслан Имранович! Уважаемые депутаты! По-моему, вся мировая практика свидетельствует об одном: либо мы ратифицируем договор, либо мы его не ратифицируем. Раз мы его ратифицировали, какие, извините, могут быть еще поправки? (Шум в зале).

Р. Хасбулатов: – Надо так понимать, что Верховный Совет готов одобрить постановление в целом? Ставлю на голосование одобренный проект постановления в целом. (Шум в зале).

Из зала: – Я подавал письменную поправку! Руслан Имранович, что это такое! Вы протаскиваете…

Р. Хасбулатов (делает вид, что не слышит): – Прошу голосовать… Поименное голосование… Ну вы же видели, как вы хотели, я же проголосовал за основу… Уважаемые депутаты, я прошу вас и призываю проголосовать…

Из зала: – Это нарушение Регламента! Мы должны проголосовать предложения… Я подавал в письменном виде…

Р. Хасбулатов: – Я прошу вас не выкрикивать так… Я прошу вас участвовать в голосовании. Поименное голосование…

Результаты голосования:

За…………………………………………………………………………188

Против……………………………………………………………………6

Воздержалось………………………………………………………….7

Кворум для принятия решения……………………………….124

Решение принято. (Бурные продолжительные аплодисменты, депутаты встают).

У Ельцина, видимо, отлегло от сердца. Как и в дни «августовского путча», депутаты его «не подвели». Те самые депутаты, по которым через полтора года он прикажет стрелять из танковых пушек…

Р. Хасбулатов: – Слово предоставляется президенту Российской Федерации Ельцину Борису Николаевичу!

Б. Ельцин: – Бывают такие моменты, когда решения действительно принимаются под аплодисменты и стоя. Эти решения – исторические! Можно вспомнить о первом съезде, о последующих съездах, можно вспомнить о ряде сессий Верховного Совета и принятых решениях о суверенитете России…

Считаю, что сегодняшнее решение – это мудрость Верховного Совета, воплотившего опыт народных депутатов, тот опыт, который был накоплен за эти два года. Я благодарен Верховному Совету, Президиуму Верховного Совета за сегодняшний акт решения. Я как Президент обещаю, выполняя вашу волю, продолжая дальнейшие переговоры и с теми, кто ратифицировал с каким-то протоколом, или с теми, кто еще будет подписывать это соглашение с какими-то замечаниями, неукоснительно следовать вашему решению по этому соглашению. Я как Президент это обещаю!

Я поздравляю вас с этим историческим решением и благодарю вас за это. Спасибо! (Продолжительные аплодисменты).

На этом, собственно, можно было бы и закончить. Но в событиях подобного масштаба многие важные детали происходят и после официальной части. Заключительный штрих «исторического заседания» также заслуживает того, чтобы сохранить его для потомков.

Р. Хасбулатов: – Уважаемые депутаты! Я хотел бы предложить принять заявление, может быть, открытым голосованием? (Любимый прием Хасбулатова для протаскивания сомнительных решений. – Авт.) Прошу голосовать руками. Прошу опустить. Кто против? Четыре. Кто воздержался? Воздержавшихся нет. Принимается…

Теперь у нас есть еще одно постановление. Может быть, мы после обеда к нему вернемся? Или рассмотрим сейчас? Второй микрофон, пожалуйста.

Депутат Ю. Зайцев: – Речь идет о постановлении об отзыве депутатских групп из Верховного Совета СССР. Я предлагаю сейчас проголосовать это постановление, тем более что вчера аналогичный закон был принят Республикой Беларусь.

Р. Хасбулатов: – Он более суровый. Там речь идет об отзыве депутатов, а мы говорим об отзыве депутатских групп. Не хотелось бы так сразу… Можно ставить на голосование? Постановление у вас есть. (Это была заведомая неправда: постановление об отзыве депутатов из Верховного Совета СССР могло разогреть эмоции в зале и потому заранее не раздавалось. – Авт.)

Из зала: – Нет, нет, не роздано!

Р. Хасбулатов (изображает возмущение): – Как не роздано? Почему? Хорошо, я тогда зачитаю… (зачитывает).

Кто за то, чтобы принять проект постановления об отзыве депутатских групп из Верховного Совета СССР? Прошу голосовать. Поименное голосование. Напоминаю – в целом. (Постановление принимается).

Объявляется двухчасовой перерыв. Спасибо за работу. Приятного аппетита!

Парламент – зеркало общества. Он живет ускоренной, лихорадочной, не всегда понятной извне жизнью. Но если приглядеться к ней, можно заметить, что депутаты первыми встречают проблемы, которые позже выхлестнутся на просторы общественной жизни. Обман парламента предшествует, как правило, обману тысяч и миллионов граждан, насилие над депутатами – предваряет насилие над всем обществом…

 

Москва, Кремль, 12 декабря 1991 года

12 декабря Горбачев встретился в Кремле с большой группой редакторов, обозревателей, тележурналистов и ответил на их вопросы. Поначалу встречу планировали провести в новом президентском пресс-центре, который специально подготовили для президентского аппарата, однако после Минска стало ясно, что этим зданием уже пользуются другие. Далее – слово бывшему пресс-секретарю Президента СССР.

А. Грачев: – Войдя в зал, где уже собрались человек сорок журналистов, Горбачев направился было к своему привычному председательскому месту, однако я перехватил его и предложил сесть в середине стола. Горбачев понимающе кивнул: он принимал правила игры. Как бы извиняясь, он сказал журналистам: «Я привык на этом месте: Политбюро заседало здесь, Госсовет – здесь».

Одним из первых прозвучал вопрос о возможности нового военного переворота. Журналиста интересовало, не возглавит ли его сам президент, не обратится ли за помощью к армии в качестве главнокомандующего?

М. Горбачев: – Что касается армии, я вижу роль главнокомандующего прежде всего в том, чтобы позаботиться о ней, постараться сделать все, чтобы не расшатывать ее, хотя это трудно в реформируемой стране. Важно, чтобы этот важнейший государственный институт выполнял свою функцию строго по назначению. Считаю, что политик, использующий Вооруженные силы для достижения своих политических целей, не только не заслуживает поддержки, а должен быть проклят. Армию надо использовать по ее прямому назначению…

В последние дни у меня, как и у Ельцина, были контакты и встречи с руководством Вооруженных сил. Армия – это особый институт государства, гарант безопасности, стабильности общества. Нельзя допустить, чтобы человека с оружием провоцировали…

Вопрос: – Не заняли ли вы выжидательную позицию, давая процессу развиваться как получится?

М. Горбачев: – Я не выжидаю, выступаю практически каждый день с изложением своей точки зрения (оживление в зале). Встретился с белорусскими и украинскими журналистами, дал развернутые интервью разным телекомпаниям. Выступил перед руководящими кадрами Вооруженных сил. Сделал заявление в связи с Минским соглашением. Обратился напрямую ко всем парламентариям. Пусть общество делает свой выбор сознательно… Вчера я сказал Ельцину: «Вы понимаете, к чему вы подталкиваете?» Моя позиция состоит в том, чтобы выбор народа шел в конституционных рамках. Это, по-моему, самый ответственный подход…

12 декабря состоялась встреча Б. Ельцина с М. Горбачевым, на которой российский лидер проинформировал главу государства о только что принятом решении Верховного Совета РСФСР – ратификации Беловежского соглашения. Выйдя после встречи к журналистам Б. Ельцин заявил: «Сопротивление соглашению о Содружестве независимых государств со стороны Президента СССР, тем более связанное с применением силы, исключается».

На решения Верховных Советов Республики Беларусь и России об отзыве депутатов из Верховного Совета СССР М. Горбачев отреагировал вялым заявлением:

– Подобные решения в нынешней трудной политической и социально-экономической ситуации в стране не служат стабильности общества. Сейчас, когда на карту поставлена судьба государства, надо все сделать, чтобы решения по этому главному вопросу были продуманными, взвешенными и безошибочными. А это можно сделать только на основе конституционности, нормального демократического процесса. Торопливость здесь недопустима, ибо она может обернуться тяжелыми последствиями для народов.

Призываю парламенты обеих республик еще раз вернуться к рассмотрению этого вопроса.

В этот же день Горбачевым была предпринята явно запоздалая попытка созыва Верховного Совета СССР, однако она не увенчалась успехом. Собрать Верховный Совет СССР не удалось. Российский, украинский и белорусский парламенты не рекомендовали депутатам от своих республик участвовать в его работе. Кворума не хватило. Узнав, что кворума нет, а депутаты начали с ругани, Горбачев решил туда не ходить…

 

Москва, Кремль, 12 декабря 1991 года

(Субъективные впечатления)

Простояв полтора часа у микрофона, но так и не получив у Хасбулатова слова, я вышел с заседания Верховного Совета РСФСР измотанным, разбитым, с ощущением горечи во рту. Я был уверен, что совершена роковая непоправимая ошибка, которая обернется для страны, для людей, для всего мира неисчислимыми бедами.

Откуда-то прошел слух, что в союзном парламенте в 16 часов перед депутатами будет выступать Горбачев. Несмотря на усталость и опустошенность, решил поехать туда – посмотреть завершающий эпизод драмы. С трудом удалось раздобыть машину и мы с депутатом Валерием Хайрюзовым отправились в Кремль.

На въезде у Боровицких ворот нас тормознула охрана:

– Куда едете?

Я ответил, что на встречу Горбачева с депутатами. Дежурный снял трубку телефона, начал куда-то звонить. Разговор затянулся… Мы уже собирались идти пешком, когда он, наконец, положил трубку и махнул рукой:

– Проезжайте!

Дворец заседаний палат и Президиума Верховного Совета СССР в Кремле. Встречи с Горбачевым, как оказалось, не было, но состоялось собрание депутатов Верховного Совета СССР, на котором обсуждалось только что принятое решение российского парламента. Мы застали самый конец обсуждения, когда депутаты, выплеснув эмоции, уже начали расходиться.

На ходу переговорил с Вениамином Яковлевым (он оживленно обсуждал с Ануаром Алимжановым юридическую правомерность решения, принятого Россией) и Николаем Ивановичем Рыжковым.

После этого по лестнице спустился вниз, в буфет. Буфет был полон народу. За всеми столиками продолжалась дискуссия, не законченная в зале заседаний. Реакция на только что пережитый стресс оказалась у многих практически одинаковой: люди почувствовали желание залить пожар на душе хотя бы чашкой чая.

Увидев за одним из столиков Е. К. Лигачева в окружении депутатов, я не удержался – подсел. Лигачев рассеянно кивнул (мы не знакомы) и продолжил. Речь шла о сельском хозяйстве: Лигачев только что вернулся из-за границы и делился впечатлениями, сравнивал. Затем разговор перекинулся на события текущего дня. На вопрос, чувствует ли он свою вину в том, что сегодня произошло, Лигачев твердо ответил: «Да! В свое время мог вмешаться, мог поправить и воспрепятствовать, но не сделал этого. Хотя, – добавил он, – моя вина в распаде Союза, наверное, не самая главная…»

Как бы не относиться к нему, подумал я, но Лигачев, несомненно, прямой и честный человек. В отличие от многих своих коллег, не юлит, не прячется за чужие спины…

В этот момент меня тронул за плечо подтянутый молодой человек и прошептал на ухо:

– Ну что ж Вы не идете, Михаил Сергеевич ждет Вас…

Я извинился, вышел из-за стола. Предупредил Хайрюзова, чтобы он меня не ждал. Следуя за провожатым, я догадался, что случайно оброненная на въезде фраза: «Приехали на встречу с Горбачевым» – была понята кем-то буквально и мне выпало нечаянное счастье – встретиться с Президентом СССР в день заката его президентства…

Зашли в комнату охраны. Появление человека с российским депутатским значком на лацкане вызвало у дежурных нервную реакцию: «Ну что же вы делаете, что!?» Я понял: нервы – на пределе. Тем не менее, меня передали из рук в руки и уже следующий дежурный вежливо проводил меня до крыльца президентской резиденции.

Предъявив удостоверение подтянутому офицеру на входе, я поднялся на лифте на 3 этаж, разделся в гардеробе, прошел по длинному коридору, затем по другому… Свет везде приглушен, в закоулках – быстрые шаги, обрывки нервных разговоров, хлопают холодильники, многие тащат какие-то коробки, свертки. Последний день Помпеи…

В приемной доложился секретарю. Тот раздраженно бросил: «Как так можно – позвонили и где-то ходите полтора часа!» Я не стал пускаться в объяснения. Присел, взял газету, постарался сосредоточиться, наметить план разговора. Бывая в присутствиях подобного рода, всегда опасаешься забыть сказать что-то важное или брякнуть лишнее, допустить неловкость. А сегодня, подумалось мне, надо бы удержаться от фальшивой патетики…

Минут через 10–15 дверь кабинета распахнулась. Вышли несколько человек, один подошел ко мне, протянул руку – Вениамин Ярин, земляк-тагильчанин. Раньше, будучи членом президентского Совета, он меня не очень-то замечал. Поздоровались. Через минуту пригласили меня.

Просторный президентский кабинет, выдержанный в коричнево-золотистых тонах. Рассеянный свет льется откуда-то сверху, с полукруглого потолка. На стене – небольшой, размером с футбольный мяч, герб Союза ССР. Глаз зацепил лежащую в стороне стопку «Независимой газеты» – любимой газеты президента. Видимо, на самом деле читает от корки до корки. Прямо по курсу – огромный, как лайнер, коричневый полированный стол и за столом – Горбачев.

Поздоровались. Горбачев не выглядел усталым, хотя провел (я узнал об этом позже) почти двухчасовую встречу с журналистами. И только вокруг глаз – остатки напряжения, что-то похожее на маску обиженного ребенка или человека, которого ударили по щеке – маска, которую он так и не сумел преодолеть и сбросить с лица.

После моей вступительной фразы, которую я придумал на ходу (надо же было как-то объяснить цель визита), Горбачев тут же взял беседу в свои руки. По видимому, он из числа людей, которые легко находят тему для общения.

Разговор естественным образом перешел на злобу дня. Горбачев заявил, что он не видит политических и экономических причин для развала Союза, что все дело в неукротимом властолюбии Ельцина, его нежелании иметь конкурентов. Ельцин даже не понимает, что значит «прекратить Союз», какой пласт военных, дипломатических, правовых проблем это потянет, сколько миллионов человеческих судеб перевернет…

Я согласился, что политика российского руководства замешана на авантюризме. Рано или поздно люди это поймут и тогда Ельцина, обманувшего народ, возненавидят куда более люто, чем ненавидят Вас… Бестактность, конечно, но мне захотелось сказать это Президенту СССР. В ответ – ни улыбка, ни усмешка – взгляд.

Почему распался Союз? Можно ли было это предотвратить? Горбачев повторил свою любимую мысль о пагубности насилия в политике. Я согласился, но с оговоркой: да, сейчас поздно, насилие уже не поможет. Но когда загорелся первый дом на деревне – 1988 год, Нагорный Карабах – надо было действовать жестче и использовать все возможности, чтобы загасить этот очаг. Горбачев тут же свернул эту тему, было видно, что она ему неприятна.

Далее речь зашла о ближайших перспективах. Я сказал, что самое страшное, что только может случиться – полное безвластие в стране, которое воцарится, если российская власть дискредитирует себя и ей перестанут подчиняться. Это будет настоящей катастрофой – ни Союза, ни России.

– Что же делать, собирать союзный Съезд? – спросил Горбачев. Я возразил: по-моему, это бесполезно, время упущено. Созыв съезда будет воспринят в республиках как попытка опрокинуть их решение, вступить в конфронтацию. Съезд, возможно, придется собрать летом или даже раньше, если начнется прямой развал государственных структур. Да и конституционные вопросы остались неурегулированными – если Союз на самом деле прекратился, это надо оформить по закону. Горбачев ответил, что надо подумать, а с последним согласился.

Во время нашего разговора Горбачева дважды отвлекал телефон, точнее, электрический сигнал на большом пульте слева.

Затем подошел с запиской секретарь. Горбачев прочитал записку, сложил ее вдвое, вздохнул:

– Просится Собчак, у него самолет. Если хотите, можете подождать, минут через 15–20 продолжим.

Пережидать Собчака мне показалось излишним:

– Не стану отнимать у Вас время.

– Заходите, всегда буду рад Вас видеть.

В приемной, действительно, сидел, прикрывшись газетой, Собчак. Памятуя о его ярком выступлении в поддержку Беловежского соглашения, я меньше всего ожидал его здесь увидеть. Пришел добить, наговорить гадостей? Вряд ли. Стало быть, извиниться, оправдаться, отмолить грех на будущее?.. Попрощавшись с секретарем, я закрыл дверь приемной.

Скользя по булыжникам Красной площади, я мысленно прокручивал только что состоявшийся разговор с Горбачевым. Может быть, надо было все же остаться? Зачем? О чем говорить с бывшим Президентом бывшего Советского Союза? Хотя, если бы удалось встретиться с ним в другое время и в другой обстановке, он мог бы рассказать, наверное, немало интересного…

Покачиваясь в вагоне метро и борясь со сном, навалившимся от переизбытка впечатлений этого безумного дня, я дал себе обещание, что когда-нибудь обязательно об этом расскажу…

 

Москва, Кремль, 13–16 декабря 1991 года

13 декабря состоялся телефонный разговор М. Горбачева с президентом США Бушем:

М. Горбачев: – Мой подход состоит в том, чтобы придать законный, правовой характер процессу преобразования государства. Я обратился к народным депутатам. Должна быть выражена воля народов, воля республик. Однако обсуждение проекта Союзного договора в парламентах по существу сорвано. Попраны были договоренности между мной и руководителями республик.

В Минске было сделано весьма вольное заявление, что Советского Союза уже нет. Но тогда, значит, нет и законов, регулирующих общественный порядок, оборону, границы, международные связи и т. д. и т. п… И это вместо того, чтобы с участием всех республик разработать все необходимые документы, обсудить их в парламентах, в общесоюзном представительном законодательном органе, который и примет решение о том, что Советский Союз прекращает свое существование, а Содружество начинает свою жизнь…

16 декабря состоялась встреча Горбачева с госсекретарем США Джимом Бейкером, посланным президентом США оценить ситуацию на месте. В начале беседы Бейкер откровенно заявил, что формула СНГ не кажется ему слишком продуманной: «Важнейшая из загадок для меня – как собираются десять государств иметь самостоятельные внешние политики и общую оборонную? Кто будет отдавать команды верховному главнокомандующему?»

В ответ Горбачев начал жаловаться:

– Я и сам не рад тому, что оказался слишком хорошим пророком. Уже на следующий день после подписания минских соглашений Украина начинает их изменять. Уже сегодня Кравчук не хочет ехать в Алма-Ату. Накануне он высокомерно заявил, что не видит смысла что-либо обсуждать с азиатскими республиками: пусть присоединяются к тому, что мы подписали в Минске…

Вопрос Бейкера, как им, американцам, сейчас поступать, позволил Горбачеву сесть на своего любимого конька – тему «помощи реформам»: «Я уверен, что Ельцин (с которым Бейкер встречался накануне – Авт.) поднимал в разговоре с Вами вопрос о необходимости, помимо товарной интервенции, предоставить 5-10 млрд. долларов для перехода на конвертируемость рубля. Такая сумма – мелочь по сравнению с тем, что произойдет, если все взорвется. Самую большую цену заплатим…»

Бейкер отказался обсуждать этот вопрос:

– Ельцин такого вопроса не поднимал!

Собеседники распрощались и вышли из Екатерининского зала через разные двери. Вопрос о совместной пресс-конференции на этот раз даже не возникал.

Разговор Буша с Горбачевым и встречу последнего с Бейкером со своей стороны описывает выдающийся советский дипломат, бывший посол СССР в США, Анатолий Добрынин:

– 13 декабря 1991 года Буш позвонил Горбачеву. В беседе с американским президентом Горбачев стремился преуменьшить значение событий в Беловежской Пуще. Он утверждал, что беловежское соглашение – это «лишь эскиз, экспромт» и что преобразованию государства надо еще придать законный, правовой характер.

Чтобы получить возможно более полную информацию из первых рук, Буш срочно посылает в Москву Бейкера. В это же время администрация делает прощальный жест в защиту Горбачева. Как только госсекретарю в Москве становится доверительно известно, что в ближайшем окружении Горбачева опасаются его возможного ареста сразу после сложения им президентских полномочий и показательного судебного процесса над ним за кризис в стране, Бейкер при первой же встрече с Ельциным 16 декабря сослался «на слухи» о таком возможном процессе и выразил надежду, что передача власти произойдет «достойным образом, как на Западе». Ельцин, «несмотря на явную личную неприязнь к Горбачеву», дал ясно понять госсекретарю «о своем согласии с этим». Бейкер не уточняет, однако, делал ли он это с ведома Горбачева или госсекретарь проявил тут свою инициативу.

По словам госсекретаря, Ельцин подробно рассказал ему о внутренних событиях в последние дни существования Советского Союза, о шагах по созданию Содружества Независимых Государств и процессе перехода власти от Горбачева к Ельцину. Когда они остались вдвоем, Ельцин детально объяснил Бейкеру, как в новых условиях в Кремле действует ныне механизм контроля за «ядерной кнопкой», подчеркнув надежность этого механизма.

Через полчаса Бейкер встретился с Горбачевым, с которым были Шеварднадзе и Яковлев, в том же Екатерининском зале, где он беседовал с Ельциным. Госсекретарь отмечает, что если Ельцин держался уверенно, как «новый хозяин Кремля», то Горбачев заметно нервничал, его высказывания о судьбах страны чередовались с гневными репликами в адрес Ельцина. Это была последняя встреча Горбачева с высокопоставленным представителем США.

Бейкер утверждает, что в переходный период от Горбачева к Ельцину американская дипломатия действовала эффективно и добилась «существенного выигрыша по многим направлениям».

Как бы завершая наблюдение за распадом Советского Союза, Бейкер сразу же после Москвы совершает блиц-поездку в Бишкек, Алма-Ату, Минск и Киев, где, как он утверждает, местные руководители демонстрируют «общую большую готовность идти навстречу США».

 

Москва, Кремль, 17 декабря 1991 года

В этот день состоялась встреча Горбачева с Эли Визелом, организатором международной конференции «Анатомия ненависти». На этой сцене Горбачев решил выступить в роли философа, озабоченного судьбами всего человечества:

– Я написал книгу, думаю, несовершенную – «Перестройка и новое мышление» – но обо всем сказал искренне. И люди, видимо, поняли, к чему призывает автор. Речь в книге о том, как изменить политику в стране и вне ее. Сейчас наступило самое трудное время для политики нового мышления. Оно подвергается серьезнейшему испытанию. Еще несколько лет назад я говорил, что перестройка и новое мышление – настолько глубокий и драматичный процесс, что надо быть готовым к острейшим проблемам, испытаниям, к возможным явлениям нестабильности. И если не удержаться, то можно погубить все, что так нужно нашей цивилизации…

Пытаясь прорваться через этот поток выспренного пустословия, гость вежливо поинтересовался, что Горбачев собирается делать в его положении.

М. Горбачев: – Вопрос о том, что сейчас происходит – это главный вопрос и для всего мира. Если бы я был рядовым политиком или юристом-государствоведом, то мог бы дать критический анализ тех методов и способов, к которым прибегли сейчас в решении проблемы Союза. Но в моем положении я должен поступить по-другому. Если Верховные Советы – органы представительной власти – считают необходимым создание Содружества Независимых Государств, я буду уважать их выбор. Более того, я хочу использовать мои возможности и мою роль для того, чтобы обогатить начавшийся процесс, содействовать его успеху. Почему? Потому что есть вещи более важные, чем политический процесс сам по себе, чем формы, которые он принимает. Страна перегружена такими проблемами…

В самоупоении Горбачев, похоже, не замечал, что давно уже переигрывает, что даже журналисты начинают терять интерес к героической драме под названием «Великий уход великого политика»…

 

Москва, Кремль, 18 декабря 1991 года

18 декабря в Кремле собрался Совет Республик – одна из палат Верховного Совета СССР. Совет Республик в составе входящих в него депутаций суверенных государств принял заявление, в котором отметил понимание соглашения Республики Беларусь, РСФСР и Украины о создании Содружества Независимых Государств как реальной гарантии выхода из острейшего политического и экономического кризиса. Палата выразила надежду на продолжение начатого диалога и отметила, что «переход от союзной государственности к Содружеству Независимых Государств… должен осуществляться только на правовой основе. Недопустимы антиконституционные действия по отношению к Верховному Совету СССР и Президенту СССР».

Это была уже агония…

Феерическая картина рушащейся «советской империи» привлекала в те дни в Москву тысячи журналистов из разных стран. Американская телекомпания Эй-Би-Си (при содействии руководителя Останкино Егора Яковлева) снимала политический сериал «Уход президента», пользуясь редкой возможностью запечатлеть на пленке неповторимые секунды истории. 18 декабря один из главных «героев» драмы, М. Горбачев, дал интервью журналисту американской телекомпании Эй-Би-Си Тэду Копполу.

Т. Коппол: – Я прибыл из своей страны, где следующий год будет ознаменован выборами нового президента. В то же время самый популярный политик в нашей стране – это вы, господин Горбачев.

М. Горбачев: – Так, может, мне включиться в предвыборную кампанию? Правда, я не знаю языка, к тому же не гражданин этой страны. У меня, очевидно, скоро будет немало свободного времени, я готов быть наблюдателем на ваших выборах.

Е. Яковлев (стараясь направить разговор в деловое русло): – Вы принимаете Беловежские соглашения или же будете противостоять им?

М. Горбачев: – Вы, журналисты, всегда хотите поставить вопрос в лоб и получить ответ.

Е. Яковлев (смеется): – И очень часто получаем за это по лбу.

М. Горбачев: – Я не могу сбрасывать со счетов, что был проведен референдум о судьбе Советского Союза. Он был назначен съездом народных депутатов по моему предложению. Теперь я настаиваю, чтобы судьба Советского Союза решалась на съезде народных депутатов. И президенту Ельцину советовал непременно воспользоваться этим, чтобы тому, что происходит ныне, соответствовал правовой акт о трансформации прежнего Союза.

Е. Яковлев: – Вы всегда отстаивали идеи государственности в той стране, которая могла появиться на месте Советского Союза. Однако события пошли иначе. Объявленное Содружество не есть государство. Думаете ли вы, что к вопросу о едином государстве на этой земле когда-нибудь мы снова придем?

М. Горбачев: – Могу ответить коротко и прямо: да. Мои собеседники, в том числе руководители республик, высказывают примерно такие же соображения. Мы должны пройти через этап дезинтеграции и затем добровольно прийти к новому объединению.

Т. Коппол: – Господин президент, вы оказали большое воздействие на весь мир, в то же время вы еще молоды и многое могли бы сделать. Мы видим, сколько дали миру ваша проницательность, ваш ум. Не кажется ли вам, что и дальше следовало бы вести реформы при вашем участии?

М. Горбачев: – Хочу напомнить, что мы теперь живем в демократическом обществе, и оно оказалось не только привилегией Соединенных Штатов и других западных государств. Именно демократический процесс привел к тем событиям, которые происходят сегодня. Я, как человек, который начинал реформы, должен приветствовать происходящее и делать свой выбор. Это прежде всего. И кто сказал, что можно творить и воздействовать на происходящие в стране и в мире процессы лишь в качестве президента? Это не так.

Е. Яковлев: – Вы конкретно представляете себе жизнь после того решения, которое вам придется принять? Что вы собираетесь делать? Чем заниматься?

М. Горбачев: – Если говорить совсем конкретно, то, наверное, это вызовет у вас смех. Прежде всего мне надо выспаться. (Улыбается). А вы мне сразу говорите о работе. А вообще думаю, что все определится, во всяком случае, мои заботы будут связаны, конечно же, с продолжением реформ в стране. Буду всемерно поддерживать силы, которые продолжат этот курс. И буду решительно выступать против тех, кто мешает этому.

Т. Коппол: – На что вы сегодня надеетесь, господин президент?

М. Горбачев: – Видите ли, мы с Егором Владимировичем люди 60-х годов. И у нас есть свои особенности. Мы были заряжены на перемены, на реформы. И все время думали о них, стремились к ним, хотя не могли себя реализовать многие годы. Но все же сохранили в себе этот заряд. Взяли на себя ответственность и пошли на реформы. Что-то удалось сделать.

Е. Яковлев: – Вы говорите, что мы из поколения шестидесятников. Это поколение жило с верой, что надо улучшить ту систему, которая выпала на нашу долю, и тогда все будет в порядке. Со временем лично я пришел эмпирическим путем к тому, что эта система улучшению не подлежит, а требует разрушения и создания новой. Вы тоже в 85-м году перестройку начинали с уверенностью, что эту систему можно улучшить. Не так ли?

М. Горбачев: – Да.

Е. Яковлев: – Когда вы пришли к заключению, что она улучшению не подлежит?

М. Горбачев: – Я не могу назвать точную дату. Я увидел, что процессы реформирования упираются в командно-административную систему. И ничто не пойдет дальше, если не демонтировать эту систему. Поэтому на определенном этапе я пришел к убеждению, что мы имеем дело с системным кризисом. Наверное, помогло то, что в ходе перестройки мне удалось, как и другим, избавиться от стереотипов, которые всегда давили в нашем сознании. К тому же мы не получали необходимую информацию ни о себе, ни о мире. А когда она появилась, я пришел к выводу, что мы имеем дело с некоторой авантюристической моделью социализма. Это по сути дела и не социализм. Модель эта не только утопична, она антидемократична и антинародна, и поэтому антисоциалистична. Мои представления о том, каким должен быть социализм, социалистическое общество, претерпели коренные изменения. Хотя и сейчас я более убежденный сторонник социалистической идеи, чем какой-либо иной.

Е. Яковлев: – Начиная перестройку, вы видели в партии мотор, двигатель реформ. А на XXVIII съезде, показывая мне бушующий, свистящий зал, сказали: «Интеллигенты все время норовят выйти из партии, но разве можно такое чудовище оставлять без привязи?»

М. Горбачев: – Провести глобальную реформу в этой стране вне партии, без нее, было невозможно. Все, что мы могли сделать, это произвести перемены в самой партии. Там уже выкристаллизовались силы, которые готовы были взять на себя риск и ответственность за реформы. Но всякие реформы рано или поздно задевают коренные интересы всех слоев и всех участников этого процесса. Одни приобретают, другие теряют. Это обязательно. Многие привыкли вращаться в номенклатурном колесе, переходить по ступенькам из года в год. Знаете, как очередное звание офицера через три года присваивается. И вот когда эти привычки столкнулись с демократическим процессом, когда авторитарный режим столкнулся с демократией, началась борьба. И тогда я понял: если мне уйти из партии, то других течений нет. И нельзя было партию бросить, потому что в ней зародился этот процесс, и в партии много людей, которые приемлют реформы. Надо было нести крест партии. Даже тогда, когда это было невмоготу.

Т. Коппол: – Вы рассчитываете остаться президентом в будущем году или хотя бы до конца нынешнего?

М. Горбачев: – Если после 21-го, после Алма-Атинской встречи появятся документы, которые будут означать, что Советский Союз завершил свою историю и мы стоим перед началом новой эпохи, я тут же приму окончательное решение. Я вынужден ждать, поскольку не могу себе позволить вести себя так, что меня что-то обидело, я чем-то недоволен, это несерьезно для президента. Тем более в такой период.

Т. Коппол: – Чем вы занимаете сейчас свое свободное время?

М. Горбачев: – Вчера вечером я читал книгу польского исследователя и историка Валишевского. О нем похвально отзывался Лев Толстой. Я читал книгу «Смутное время» и теперь хочу поискать книги об Иване Грозном, очень хочется прочесть, в каком состоянии оказалась Россия после Ивана Грозного.

Е. Яковлев: – Чтение принесло вам успокоение или наоборот?

М. Горбачев (стараясь не замечать вновь проскользнувшей у Яковлева иронии): – Нет, я просто читаю, это процесс познания, размышлений. Моя привычка – читать сразу несколько книг. Я читаю сейчас и книгу о Сталине, и книгу о реформах Столыпина.

Е. Яковлев: – Михаил Сергеевич, вы видите прямые аналогии смутного времени с тем, что сейчас происходит в стране?

М. Горбачев: – Нет, я думаю, что каждая переломная эпоха отличается и прямых аналогий здесь не может быть.

Т. Коппол: – Когда стараешься понять другого человека, то всегда хочется поставить себя на его место. Вот я спрашиваю себя, как бы я вел себя в такой переломный момент – рвал бы волосы, обвинял всех в неблагодарности, плакал, смеялся, вообще, как бы я себя вел? Мне очень хочется понять, как вы ощущаете себя сейчас, что переживаете?

М. Горбачев: – Я убежден в главном: что выбор, который был сделан, привел к глобальным переменам и в стране, и в мире. Мы не ошиблись в главном, мы пошли по правильному пути. Это дает мне силы держать себя в форме.

Т. Коппол: – Значит, вы считаете себя счастливым человеком?

М. Горбачев: – О счастье, как правило, вопросы задают женщинам…

 

Россия, XX век

Восьмого декабря 1991 года, руководители трех республик, уединившись в глухом белорусском лесу в нескольких километрах от советско-польской границы, пришли к соглашению, в результате которого Советский Союз прекратил свое существование. Случай беспрецедентный в мировой истории. Несколько человек, не имея на то никаких полномочий, вопреки союзной Конституции и конституциям собственных республик решили судьбу великой державы, у которой был живой и действующий президент, являвшийся главнокомандующим многомиллионной армии, имевший в своем распоряжении мощнейшие спецслужбы, прокуратуру, внутренние войска.

Как такое могло случиться? Был ли распад Союза предопределен? Каковы его причины? Можно ли было изменить ход событий? На этот счет существуют тысячи мнений, сотни разных оценок. Предоставим возможность высказать мнение непосредственным участникам событий…

М. Горбачев: – После референдума на Украине, несмотря на знаменитое заявление Б. Н. Ельцина в Ново-Огареве: «Союзу быть!», российское руководство вернулось к своей прежней концепции, ссылаясь на то, что Россия никогда не соглашалась на Союз без Украины. Но это была отговорка.

О своем разговоре с Ельциным до его отъезда в Минск я подробно рассказал большой группе журналистов 12 декабря. С моей стороны Президенту России приводились старые и новые аргументы в пользу Союза. Как я убедился, Ельцин не склонен был обсуждать вопрос по существу, да ему, собственно, нечего было сказать. И потому твердил, задавая мне один и тот же вопрос: а вот Украина – вы гарантируете, что она будет в этом Договоре? Да, нажимал я на Ельцина, Украину можно вовлечь в договорный процесс и главное тут в том, чтобы Российская Федерация первой обсудила и подписала Договор. И тогда Украина будет искать свое место. Никуда она не денется, если восемь республик подпишут.

Когда же я узнал, что в Минск поехали Бурбулис и Шахрай, мне все стало ясно. Бурбулис в свое время написал записку, она «гуляла» по столам у многих, хотя и под грифом «строго конфиденциально». В чем смысл этой записки? В том, мол, что Россия потеряла уже половину из того, что она выиграла после августовского путча, хитрый Горбачев плетет сети, реанимирует старый центр, и скоро его будут поддерживать республики. Все это невыгодно России, и это надо остановить, прервать. План Явлинского – это, мол, сильный центр и т. п. Российский план состоит в другом: независимые республики и некое образование для «бракоразводных» процессов. Не для того, чтобы сотрудничать, а для того, чтобы независимость превратилась в отделение. Словом, тайное становилось явным – достигнутые договоренности просто отбрасывались.

Российское руководство тяготил какой бы то ни было центр. Оно действовало по принципу: сейчас или никогда. Вот где корни того, что произошло в Минске, в Беловежской Пуще.

Б. Ельцин: – Идея новой государственности родилась не сегодня, не в моей голове или у Шушкевича, Кравчука. Вспомните 1917–1918 годы: как только грянула демократическая Февральская революция, республики сразу начали процесс отделения, движение к независимости. На территории Российской империи было провозглашено несколько новых национальных правительств, в том числе на Кавказе и в Средней Азии. И Украина шла во главе этого процесса. Большевики сумели подавить все национальные восстания, поставив под ружье мужиков. Советы железной рукой задушили освободительную борьбу, расстреляли национальную интеллигенцию, разогнали партии.

Как только в воздухе прозвучало слово «суверенитет», часы истории вновь пошли, и все попытки остановить их были обречены. Пробил последний час советской империи.

Я понимал, что меня будут обвинять в том, что я свожу счеты с Горбачевым. Что сепаратное соглашение – лишь средство устранения его от власти. Я знал, что теперь эти обвинения будут звучать на протяжении всей моей жизни. Поэтому решение было вдвойне тяжелым. Помимо политической ответственности, предстояло принять еще и моральную.

Подписывая это соглашение, Россия выбирала иной путь развития. Она вступала на мирный, демократический, не имперский путь развития. Она отказывалась от традиционного образа «властительницы полумира», от вооруженного противостояния с западной цивилизацией, от роли жандарма в решении национальных проблем.

Хорошо помню: там, в Беловежской Пуще, вдруг пришло ощущение какой-то свободы, легкости. Быть может, я и не мог до конца осознать и осмыслить всю глубину открывшейся мне перспективы. Но я почувствовал сердцем: большие решения надо принимать легко…

Отдавал ли я себе отчет в том, что, не сохраняя единого правительства в Москве, мы не сохраняем и единую страну? Да, отдавал. Однако к тому времени я уже давно не связывал судьбу России с судьбой ЦК КПСС, Совмина, съезда народных депутатов, Госснаба и других «исторически» сложившихся ведомств, которым везде и всюду хотелось навязать свои порядки!

Вспоминал я, стоя среди беловежских сосен, трагедию Тбилиси и Баку, захват телебашни в Вильнюсе, провокацию ОМОНа в Риге. Все это было так недавно! И следующей фазой всех этих вооруженных акций стали уже Москва, август!.. Неужели опять смиренно ждать новой трагедии, поджав лапки? Нет, больше я этого не допущу!

Я был убежден, что России нужно избавиться от своей имперской миссии, но при этом нужна и более сильная, жесткая, даже силовая на каком-то этапе политика, чтобы окончательно не потерять свое значение, свой авторитет, чтобы провести реформы.

Я был убежден, что морально-волевой ресурс Горбачева исчерпан, и им вновь могут воспользоваться злые силы. Так пришло решение. Поэтому я оказался в Беловежской Пуще.

Но ведь была еще одна возможность, еще один выход из создавшегося положения! Да, и этот «выход» я тоже не мог не иметь в виду. Попытаться легально занять место Горбачева. Встать во главе Союза, начав заново его реформу «сверху». Пройти путь, который не сумел пройти Горбачев из-за предательства своего ближайшего окружения. Постепенно, планомерно демонтировать имперскую машину, как это пытался делать Михаил Сергеевич. Бороться за всенародные выборы Президента СССР. Сделать российский парламент правопреемником распущенного советского. Склонить Горбачева к передаче мне полномочий для временного исполнения его обязанностей. И так далее. Возможности для этого были.

Но этот путь для меня был заказан. Я психологически не мог занять место Горбачева…

Л. Кравчук: – Я считаю, что мы поступили верно, создав Содружество, открытое для остальных республик Союза, и Прибалтики в том числе, но не отступив ни от своей Конституции, ни от международных норм. Украина ни при каких условиях не стала бы подписывать Союзный договор. Мы же воплотили свои идеи и подписали международное соглашение, европейскую схему дальнейшего политического, экономического и социального существования.

С. Шушкевич: – Нам надо было найти достойный вариант для того, чтобы, получив подлинную суверенность, не разъединяться границами, проводить самостоятельную, но согласованную с соседями политику… Мы, кажется, смогли это сделать.

Г. Бурбулис: – Мы все время решаем одну проблему: историческая неизбежность распада коммунистической империи и условия, формы, предпосылки, характер, тенденции этого распада. Актеры распада – Горбачев, Яковлев, путчисты, секретари обкомов. Бури на партийных съездах, где одни надеялись удержать все без выскочек, а другие – все романтизировать без развала структуры. Все это – кошмары распадающейся социальной системы, и мы суть органичные продукты этого распада.

Небольшой частный пример. Я баллотировался у себя на родине один на один с моими земляками, на которых пал весь этот груз. Там 30-тысячные предприятия стоят, села вымерли, выкопали последнюю картошку… И на вопрос: «Как у тебя совести хватает?» – мне приходилось восстанавливать все с самого начала. И то, на чем удалось найти понимание, было следующее: у нас не было другого пути, поскольку страны нашей родной, государства нашего родного и общества уже не существовало. А все, что мы делали – это поиск щадящих форм распада. И только затем я разогревал своих избирателей на то, как мог бы этот распад пойти, если бы затянуть переход, если бы горбачевщина продолжала имитировать деятельность при отсутствии каких-либо попыток накормить, напоить, натопить.

В. Шейнис: – Вы для меня сейчас открыли психологический настрой, от которого мы были, по-моему, бесконечно далеки.

Вы что, уже в 1989–1990 гг. видели Беловежье, считали, что распадется Союз?

Г. Бурбулис: – Нет. Но в 1990-м я уже начинал готовить Беловежье по сути.

П. Вощанов (в тот период – пресс-секретарь Б. Ельцина): – В девяносто первом году все уже говорили о переходе к рынку. Но что такое рынок? Новые отношения собственности и новые собственники. Борьба центра и местных политических элит в ту пору – борьба за то, кто будет играть первую скрипку в этом историческом дележе. Это – главное в происшедшей трагедии.

Республиканские лидеры почувствовали, что могут стать выше Горбачева. А Запад потворствовал таким настроениям. Он более всех был заинтересован в распаде военного и экономического конкурента. Я убежден – если бы к власти на местах пришли не воинственные невежды, а люди мудрые, – ничего бы этого не произошло…

 

Алма-Ата, 21 декабря 1991 года

Развал Союза ССР больнее всего ударил по наиболее слабому и уязвимому его звену – республикам Закавказья и Средней Азии. Поощряя разговоры о «суверенитете» и «независимости», политические лидеры этих стран вполне сознавали экономическую несамостоятельность своих регионов и хорошо понимали выгоды от членства в Союзе ССР. Распад Союза ССР ставил их перед перспективой экономического и политического краха, обострения внутренних противоречий, неминуемого сползания в Средневековье. Так оно в сущности и случилось…

В «Ново-огаревском процессе» руководители среднеазиатских республик не были ударной силой. Привыкнув еще в союзные времена лавировать, интриговать, играть на скрытых тектонических силах внутрисоюзной политики, парить на восходящих и нисходящих потоках идеологии «пролетарского интернационализма», они использовали этот процесс как еще одну возможность поторговаться, сыграть на противоречиях враждующих сторон, и вырвать у каждой из них уступки, кредиты, поставки…

Перспектива распада Союза ССР, ставшая реальной после августа 1991 года, некоторых из них по-настоящему ужаснула, заставила искать защиты и поддержки у союзного президента. Но было поздно. Они уже не управляли процессом, напротив, события неудержимо влекли их в своем мощном селевом потоке. Распад единого государства, на котором они пытались зарабатывать свои мелкие экономические и политические дивиденды, замаячил на горизонте как геополитическая реальность…

Решение «славянской тройки», несмотря на свою очевидность, пролилось на многих из них ошеломляющим душем, заставило самоопределяться в новом, враждебном мире, в котором уже не было привычных и столь приятных слуху слов о «дружбе» и «братской помощи»… В очередной раз история ткнула их носом в вековечную истину: «Что имеем, не храним…»

11 декабря 1991 года, Киргизия и Армения, переступив через чувство обиды и унижения, заявили о присоединении к Содружеству Независимых Государств.

13 декабря 1991 года в Ашхабаде состоялась встреча глав государств Средней Азии и Казахстана. Возмущению лидеров этих государств, представлявших более половины населения страны, не было предела. Предложение Кравчука просто «присоединиться» к СНГ было сходу и самым категорическим образом отвергнуто. Под руководством Назарбаева они выработали в ответ на решения «беловежской тройки» свою собственную платформу, призванную восстановить паритет в рамках будущего Содружества.

Как сообщил по телефону Горбачеву Назарбаев, участники встречи в Ашхабаде наряду с поправками к тексту договора поставили вопрос о проведении заседании Госсовета, что автоматически означало бы возвращение Горбачева на председательское место. Совершенно очевидно, что такое предложение было совершенно неприемлемо для беловежских «первоучредителей» СНГ…

Республики Средней Азии рвались в учредители СНГ и были обижены тем, что их не пригласили в Беловежскую Пущу. Со своей стороны, Ельцин, Кравчук и Шушкевич не были заинтересованы в громком скандале, который бы подчеркнул неустойчивость «Содружества», создал впечатление, что оно разваливается прямо на глазах. Компромисс нашли быстро: Ельцин, Кравчук и Шушкевич согласились прилететь в Алма-Ату для подписания «обновленного» Содружества с расширенным списком «учредителей», а средне-азиатские лидеры согласились не приглашать на эту встречу Горбачева…

Оскорбленный подобным вероломством и неблагодарностью, Горбачев ответил в интервью в журнале «Тайм»:

– Если другие республики придут к общему решению, что они хотят сформировать Содружество, то я как человек, преданный принципам демократии и конституционного правления, исходя из своих убеждений и своей роли как президента должен буду уважать этот выбор…

Накануне Алма-Аты в телефонном разговоре с канцлером Германии Колем он впервые высказал мысль о своей возможной отставке:

– Если в Алма-Ате процесс формирования Содружества конституируется и его участники выйдут на ратификацию этого соглашения, я уйду в отставку и не буду надолго откладывать это решение…

До последнего момента Горбачев надеялся: одумаются, позовут. Так и не получив приглашения, 18 декабря он направил послание участникам встречи в Алма-Ате:

– Уважаемые товарищи!

Перед встречей, которая определит, каковы будут отношения между новыми суверенными государствами и какое место они вместе и раздельно займут в мировом сообществе, хочу поделиться с вами некоторыми соображениями. Полагаю, у меня есть на это право – и моральное, и политическое.

Ратификация соглашения о создании содружества независимых государств Верховными Советами РСФСР, Украины, Беларуси и готовность Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана войти в состав учредителей содружества коренным образом изменили ситуацию. Государственная форма жизни многочисленных народов великой страны начинает свою новую историю. На ее территории образуются несколько независимых государств… С самого начала перестройки мы шаг за шагом шли к тому, чтобы все республики обрели подлинную независимость. Но я все время настаивал на том, что нельзя допустить распада страны. Таково было и есть мое понимание воли народов, выраженное на референдуме как их стремление к независимости при сохранении целостности исторического союза…

Подчеркнув еще раз свою исключительно «гуманную» и «человеколюбивую» позицию в процессе решения сложнейших задач реформирования Союза, Горбачев перешел к пространному изложению «минимальных положений», без которых содружество в современных условиях «не сможет стать жизнеспособным»:

– Должно быть четко зафиксировано понимание содружества как многонационального образования… Проблема открытости границ и гражданства должна быть проработана особенно тщательно… На какой-то довольно длительный период придется согласиться с нормой – «гражданин содружества»… Решающее значение имеет создание социально ориентированной рыночной экономики, беспрепятственное развитие и защита всех форм собственности… Потребуются структуры экономического взаимодействия… Будет нанесен невосполнимый урон, если уже сейчас члены содружества не договорятся о координации в области науки и культуры… и т. д. и т. п.

Расхаживая в одиночестве у своего политического «кульмана», Горбачев увлеченно, штрих за штрихом, прорисовывал образ нового Содружества, которое должно было придти на смену Союзу. Уже идет! Явно потеряв ощущение политической реальности, назойливо обращаясь к тем, кто не пожелал его выслушать, он предложил… поменять прежнее название содружества на новое – «Содружество европейских и азиатских государств» (СЕАГ)!

Свое послание Горбачев завершил поучениями и рекомендациями:

– Начинать новую эпоху страны надо с достоинством, с соблюдением норм легитимности… Поэтому я предложил бы после ратификации документа о содружестве и обмена ратификационными грамотами провести заключительное заседание Верховного Совета СССР, который принял бы свое постановление о прекращении существования Советского Союза и передаче всех его законных прав и обязательств содружеству европейских и азиатских государств. Таковы мои самые общие соображения. Они продиктованы ответственностью за конечный успех великого дела, начатого в 1985 году…

Первое сообщение о результатах встречи в Алма-Ате было передано утром агентством «Интерфакс»:

– СССР прекратил свое существование. 21 декабря в полдень по московскому времени за закрытыми дверями руководители 11 суверенных государств на встрече в Алма-Ате достигли договоренности о прекращении существования СССР… Ожидается, что в течение ближайших двух часов будут подписаны протокол о согласии глав независимых государств, а также Алма-Атинская Декларация глав одиннадцати государств…

Чуть позже пришла «Экспресс-информация № 5»:

– М. С. Горбачева уведомляют о прекращении института президентства СССР. Лидеры 11 суверенных республик, образовавших Содружество Независимых Государств, приняли обращение к президенту СССР Михаилу Горбачеву, в котором уведомляют его о прекращении существования Советского Союза и института президентства СССР. В обращении главы независимых государств благодарят М. Горбачева за его большой положительный вклад…

Итоги Алма-Атинской встречи не оставляли надежд. Горбачев понял: все, конец, пора уходить. 21 декабря в телефонном разговоре с президентом Франции Франсуа Миттераном он объявил, что в ближайшие дни сделает сообщение о своей отставке…

 

Москва, Кремль, 23 декабря 1991 года

Встреча Горбачева с Ельциным «для передачи дел» была назначена на 12 часов дня. Первоначально, в соответствии с коллективным политическим решением республиканских лидеров, собравшихся в Алма-Ате, практические вопросы, вытекающие из их решения о прекращении существования института президентства СССР: уровень пенсии президента, условия его содержания, охраны и т. д. – планировалось обсудить и одобрить там же. Затем решено было отдать эти вопросы российскому президенту, по существу в качестве «трофея».

А. Грачев (воспоминания):

– С одиннадцати часов (обычное время приезда Горбачева на работу) советско-американская телегруппа толкалась в отведенном для прессы помещении. Я зашел к Горбачеву, когда он перелистывал перепечатанный текст своего будущего заявления.

– Думаю выступить завтра вечером. Тянуть нечего, – сказал он.

– Михаил Сергеевич, – отреагировал я, – может быть, лучше в среду? Ведь завтра 24 декабря, канун Рождества. Во многих странах это главный праздник, а тут такая драматическая новость. Дайте им спокойно отпраздновать. Горбачев сухо согласился:

– Хорошо, но не позже среды.

Я попросил у него разрешения на то, чтобы телевизионная группа сняла хотя бы приход Ельцина на последнюю «встречу двух президентов»:

– Ведь это история.

Горбачев махнул рукой:

– Давай.

Выйдя в приемную, я утвердительно кивнул нетерпеливо ждавшему около двери оператору. Тот бросился за остальной группой.

Однако я не был до конца спокоен. Мне представлялось, что в условиях и без того натянутых отношений между двумя президентами Ельцин может заподозрить пропагандистский подвох со стороны Горбачева, если неожиданно для себя обнаружит у него в приемной телевизионные камеры. Поэтому, заручившись «добром» одного президента, я решил поинтересоваться мнением другого, и как в воду глядел.

Когда я встретил Ельцина, выходившего из лифта, и поинтересовался у него, не будет ли он возражать против съемки телевидением его прихода к Горбачеву, он резко отрубил:

– Ни в коем случае, никаких съемок, иначе встречи не будет!

Я, разумеется, заверил, что это его пожелание будет выполнено, и, к понятному разочарованию как американских, так и советских тележурналистов, выпроводил их из приемной.

Только убедившись, что «телезасада» снята, Ельцин пошел в кабинет к Горбачеву…

Эта встреча Горбачева и Ельцина продолжалась почти десять часов. Примерно через час после начала к двум президентам присоединился Александр Яковлев. Остальное окружение президента, как и томившаяся этажом ниже пресса, с напряжением ожидало результатов этого, пожалуй, первого в истории взаимоотношений двух лидеров откровенного личного разговора.

На шесть часов вечера у Горбачева был заказан телефонный разговор с Мейджором. Стало ясно, что к этому времени встреча двух президентов еще не завершится. Помощник президента СССР Анатолий Черняев уже готовился проинформировать английскую сторону, что разговор «по объективным причинам» не состоится, когда ровно в 18.00 разрумянившийся Горбачев вышел из Ореховой гостиной…

Мейджора дали быстро. Было видно, что Горбачев не сразу переключился на обычную интонацию общения со своими «закадычными» зарубежными партнерами. Однако через пару минут он мобилизовался:

– Сегодня, дорогой Джон, я думаю о главном – как избежать того, чтобы все, что здесь происходит, не обернулось потерями. Ты знаешь, я продолжаю считать, что лучшим вариантом было бы союзное государство, но есть реальный процесс, есть позиции республик. Пока я не вижу опасностей, сравнимых с ситуацией в Югославии. Для меня это самое главное. Для вас, я думаю, тоже.

Вот уже шесть часов, как мы беседуем с Ельциным. Могу тебе сказать, что у нас есть общее понимание ответственности перед страной и перед миром. Я хочу ему помочь – у него непростая роль. Я только что сказал: пока будет продолжаться демократическая реформа, я намерен поддерживать и даже защищать его. Что касается ядерного оружия, никаких опасений у вас не должно быть – все надежно защищено и существует самый твердый контроль. Моя просьба к вам – помочь содружеству и особенно России. Именно ей. Надеюсь, вы меня поняли.

В ближайшие два дня я оглашу свое решение, но я не хочу прощаться с Вами – ведь повороты еще возможны, даже самые крутые…

На другом конце линии Мейджор взволнованно поблагодарил за «ясность и всесторонний анализ». Он подтвердил, что на Западе есть воля и желание помочь и Горбачеву и лидерам содружества. Одна из причин – «благодарность за то, что вы сделали за последние несколько лет. Какое бы решение Вы не приняли в ближайшие два дня, Вы, несомненно, займете особое место в истории страны и мира…»

Горбачев был явно растроган:

– Спасибо за все. Мы оба полюбили вас с Нормой (супруга Мейджора). Я позволяю себе слабость сказать это, так как через два дня буду уже в другой ситуации. Это дает мне право на откровенность…

Положив трубку, Горбачев сказал, что с Ельциным вроде обо всем договорились. – «Пойду заканчивать».

А. Грачев (воспоминания):

– Горбачев отправился в Ореховую гостиную, а мы с Егором Яковлевым попросили официанта Женю дать нам что-нибудь перекусить, поскольку ни один из нас не обедал. Женя принес нам в буфетную бутерброды и кофе, и мы уселись за кухонным столом около включенного телевизора, по которому в очередной раз передавали танец маленьких лебедей из «Лебединого озера»…

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, а может быть, желая в последний раз окинуть взором комнаты, в которых провел несколько насыщенных событиями месяцев, я вышел в коридор… В рабочем кабинете президента было пусто. Красный флаг в углу, футляр от очков и загадочный портфель, как всегда стоявший на самом краю стола, подтверждали, что Горбачев пока еще остается его хозяином. Далее – плотно закрытая дверь примыкающей к кабинету Ореховой гостиной, в которой продолжался, надо думать, совсем уже неофициальный разговор трех так давно знакомых и так плохо знавших друг друга мужчин. Дальше по коридору на этом же этаже находился закрытый и запечатанный в связи с поздним часом исторический кабинет-квартира В. И. Ленина…

Через стенку от нас в «телевизионном кабинете» Горбачева на всякий случай дежурили неутомимые американцы. Они выставили из кремлевского окна в небо свою тарелку для спутниковой связи, по которой одна из американок оживленно болтала с Нью-Йорком, – как я, прислушавшись, понял, совсем не на деловые темы…

Такова была сюрреалистическая картина, которая открылась бы тому, кто смог бы, сделав срез на фасаде здания, заглянуть в этот поздний вечер в помещения третьего этажа того увенчанного куполом кремлевского здания, над которым пока еще развевался красный стяг Советского Союза…

 

Москва, Кремль, 24 декабря 1991 года

Утром Горбачев собрал у себя в кабинете небольшую группу ближайших соратников для того, чтобы проинформировать их о результатах десятичасовой беседы с Ельциным. По словам Горбачева, Ельцин вел себя корректно, внимательно слушал то, «насчет чего мы с Александром Николаевичем хотели его предостеречь», просил поддержать его в трудный период, в который он вступает, или «не критиковать хотя бы в течение ближайшего полугода».

В то же время Ельцин отказался удовлетворить просьбы Горбачева в отношении его рабочего офиса и аппарата, «срезал» пенсию и охрану.

– Ну да это неважно – бодро произнес Горбачев. – Главное, мы условились насчет Фонда. Ельцин, правда, боится, что я превращу его в гнездо оппозиции, но я заверил его, что у меня нет таких намерений.

В своих «Записках Президента», Ельцин также вспомнил об этой встрече. Но отнюдь не в таких лирических тонах:

– Список претензий Горбачева – его «отступная», – изложенных на нескольких страницах, был огромен. И практически весь состоял из материальных требований.

Пенсия в размере президентского оклада с последующей индексацией, президентская квартира, дача, машина для жены и для себя, но главное – Фонд. Большое здание в центре Москвы, бывшая Академия общественных наук, транспорт, оборудование. Охрана.

Психологически его расчет был очень прост: раз вы хотите от меня избавиться, тогда извольте раскошелиться. Но я старался вести себя твердо и сказал, что вынесу этот вопрос на Совет глав государств.

А на Совете многие выступили за то, чтобы вообще лишить экс-президента всего, оставить сумму, которую имеет у нас обычный пенсионер. Я же предложил создать прецедент достойного ухода главы государства в отставку, без атмосферы скандала. Почти все, что просил Горбачев, за исключением чего-то уж очень непомерного, ему дали…

Уязвленный Горбачев немедленно отреагировал на этот выпад. На встрече с журналистами он заявил, что Ельцин дал информацию об этой встрече «некорректно» и «неточно по фактической стороне». Хотя какая «неточность»? Факт, как говорится, «имел место», а оценки и выбор выражений – дело вкуса и политической культуры…

Ближе к вечеру, Горбачев решил попрощаться со своим аппаратом. В зале Госсовета собралось около пятидесяти сотрудников аппарата президента СССР – помощники, советники, руководители различных служб. Горбачев начал с рассказа об уже известных результатах встречи в Алма-Ате, сказал, что эпоха Союза завершается:

– Завтра я намерен выступить с заявлением об отставке.

Результаты десятичасовой встречи с Ельциным дали ему возможность хотя бы несколько успокоить своих сотрудников, опасавшихся (не без оснований), что ретивые подручные российского президента бросятся немедленно занимать отвоеванный Кремль, освобождаясь от всех напоминаниях об истории союзного государства и в первую очередь – от них самих.

М. Горбачев: – Все будет происходить цивилизованно, на передачу дел и ликвидацию союзного аппарата отведен необходимый срок. Договорились также о том, что двусторонняя комиссия с участием представителей двух президентов займется трудоустройством людей – то есть нас с вами – невесело пошутил Горбачев. О себе он коротко сказал, что намерен заняться общественной деятельностью в создаваемом «Горбачев-фонде»…

Остаток дня прошел в интенсивных консультациях по поводу регистрации «Горбачев-фонда», мобилизации его учредителей – в этом качестве согласились выступить Э. Шеварднадзе и С. Шаталин. Перед завтрашним днем Горбачеву еще оставалось разобрать личные бумаги и еще раз перечитать текст своего прощального заявления…

 

Россия, XX век

Кто виноват в распаде Союза?

Вряд ли возможен простой и однозначный ответ на этот вопрос. Виноваты, безусловно, руководители республик, поставившие свои властные амбиции выше интересов государства, выше интересов народа (или, что тоже верно, понимавшие эти интересы убого и однобоко). Виновата система, поднявшая таких руководителей на вершины власти, научившая чудесам изворотливости и аппаратной интриги, но не привившая главного – чувства долга перед народом и уважения к закону.

Виновата «народная» интеллигенция, не сумевшая или не захотевшая разделить свою борьбу против «системы» и защиту коренных интересов народа, предпочитающая решать все проблемы «быстро» и «радикально», с восторгом аплодирующая насилию и нарушению законов, если это представлялось ей «целесообразным». Виноваты, безусловно, депутаты, покорно прогибающиеся под давлением «сверху», голосующие за решения, последствий которых они не видели и не понимали. Виноват, увы, сам народ, раздробленный и несолидарный, потерявший себя, предпочитающий приспосабливаться к подлости, терпеть нарушения своих прав, поскольку их отбирают не все и сразу, а «умеренно» и «постепенно».

Не разделяю точку зрения, что развал СССР – дело неких «внешних врагов» – масонов, сионистов и вообще «Запада». Но и совсем игнорировать роль «внешнего фактора» в развале СССР было бы ошибкой. Этот фактор тоже, безусловно, сыграл свою разрушительную роль. Сегодня открылись многочисленные источники – мемуары, интервью с участниками событий, некоторые прежде закрытые материалы, которые позволяют оперировать фактами, документами, цитатами из секретных докладов. Эти свидетельства позволяют увидеть масштабы тайной войны против СССР…

Январь 1981 года, Вашингтон. Чуть ли не через два дня после своей инаугурации в качестве президента, Рональд Рейган вызвал в Овальный кабинет Уильяма Кейси, назначенного на должность директора ЦРУ. Это было по многим причинам необычно: еще не был утвержден бюджет и не сделаны необходимые назначения в правительстве. Рональд Рейган, однако, встречался не просто с директором департамента разведки, но с близким советником, которому полностью доверял.

Не желая опаздывать на встречу с президентом, Кейси поспешно поднялся в Белый дом через черный вход. Он шел слегка наклонясь, размахивая руками. Охранники старались не отставать от него. Часть персонала Белого дома впервые имела возможность увидеть «главного шпиона» Америки. Внешне он ни с какой стороны не вписывался в свою роль. Пряди белых волос на лысоватой голове, очки в металлической оправе, обезоруживающее лицо пожилого человека, находящегося на пенсии. Но лишь только Кейси начинал говорить, каждый мог убедиться, что имеет дело с быстрым и острым как бритва интеллектом…

В Овальном кабинете Кейси крепким пожатием руки поздоровался с президентом. Они обменялись любезностями, парой острот и перешли к делу. Папки Кейси лопались от материалов, приготовленных для нового президента. Он принес отчеты разведки о советской экономике…

«Господин президент, – сказал Кейси, – хочу посвятить время информации о положении русских. У них там тяжелая ситуация и постоянная борьба с трудностями». Далее Кейси представил президенту данные о самых наибольших трудностях, тормозящих развитие производства, а также анекдотическую информацию о дефицитах потребительских товаров (носков, зубной пасты и т. п.), извлеченную из разведывательных рапортов. Кейси показал диаграммы уменьшения поступлений твердой валюты в Советский Союз: «Это очень серьезно. Ситуация хуже, чем мы себе представляли. Я хочу, чтобы вы сами увидели, насколько больна их экономика и насколько легкой мишенью они могут являться. В экономике полный хаос. В Польше восстание. Они застряли в Афганистане, Кубе, Анголе и Вьетнаме. Империя для них самих стала грузом. Господин президент, у нас есть исторический шанс – мы можем нанести им серьезный ущерб. Я хочу еженедельно представлять вам материалы разведки о том, что там происходит. Я также готовлюсь к более широкомасштабному исследованию относительно наших возможностей и того, как мы можем максимально использовать эту ситуацию…»

Той весной на стол Кейси попало несколько новых рапортов, которые были сразу же переданы в Совет национальной безопасности и президенту Рейгану. Это не были дежурные бюллетени ЦРУ, в них он, как правило, не углублялся. Ему были доставлены первые рапорты, которые его очень интересовали, – оценка уязвимых мест в экономике Советского Союза. Вот один из них.

Из секретного рапорта ЦРУ:

«Советы возлагают большие надежды на новые способы добычи нефти, полагая, что благодаря им увеличится производительность старых месторождений, а также станет возможным открытие новых с богатыми запасами. Но введение новых способов встретило серьезные препятствия, которые происходят из-за нехватки оборудования и химических средств… Например, до сих пор Советы не в состоянии производить паровые генераторы, которые давали бы возможность поднять температуру в скважинах, а также химические вещества, понижающие вязкость нефти, поэтому они постоянно предпринимают попытки приобрести западные технологии и оборудование… СССР будет вынужден импортировать западное оборудование, необходимое для добычи газа и нефти, чтобы уменьшить падение добычи на месторождениях, которые имеют уже в значительной мере выработанные ресурсы, и повысить ее на других, а также открывать и разрабатывать новые запасы. Оборудование для укладки труб большого диаметра производится лишь на Западе. По нашим оценкам, Советам на строительстве проектируемых газопроводов до конца восьмидесятых годов будут нужны по крайней мере 15–20 миллионов тонн импортных стальных труб. Они также будут нуждаться в современном оборудовании для добычи – компрессорах большого объема и, вероятно, турбинах большой мощности. Но возможность изыскания источников твердой валюты, необходимой СССР для оплаты за импорт товаров с Запада, уже сейчас весьма проблематична, а в будущем может стать еще более затруднительной. Главным в создании такой ситуации является приостановка и возможное падение производства нефти. Согласно нашим прогнозам, поступление твердой валюты, возросшее в результате увеличения экспорта подземного газа, лишь частично покроет ожидающееся уменьшение поступлений от экспорта нефти…»

Рапорт указывал на существенное влияние роста мировых цен на нефть на советские поступления твердой валюты. Но была возможна и противоположная ситуация: падение цен на нефть могло очень дорого стоить советской экономике. «Цена нефти на мировых рынках – отмечалось в докладе – будет одним из наиболее существенных факторов, определяющих состояние советской экономики». Именно на этом и решило сыграть ЦРУ.

Стратегия США в борьбе против СССР постепенно приобретала все более ясные очертания. Она оформилась в виде серии секретных директив (NSDD) и включала в себя следующие основные элементы:

• тайную финансовую, политическую и разведывательную помощь антикоммунистическим и «диссидентским» движениям внутри социалистических стран;

• военную и финансовую помощь моджахедам в Афганистане, позволяющую распространить войну на территорию Советского Союза;

• кампанию по резкому уменьшению поступления твердой валюты в Советский Союз путем снижения цен на нефть и ограничения экспорта советского природного газа на Запад;

• детально разработанную психологическую войну, направленную на создание атмосферы страха и неуверенности в советском руководстве;

• комплексные акции мирового масштаба с целью максимального ограничения доступа Советского Союза к западным технологиям, включая кампанию технической дезинформации;

• гонку вооружений, которая должна была подорвать советскую экономику и обострить кризис ресурсов…

В начале 1984 года ЦРУ и Пентагон запустили секретную программу дезинформации с целью расшатать советскую экономику. Аналитики из Лэнгли разобрали по косточкам план горбачевской пятилетки, определяя те отрасли экономики, которые более всего будут нуждаться в продуктах западной технологии. Сверяя результаты этого анализа с сообщениями «невозвращенцев», эксперты создали список технологий, в которых страны советского блока будут наиболее заинтересованы.

Из секретного доклада ЦРУ:

– Химическая фабрика в Омске использовала неверную информацию в планах расширения. Умело внедренный нами проект вел специалистов по техническим лабиринтам, и в конце концов оказался абсолютно бесполезным. Это стоило фабрике около 8-10 миллионов долларов, прежде чем ошибку смогли исправить…

Состав комплектующих газовой турбины было передан Советам в начале 1984 года. Несколько таких турбин было установлено на газопроводе. Но там были заложены ошибки. Турбина не могла работать, в результате пуск газопровода был замедлен…

Поврежденные детали компьютеров, проданные через посредника, оказались в устройствах многих советских военных и гражданских систем управления и лишь по прошествии многих месяцев удалось разгадать, в чем дело. Конвейеры стояли целыми днями…

В августе 1985-го в сердце советской экономики был загнан нож, хотя она это не сразу почувствовала. Саудовская Аравия открыла шлюзы и залила мировой рынок нефтью. Всего за несколько недель ежедневная добыча возросла с двух миллионов баррелей до почти шести миллионов, а затем до девяти миллионов баррелей ежедневно. Вскоре после этого мировые цены на сырую нефть покатились вниз. В ноябре 1985 года цена нефти-сырца составляла 30 долларов за баррель, а через пять месяцев – лишь 12 долларов…

Если для Соединенных Штатов снижение цен на нефть и нефтепродукты было манной небесной – американским потребителям дарили десятки миллионов долларов – то для Кремля снижение цен было тяжелейшим ударом по экономике.

Секретный доклад ЦРУ о состоянии советской экономики, датируемый июлем 1985 года, фиксирует убытки, понесенные Советским Союзом. Если в первом квартале 1984 года сальдо от торговли с Западом было положительным и составляло 700 миллионов долларов, то в первом квартале 1985-го оно было отрицательным и дефицит составил 1,4 миллиарда долларов. Это означало, что 10 миллиардов долларов, то есть почти половина всех валютных поступлений от экспорта, просто-напросто испарились… Советские валютные резервы были подорваны. Для того чтобы поддержать поступление твердой валюты на минимальном уровне, Советскому Союзу пришлось в 1985 году удвоить продажу золота.

Цена природного газа падала вместе с ценой на нефть, так что в сфере торговли газом доходы также снизились на миллиарды. Однако полное значение снижения цен начало вырисовываться позже. Оружие – вторая после энергоносителей статья советского экспорта – шло в основном в страны Ближнего Востока, разбогатевшие за счет нефтедолларов. Продажа советского оружия на Ближний Восток возросла в пять раз во время нефтяного бума в 70-е годы и продолжала оставаться важнейшей статьей дохода в начале 80-х. Но самые богатые и стабильные покупатели советского оружия теперь, вследствие падения цен на нефть, были сами бедны на валюту. Как следствие, в том же 1986 году продажа советского оружия снизилась на 20 процентов – еще минус два миллиарда из кремлевской казны.

Ситуацию усугубило сознательно предпринятое США снижение курса доллара. Под наблюдением министра финансов Джеймса Бейкера доллар начал медленное путешествие вниз, что должно было привести к девальвации на одну четвертую в течение двенадцати месяцев.

Девальвация положительно влияла на американский экспорт, поскольку американские товары на зарубежных рынках дешевели, однако вместе с тем по сути на четверть уменьшала стоимость советского экспорта. Москва обычно продавала энергоносители за чужие валюты, которые затем меняла на свою любимую – доллары.

О предстоящем обесценивании доллара США предупредили своего ближайшего друга, короля Саудовской Аравии Фахда, который заблаговременно перевел свои активы в другие валюты, освободившись от долларов. В результате Саудовская Аравия получила «подарок» порядка 10 миллиардов долларов. Москве же падение курса доллара стоило приблизительно два миллиарда долларов убытка ежегодно…

Последствия экономического удара по СССР было трудно себе представить. Катастрофа с твердой валютой отозвалась эхом по всей стране. Многие западные товары (продовольствие, детали машин, потребительские товары), импорт которых помогал советской экономике держаться на плаву, стали теперь недоступными. Ряд крупных индустриальных проектов были заморожены из-за нехватки финансирования. В своих планах и расчетах Кремль впервые попал в зависимость от западных кредитов…

Неблагоприятным образом для СССР складывались и события в Афганистане. Афганская война стоила СССР 4 миллиарда долларов ежегодно и уносила тысячи молодых жизней. Эскалация войны, поддерживаемая администрацией Рейгана, делала победу в ней просто невозможной. Кремль был слишком истощен и мог вести борьбу лишь для того, чтоб не чувствовать себя побежденным. В США отлично понимали, что военное поражение в Афганистане будет иметь для СССР такие же революционные последствия, как и поражения 1905 и 1917 годов для монархической России.

Когда полным ходом шли приготовления для вывода войск из Афганистана, в столице Казахстана Алма-Ате вспыхнули беспорядки, сотни молодых людей вышли на улицы. Беспорядки спровоцировала отставка Динмухамеда Кунаева, руководителя компартии Казахстана, и назначение на его место русского, Геннадия Колбина. Однако это был лишь повод. На самом же деле беспорядки имели националистическую основу и были хорошо организованы, а их участники хорошо подготовлены. Непредвзятому наблюдателю бросалась в глаза антирусская и антисоветская настроенность толпы. Не было сомнения, что буря, поднятая в Афганистане, перекинулась на территорию Советского Союза…

Параллельно развивалось наступление на другом – идеологическом «фронте». США и его союзники по НАТО без стеснения пользовались международными каналами и содействием неправительственных организаций для проникновения в государственные и общественные структуры СССР, вербовки сторонников, поддержки организаций антикоммунистического и антисоветского направления. По различным каналам этим организациям передавалась электронная и множительная техника, бумага, крупные денежные суммы. Активисты этих организаций приглашались за рубеж в составе многочисленных делегаций для «учебы» и «обмена опытом». Зарубежной общественности подобная деятельность объяснялась необходимостью борьбы против «тоталитарного режима» в СССР. Желающих поучаствовать в этом деле находилось немало.

Из аналитического обзора КГБ об экономическом и общественно-политическом развитии в Кузбассе:

– На рабочее движение в Кузбассе исключительно интенсивным и многосторонним было внешнее воздействие. Первыми «гостями» рабочих комитетов стали иностранцы. Большое влияние на шахтерское движение имела организация «Партнеры по экономическое реформе» (ППЭР), которая официально была основана «для оказания технического содействия и обучения технике безопасности, производительности и эффективности производства в угольных бассейнах России, Украины и Казахстана». В 1989 г. лидеры ППЭР посетили ряд угледобывающих регионов СССР. Так, 7-22 июня 1991 года СССР посетила группа от угольной промышленности США, возглавляемая Алсери. Как следствие этого визита и последующих шагов был организован так называемый «угольный проект», который 23 января 1992 года на президентской конференции по содействию развития СНГ был поддержан правительством США. На базе этого проекта была разработана программа реструктуризации угольной отрасли России.

В Кузбассе постоянно присутствовали делегации их Франции, Японии, Венгрии, Польши, Италии, включавшие представителей прессы, политических партий, профсоюзов, исследовательских институтов, учебных заведений, посольств.

Российские руководители рабочего движения приглашались в США, Англию, Германию, Японию, другие страны. Из-за рубежа не только давались консультации, но и оказывалась помощь в виде множительной техники, информационных материалов, результатов социологических исследований, научных разработок о рабочем и профсоюзном движении на Западе.

Не менее важное значение в США и других западных странах придавалось работе с интеллигенцией, подающими надежды представителями молодежи, журналистами, юристами. Была продумана целая система поддержки, требовавшая, кстати, немалых средств: переводы и публикации за границей, гранты, контракты, стажировки, зарубежные командировки, кратковременные визиты и поездки по приглашениям различных фондов. Просеивая через невидимое «сито» тысячи людей, спецслужбы определяли «перспективных» – тех, на кого можно сделать ставку, кому надо помочь занять высокое положение в обществе, войти в состав руководящей элиты.

Во второй половине 1990 года на столы руководителей Верховного Совета России легла докладная записка Пограничной службы СССР, в которой, помимо прочего, указывалось, что депутат российского парламента и председатель комитета по законодательству С. Шахрай, возвращаясь в свое время из частной зарубежной поездки, провез через границу значительное количество дорогостоящей электронной техники, приобретенной на средства неизвестного происхождения. Сообщение осталось без последствий, оно даже нигде официально не обсуждалось. А Шахрай вскоре стал одним из ближайших помощников и советников Председателя Верховного Совета РСФСР, а затем Президента России Бориса Ельцина.

Об интимном и доверительном характере взаимоотношений зарубежных представительств с тогдашними лидерами российской «демократии» свидетельствует следующий эпизод, описанный бывшим послом США в СССР Джеком Мэтлоком:

– Гавриил Попов, радикальный российский экономист-реформатор, встретился со мной 20 июня 1991 года. Беседуя за чашкой кофе в моей резиденции, Попов, тогда только что избранный мэр Москвы, вдруг решил сообщить мне нечто важное. Для того чтобы его не подслушали по микрофонам КГБ, он написал записку: «Организуется переворот для смещения Горбачева, – говорилось в записке. – Мы должны дать знать Борису Николаевичу». Затем Попов написал имена четырех заговорщиков, которые занимали высокие посты в кабинете Горбачева: Павлова, Крючкова, Язова и Лукьянова.

Я мгновенно уведомил об этом Вашингтон по самой надежной линии связи. Настаивая на том, чтобы имя Попова держалось в секрете, я просил, чтобы сообщение было передано Борису Ельцину, тогда находившемуся в Вашингтоне. Вскоре после этого президент Джордж Буш позвонил Горбачеву, чтобы спросить его о заговоре.

Президент США Буш тут же поручил Мэтлоку встретиться лично с Горбачевым и передать ему эту важную информацию, не называя фамилий «заговорщиков». Однако Горбачев отнесся к этому сообщению весьма спокойно: в июне 1991 года, за два месяца до августовских событий, он был уверен, что «никто не может сбросить его»…

Тот факт, что мэр Москвы обратился со своим сенсационным сообщением не к президенту страны, а в посольство США, достаточно выразительно характеризует умонастроения того времени. При самой буйной фантазии трудно вообразить, чтобы американский политик любого направления прибежал консультироваться по столь щекотливому вопросу внутренней жизни своей страны в посольство Советского Союза…

В усложняющейся экономической и внутриполитической обстановке чрезвычайно важное значение имела позиция руководителя страны, его способность поставить реалистические задачи и цели, вдохновить соратников, нейтрализовать противников, защитить важнейшие права граждан – короче, выработать последовательный и понятный людям политический курс, а затем твердо провести его в жизнь. К сожалению, тогдашний лидер СССР явно не обладал большинством из перечисленных качеств.

А. Ф. Добрынин (бывший посол СССР в США): – Трагедия Горбачева заключалась в том, что его внешнеполитическая активность – особенно в последние годы, – чрезмерно поспешная и сопровождавшаяся подчас уступками Западу под лозунгом «доброй воли» и «общечеловеческих ценностей», все чаще воспринималась на Родине как дающая больше выгод Соединенным Штатам, чем его собственной стране… <…>

Буш и Бейкер были воспитаны на традициях «холодной войны» и долгого противостояния двух сверхдержав и не очень-то торопились принять на веру провозглашенную Горбачевым политику «нового мышления». Торопливость и активность Горбачева воспринимались в Вашингтоне, скорее, как средство нейтрализации возникших трудностей во внешней и внутренней политике СССР. Администрация Буша не случайно ведь выжидала почти весь 1990 год, прикидывая, какой наиболее выгодный для себя курс следует проводить в отношении Горбачева, который нетерпеливо стучал в двери США, предлагая различные инициативы.

Символом сдачи позиций и политической капитуляции Горбачева стала Мальта – остров в Средиземном море, на котором в декабре 1989 года состоялась его встреча с Бушем. Содержание этой встречи до сих пор хранится в тайне, однако главные результаты ее известны. По свидетельству американского журналиста С. Тэлботта, Буш давил по трем направлениям: Горбачев должен «реформировать свое общество»; он должен «дать возможность сателлитам идти своим путем»; он должен «вывести советские войска отовсюду». По всем этим пунктам советский лидер пошел навстречу.

В свою очередь, Горбачев просил Буша не подставлять его в одном щекотливом вопросе: шумные публичные заявления Буша о «торжестве западных ценностей» только затрудняют то, чего он пытается добиться. Буш согласился изменить фразеологию на «демократические ценности». В обращении к советскому народу по случаю Нового, 1990 года Буш подчеркнул, что ценности, которые защищает США, «не исключительно американские или западные, а принадлежат всем людям».

На Мальте Горбачев заявил Бушу: «Доктрина Брежнева» мертва». Другими словами это означало, что он снимает с себя обязательство защищать социализм в Восточное Европе. Это признание Горбачева имело самые серьезные последствия для всей последующей политики.

А. Ф. Добрынин: – И Буш, и Бейкер после встречи на Мальте негласно постоянно «сдерживали» Горбачева – в связи с растущей неустойчивостью в Прибалтике – в отношении применения каких-либо силовых методов, утверждая, что это вызвало бы бурную реакцию в США и нанесло бы сильный ущерб советско-американским отношениям. Следует иметь в виду, что еще на Мальте Бушу удалось получить от Горбачева важное обещание о том, что для защиты территориальной целостности СССР, в связи с внутренними событиями, будут использованы лишь демократические методы, а не сила.

Американские условия в вопросе о выводе советских войск вскоре были выполнены и даже перевыполнены: 11 февраля 1990 года Шеварднадзе сообщил Бейкеру, что Горбачев принимает западное предложение об «асимметричных», то есть значительно более крупных, сокращениях войск и вооружений со стороны СССР и ОВД в Центральной Европе.

По американским понятиям, мудрость Буша состояла еще и в том, что он не стал обещать Горбачеву экономическую помощь, полагая, что это поможет сохранению Советского Союза. Горбачев не мог понять, почему западные демократии, истратившие миллиарды долларов на войну в Персидском заливе, не могут сообща выделить ему не такую уж большую сумму (порядка 20–30 млрд. долларов), чтобы помочь провести экономические реформы, столь нужные самому Западу.

Дж. Мэтлок: – Хотя президент Буш относился с сочувствием к проблемам Горбачева и в политическом плане поддерживал его, он тем не менее не хотел связывать себя созданием международной структуры, которая могла бы помочь Советскому Союзу войти в мировую экономику в качестве конструктивного партнера. Президент не обладал видением того, как можно повлиять на развитие событий в будущем, и поэтому он предпочел занять выжидательную позицию: ждать, пока Горбачев сам найдет ключи к реформе, а самому время от времени мямлить слова поддержки или упрека, всячески стараясь при этом не связывать себя какими-либо конкретными действиями…

Оценивая роль Горбачева в последовавших вскоре катастрофических изменениях, повлекших распад СССР, А. Ф. Добрынин пишет:

– Поучилось так, что в критический момент финальной стадии «холодной войны» у Горбачева не оказалось хорошо продуманной, сбалансированной и твердой внешней политики. Он фактически сдавал – с необъяснимой поспешностью – важные геополитические и военные позиции, которые были крайне нужны нашей стране не для продолжения «холодной войны», а как раз для ее завершения, но в достойной и приемлемой для всех сторон форме, на основе общего стратегического равновесия и стабильности, которые существовали в самом начале свертывания «холодной войны» и которые позволили бы создать солидную базу для ее окончания путем взаимно согласованной эволюционной трансформации международных отношений на другой, неконфронтационной основе.

Однако Горбачев, ослабив мощь и влияние своей страны, упустил эту великую возможность. Его справедливая мечта о создании новой Европы с новой системой безопасности, одинаковой для всех стран, так и не реализовалась. Волшебная палочка не сработала. <…>

Горбачев сделал смелый шаг, начав процесс либерализации и демократизации в нашей стране. В этом его несомненная заслуга. Но его «новое мышление» в экономике и строительстве новой государственной структуры оказалось гораздо менее успешным. В определенном смысле оно своей бессистемностью и непрактичностью было чревато катастрофой. <…>

Вызванный им политический и экономический хаос, неумение практически осуществлять необходимые реформы, а также бурные события последних месяцев 1991 года привели к распаду Советского Союза. Начав широкие реформы, Горбачев так и не смог точно определить их реальную цель и остается весьма противоречивой политической фигурой. Истории предстоит вынести свое суждение о его роли в трагических судьбах нашей страны…

То же самое, причем в еще большей степени, можно сказать и о преемнике Горбачева, сменившем его в Кремле.

Видело ли советское руководство нарастающие опасности? Понимало ли оно, что происходит со страной? Факты свидетельствуют о том, что руководители государства владели всем необходимым объемом информации.

Выступая перед депутатами Верховного Совета СССР на закрытом заседании 17 июня 1991 года тогдашний Председатель КГБ СССР В. А. Крючков, в частности, сказал:

– Уважаемый товарищи депутаты!

Пользуясь тем, что заседание закрытое, позвольте мне, может быть, несколько обостренней, откровенней изложить, как Комитет госбезопасности видит ситуацию в нашей стране и вокруг нее.

Сегодня трудно давать оценку нынешней обстановке в стране, но реальность такова, что наше Отечество находится на грани катастрофы. То, что я буду говорить вам, мы пишем в наших документах Президенту и не скрываем существа проблем, которые мы изучаем.

Общество охвачено острым кризисом, угрожающим жизненно важным интересам народа, неотъемлемым правом всех граждан СССР, самим основам Советского государства. Если в самое ближайшее время не удастся остановить крайне опасные разрушительные процессы, то самые худшие опасения наши станут реальностью.

Не только изъяны прошлого и просчеты последних лет привели к такому положению дел. Главная причина нынешней критической ситуации кроется в целенаправленных, последовательных действиях антигосударственных, сепаратистских и других экстремистских сил, развернувших непримиримую борьбу за власть в стране. Откровенно игнорируя общенациональные интересы, попирая Конституцию и законы СССР, эти силы открыто взяли курс на захват власти в стране. Для реализации своих амбициозных планов они не остановятся перед попытками ввергнуть страну в пучину крайнего обострения обстановки.

В некоторых регионах гибнут сотни ни в чем не повинных людей, в том числе женщины, старики, дети. Тщетно взывают к проявлению политического разума, к справедливости сотни тысяч беженцев.

Пока мы рассуждаем об общечеловеческих ценностях, демократических процессах, гуманизме, страну захлестнула волна кровавых межнациональных конфликтов. Миллионы наших сограждан подвергаются моральному и физическому террору. И ведь находятся люди, внушающие обществу мысли, что все это – нормальное явление, а процессы развала государства – это благо, это созидание.

Резко усилились процессы дезинтеграции экономики, нарушены складывающиеся десятилетиями хозяйственные связи, тяжелейший ущерб нанесли народному хозяйству забастовки. Крайне напряженная обстановка сложилась в сельском хозяйстве.

Все более угрожающие масштабы приобретает преступность, в том числе организованная. Она буквально на глазах политизируется и уже непосредственно подрывает безопасность граждан и общества. Недовольство народных масс ситуацией в стране находится на критическом уровне, за которым возможен небывалый по своим разрушительным последствиям социальный взрыв. О стремительном скатывании общества к этой опасной черте свидетельствует настроение простых тружеников. Они первыми испытывают на себе последствия кризиса и в политике, и в экономике. Все отчетливее проявляются апатия, ощущение безысходности, неверие в завтрашний день и даже какое-то чувство обреченности. А это очень тревожный симптом. Ясно, что такая пассивность на руку политиканам, теневикам, коррумпированным элементам, рвущимся к власти. При таком положении любой лозунг может обрести в нашей стране свою почву.

В период, когда исполнительные органы власти должны действовать особенно энергично и эффективно, не допуская возникновения всеобщего хаоса и анархии, их работу пытаются блокировать, мешают поддерживать конституционный порядок и стабильность в стране. Проявление терпимости, гибкости, стремление решать возникающие проблемы политическими методами понятны и оправданы. Однако есть пределы, за которыми просто необходимо и власть употребить. Нужны настойчивость и решительность в главном – в защите Конституции СССР, кстати, никем не отмененной, в выполнении воли народа, ясно выраженной во всесоюзном референдуме о сохранении Союза ССР, обеспечении прав и законных интересов граждан.

Общественно-политический строй, основы государственного уклада – это те вопросы, которые не могут решаться ни руководителями любого уровня, ни какой-либо партией, ни даже парламентом. Это исключительно прерогатива народа. Главное наше достояние – это складывающийся веками великий союз народов, его сохранение – священный долг перед поколениями, которые жили до нас, и теми, кто придет нам на смену. Тут в полную силу пора говорить о нашей исторической ответственности.

Конечно, причина нынешнего бедственного положения имеет прежде всего внутренний характер. Но нельзя сказать и о том, что в этом направлении активно действуют и определенные внешние силы.

От такого рода тайной деятельности, уже принесшей определенные плоды, на Западе не собираются отказываться и сегодня, в эпоху нового политического мышления…

Через несколько дней будет ровно полвека, как началась война против Советского Союза, самая тяжелая война в истории наших народов. И вы, наверное, сейчас читаете в газетах, как разведчики информировали тогда руководство страны о том, что делает противник, какая идет подготовка и что нашей стране грозит война. Как вы знаете, тогда к этому не прислушались. Очень боюсь, что пройдет какое-то время, и историки, изучая сообщения не только Комитета госбезопасности, но и других наших ведомств, будут поражаться тому, что мы многим вещам, очень серьезным, не придавали должного значения. Я думаю, что над этим есть смысл подумать всем нам.

Стремительное ухудшение ситуации в стране, небывалое ослабление Советского государства крайне отрицательно сказываются на международном положении Советского Союза. С нами фактически уже пытаются разговаривать как со второразрядной державой, лишь слегка прикрывая политику диктата благообразной дипломатической фразой.

Не надо питать иллюзий: на происходящее в Советском Союзе ведущие западные страны, и прежде всего Соединенные Штаты Америки, смотрят прагматично – исключительно через призму собственных интересов. Отсюда настойчивое, если не сказать – ультимативное выдвижение вполне конкретных условий, которые СССР должен выполнить уже сегодня в ответ на туманные обещания и благосклонность в экономической помощи со стороны Запада завтра.

В числе этих условий – проведение фундаментальных реформ в стране не так, как видится это нам, а так, как задумано за океаном, сокращение Советским Союзом ниже допустимых пределов расходов на оборону, свертывание отношений с дружественными нам государствами, уступки Западу в так называемом прибалтийском вопросе и другие.

Кстати, у нас есть достоверная информация относительно кредитов. Разговоры о том, что нам могут выделить кредиты в размере 25 миллиардов, 150, 100 миллиардов – это сказки, это иллюзии. Это или самообман, или обман других. Но представим себе, что можно получить 15–20 миллиардов долларов. Дорогие товарищи, это же не спасет, потому что здесь важно другое – чтобы работала наша страна, работала наша экономика, потому что такая страна, как наша, может спастись и обеспечить себя только сама.

Западные страны используют наши внутренние трудности для достижения своих стратегических целей в ущерб территориальной целостности СССР… Кстати говоря, по сообщениям, которые мы получаем, – это и в открытой печати проходит – в Соединенных Штатах Америки и в некоторых других западных странах считают, что развал Советского Союза предрешен. И уже раздаются не только за рубежом, но и у нас голоса о том, что нормализовать положение нашей страны можно якобы лишь с применением сил Организации Объединенных Наций. Скажу больше. Есть данные о разработке планов умиротворения и даже оккупации Советского Союза в определенных условиях под предлогом установления международного контроля над его ядерным арсеналом. Кстати говоря, нам все труднее приходится на наших границах…

Должен вам сообщить, что нет такого принципиального вопроса, по которому мы не представляли бы объективную, острую, упреждающую, часто нелицеприятную информацию руководству страны и не вносили бы совершенно конкретное предложение. Однако, разумеется, нужна адекватная реакция…

В этом-то и была вся проблема. Окостеневшая политическая система, даже сознавая масштабы и опасность вновь возникших угроз, не смогла, не сумела выработать на них адекватного ответа. Исследователь американской политики П. Швейцер по этому поводу недоумевает: «Безусловно, у них были свои информаторы. Москва в целом догадывалась, что мы делаем против них. Она возмущалась, угрожала, требовала, но… не дошла до того, чтобы вовремя сменить свою политику». Политику «сменили» уже другие…

 

Москва, Кремль, 25 декабря 1991 года

В этот день Горбачев приехал на работу позже обыкновенного и закрылся в своем кабинете. В приемной было необычно пусто – ни одного посетителя. Только дежурные, пришедшие на этот раз все одновременно (обычно они дежурили сутками по очереди), сортировали увозимые Горбачевым книги, избавлялись от теперь уже ненужных бумаг.

А. Грачев (воспоминания):

– Мне и Черняеву необходимо было согласовать с президентом ряд остававшихся вопросов. Черняеву – получить подписи Горбачева на прощальных письмах, которые он решил отправить своим зарубежным коллегам. Мне – уточнить детали телевизионной съемки его заявления и последующего интервью для Си-Эн-Эн.

Когда мы около 3 часов заглянули в кабинет президента, за столом его не было. Выждав некоторое время, Черняев, который торопился отправить письма адресатам, постучал в комнату отдыха, которая примыкает к кабинету. Горбачев отозвался не сразу, потом из-за двери переспросил у Черняева, в чем дело:

– Подождите, я сейчас выйду.

Через пять минут он появился, выглядел свежим, хотя с покрасневшими то ли от сна, то ли от напряжения предыдущих дней глазами. Начал подписывать письма – Бушу, Андреотти, Бейкеру, внимательно, видимо, уже в силу привычки, перечитывая каждое из них…

«ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ

ДЖОРДЖУ БУШУ, ПРЕЗИДЕНТУ

СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ,

И ГОСПОЖЕ БУШ

Дорогой Джордж!

Сегодня, когда я заканчиваю выполнение обязанностей Президента СССР, хочу поделиться некоторыми мыслями и чувствами.

Скажу откровенно: это сложные переживания. В них немало тревоги и беспокойства за судьбу страны, единство которой я стремился сохранить, а вместе с тем и будущее новых международных отношений, строительству которых мы вместе отдавали столько сил. Многое теперь будет зависеть от жизнеспособности Содружества.

Я очень хочу верить, что демократические завоевания последних лет будут спасены, что народы моей страны пойдут вместе на основе Содружества.

Мы с тобой не раз в трудных обстоятельствах действовали решительно и ответственно, чтобы удержать развитие событий в правильном русле. В будущем тоже возможны крутые повороты, и я рассчитываю, что взвешенность, разумный выбор не изменят тебе ни при каких обстоятельствах…

Уверен, что у партнерства США с Россией, с другими новыми государствами есть будущее. Мы с тобой заложили хорошие основы для развития отношений на основах доверия и солидарности, понимания высокой ответственности перед всем миром.

Наша личная дружба, сложившаяся в ходе совместной большой работы, надеюсь, сохранится.

Мы с Раисой храним самые теплые воспоминания о встречах с Барбарой, испытываем к ней чувства сердечной симпатии и уважения. Просим передать ей наши наилучшие пожелания. Были бы рады новым встречам с вами обоими.

Всего доброго. Михаил Горбачев»

А. Грачев (воспоминания):

– Я показал ему вышедший в этот день номер «Московского комсомольца» с пушкинской строкой в заголовке: «Нет, весь я не умру!» Горбачев, усмехнувшись, с чувством продолжил: «Душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит…»

Забрав подписанные письма, Черняев ушел. Мы остались вдвоем, и Горбачев, достав последний вариант заявления и вооружившись ручкой, начал читать его вслух, переспрашивая там, где сомневался.

Он сделал еще несколько исправлений, самым существенным из которых стала фраза, добавленная в параграф о демократических завоеваниях последних лет. Горбачев дописал: «От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом».

Во время этой работы над текстом зазвонил телефон с дачи и взволнованная Раиса Максимовна сообщила, что к ней явились люди из новой охраны и велели «освободить от личных вещей представительское помещение» (так на языке спецслужб называлась государственная резиденция президента). Отложив текст, Горбачев позвонил начальнику охраны Редкобородому, отвечавшему до недавних дней за его собственную безопасность:

– Прекратите хамить, – возбужденно сказал он в трубку, – ведь это же квартира, там люди живут. Что, мне в прессу сообщить об этом?

Редкобородый, оправдываясь, сослался на указание сверху и на излишнюю ретивость снизу, но пообещал отозвать своих людей с дачи.

Не сразу успокоившись, Горбачев энергично выразился по поводу наглецов:

– Ты знаешь, Андрей, то, что они так по-хамски себя ведут, убеждает меня, что я прав!..

После обеда Горбачев ненадолго спустился в сад – дать интервью американской телекомпании Эй-Би-Си.

Михаил Горбачев и Тэд Коппол гуляют по Кремлю.

Тэд Коппол: – Вы долго работали над выступлением, которое сегодня Вам предстоит?

М. Горбачев: – Насколько позволяло время. Но оно будет кратким.

Тэд Коппол: – Вы проходите по Кремлю в последний день Вашей работы. Какие мысли приходят Вам в голову?

М. Горбачев: – Кремль стоял и будет стоять.

Тэд Коппол: – Вы принимали здесь президента Рейгана, президента Буша, какие наиболее яркие моменты Вы могли бы вспомнить, что приходит Вам на память сейчас?

М. Горбачев: – Я бы вспомнил те крупные договоры, которые нам удалось подписать. Встречи были и в Вашингтоне, и в Москве. Если вспоминать наши прогулки по Кремлю, по Красной площади, беседы с людьми – это были прекрасные дни, солнечные, сердечные, теплые.

Тэд Коппол: – Позвольте последний вопрос. Сегодня, когда Вы в последний день уезжали на работу, что Вы сказали своей жене?

М. Горбачев: – До свидания…

Около 16 часов по Си-Эн-Эн выступил Б. Ельцин и, стараясь перехватить инициативу у Горбачева, «смазать» эффект от его предстоящего выступления, торжественно объявил, что сегодня СССР прекращает свое существование. В 19 часов 20 минут он придет к Горбачеву за ядерной кнопкой…

В семнадцать часов Горбачеву предстоял телефонный разговор с Бушем. Бригаде Коппола и Егора Яковлева было разрешено присутствовать и снимать этот «исторический разговор».

Трудно сказать, насколько «историческим» этот разговор был для Горбачева, но для Буша он таким явно не был. Президента США нашли не сразу – на Рождество он уехал в Кемп-Дэвид. Наконец линию соединили. Горбачев пожелал Джорджу и Барбаре хорошего Рождества, сказал, что примерно через два часа сделает заявление об уходе. Затем перешел к проблемам, которые его беспокоили. Особенно настойчиво он просил Буша, наряду с признанием отдельных государств СНГ, поддержать это межгосударственное образование в целом: «Не дезинтеграцию, не разрушительные процессы надо стимулировать, а сотрудничество…». Буш обещал укреплять сотрудничество, впрочем, не беря на себя никаких конкретных обязательств.

Вторая просьба Горбачева – это поддержать Россию, на которой лежит главное бремя реформ. Буш это тоже обещал.

Предваряя вопрос Буша, Горбачев сказал, что собирается, перед тем как уйти в отставку, подписать указ о передаче права на использование ядерного оружия президенту РСФСР:

– Перерыва не будет, так что Вы можете спокойно праздновать Рождество…

Он сообщил Бушу, что, уйдя в отставку, не собирается «прятаться в тайге» и намерен активно действовать как в политической, так и в общественной жизни, помогая перестройке внутри страны и утверждению нового политического мышления в мировой политике.

Прощаясь, Горбачев сказал:

– Наши роли могут меняться, но то, что возникло между нами, останется навсегда. Гуд бай!

Буш в ответ говорил дольше, чем Горбачев. Американцы из Эй-Би-Си, окружившие стол Горбачева, пытались уловить доносившуюся из трубки английскую речь, подсовывая свои удлиненные микрофоны к самому лицу Президента СССР. Раньше Горбачев обязательно одернул бы нахалов, но в этот раз он смолчал. Он находился в смятении.

– Сделанное тобой войдет в историю, – заключил Буш свой ответный монолог. – Надеюсь, наши дороги вскоре снова сойдутся, и, когда все уляжется, мы будет рады тебя принять. Может быть, здесь, в Кэмп-Дэвиде. Я салютую тебе и благодарю за все, что ты сделал ради мира, благодарю за дружбу!

Последним до ухода Горбачева в отставку к нему дозвонился министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер, и Горбачев был явно рад тому, что их товарищеский разговор устранил тот ледок натянутости, который, явно вопреки желаниям того и другого, начал образовываться в последнее время.

Никаких процедур проводов президента СССР, как это принято в цивилизованных государствах, не было. Ни один из президентов «суверенных государств» – бывших республик СССР, хотя с большинством из них Горбачева связывали многолетние близкие, товарищеские отношения, – не счел возможным не только приехать в Москву в эти дни, но даже позвонить ему: Горбачеву ничем уже не поможешь, а новый хозяин Кремля вряд ли одобрит подобный жест…

Но и Горбачев – и это тоже бросается в глаза – не счел необходимым позвонить в этот день кому-либо из них…

А. Грачев (воспоминания):

– Закончив разговор с Геншером, Горбачев выпроводил из кабинета телевизионную бригаду и, оставив нас с Егором Яковлевым, предложил выпить кофе. В этот последний час до отставки ему явно не хотелось оставаться наедине со своим многократно перечитанным заявлением, с чертовой «кнопкой», с неизвестным будущим, с самим собой. Нам тоже не хотелось оставлять его одного. Мы пересели за овальный стол, за которым Горбачев обычно принимал гостей, и начался разговор о разном. Один из естественных вопросов – не опасается ли он, что ему начнут мстить, попробуют покопаться в его ставропольском прошлом?

Горбачев: – В этом вопросе я спокоен. Да и подумайте сами, какие могли быть в Ставрополье особые привилегии? Отоваривались в обкомовской столовой. До недавнего времени Раиса Максимовна хранила оплаченные счета за заказы.

Я подал голос:

– А Краснодар? Ведь это ваши соседи, а там такое творилось у Медунова…

Горбачев оживился:

– Вот Медунов – это да. Мы ведь еще с Андроповым пробовали за него взяться. Юрий Владимирович мне говорил: «Надо им заняться, идут нехорошие сигналы. Вымогательства, взятки…» А как гулял на казенных дачах – ничего не боялся, а уж меня-то и подавно. Еще бы – ведь у него был прямой выход к Брежневу…

За разговорами час прошел незаметно. Без десяти семь Горбачев спохватился:

– А где будет телесъемка? Почему не в моем кабинете?

Он, видимо, почувствовал неуместность того, что его заключительное заявление прозвучит не на его рабочем месте, а в искусственной декорации кремлевской телестудии. Однако менять что-либо было уже поздно. Через десять минут его ждал прямой эфир его страны и всего мира.

– Си-Эн-Эн будет показывать на 153 страны – сказал Яковлев.

– Да плюс одиннадцать стран СНГ – добавил не утративший даже в эти драматические минуты хорошую реакцию Горбачев. – Ладно, давайте не будем рисковать с переносом камер, – решил он и вышел из кабинета. Президентом он больше в него не возвращался…

В студии, которую на внутреннем кремлевском языке называли «четвертой комнатой», буйствовала толпа осветителей, фотографов и операторов по меньшей мере трех телекомпаний. Горбачев вошел в комнату за пять минут до семи часов и не без труда, здороваясь по пути со знакомыми ему комментаторами, прошел к ярко освещенному столу с микрофоном. В руке у него была папка с текстом его речи и указ о сложении с себя полномочий Верховного Главнокомандующего.

Президент положил текст указа перед собой и, обратившись к нам с Яковлевым, игравшим роли дирижеров среди окружавшего его хаоса, неожиданно спросил:

– А когда мне его подписывать, до или после заявления?

Наши мнения разошлись – у каждого были свои аргументы. Пока мы спорили, Горбачев попросил у меня ручку и попробовал ее на чистом листе бумаги.

– Лучше бы помягче – сказал он.

Из-за моего плеча протянул свою ручку президент Си-Эн-Эн, присутствовавший на телесъемке. Его ручка удовлетворила президента, и он, не вслушиваясь больше в наши аргументы, положил перед собой текст указа, размашисто подписал его и отложил в сторону. Так, незаметно для посторонних глаз, состоялось его ядерное отречение.

Из Указа Президента СССР № УП-3162 от 25 декабря 1991 года «О сложении Президентом СССР полномочий Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР и упразднении Совета обороны при Президенте СССР»:

«В связи с уходом в отставку с поста Президента СССР слагаю с себя полномочия Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР.

Право на применение ядерного оружия передается Президенту Российской Федерации…»

Подарив оставшиеся три минуты фотографам, ровно в семь Горбачев придвинул к себе текст заявления и начал:

– Дорогие соотечественники! Сограждане!

В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться. И после Алмаатинской встречи и принятых там решений моя позиция на этот счет не изменилась. Кроме того, убежден, что решения подобного масштаба должны были бы приниматься на основе народного волеизъявления. Тем не менее я буду делать все, что в моих возможностях, чтобы соглашения, которые там подписаны, привели к реальному согласию в обществе, облегчили бы выход из кризиса и процесс реформ…

Его голос поначалу звучал глухо и неестественно. Было ощущение, что он вот-вот может дрогнуть, как и его подбородок. Но по мере чтения было видно, что явно взволнованный Горбачев успокаивается, берет себя в руки. Начав с выражения поддержки «реформам» и стремления к поиску согласия, Горбачев перешел затем к оценке пройденного пути, что позволяло косвенно, не называя имен, ответить его гонителям и критикам:

– Выступая перед вами последний раз в качестве Президента СССР, считаю нужным высказать свою оценку пройденного с 1985 года пути. Тем более что на этот счет немало противоречивых, поверхностных и необъективных суждений. Судьба так распорядилась, что, когда я оказался во главе государства, уже было ясно, что со страной неладно. Всего много: земли, нефти и газа, других природных богатств, да и умом и талантами Бог не обидел, а живем куда хуже, чем в развитых странах, все больше отстаем от них. Причина была уже видна – общество задыхалось в тисках командно-бюрократической системы. Обреченное обслуживать идеологию и нести страшное бремя гонки вооружений, оно – на пределе возможного.

Все попытки частичных реформ – а их было немало – терпели неудачу одна за другой. Страна теряла перспективу. Так дальше жить было нельзя. Надо было кардинально все менять. Вот почему я ни разу не пожалел, что не воспользовался должностью генерального секретаря только для того, чтобы «поцарствовать» несколько лет. Считал бы это безответственным и аморальным. Я понимал, что начинать реформы такого масштаба и в таком обществе, как наше, – труднейшее и даже рискованное дело. Но и сегодня я убежден в исторической правоте демократических реформ, которые начаты весной 1985 года…

Однако Горбачев не хотел, чтобы его последнее выступление запомнилось только сожалениями и оправданиями. Он посчитал необходимым и важным перечислить «завоевания перестройки», не выпячивая, но и не скрывая при этом своей роли:

– То, что сделано, должно быть оценено по достоинству. Общество получило свободу, раскрепостилось политически и духовно. И это – самое главное завоевание, которое мы до конца еще не осознали, и потому что еще не научились пользоваться свободой.

Проделана работа исторической значимости:

– Ликвидирована тоталитарная система, лишившая страну возможности давно стать благополучной и процветающей.

– Совершен прорыв на пути демократических преобразований. Реальными стали свободные выборы, свобода печати, религиозные свободы, представительные органы власти, многопартийность.

– Началось движение к многоукладной экономике, утверждается равноправие всех форм собственности. В рамках земельной реформы стало возрождаться крестьянство, появилось фермерство, миллионы гектаров земли отдаются сельским жителям, горожанам. Узаконена экономическая свобода производителя, и начали набирать силу предпринимательство, акционирование, приватизация.

– Поворачивая экономику к рынку, важно помнить – делается это ради человека. В это трудное время все должно быть сделано для его социальной защиты, особенно это касается стариков и детей…

В эти самые минуты, когда Горбачев произносил свою речь, огромное красное полотнище над куполом Кремлевского дворца, дрогнуло и поползло вниз. Заранее приглашенные телеоператоры и фотокорреспонденты прильнули к окулярам, стараясь не пропустить исторический момент. Довольный, улыбающийся Геннадий Бурбулис, организатор этого спектакля, подошел и несколько раз сильно дернул за трос, чтобы запечатлеть себя на фоне этого исторического события…

Флаг спустили. Рабочий в телогрейке потоптался и, не решаясь бросить его к ногам, начал неловко запихивать под телогрейку… Через несколько минут на флагштоке Кремля уже полоскался на ветру бело-сине-красный российский флаг…

Не зная и даже не догадываясь о том, что происходит в эти минуты в нескольких метрах над его головой, Горбачев продолжал:

– Мы живем в новом мире. Покончено с «холодной войной», остановлена гонка вооружений и безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, общественное сознание и мораль. Снята угроза мировой войны. Еще раз хочу подчеркнуть, что в переходный период с моей стороны было сделано все для сохранения надежного контроля над ядерным оружием.

– Мы открылись миру, отказались от вмешательства в чужие дела, от использования войск за пределами страны. И нам ответили доверием, солидарностью и уважением.

– Мы стали одним из главных оплотов по переустройству современной цивилизации на мирных, демократических началах.

– Народы, нации получили реальную свободу выбора пути своего самоопределения. Поиски демократического реформирования многонационального государства вывели нас к порогу заключения нового Союзного договора…

Далее он вновь вернулся к теме «трудностей реформаторства», что позволяло хоть в такой «смазанной» форме оправдаться за свои неудачи и поражения, за тот ужасающий кризис, к которому он в конце концов подвел страну:

– Все эти изменения потребовали огромного напряжения, проходили в острой борьбе, при нарастающем сопротивлении сил старого, отжившего, реакционного – и прежних партийно-государственных структур, и хозяйственного аппарата, да и наших привычек, идеологических предрассудков, уравнительной и иждивенческой психологии. Они наталкивались на нашу нетерпимость, низкий уровень политической культуры, боязнь перемен. Вот почему мы потеряли много времени. Старая система рухнула до того, как успела заработать новая. И кризис общества еще больше обострился.

Я знаю о недовольстве нынешней тяжелой ситуацией, об острой критике властей на всех уровнях и лично моей деятельности. Но еще раз хотел бы подчеркнуть: кардинальные перемены в такой огромной стране, да еще с таким наследием, не могут пройти безболезненно, без трудностей и потрясений…

Не желая, да, наверное, и не имея возможности прямо критиковать в своем последнем выступлении «беловежских подписантов» и «алмаатинских поддержантов», Горбачев не мог удержаться от того, чтобы еще раз, вперемешку с оценкой «августовского путча», бросить камешек и в их «огород»:

– Августовский путч довел общий кризис до предельной черты. Самое губительное в этом кризисе – распад государственности. И сегодня меня тревожит потеря нашими людьми гражданства великой страны – последствия могут оказаться очень тяжелыми для всех. Жизненно важно мне представляется сохранить демократические завоевания последних лет. Они выстраданы всей нашей историей, нашим трагическим опытом. От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом. В противном случае все надежды на лучшее будут похоронены. Обо всем этом я говорю честно и прямо. Это мой моральный долг…

Я покидаю свой пост с тревогой. Но и с надеждой, с верой в вас, в вашу мудрость и силу духа. Мы – наследники великой цивилизации, и сейчас от всех и каждого зависит, чтобы она возродилась к новой современной и достойной жизни…

Не дождавшись слов благодарности от оставляемой им страны, но как бы подразумевая молчаливый ответ с ее стороны, Горбачев закончил речь пространными «изъявлениями признательности»:

– Сегодня хочу выразить признательность всем гражданам, которые поддержали политику обновления, включились в осуществление демократических реформ. Я благодарен государственным, политическим и общественным деятелям, миллионам людей за рубежом – тем, кто понял наши замыслы, поддержал их, пошел нам навстречу, на искреннее сотрудничество с нами. Хочу от всей души поблагодарить тех, кто в эти годы вместе со мной стоял за правое и доброе дело. Наверняка каких-то ошибок можно было бы избежать, многое сделать лучше. Но я уверен, что раньше или позже наши общие усилия дадут плоды, наши народы будут жить в процветающем и демократическом обществе. Желаю всем вам всего самого доброго!..

По ясности мысли и отсутствию утомительного пустословия это было, пожалуй, одно из лучших выступлений Горбачева, прозвучавших – увы! – впустую, когда все, что только можно было проиграть, было уже проиграно. Но вызвавшее своими оценками и даже самой своей интонацией жгучую ненависть «той стороны» – лагеря российского президента.

После пятиминутной паузы перед Горбачевым заняли места корреспонденты Си-Эн-Эн, и на весь мир, кроме бывшего Советского Союза, были переданы ответы Горбачева о причинах его отставки, о реакции его самого и его семьи на происшедшие перемены, о взаимоотношениях с Ельциным. Интервью Си-Эн-Эн было передано по Центральному телевидению в записи и в укороченном виде двумя часами позже.

В ходе этого интервью Горбачев показал телезрителям подписанный им указ о передаче права на применение ядерного оружия Ельцину. Теперь ему оставалось самому выполнить последний указ президента СССР.

Пожав на прощание руки десятку журналистов, Горбачев вышел из «четвертой комнаты» и направился к себе в кабинет, где его уже ждал маршал Шапошников и куда должен был, как обещал, прибыть за ядерными шифрами президент России. Однако здесь Горбачева ждала неожиданная новость. Как оказалось, недовольный содержанием речи Ельцин посчитал ее политической атакой на российское руководство и заявил, что отказывается прибыть в кабинет к теперь уже бывшему союзному президенту. Его требование: встретиться на «нейтральной территории» – в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца.

Скорее всего, эта идея была подсказана Ельцину кем-то из его близкого окружения в момент произнесения Горбачевым его прощального обращения, когда стало ясно, что Горбачев уходит со своего поста с достоинством, не как проигравший политик, а как человек, вынужденный уступить силе, которой он не может противостоять.

На этот раз, вопреки обыкновению, Горбачев отреагировал резко: он отказывается от предложения Ельцина и заявляет, что предаст ему все необходимое через Шапошникова…

В приемной Горбачева уже сидят два неприметных человека в черной флотской форме с аппаратом, похожим на переносной телефон космической связи. Эти два человека, постоянно сопровождающие президента во всех его передвижениях, и их аппарат – и есть «кнопка», а точнее сказать – один из ее сложных и страхующих друг друга элементов. Вместе с Шапошниковым они скрываются за дверью президентского кабинета. В ответ на многочисленные возбужденные и даже панические вопросы журналистов пресс-служба вынуждена отвечать, что происходит «техническая операция по передаче ядерных кодов от бывшего президента СССР президенту Российской Федерации».

А. Грачев (воспоминания):

– Когда через полчаса после произнесения Горбачевым своего заявления об отставке я вышел из Спасских ворот, чтобы ехать в московскую студию «Антенн-2», над куполом Кремля вместо красного флага уже развевалось трехцветное полотнище. Опоздавшие зафиксировать исторический момент спуска советского флага зарубежные журналисты вынуждены были обращаться к предприимчивым московским кооператорам, снявшим эту сцену на видео…

В машине раздался телефонный звонок – мне передали, что президент – теперь уже не СССР – хочет меня видеть. Я вернулся в Кремль. В Ореховой гостиной по обе стороны от Горбачева за накрытым столом сидели Александр и Егор Яковлевы и Анатолий Черняев…

Наверное, Горбачеву хотелось, чтобы в этот исторический вечер прощальный ужин в Кремле выглядел по-другому, не принял форму неофициальной встречи в пустом и неосвещенном кремлевском дворце с оставшимися верными ему товарищами. Но если за этим столом кого-то могло и не хватать, то по крайней мере не было никого лишнего.

Мы знали, что этой встречей теперь уже бывший президент СССР ставит точку в истории нашего общего государства и, быть может, в собственной политической биографии, и потому не торопились расходиться. И старались, как могли, смягчить и разделить одиночество человека, вынужденного отдать главное дело своей жизни в чужие руки…

Разъехались около 11 часов вечера. Егор Яковлев отправился на телевидение монтировать последние кадры последнего советско-американского фильма об «уходе» президента СССР – на следующий день его показали по телевидению.

Мы с Горбачевым условились о встрече на завтра: он обещал дать интервью итальянским журналистам из «Реппублики» и «Стампы» – первое интервью бывшего президента СССР.

 

Москва, Кремль, 26 декабря 1991 года

На следующее утро Горбачев приехал в Кремль хмурый: утро началось с неприятностей, вызванных тем, что охрана и остальные службы, подчинявшиеся уже другой власти, начали в нарочито грубой форме демонстрировать Горбачеву изменение его статуса: «С дачи выбрасывают, машину не дают», – пожаловался он в сердцах.

В этот день в Кремле в последний раз заседала одна из палат Верховного Совета СССР – Совет Республик. На этом заседании депутаты из пяти азиатских республик, остававшихся в Союзе до самого конца, приняли четыре документа: Декларацию, констатировавшую прекращение существования СССР как государства и субъекта международного права (№ 142-Н); Постановление об освобождении от должности судей Верховного и Высшего арбитражного судов СССР и коллегии Прокуратуры СССР (№ 143-Н); постановления об освобождении от должности председателя Госбанка В. В. Геращенко, который категорически отказался отдавать ключи эмиссарам Центробанка России, пока его не снимет с должности Верховный Совет СССР (№ 144-Н), и – на всякий случай – его первого заместителя В. Н. Куликова (№ 145-Н)…

Закрывая заседание, председатель Совета Республик А. Алимжанов устало произнес: «Мы выполнили свой депутатский и гражданский долг…»

Вечером, состоялась заключительная встреча Горбачева с прессой, скромно названная «последним брифингом пресс-службы президента СССР».

Когда усталый Горбачев в сопровождении своего окружения вошел в холл бывшей партийной гостиницы «Октябрьская», которая с приходом новых хозяев начала называться «Президент-отелем», и начал подниматься по лестнице, собравшиеся журналисты встретили его аплодисментами. После двух с лишним часов непрерывных ответов на вопросы, мини-интервью, раздачи автографов и выслушивания добрых пожеланий Горбачев, распрощавшись со своими теперь уже бывшими сотрудниками и коллегами, уехал домой…

 

Москва, Кремль, 27 декабря 1991 года

27 декабря 1991 года ранним утром в аппарат Горбачева позвонили и сообщили, что «Борис Николаевич Ельцин в 8.30 начнет работу в своем кабинете». Табличка на стене в коридоре с надписью «Президент СССР М. С. Горбачев» исчезла еще ночью…

У Горбачева на утро была намечена беседа с японскими журналистами, предусматривались и другие встречи, да и кабинет не был еще полностью освобожден – согласно договоренности с Ельциным, покинуть его предстояло через два дня, 29 декабря. Встречу с иностранцами пришлось перенести в кабинет Г. Ревенко, а оставшиеся вещи срочно перебазировать в комнату охраны.

Новый хозяин прибыл в девятом часу в сопровождении верного Коржакова. Войдя в кабинет Горбачева, на котором уже не висело таблички с его фамилией, Ельцин не мог скрыть своей радости. Сбылась его заветная мечта, он – на самой вершине! Отметив с Коржаковым «победу» подвернувшейся под руку бутылкой виски, Ельцин побеседовал на ходу с несколькими посетителями и отбыл – принимать поздравления…

В этот день Верховный Совет РСФСР своим постановлением ликвидировал статус народных депутатов СССР. Выкатив белки глаз и брызгая слюной один из лидеров тогдашних «демократов» бешено кричал в микрофон:

– Все, хватит, пора с ними кончать! Нет колхоза и не надо и колхозников!

Безумие власти… Или безумие люмпенов, дорвавшихся до власти?

В марте 1996 года Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации «символически» отменила беловежские постановления Верховного Совета РСФСР. Символически – потому что отменить их в полном объеме и исправить последствия было к этому времени уже невозможно. Б. Ельцин воспользовался данной ситуацией, пытаясь превратить ее в острый политический кризис и сорвать очередные президентские выборы. Но это – уже другая история…