месяц спустя после взрыва Норвегия, Осло

— Как там, по–прежнему метет? — спросил премьер–министр Снор Эгген. — Садись, надо поговорить. Сейчас распоряжусь насчет чая.

— Не нужно чая, — отказался министр иностранных дел Раймонд Урфьелл. — Я перед поездкой напился впрок. Погода паршивая, и со вчерашнего дня она лучше не стала, наоборот, сегодня еще больше похолодало. У меня комм показал тридцать семь. Но ты ведь позвал меня не для разговоров о погоде?

— Хотел посоветоваться. Ученые дают прогноз по холодам на десять лет. Через год–два посветлеет, но это мало поможет. Продовольствия в стране на пару лет максимум, и у моря мы много не возьмем. Обращаться за помощью к соседям бесполезно: они в таком же положении, если не хуже. Я говорил с королем, но единственный результат этого разговора — это передача мне всей полноты власти. Поскольку Стортинг сейчас не соберешь, можно сказать, что эта власть у меня была и без него. И теперь я хочу от тебя услышать, что мне с ней делать.

— Выходов всего два, — ответил Раймонд. — Точнее, для большинства он один — пришла пора умирать. Но кого‑то, может быть, удастся спасти.

— Предлагаешь все запасы продовольствия оставить отобранной группе? Я об этом думал.

— Это тоже можно сделать, — кивнул Раймонд, — если получится. Даже в такой ситуации многие будут цепляться за жизнь, и им не понравится то, что ты захочешь ее укоротить. Это приведет к беспорядкам. И чью сторону займет армия, я сейчас утверждать не берусь. Жизнь — это высшая ценность, угроза ее лишиться заставляет забыть о многом. Тебе мало Петтерсонов?

— Уроды! — высказался Снор. — Опуститься до людоедства!

— Ну, они не опустились, они просто убили и заморозили в сарае с полсотни прохожих. Так сказать, запас мяса на черный день. Но я хотел предложить тебе другое. Из нашего посольства в Японии передали сообщение о том, что русские приняли несколько миллионов японских детей. Причем брали их только младших возрастов. С ними еще отправили небольшое число девушек. Но это и понятно: для каждого ребенка переводчиков не хватит даже у японцев.

— Предлагаешь нам сделать то же самое? — задумался Снор. — А чем будем расплачиваться? Надо вызвать их посла и поговорить, может быть, договоримся.

— А не с кем разговаривать, — сказал Раймонд. — Посольство СССР опустело дней десять назад. Тебе разве не докладывали? Я думаю, что нужно всем сказать правду и предложить спасти маленьких детей. Наверное, малышей наберется тысяч восемьсот. Только ведь многие их тебе не отдадут, хорошо, если согласится половина. Ну и к ним еще можно добавить немного девушек, они у нас не хуже японок. Если решишь, можно попробовать связаться с их правительством по радио. У нас есть выделенный канал. Если наберем триста или четыреста тысяч, сможем доставить за один рейс. И нужно торопиться: в море уже полно льдин. Еще две–три недели и воды у берегов скует лед. Похоже, что скоро к нехватке продовольствия добавится и недостаток энергии. Если температура понизится до пятидесяти, нам электроэнергии не хватит. По–хорошему, людей нужно свозить в большие помещения и отключать от электричества частные дома, но разве их уговоришь…

— Свяжись. Узнай, кого они согласны принять и на каких условиях. Если договоримся, тогда я буду говорить с народом.

то же время Франция, Париж

Последний президент Французской Республики Фредерик Гибер был разочарован и во Франции и французах. Он делал все возможное для спасения нации, но все оказалось впустую. Единственное, в чем его поддержали, — это в изгнании новых граждан государства. Всех тех, кто был принят за последние тридцать лет вместе с их семьями выпроводили на немецкую территорию. Заодно избавились от всех темнокожих и вытурили итальянцев в Италию. Перекрыть все границы было нереально, и, чтобы выгнанные не вздумали возвращаться, пришлось применить оружие. Вертолеты летали над удобными для перехода участками границы, и солдаты через инфракрасные прицелы отстреливали всех замеченных. Но и оставшихся шестидесяти миллионов было слишком много. Реакторы давали достаточно энергии, чтобы осветить города и отопить жилища, но продовольствия было в самом лучшем случае на пару лет. Деньги моментально обесценились, а когда правительство решило конфисковать продовольственные запасы, большинство складов уже были пустыми. Крупные оптовики оказались предусмотрительнее. Сбор продовольствия в сельской местности тоже провалился. Продовольственные магазины мигом опустели и воцарился хаос. Началось массовое дезертирство из армии, причем дезертировали, прихватив оружие. Полиция и жандармерия еще не разбежались потому что им платили продовольственными пайками из быстро тающих государственных запасов. Так же платили и энергетикам, и немногим государственным служащим. Остальные оказались предоставленными самим себе. В стране, еще имевшей немалый продовольственный запас, половина жителей уже голодала. Взрослые еще держались, но дети кое–где уже начали умирать. Попытки использовать демократические институты власти оказались несостоятельными перед лицом человеческого эгоизма, а вводить диктатуру было поздно. Все должно было закончиться очень быстро. Через пару месяцев у правительства не останется продовольствия, а значит, и остатков силы. Полицейские и жандармы, которые и так уже не справляются с грабежами и насилием, уйдут, а потом остановятся и станции. Те, кто запасся продовольствием, рано или поздно замерзнут, потому что десять лет не отопишь дом, сжигая все, до чего можешь дотянуться. Пока на улице только пятнадцать мороза, а скоро будет вдвое больше. И убеждать кого‑либо бесполезно: власть уже никто не слушал. Вчера ему сообщили, что недалеко от Тулузы группа вооруженных людей захватила один из реакторов и заняла городок энергетиков, и что у них очень много продовольствия, а теперь и энергии. Эти, может быть, и выживут.

то же время Англия, Лондон

— Мне это не нравится, сэр! — зло сказал главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Европе адмирал Рейдмон Виллард премьер–министру Великобритании Уильяму Кевину. — И это очень не понравится моим людям! Вы должны оказать помощь моим уцелевшим в катастрофе соотечественникам!

— Я никому из них ничего не должен, адмирал! — отрезал премьер. — У меня своего населения семьдесят пять миллионов! И переправить в Австралию я смогу в лучшем случае миллионов двадцать! Остальные останутся здесь умирать, а вы хотите, чтобы я еще взял на себя заботу о ваших беженцах. Мало того, что они прибывают вообще без ничего, это в основном темнокожие выходцы из южных штатов. Мы своих черных выгнали, а теперь заниматься вашими? И кто меня поймет?

— У меня здесь каждый третий солдат — темнокожий! А в идущем к вашим берегам шестом флоте таких как бы ни половина!

— Не нужно меня уговаривать, и не вздумайте мне угрожать, — непреклонно заявил премьер. — Я и в Канберре договорился только насчет англичан! И то их пришлось припугнуть и пообещать, что мы привезем продовольствие как минимум на год для каждого! Я думаю, что американских солдат они как‑нибудь пустят, учитывая флот за вашей спиной, но ораву беженцев… Попробуйте, но тогда сами их переправляйте и кормите. Мы не русские, и ни к какой катастрофе не готовились. Вот, кстати, интересный вопрос. Как вы думаете, кто будет править миром после того, как все закончится? Мы в лучшем случае просто выживем, причем с большими потерями. А они не только выживут, но станут гораздо сильнее! Они сейчас по всему миру собирают маленьких детей. Миллионы детей, адмирал! Вам сказать, кем их вырастят и воспитают, или догадаетесь сами? Почему вы не нанесли им удар? Ведь наверняка часть стратегических сил не пострадала!

— Я почему‑то не вижу у вас готовности принять в этом участие, — мрачно сказал Рейдмон, — хотя у вас самих не так мало возможностей. Не хотите, чтобы они разрядили в вас свои арсеналы? Ну так и я этого хочу не больше вашего! У них мощная противоракетная оборона, и ущерб будет минимальный, а вот нам достанется! И потери понесем, и пыли добавим в атмосферу, причем радиоактивной. И я связывался с генералом Александером. Центр стратегического командования уцелел, и потери среди персонала небольшие, но все базы стратегической авиации погибли, а две трети постов на шахтах не отвечает. Остальные докладывают о сильных повреждениях и ракет, и самих шахт и просят помощи. Их там сильно трясло. И с базами флота тоже нет связи. Ракетоносцы пришли почти все, и наши базы в Европе и Турции сохранились, а вот базы в Японии не отвечают. И вы хотите в таких условиях начать войну? Они ведь могут не ограничиться Англией, а ударить заодно и по Австралии. И куда тогда поплывете, если уцелеете? Я не больше вас люблю русских, но я не идиот. Пусть они лучше бодаются с китайцами: тем все равно сейчас терять нечего и нужно избавляться от лишнего населения. Ладно, я вижу, что помощи от вас не дождешься. Как только подойдет флот, я начинаю погрузку людей и техники. Если останется место, возмем соотечественников, сколько сможем. А место в Австралии мы себе найдем и продовольствием заставим поделиться. Если откажут, нам ведь, как и китайцам, терять будет нечего, а поменять цели для ракет дело не слишком долгое.

то же время Республика Польша, Варшава

— Значит, действовать вместе никто не хочет, — разочарованно подвел итог президент Богуслав Грабинский. — Жаль, я рассчитывал на другое.

— Не на кого нам сейчас рассчитывать, — мрачно сказал министр иностранных дел Войцех Мацкевич. — Немцы заняты сами собой, англичане, похоже, скоро сбегут, а Франции больше нет. Остальные не только не помогут, скорее, навредят, если узнают о наших запасах.

— Запасы! — раздраженно сказал президент. — Вы читали заключение академии? Двадцать лет! А запасов хватит в лучшем случае на четыре года! И далеко не все согласны сдавать продовольствие. Мы с такими церемониться не собираемся, но на своих запасах все равно не дотянем. И производство БВК мы сами не запустим. Нет нефти, нет оборудования, ничего нет! И за помощью к Самохину я обращаться не хочу! Сами знаете, что он нам может припомнить и что скажет. И мы не можем, как другие, кого‑нибудь выгнать: от всех чужих уже давно освободились.

— Самохин принимает малышей, — сказал министр. — Много берут у японцев и договорились с бразильцами. Может быть, и нам своих так же? Если будет тяжело, все равно перемрут.

— Пусть лучше перемрут, чем отдать этим! — со злостью сказал президент. — Еще предложи подложить под них наших женщин!

— У нас красивые девушки, — нерешительно сказал министр. — Через них можно было бы воздействовать…

— Вы себя, пан Войцех ни с кем не путаете? — язвительно сказал президент. — У них получается действовать через женщин, а у вас не выйдет! Не те у нас женщины. В этом они ничуть не лучше русских: муж для них важнее бывшей родины! К Самохину обращаться не будем и никого туда не отдадим! Энергии много, продовольствия пока много, так что подождем. Надо будет только снизить нормы потребления. Русские будут помогать восточным немцам, а мы попросим их поделиться опытом. В этом они нам не откажут. А потом, может быть, Бартель поможет и более существенно. Нам есть что ему предложить.

то же время Индия, Дели

— Доложите обстановку, — приказал президент Самир Баччан. — По штатам Бихар и Кашмир попрошу подробней.

— За прошедшие сутки обстановка изменилась мало, — начал доклад премьер–министр Киран Сингх. — Несмотря на массовую выдачу ручных осветителей и налаженную раздачу продовольствия, не утихают волнения и столкновения, в том числе и на религиозной почве. Большие проблемы из‑за холодов, особенно в сельской местности. Все запасы теплой одежды мы уже раздали, но ее надо было в три раза больше. В штате Гуджарат положение удерживаем только с помощью армии. Пришлось несколько раз применять оружие. В штате Бихар не утихают беспорядки, спровоцированные мусульманскими общинами. Полиция не справляется, и власти штата требуют помощи армии. Численность жертв в межобщинных столкновениях идет уже на десятки тысяч. Мое мнение, что нужно действовать жестко, пока столкновения не перекинулись на соседние штаты, и мы имеем возможность использовать армию. Есть все основания полагать, что в самое ближайшее время она нам понадобится для отражения нападения китайцев.

— Продолжают наращивать силы? — спросил президент.

— Да, данные разведки показывают, что их силы на границах со штатами Кашмир и Аруначал–Прадеш за последнюю неделю увеличились вдвое. Разведка велась «Невидимками», но два аппарата у нас все‑таки сбили. Мы повысили степень боеготовности войск и начали их переброску. В первую очередь это артиллерия. В Совете Национальной Безопасности очень надеялись на то, что Китай все‑таки нападет на советский Дальний Восток, но они выбрали нас. Больше половины Китая сильно пострадала от кислотных дождей, а нас эта напасть миновала. У нас гораздо теплее, чем на востоке СССР и имеются немалые запасы продовольствия, а руководству Китая сейчас жизненно важно вывести население их восточных областей и увеличить продовольственные запасы. Кроме того, война поможет отвлечь население и сократить его нашими руками. Поскольку им нужна земля, вряд ли в зоне боевых действий применят что‑нибудь из ядерных или химических арсеналов, а вот нанести удар по столице или другим крупным городам они могут.

— И что вы намерены предпринять?

— А что мы можем предпринять сверх утвержденного плана? — пожал плечами премьер–министр. — Части противоракетной обороны ведут круглосуточное дежурство в режиме полной боевой готовности, и стратегические силы готовы нанести удары по самым крупным городам Китая. Раньше мы хотели, в случае начала войны, эвакуировать часть городского населения в сельские районы, но теперь это нереально.

— Мало нам было этого вулкана, так теперь еще и война! — в сердцах сказал президент. — А как наш договор с Вьетнамом? Что там у них творится?

— Почти то же самое, что у нас, только хуже. Не будут они воевать, если китайцы не полезут сами. У остальных соседей положение еще хуже. Исключение — это Лаос, но нам они не помощники.

— Вы узнали, с чем связана эвакуация советского посольства?

— Связались по выделенному радиоканалу с их министром иностранных дел. Они эвакуируют свои посольства по всему миру. Как нам сказали, тесного сотрудничества с другими странами не планируется самое малое пятнадцать лет, а отдельные вопросы можно решить по радиосвязи. Причем из‑за беспорядков и развала государственности в ряде стран потеряна четверть дипломатического персонала. По нашей просьбе они сбросили нам всю имеющуюся информацию по извержению и свой прогноз о восстановлении климата. Освещение вернется к норме через два года, а тепло для нас — через пятнадцать лет. Первые посадки можно будет пробовать через десять лет, а у нас только трехлетний запас продовольствия. Они дали свои советы, но считают, что мы потеряем до девяноста процентов населения, да и то только при отсутствии войн и крупных внутренних потрясений, и еще при условии, что сразу возьмем под контроль все продовольствие и резко ограничим его потребление.

17 мая 2042 года СССР, Москва

— Собирайся, едем домой, — сказал Алексей жене по коммуникатору. — Или у тебя есть желание поработать сверхурочно?

— Одеваюсь и иду вниз, — ответила Лида. — Пусть сверхурочно негры работают, у нас их твоими стараниями скоро станет много.

Алексей надел шубу и спустился вниз. У выхода на ступеньках стояла Лида и смотрела на падающий снег.

— Я всегда любила на него смотреть, — сказала она мужу. — Еще девчонкой лежала в кровати и смотрела, как за окном в свете фонаря ветер несет снег. Что‑то в этом есть завораживающее.

— Пойдем, — взял он ее за руку. — Сядем в машину, из нее любуйся, сколько душе угодно. Из‑за этого завораживающего зрелища тысячи людей завтра с утра займутся чисткой улиц и дорог.

— И за этого мужчину я когда‑то вышла замуж! — сказала она. — Приземленный ты человек!

До дома, как всегда, доехали очень быстро и через десять минут уже прошли пост контроля и поднялись на свой второй этаж. Ужинать было еще рано, поэтому оба расположились в обнимку на диване в гостиной и минут двадцать молча сидели, пока Алексею не захотелось поговорить. В последнее время подобные посиделки стали привычными и помогали снимать напряжение прошедшего дня.

— Помнишь, мы с тобой говорили о японских детях? — спросил он. — Ну когда я говорил, что наши женщины будут становиться в очередь на усыновление. Так вот они уже становятся. Японские девчонки из первых партий уже сносно говорят по–русски и начали ему учить своих подопечных. Научат, как проситься на горшок, и начнем их раздавать. Языку потом доучатся в школе. Завтра привозим последних и перебрасываем «Ковчеги» в Норвегию. Они отправили своих детей морем, но все на корабли не поместились, а второй рейс сделать не успевают, иначе просто не доберутся в порты. Море начало замерзать. Да и тяжело детям столько дней плыть в этих промороженных коробках.

— А девушек тоже берете? — спросила Лида.

— А как же. Скандинавки нам не помешают.

— Ты, случайно, не планируешь вводить многоженство? — пошутила Лида. — Тянешь отовсюду девиц, а у нас их и так было больше, чем парней.

— Хочешь, чтобы у меня была вторая жена? — пошутил Алексей.

Шутка получилась неудачной: жена обиделась.

— Если надумаешь брать, бери постарше, — посоветовала она, отодвинувшись от мужа. — Молодой от тебя никакого проку. Ты уже забыл, зачем нужны молодые. Я, наверное, так никогда и не узнаю, сняли мне запрет на детей или нет. Плохо, когда тело молодо, а душа постарела.

— Может, ты и права, — сказал он, не делая больше попытки ее обнять, — но я думаю, малыш, что дело не в старости и даже не в том, что я устал от однообразия жизни. Просто такое время. Повсюду смерть и горе, и то, что нас это обошло, ничего не меняет. Я почти не устаю физически, но морально к концу дня сильно измотан. Мы ведь до сих пор получаем сводки из разных стран. Наших там нет, работают местные, которым мы заплатили продовольствием. Им это нетрудно, а мы в курсе их дел. Понимаешь, мне по вечерам хочется прижать тебя к себе и не отпускать, а заниматься любовью нет никакого желания. А ты молчишь. Если тебе нужно, стоит только сказать.

— Дурак! — услышал он в ответ.

— Может быть, — согласился Алексей. — Годы не делают человека умнее, только добавляют ему опыта. А если заниматься все время одним делом, то и опыта много не будет. Ну станешь асом в своем деле и будешь верно оценивать людей с первого взгляда, но и только. Тебя я должен знать, как облупленную, ну и что? Иной раз и общаться не нужно, и так знаю, что ты думаешь и скажешь в следующую минуту, а иногда невинная шутка вызывает такой вот эффект. Если я постарел душой, наверное, это коснулось и тебя. Раньше ты никогда на подобное не обиделась бы, и не почувствовала бы себя ущемленной. Подошла бы и разорвала на мне трусы!

— Считай, что я их на тебе разорвала! — сказала Лида. — И что дальше?

— Известно что, — ответил Алексей, подхватил ее на руки и унес в спальню.

Вышли они из нее минут за десять до прихода Лены, которая в это время занималась ужином. До окончания готовки опять сели на диван.

— Знаешь, мы, наверное, не будем воевать с Китаем, — сказал Алексей. — Они решили, что Индия предпочтительней стылой тундры или промороженной Сибири. И индийцы, как противники, будут послабее. Хотя за последние тридцать лет они многого добились. Продовольствия, кстати, много набрали. У них же раз в несколько лет все заливает водой, поэтому скупают продовольствие и делают запасы, благо средства имеются. А тут еще три года подряд были свои очень неплохие урожаи. При их численности все равно, конечно, не хватит, но если им китайцы эту численность сильно сократят…

— Атомное оружие? — спросила Лида.

— Конечно. У индийцев много городов с очень большой численностью населения, а защиты вроде нашей и у американцев не было. Они, как противники, примерно равноценные, поэтому, если сцепятся, потери с обеих сторон будут огромные.

— Неужели они этого не понимают? Я имею в виду китайцев.

— Понимают, но у них просто нет другого выхода. Или внутренняя свара, или война с внешним врагом. Ну и, наверное, подготовили какие‑то сюрпризы. А города им все равно покидать, там сейчас из‑за кислотных дождей жить тяжело. Всех при этом выводить не будут: и некуда, и все равно лишние люди. А индийцы теряют больше, хотя бы потому что у них основные запасы продовольствия хранятся в городах.

— А нам эта война выгодна, — сказала Лида. — Ведь так?

— Нам выгодно, что не нам драться, — вздохнул Алексей. — В уничтожении индийцев никакой выгоды нет. Нам они ничем не мешали, наоборот. Понимаешь, мы ведь все равно не подгребем под себя весь мир, да никто и не ставит такой цели. Будем основной силой нашего мира, но не единственной. Освоим Европу, оставив кусочек немцам, и займем часть Штатов. Потом, может быть, будут какие‑то территории в Азии. После катастрофы останется слишком мало людей. Во всем мире их будет не больше, чем у нас, причем разбросанных небольшими группами. И все они потянутся к нам, потому что за двадцать лет одичать не успеют, а современное производство всего необходимого малой группой людей не создашь. Даже такой стране, как наша, была выгодна кооперация. Поэтому я считаю выгодным помогать другим. Не всем и без большого ущерба для себя, но помогать. Выживут и будут помнить.

— Будут ли?

— Кубинцы с бразильцами запомнят, и японцы тоже, а вот у большинства поляков это будет только лишним поводом для неприязни. Поэтому мы им помогать и не станем, разве что кое–кого пустим к себе, когда у них закончатся припасы. Сейчас Грабинский удавится, но к нам не обратится. Он знает о том, что я ему скажу.

— Что, неужели совсем не поможешь? Не верю!

— Помогу я им, помогу, но не в ущерб себе и на моих условиях. И еще заставлю отработать. Это будет только справедливо. А после оттепели им придется смотреть нам в рот, любят там они нас или нет. Это еще если хоть кто‑нибудь уцелеет. Отношение между людьми — это одно, а между государствами — совсем другое, а я должен в первую очередь заботиться об интересах своей страны и своего народа. И никто не сможет меня упрекнуть. Ресурсы у нас не безграничные, и жаждущих помощи гораздо больше, чем мы ее можем оказать. Так что выбирать, кому оказывать помощь, а кому отказать — это наше право. Хотя по–человечески мне жалко их всех, даже поляков. Люди не заслужили такой судьбы, тем более если это дети.

— А что у нас на границах с Европой?

— Пока подходят всего несколько сотен человек в день. Считай, никого нет. Но скоро должны появиться те, кого выгнали сами европейцы, а потом те американцы, которым не нашлось места на уходящих в Австралию кораблях. А по данным «Паутины» англичане уже начали отправлять караваны судов. Флот у них большой, но им наверняка, помимо пассажиров, нужно еще везти провиант. Одним рейсом не обойдутся, а море скоро застынет. Сейчас они вовсю используют авиацию, но все равно вряд ли вывезут даже треть своего населения, кому в таких условиях нужны американцы! Кстати, к Англии подошел один из их флотов, судя по всему — шестой. И где‑то еще должен болтаться седьмой, остальные они расформировали. Наш информатор сообщает, что на него грузят кое–какую боевую технику и американских солдат. И все ракетоносцы там, а значит, их придется отпустить. Наши моряки захватили в порту Нью–Лондон четыре уже прошедшие ремонт атомные подлодки и одну, на которой он еще только начат. На базе спаслось несколько человек. В основном это технический персонал. Они нам ее сдали в обмен на спасение. Сейчас помогают нашим ребятам осваивать американские подлодки и грузить в контейнеровоз все ядерное оружие, которое было в арсенале базы. А там его много, причем и тактическое, и стратегического назначения. Оставлять такое нельзя, поэтому все вывезем к себе и разберем где‑нибудь в безопасном месте. Химию тоже надо забрать, ее уничтожить еще проще. Там, помимо подлодок, пришвартована пара эсминцев, но их пока придется оставить. На все просто не хватит рук. Проследят, чтобы кубинцы отогнали к нам последние из отобранных кораблей, и пойдут в Севастополь. Пару бортов ненадолго задержим, чтобы забрать дипломатов. Сделают, и тоже домой. Нужно заканчивать с плаваньем. Холодно, темно, а теперь еще начинаются шторма, и все чаще встречаются льдины и даже айсберги. Возможно, из‑за вулкана сполз в океан ледник в Антарктиде, вряд ли все это успело замерзнуть само.

— Что, сильно болит? — спросила Ольга.

Она только что вернулась из школы, бросила в прихожей свой рюкзачок и первым делом пошла в комнату брата. Он сидел на кровати и пил чай из чашки, держа ее здоровой рукой. Увидев сестру, поставил чашку на столик и мотнул головой в сторону двери.

— По–моему, она опять плачет. Пойди успокой. Да нормально все, скоро буду бегать, по крайней мере на одной ноге. Но и вторая когда‑нибудь заживет.

Ольга послушно пошла в комнату Джейн и еще на полпути к ней услышала тихие всхлипывания. Вот как их мог услышать брат, и почему он всегда чувствовал, когда она ревет? Неужели он влюбился в ее американскую двойняшку? Девушка подошла к новой сестре и обняла ее за плечи.

— Не надо плакать, — сказала она по–английски. — Сейчас повсюду горе, а ты спаслась. Нужно радоваться, а не разводить сырость.

Английский она знала хорошо, лишь иногда немного задумывалась, вспоминая нужное слово. Сестра пока могла говорить на русском только на самые простые темы, но она быстро училась.

— У меня, как и у вас, не было родителей, — сказала Джейн. — Только дядя и его семья. Но он был замечательный. Я ведь совсем не помню родителей, а его, когда была маленькой, вообще называла отцом. Он и не возражал, возражала тетя. А теперь они все погибли. Почему? За что нас покарал бог?

— А ты верующая? — спросила Ольга. — Крестик я у тебя на шее видела.

— Не знаю, — шмыгнула носом Джейн. — Наверное. Крестили, но в церковь я не хожу. У нас в нее и старшие не часто ходят. Может быть, из‑за этого? А ты не веришь?

— В те сказки, которые написаны в священных книгах точно не верю, — задумалась Ольга. — И вообще раньше ни во что такое не верила. Я ведь комсомолка! А теперь думаю, что, может быть, что‑то и есть. Ты же знаешь о нашем главе?

— О Вечном? У нас о нем много всего писали. О нем и о его жене. Только их чаще связывали не с богом, а с дьяволом.

— А что у вас о нас вообще говорили хорошего? Много можешь вспомнить? Вот ты уже месяц знакома с моим братом, можешь сказать, что в нем плохого?

— Вы хорошие люди! — вытирая лицо платком, ответила Джейн. — Но и у нас таких много. И если к вам не все относились хорошо, то виновато правительство и те, кто заправляли пропагандой.

— А нам намного легче, что не виноват народ, если он нас считает злом и производит горы оружия? — возразила Ольга. — Ладно, не будем об этом. Я тебе начала говорить о Самохиных. Так вот, у нас мало кто сомневается, что он знал об этом извержении и как‑то сумел убедить правительство. Мы ведь очень долго готовились к катастрофе, и он руководил подготовкой.

— Мы тоже знали, что когда‑нибудь он может бабахнуть, — сказала Джейн. — Кое‑кто из ученых даже считали, что это может случиться лет через тридцать–сорок. Вот уже несколько лет, как лава перестала подниматься. Но я не слышала, чтобы хоть кто‑то готовился. И как мы к такому могли подготовиться?

— Если бы знали точно, то подготовились бы! — возразила Ольга. — Выход бы нашелся, особенно у Соединенных Штатов. А на основании чьих‑то предположений и у нас никто не стал бы десятки лет что‑то строить и запасать продовольствие. Ты просто не представляешь, сколько всего было построено!

— Хочешь сказать, что они знали?

— Я тебе об этом уже пять минут говорю. Они знали и сто лет готовились! И готовили страну. И все это время оставались молодыми. Никто не верит в то, что это не связано. А недавно по рукам пошла гулять одна запись. У нас построен огромный зверинец, чтобы сохранить зверей, птиц и других. Погибнут же не только люди, но и часть растительности и большинство животных. У нас этот зверинец зовут ковчегом. Так вот недавно его посетили Самохины. Они пошли в отделение к самым крупным животным, а директор перед этим вывел оттуда весь персонал. Так вот, к ним там половина хищников ластилась, а обезьяны отдавали своих детенышей. И это все дикие животные, прирученных там нет!

— А как же тогда узнали, если директор всех разогнал? Сам растрепал?

— Нет, — засмеялась Ольга. — Кто‑то спер записи регистраторов и потом размножил. У нас дома компы не у всех, но их куча в салонах. Так люди туда специально бегают смотреть.

— И ты тоже видела?

— Только запись с волками. Там сначала волчата сбежались к Лидии Владимировне, а потом подошли взрослые, и их вожак подставил Алексею Николаевичу почесать свою башку. Ну он и почесал, а волк ему потом облизал руки. А пасть у него, знаешь, какая? А директор стоял рядом весь белый и хватался за сердце. Скажи, может такое делать простой человек?

— Почему же он ничего не сказал нам?

— А ты немного подумай сама. У нас писали, что мы пять раз предлагали вам кардинально сократить вооружения, подписать договор о ненападении и убрать все препятствия в торговле и каждый раз получали отказ! Не мы окружили ваши Штаты военными базами, а вот ваши на наших границах были повсюду. Не мы вас сделали врагами, вы этого добились сами! Вчера, когда к Сергею приходил Олег с еще одним парнем из их группы, они как раз об этом спорили. Мне было интересно, и я немного подслушала. Так вот, они сошлись на том, что если бы вы все узнали заранее, то стали бы спасаться за счет нас.

— О чем ты говоришь? — не поняла Джейн. — О продовольствии?

— Вас было четыреста миллионов, — начала объяснять Ольга. — Как ты думаешь, где можно поселить такую прорву народа? И не просто поселить, но еще обеспечить всем необходимым? Европа перенаселена, и свободных ресурсов в ней нет. Европейцам самим всего не хватает. И везде примерно то же самое, кроме Австралии и Канады. Но в Австралии нормально всех не устроишь, а Канада сама сильно пострадала от вашего извержения. И кто остается? Только мы. И свободной территории навалом, и ресурсов. А если очистить от населения, то больше вообще ничего не нужно делать — живи на всем готовом!

— А вы бы не поделились? — спросила Джейн. — Ведь все равно не используется!

— У тебя есть большая, просторная комната и лишний диван, — сказала ей Ольга. — А у соседа сгорела квартира. Пустишь ты его к себе жить, да не на время, а насовсем? И, прежде чем ответить, учти, что этот сосед тебе всю свою жизнь делал гадости и тебя саму ни в грош не ценит и считаться с твоими интересами не будет. Немцев из ГДР мы бы точно к себе пустили, может быть, даже японцев, если бы их острова начали тонуть, но не ваш народ. И брат говорил, что ваша враждебность это даже не основное. У нас слишком разное мировоззрение. Быть добрыми соседями мы бы могли, но в одной квартире не ужились бы. Подобное вообще трудно, поэтому мы больше спасаем детей. Не только из‑за того, что их жальче, их проще сделать своими. Но и американцев будем принимать. Нам говорили, что это будет уже скоро.