— Позвольте, я вам представлю своих друзей! — сказал Вере Дмитрий Михайлович, подводя ее к четверым мужчинам и двум женщинам, сидевшим на двух стоявших рядом диванах.

Одна из женщин выглядела моложе Веры, а все остальные гости Малевского были его возраста или старше. Квартира находилась в доме дореволюционной постройки, и обставленная массивной мебелью гостиная, в которую они вошли из просторной прихожей, была в два раза больше купленной Василием однушки.

— Начну с дам, — сказал хозяин. — Это Елена Васильевна Кречетова. Она проректор по учебной работе в той организации, куда вас не приняли, кандидат искусствоведения и профессор.

Выглядела Кречетова лет на шестьдесят, но, скорее всего, была старше. Ее приятное лицо молодили коротко стриженные густые волосы. Седину она тщательно закрашивала.

— Здесь все довольно скромно одеты, — сказал глюк, — одна ты вырядилась.

— Я на таких встречах впервые! — огрызнулась Вера, которой самой было неприятно так выделяться из всей компании.

— Это Герман Вячеславович Черемшинский, — продолжил Малевский. — Он у нас народный художник России и профессор.

Черемшинский был единственным из гостей, кто приветливо ей улыбнулся, остальные смотрели на Веру без интереса, кроме молодой женщины, которая не скрывала своей неприязни.

— Кирилл Юрьевич Гришанов, — представил хозяин высокого усатого мужчину. — Он доктор экономических наук и советник нашего министра.

Когда они садились в машину, Вера спросила, почему Дмитрий Михайлович не сказал ей о своей работе в министерстве.

— Откуда вы узнали? — спросил он. — Ах, из Интернета! Понимаете, Вера, когда я вам буду представлять друзей, скажу и об их работе, но я к вам подошел знакомиться из личной симпатии, и называть тогда свою министерскую должность было…

— Ладно, не оправдывайтесь, — сказала она. — Я все поняла.

— Еще один мой коллега, — кивнул Малевский на мужчину лет семидесяти с крупными чертами лица. — Директор департамента кинематографии Вячеслав Федорович Тальков. Он член правления кинематографистов России и член Академии киноискусства. Если захотите где‑нибудь сняться, обращайтесь к нему. А этот молодой человек — заслуженный артист России, один из дирижеров Большого театра Павел Николаевич Клинкин.

«Молодому человеку» было не меньше пятидесяти, но в его черных волосах не было видно ни одного седого волоса. Скорее всего, он их красил.

— Последней представляю эту девушку, — сказал Дмитрий Михайлович. — Я ее сегодня не приглашал, но ей не требуется приглашение. Я думаю, что для вас будет достаточно имени, потому что она пока не наработала каких‑то званий и чинов. Это моя младшая дочь Ольга. Старшая, к сожалению, нас покинула и вместе с мужем уехала жить во Францию. Вам, Вера, представляться не нужно, потому что я уже о вас рассказал.

— На всех произвела впечатление ваша сила воли, — насмешливо сказала Ольга, заставив отца нахмуриться. — Вы ведь голодали месяц?

— Два месяца с небольшим перерывом, — ответила Вера, уже зная, что ей сейчас скажут.

— Вы и сейчас не худая, — сказала Ольга. — Как же нужно было разъесться, чтобы два месяца сбрасывать вес?

— В моем весе виноват университет, в котором преподает Елена Васильевна, — улыбнувшись Кречетовой, сказала Вера. — Не знаю, работали ли вы в нем двадцать лет назад, когда мне подрезали крылья, но в приемной комиссии вас точно не было.

— Вы к нам поступали? — спросила Кречетова. — И на какой факультет?

— На актерский, — ответила она. — Завалили при проверке моих способностей. Я была о них другого мнения, но с комиссией не поспоришь. Много позже мне сказали, что нужно было год поработать, познакомиться с кем‑нибудь из ваших преподавателей, стимулировать его, а потом поступать вторично. Увы, я об этом не подумала!

— Жизненный вариант, — кивнула Елена Васильевна. — Если нет способностей, не поможет никакое стимулирование, но комиссия вынуждена отсеивать и способных. Прием ограничен, поэтому отбираем лучших. Это в теории, а на практике бывает всякое. Вы до сих пор на нас обижены?

— Неужели я похожа на дуру? — сказала Вера. — Я даже на тех, кто меня завалил, не сержусь. Слишком давно это было, любая злость давно бы перегорела. А насчет наесть вес… Молодые редко бывают умны, хотя все поголовно думают иначе, а опыта взрослой жизни нет, разве что книжный. И почти никто из тех, у кого есть здоровье, о нем не заботится. Это я говорю не о вас, Оленька, вы девушка умная — это сразу видно. Ну а у меня не было вашего ума. Убили мечту всей жизни, поэтому я была в расстроенных чувствах и, недолго думая, выскочила замуж. Сейчас вот исправляю ошибки молодости.

— Садитесь за стол, — пригласил всех Дмитрий Михайлович. — Поужинаем, а потом продолжим общение. Я пригласил еще двоих, но они не смогли прийти.

Все сели за большой овальный стол, на котором стояло столько самых разных блюд, что можно было не только поужинать, но заодно наесться на весь завтрашний день. За едой почти не разговаривали. Мужчины выпили по рюмке какого‑то коньяка, Кречетова пила вино, которое ей наливал сидевший рядом Тальков, а Ольга вообще не пила и почти ничего не ела. Вера по совету севшего рядом с ней Малевского попробовала что‑то вроде лимонада с мятой. Напиток понравился, поэтому она на другие не отвлекалась. Долго за столом не сидели. Наевшись, гости опять устроились на диванах.

— Пусть они общаются, а я вам покажу картины отца, — предложила Ольга. — Заодно поговорим и ближе познакомимся. Папа, тебе при этом присутствовать необязательно. Вера Николаевна пока никуда не уезжает, так что у вас еще будет возможность поговорить.

— Сейчас с тобой будут разбираться, — насмешливо сказал глюк. — Девушка боится остаться без наследства и не будет деликатничать.

— С удовольствием посмотрю картины, — ответила Вера Ольге. — Дмитрий Михайлович работает дома?

— Отец уже давно не рисует, — сказала Ольга, заводя ее в не очень большую комнату. — Когда‑то в этой комнате была его мастерская, а теперь в ней сплю я, когда здесь задержусь и лень ехать домой. Сейчас я отдерну гардины и будет лучше видно. Остались только три картины из самых лучших.

В комнате почти не было мебели. Большой диван и письменный стол с двумя стульями — вот и вся обстановка. На стене напротив дивана висели три большие картины с пейзажами.

— Мне больше нравится эта лесная речка, — сказала Ольга, показывая рукой на висевшую справа картину. — Отец ее рисовал еще молодым, а я любила рассматривать, когда сюда пускали. Посмотрели? А теперь скажите, зачем вам нужен мой отец!

— Боитесь, что я выйду за него замуж и оставлю вас без наследства? — прямо спросила Вера.

— Больше боюсь вашего брака. Квартиры, конечно, жаль, учитывая ее цену, но у меня есть своя, да и деньгами меня отец не обидит. Он в два раза старше вас, к тому же в последние годы беспокоит сердце. Отец в санаторий поехал лечиться, а из‑за вас бросил лечение и вернулся. Любовь к вам его быстро убьет.

— Он не говорил мне о лечении, — сказала Вера.

— Будет мужчина говорить женщине о своих болячках, когда взялся за ней ухаживать? Он наверняка перед вами распустил хвост. Видно же, что это не просто увлечение.

— Успокойтесь, не собираюсь я выходить замуж за вашего отца. Он мне нравится как человек, к тому же у меня в Москве совсем нет друзей, а у Дмитрия Михайловича их много. Я ему ничего не обещала и сегодня приехала больше из‑за ваших гостей.

— Очень вы им нужны! — сказала Ольга. — Они все в два раза старше вас!

— Мне уже тридцать восемь, — возразила Вера, — с Клинкиным разница небольшая.

— Я бы вам не дала больше тридцати, — удивилась Ольга. — Хотя вы же говорили о двадцати годах, и можно было посчитать. Все равно вы им неинтересны. Неужели сами не заметили? Заинтересовался один Черемшинский, да и то только вашей внешностью. Если бы не отец, он бы уже взялся вас обхаживать. Здесь собрались очень значительные люди, которым неинтересно общаться с домохозяйкой с двадцатилетним стажем. У них свой круг общения и свои интересы. Знакомством воспользоваться сможете, а друзей вы здесь не найдете.

— И чего вы от меня хотите? — спросила Вера. — Не пускать на порог вашего отца? С моей стороны это будет свинством. Мне его жаль, и замуж я за него не собираюсь, но и оттолкнуть без причины не могу. Попробуйте сами с ним поговорить.

— С ним поговоришь! — уже без прежней злости сказала Ольга. — Вы первая, кем отец так увлекся после смерти мамы. Надо же было ему поехать в этот санаторий! Ладно, пойдемте в гостиную, а то он сейчас сам сюда прибежит. Попробуйте кого‑нибудь заинтересовать. Может, я не права, и у вас это получится.

Ничего у нее не получилось. Гости Малевского беседовали о своих делах и знакомых и встревать в эти разговоры… С ней из вежливости перебросились несколькими фразами — вот и все общение. Остаток вечера пришлось провести в обществе Дмитрия Михайловича, который, когда закончилась вечеринка, отвез ее домой.

— Знакомства могут быть полезными, — сказал ей глюк, — но ты скорее сойдешься с соседкой по лестничной площадке, чем с друзьями твоего художника. Не обижайся, но ты для них пустое место.

— Я не столько обиделась, сколько разозлилась! — ответила Вера. — Они наверняка сочли меня вертихвосткой, которая вешается на шею их другу из‑за его положения и денег! Пусть я не в курсе их обычных разговоров, могли бы найти тему, общую для всех, но никто этого даже не попытался сделать! Думаешь, приятно чувствовать себя пустым местом? А я еще вырядилась, как на концерт! Скажи, сколько времени придется работать с душой? Я говорю о своей работе, а не о переносе знаний.

— Душа — это очень сложное образование, а тебе придется строить в нем хранилище памяти. Наши машины делают это за минуты, а тебе понадобится примерно месяц.

— А я, вообще, смогу это сделать? Как это будет выглядеть?

— Я заложу в твою душу программу по построению памяти и тот минимум знаний, который для этого нужен. Полноценного мышления у тебя с ним не будет, но дело сделаешь.

— Значит, закладывай сейчас! — решила Вера. — Не будем терять время. Если ты не будешь во мне уверен, можешь отложить перенос знаний. Но я не думаю, что из‑за своих обид буду укрываться в памяти. Я хочу жить, а не переживать то, что уже было! Ты, конечно, эгоистичная сволочь, но я тебе благодарна. Как вспомню свою жизнь…

— Как хочешь, — согласился глюк. — Сделаю, когда ляжешь в кровать. И учти, что ночами ты будешь работать, а спать придется днем, хотя бы несколько часов.

Его работа для нее ничем не отличалась от обычной передачи знаний, необычное началось ночью. Она не могла вспомнить в деталях и тем более понять, чем занималась, но кое‑что вспомнилось. Представьте, что вам дали банку с черной икрой и пинцет. Попробуйте брать пинцетом по икринке и выкладывать из них на полиэтилене большие черные квадраты. Каждая икринка должна плотно прилегать к соседним, и никакие неровности не допускались. Когда уложили один квадрат, накрываете его другим листом полиэтилена и продолжаете работу с икрой. И так всю ночь час за часом. Очнувшись утром, Вера чувствовала усталость и страшно хотела спать, но глюк не позволил.

— Позже поспишь, — сказал он, — сейчас ты сможешь только продолжить работу. Приведи себя в порядок, сделай зарядку и иди завтракать. Узнай, где здесь спорттовары, и купи гантели. Сегодня нужно начать тренировки. Если будет звонить Малевский, найди причину на время от него отделаться. Для того чтобы втянуться, тебе потребуются несколько дней. Потом и спать можно меньше, и самочувствие будет лучше. И учти, что тебя сейчас может потянуть на подвиги.

— Это как? — не поняла она.

— Жутко однообразная работа, — объяснил глюк. — Скоро ты из‑за нее будешь лезть на стенку, поэтому можешь сорваться на том, кто даст повод.

Вера быстро сделала самое необходимое, сбегала в кафе, а потом взяла такси и попросила водителя отвезти ее в ближайший магазин спорттоваров. Через десять минут он ее высадил у магазина «VEKKA» и остался ждать. Вера купила гантели не только на один килограмм, но и на три. Вчера, на вечеринке, с ней что‑то произошло. Она начала заниматься гимнастикой по принуждению глюка, а потом это вошло в привычку. Не было желания себя нагружать, было только понимание пользы занятий. Сейчас же в ней проснулся азарт. Хотелось как можно быстрее приступить к тренировкам и получить результаты.

— Мне нравится твой настрой, — довольно сказал глюк. — Злость — хороший стимул. Если еще кто‑нибудь отберет деньги и настучит по голове, будет совсем хорошо. Тебя тогда от занятий придется оттягивать за волосы.

— Смейся, смейся, — проворчала она. — Сколько можно быть слабой? Мне это надоело!

— Не перестарайся, — предупредил он. — Для начала достаточно пятнадцати минут. Заодно будешь делать упражнения для пресса. Я объясню как. Ты ешь много рыбы — это хорошо, но купи еще семгу, ее в кафе нет. Полезно есть миндаль, а вместо любимого тобой пюре бери к рыбе гречку. Накупи овощных соков и чаще пей.

Вера занималась с гантелями не больше пятнадцати минут, а потом качала пресс, используя стул, кровать и диванные валики. Заодно глюк включил в ее программу несколько упражнений из йоги.

— Качайся, качайся! — понукал он, когда она, лежа на животе и захватив руками ступни ног, раскачивалась, как пресс–папье. — От этого упражнения пользы больше, чем от многих других.

На следующее утро, очнувшись от ночной работы, Вера едва поднялась с кровати, так у нее болело все тело.

— Боль — это хорошо, — довольно сказал глюк. — Это прекрасный стимул для роста и укрепления мышц. Главное, чтобы не было травм, а ты себе ничего не потянула. И не надо изображать умирающую. Сейчас сделаешь обычную зарядку, а всем остальным займешься перед обедом. Если хочется плакать, поплачь, лишь бы не сачковала. Результаты в исторически короткие сроки без слез не получишь.

— Ты можешь, когда вернут тело, сюда прилететь? — постанывая от боли, спросила Вера. — Если ты летаешь в этот Мирт, а из него летают сюда…

— Наверное, смогу, — ответил он. — Из координат таких миров, как ваш, не делают секретов. А для чего тебе?

— Хочу тебя задушить, — призналась она, — не до конца и не один раз.

Так у Веры прошла вся первая неделя занятий. По ночам она складывала свою «икру», а днем занималась спортом и отсыпалась. На второй день после вечеринки позвонил Малевский, но она сказала, что занята, попросила не звонить и пообещала, что, когда освободится, позвонит сама.

— А ты очень неплохо укрепила мышцы, — сказал ей глюк. — Еще неделя таких занятий, и можно будет заниматься тренажерами. Даже живот уже не вываливается и почти плоский.

— Послушай, нельзя ли сделать перерыв с ночной работой? — спросила Вера. — А то я скоро чокнусь от этих занятий.

— У тебя работает программа, — объяснил он. — Я не могу в нее вмешаться, а ты ее не остановишь, пока не закончишь работу. Ты ее делаешь восемь дней и до сих пор не бросаешься на людей, значит, привыкла. Придется терпеть до конца. Можешь позвонить своему художнику и пригласить его погулять. Через неделю испортится погода, и для прогулок придется ждать зиму.

— Позвоню, — решила Вера. — И ему будет приятно, и я прогуляюсь, а то все хождения в кафе и магазины. Заодно узнаю, что ему обо мне сказали друзья. Соседка говорила, что днем лучше гулять возле пруда. Здесь безопасно, если не шляться одной потемну.

— Отпуск закончился, и я уже на работе, — ответил ей сразу взявший телефон Малевский. — Сейчас три часа, а для того чтобы разделаться с делами и до вас добраться мне понадобится час. Вы хотите гулять у пруда, не позднее будет время для такой прогулки?

— Мне сказали, что там в хорошую погоду отдыхают даже мамочки с колясками, — сказала Вера, — а погода вроде хорошая. Значит, я вас жду. Когда будете подъезжать, позвоните, и я спущусь.

Наверное, Дмитрий Михайлович наплевал и на дела, и на правила дорожного движения, потому что был в ее дворе уже через полчаса. Они оставили машину и по дорожке через сквер пошли в сторону пруда.

— Я еще там не была, — сказала взявшая его под руку Вера, — но говорили, что идти минут десять. А погода начала портиться. Натянуло тучи, и этот ветер… Но дождя по прогнозу не будет.

— Не холодно в этой куртке? — спросил Малевский. — Надо было нам с вами поехать в какое‑нибудь заведение и культурно отдохнуть. Здесь хорошо летом, а уже середина сентября.

Переговариваясь, они вскоре добрались до озера. На открытом месте ветер стал сильнее.

— Никаких отдыхающих, кроме нас, — констатировал Дмитрий Михайлович. — Нет, ошибся, есть еще одна компания, но это не мамочки с колясками. Может, уйдем?

Вдоль берега в их сторону шли пятеро парней.

— Трезвые, — присмотрелась Вера, — и лица русские, на азиатов не похожи. Вряд ли они к нам прицепятся. Но если хотите…

Она ошиблась. Трогать их никто не собирался, но парней рассмешил возраст ее ухажера.

— Смотрите, какая краля, — сказал один из них остальным. — А кавалер у нее староват. Эй, дед, неужели у тебя еще стоит? Оставил бы ты ее кому‑нибудь помоложе, например, нам, а то ведь ты на ней помрешь!

Все расхохотались и ускорили шаг, чтобы объекты развлечения не удрали.

— Бегите! — крикнул Вере Малевский. — Я их постараюсь задержать!

— Беги, — поддакнул глюк. — Кого‑нибудь найдешь или позвонишь в полицию. Ничего они ему не сделают, ну врежут пару раз…

С Верой творилось что‑то непонятное. Страха не было, была злость, которая росла и наконец превратилась в бешенство. Кинув куртку оторопевшему Дмитрию Михайловичу, она бросилась на парней. Никто из них такого не ожидал и не успел отреагировать, тем более что Вера двигалась ненормально быстро. Двое вырвавшихся вперед парней получили по удару в горло и упали на асфальт, и только тогда до остальных дошло, что они нарвались на спятившую бабу. Двое попытались отбиться, но двигались слишком медленно и не умели драться. Пятый успел сбросить куртку и прыгнул в пруд. Когда Вера увидела, что не осталось противников, вся ее злость куда‑то исчезла, и навалилась такая усталость, что захотелось лечь на асфальт рядом с избитыми ею парнями.

— Ты куда поплыл, дурак! — крикнула она парню, который удалялся от берега. — Вода холодная, простынешь!

— Отстань, сука! — крикнул он в ответ. — Бешеная!

Трое лежавших стонали, а четвертый был без сознания, но теплый, поэтому Вера не стала никому помогать и поплелась к впавшему в ступор Малевскому.

— Верните куртку, — попросила она, — холодно. Да не пугайтесь вы так! Они вас оскорбляли, вот я и разозлилась.

— И часто вы так… злитесь? — спросил он, отдавая ей куртку. — Честно говоря, вы меня напугали больше, чем эта компания. Они хоть живы?

— Если удравший не утонул, то отделаются синяками, — ответила Вера. — В следующий раз будут скромнее. Видите, последний из них встал. Пойдемте и мы, а то у меня почему‑то сильная слабость. Вы так и будете держаться от меня на расстоянии или дадите руку? Не бойтесь, я на вас не брошусь.

— Выложилась, дура! — высказался до этого молчавший глюк, когда у нее не хватило сил дойти до дома даже с поддержкой Дмитрия Михайловича, и пришлось с полчаса отдыхать на скамейке. — Надо было тебе так рисковать? А если бы кто‑нибудь из них успел достать нож? Видно же было, что это почти нормальные парни.

— Если бы я убежала, эти почти нормальные парни могли избить Дмитрия, — возразила Вера, — или столкнули бы его в пруд, чтобы освежился. Тебе напомнить, сколько ему лет, и кто был инициатором этой прогулки? Пусть уж лучше они сами плавают. Помолчал бы, и без тебя хреново.

— Зря вы не убежали, — в свою очередь упрекнул ее Малевский. — Неужели из‑за меня?

— Были бы они пьяными, мы бы с вами убежали вдвоем, — ответила она, — а от трезвых, если погонятся, не убежишь. Вы предлагали уйти, а я сглупила. И после этого вас бросать и бежать? За кого вы меня принимаете? Я уже, кажется, отдохнула. Пошли, пока мы не задубели на этом ветру.

С горем пополам добрались до квартиры, и Дмитрий Михайлович был отправлен домой, а Вера выпила горячий чай, укуталась в теплый халат и села на диван.

— Если сейчас лягу, опять начну собирать память и не отдохну, — сказала она глюку. — Это бешенство было тем, о чем ты мне говорил? Сил совсем нет, но куда‑то исчезло и раздражение, а в душе какая‑то умиротворенность. Это надолго?

— Если опять появится раздражение, сходишь в промзону и отдубасишь какую‑нибудь криминальную компанию, — ехидно ответил он. — Хорошо хоть из этих никого не убила. Завтра можешь пропустить дневные упражнения, пусть восстановятся мышцы. Удивительно, что ты смогла так быстро двигаться без тренировки и ничего себе не потянула. А вот художника могла отпугнуть. Я бы на его месте испугался. Мало ли чем муж может рассердить жену… Подготовь для него какое‑нибудь объяснение, а если не придумаешь сама, подумаем вдвоем.

Малевский позвонил на следующее утро.

— Вера, я должен к вам приехать!

— Вы хотите приехать сейчас? — спросила она. — А как же работа?

— Я все‑таки зам министра, а это дает определенные привилегии. Позвоню, что задержусь. Может, вам нужен врач? Я знаком с хорошим невропатологом.

— Не нужен мне ваш невропатолог, — ответила Вера, — даже психиатр не нужен. Если хотите, приезжайте, но без врачей и санитаров.

В квартиру Дмитрий Михайлович позвонил через двадцать минут.

— Проходите, — сказала Вера. — Зря разулись, я как‑то не додумалась купить тапочки для гостей. Как вы умудрились так быстро приехать, да еще в это время?

— Я позвонил, когда уже ехал к вам, — признался он. — Вера, скажите откровенно, вы чем‑то больны? Это не повлияет на мое к вам отношение, просто я беспокоюсь и хочу помочь!

— Ничем я не больна, — ответила она. — Садитесь на диван, нам нужно поговорить. Вчерашний срыв связан с одним моим занятием и больше не повторится, поэтому обо мне можете не беспокоиться. Дмитрий, я думаю, что нам с вами нужно перестать встречаться. Я отношусь к вам как к порядочному и приятному для меня человеку, но никакой любви нет и не будет. Ваше чувство принесет только мучения, и пока я с вами общаюсь, вы от него не избавитесь. Вы же умный человек и понимаете, что я права.

— Все я понимаю! — с горечью сказал он. — И все равно надеялся услышать от вас совсем другие слова! Сердце с разумом не дружат. Хорошо, я уеду и не буду вас больше беспокоить. Только обещайте, что если вам потребуется помощь…

— Я позвоню, — ответила она. — Подождите, я вас на прощание поцелую в щеку.

Вера проводила Малевского, закрыла за ним дверь и вернулась в комнату.

— Вот я опять одна! — сказала она глюку. — Тебя и соседку не считаю. После всех наших дел надо будет съездить к родителям и навестить брата. Может, хоть с родственниками восстановлю отношения. Сегодня нужно сходить к пруду и послушать, что говорят.

— На будущее старайся сдерживаться, — посоветовал он. — Тебе повезло, что нарвалась на здоровенных лбов, были бы это подростки, могла бы и убить. Не всегда нужно лупить со всей дури, а в вашем случае в драке не было необходимости. Не та компания и не те время и место, так что вас не убили бы и не было бы коллективного секса, а унижение можно перетерпеть.

— Не хочу я терпеть унижения! — сердито ответила Вера. — Не для того я рвусь к силе!

— Эк как ты разошлась, — неодобрительно сказал глюк. — Сила — это хорошо, но пускать ее в ход по любому поводу — верный способ попасть в неприятности. Мне странно, что приходится объяснять такое тебе. Вроде уже не молодая сопля. Иной раз слово бьет сильнее кулака, бегство — не всегда позор, и намного умнее промолчать и запомнить. Через неделю тебя разведут с Василием, а через десять дней ты закончишь работу с памятью и созреешь для тренажеров. Мы движемся в нужном направлении и намного быстрее, чем я думал. Твое одиночество — явление временное. Сейчас ты набиваешься в друзья, а потом будут набиваться к тебе. Пожалуй, я не буду тянуть с передачей памяти. В связи с этим нужно решить, куда будем пристраивать твое тело. Есть мысли?

— Что‑нибудь нашел? — спросила она. — У меня нет никаких мыслей, это ты у нас не вылезаешь из интернета.

— В Москве есть отличные частные клиники, — сказал глюк, — но обращаться к ним с нашим вопросом… На твоей карточке уже тридцать миллионов, поэтому будет чем их уломать, вопрос в другом. Я почти уверен, что твое лежание в добровольной коме всплывет вслед за твоей славой, а этого хотелось бы избежать. Я думаю все провернуть в твоем родном Дмитрове. Там должны быть небольшие частные клиники со стационаром. Если заключить договор, оговорив ответственность за неразглашение, можно рассчитывать, что они будут молчать.

— Значит, я закончу с этой «икрой», пролежу десять дней в отключке и стану супером?

— Станешь, но только с моей помощью и не сразу, — ответил он. — На Земле много людей, в душе которых есть память, но они об этом даже не подозревают. Это те, кто уже умирал, но вернулся к жизни. Память открывается не сразу, и они вернулись в тело, не дождавшись ее открытия. Я твою открою, но учиться все равно придется. Информация в мозгу вспоминается последовательно и точно так же им обрабатывается. Душа может извлекать из своей памяти и воспринимать много потоков информации. Скорость и качество ее обработки возрастают, но этому нужно учиться. Сравни чтение книги по слогам и скорочтение, когда слова не читаются, а узнаются по их образу. Но при скорочтении ухудшается усвоение текста, а в случае с душой все происходит наоборот. Ты удерживаешь в сознании не какой‑то небольшой фрагмент знаний, а намного больший их объем, поэтому видишь не кусочек мозаики, а всю картину. А сейчас заканчиваем болтовню, и ты займешься гимнастикой. И не надо морщиться, уже отдохнула от вчерашнего. На будущее нужно придумать безопасный способ сбрасывать раздражение. Не знаешь, у вас продаются резиновые ростовые куклы?

— Для секса, что ли? — спросила Вера. — Не знаю, я о них только читала. А зачем она мне?

— Можно и для секса, если тебе приспичило, — ехидно сказал глюк, — но я имел в виду другое. Японцы в фирмах лупят резиновые куклы своих начальников и неплохо снимают негативные эмоции. У этой нации много странностей, но если это работает у них, почему бы не попробовать нам?

— Издеваешься? — сказала она. — Эту гадость делают только в женском исполнении, во всяком случае я о мужских не слышала. Вот если бы у меня была кукла с твоей физиономией, я бы опробовала японский опыт!

— Ты еще будешь по мне скучать, — засмеялся он. — Пожалуй, я действительно сюда наведаюсь. За десять лет ты мне станешь родней, чем сестры. Я с обеими за всю жизнь столько не разговаривал, сколько болтаю с тобой. В родном мире воровать нельзя, на Мирт я больше не сунусь, а у вас для таких, как я, раздолье! А если ты слишком высоко взлетишь, то и воровать не придется. Устроишь на хлебную должность по блату? Вообще‑то, тебя даже можно взять в жены, если дождешься. Я мужчина видный. Если на тебе женюсь, подарю вторую молодость, причем не один раз. Мы так долго живем за счет омоложения.

— Интересное предложение, — сказала Вера. — Я подумаю. Омолаживаетесь таблетками?

— Через душу влияем на тело. Я тебе не врал, когда говорил, что это невозможно. Просто это настолько сложно, что сам человек выполнить не в состоянии. Омоложение и коррекцию внешности делают только машины. Возьму тебя на Родер и сделаю красоткой!