Постепенно я свыкся с окружающим миром, в котором не было интернета, планшетов, вай-фая и прочих привычных радостей. Оказалось, без них тоже можно жить. И жизнь стала, как бы это сказать, ближе. До неё всегда можно было дотронуться рукой, минуя стекло компьютера, попробовать на ощупь, внимательно разглядеть и оценить. Я открывал мир заново, с каждым шагом раздвигая его границы. И тот мир, в котором я находился, был таким маленьким, что каждая его часть оказывалась сродни огромной планете, мимо которой невозможно пробежать, предполагая, что встреча с ней не так уж важна и что у тебя ещё будут другие встречи, более значительные. Масштабы мира незаметно изменились. Всё, что меня окружало, становилось заметным, а после – ещё и значимым. Даже если поначалу казалось страшным, как покорёженная ржавая техника, напоминавшая погибших на планете Земля пришельцев. И вот я бродил по этой планете, изучая и вглядываясь в неё.

Оставленные посёлки на Рыбачьем не редкость. Поднимаешься чуть повыше и с удивлением обнаруживаешь, что перед тобой лежит чья-то брошенная жизнь. Один-два жилых дома, котельная, клуб с библиотекой и концертным залом, медпункт. Такая универсальная модель… Только самой жизни тут не было. Люди бросили пустые коробки зданий, как обветшалые декорации минувших дней. Интересно, с лёгкостью они покидали эти места или всё-таки со слезами?

Я спустился вниз к домам. Стало страшно, но загадочный мир притягивал и завораживал. Любопытство влекло вперёд. Безжизненные здания смотрели выбитыми окнами, и каждую секунду я был готов броситься прочь. Чтобы придать себе смелости, я поднял с земли деревянную палку и сжал во влажной ладони.

От ветра заскрипела дверь в подъезде некогда жилого дома. Я расценил это как сигнал и заглянул внутрь. Спустя несколько секунд глаза привыкли к тусклому свету. Под ногами хрустели осколки стекла. Оставленная жизнь манила к себе загадкой и трепетным ужасом.

Я поднялся по облезлой полуразрушенной лестнице. Под ногами валялось то, из чего была соткана канувшая повседневность: ненужные бумаги, раскисшие коробки, книги, изданные полвека назад, когда до моего рождения оставалось ещё несколько десятков лет…

Двери в квартиры были открыты. Не от кого, некому и нечего больше охранять. Хотя, скорее всего, здесь и раньше не очень-то запирались. Ни к чему это в пятиэтажном доме, что стоит посреди тундры.

Половицы под ногами скрипели на весь дом. Я повернул направо, на свет, который шёл от окна. За ним, точно в рамке – укрытый низким вечерним солнцем ковёр мха, голубое небо и зеркало озера. Удивительный пейзаж: красивый, яркий и чистый, только рамка ужасная – вырванный оконный проём, без стёкол и любви. Неужели человек всегда оставляет после себя такой ужас?

Рядом с окном – старый рассохшийся шкаф. Я потянул дверцу, и она жалобно скрипнула в ответ. Шкаф закачался, рассохшаяся нижняя полка накренилась, и к моим ногам выпал пакет. В нём что-то было. Я поднял свёрток. Внутри лежала плюшевая игрушка – белый ушастый заяц.

Небольшой, может, сантиметров двадцать. Удивительно, но время не оставило на нём никаких следов. Он не почернел, не был обгрызен мышами. Кто его бросил? Или, может, забыл в последний момент, уезжая? Завернул аккуратно в пакет, а наутро забыл. Так бывает. Сам сколько раз забывал. А потом плачешь всю ночь из-за оставленной игрушки и думаешь, как ей без тебя плохо… Поколебавшись, я взял зайца с собой. Вряд ли он здесь кому-нибудь понадобится.

Находка так завладела моим вниманием, что обо всём остальном я и думать забыл. А когда вышел, то чуть ли не носом уткнулся в человека, который стоял прямо перед подъездом и смотрел на меня.

В первые мгновения, повинуясь безграничному ужасу, что взорвался где-то в животе и накрыл с головы до ног, я хотел бежать. Но потом сообразил, что, во-первых, это бессмысленно: меня легко догонят – а во-вторых, не очень-то благородно. Единственное, в чём меня могли упрекнуть, – это пакет в моих руках.

Я протянул его незнакомцу:

– Это заяц. Вывалился к моим ногам, и я решил взять. Жалко как-то, что он там один…

Незнакомец смешно пожал плечами и губами:

– Никогда не интересовался плюшевыми зайцами. Это точно.

Своими рыжими волосами, короткой бородой и крепкой фигурой мужчина напоминал викинга, которые, кстати, тоже бывали в этих краях много сотен лет назад. Не хватало только шлема с рогами, круглого щита да тяжёлого меча. Вместо них – старый камуфляж поверх свитера и резиновые сапоги.

– Гуляешь? – спросил он, неопределённо почёсывая макушку.

Не зная толком, что ответить, я кивнул.

– Понятно… – протянул человек. – Ты с Цыпа?

Я замялся. Он уточнил:

– В смысле, с Цыпнаволока?

– Да, с отцом приехали на лето…

– А-а, – протянул человек. – Значит, из города?

Я опять кивнул.

– О, кстати! По-английски соображаешь?

– Немного.

– Прочитать сможешь?

– Наверное.

– Отлично! Значит, вовремя встретились!

Мужчина быстро скинул с плеч рюкзак и, покопавшись, достал оттуда старую металлическую плашку – гнутую, побелевшую от времени, соли, ветров и дождей, но всё-таки сохранившую текст.

– Вот, – он протянул пластину, похожую на те, что прикручивают к станкам, самолётам или корабельным механизмам.

Я пробежал текст глазами. Кое-где приходилось скрести пальцем, чтобы разобрать почти стёршиеся буквы, выбитые в металле. Тем временем человек присел рядом и принялся снимать сапоги, чтобы надеть кеды.

– Тут что-то про самолёт… Похоже, английский, наверное, времён войны… Вот даты… «Харрикейны»… Технические данные…

– Ну, точно! – воскликнул человек. – Я так и думал. Не зря сюда приезжали из их посольства – к могилам двух лётчиков. Вон там, за сопками, у побережья. Их в пятидесятые нашли. Наши похоронили. Тогда холодная война была и всякое такое. Сейчас, конечно, тоже не всё просто, но из консульства приезжали. Говорят, родственников найдут и уже с ними приедут…

Он сделал паузу, встал и посмотрел по сторонам:

– Все люди тянутся к родным могилам. Даже англичане. Это тоже жизнь…

Он помолчал, а потом засмеялся:

– А я, когда они приехали, подумал, что англичане тут обоснуются и надо будет уходить! Мало ли чего запретят… Скажут, что браконьерам здесь не место…

– А вы браконьер?! – удивился я.

– Ну, не то чтобы совсем… Знаешь, с нашими законами пока разберёшься, волей-неволей браконьером окажешься!

После паузы он перешёл в наступление:

– Вот как ты думаешь, чья это земля, эти дома?

– Не знаю. Народная.

– Согласен. А выглядит как ничейная. Лет десять здесь никого не было. Столько всего пропало. Мы хоть что-то сохранили… И вообще, жить всем надо.

– Так я же ничего и не говорю…

Парень махнул рукой:

– Да я понимаю… Надо будет англичанам написать, что табличку ихнюю нашёл. Может, пригодится. Поможешь, если что?

Я улыбнулся и кивнул.

Мы отошли в сторону от домов. Человек развёл костёр, установил над ним котелок и как-то очень быстро и ловко вскипятил чай с листьями брусники и морошки, и мы пили его, глядя на сопки и озеро. Разрушенные дома были у нас за спиной и картину не портили.

– Ну, чего у тебя интересного? – спросил он.

Не очень-то понятно, как отвечать на такой вопрос, и я пожал плечами:

– Вот день рождения скоро, а как отмечать, непонятно. Как-то всё чересчур непривычно, никого здесь не знаю.

– Ну, во-первых, ещё узнаешь, а во-вторых, может, это и хорошо? Если необычно, значит, запомнишь. Ты ведь тут, считай, сам себе хозяин. Что ещё нужно: ты и такие просторы – друзья от зависти лопнут!

– А ваши друзья вам завидуют? – спросил я.

– Они и не знают, что я здесь. Да и не до меня им вовсе. И вообще, меня как бы нигде нет, – ответил он.

– То есть как?

– Ну, нет меня. Совсем нет.

Я помотал головой:

– Так не бывает.

– Бывает, – усмехнулся браконьер. – Чего только не бывает! Я из той жизни ушёл, выпал, меня там нет. А здесь можно и не заметить таких, как я.

– А вас таких много?

Он неопределённо пожал плечами:

– Хватает…

– А вы не хотите вернуться назад, на Большую землю?

– Уже нет. Меня там ничего не держит… – Он замолчал, словно проверяя свои слова, а потом повторил. – Ничего.

Он протянул мне тарелку, на которой лежали крабовые клешни.

– Вот их и ловим. Не могу сказать, что это стопроцентно законно, но здесь все свои.

– А если увидят?

– Не волнуйся, не увидят.

– Но это, наверное, не очень правильно?

– Согласен, неправильно. Но так сложилось. Когда мы не можем изменить какие-то правила, надо к ним подстраиваться, искать варианты… Это закон жизни. Ты ведь, наверное, тоже так?

– Я как-то не задумывался… Просто живу… По привычке…

– Но потом тебе всё равно придётся обустраивать свой мир: где-то зарабатывать, содержать семью, растить детей…

– А у вас дети есть?

Он поморщился:

– Есть, но далеко… Остались с женой, когда я на заработки уехал. А потом оказалось, что возвращаться уже некуда… Так тоже бывает… С любимыми надо быть рядом. Всегда.

Мы помолчали, прихлёбывая брусничный чай. Наконец он произнёс:

– Ладно, давай закругляться, пойдём по домам. Тебя уже, наверное, отец ждёт…

Я кивнул.

– Не забудь своего зайца…

Когда я уходил, он окликнул меня:

– И знаешь, обращайся ко мне на «ты».

– Спасибо! – крикнул я. – А как вас зовут?

– Степан!

– А я Ваня!

– Приятно было… – крикнул он, уже повернувшись ко мне спиной.

– И мне! Я, когда напишу по-английски, приду!

– Договорились!

А зайца я принёс домой. Немного постирал, высушил у печки и посадил на стол, рядом со своей кроватью. Я смотрел на него и в который раз удивлялся, как он выжил здесь в одиночестве, забытый кем-то, казалось бы, навсегда.

Я назвал его оптимистичным зайцем.