Через пару дней на Северном флоте начались учения – настоящие, большие. Мы регулярно слышали гул техники где-то на соседних сопках. На горизонте в океане то и дело появлялись силуэты боевых кораблей. Иногда в небе пролетали самолёты. Мы задирали головы, а спустя несколько секунд – так быстро летали истребители – возвращались к своим занятиям.
Вообще-то ко всяким военным делам я отношусь спокойно. При виде оружия в обморок от восторга не падаю, да и особого желания возиться с ним у меня нет. Думаю, это всё-таки не моё. Но Мишка от уханья орудий воодушевился. И настоял, чтобы мы посмотрели, чем там занимаются военные.
Мы прошли примерно километр в сторону полигона, пока нас не остановили морские пехотинцы. Это оказались уже знакомые ребята с офицером. Только сейчас я прочитал надпись на его нагрудном шевроне: «Палицын С. М.». Он проследил за моим взглядом и улыбнулся:
– Сергей меня зовут, Сергей Михайлович.
Выяснилось, что идти дальше нельзя: опасно. Но отсюда ничего не увидишь. Офицер понимающе посмотрел на кислую физиономию Мишки и неожиданно предложил:
– А пострелять хотите?
Я отрицательно покачал головой. Зато Мишка, наоборот, охотно согласился.
Морпех усмехнулся.
– Вообще-то мужчина должен уметь с оружием обращаться, – непонятно кому сказал он. То ли мне, с осуждением, то ли Мишке, в поддержку.
Мишка охотно шагнул вперёд и решительно протянул руку, чтобы взять автомат. Я пододвинулся к нему.
– Подождите, – опять улыбнулся военный. – Прежде чем стрелять, краткий курс теории.
И вместо ожидаемого мною рассказа про то, как надо целиться, – как в тире, когда покупаешь десять пулек, – заговорил совсем о другом. Он сел у бэтээра и поставил автомат себе на колено.
– Оружие – сложная вещь. Я говорю не о конструкции, а о смысле. Оно, конечно, несёт смерть. Но ведь то же самое можно сказать о чём угодно. Даже о чувствах, которые могут ранить и порою даже убить. Но оно может и защитить, спасти. А значит, весь вопрос в том, ради чего его используют. Это самое главное. Вот поэтому я всё-таки думаю, что оружие в руках настоящего мужчины – это прежде всего ответственность. Оружие опять же может быть разным: карандаш, которым ты пишешь письмо или статью, или компас, с помощью которого принимаешь решение о выборе курса корабля, везущего сотни людей, или скальпель хирурга, и так далее. За всем этим – ответственность. Мужчиной становится тот, кто готов брать ответственность на себя и принимать правильные решения.
Мы внимательно слушали. Даже дышали тихо, чтобы ничего не пропустить.
– Теперь что касается оружия, которое стреляет. Миллионы лет живут люди. И, наверное, всегда мечтают о мире. Вот только отказаться от оружия никак не получается. Ведь обязательно найдётся кто-то, кто захочет сохранить его у себя, а потом и применить. В общем, правила использования оружия у людей меняются, но без него люди не могут. По крайней мере, пока. И всегда получается, что настоящий мужчина должен уметь защищать. А этому надо учиться.
Морпех замолчал. Мы молчали тоже.
– Ну, кажется, это главное. Теперь давайте попробуем.
Мы встали. Офицер взял автомат в обе руки:
– Вот предохранитель. Его не трогать. Только я. На спусковой крючок жать медленно. Целиться знаете как? В тир ходили?
Мы опять закивали.
– Ну, тогда идём.
Вслед за морпехом мы отошли метров на десять от машины.
– Вон те сопки видите? – спросил он.
– Видим, – с волнением в голосе отрапортовали мы.
– Там каменные пирамидки стоят. Видно?
Тут кивнул только Мишка в своих очках.
– Ну, тогда подходи и целься по ним.
Мишка сделал несколько очень осторожных шагов к рубежу, который обозначил офицер. Он внимательно посмотрел на оружие, морпехов, мишени. Затем аккуратно взял автомат.
– Будет отдача, но ты не бойся. Я помогу и буду поддерживать, – офицер взял автомат своими крепкими руками, за которые и ухватился Мишка.
Сухой треск нескольких выстрелов прокатился по сопкам. Потом Мишка сделал несколько очередей. Грохот автомата был таким сильным, что мне окончательно расхотелось стрелять. Мой приятель стрелял точно: несколько раз попал в те самые пирамидки, о которых говорил офицер, и камушки со свистом разлетелись во все стороны. Наконец наступила тишина, и я понял, что настал мой черёд.
Офицер повторил свои действия, и я так положился на моего старшего товарища, что, кажется, особо и не держал автомат. И поэтому, когда мне наконец-то удалось надавить на спусковой крючок, а он оказался очень тугим, оружие задёргалось, заскакало в моих руках, да ещё и оглушило своим треском. Кроме того, из механизма вырывались клубы дыма, из-за которых я окончательно перестал что-либо видеть. Всё-таки такое оружие – точно не по мне, решил я. И в тот момент, когда я делал, как я надеялся, последнюю очередь, в сопках, ставших для нас мишенями, раздался взрыв. От волнения я продолжал жать на курок – автомат гремел, и взрывы повторялись.
В считанные мгновения морпех быстро снял мой палец с курка и сильной рукой заставил пригнуться. Так же поступили все, кто был рядом.
– Я ничего не делал, – сразу же начал оправдываться я.
Но, похоже, никому не было дела до моего лепета. Не в оправданиях главное.
Когда взрывы затихли, морпех и солдаты, осторожно ступая, отправились в сторону сопки-мишени. Они шли очень медленно, выбирая, куда поставить ногу. Нас с Мишкой спрятали за бронетранспортёр, и лишь из-за него мы пытались разглядеть, что происходит.
Минут через десять моряки вернулись. Мы вопросительно смотрели на них.
– Первый раз такое, – морпех взглянул на меня. – Не знаю, куда ты целился, но попал ты в старые боеприпасы. Они тут с войны лежали. Вот и взорвались.
Он перевёл дыхание.
– Твой выстрел пришёлся стопроцентно в десятку. Теперь эти боеприпасы хотя бы можно будет обезвредить. А то сколько бы им ещё тут лежать – не дай бог приключилось бы что, – он вытер со лба пот. – Молодец, поздравляю. Не иначе сапёром будешь! Хорошая работа. Мужская.
Уже потом, спустя несколько дней, он рассказал, что для уничтожения старых боеприпасов вызывали специальный взвод. А взрыв был такой, словно бомбу сбросили. И воронка осталась. Морпехи нам её потом показывали.
– Одной бомбой в мире стало меньше, – сказал тогда наш офицер.