— Ну что, что-нибудь получается? — спросил Алексей, которому надоело позировать.

— Уже устал? — спросила жена. — Можешь отдохнуть, но ко мне пока не заглядывай. Слышишь, приехали машины? Это, наверное, гости. Не хочешь посмотреть в окно? Отсюда должно быть видно, а они тебя, если не высовываться, не заметят.

— Что на них смотреть! — ответил он. — Их всех быстрее нужно убирать. Хорошо, что Сталин мне поверил, и не пришлось врать. Был заговор или его не было, но я все равно постарался бы подвести его к этой мысли.

— Давай больше не будем о них говорить? — попросила Лида. — В самом деле, сколько можно? Мне того, что я прочитала в книгах и услышала от тебя, через край! Я как представлю всю эту огромную пирамиду полуграмотных партийных чиновников, озабоченных только личным благополучием и готовых из-за него лить кровь…

— Да бог с тобой, малыш! Откуда ты это взяла? Если бы все было так, как ты сказала, проще было бы пойти и повеситься! Какие тогда, к черту, реформы! В партии, чтобы ты знала, очень много порядочных людей, в том числе и на руководящих должностях. Конечно, они не ангелы, но и не дерьмо. Дерьмо по известному правилу всплывает на самый верх. Я не знаю, сколько сейчас членов в ЦК, но вряд ли больше сотни. И основная борьба после ликвидации верхушки разгорится там! Если удастся взять под контроль ЦК, никто из остальных не пикнет! Можно заблокировать созыв съезда и постепенно разбираться со всеми секретарями обкомов и крайкомов, часть из которых заседает в том же Центральном Комитете.

— Все, я неправа и молчу. Тебе видней, но давай на этом закончим. Ты вроде завтра должен был поехать в министерство?

— Поеду, если Старостин ничего не переиграет.

— Меня твоя поездка немного волнует. Министр, он что за человек?

— Абакумов? Мы о нем кое-что проходили в училище. Во время войны он возглавлял «СМЕРШ». Как бы тебе проще объяснить… Ну это вроде контрразведки. В министерстве государственной безопасности практиковал пытки, а потом его арестовали самого, но сколько ни допрашивали, никакого признания не выбили. Это все, что о нем вспоминается.

— И о чем, как думаешь, будет разговор?

— А тут и думать нечего, ясно, что он попытается выяснить, кто я такой и откуда взялся. И я его могу понять. Даже то, что приказ о моем назначении отдал Сталин, ему мало поможет, если с вождем по моей вине что-нибудь случиться. Тут есть еще одна тонкость: приказ был передан через Старостина и продублирован лично Сталиным по телефону. Ни одной бумаги не осталось, все было только на словах. И формально он мог не подчиниться.

— Что будешь отвечать?

— Я хочу попросить Сталина написать ему записку и датировать ее двумя днями раньше. Пусть продублирует свою просьбу и как-нибудь обоснует свой запрет на мою болтовню. Ему это сделать нетрудно, а у министра появляется соломка, подстелить под задницу. Он и на меня в этом случае сильно давить не станет. Мало ли какие были резоны у Сталина. Если эти нахлебники долго не задержатся, сегодня же скажу Старостину.

«Нахлебники» уехали в девять вечера. Самохины поужинали и сидели на веранде, не включая света, который от ворот легко было заметить даже со шторами, когда послышались голоса, смех и шум моторов нескольких машин.

— Пойдешь? — спросила Лида. — Не поздно?

— Для него это не время, — ответил Алексей, поднимаясь с кресла. — А вот Старостин может уйти. Уже уехали, так что можешь включать свет.

Он вышел из гостиной и спустился по лестнице в коридор.

— А я к тебе, — сказал ему вышедший в коридор Старостин. — Он тебя хочет видеть.

— Это кстати, — сказал Алексей. — А то я уже хотел по одному вопросу обратиться к вам. Теперь скажу сам. Кто дежурит?

— Григорий Пушкарев. Вы с ним не встречались, так что я тебя провожу. Пойдем, хозяин не в кабинете, а в рабочей комнате.

Пушкарев — высокий, широкоплечий парень — дежурил в прихожей.

— Никуда не вышел? — спросил Старостин о Сталине. — Тогда заходим.

Сталин сидел за столом и что-то писал.

— Присядьте, — кивнул он на стулья. — Сейчас закончу.

Дописав, он сложил лист бумаги вдвое и вложил его в конверт.

— Оформи и отправь Поскребышеву, — сказал он Старостину, положив конверт на стол. — Теперь с тобой. Просьбы ко мне есть?

— Есть, Иосиф Виссарионович, — ответил Алексей. — Мы с Михаилом Гавриловичем хотим завтра посетить Абакумова. Его заинтересовал такой мутный тип, как я. Мало того, что я оказался в опасной близости от вас, так его еще просят присвоить мне звание старшего офицера ГБ. Я и подумал, что неплохо было бы успокоить его вашей запиской. Все-таки хоть какой-то документ. Телефонный звонок к делу не подошьешь. Заодно бы там приписать, что вы запрещаете мне о себе распространяться. Наверняка ведь он попытался навести обо мне справки, получил в результате дырку от бублика и будет теперь пытаться на меня давить. И о моей жене он уже знает и гадает, с чего это ей такая честь.

— Что-то уже придумал? — спросил Сталин.

— Лида хороший художник. Она нарисовала мать еще девчонкой. Вот фотография портрета.

— Работа мастера, — оценил Сталин, возвращая фото. — Что, хочет нарисовать меня?

— Я знаю, что вы не любите позировать, — сказал Алексей. — Но это не потребует много времени. Она лишь сделает эскизы, а потом будет работать по ним. И это не к спеху, сейчас она взялась за мой портрет. Нужно вспомнить технику и потренироваться. А для Абакумова хоть хилое, но объяснение.

— Это не объяснение, а так… — Сталин недовольно нахмурился, достал и раскурил трубку. — О вас скоро многие узнают, поэтому нужно будет придумать что-нибудь получше. А пока пусть будет портрет. И вот еще что. Твое устройство для чтения пленок не слишком удобно, да и глаза от него устают. Мне сделают все книги, а тебе нужно будет написать свои объяснения, не дожидаясь, пока у меня появятся вопросы. Я эти книги не один буду читать. Задача ясна? Тогда и вы ко мне не будете так привязаны. Завтра к вечеру ко мне должен будет подъехать один человек. Я вас хочу познакомить. А с Абакумовым будь осторожен. Когда оформят все документы?

— Завтра заберем форму, а послезавтра — документы, — ответил Старостин. — Это если ничего не помешает. Послезавтра же включим в работу. Думаю пока с его помощью потренировать ребят.

— Сможешь совмещать с записями? — спросил Сталин. — Ну раз сможешь, потренируй охрану. У вас все? Тогда я вас не держу.

— У руководства работа начинается в девять тридцать, — сказал Старостин, когда они вышли в прихожую. — Утром у Абакумова совещание, потом он с час работает в своем кабинете, а вот, когда закончит, мы и подойдем. Ехать здесь всего ничего, поэтому будь готов к одиннадцати. Шофера брать не будем, поведу сам. Заодно и поговорим.

— Сказал? — спросила жена, когда он вошел в гостиную.

— Сказал. Записку он напишет. Я ему предложил объяснить твое пребывание на его даче рисованием портрета, так он на меня посмотрел, как на дурачка. Сказал, что придумает потом что-нибудь более жизненное. Плохо, что я по этому времени почти ничего не знаю. И не узнаю, если постоянно буду сидеть на этой даче. Насколько все было бы проще, если бы нас перенесли лет на двадцать позже.

— Толку об этом сокрушаться! Ты ему фотографию показывал? Тогда возвращай обратно. Когда едете?

— В одиннадцать нужно быть готовым.

— Значит, будешь. Позавтракаем, я тебе поглажу брюки, и поедешь. Паспорт сразу сейчас положу в пиджак. Когда завтра поедем за одеждой?

— Не терпится натянуть брюки и посмотреть, как на тебя сделает стойку мужская часть населения дачи? Вынужден огорчить: ты завтра никуда не поедешь. Мы будем возвращаться из министерства и все заберем. Это классное ателье: они там шьют без примерок, и никто не жалуется.

На следующий день Старостин подошел чуть раньше.

— Броский костюм, — сказал он, осмотрев Алексея. — Ну да ладно. Раз уже готов, выедем чуть раньше. Заскочим в Кремль кое-что отдать, а потом поедем в министерство.

— И меня туда пустят только по паспорту? — удивился Алексей.

— Конечно, нет. Постоишь на площади, а я обернусь за пять минут. Пошли к машине.

Машиной оказался уже старый ЗИС- 101.

— Что, удивлен? — усмехнулся Старостин. — Это у нас разъездная машина для поездок вроде нашей. Хозяин и «девятка» ездят на бронированных сто пятнадцатых. В гараже их пять штук. «Девятка» — это у нас выездная группа охраны.

— А почему вы его зовете Хозяином? — спросил Алексей, садясь на переднее сидение рядом с подполковником. — Он об этом знает?

— Это для посторонних. Между собой наши ребята зовут его Дедом. Тебе тоже не возбраняется, когда станешь для них своим.

Старостин завел мотор и после проверки выехал за ворота.

— Хочу с тобой поговорить, — сказал он Алексею. — К тебе теперь многие будут присматриваться, а кое-кто попробует сблизиться. В глазах всех ты новый любимчик Сталина. Вынырнул неизвестно откуда, был обласкан и приближен, даже поселен на даче вместе с женой в комнаты для почетных гостей. Ты знаешь, что там жили Мао Дзэдун, Броз Тито и Черчилль? А теперь живете вы. Почти наверняка об этом знают уже и Абакумов, и Берия. У них здесь есть свои люди. Не из телохранителей или «девятки», а их тех, кто сидит на воротах и патрулирует территорию. Буду удивлен, если никто не стучит Маленкову. Про твои геройства в комнате отдыха тоже доложат. Я думаю, что Берия не утерпит и примчится на вас посмотреть.

— Как вы к нему относитесь?

— Нормально я к нему отношусь. И он к нашим парням относится так же. Частенько заходит поиграть в бильярд или сыграть в козла. Что смотришь, не веришь? Ну и зря. Он у нас за проигрыш даже под стол лазил. И знаешь, давай на «ты». А то я тебе тыкаю, а ты мне в ответ показываешь свое воспитание. И по возрасту, и по званию мы не слишком сильно разнимся.

— Ты просто держал дистанцию, поэтому и такое обращение.

— Ладно, с этим закончили. Держи свою бумагу для Абакумова. Сталин ее вчера написал. Думаю, она его удовлетворит. Если со Сталиным из-за тебя что-то случится, погоны он потеряет в любом случае, но может сохранить голову. Войди в его положение и не обижайся, проверять тебя будут в любом случае. И на Власика будут давить, чтобы он тебя держал подальше от Сталина. Николай в данном случае ничего не решает, но Абакумов и здесь прикроется. Он принял меры, а если начальник Главного управления охраны должным образом не отреагировал, его и наказывайте. Так, теперь я остановлю, а ты выйдешь и немного подождешь. Мне только нужно передать пакет Поскребышеву, а он предупрежден и ждет, так что я обернусь быстро.

Через пятнадцать минут Старостин вернулся, забрал Алексея и погнал машину на Лубянку. Приехали они очень вовремя. Пропуск на Самохина был готов, поэтому быстро прошли проверку и поднялись на третий этаж. По коридору, засланному красной ковровой дорожкой, дошли до приемной министра. Абакумов был у себя и сразу же их принял.

— Здравствуйте, Виктор Семёнович, — поздоровался Алексей. — Я еще пока не в штатах, да и в цивильном, поэтому не буду щелкать каблуками.

— Здравствуй, — отозвался министр, с нескрываемым любопытством осматривая Самохина. — Не обижаешься, что на «ты»? Ну и прекрасно. Ты еще не в штатах, а у меня из-за тебя уже прибавилось седых волос. Отказывать Иосифу Виссарионовичу в его просьбе я не могу, а выполнять ее не имею права! Извини, но ты очень подозрительная личность. У вас с женой ни документов, ни биографии. Вы, случайно, не с неба свалились? И такому человеку я должен присвоить звание майора и ввести в охрану Сталина!

— Я все понимаю, товарищ генерал-лейтенант, но ничем не могу помочь, — сказал Алексей. — Мне просто запрещено говорить о своей семье. Прошу вас взять эту бумагу и ознакомиться.

— Ладно, к этому разговору мы еще вернемся, — сказал Абакумов, прочитав записку Сталина.

Он хорошо собой владел, но Алексей все-таки заметил мелькнувшее на его лице удовлетворение. Они еще перебросились несколькими фразами, и Абакумов их отпустил.

— Завтра придется сюда приехать в отдел кадров, — сказал Алексею Самохин. — А сейчас едем за одеждой.

До ателье от министерства оказалось недалеко, а одежда была готова и оплачена, поэтому много времени не потратили.

— Вообще-то, тебе форма идет, — сказала жена, после того как он по ее просьбе надел на себя один комплект обмундирования. — Но я на эти галифе не могу смотреть без улыбки, хотя пошито качественно. Давай теперь я примерю.

— Начни с офицерской формы, — попросил он. — Ты там, кажется, что-то меняла?

— Просто попросила больше приталить, и не делать такую широкую юбку. Постой здесь, а я переоденусь в спальне.

Она вышла в спальню и отсутствовала минут десять.

— Я только что хотел тебя выругать, — признался Алексей, когда она зашла в гостиную и крутанулась на месте, показывая себя со всех сторон. — Из-за того, что слишком долго одеваешься. Но сейчас не поворачивается язык. Я слышал, что для многих женщин мужчина в военной форме выглядит привлекательней. Так вот, хочу сказать, что эта форма и тебе добавила прелести. Так и хочется ее с тебя…

— Тогда в ней на обед и пойду! — решила Лида. — Заодно посмотрю, один ты такой, падкий на девчонок в форме, или это у вас общий бзик. Эх, жаль в тапочках совсем не тот вид, а надевать туфли на моих каблуках — это будет перебор. И пойдем быстрей, а то уже три часа, и я проголодалась. Костюм потом померю.

Увидевший их Пушкарев на мгновение замер, а потом показал Самохину поднятый вверх большой палец.

— Ты ему понравилась, — сказал Алексей.

— Грише? Да, я заметила. Пошли быстрее, все равно мужчин больше не будет.

Она ошиблась: когда они уже поели, отнесли на кухню подносы с грязной посудой и возвращались к себе, из кабинета в коридор вышел Сталин.

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! — поздоровалась Лида.

— Здравствуй, — ответил он. — Постой на месте, посмотрю. Да, так, пожалуй, лучше.

— Ну и что он этим хотел сказать? — спросила жена Алексея, когда Сталин, больше не говоря ни слова, ушел.

— Наверное, понравились твои усовершенствования формы, — предположил он. — Теперь все будут щеголять в такой же, и ты сразу потеряешь половину своей привлекательности.

— Ничего, я вот сейчас надену брючный костюм, в нем привлекательности будет еще побольше!

— Может не надо? Вдруг я не выдержу, а на полный желудок…

— Слушай, Леш, — она остановилась перед лестницей и прижалась к мужу. — Как ты думаешь, может быть, у нас уже может быть ребенок? Ты ведь много успел сделать…

— Что тебе так не терпится стать матерью? — спросил он. — Мы с тобой сейчас в подвешенном состоянии, случиться может все что угодно. Куда спешить?

— Было бы мне лет двадцать, я бы никуда не спешила!

— Ты знаешь, малыш, — задумчиво сказал Алексей. — В последнее время мне кажется, что ты стала выглядеть заметно моложе.

— Ты знаешь, мне тоже! И почему-то это меня не радует, а пугает. И у тебя исчезли морщинки возле глаз.

— Надеюсь, это не зайдет слишком далеко. Помолодеть, конечно, здорово, но если это станет очень заметно… Ладно, что мы застряли на лестнице, пошли в комнаты. Сегодня у меня последний нерабочий день, давай хоть его остаток посвятим друг другу.

На следующий день в министерство опять поехали вдвоем на той же машине. После проверки прошли в кадры, где пришлось расписаться в нескольких журналах, после чего выдали удостоверение и сказали, чтобы зашел к начальнику.

— А Свинелупову от тебя что нужно? — удивился Старостин. — Тоже взыграло любопытство? Так вроде не тот человек. Ладно, давай быстрее, нам еще нужно зайти в финансовый отдел за подъемными.

Худой генерал-майор с невыразительным лицом Алексея не задержал, задал несколько ничего не значащих вопросов и отпустил. Наверное, ему действительно просто было любопытно посмотреть на Самохина. На получение денег ушло всего минут десять, после чего они покинули министерство и направились к своей машине.

— Как приедем, получишь оружие и начинай работать, — сказал Старостин. — Хватит уже бездельничать, а то скоро начнет расти брюхо. Ношение формы необязательно, но я бы тебе все-таки советовал ее носить, по крайней мере, в первое время.

— Иосиф Виссарионович, прибыл Берия, — доложил Старостин.

— Ну и где он? — спросил Сталин. — Ему что, нужно специальное приглашение?

— Он в коридоре столкнулся с Самохиной, — Старостин замялся. — Вы же знаете Лаврентия Павловича, чтобы он просто так прошел мимо красивой женщины… Сейчас пробует ее обхаживать.

— Скажи ему, Михаил, что если через минуту не будет здесь, может сразу же уезжать.

Подполковник вышел из кабинета и подошел к Берии, который задержал Лиду в коридоре и сейчас ее о чем-то расспрашивал.

— Лаврентий Павлович! Товарищ Сталин приказал вам передать, что у него мало времени, поэтому если вы сейчас же не пройдете в его кабинет, он вам его сегодня уделить не сможет.

— Ну мы еще с вами поговорим! — сказал Лиде Берия, бросил недовольный взгляд на Михаила Гавриловича и скрылся в кабинете.

— Зря вы надели эти штаны, — с досадой сказал Старостин Лиде. — Да еще эти туфли. Он бы на вас и так сделал стойку, а теперь вообще так просто не отвяжется. Женщины — это его слабость. Вам он ничего не сделает, а вот Алексею при случае может припомнить. На будущее советую одеваться все-таки не так вызывающе.

В кабинете Сталин, не отвечая на приветствие Берии, несколько минут рассматривал его оценивающим взглядом.

— Я в чем-то виноват? — забеспокоился Берия. — Это из-за этой женщины, да? Михаил доложил? Так ничего не было, просто поговорили. Давно не видел таких красивых женщин, а эта еще очень необычно одета.

— Можешь вокруг нее не увиваться, — ответил Сталин. — Ей, кроме мужа, никого не надо. А он с удовольствием открутит тебе шею. И не помогут ни твое положение, ни охрана. Он тебя и так недолюбливает, не стоит давать ему повод для ненависти.

— И из-за чего у него ко мне неприязнь? — прищурился Берия. — Сам из-за меня пострадал или родные? Это ведь ваш новый майор? Я его знаю?

— Не знаешь, — Сталин достал и раскурил трубку. — И он тебя не знает, просто читал то, что написали другие. Я хотел вас познакомить, а теперь даже и не знаю.

— И что в нем такого ценного, что его обхаживают? Даже на даче поселили!

— Узнаешь. Для начала возьми эту книгу, садись на диван и читай.

— О Никите написали книгу? — удивился Берия, взглянув на фото титульного листа. — Это ведь не печать, а фотографии?

— Пока об этом любителе гопака никто никаких книг не писал, — ответил Сталин. — Ты пропустил самое главное — дату.

— Но, товарищ Сталин, — это же полная чушь, — растерянно сказал Берия. — Я в такое не верю!

— А тебе не надо верить или не верить! Я сказал читать, значит, читай! Начало, включая войну, можешь пропустить. Там есть интересные моменты, но не будем терять время. Захочешь — посмотришь потом. Читай до закладки, закончишь — скажешь. Я тоже пока почитаю.

Берия читал около часа. Дойдя до закладки, он закрыл книгу и поднялся с кресла.

— Дочитал? — спросил Сталин, отрываясь от своей книги. — И как тебе прочитанное? Сядь, разговор будет долгим.

— Откуда это? — охрипшим голосом сказал Берия. — Это принес муж той женщины?

— Он мне, Лаврентий, принес не только это, а вообще историю до конца века. И помимо книг были другие доказательства. Да и книги… Ты ведь знаешь, что я недоверчивый человек и любого, пришедшего ко мне с дикой историей и пачкой отпечатанных листов, отдал бы разбираться тем, кому этим положено заниматься. Но этот поступил умно. Он сначала пришел к Василию и рассказал ему о моей смерти и о его собственной судьбе.

— И он поверил?

— Видимо, был готов к чему-то такому, — ответил Сталин. — И ему тоже дали почитать книгу. А там ведь не только текст, еще и много фотографий. И фотографии можно подделать, но не всегда и не в таком количестве. А в последних книгах на них такое, что даже придумать не хватит фантазии.

— И Василий примчался к вам?

— Сначала позвонил. Хоть в этом его приучили к порядку. Потом приехал, все рассказал и оставил отданную ему часть книги.

— Почему отдали только часть?

— Потому что у них с собой не было фотографий, только это.

Сталин положил на стол устройство чтения и микрофиши.

— Это разрезанные на кусочки кадры фотопленки. Изображения очень маленькие и занимают мало места. А с помощью этого их можно читать. Вот сюда вставляешь, включаешь и читай. Смотри, какое качество фотографий и что на них показано. Сумеешь ты это подделать? А первую книгу он отпечатал уже здесь в фотоателье. Договорился с фотографом, потом его оглушил, связал и выполнил сам всю работу. Деньги, говорит, заплатил, но на всю книгу не хватило бумаги. Я начал читать и не нашел ничего такого, что не могло бы произойти. И еще эти фотографии. Естественно, я захотел дочитать до конца, поэтому позвонил сыну и сказал, что этот пришелец из будущего может меня навестить. Он и навестил, а заодно показал работу устройства связи. Размером и формой напоминает обычные часы, а позволяет не только переговариваться, но и видеть собеседника. И изображение цветное и объемное. Он, кстати, помимо истории принес еще научные книги.

— А для чего он пришел сюда, рискуя собой и женой? Не для того же, чтобы поселиться на вашей даче и стать майором нашего МГБ? Какая цель?

— Во-первых, его никто не спрашивал. Люди и в будущем не умели такого делать. И, во-вторых, Советский Союз развалится, а он бы хотел это предотвратить. Он думает, что этого же хочет тот, кто их сюда послал.

— И кто же это может быть?

— Он не знает, а для нас с тобой это не слишком важно. Давай поговорим о моей смерти. Лаврентий, скажи откровенно, ты бы мог меня убить?

— Да вы что! — вскочил Берия. — Я всем в своей жизни обязан вам!

— Сядь и не дергайся! — приказал Сталин. — И не нужно мне врать! Сейчас ты мне не враг и вреда не желаешь. А что там будет в пятьдесят третьем году, никто сказать не может. О моей смерти в этой книге почти ничего нет. Но мой гость читал и другие, где об этом написано много всего. Причем точно известно только то, что меня отравили, и в этом замешан Хрущев. Под подозрение попали еще Маленков, Булганин и ты.

— Да я…

— Помолчи, я сказал! Я не могу полностью исключить того, что и ты принимал в этом участие, но, скорее всего, тебя просто подставили. Потом, чтобы не копался в этом деле, повысили и дали МГБ. Чем все для тебя закончилось, ты читал. После всего, что я узнал, долго думал, прежде чем тебя позвать. Я прочитал все книги, а сейчас просто перечитываю их по второму разу. И знаешь, читая, я понимаю, что после правления Хрущева все действительно должно прийти к развалу. Наше будущее можно поменять, и мы его поменяем. Хрущева нужно убрать в первую очередь. Насчет Маленкова я еще до конца не решил. А Булганина мы просто заменим надежным человеком. В том, что нужно будет сделать, необходима поддержка армии. А главную ставку я решил сделать на тебя. Даже если я не допущу своей смерти в пятьдесят третьем, долго оставаться у руля не получится. Силы потихоньку уходят, и никаким врачам это не остановить. Пока смогу, я тебе помогу, а потом уже будешь работать сам. Слушай внимательно. К ликвидации Хрущева, да и Маленкова, если до этого дойдет, привлекать министерство нельзя. У меня есть свои люди, но их мало, и я не хочу их использовать. Что можешь посоветовать?

— Через Абакумова действовать нельзя, — задумался Берия. — А вот Судоплатова я бы привлек. И его можно использовать, ни во что особенно не посвящая. Спецов у него много, причем таких, для которых это будет нетрудно сделать. Они не обсуждают приказы и будут молчать. Давайте я это возьму на себя. Как думаете, лучше все сделать тихо, или наоборот нашуметь и использовать его смерть в своих интересах? Можно было бы, кстати, под этот шум снять Абакумова и отдать министерство мне. Так было бы гораздо легче работать.

— Об этом еще подумаем, — оборвал его Сталин. — Ты слушай дальше. Давно назрела необходимость провести чистку верхушки партии. Слишком много в ней тех, кто не хочет и не умеет работать и не дают этого делать другим. Ты знаешь, что они и мне не дали провести реформы десять лет назад. И свою опору Никита нашел в них. Я написал Поскребышеву, чтобы собрал компромат на членов ЦК, особенно на тех, с кем дружен Хрущев. Он по моему распоряжению давно кое за кем присматривает. Я думаю арестовать тех, кто замаран, а остальных поставить перед фактом. Заодно выступлю с обращением к народу с просьбой о поддержке. Тогда уцелевшие члены ЦК будут сидеть тихо. Объявим, что со временем проведем внеочередной съезд партии, а сами развернем чистку секретарей обкомов и крайкомов. Всех тех, кто залит кровью, нужно убрать, причем сначала судить и все освещать в печати. Народ это должен поддержать. И нужно передавать власть партии советским органам. Не всю, но большую часть. Тридцать первого августа должен умереть Жданов. Что вскинулся? Меня это по сердцу резануло. Один из единомышленников, можно сказать, друг. Я позвонил и узнал, что у него неважно с сердцем. Он и ко мне из-за этого в последнее время не заезжает, видимся только в Кремле. И в августе он собрался в санаторий. Все, как в книге. После его смерти начнут разбираться с врачами, большинство которых были евреями. Написано, что всех уцелевших потом реабилитировал Никита. Надо будет проследить за этим делом и разобраться. Но меня в связи с его смертью сейчас интересуют не эти евреи с врачебными дипломами, а большая группа партийных и хозяйственных работников, которых расстреляли по делу, развязанному Маленковым и Хрущевым. Это Кузнецов, Вознесенский, Родионов и многие другие. Само дело высосано из пальца, но в результате погибли очень ценные работники. Я на них рассчитывал и непонятно, почему не вмешался. Написано только, что Хрущев с Маленковым подсунули мне сфабрикованные доказательства их вины. Их осудила ночью партийная комиссия и через час всех расстреляли, так что, может быть, я просто не успел. Тебе они пригодятся. Эту книгу потом хорошо изучи. Почти все, с кем после моей смерти расправился Никита, оказались очень ценными работниками, например, Пономаренко. И неплохо бы тебе поближе сойтись с Алексеем. О его жене сразу забудь, и вообще, пора тебе менять свою жизнь. За первыми лицами следит слишком много глаз, а всем рты не заткнешь.

— Если ваш Алексей меня невзлюбил…

— Я с ним поговорю, — пообещал Сталин. — Он тебя совсем не знает, а судит только на основании публикаций. Если увидит, что ты работаешь на благо страны, и отношение будет совсем другое. Он слишком много знает и может быть очень полезным.

— А кто он вообще? — спросил Берия.

— Управление разведки Генерального штаба. Он был капитаном в каких-то отрядах специального назначения. Слышал уже, наверное, как он разбрасывал орлов Власика?

— Передали, — кивнул Берия.

— Я его хочу засадить за описание непонятных слов, которых много в книгах. А попутно пусть тренирует охрану.

— А его жена кто? Да я не в том смысле, мне просто интересно!

— Окончила Университет и пару лет работала директором завода. Но, вообще-то, она хороший художник. Меня хочет нарисовать. Ладно, сходи в охрану и передай Алексею, чтобы зашел ко мне, а сам начинай заниматься Никитой. Только действуй осторожно. Может быть, не будешь обращаться к Судоплатову, а обойдешься своими людьми?

— Я буду осторожен, товарищ Сталин, — пообещал Берия. — Судоплатов умный человек и знает, что Абакумов вечно на своем посту сидеть не будет. А в этом министерстве часто при чистках замы идут довеском к руководству. А я все еще ваш человек. Поэтому я попробую подключить его, а если не получится, буду действовать сам. Пойду я в охрану, сегодня уже не увидимся. Постараюсь заехать завтра, почитать эту книгу.

Через пятнадцать минут после его ухода постучался Рыбин и доложил, что прибыл Самохин.

— Вызывали? — спросил Алексей, заходя в кабинет.

— Видел Лаврентия? — спросил Сталин. — А теперь садись, поговорим. Как ты себе представляешь чистку партийных рядов? Убрали Хрущева с Маленковым или Берию, и все партийное руководство разом поумнело, перестало зубами держаться за власть и лить кровь? Ты их просто не знаешь, а я знаю. Знаешь, кто делает революции? Большинство — это неудачники, у которых не хватило ума или способностей устроиться в жизни. Поэтому, вместо того чтобы менять себя, они пытаются изменить окружающий мир. А меньшинство, к которому отношусь и я, думает уже не только о себе, но и о других. Нельзя изменить мир к лучшему, думая только о себе. Вот ты взъелся на Лаврентия из-за того, что кто-то вылил на него ведро помоев. Но это книжный Лаврентий, настоящего ты не знаешь. А он у нас очень способный человек, не заваливший пока ни одного поручения. Одна слабость — бабы. Но идеальные люди встречаются редко, а во власти их нет вообще. Для чистки партийных рядов это идеальная кандидатура. И я не верю, что он принимал участие в покушении. Копаться в этом не стал, потому что меня уже все равно не вернуть, а своя шкура одна и другой не будет. Ну и кость ему бросили, чтобы успокоить. И все еще только должно произойти, но не произойдет, если мы это переиграем. У нас есть много молодых и способных, но им еще рано брать власть, они ее просто не удержат. А Лаврентий сможет удержать и не дать на расправу этих молодых и способных.

— Мало он их сам репрессировал? — недовольно буркнул Алексей.

— Немало, — согласился Сталин. — Но гораздо меньше, чем другие. И у него были связаны руки. Я сам часто вынужден был делать не то что хотелось, а то что позволяли. Все не мог делать даже император. И потом, ты судишь с позиции своего времени. Сунуть бы тебя в те годы! Ты знаешь, что половина высланных и расстрелянных этого заслуживала? А почти все остальные проходили по обкомовским спискам? И не подписывать их в то время я не мог. Мне бы тогда много чего припомнили, хотя бы то, что уравнял в избирательных правах рабочих и колхозников или альтернативные выборы, которые так и не состоялись. Уклонение от ленинской линии партии и ревизионизм! Какие еще могут быть альтернативные кандидаты, когда есть секретарь обкома? Ну проявил бы я тогда принципиальность, думаешь, было бы лучше? Меня бы убрали, а эти списки визировал бы кто-нибудь другой. Причем не только тогда, но и сейчас! Петр Первый лил людскую кровь, как водицу, причем и боярскую, и простонародья. Думаешь, это ему доставляло удовольствие? А не делал бы он это, и где бы сейчас мы жили? В какой-нибудь Германии, Англии или даже Голландии. Не было бы ни СССР, ни Российской Империи! Я мог бы тебя не убеждать, а просто приказать, но хочется, чтобы ты помогал Лаврентию делать дело от всей души, а не по приказу. Если кто и сможет удержать в узде партию, сохранить государство и сделать его сильным и богатым, то это он. Есть и другие, но ему это сделать будет проще. А потом он уйдет, и на его место придут те другие, которых ты имел в виду.