— Если вы не возражаете, ваше высокопревосходительство, объект проверят мои люди, — сказал канцлеру Вяземскому мужчина лет семидесяти, с приятными чертами лица, небольшими усами и редкими, зачесанными назад волосами.

— Никаких возражений, господин Болен, — согласился Борис Леонидович. — Пусть работают столько, сколько нужно. Но нам с вами тогда лучше сесть в машину. У нас в начале мая прохладно, а вы легко одеты.

Разговор велся на немецком языке, которым канцлер владел в совершенстве. Густав Георг Фридрих Мария Крупп фон Болен унд Гальбах не стал возражать и направился вслед за Вяземским к стоявшему в двух десятках шагов «мерседесу». Чуть ближе к объекту стояла вторая такая же машина с его помощниками, а русский канцлер приехал со своей охраной на двух бронированных «медведях». Объект представлял собой аэродром с двумя взлетно–посадочными полосами, забитыми сейчас старыми самолетами, ангаром и несколькими кирпичными строениями. Болен сел на свое место и по радио передал Майеру, чтобы начинали. Стоявший на обочине «мерседес» выехал на шоссе и умчался к аэродрому. Ждать его возвращения пришлось около часа.

— Взрывчатки не обнаружено, — докладывал Болену севший в его машину невысокий широкоплечий мужчина. — Бетон старый, в самолетах нет боезапаса или горючего. Конечно, мы их не разбирали, и что‑то можно было спрятать, но такое будет видно по характеру повреждений. Закопанные цистерны для горючего пусты, а в домах только старая мебель.

— Передай, что можно начинать, — приказал Болен и выбрался из салона.

Свою машину покинул и Вяземский, который не спеша подошел к гостю.

— Убедились? — усмехнувшись, спросил он. — Нам нет ни малейшего смысла водить вас за нос, потому что вы начнете только при условии уничтожения нашей авиацией войск ваших союзников. Сейчас тяжелый бомбардировщик сбросит на аэродром всего восемь бомб весом по полторы сотни килограммов каждая. Сегодня низкая облачность, но он будет идти на высоте две тысячи метров, так что увидим.

Ждать пришлось минут десять, и они успели немного озябнуть на ветру.

— Может, все‑таки сядем в машины? — предложил Вяземский. — Хоть мы и далеко, но от них будет сильная ударная волна. Не хотите? Ну тогда хотя бы станьте за одно из тех деревьев или прикажите, чтобы подстраховал кто‑нибудь из ваших людей. Я это сделаю, хоть моложе вас.

Он прошел немного вперед к нескольким растущим отдельно соснам и взялся рукой за одну из них. Немного поколебавшись, его примеру последовал и гость. Вдалеке возник еле слышный гул, который постепенно усиливался.

— Вон он! — показал Вяземский свободной рукой. — Сейчас откроет люки. Бомбы пошли!

— Вижу, — сказал Болен, провожая глазами несущиеся к земле точки. — У них, кажется, парашюты?

— Совсем маленькие, — ответил Вяземский. — Немного тормозят падение и придают бомбе нужное положение.

Первые бомбы взорвались в дальнем конце аэродрома, а все остальные падали вдоль взлетно–посадочной полосы и взрывались с задержкой в доли секунды. Для наблюдавших за бомбежкой людей возникшее вдали пламя рванулось вперед и за пару секунд охватило весь аэродром. Когда оно погасло, перед глазами еще несколько секунд мелькали цветные пятна, не позволившие увидеть взметнувшееся над объектом огромное облако черного дыма. Почти сразу же по ушам ударил грохот разрывов, а несколько секунд спустя налетела волна воздуха, чувствительно ударившая собравшихся людей. Охрана канцлера пряталась за машинами и не пострадала, а двух людей Болена сбило с ног. Он сам не упал только потому, что обеими руками вцепился в дерево.

— Что же это вы там взорвали? — отдышавшись, спросил он. — Не похоже на действие обычной взрывчатки. Специально поставили нас так близко?

— Поехали смотреть результаты, — не отвечая на его вопрос, сказал Вяземский. — Пока доедем, там все немного остынет.

Когда доехали до аэродрома, прошло минут десять, но от полопавшегося бетона до сих пор несло жаром. На взлетно–посадочной полосе не осталось ни одного целого самолета, а их обломки виднелись повсюду. Некоторые еще горели чадящим пламенем. На том месте, где стояли дома, виднелись жалкие остатки стен, возвышавшиеся над полем бывшего аэродрома максимум сантиметров на тридцать, ангар был смят, как консервная банка, а трубы от вкопанных цистерн для топлива были порваны и перекручены, как змеи в брачном танце.

— Мы не будем вам демонстрировать химическое оружие, — сказал Вяземский. — Слишком сильная отрава и заражается большая площадь, замучаемся потом чистить. Придется вам поверить нам на слово.

— Не передумали заниматься флотом? — спросил Болен.

— Только английским, — ответил канцлер. — С французами разберетесь сами. У них и флота поменьше, и он рядом с вами. У нас на всех просто не хватит подводных лодок. Удар по городам мы тоже гарантируем. Решайте, Болен, второй раз вам такое никто не предложит. Пусть вы знаете о наших секретах, в случае войны это не сильно поможет. Население вы из городов не выведете, а значительную часть армии потеряете в первый же день. Действуя без вашей помощи, да еще против армий всех стран союза, мы вас всех не уничтожим, но сократим раза в два, а потом начнем отступать, забрасывая ваши войска бомбами. У вас в армиях почти нет средств химической защиты, и быстро вы их не изготовите. Одного респиратора мало, нужно защищать глаза и всю кожу. И потом в местах применения этого оружия долго нельзя будет нормально жить.

— И вы это будете применять на своей территории?

— А куда деваться? — пожал плечами Вяземский. — Ничего, у нас земли много, найдем куда вывезти уцелевших поляков. А дальше Польши мы вас все равно не пустим.

— Что от нас потребуется, кроме целеуказания?

— Мы уже с вами об этом говорили, — терпеливо сказал Вяземский. — Вы можете больше ничего не делать, просто не переходите нашу границу. Только в ваших собственных интересах будет добить остатки войск союзников и потопить французский флот. Тогда вас никто не призовет к ответу и не помешает прибирать к рукам колонии. Захватить все вам не дадут Американские штаты, но половина Африки будет вашей. Я думаю, что вам этого хватит надолго. Мы себе возьмем только протекторат Нигерия. Если заключим военный союз, можем вместе приструнить янки. Это в ваших интересах.

— Когда уберете яд из наших городов?

— Не беспокойтесь, — ответил Вяземский, — с этим тянуть не будем. Как только разобьем ваших союзников, сразу все вывезем и уберем своих людей. Страх — плохая основа для союза. Надеюсь, вы не будете мешать с эвакуацией?

— Проводим с музыкой, — сказал Болен. — Я склоняюсь к тому, чтобы принять ваше предложение. Только учтите, что знать об этом будут немногие, поэтому к войне мы будем готовиться и войска сосредотачивать вблизи ваших границ. Переиграем в самый последний момент. Нужно будет договориться о способах целеуказания и о том, где будут установлены радиомаяки. Что по времени?

— По данным нашей разведки, ваши союзники все запланировали на конец июня. Наверняка теперь и вас будут торопить готовиться к этому сроку. Ваша задача — попытаться затянуть эту подготовку хотя бы до середины июля. Но было бы неплохо, если бы они сами пришли к вам пораньше. Вряд ли они будут ездить по Германии с места на место, поэтому мы сможем узнать заранее обо всех целях. А когда уточним время, сообщим вам или через посольство, или любой передачей радио. Нетрудно договориться об условных сигналах. Вам нужно посвятить во все посла или прислать для связи в посольство доверенного человека.

— Вы верите нам на слово? — прищурился Болен.

— Конечно, нет, — улыбнулся Вяземский. — Что бы вы сейчас ни делали, это не повлияет на наши планы. Мы в любом случае будем наращивать нашу западную группировку. Единственный вред, который вы сможете причинить — это убедить союзников начать раньше. Мы хуже подготовимся к встрече. Но и у вас будет меньше времени на сборы, и нам придется в случае нехватки фугасных бомб заменить их химическими. Вряд ли вы от этого что‑нибудь выгадаете. Если сорвете поход наших подводных лодок, мы просто плюнем на Нигерию. Жили без нее, проживем и дальше. Уничтожение английского флота больше выгодно вам.

— Они этот флот потом смогут использовать против вас, — возразил Болен. — Вы у них надолго станете врагами!

— Напомните мне, когда мы с ними дружили, — усмехнулся Вяземский. — Или они с нами воевали, или тихо гадили. У своих берегов мы от кого угодно отобьемся, а по океану пока плавать не будем. Открою вам маленький секрет. Нам нужно только отбиться сейчас, а в недалеком будущем мы будем плевать на злость британцев. И нам будет без разницы, останется у них флот или нет! Поэтому с нами выгодней дружить.

— Если вы усилитесь настолько, что начнете на всех плевать…

— Не на всех, а на тех, кто этого заслуживает! — возразил Вяземский. — И потом, получив колонии, вы тоже не станете слабее. Вы хорошо знаете нашу историю, Болен? Жаль, приедете домой — почитайте. Есть у нас такая особенность — никогда не предавать союзников, даже если это идет вразрез с нашими собственными интересами.

— А нас к этому подталкиваете!

— У вас союз не по воле, а поневоле! Если бы вы его не заключили в надежде на раздел нашей империи, в Европе давно бы разразилась война, каких еще не бывало. И вы прекрасно знаете, что ваши союзники вас боятся и хотят использовать. Мы с вами сцепимся, а они будут наблюдать за этой дракой со стороны, а потом забьют нас, а вам дадут какую‑нибудь малость. Вы решили, что справитесь с нами, не потеряв своей силы, и вам не посмеют диктовать условия. Это у вас болезнь, Болен! Мы бьем вас сотни лет, а вы упорно лезете, почему‑то считая, что сможете легко справиться с этими русскими. Зря. Прежняя династия немало подгадила, но сил государства не подорвала.

— Я буду в Москве еще два дня, — сказал немец. — Перед отъездом я сообщу, с кем вы будете иметь дело.

— Нападай! — скомандовал я. — И бей в полную силу.

— Зачем мне убитый муж? — спросила Вера, поправляя ленту на лбу. — Я и сама могу пострадать из‑за убийства камергера.

— Размечталась, — ухмыльнулся я. — Ты здорово продвинулась в кун–фу и немного быстрей меня, но в целом намного слабее.

— Ты сам напросился! — сощурив глаза, сказала она. — Теперь держись!

На меня обрушился град ударов руками и ногами, которые я едва успевал блокировать. Пришлось полностью уйти в оборону, и жена этим пользовалась. Она не озаботилась своей защитой, все силы вкладывая в то, чтобы взломать мою. Я даже не пытался контратаковать, только отбивал ее удары, причем несколько чувствительных уже пропустил. Мы кружили по гостиной под азартные возгласы Ольги, которая, когда дело дошло до полноценных схваток, начала интересоваться нашими вечерними тренировками. Еще бы! Такое бесплатное развлечение. Моя задача осложнялась еще и тем, что Вера могла бить в полную силу, а у меня такой возможности не было. Если бы я начал ее ломать всей своей силой, на этом наши занятия и закончились бы, потому что с переломами не занимаются спортом.

— Хватит его избивать, — сказала Ольга Вере. — Видно же, что он слабей. Завтра все будете в синяках. И вообще вам уже пора заканчивать с этими занятиями, пока ты еще похожа на женщину.

— А что во мне не так? — спросила жена, прекращая схватку.

— Женщина должна быть слабой, — назидательно сказала сестра. — Она должна походить на серну, а ты похожа на тигрицу! И походка стала какой‑то кошачьей. Ты должна привлекать мужчин своей слабостью, рождать желание защитить, а ты в них рождаешь совсем другие чувства. Видела я, как на тебя смотрят мужчины, даже в нашей охране.

— Кто тебе сказал такие глупости? — спросил я. — Или вычитала в одном из своих романов? Много тебе поможет слабость, если попадешь в беду, а рядом не окажется твоего Сергея. И рожать такой хилой просто опасно. Сильная женщина живет без неуверенности и страха. Она не только сама не требует защиты, еще и мужу поможет.

— Постой, — вмешалась жена. — Как понимать твои слова? Мне уже не надеяться на твою защиту? Для того и учил?

— Балда, — сказал я, прижав ее к себе. — Я за тебя, не задумываясь, отдам жизнь. Но теперь я спокоен, потому что ты сумеешь за себя постоять. А была бы ты такой дохлой, как сестра, я бы из‑за постоянных переживаний до старости точно не дожил бы.

— Выдумываешь ты все, — неуверенно сказала Ольга. — Откуда будут неприятности при такой охране? А если охранники не справятся с оружием, много вы сможете с пустыми руками?

— Охрана злоумышленникам не нужна, тем более вооруженная, — возразил я. — Ее в первую очередь и положат. А нас убивать нет смысла, нас будут похищать. И к людям, у которых нет оружия, совсем другое отношение. В любом случае лучше что‑то знать и уметь, чем быть беспомощным и на кого‑то надеяться. И еще это здоровье, о чем я уже устал тебе напоминать. Ладно, можешь и дальше оправдывать свою лень. Вера иди первая мыться.

Девушки ушли из гостиной, а я сел в кресло ждать, когда освободится ванная комната. Мысли опять вернулись к утреннему визиту Шувалова. Он в первый раз появился в нашей квартире, вызвав у меня своим появлением чувство тревоги.

— Где мы можем поговорить? — спросил он. — Разговор важный и нежелательно, чтобы нам кто‑нибудь мешал.

— Здесь только жена и мать, — ответил я, — ну и домработница, которая сейчас на кухне. Давайте пройдем в гостиную, а их я предупрежу.

Я отвел его в гостиную, сообщил женщинам, что у меня гость, и вернулся.

— Вам нужно отсюда уезжать, — сказал Петр Павлович, увидел мою реакцию и усмехнулся. — Не бойтесь, никто вас не засунет в какой‑нибудь другой лагерь. На днях переедете во дворец к императору. У вас уже есть придворный чин, а Веру Николаевну сделают статс–дамой. Вашему сочинительству это не помешает, а развлекать своими песнями можете Двор. Сергей Александрович перейдет работать в свой департамент, поэтому для него переезд удобен. Ваша сестра пока будет заниматься частным образом, есть там такая возможность.

— Война? — спросил я.

— Война может начаться в любой момент, — ответил он, — хотя мы ее ожидаем через месяц–два. Император хочет, чтобы, когда это случится, вы были у него под рукой. Он считает, что ваши советы могут быть очень полезны, да и вообще проникся к вам симпатией и всячески это демонстрирует. Для вас его расположение может таить неприятности. Неестественно, когда мужчина в его возрасте тянется к юнцу, а все воспринимают вас именно так. Поэтому распространилось уже много самых разных слухов, начиная от его симпатии к вашей жене и заканчивая тем, что вы один из членов нашего Совета. Вспомнили и об обвинении вашей семьи в терроризме, и о вашей мнимой смерти. Было много шума из‑за песен, а еще вышла книга, поэтому в Москве о вас многие болтают. Уже пошли слухи о том, что вы все разъезжаете в бронированных машинах с большой охраной. Даже вашу сестру так возят в гимназию и обратно. Это опасно уже сейчас, а когда начнутся военные действия, опасность только возрастет. Мы хорошо почистили агентуру наших европейских соседей, но они найдут людей. Могут использовать поляков, с которыми у них тесные связи. А для вас, князь, это шанс пробиться на самый верх. Это и мне развязывает руки. Надоело мне вас опекать и нести ответственность.

— Я правильно понял, что вы меня только проинформировали, а мое мнение не принимается в расчет?

— Правильно поняли, — усмехнулся он. — В этом и мое мнение никого не интересует. Скоро начнется такое, что многим придется менять привычную жизнь, просто вам это нужно сделать одним из первых. К завтрашнему дню должны подготовить комнаты, а я обеспечу транспорт и охрану.

Он уехал, а я первым делом отправился к жене.

— Хочу тебя поздравить, — сказал я ей. — С завтрашнего дня ты будешь одной из статс–дам императрицы. Почему на твоем лице нет радости?

— Это граф сказал? — спросила она. — Интересно, в связи с чем такая милость? Нас перетаскивают во дворец?

— Мы в него переезжаем. Малыш, на носу война, поэтому придется на время оставить нашу концертную деятельность. Сейчас всем будет не до песен. Обещаю, что долго мы с тобой царедворцами не будем.

— Хочу свой дом, — уткнувшись мне в грудь лицом, сказала она. — Хочу петь и играть, и чтобы не было ни охраны, ни всяких государственных дел. У нас с тобой мало друзей, и с ними не получается встретиться.

— Будут еще дом и много друзей, — пообещал я. — Надеюсь, что будет и много детей. А сейчас нужно просто переждать.

— Не обращай на меня внимания, — сказала она. — Просто стало грустно и захотелось поплакаться, а у кого еще плакать на груди, как не у тебя. Во дворец, так во дворец.

Пришедший с работы отец принял новость совершенно спокойно и сообщил, что его повысили до коллежского советника. Мама, наоборот, разволновалась и ушла смотреть свой гардероб. Хуже всех на новость отреагировала Ольга.

— Я не могу! — заплакала она. — Как ты не можешь этого понять?

— Все я понимаю, но ничего поделать не могу! — сказал я, садясь рядом с ней на диван. — Моего мнения, сестренка, никто не спрашивал. Я не имею права говорить, в связи с чем этот переезд, просто поверь, что он связан с событиями, которые изменят мир. Ты не уезжаешь за море, а наше проживание во дворце долго не продлится. К тому же скоро заканчиваются ваши занятия, а я постараюсь сделать так, чтобы вы летом хоть иногда виделись. Извини, сделать большего не в моих силах.

После моего обещания она немного успокоилась и побежала звонить своему Сергею.

— Ты не заснул? — отвлекла от воспоминаний заглянувшая в гостиную жена. — Иди мыться, я уже закончила.

Я сходил за халатом и пошел принимать душ. Заниматься чем‑либо после купания не хотелось, поэтому я прилег на кровать. Вера проявила солидарность и легла рядом.

— Леш, — сказала она, положив голову мне на грудь. — А мы совсем не будем петь?

— Будем разучивать новые песни, — пообещал я. — Если захочешь, споешь их другим девушкам.

— В статс–дамах нет девушек, — сказала она. — Там, наверное, одни старухи. Буду петь фрейлинам. А Двор большой?

— Не имею ни малейшего понятия, хоть и камергер, — ответил я. — Завтра все увидишь сама.

— Послушайте, Хартман, — сказал глава концерна. — Мы попали в очень неприятное положение, и я даже не знаю, как теперь будем из него выпутываться. Я только что был у кайзера, а за два часа до меня у него побывал французский посол, который в довольно резких выражениях высказался по поводу наших сепаратных переговоров с русскими. Французам известно о ядах в городах и о нашем обещании дать наводку русской авиации на их войска, и вам нужно разбиться в лепешку, но узнать, кто с ними этим поделился. Кайзер сказал, что, кроме моих людей, о нашем соглашении с русскими знают только двенадцать человек, включая его самого. В пяти из них он абсолютно уверен, а остальных сейчас проверяет его секретная служба. А со своими людьми мы должны разобраться сами. Полностью в курсе всего были только я, вы и Клейн, но и те, кого я брал с собой в Россию, многое видели и могли кое‑что услышать. Уверен я только в себе, а всех остальных нужно проверить по полной программе! Начать можете с себя.

— Все выполню, — пообещал начальник службы безопасности. — Только я сомневаюсь, господин Болен, что это кто‑то из моих парней, скорее, утечка произошла в министерстве иностранных дел.

— Ваше дело не высказывать мнение, когда его у вас не спрашивают, а выполнять мои приказы! — сердито сказал Болен. — Я сегодня вылечу в Москву, поэтому приготовьте мне охрану. Двоих хватит.

Его самолет приземлился на Ходынском аэродроме поздно вечером, поэтому посол увез высокого гостя к себе. До посольства ехали молча, и разговор состоялся только после позднего ужина в кабинете посла.

— Здесь можно говорить совершенно спокойно, — заверил Фридрих–Вернер фон дер Шуленбург. — Запись есть, но сейчас все отключено. Что‑то случилось?

— Обо всем стало известно французам, — ответил Болен. — Их посол вел себя так дерзко и вызывающе, что не оставил у кайзера никаких сомнений в том, что они уверены в нашем предательстве. Конечно, кайзер отверг все обвинения посла и выразил неудовольствие его поведением, но мне он сказал, что находится в затруднении. Союзники нам теперь не поверят и потребуют гарантий, а пойти у них на поводу — значит лишиться самостоятельности. Нас бросят на Россию, а потом ничего не дадут, чем бы все ни кончилось.

— Плохо! — сказал посол. — Французы, вне всякого сомнения, поделятся этим с англичанами. Они не станут воевать с русскими, а вот нас будут к этому подталкивать. Я не вижу выгоды в такой войне для Германии, даже если русские не применят яд в городах. А если применят…

— Договоритесь, чтобы меня приняли пораньше, — сказал Болен. — Нужно определиться с русскими, а потом что‑то решать. Идиотское положение! Германия не может не воевать и воевать она тоже не может!

— А что по этому поводу думает канцлер? — спросил посол.

— Вы думаете, он передо мной отчитывался? — сердито сказал гость. — Сейчас проверяют всех, причастных к этим переговорам, возможно, что и его тоже. Он с самого начала без восторга отнесся к союзу с Россией, но был вынужден уступить. Хотя таких недовольных среди посвященных было большинство.

Болен поздно заснул и очень плохо спал. Мучили не только мысли, но и боли в ногах, которые в последнее время отравляли жизнь. Проклятые врачи могли только тянуть деньги и ссылаться на его возраст. Утром он проснулся сонный, с головной болью, отказался от завтрака и с нетерпением ждал, когда его отвезут к русскому канцлеру.

Я сидел за письменным столом с черновиком второй книги, когда по нервам ударил телефонный звонок. Надо будет где‑нибудь раздобыть отвертку и немного повозиться с телефоном, чтобы каждый раз не подскакивать от испуга. Мы уже третий день жили во дворце, и этот день был воскресеньем, поэтому отец был дома. Для придворных дам не существовало выходных, хотя любая могла отпроситься и уехать из дворца, но, по–моему, вся их жизнь здесь была такой необременительной, что смахивала на один большой выходной. Вера нашла среди приближенных императрицы одну девицу, с которой у нее начали складываться приятельские отношения, и после завтрака к ней умчалась, оставив меня заниматься творчеством.

— Я слушаю, — сказал я, подняв трубку.

— Срочно зайдите ко мне, князь! — послышался в ней голос императора.

Я ответил, что иду и, положив трубку, подошел к зеркалу. Волосы слегка растрепались, поэтому я их пригладил расческой и поспешил к кабинету императора. До него было идти всего три минуты быстрым шагом, но взволнованный Владимир Андреевич встретил меня так, как будто я где‑то ходил полчаса. В кабинете, кроме него, находился заметно нервничавший Вяземский.

— Что вы так медленно, князь! — сказал император. — Нам нужно срочно знать ваше мнение. Немцы грязно сработали, и их союзники обо всем узнали! Теперь немцы оказались между двух огней, и им не позавидуешь, но и для нас во всем этом радости мало!

— А, по–моему, все очень неплохо получилось, — сказал я им, вызвав два удивленных взгляда. — Я предполагал, что так может получиться, поэтому уже об этом думал. Германия — это кипящий котел в центре Европы. Ее экономика быстро растет, и немцам все сильнее мешают национальные рамки. Давление пара растет, и, если ничего не сделать, рванет так, что никому мало не покажется. В той реальности так два раза бабахнуло. Две войны, в которых немцы воевали против всех главных государств Европы. И если бы не мы, еще неизвестно, чем бы это закончилось. В обеих войнах их силу переломили русские. А теперь представьте, что мы в такой конфликт не полезем, а то и кое в чем поможем немцам. Я думаю, что Франция будет завоевана за две–три недели, а Великобритания не сможет, да и не захочет ей помогать и сосредоточится на собственной обороне. Немцам нужно не просто разбить французскую армию, а включить Францию в состав своей империи, причем без этих их штучек насчет немецкой исключительности, а на равноправной основе. Вместе с Францией они приобретут и все ее колонии. Конечно, англичан это не устроит, но кто их будет спрашивать? Если Германия получит всю французскую промышленность, англичане ничего не смогут сделать.

— Они могут занять французские колонии, — глядя на меня с интересом, предположил Вяземский.

— Могут попробовать, — согласился я, — если мозги в дефиците. Даже захватить их будет не так просто, а удержать… Пупок не развяжется? Как бы они после этого не лишились и своих собственных колоний. Поскольку они не идиоты, то не будут дробить силы, а сосредоточат их в своих колониях. Вот американцы смогут кое‑что захватить, но вряд ли много. А позже мы вместе с немцами попросим все захваченное вернуть. Если не захотят… Их все равно придется ставить на место, и лучше это сделать сейчас, чем потом, когда они усилятся. Хотя… Мы ведь с немцами тоже не будем стоять на месте. Да, янки нужно заранее предупредить насчет Аляски.

— Подождите вы с Аляской! — оборвал меня император. — Какие еще есть мысли по этой войне?

— Немцам не нужны советчики со стороны, — сказал я. — Они и сами неплохо воюют. Но кое‑что можно подсказать. Если у них не получится задержать военный флот, то терпящие поражение французы его уведут. Скорее всего, он достанется англичанам, а это лишнее. Поэтому могу предложить утопить его в портах. Почти все моряки останутся живы, а корабли потом будет нетрудно поднять.

— Подводными лодками? — спросил император.

— Подводными пловцами, — поправил я его. — Понятия не имею, есть ли здесь нужные аппараты для подводного плаванья, но если нет, могу нарисовать чертеж, и на любом хорошем заводе сделают за неделю. У нас их называли аквалангами, а в других странах как‑то иначе. На лицо надевают маску, а на спину — два баллона с закаченным под большим давлением воздухом и используют резиновые ласты. Во вторую мировую войну итальянские боевые пловцы пустили на дно немало кораблей. Нетрудно подплыть под водой под днище корабля и прикрепить к нему магнитную мину с часовым механизмом. Спустить с какого‑нибудь корабля груз мин с баллоном, обеспечивающим им нулевую плавучесть, и толкать к базе флота. Позже сделали устройства для буксировки пловцов и грузов, но немцы и так обойдутся. Подводные лодки теперь вряд ли подберутся к боевым кораблям, а торпеды их так разворотят, что потом придется пускать на металлолом.

— Хорошая мысль, — кивнул Вяземский. — Других нет?

— Можно будет помочь нашими бомбами, — предложил я. — Не против Франции, — с ней справятся и так — а против Англии. После захвата Франции будет нетрудно перелететь Ла–Манш, он в самой узкой части чуть больше двадцати километров. Если немцы удачно бомбили Англию со своей территории, то из Франции ее можно забрасывать гранатами. Если начнут бомбить промышленные районы, можно будет поделиться своими бомбами. Не смотрите на меня так, Борис Леонидович, секрет этого оружия очень ненадолго. Он лежит на поверхности, поэтому быстро догадаются даже по описанию взрывов. У нас ведь самые простые бомбы. Если помудрить с составом и способом распыления больших объемов горючего, можно сделать бомбу в десятки раз более мощную. Вот конструкция такого оружия дольше будет секретом. А немцам нужно помогать. Лучше пусть они воюют против своих союзников, чем они все вместе — против нас. Нам при этом вообще не придется воевать.