- Дай свою руку! - попросил я и, когда Люся протянула руку, застегнул ей на запястье женские часы "Луч". - Это чтобы ты не опаздывала в школу.
- Золотые? - с завистью спросила Ольга.
- Позолоченные, - ответил я. - Мне слишком дорога твоя сестра, чтобы я ей сейчас дарил золотые вещи.
К ее дню рождения мы готовились основательно. Его собирались отметить двумя семьями и пригласить Сергея. Сделать хороший стол на девять человек не так легко, поэтому я с Сергеем за день до праздника пробежался по гастрономам и купил все, что нужно, кроме спиртного. Надежда на словах меня упрекала, но я видел, что она довольна. Большую часть принесенного положили на балкон, прикрыв от птиц, остальное заняло место в холодильнике. А сегодня к Черзаровым с утра пришла моя мама, и женщины вдвоем быстро все приготовили. Два стола поставили еще с вечера, поэтому к нашему приходу все уже было готово.
- Пошли к нам, - предложил я друзьям. - Отцы раньше чем через два часа не придут, а смотреть на это, и тем более нюхать...
- А чем займемся? - спросил Сергей.
- Я сочинил новую песню, сейчас буду вам ее петь, а потом выслушивать критику.
- Когда ты их только успеваешь сочинять? - удивился Сергей. - Люся, он тебе стихи не пишет? Как же так? Если такой хороший поэт, должен свою девушку заваливать стихами.
- Я завалю, - пообещал я. - Проходите в мою комнату. Слушайте, песня посвящается всем создателям песен и называется "Плот". На маленьком плоту, сквозь бури, дождь и грозы, взяв только сны и грёзы и детскую мечту, я тихо уплыву, лишь в дом проникнет полночь, чтоб рифмами наполнить мир, в котором я живу...
- Здорово! - высказалась подруга.
- Ага, - сказал Сергей. - Я у тебя ни одной плохой песни не помню. Только это опять не по возрасту. Петь не запретят, а недоумение останется. Откуда у мальчишки груз прежних ошибок?
- Во-первых, я уже не мальчишка и ошибок за свою жизнь наделал... до фига! Можешь даже считать их школьными, за которые лепят пары. А, во-вторых, я пою о создателях песен, а они в своем большинстве взрослые люди. Я ведь и в книгах пишу не о том, что видел или пережил лично. Чтение книг, знаешь, тоже многое дает!
- Да ладно, - примирительно сказал друг. - Тебе виднее. Я что почувствовал, то и сказал.
- Не интересно мне сочинять и петь детские песенки! Пусть у меня что-то будет не по возрасту, зато это для всех, а не для одних этих противнючек!
- Ты не любишь детей? - удивилась Люся.
- Детей нельзя любить, - заявил я. - Их можно только терпеть и выносить! Любить можно конкретного ребенка или двоих, но не весь этот кагал капризных и эгоистичных существ! Если заплачешь ты, для меня перевернется мир. Если рядом будет орать и топать ногами малыш, пытаясь таким способом добиться своего, я просто заткну уши. Это если он не мой, мой в таком случае сразу заработает по заднице.
- И моих будешь лупить? - уточнила Люся.
- Обязательно, - ответил я. - Если заслужат. С детьми по-другому нельзя. Их нужно ласкать и поощрять при хорошем поведении, и выбивать из них пыль при плохом. Ничего лучше кнута и пряника люди не придумали и не придумают никогда. Вот когда ребенок будет знать слово "нельзя", тогда можно будет обойтись без битья. И бить нужно больно, но так, чтобы ничего не повредить. Я тебя потом научу. Самое главное это не обидеть ребенка без причины.
- Медвежье воспитание, - сказал Сергей. - Тебя самого-то часто лупили?
- Медвежье, - согласился я. - Так медведица своих медвежат и воспитывает. Хорошо себя ведут - вылижет от ушей до хвоста, а не слушаются - удар лапой! А как иначе, если все маленькие дети - это природные эгоисты и слов не понимают? А меня в детстве никто не бил, потому что я - это исключение из правил!
- Я сейчас тебя как тресну! - замахнулась Люся. - Потому и готов всех лупить, что сам небитый. Сейчас я это упущение твоих родителей исправлю!
- Счастливые вы! - с завистью сказал Сергей. - Все время рядом, и так же проживете жизнь...
- А тебе кто мешает? - сказал я. - Родители Иры? Когда вырастет, она будет выбирать сама. Сказать, кого она выберет? Кстати, не хочешь увековечить свою любовь? "Волкодава" хорошо помнишь?
- Почти наизусть, а что?
- Не хочешь нарисовать иллюстрации к книге? Вместо кнесенки возьмешь Иру, только ее нужно будет нарисовать малость постарше и не такой худой. А с оформлением одежды, пейзажей и прочего я тебе помогу. И Иру запечатлеешь, и деньги заработаешь.
- Я не знаю, - заколебался он. - А какие сцены рисовать?
- Подумай сам. Не надумаешь - будем думать вместе. Отец когда выйдет на работу?
- Уже скоро. Я тогда здорово перепугался. Надо бы ему бросать работу, а он не хочет.
Часом позже пришли наши отцы, и состоялось вручение подарков. Потом все сели за стол и принялись его опустошать. Люся при этом время от времени с видимым удовольствием смотрела на мой подарок. Я знал, что выбирать. Все женщины любят красивое и блестящее, а если от него еще есть польза... Сидели до девяти вечера, после чего объединенными усилиями все убрали и разошлись по своим квартирам. Все, кроме меня. Люся увела меня в свою комнату.
- Когда будет то, что ты мне обещал?
- А что я тебе обещал?
- Ты обещал меня любить!
- Я это и так все время делаю. Подожди, не дерись, давай поговорим. Как ты думаешь, почему я тебя до сих пор не люблю, как женщину? Молчишь? Так вот я не делаю это в первую очередь из-за того, что тебя люблю. Представь, что будет, если ты вдруг забеременеешь?
- Есть способы... - неуверенно начала она, залившись румянцем.
- Есть, - согласился я. - Самый безвредный для женщин сейчас - это презервативы. Один образец такого предохранения сейчас сидит рядом с тобой. Мои родители в то время жили тяжело и не хотели второго ребенка. По их планам я должен был появиться позже. Пойми, нет абсолютно надежных способов. Ну испытаем мы близость. Думаешь, ты ограничишься одним разом? Аппетит приходит во время еды. Эта поговорка и про это тоже. Стоит тебе забеременеть, и мир рухнет. Отвернутся все, кроме твоей семьи. Образование ты если и получишь, то только в вечерней школе и намного позже. Не знаю, что сделают со мной, но твои родители не пустят на порог. А другие... Люди злы и жестоки к тем, кто воображает, что им позволено то, что запрещено для остальных.
- Как все люди могут быть злы? - сказала она. - Я понимаю, что бывают...
- Ничего ты не понимаешь, поэтому слушай, что тебе говорят, - сказал я. - В городе всем на все наплевать, и это не так заметно, хотя и здесь обольют грязью. В деревне девчонок затравливали насмерть. Уедет такая куда-нибудь учиться или работать, а потом возвращается к родителям с грудничком. И это уже взрослые девушки, а не такие, как ты. Если был муж, который бросил - это дело одно. Могут даже помочь и посочувствовать. А если ребенок нажит вне брака, отворачивались все, даже родня. А куда деваться в деревне от людей? От взглядов и злых языков? Мужики подкатывают на предмет покувыркаться, а женщины смешивают с грязью. И все считают себя правыми. В самом деле, раз дала одному, почему не даст мне? И кто есть женщина, прижившая ребенка от прохожего, если не шлюха? Доводили до того, что топили детей и топились сами.
- Хорошо, ребенок - это одна из причин, - передернув плечами, сказала Люся. - Есть другие?
- Я обещал родителям, и своим, и твоим. Им тоже важно не то что ты получишь радость, а ее возможные последствия.
- Глупо все, - сказала она, устраиваясь поудобнее. - Родители хотят мне только добра, а кому, как не мне самой знать, что для меня лучше?
- Мало быть умной, - сказал я. - И школьная программа это далеко не все, что нужно знать человеку, а собственного жизненного опыта у тебя с гулькин нос. Все подростки мнят себя взрослыми, а родителей слушают через раз. Сколько потом проливается слез, причем не только этими умниками, но и их родителями. Люсь, прекрати ерзать! И вообще, именинница, слезай с коленей, мне уже пора идти. Твои родители, наверное, из-за меня до сих пор не ложатся спать. До завтра.
- И чего же вы хотите? - спросил Юркович одного из пяти сидящих в его кабинете мужчин.
- По-моему, в представленных бумагах все написано достаточно ясно, - слегка раздраженно ответил его собеседник.
- Для меня эта бумага, подписанная Семичастным, только свидетельство того, что вам дано право ознакомиться с работой объекта, не более. Ваше начальство не имеет никаких прав на управление режимным республиканским объектом, так что ваши претензии безосновательны. Начнете настаивать, на объект не попадете вообще.
- Вы соображаете что и кому говорите? - вмешался второй мужчина.
- Соображаю не хуже вас, товарищ майор, - ответил Илья Денисович. - Этот объект - целиком наша инициатива, у него есть свое руководство, утвержденное правительством республики. Обращаясь к вам, мы лишь хотели помочь и поделиться информацией. Хотите принять участие в исследованиях? Пожалуйста! Вы заявились сюда без согласования в очень представительном составе, да еще с претензией на руководство. И куда мне вас девать? У меня в общежитии всего десять свободных мест, а вас больше двадцати. Причем всего пять ученых, а остальные - это офицеры комитета. Дозвольте спросить, на кой ляд вы там нужны в таком количестве?
- Потише на поворотах, полковник! - сказал первый из собеседников. - Вы обязаны оказывать нам содействие, а вместо этого...
- Я вам обязан оказывать содействие, а не подчиняться. У меня свое министерство и инструкция, утвержденная правительством Белоруссии. Обращайтесь к Шумилину или своему Петрову. Но я уверен, что без санкции Киселева они вам объект не отдадут. А он этого не сможет сделать без Машерова. Вам надо было добиться в союзном правительстве переподчинения объекта, а уже потом выдвигать свои требования. Не скажете, к чему вообще эта возня? На объекте работает большой коллектив ученых, дело налажено и прекрасно выполняется. К чему новые люди? Я вам скажу по секрету, что дед Масей, скорее всего, пошлет вас на... Далеко пошлет. У него довольно вздорный характер, и работать с нами он согласился только из-за того, что мы с ним старые друзья по партизанскому отряду, да еще мы обещали многое сделать для деревни. Все это уже сделано, и он прекрасно понимает, что назад мы асфальт не заберем. Стоит вам убрать меня, и вся ваша работа накроется. Дед уже в летах и не такой здоровый, каким кажется. Попробуете на него надавить, можете потерять вообще все. Поэтому единственное, что я вам могу предложить, - это отвезти на объект и включить в работу. Только вас все-таки слишком много. Десять человек, включая пять ученых, мы поселим в общежитии. Человек пять я попробую расселить среди местных. А остальных, извините, мне везти некуда. Можете посовещаться, а потом скажете свое решение. Советую сейчас сходить в нашу столовую, а после обеда поговорим еще раз.
- Дед, ты чего выкобениваешься? - спросил Масея Дмитрий. - Приехали большие люди из Москвы, а ты их прилюдно материшь! Совсем из ума выжил?
- Ты как с дедом разговариваешь! - разозлился Масей. - Раз послал, значит, было за что! Я знаю, что вы обо мне говорите, но я на людей без причины не лаю!
- И какая там была причина?
- То, что ты, Митя, давал подписку, еще не значит, что должен все знать. Для этого у тебя еще мало звездочек на погонах! Скажи лучше, почему Арина не прислала сметаны.
- Вареники она варила. У меня остановились два товарища...
- Дальше можешь не продолжать, - хмуро сказал Масей. - И сметану сожрали. Знал бы, еще не так бы послал! Сходи к соседям или пошли жену, пусть немного возьмет. И вареников передайте! С чем она делала?
- С творогом.
- Тем более! Небось, была бы жива твоя мать, вы бы кормили сначала нас, а потом уже всяких приезжих выблядков!
- Дед, тебе же домработница готовит!
- Та разве она сделает вареники? Или ты хочешь, чтобы я ел городскую сметану? Совсем никакого уважения! И это после того, что я сделал для вас всех!
На следующее утро я спросил Сергея, не спит ли отец.
- Да нет, уже поднялся, - ответил друг, а что?
- Загляни в квартиру и предупреди, что он мне нужен на минуту. Потом идите в школу, я догоню.
- Здравствуй, - ответил на мое приветствие Петр Сергеевич. - Срочное дело?
- Даже не знаю, - замялся я. - Не хотел к вам обращаться...
- Но обратился, - сказал он. - Быстро говори, что нужно и беги в школу, а то опоздаешь.
- Я отдал в редакцию "Молодой Гвардии" рукопись книги. Называется "Волкодав". Ничего такого, чего нельзя было бы напечатать, в ней нет, но она, не совсем обычная, что ли. С редакцией я текст согласовал, а вот цензура его, похоже, пропускать не намерена. Не мог бы Петр Миронович...
- Я понял, - прервал он меня. - Беги, я думаю, мы твою проблему решим и меньшими силами.
В тот же вечер Сергей передал мне первый рисунок.
- Кнесенка Елень у тебя получилась просто блеск! - сказал я. - И все остальное, кроме Волкодава. Вместо каторжника у тебя вышел участковый инспектор. Сядь на кровать, я попробую сделать набросок.
Я испортил два листа, и лишь на третьем получилось что-то похожее на то лицо, которое когда-то красовалось на моих книгах.
- Вот, смотри, - показал я эскиз другу. - Попробуй довести этот рисунок до ума, а я съезжу с ним в редакцию и покажу. Если они еще ни с кем не договорились, я думаю, заключат договор с тобой.
Утром он мне отдал прекрасно выполненный рисунок.
- Не знаю, какой из тебя получится следователь, а художник вышел бы замечательный! - похвалил я его работу. - Сегодня же смотаюсь в редакцию.
Смотаться не получилось. Среда была уже четвертым мая, и нас срочно вызвали на просмотр номеров в Дом офицеров. Мы подготовили две песни. Помимо песни "На всю оставшуюся жизнь", которую руководство Дома офицеров уже слышало, была еще "Баллада о матери". Когда я ее первый раз проиграл, а Люся спела, наши музыканты были ошеломлены, а в глазах Виктора Калачова стояли слезы. Точнее, они не стояли, а стекали по щекам. За прошедшие дни они успели подобрать музыку, и мы провели три репетиции. Теперь ее надо было петь перед комиссией. Сначала мы спели первую песню, а потом я отошел в сторону, и зазвучала вторая.
- Дома всё ей чудилось кино, все ждала вот-вот сейчас в окно посреди тревожной тишины постучится сын её с войны.
Люся допела и рукой провела по глазам. Она уже не ревела, как при моем первом исполнении, и горло больше не перехватывало, но слезы на глазах все равно выступали. Закончилась песня, но члены комиссии молчали.
- Чья это песня? - через пару минут спросил председатель.
- Его, - ответил Олег Астахов, показывая на меня рукой.
- Спасибо! - сказал он мне. - Спасибо всем. Оба номера приняты.
На следующий день после уроков я пробежался до остановки троллейбуса и поехал в редакцию. К редактору я попал уже почти в самом конце рабочего дня.
- Молодец, что приехал, - сказал Валентин Петрович. - Я хотел тебе завтра сам звонить, чтобы обрадовать. После праздника твою книгу отдаем в набор.
- Проблем с цензурой не было? - спросил я.
- Были, - ответил он, внимательно глядя на меня, - но они передумали.
- Посмотрите на это, - сказал я, расстегивая портфель и доставая рисунок Сергея. - Подойдет для иллюстрации?
- Талантливо! - сказал он. - И образы подобраны хорошо. Чья это работа?
- Мой друг, - ответил я. - Живем рядом и учимся в одном классе. Если подойдет, он может сделать десятка полтора рисунков, а вы потом выберете лучшие.
- Пусть работает, - решил редактор. - Только без обид, если что-то отбракуем. И учти, что тираж будет небольшой. Выпустим сто тысяч экземпляров и посмотрим на реакцию. Книга все-таки необычная. Если все пойдет нормально, потом можно будет допечатать.
Когда я вернулся, заходить к Деменковым не стал, позвонил Сергею по телефону и сообщил о достигнутой договоренности. А на следующий день в школе меня ждал сюрприз: Валерке дома случайно попалась старая "Комсомольская правда" со статьей Лисы и моей фотографией. Естественно, что он всем об этом раззвонил и притащил газету в класс.
- Человеку будущего ура! - заорал он, как только мы зашли в класс.
- Ура! - нестройно поддержали его остальные.
- Вы что орете, как оглашенные? - поморщилась классная, зашедшая следом за нами. - Почему не на местах? Звонка не слышали?
- Ольга Владимировна! - сказал Валерка. - Смотрите, что я откопал!
- Я эту статью когда-то читала, - сказала она, взяв в руки газету. - Только прошло больше года, и я ее как-то с тобой не связала.
- И не нужно, - сказал я. - Там разрисован не я, а пример для подражания.
- А тебе, значит, подражать не нужно, - сказала она, сворачивая газету. - Учишься на пятерки, английский знаешь не намного хуже вашего учителя, пишешь книги и музыку, поешь, а теперь выясняется, что еще скромник, каких поискать. Точно, человек будущего. Так, закончили разговоры, все работаем!
На большой перемене ко мне подошел секретарь комсомольской организации школы.
- Что же ты молчал? - спросил он. - Актив...
- Ни слова больше, Валентин, - ответил я. - Не имею я возможности этим заниматься. От меня даже ребята из ЦК комсомола отстали, а та статья была их работой. На написание книг и песен нужно время, у меня его вечно не хватает, так что вы уж как-нибудь сами.
Он еще раз попытался меня уговорить, но я стоял твердо, и он наконец отстал. Мне для полного счастья еще не хватало комсомольской работы. Пятницу я перетерпел, а в субботу о старой публикации все дружно забыли.
День Победы встречали у нас. Этот праздник в нашей семье считался самым главным, поэтому и готовились к нему основательно. Ольга позавтракала и убежала к подружке, Сергей праздновал с отцом, поэтому семь человек уместились за одним столом. Как всегда, включили телевизор и принялись есть. Родители произнесли несколько тостов, употребив на четверых полбутылки водки, Таня выпила чуточку вина, а мы обошлись лимонадом.
- Хорошо, что этот праздник наконец-то сделали выходным, - сказала моя мама. - Только с прошлого года его нормально отмечаем.
- Может сходим на площадь Победы? - предложила Надежда. - Погода хорошая.
- Конечно, сходите! - сказала Люся. - Смотрите, весь монумент завален цветами! Только мы с вами не пойдем, нужно готовиться к вечернему выступлению. Мы подготовили еще одну песню, о которой вы не знаете. Это сюрприз, поэтому вы нам будете мешать репетировать.
- Репетируйте, артисты, - сказал Иван Алексеевич. - Надя, пойдем собираться. Таня, ты с нами идешь?
- Иду, но не с вами, - ответила сестра. - Со стола убирать не будем?
- Пусть все стоит, - сказала мама. - Придем и еще посидим. Я только сейчас быстро помою тарелки. Вы выходите на улицу и подождите, мы долго не задержимся.
Минут через пятнадцать все ушли, и мы остались одни.
- Не скажешь, почему мы не пошли вместе со всеми? - спросил я. - Ты так убедительно врала насчет репетиции...
- Я хочу побыть с тобой, - опустив глаза, сказала Люся. - Сколько можно терпеть!
- А меня решила поставить перед фактом? Мы же с тобой уже обо всем говорили.
- А с тобой только так и нужно, - сказала она, подходя ко мне вплотную. - Слишком ты у меня рассудительный!
Не знаю, чем бы все это кончилось, но очень вовремя пришел Сергей, который принес свой второй рисунок. Я сделал пару замечаний и исправил ошибки в изображении конской сбруи, после чего начали собираться на улицу.
Приехали за нами за час до концерта. На этот раз мы ждали своего выхода в той комнате, где обычно репетировали. Это было гораздо удобнее, но концерта мы не слышали совсем.
- Зря вы, ребята, отказались от гимнастерок, - сказал Олег Астахов.
- Мы и так нормально споем, - ответил я. - А петь "Балладу о матери" в гимнастерке...
Что можно сказать о выступлении? После исполнения песни "На всю оставшуюся жизнь" нам долго аплодировали, а потом я ушел за кулисы, а они исполнили балладу. Таких аплодисментов я еще никогда не слышал. Все встали и хлопали, не жалея рук. Ведущий вывел меня обратно на сцену, как автора песни, а я стоял, принимая незаслуженную благодарность людей, и думал о том, что сделаю для Мартынова все, что смогу, и не возьму у него больше ни одной песни.
Все хотели услышать песню еще раз, но Люся расплакалась и была не в состоянии петь. Вот не хотел я исполнять "Плот" сейчас...
- Большое спасибо всем вам! - сказал я в микрофон, и шум в зале начал смолкать. - К сожалению, Людмила сейчас не сможет спеть для вас вторично. Если вы не против, вам спою я. Песня называется "Плот" и посвящена всем создателям песен.
Я спел, мне хорошо аплодировали, но эти аплодисменты не шли ни в какое сравнение с тем, что досталось Люсе.
- Запомни этот день, - сказал я подруге, когда нас везли домой. - Не каждый профессиональный певец и не каждый год удостаивается таких оваций. Некоторые ждут их всю жизнь.
- Я этот день запомню по многим причинам, - шепнула она мне на ухо. - И эти овации среди них не главное.
- Выяснили, кто хотел перехватить управление нашим центром? - спросил Машеров. - Вряд ли председатель Комитета пошел бы на такое по собственной инициативе.
- Я думаю, что это, скорее всего, Суслов, - ответил Юркович, - но доказательств пока нет. Мы наращиваем свои возможности в Москве, но это долгое дело. Ясно, что за этим не стоит Брежнев, он бы действовал по-другому.
- И что гости?
- Пятеро вернулись в Москву, остальные включились в работу. Комитет на наши действия пока никак не отреагировал. А что по выписке для Ивашутина? Что-нибудь решили по Полякову?
- Уже передали по назначению, - сказал Машеров. - Убрали все по его будущим деяниям и оставили только уже совершенные грехи. Ему и этого на несколько расстрелов хватит. Самое паскудное, что сами же в его предательстве и виноваты!
- Вы имеете в виду историю с сыном?
- А что же еще! Пожалели какие-то четыре сотни долларов, чтобы спасти мальчишку. Он ведь и тогда не предал, хотя мог. Ему обещали вылечить сына, а он не изменил, заплатив его жизнью. Скотство, конечно, хотя Полякова не оправдывает. Ладно, наши прогнозы в Москву отправили?
- Как мы с вами и договаривались, все отправили с курьером военным бортом. Прогнозы за этот и следующий годы. Пусть пока убеждаются в их правдивости.
- А что по Павлову? Как Брежнев воспринял его смерть?
- По слухам был очень подавлен. Они ведь дружили, когда работали в Молдавии, да и после.
- Кто у вас следующий?
- Трапезников. Только нужно выждать. Я вообще пока своих людей из Москвы отозвал.