Долгое время я не мог уловить, скажем так, смысл полуострова. Было в самом этом понятии что-то половинчатое, то, что меня смущало. Даже не знаю, как объяснить.

Ну, вот остров – это понятно. Он один, ни от кого не зависит, сам по себе. И звучит красиво: «жить на острове». И в школе потом можно было бы рассказывать: «Всё лето провёл на острове». Как Робинзон. А полуостров – это что-то неопределённое, словно какой-то недоделанный остров. И как-то не так романтично.

– А сам по себе остров никому и не интересен, – сказал Борис. – Без переправы – воздухом или морем – он никуда. Каждому нужна связь с Большой землёй. Потому остров и тяготится своим одиночеством, ищет дороги. Вон Англия – уж остров так остров, так и они тоннель построили. Без материка даже им несладко. Так что остров – это фикция: или романтика, или стечение обстоятельств. Человеку тоже иногда важно побыть одному, но он всегда будет искать переправу. Никто из нас не остров. Так уж мы устроены, и по-другому не бывает.

…На мой день рождения собрался чуть ли не весь посёлок. Меня и так тут знали, а после всех моих историй я стал совсем своим. Геологи, маячный народ, пограничники, естественно, Борис и мой браконьер… даже Мишка с отцом приехали. Признаться, я думал, что после нашей пропажи его никуда не пустят, но, к счастью, ошибся.

Подарков было видимо-невидимо. Геологи подарили специальный молоток, чтобы отсекать от камня кусочки породы. Мишка принёс набор походника: фонарик, спички, нож, чашку. Браконьер – классный спиннинг и блёсны. Морпехи – сапёрную лопатку: чтобы в любой ситуации можно было окопаться, шутили они.

Мы вышли на берег океана и прямо там пожарили у кого что было: мясо, сосиски, хлеб. И все вместе ели, вдыхая запах углей и еды вперемешку с ароматами океана и северного ветра. Потом слово взял Борис. Он прочитал стихотворение, написанное специально для меня. Вот несколько строк:

Я не всё понял, что он имел в виду, но в общем мне понравилось. Борис пообещал ещё и подобрать к ним музыку.

А на следующий день мы с отцом опять пошли на рыбалку. С учётом прошлых ошибок ловили на поддёв. Выяснилось, что этот проверенный способ лучше других подходит для нас. Море было спокойным, несмотря на август, и мы могли сосредоточиться на рыбалке, а не на борьбе с течением.

Лодка аккуратно покачивалась на волнах. Посередине днища отец поставил банку с кусочками селёдки – для наживки. Я пытался достать кусок, чтобы надеть на крючок, но он выскальзывал из рук, будто живой.

– Ты берёшь, словно боишься испачкаться… – сказал отец. – Так точно ничего не получится.

И он бережно, стараясь не раскачивать лодку, забросил леску с грузилом, выше которого были навешаны крючки. Мерными движениями он дергал её, понемногу подтягивая к себе.

– Здесь самое главное – правильно поймать движение, почувствовать его. И тогда всё сложится.

– Откуда ты знаешь? – спросил я. – Ты же никогда не ходил на рыбалку.

– Однажды в детстве был. Даже одну плотвичку поймал. Потом, правда, отпустил: с одной-то что делать?

Вскоре отец вытащил первую треску. За ней – ещё одну.

Не сразу и не так красиво, но я тоже закинул леску. На этот раз удача мне улыбнулась. Минут через пять я почувствовал натяжение и увидел треску, которая двигалась в такт моим рывкам.

– Кажется, поймал! – восхищённо прошипел я, словно боясь, что от моего голоса рыба соскочит с крючка.

Это была моя первая в жизни рыба.

– Ну, значит, в ближайшие дни у нас точно будут не макароны, – тоже шёпотом ответил отец, помогая тянуть сильную, изо всех сил сопротивлявшуюся рыбу.

Сразу же после возвращения на берег отец развёл костёр, повесил над ним котелок. Потом почистил рыбу и положил в кипящую воду. Я в это время чистил картошку, морковь, лук. Часть картошки положили в золу. Через час уха была готова. К тому времени от запахов еды, моря, тундры и дыма почти кружилась голова. Отец достал из рюкзака железные миски, ложки и чёрный хлеб. Ещё у него была поварёшка, которой он разливал уху.

Мы ели молча и сосредоточенно. Каждый из нас взял по две тарелки добавки. Оставшуюся уху мы перелили в термос с широким горлом и принесли домой.

Ближе к концу нашего пребывания на Рыбачьем у отца появилось больше свободного времени. Несколько раз мы просто отправлялись побродить по сопкам.

Пройдя по морошковым полям, мы вышли на возвышенность. Из-за холодного лета морошка подоспела поздно и долго стояла крепкой, твёрдой, словно даже не собиралась наливаться влагой. Красивая ягода. На неё даже просто смотреть – и то вкусно.

На солнце было тепло, и мы легли на сухую подстилку из ягеля.

– А ты не верил, что здесь хорошо… – откидываясь назад, произнёс отец.

– Был неправ, – миролюбиво согласился я и, чтобы защититься от солнца, положил руку на лоб и чуть повернул голову.

Прямо перед глазами оказались белые цветочки. Они легко уворачивались от ветра, который ничего не мог с ними поделать. Слишком маленькими они были для него.

– А ещё тут где-то яблоня есть… – сказал отец.

– Да ну! – не поверил я.

– Есть-есть, точно помню. Мне ещё отец показывал, когда мы сюда приезжали.

– Хм, так вы с ним тоже сюда приезжали? А ты не говорил…

Отец как-то неопределённо помолчал.

– Да? – он словно сам удивился. – Забыл чего-то…

По его голосу я понял, что он улыбается. Лежит и улыбается. Ну, и я тоже лежал посреди тундры, прикрыв глаза, и улыбался.

– А ты ещё полярную сову не видел… – неожиданно произнёс отец.

– Не, не видел, – подтвердил я.

– Красивая – очень! Белоснежная с серыми пёрышками. А голова на 270 градусов вертится. Представляешь, какой обзор! Любой позавидует. Она тут хозяин воздуха. Её даже волки и песцы боятся: ради своего гнезда она такую трёпку кому угодно устроит – только держись!

И мы, кажется, задремали – ненадолго, минут, может, на десять. Лежали и грелись в лучах солнца, наслаждаясь мягкими, покрытыми мхом сопками, дышали нежным свежим северным ветром, в котором растворялись ароматы ранимого счастья, бескрайней тундры и вечной спокойной силы.

– Ну ладно, айда домой! – сказал отец.

А яблоню я увидел в следующий раз, когда мы поехали на другой залив – тот, что на юге полуострова. Она стояла вся в белых цветах, будто и не в Арктике вовсе. Конечно, невысокая, но это неважно.

– Может, кто-то огрызок выкинул, вот оно и проросло, – предположил я.

– Нет, тут так не бывает, чтобы само собой, – возразил Борис, который вместе с нами поехал проверить какие-то свои антенны. – Только если человек посадит, будет ухаживать, охранять и беречь. По-другому не получается…

– Интересно, кто её посадил? – спросил я.

– Теперь этого и не узнать никогда, – он помолчал. – Человека нет, а его дерево растёт.