— Вот и лето кончилось, — грустно сказала Вера.

Она сидела рядом со мной в кабинете и смотрела в окно, за которым ветер гнул ветви мокрых от дождя деревьев парка.

— Откуда столько грусти? — спросил я, отложил черновик книги, обнял ее и посадил на колени.

— Не знаю, — ответила жена. — Мне и раньше в эту пору было грустно, а сейчас почему‑то хочется плакать.

— Ты, случайно, не забеременела? — спросил я. — У беременных бывают немотивированные смены настроения.

— Все‑то ты знаешь, — она поцеловала меня в губы, а потом прижалась щекой к щеке. — Слова какие‑то закрученные… Не знаю я, Леш, но думаю, что пока ничего нет. Если из‑за беременности меняется настроение, то не сразу, а позже. Ты стараешься каждый вечер, а результатов нашей любви не видно, и это меня беспокоит. У меня тетя была бесплодной, что если и я тоже?

— Буду стараться, пока не добьюсь результатов, — пообещал я, — а потом будем все повторять. Мне мало одного ребенка! Ну вот! Хотел поддержать, а на выходе получил слезы.

— Сейчас перестану, — всхлипнула жена. — Давай задернем занавеску. Это, наверное, виновата погода.

— Конечно, погода, — сказал я, ссаживая ее с коленей. — Живем в шикарных и почти своих апартаментах, кушать готовят, грязь убирают, даже белье стирают! Дети сопливые не плачут и не мешают спать, муж каждый вечер домогается со своей любовью, а иной раз и днем… Подруга появилась — не разлей вода, три книги выпустила и скоро будет четвертая, а наши песни слушает и поет половина России, а может, уже и вся. И денег у нас куры не клюют, хотя бы потому, что не завели кур. И что тебе еще не хватает? Не выпускают на сцену? Так это временно, записи‑то все равно делаем, причем под своими именами. Понял! Ты грустишь из‑за того, что я тебя увез от Олега! Захотелось стать великой княгиней, а тут я со своей ревностью. Перекрыл, понимаешь, дорогу к счастью!

— Очень может быть, — засмеялась она. — Он мне нравился, а император ничего не сделал бы. Сбежали бы за границу и там обвенчались. Еще потом и простил бы. Великий князь — это не наследник.

— Я тебе сбегу! — я схватил Веру на руки и вознамерился отнести ее в кровать и там окончательно изгнать хандру испытанным способом, но зазвонил телефон.

Нормальной телефонной станции во дворце не было, но в каждой из четырех лабораторий стояло по аппарату, которыми можно было соединяться с моим.

— Алексей Сергеевич, — услышал я из трубки голос Вадима Глазьева. — Вы сегодня к нам зайдете? Есть проблемы с работой схемы управления индикатора кругового обзора…

— Сейчас подойду, Вадим Владимирович, — ответил я и положил трубку на рычаг.

Дворец был двухэтажным, но не очень большим. Когда я был в нем в последний раз еще мальчишкой, он сильно обветшал, что и неудивительно для здания, которому уже полторы сотни лет. Нужно было делать ремонт, но отец не хотел тратиться, и я его понимал: здесь жили только пятеро слуг, а мы ненадолго приезжали хорошо если раз в три года. Теперь такой ремонт был сделан, и дворец преобразился. Какой‑то роскоши не было, но все сделали добротно, удобно и красиво. Вместо тридцати ученых, о которых мне говорил Шувалов, их поселили только семь, остальные были инженерами. Лишь двое приехали с семьями, остальные или были холостыми, или оставили семьи в Москве и уезжали к ним на воскресенье. В одной из приехавших семей была молодая женщина — жена инженера Николая Лисицина. Умная, живая и общительная девятнадцатилетняя Нина и была его семьей, поскольку детей они еще не нажили, а их старики остались в Москве в собственном доме. Красотой она не блистала, но была очень милой и какой‑то несовременной. Скорее, она напоминала девчонок из той реальности. Надеть короткую юбку — и не отличишь. Хорошая фигура, шикарные волосы, которые она обрезала по плечи, и очень милое лицо со слегка вздернутым носиком и россыпью веснушек. Особую прелесть ей придавали огромные широко посаженные серые глаза, опушенные густыми ресницами. Я не назвал Нину красивой только потому, что ее внешность была далека от местных канонов красоты, но встретив ее в той жизни, наверняка влюбился бы, учитывая ее покладистый характер, ум и отсутствие заскоков. Николай был высоким плечистым мужчиной с немного грубоватым лицом, лет на семь старше жены. Он был инженером от бога, схватывавшим на лету любую исходящую от меня идею, поэтому работать с ним было одно удовольствие. Мы пока не сдружились, но к этому все шло. А вот наши жены подружились сразу после знакомства. В этом была большая заслуга Веры, которая взяла инициативу на себя. Лисицыны не были дворянами, а тут целая княгиня, поэтому Нина поначалу робела.

Лаборатория, где отрабатывали электронные узлы, находилась в противоположном от наших комнат конце дворца. Когда делали ремонт, дровяной котел заменили на угольный, и во всех помещениях и коридорах поставили радиаторы, но похолодало совсем недавно, и мы еще не топили. В окна не дуло, да и вообще дворец строили с умом, и он хорошо держал тепло, но кое‑кто из ученых курил, выходя для этого в коридор, и я велел прислуге его регулярно проветривать. Вот и сейчас пахло табаком, а по коридору гулял холодный ветер от двух приоткрытых окон. Помянув недобрым словом всех курильщиков и себя за то, что не оделся теплей, я пробежался до лаборатории. В ней было людно, пахло канифолью и немного горелой изоляцией. Раньше во дворце электричества не было, поэтому, пока шел ремонт, быстро вкопали столбы и протянули от Москвы линию длинной в шесть километров. Сейчас по этим же столбам тянули телефонный кабель. Я подошел к столу, за которым работали Глазьев и еще один инженер — Александр Кулагин.

— Что у вас здесь? — спросил я. — В чем проблема?

— Вот смотрите, — сказал Вадим, пододвинул мне чертеж и принялся объяснять, что у них не работало.

Первую радиолокационную станцию мы разрабатывали на миниатюрных лампах. Серийно выпускались только три типа транзисторов, и они были далеки от совершенства, а флоту требовалось надежное устройство и как можно быстрей, поэтому не стали мудрить и все делали на лампах. Когда я учился в институте, мы на военной кафедре изучали ракетный комплекс, предназначенный для защиты побережья от кораблей, причем изучали уже снятый с вооружения и именно на лампах. Все схемы я, конечно, не помнил, а параметры радиоэлементов никогда не знал, но все‑таки запомнилось много, и теперь это пригодилось. Немного повозившись, мы нашли причину неисправности, после чего я попал в руки одного из ученых.

— Алексей Сергеевич, можно вас на минуту, — подошел ко мне Головин. — У меня есть вопросы по операционным усилителям. Мне кажется, что ваши схемы избыточно сложны. Посмотрите вот здесь и здесь. А если сделать вот так?

Доказав физику, что простота не везде уместна, я спросил у остальных насчет вопросов. Они работали и пока не нуждались в моих услугах, поэтому я ушел из лаборатории и вернулся к себе. Жены не было, а на столе лежала короткая записка: «Я у Нины». Я немного озяб, поэтому надел поверх одежды теплый халат, сел за стол и отдернул закрывавшую окно занавеску. Вечерело, и ветер усилился еще больше. Он гнул струи дождя и раскачивал кроны деревьев. Есть что‑то завораживающее в картине непогоды, если наблюдать ее вот так, из теплого помещения через окно. Я засмотрелся на дождь и задумался о жизни. Мне многое нравилось в моей теперешней. Я был знатен и богат, имел замечательную семью и любимую женщину. Из‑за молодости и того, что я рано занялся этим телом, была возможность прожить длинную жизнь. Способности никуда не делись, наоборот, добавились новые, которые обеспечили мне известность и уважение. Я и сейчас делал важное дело, единственное, что мне не нравилось, — это связанные с ним ограничения. Личная свобода была урезана, и никто не мог сказать, когда снимут ограничения, ясно только, что это будет еще очень нескоро. Меня не посвящали в то, как использовались полученные знания, лишь Шувалов обмолвился о городке ракетчиков, и я узнал от одного из инженеров, что под Москвой начали строить новый аэродром, а находившийся неподалеку авиационный завод, который раньше контролировали французы, отошел государству. Для него дополнительно набирали рабочих и инженеров, и тщательная проверка при этом наборе наводила на мысль, что именно там будут разрабатывать и испытывать мои новинки. У меня не было сомнения в том, что лет через десять мы будем в техническом отношении впереди всей планеты. Сможем ли только удержать первенство? Все засекретить тоже не дело, поэтому знания будут распространяться. Кроме того, никто не застрахован от предательства. Но вровень с остальными мы станем — это точно. Работать здесь умели быстро и без халтуры, главное, чтобы хорошо платили и был пригляд, поэтому знания и щедрое финансирование давали большие возможности для развития. Все упиралось во время, дадут его нам или нет.

— Мне нужна полная ясность с новыми вооружениями, — сказал император. — Кто из вас начнет первым? Может быть, вы, Борис Леонидович?

— Могу и я, — ответил Вяземский. — По флоту я говорить не буду, чтобы не отбивать хлеб у Сергея Евгеньевича, а расскажу обо всех направлениях нашей работы. В результате национализации и ликвидации долговых обязательств, мы не испытываем никаких недостатков в средствах и не требуем дополнительного финансирования из бюджета. Более того, первые два года будем возвращать в казну часть средств из‑за того, что не сможем их все освоить. Плохо, когда денег не хватает, но и их избыток не приведет ни к чему, кроме пустой траты и воровства. Часть предприятий забирается в казну, а ненужные нам выставляем на торги. При этом назначенные временные управляющие обеспечивают их бесперебойную работу. Банки мы себе не брали, но заставили новых хозяев в три раза понизить процентные выплаты по кредитам. Остальным не осталось ничего другого, как только последовать их примеру.

— Давайте от общих вопросов перейдем к вооружениям, — поторопил канцлера император.

— Кое‑что запущено в производство, но немного, — продолжил Вяземский. — По эскизам и описанию отработана конструкция автоматического карабина, который Мещерский назвал автоматом Калашникова. По его словам, это было самое распространенное стрелковое оружие в его мире. Главные его достоинства — простота, надежность и неприхотливость. Можно дать неопытному солдату, можно положить в лужу, а потом слить воду из ствола и стрелять. Наши автоматические карабины не могут этим похвастаться.

— Что с этим Калашниковым?

— У нас такого оружейника нет, а Мещерский не знает подробности его биографии.

— И что получилось у нас? — спросил император.

— Очень хорошее оружие, — ответил Вяземский. — Действительно, надежное и простое в обращении. Нельзя сказать, что совсем дешевое, но будет дешевле всех остальных карабинов. Правда, под него нужно выпускать свои патроны, но работы по подготовке к их производству уже начаты.

— Почему задержка с остальным?

— Очень много предварительной работы, — сказал канцлер. — От идеи до ее воплощения должны пройти годы. Полученные знания позволят все ускорить, но все равно нужно время. Радиолокационные станции начнем строить только через год, а через два они уже будут стоять на всех больших кораблях. Пока их решили делать на лампах, а то потеряем еще два–три года.

— И что они дадут? — спросил император.

— Будет возможность раннего обнаружения кораблей и самолетов противника и увеличения точности стрельбы. Позже планируется ставить на корабли управляемые ракеты, но у них будут свои станции. Пока мы только наполовину построили закрытый городок для специалистов, которые будут ими заниматься. Рядом строится небольшой завод для опытного производства. Чтобы не терять время, работы уже ведем, но пока малым числом специалистов. Большой срочности нет, потому что инженеров будет сдерживать отсутствие необходимых приборов. Сейчас ими занимаются в первую очередь, потому что это надо и для самолетов, и для многого другого.

— Значит, и новые самолеты мы получим через годы? — нахмурился император.

— Не раньше чем через пять лет, — ответил Вяземский. — Там и помимо приборов много чего не хватает. Сейчас идет реконструкция завода, строятся дополнительные цеха и набираются специалисты. Не хватает авиаконструкторов, и у них нет нужного опыта, а полученные от Мещерского знания страдают неполнотой. Создание самолетов с реактивными двигателями и турбинами даст нам много преимуществ, но оно требует больших подготовительных работ. Вертолетами мы пока не будем заниматься из‑за недостатка специалистов. В министерство народного просвещения передано распоряжение принять меры к тому, чтобы со следующего года по нужным нам специальностям было принято в три раза больше студентов. Я понимаю, что хочется получить все и сразу, но это не в наших силах.

— Что по самому Мещерскому?

— Работает и неплохо. Его советы существенно ускоряют работы по трем темам. Да и другие у него все еще консультируются.

— Что можете добавить, Александр Дмитриевич? — повернулся император к военному министру.

— Кое‑что могу, — ответил Шуваев. — Помимо автомата, о котором уже говорил Борис Леонидович, мы запустили в производство более совершенный пехотный пулемет. Это не имеет отношения к Мещерскому. А вот по его линии есть очень перспективные предложения по реактивным минометным системам залпового огня. По его словам, это необычайно мощное оружие, предназначенное для обработки больших площадей. В них возможно применение и традиционных взрывчатых веществ, и горючих смесей, и той начинки, которая используется в новых бомбах. Уже создана рабочая группа и определен завод. Первые результаты ожидаем через год. Мы не ждем войны с Франко–Германской империей, поэтому пока не будем тратить больших сил на бронетанковые средства. Война в основном будет на море, поэтому больше внимания уделим флоту. Армию будем усиливать легким и тяжелым автоматическим оружием и артиллерией. Пока нет новых типов самолетов, будем выпускать поршневые, внеся в них некоторые улучшения. Армии предлагается многое, но не раньше чем через три года. Ее численный состав пока увеличивать не будем. У меня все.

— Остались вы, Сергей Евгеньевич, — сказал император морскому министру.

— Хоть у меня и не хотели отбирать хлеб, все равно почти все сказали, — усмехнулся Алексеев. — Могу только добавить, что за три года мы хотим модернизировать все корабли Черноморского, Балтийского и Тихоокеанского флотов, причем в ряде случаев будет не просто проводиться ремонт кораблей и замена орудийных стволов, но и замена двигательных установок. О радиолокаторах уже говорили, но помимо них на многих кораблях заменят приборы управления огнем на более совершенные. Заменим и торпеды. Все это повысит наши возможности раза в два. Новых кораблей пока больше строить не будем, на это просто не хватит сил. Немцы эффективно использовали подводных пловцов для диверсий. Мы получили чертежи аппарата для дыхания и кое‑что еще от Мещерского. Идея была наша, теперь мы ее начнем применять у себя.

— Все‑таки не хотите перегонять корабли, — сказал Вяземский. — Не пожалеете?

— Не вижу смысла, — ответил адмирал. — Мы не сможем так усилить Тихоокеанский флот, чтобы противостоять американцам, а Черноморский, который будет действовать в союзе с немецким, ослабим. В Тихом океане будем действовать подводными лодками и боевыми пловцами и ждать ракеты. Пока они не полетят на американские города, Аляску нам не вернут. Я очень хорошо знаю американцев. Они уважают только силу и плевать хотели на всех, кто слабее. А вот если мы из Владивостока обстреляем, скажем, Сан–Франциско, да еще ядами или новой взрывчаткой, отдадут как миленькие, особенно если до этого немцы вместе с нами накостыляют им по шее и отберут французские колонии.

— Мне по своей части почти нечего сказать, — ответил на вопросительный взгляд императора Апраксин. — Организованной оппозиции в империи нет. Единственные, кто постоянно мутит воду и служит нашим врагам, — это поляки. Раньше через них действовали немцы и французы, теперь этим займутся англичане. Мы стараемся внедрять в ряды недовольных своих агентов, и это себя оправдывает, хоть и не во всех случаях. Франко–Германская империя нам не противник, но есть еще промышленный шпионаж. У французов осталось очень мало агентов, но у немцев их достаточно. Англичане тоже потеряли почти всю агентурную сеть, но сейчас им ничто не мешает ее восстановить. Я считаю, что нужно всемерно поднимать патриотизм и сурово наказывать за измену. Сейчас это ссылка, а неплохо было бы заменить ее большими тюремными сроками или казнью, в зависимости от нанесенного вреда. Нужно устраивать публичные суды и широко освещать в печати. На продажных чиновников пропаганда действует слабо, страх казни подействует сильнее!

— Нынешний состав Думы на это не пойдет, — сказал Вяземский. — Надо думать, что с ними делать. Многие довольны тем, что сидят дома и получают за это половинный оклад, но есть и крикуны. Нужно менять законы, но думцев нельзя допускать к этой работе, а сейчас возиться с выборами… Может быть, пока на какое‑то время императорскими указами…

— Посмотрим, — неопределенно ответил император. — У вас все, Сергей Андреевич?

— Заканчиваю, — заторопился министр внутренних дел. — Мы сейчас применяем повышенные меры безопасности для охраны членов императорской семьи, членов кабинета министров и ключевых фигур в проекте. Выделено отдельное делопроизводство, в ведении которого охрана государственных секретов. У меня все, хотелось бы только попросить увеличить финансирование на внештатных агентов. Приезжает много англичан, и мои люди просто не справляются.

— Я распоряжусь, — пообещал Вяземский. — Подготовьте докладную записку с обоснованием и суммой.

— Ну что же, мне все более или менее ясно, — сказал император. — Вам, Сергей Андреевич, нужно нацелить прессу на патриотический настрой. Американские штаты не выполняют своих обещаний и не возвращают Аляску. Это нужно обыграть, тогда нормально воспримут союз с немцами и брак цесаревича с их принцессой. Поработайте с Синодом, пусть подключится церковь. Теперь последний вопрос, как идет эвакуация ядов и наших людей?

— Из Франко–Германской империи — нормально, — ответил Вяземский, — а у англичан еще не приступали. Эвакуируем нашими боевыми кораблями, а с мест забираем своими воинскими командами. Я думаю, что наш яд не попадет в чужие руки. Все и так сейчас начали работать с ядами, ни к чему облегчать им работу. Мы натолкнулись на свой состав, можно сказать, случайно, посмотрим, что получится у них.

— Надо будет всех этих людей наградить и помочь им устроиться на родине, — сказал Шувалову император, — но так, чтобы никто не знал, чем они занимались. Мы все им очень обязаны, поэтому возьмите это на себя. Никто из них не должен ни в чем нуждаться.

— Идиотская вахта! — сердито сказал Боб Гловер своему напарнику Джону Дункану. — Скажи, кому может понадобиться это французское корыто? Экипажи сидят на берегу под замком, а их корабли стоят на якорях под прицелом наших эсминцев. Кто…

Со стороны едва виднеющихся американских кораблей раздался глухой удар, который повторился через несколько секунд. На кораблях забегали матросы, на одном зажглись огни, а второй так и остался в темноте.

— Они спускают шлюпки! — закричал Гловер, показывая рукой, как будто Дункан сам этого не видел. — Смотри, он наклонился!

Эсминец начал медленно крениться на правый борт, а потом как‑то сразу лег набок и скрылся под водой. До солдат донеслись сильный всплеск и отчаянные крики тонущих людей. Попытка рассмотреть второй корабль ни к чему не привела, так как темневший раньше силуэт эсминца бесследно исчез.

— Надо доложить капралу… — неуверенно сказал Дункан и упал, уронив винтовку.

В лицо Бобу плеснуло чем‑то теплым, но он не успел удивиться или испугаться.

— Оба готовы, — тихо сказал одетый в гидрокостюм мужчина двум другим в такой же экипировке, убирая в футляр винтовку с оптическим прицелом. — Эти придурки даже не убрали штормтрап. Давай быстрее, пока никто не проснулся. Все‑таки мы сильно нашумели.

Сидевшие в надувной лодке боевые пловцы взяли короткие весла и погнали ее к французскому миноносцу «Ле Малэн». Спящий в капитанской каюте американский капрал так и умер во сне. Часть боевых пловцов с трех субмарин очистила корабли от морских пехотинцев, а остальные быстро покончили с немногочисленной охраной на берегу и освободили запертых в казарме моряков. Прибывшим с пловцами французским офицерам не понадобилось много времени, чтобы договориться с соотечественниками. Забрав оружие убитых американцев, они дошли до пристани, где уже собрались разбуженные взрывами рыбаки, реквизировали у них несколько баркасов и начали спешно переправляться на корабли. Несколько подошедших полицейских сочли за лучшее побыстрей исчезнуть, а немногочисленный американский гарнизон был поднят в ружье и прибыл к пристани, когда уже начало светать, а на рейде не было ни одного судна, кроме брошенных рыбачьих баркасов.

— Виски или коньяк? — спросил Стюарт у младшего брата.

— Ничего не надо, — ответил генерал армии Джордж Маршалл. — Ты меня пригласил по делу или просто поболтать?

— Мне не нравится наша политика в Европе, — сказал Стюарт. — В последнее время там творится что‑то непонятное, а в Конгрессе это то ли не замечают, то ли не считают нужным реагировать. Мне бы хотелось услышать, что по этому поводу думают военные.

— Ты имеешь в виду новую Франко–Германскую империю или реакцию России на наш отказ вернуть им Аляску?

— Я все имею в виду, Джордж, — ответил Стюарт. — Немцы нагло угоняют французские корабли, перебив при этом наших солдат и потопив несколько кораблей, а правительство отделалось нотой. И это при том, что они еще не оправились от войны с французами и англичанами! Русские выгоняют нашего посла и развязывают в своей прессе компанию, направленную против Штатов, и на это тоже нет никакой реакции! Мне плевать на посла, но они фактически свернули торговлю, причем прекращают выполнять уже заключенные контракты. Мало того что это делают обе империи, они еще оказывают давление на другие европейские государства, чтобы те поступали точно так же! Мы сейчас поддерживаем нормальные отношения в Европе только с англичанами и турками! Это фактически объявление войны. И чем мы ответили?

— Не ты один недоволен, — сказал Джордж. — Торговая палата подняла шум дней десять назад, а в Конгрессе нет шума, потому что он не нужен. Принято решение о защите наших интересов, которое находится в стадии выполнения. Никто не простил немцам ни наших парней, ни потопленных эсминцев, просто мы еще не готовы ответить так, как подобает. С русскими решили не связываться, потому что они вправе удалить нашего посла, и это небольшая цена за Аляску. Если сами не полезут, их пока никто не тронет.

— Пока?

— Кто же им оставит одну шестую часть суши? — со смешком сказал генерал. — Вы же сами составляли рекомендации. Просто всему свое время.

— По последним данным они начали вкладывать в экономику громадные средства, — задумчиво сказал Стюарт. — Мне это не нравится, Джордж! Огромная страна, не испытывающая нужды в импорте продовольствия, имеющая мощную экономику, все необходимые сырьевые ресурсы и многочисленное население, может усилиться так, что будет нам не по зубам. Стоит ли давать им шанс?

— У нас не такой большой флот, чтобы мы разбирались сразу со всеми, — недовольно сказал Джордж. — Захватившие все ресурсы Франции немцы гораздо опаснее! Вот им нельзя давать много времени, а русские… Кто их когда‑нибудь принимал всерьез? Половина их экономики построена иностранцами, им бы ее сохранить, а не вкладывать деньги в новые проекты. Их столько времени спаивали и кормили дурью, что там, наверное, не осталось нормальных людей. Их только и хватило на азиатскую хитрость с ядами. В России есть агенты, которые доносят, что армия в плачевном состоянии. Там согнали резервистов и каждому дали винтовку. И это армия? Современных танков почти нет, а современных самолетов нет вовсе! С артиллерией, правда, немного получше. Они даже перестали строить корабли, бросив все силы на ремонт старых. Прежняя династия хорошо постаралась, готовя раздел своей империи, поэтому Россию можешь не бояться. Разделаемся с немцами, а потом дойдет черед и до нее. А после этого у нас не останется соперников. Скажу по секрету, что в штабе создана группа перспективного планирования, которая разрабатывает планы захвата Японии, Индии и Китая. Конечно, все это еще не скоро, но двадцать первый век будет веком Америки!

— И все это без одобрения Конгресса и компании в прессе?

— Ты ведь знаешь, кто наши хозяева, — с ноткой раздражения сказал младший брат, — и они уже все решили. Подготовка идет, и нам пока не нужна шумиха. Через год выборы, которые сильно обновят Конгресс. Придет новый президент, с которым можно будет нормально работать, тогда и настанет черед компаниям в прессе. Дадим немцам еще что‑нибудь потопить, а потом раскрутим так, что для победы не пожалеют выдрать и сдать собственные золотые зубы.

— Значит, год, — сказал Стюарт, — а если учесть выборы и все остальное, то полтора.

— Да, примерно полтора года, — согласился Джордж. — К этому времени у нас будет флот в три раза сильнее того, который смогут выставить немцы. Постараемся заставить принять участие и англичан, чтобы они не отсиживались на своем острове. Справимся и без них, но их участие уменьшит потери. Кроме того, нам нужны базы для авиации, с одними авианосцами много не навоюешь.

— Как ты уверен! — сказал Стюарт брату. — У меня такой уверенности нет. Пожалуй, я на всякий случай приму меры, чтобы не сильно пострадал семейный бизнес.

— Ты просто не представляешь, чем мы будем располагать, — пожал плечами Джордж. — Но если хочешь, можешь подстраховаться.

— Значит, договор подписан, — сказал начальник четвертого отдела Генерального штаба Императорской армии Японии Ёсицугу Татэкава, — и Черноморский флот России будет действовать вместе с флотами новой империи…

— Эта война не ограничится Атлантикой, — сказал бывший посол во Франции Хатиро Арита. — Американские штаты начнут войну здесь. Это перечеркнет наш спор с Россией.

— Полтора года, — задумался Татэкава, — может быть, даже два. А если мы успеем раньше?

— Меня давно не было на родине, — сказал бывший посол. — Как изменилось соотношение сил?

— Как оно могло измениться, если мы строим корабли, а русские этим не занимаются? — усмехнулся Татэкава. — У них здесь чисто оборонительная стратегия. Отведут то, что называют флотом, в свои базы под прикрытие береговых батарей, выпустят подводные лодки, после чего заминируют подходы к базам. Их подводный флот — это единственная реальная угроза. Подводные лодки очень неплохие, но их только два десятка. И на суше у нас будет двукратное превосходство в танках и авиации. Русские традиционно сильны своей артиллерией, но она не заменит других родов войск, поэтому они опять будут воевать числом.

— Идите к руководству! — попросил Арита. — Пусть обратятся к императору! Может, для нас это последний шанс! А потом… Кто в этом мире считается со слабыми!