«Виллис» миновал ворота и, набирая скорость, поехал по территории базы к видневшимся за летным полем ангарам. Рядом с ними стояли три одноэтажных домика, возле которых шофер остановил машину.

— Добро пожаловать на авиабазу «Мюрок»! — сказал сидевший на заднем сидении военный с погонами генерал–майора своему спутнику, одетому в коричневый шерстяной костюм. — А это ее командующий бригадный генерал Майкл Брукс. Генерал, оставляю вам представителя нашего президента Николаса Коулмана. Покажите ему все, что у него вызовет интерес.

Последние слова были сказаны встретившему их офицеру. Он был невысокого роста, широкоплечий, с ежиком поседевших волос и некрасивым, волевым лицом.

— Добрый день, сэр! — поздоровался генерал с гражданским. — Прошу вас пройти со мной. Это совсем рядом, и нам не понадобится машина.

«Виллис» уехал, а командующий базой вместе со своим гостем направился к ангарам.

— Мне сообщили, что президента интересуют новые виды оружия, — сказал генерал. — На базе сейчас почти ничего нет, но мы можем показать образцы.

— Не понял! — удивился гость. — Если нет оружия, зачем меня привезли на эту базу?

— Оружие есть, но его пока мало, — объяснил Брукс. — К весне база должна быть полностью загружена, а до начала военных действий мы успеем все перегнать через Канаду в Норвегию.

— А на других базах? — разочарованно спросил Коулман. — Неужели и там такая же картина? Ведь президента уверяли…

— Я не могу вам с точностью утверждать, что так везде, — терпеливо сказал генерал, — но у наших соседей примерно такое же положение. Заводы работают на полную мощность, и техника начала поступать, но нужного количества до весны не будет.

— Показывайте, — вздохнул гость. — Куда идем?

— В этот ангар, — сказал генерал. — Подождите, сейчас я наберу код.

— А почему здесь нет охраны? — спросил Коулман.

— Сейчас включу свет… — сказал Брукс. — У нас хорошо охраняется сама база и ведется наблюдение за летным полем, а караулы стоят у всех значимых объектов. Ангары сейчас пустуют, только в этот свезли все необходимое для демонстрации.

Он щелкнул выключателем, и ангар залил свет двух десятков светильников, расположенных под потолком и на стенах.

— Какой он огромный! — восхищенно сказал Коулман, подходя к действительно очень большому самолету.

Размах его крыльев был метров тридцать, фюзеляж казался немного короче, а кабина находилась на высоте около шести метров.

— Летающая крепость! — гордо сказал генерал. — Этот красавец может обрушить на противника восемь тонн бомб с высоты больше шести миль! Причем новый прицел обеспечит попадание точно в цель! И летает он на одной заправке с полной боевой нагрузкой около двух тысяч миль! На этом самолете больше десятка крупнокалиберных пулеметов, так что даже на небольших высотах он отобьется от двух–трех истребителей, хотя прикрывать истребителями, конечно, будем.

— Надеюсь, это не все? — спросил Коулман.

— Естественно, — усмехнулся Брукс. — Идите сюда.

Они обошли самолет и увидели лежавшие на специальных подставках бомбы.

— Самолет — это только средство доставки, — сказал генерал. — А вот это наши сюрпризы. Это кассетная бомба, состоящая из пятидесяти относительно небольших бомб. На нужной высоте заряд взрывчатки разрывает тонкий корпус и разбрасывает бомбы по большой площади. Мы используем противопехотные и зажигательные бомбы. Эта еще не самая большая. А вот эта — наша гордость!

— Сколько же она весит? — пораженно спросил Коулман, дотрагиваясь рукой до огромной бомбы.

— Десять тысяч фунтов! — сказал генерал. — В ней тысяча бомб, каждая из которых имеет в качестве поражающих элементов триста стальных шариков! Когда с неба обрушится стальной дождь, площадь поражения составит треть квадратной мили! Если учесть, что пехотинцы воюют без брони, одной такой бомбой можно нанести колоссальный урон. Ну и в городах будет действовать неплохо. Убойная сила шаров невелика, но раны очень тяжелые, а когда их много…

— Отличная идея! — сказал Коулман. — Но жаль, что вам нужно так много времени на подготовку.

— Не нам одним, — пожал плечами генерал. — Этой птичке, для того чтобы сесть или взлететь, нужна очень хорошая полоса бетона длиной почти в милю. Для нескольких сотен самолетов придется строить хотя бы пять–шесть аэродромов. Если в Норвегии есть хоть один такой, то только в столице. И быстро их не построишь. Да и флоту нужно время на подготовку. Поспешное выступление может привести к таким потерям, после которых мы не скоро оправимся. Вряд ли это понравится избирателям. Вы меня понимаете? Армия не меньше президента заинтересована в том, чтобы начать. И не из‑за провальной избирательной компании, а по другим причинам.

— Вы откровенны, — заметил Коулман.

— Не вижу смысла играть с вами в прятки, — сказал Брукс. — Нам всем нужна победоносная война, но если президент решит начать этим летом, выборы он все равно не выиграет, а мы не выиграем войну. Постарайтесь это до него донести.

Гость уехал, а час спустя генералы встретились у тех же домиков. База преобразилась: на летном поле стояли полтора десятка самолетов, ездили заправщики и бегали люди.

— И к чему были эти смотрины? — спросил Брукс. — Неужели не нашлось никого, кто объяснил бы ему с цифрами в руках, что это авантюра?

— Он проиграет выборы и прекрасно это знает, — ответил генерал–майор Стив Харрис, — а удачно проведенная война может дать шанс задержаться в президентском кресле. На него надавили, но, видимо, недостаточно. Я думаю, что сейчас обрабатывают все его окружение. Он не идиот и сделает все, что от него требуется. Лучше проигранные выборы, чем пуля в голове.

— Показывай невесту! — весело сказал Владимир Андреевич, разрывая объятия. — Кто из них?

— Ёсико! — позвал Олег. — Подойди к моему отцу. Вторая — это служанка.

Одна из двух японок поспешно приблизилась и низко поклонилась.

— Приветствую моего императора! — довольно чисто по–русски сказала она.

— Красавица! — сказал Владимир Андреевич зарумянившейся девушке. — А ты еще не хотел ехать.

— Дайте и мне посмотреть, — сказала Елена Николаевна. — Да, очень славная, только худая. Куда дел свиту?

— Я их распустил, — ответил Олег. — Они целый месяц не были дома, а здесь мне пока не нужны. У тебя своих женщин толпа.

— Пошли, родная! — сказала императрица принцессе. — Сейчас я распоряжусь, и тебя отведут в твои покои и приставят тех, кто о тебе позаботятся. Служанку тоже забирай. Твои вещи сейчас доставят.

Женщины ушли, и Олег остался наедине с отцом.

— Договор я подписал, — сказал он. — Наш экземпляр у секретаря. Мы еще много чего обсуждали, потом об этом поговорим.

— Как тебе невеста? — спросил отец, пытливо взглянув сыну в глаза. — Нравится?

— Она не может не нравиться, — ответил Олег. — Я в нее влюбился. Только меня беспокоит, что у них принцессы такие слабые, что не все доживают до старости. Она умудрилась простудиться в дороге, хоть закутывали и кормили только горячим. И мой врач сказал, что такие женщины переносят роды через одну.

— И с чем связана такая слабость? — с недоумением спросил отец.

— Он считает, что с недостатком движения и с наследственностью. В семьях императоров Японии традиционно была высокая детская смертность.

— А не могли покрепче найти? — недовольно спросил Владимир Андреевич. — Дали самую дохлую?

— Отец! — возмутился Олег. — Я ее выбрал сам!

— Ладно, что‑нибудь придумаем, — сказал Владимир Андреевич. — Есть у меня мысли по этому поводу. Но сначала ее нужно крестить, потом вас поженим, а все остальное подождет.

С крещением тянуть не стали и провели его на следующий день в Благовещенском соборе. Принцессу Ёсико нарекли Еленой Владимировной. В тот же день прибыли из поездки в Санкт–Петербург брат Андрей и его жена Александра Августовна. Братья увиделись после долгой разлуки и познакомили друг друга со своими избранницами. Александра уже чисто говорила по–русски, а Ёсико–Елена пока этим похвастаться не могла, но уже понимала большую часть разговора. Встреча произошла в комнатах, которые занимала невеста. Оставив женщин общаться в большой гостиной, братья вышли в малую.

— Красивая, — с ноткой зависти сказал Андрей, — но слишком бледная. И в бедрах узкая, они там все такие?

— Я ей бедра не мерил, — ответил Олег, — а бледность уберем. Отец сказал, что у него по этому поводу есть мысль, но и я кое‑что придумал.

— Я смотрю, ты к ней неравнодушен, — заметил брат, — а как же Вера?

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил Олег. — Какой смысл в любви, если она не принесет ничего, кроме неприятностей и страданий?

— А в ней вообще есть смысл? — усмехнулся Андрей.

— В моей к Елене есть! — ответил Олег. — Мы сделаем друг друга счастливыми и оставим после себя детей. Если в жизни и есть какой‑то смысл, то он в этом! Я Алексея считаю своим другом, хоть он и обошелся со мной немного по–свински. И любовь к его жене я из себя вытравил, хотя она по–прежнему волнует как женщина. Но влечение мужчины к красивой и сильной женщине — это еще не любовь. Если бы не было моей невесты, я бы продолжал страдать, теперь я думаю только о ней.

— Хорошо, если так, — сказал Андрей. — Ты что‑то говорил насчет мысли?

— Вера говорила, что была очень дохлая, — улыбнулся Олег. — Муж заставил ее заниматься борьбой, а потом она приохотилась сама. И мой врач говорил, что большинство болезней проистекает из‑за недостатка движений. Вроде это нарушает обмен. Старики, говорит, потому и болеют, что мало двигаются. А кого гоняют, тот до ста лет проживет без болезней!

— С ума сошел? — спросил Андрей. — Я не знаю, какой была Вера, но сейчас она мне напоминает дикую кошку. Такая же маленькая, но сильная, гибкая и всегда готова показать когти. А твоя Елена развалится на части, да и не позволит тебе отец ее этим занять. Об этом узнают и будут болтать.

— А что в этом позорного? — спросил Олег. — Необычное занятие для женщины? Так она у меня сама необычная. А с отцом я поговорю, только уже после свадьбы.

— Когда венчание?

— Примерно через неделю, — ответил Олег. — Отец еще точно не решил.

— Куда теперь? — спросил я Шувалова.

— Вы о чем? — не понял Петр Павлович.

Он приехал во дворец несколько минут назад и сразу же направился к нам. Мой вопрос последовал после обмена приветствиями.

— Ну как же, — сказал я. — Вы к нам приезжаете только для того, чтобы сдернуть с одного места и перевезти куда‑нибудь в другое.

— А вы так сильно держитесь за свой дворец? — спросил он.

— Какой он мой! — ответил я. — Надо будет поговорить с тетей, чтобы она его продала казне. Это уже не дворец, а научный центр. А насчет того, что держусь… До того как вы убрали тех, кто занимался радиолокацией, мне было бы жалко уезжать, а теперь уже нет. Там были друзья, да и от меня была реальная польза, а с новым пополнением дружба как‑то не складывается, да и нет среди них женщин. И темы такие, что толку от меня мало: все, что я по ним знал, уже давно выложил.

— А зачем вам женщины? Мало жены? — пошутил Шувалов.

— Уехала ее подруга, — объяснил я. — Да и большинство тех, кого она учила борьбе, тоже сейчас в Питере. Занять себя нечем, поэтому у нас опять хандра.

— Слышал об этих ее занятиях, — кивнул он. — И как результаты?

— Кто как занимался, — ответил я. — Многие за четыре месяца уже кое–чего достигли. Если не бросят, толк будет. А почему вас это интересует?

— Есть одна мысль, — хмыкнул он. — Три дня назад женился великий князь…

— Изящный ход с японцами, — сказал я. — Аплодирую. Я думал, что с ними придется воевать.

— Я тоже так думал, — сказал Шувалов. — В той большой бочке меда, которую мы привезли из Японии, оказалась ложка дегтя — здоровье принцессы.

— И чем она больна? — спросил я. — Или это секрет?

— Ее после свадьбы обследовали и не нашли никаких болезней, но излишне субтильное сложение и слабость… Врачи полагают, что в нашем климате она будет часто болеть, и могут быть сложности с родами.

— У наших дворянок такие сложности через одну, — сказал я. — Многие после второго или третьего ребенка прекращают рожать, а то и вовсе отдают богу душу. А крестьянки рожают по десятку и без всяких проблем. Все от лени и безделья. Видели бы вы мою Веру, пока я за нее не взялся!

— А возьметесь за великую княгиню? — спросил он, вогнав меня в ступор.

— Вы долго думали, прежде чем такое сказать? — отойдя от удивления, спросил я.

— Вообще‑то, это не моя идея, — сообщил с интересом наблюдавший за мной Шувалов. — Эта мысль почему‑то пришла в головы великого князя и императора. Врачи императорской семьи выразили сомнение…

— Это понятно, — кивнул я. — Покажите мне врача, который в такой ситуации возьмет на себя смелость что‑то советовать. Я бы на их месте тоже сомневался. Скажу вам больше, я и на своем месте сильно сомневаюсь! Я свою жену вытягивал в спорт насильно, причем был совершенно уверен, что у нее нет никаких болезней, кроме лени. А с вашей княгиней я ни в чем не уверен! Насколько я помню, императорская семья в Японии никогда не отличалась большим здоровьем. И медицина сейчас… так себе. Просмотрят какую‑нибудь гадость, а мы окажемся крайними.

— Не замечал раньше за вами трусости, — покачал он головой.

— Боятся все! — ответил я ему. — Страх у человека — это нормальное чувство, которое помогает ему выжить. Превозмогать страх нужно тогда, когда он мешает, — в этом и заключается мужество. А когда страх разумный, бороться с ним — это глупость.

— Ладно, может, вы и правы, — согласился он. — В любом случае вы это будете решать не со мной. Принято решение вернуть вас в ближний круг императора. Придворных должностей вас никто не лишал, а комнаты остались за вашей семьей, так что нужно только собрать вещи и переехать. Когда вам это удобно сделать?

— Вещи мы соберем хоть сегодня, — сказал я, — а переезжать лучше завтра, в первой половине дня. Я здесь не надрываюсь на работе, но кое–какие дела есть, и их нужно закончить.

— Значит, завтра в одиннадцать будут машины и охрана, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Когда выпустите следующую книгу? Сами говорите, что нет работы, а за три месяца не написали ни одной книги.

— На днях отправим рукопись в редакцию, — ответил я, тоже встав, чтобы его проводить. — Книги не пирожки, а мы вам не булочники. Как получается, так и пишем.

Когда я рассказал о нашем разговоре жене, она растерялась.

— Я не против того, чтобы отсюда уехать и вернуться к родителям, но заниматься с этой японкой? Я занималась с теми, кто смотрел мне в рот и делал все, что я говорила. По–другому в этой борьбе просто нельзя. А как ее заставить что‑то делать? И потом почему обязательно борьба? Если она, как ты говоришь, дохлая, достаточно обычных упражнений. Их все равно нужно делать, прежде чем переходить к занятиям.

— Посмотрим, — сказал я. — Нужно послушать, что нам скажут, поговорить с врачами и познакомиться с женой Олега. Может быть, все решится как‑нибудь иначе. Мне самому не хочется с этим связываться. Никогда бы не подумал, что такое может прийти в голову императору. Нам с тобой нужно забрать все нужные вещи и проститься с ребятами. Твои ученики будут расстроены.

— Их только трое, — ответила Вера. — Необходимый минимум они получили и при желании смогут заниматься без меня. А вещи я сегодня соберу, тебе не нужно этим заниматься.

Я в этот же день обошел лаборатории, оповестил всех о нашем отъезде и ответил на некоторые из возникших вопросов. По–хорошему надо было собраться и посидеть за столом с теми, с кем у нас завязались приятельские отношения, но проводить такие посиделки не тянуло. Вера высказалась точно так же.

— Были бы здесь друзья — другое дело, а собираться из‑за одного твоего Головина я не хочу. О чем можно втроем говорить весь вечер без водки?

День закончился, а на следующий за нами приехали сразу после завтрака.

— Если вы еще не готовы, велели подождать, — сказал мне командовавший охраной штабс–капитан.

— Давно готовы, — успокоил я его. — Прикажите солдатам забрать вещи.

Провожать нас, бросив работу, вышли все ученые и инженеры. Я помахал им рукой из окна «медведя» и почему‑то подумал, что уже сюда не вернусь. Наверное, Вера подумала о том же, потому что всхлипнула и прижалась ко мне. Нервы у жены в последнее время слегка растрепались. Неустроенность из‑за этих переездов с места на место и страх бесплодия действовали на нее не лучшим образом.

До окраин Москвы ехали минут десять и в два раза дольше добирались до дворца. На воротах стояли знакомые офицеры, которых о нашем приезде предупредили заранее, поэтому не было проверки документов. За все время отсутствия родители выбирались к нам всего два раза, а потом только звонили по телефону, поэтому встреча получилась очень теплой. Сестра пока жила здесь, но скоро оканчивала гимназию и собиралась замуж.

Долго мне общаться с родными не дали: зазвенел телефон, и взявший трубку отец позвал меня к аппарату. Звонил сам император.

— Я в кабинете, — сказал он и положил трубку.

Интересно, нельзя было сказать это отцу? Я сообщил родным, что меня вызывают, и поспешил в императорский кабинет. В охране стояли императорские гренадеры, которые меня не знали, но из дверей выглянул секретарь и велел пропустить.

— Проходите в кабинет, князь, вас ждут, — сказал он мне и сел на свое место в приемной.

В кабинете собралась вся мужская часть императорского семейства. Сам Владимир Андреевич сидел за своим столом, а его сыновья заняли стулья, которыми пользовались те из посетителей, кому это позволяли их положение или хозяин кабинета. Я их приветствовал как положено, начиная с императора. Получилось довольно долго, но меня не прервали.

— Закончили? — спросил Владимир Андреевич. — Тогда перейдем к делу. Петр Павлович должен был вам передать, в чем у нас нужда.

— А почему именно я? — спросил я. — И почему обязательно борьба? У вас есть куча врачей, под руководством и наблюдением которых княгиня может заниматься спортивной гимнастикой. Это и легче, и безопаснее, и не вызовет лишних разговоров.

— Я, между прочим, предлагал то же самое, — вставил Андрей.

— А почему вы сами не ограничились гимнастикой? — спросил император.

— Гимнастика развивает мышцы и связки, — ответил я. — Регулярные занятия делают женщину здоровой и сильной. А если заниматься долго и много, намного проще переносятся роды. Я не ограничился физическими упражнениями потому, что моя жена ленилась, и ей было неинтересно нагружать тело пустой работой. Кроме того, борьба закаляет характер и дает возможность испытать себя в схватке, что редко выпадает женщине. Развивается координация движений, увеличивается скорость реакции и появляется уверенность в собственных силах. Вашим женам такое вряд ли понадобится, а для моей, да еще при той жизни, которую мы вели, это было нелишним. Мне и сейчас гораздо спокойнее, потому что она может за себя постоять. У Веры оказался талант к борьбе, другим, чтобы добиться ее мастерства, требуется намного больше времени.

— Я тебя все‑таки попрошу, — сказал Олег, перейдя со мной на ты при отце и брате, заставив их переглянуться. — Я говорил с Еленой, она согласна. Неужели не поможешь?

— Вы не понимаете, о чем просите, — ответил я. — Заняться гимнастикой согласен, могу даже заняться индийской йогой, а заниматься борьбой — увольте!

— Жаль, — сказал Олег. — Я думал, что ты мне все‑таки друг.

Его слова меня разозлили и заставили плюнуть на этикет.

— Да, друг! — сердито сказал я. — Но я не смогу заниматься с твоей женой так, как занимался со своей. Дворянки не привычны к труду и к каким‑то усилиям, а здесь придется изо дня в день нагружать себя все больше и больше! Конечно, потом она скажет спасибо, но до ее спасибо еще нужно дожить! А до этого ее нужно заставлять заниматься. И нужен постоянный врачебный контроль. У моей жены отец размером с медведя, и никто в их семье серьезно не болел, а японского императора можно перешибить соплей, да и вообще…

Я замолчал, решив, что и так сказал больше, чем следовало.

— Значит, так! — сказал Владимир Андреевич. — В двенадцать покажете великой княгине все, на что способны. Заодно Веру Николаевну осмотрит мой врач. А потом решим.

— Готовься к демонстрации! — сказал я Вере, когда злой вернулся к семье. — Через час будем давать представление для японки. Только не вздумай меня так же приголубить, как при просмотре императором. Ей такое может понравиться, а мне — нет. Надо было вчера отрепетировать для них танец.

Я немного ошибся: смотрела нас не одна великая княжна, а все императорское семейство, да еще два врача в придачу, так что мы смогли увидеть не только Елену Владимировну, но и Александру Августовну. Японка мне понравилась, хотя я их видел более красивых, правда, только на фотографиях, а немка могла работать моделью, если бы была красивее лицом. Фигура у нее была замечательная. Все были одеты без лишней роскоши, но все равно мы в своих кимоно на их фоне смотрелись бомжами. Роль татами выполнял большой персидский ковер, а зрители сели с двух сторон на стоявшие у стен стулья. Перед схваткой император лично представил нас своим невесткам. Дрались мы две минуты, на большее меня не хватило. Вера, как обычно, превратилась в пропеллер, в котором роль мелькающих лопастей выполняли ее руки и ноги. Я за ней постоянно не успевал, пропуская удар за ударом. Было больно, но она старалась не доводить удары до конца, поэтому я продержался так долго.

— Хватит! — разорвав дистанцию, сказал я. — Я надеюсь, что все оценили?

— Тебе понравилось? — спросил Олег у жены.

— Княгиня — страшный воин! — вздрогнув, ответила Елена, медленно подбирая слова. — Она может убивать сильных мужчин. У нас таких женщин–ниндзя называют куноити. В переводе это означает «несущие смерть цветы». Они были в древности, сейчас таких мастеров нет. Я готова у нее учиться, но, боюсь, что у меня не получится. Чтобы так научиться, нужно начинать учебу еще ребенком.

— А меня можете научить? — спросила немка. — Наверное, это здорово — так владеть своим телом. Свободного времени все равно много.

— Я буду учить хоть всю семью, — покорно согласился я. — Не понравится — бросите.

— Учить будет ваша жена, — сказал император. — Сейчас ее осмотрят врачи.

Вера вместе с эскулапами ушла в соседнюю комнату, где они пробыли минут десять, после чего вышли. Врач императора — Борис Карлович Гаевский — подошел к Владимиру Андреевичу и отчитался о медосмотре.

— Удивительно сильная и гибкая женщина, — сказал он о Вере. — За всю мою практику я таких видел всего дважды. Сильных женщин много среди крестьянок, но они имеют совсем другое строение и весят гораздо больше княгини. Я не против занятий, но при условии, что кто‑то из нас будет рядом.

— Так и сделаем, — решил император, не поинтересовавшийся желанием моей жены учить его невесток. — Княгиня, скажете, что вам нужно для занятий и, когда все сделают, можете начинать. А вы, князь, получили свой чин камергера против правил, поэтому мы это немного поправим. Оформим вас в дополнении к камергеру действительным статским советником по ведомству министерства иностранных дел, а службу будете проходить у меня. Сегодня займитесь оформлением, а с завтрашнего дня будьте в моем кабинете к десяти.

— Как ты взлетел! — с удивлением сказал отец, когда я ему рассказал о своем назначении. — Еще нет и двадцати, а уже имеешь право на чин генерал–майора. А Вера что такая грустная?

— Она не грустная, а задумчивая, — засмеялся я. — Никогда не думал, когда начинал учить ее кун–фу, что она сама когда‑нибудь будет учить тому же самому великую княгиню и будущую императрицу. Когда‑нибудь будет рассказывать внукам, что с нее в семьях высшего дворянства вошло в моду обучать девиц драке. Я, скажет, возила носом по ковру саму императрицу!

— А ведь действительно, — очнулась от раздумий жена. — Это ты во всем виноват! Побить тебя, что ли?

— Если ты это сделаешь, побегу к сыновьям императора, — в шутку пригрозил я. — Продемонстрирую синяки и скажу, кто их посадил. Думаю, они после этого быстро передумают учить бою своих жен, а ты так и останешься обычной статс–дамой.

— Так ты не шутил? — дошло до отца. — Как же так? Ведь это же совсем не дамское дело…

— Я сначала тоже обалдел, — кивнул я. — Совсем так же, как ты сейчас, а потом подумал: почему бы и нет? В моей второй реальности принцессы и не таким занимались, только было это лет на тридцать–сорок позже.

— Все равно как‑то это неправильно, — вздохнул отец. — Есть привычный круг занятий для девиц их положения, и о ваших занятиях будут говорить с неодобрением.

— Пускай, — равнодушно сказал я. — Для тех, кто с неодобрением отзывается об императоре и его решениях, существует ваш департамент, вот вы ими и будете заниматься, а Вера только выполняет свои придворные обязанности.

— Странное время, — задумчиво сказал отец. — Сколько всего случилось в империи и во всем мире! А ведь все началось с тебя!

— Династию сменили бы и без меня, — возразил я. — И к созданию Франко–Германской империи я не имею отношения. Ну посоветовал кое‑что императору, но до этого додумались бы и без моих советов. И к появлению японской принцессы я непричастен, я думал, что мы с ними будем воевать. Я своим появлением много чего здесь поменяю, но будет это года через три–четыре, раньше просто не получится.

Этот разговор состоялся вечером, когда задержавшийся на службе отец пришел домой, а до этого я обежал несколько учреждений, включая и родное теперь для меня министерство иностранных дел, и оформил кучу бумаг. Осталось только заказать мундир, но это было не к спеху: можно было ходить в камергерском или просто в цивильной одежде.

На следующий день я, как и было предписано, направился к императорскому кабинету минут за десять до назначенного срока. Вера осталась дома, потому что ее занятия были назначены на более позднее время. Наша судьба изменилась в очередной раз, и теперь предстояло оценить, к худу или к добру эти перемены.