- Сегодня вас собрали по одному единственному, но важному вопросу, - сказал Суслов. - Перед каждым из вас лежит папка. Прошу вас, товарищи, ознакомиться с ее содержимым. Много времени это у вас не займет.
Шестнадцать мужчин раскрыли папки и начали читать вложенные в них документы. Лишь некоторые из них имели представление о том, что в них может быть, для остальных это оказалось полной неожиданностью. Брежнев с Сусловым ждали, пока остальные ознакомятся с бумагами. Ждать пришлось минут десять.
- Что, правда, что ли? - спросил Рашидов, увидев, что все уже закончили чтение. - Откуда эти сведения?
- А вы думаете, Шараф Рашидович, - сказал Брежнев, - что мы специально оторвали вас от дел и собрали здесь для того, чтобы дать почитать заведомую ерунду? К моему глубокому сожалению, указанные в списке члены нашей партии совершили уголовно наказуемые поступки. Есть мнение, что это не единичный случай.
- Ни черта себе единичный! - высказался Шелест. - Сто тридцать восемь ответственных работников!
- Хочу вас поставить в известность, что в списках еще не все, - сказал Суслов. - Есть несколько лиц, занимающих еще более высокое положение в партии. Вопрос по ним уточняется, и, пока идет следствие, их фамилии не разглашаются. Выборочные проверки показали, что в ряды партийного руководства проникли люди, чуждые не только нашим идеалам, но даже элементарной порядочности. Поэтому вам предлагается проект постановления ЦК о введении аттестации партийного руководства, начиная с секретарей горкомов партии.
- И заканчивая кем? - спросил Шелепин.
- Вас, Александр Николаевич, мы проверять не будем, - пояснил Брежнев, сделав упор на слове "мы". - При ЦК уже создается комиссия, которая будет осуществлять проверки по письмам и жалобам рядовых коммунистов и руководителей партийных организаций. В "Правде" и ряде других газет будет опубликовано мое обращение к коммунистам с призывом принять участие в чистке наших рядов. Особо хочу подчеркнуть, что все сигналы будут проверяться самым тщательным образом, чтобы не пострадал безвинно ни один из наших товарищей.
- А зачем, Леонид Ильич, что-то создавать, когда уже есть Комитет партийного контроля? - спросил Пельше.
- Затем, уважаемый Арвид Янович, что мы собираемся заняться не любителями зеленого змия или чужих жен, а более серьезными нарушениями, - ответил за Брежнева Суслов. - Вашему Комитету эта задача явно не по плечу.
- Давно пора кое-кому прижать хвосты! - одобрительно сказал Шелест. - Я только "за".
- Я ознакомился со всеми материалами и полностью поддерживаю это решение, - сказал Косыгин. - Совет министров окажет всю возможную помощь.
- Я давно говорил, что нужно наводить порядок, - сказал Полянский.
- Вот мы ваше мнение и учли, Дмитрий Степанович, - сказал Суслов. - Кто-то еще хочет высказаться?
- Я бы хотел знать, что мы будем делать с этим? - потряс распечатками Мжаванадзе.
- По материалам следственных органов возбуждены уголовные дела, - сказал Брежнев. - А мы, естественно, снимаем их со всех постов и рекомендуем на исключение из партии. Все это найдет отражение в печати. Еще вопросы?
- Может быть, лучше этот вопрос обсудить на декабрьском пленуме? - предложил Демичев.
- Не декабря нужно ждать и заниматься говорильней, Петр Нилович! - резко сказал Воронов. - Если встал вопрос, его нужно решать. А уж пленум потом пусть оценивает наши действия. Лично я "за".
- Тогда все возьмите проект постановления и внимательно прочитайте, - сказал Суслов. - Сегодня все в сборе, кроме заболевшего Виктора Васильевича. Если после прочтения будут вопросы, я вам на них отвечу. Если будут предложения по изменению текста, мы их с вами обсудим. Но сегодня непременно нужно будет проголосовать.
Сегодня было воскресенье двадцать восьмого и до школы оставалось еще три дня. С утра вся семья была дома. Отец просматривал вчерашнюю газету "Известия", а я рядом с ним листал свою книгу, разглядывая иллюстрации Сергея.
- Давно пора было этим заняться! - сказал отец, отложив газету.
- Ты о постановлении? - спросил я.
- Да, у нас о нем вчера много говорили, а ты, что, прочитал?
- Сразу же, как только принесли газету. Меня интересовало не столько само постановление, сколько то, как его появление обосновал в своей статье Брежнев. Как у вас ко всему этому отнеслись?
- Кто-то доволен, кто-то опасается. Написать можно все, как только будут выполнять. Зря ты не выключаешь свой магнитофон. И головки быстро сотрешь, да и соседу твою музыку слушать весь день... Если даже поставили микрофоны, их могли поставить и в прихожей. Провода оттуда можно вывести без проблем, а в коробках их явно больше, чем нужно.
Мы поговорили по поводу прослушивания сразу же, как только я приехал, и решили себя ни в чем не ограничивать. Ничего такого мы не говорили, так что черт с ними - пусть пишут, но я все равно из вредности поставил на табуретке у стены куратора купленный магнитофон и крутил на нем весь день классическую музыку. Куратор пока молчал. При случае я все равно решил высказаться по поводу этого дебилизма.
- Письмо Сергею написал? - спросил отец. - Хороший парень, жаль, что вы с ним разъехались. Я бы на твоем месте не терял с ним связь.
- Я и не собираюсь, - ответил я, - а письмо написано и сегодня отдам соседу. Тоже глупость, если подумать, ваши же письма не проверяют.
- А ты хочешь, чтобы везде и все было по уму? У государства на все случаи жизни есть инструкции. Раз положено - значит делают, умно это или нет. Не хочешь погулять с Люсей? Смотри, какая замечательная погода!
- А куда? В кино неохота, театры я не люблю. Точнее, не сами театры, а в них ходить. Москва мне и в той жизни надоела, хоть я мотался только в центре, да в метро.
- Скучный ты человек! - сказала мне Таня. - Самому не интересно, хоть бы о Люсе подумал! Не хочешь в кино, отвези ее в какой-нибудь парк. Погуляете немного, все лучше, чем сидеть в квартире. Еще насидитесь, когда пойдут дожди. Сразу видно, что человек в возрасте!
- Ладно, устыдила, - сказал я, откладывая книгу. - Пойду к Черзаровым, а от них позвоню.
- Уже соскучился? - встретила меня Надежда. - Иди в комнату, дочь сама к тебе собиралась бежать.
Она все никак не могла свыкнуться с мыслью, что скоро ее дочь станет женой. Ничего, рано или поздно дочери все равно уходят, а у нее еще останется Ольга.
- А я собралась идти к тебе, - сказала Люся. - Учебники надоели, хочется заняться чем-нибудь другим.
- В парк не хочешь? - спросил я.
- Еще как хочу!
- Тогда собирайся, а я пойду звонить.
Машину ждали у подъезда всего минут пять.
- Здравствуйте, ребята, - поздоровался шофер, открывая свою дверцу. - Садитесь на задние сидения.
Рядом с ним сидел спортивного вида парень лет двадцати пяти.
- Как вас хоть зовут? - спросил я. - Как я понял, нам с вами постоянно ездить, а в прошлый раз так и не познакомились.
- Виктор, - представился он. - Охрана у вас может меняться. Сегодня со мной Сергей.
Лет ему было за сорок, но если хочет, чтобы его называли по имени...
- Куда положить сумки? - спросила Люся.
- Положите прямо на пол так, чтобы не мешали, - сказал он. - Куда едем?
- Мы хотим немного погулять в парке, - сказал я. - Все время в четырех стенах, уже надоело. Сами выберите, куда ехать, я Москву почти не знаю.
- Поехали в Тимирязевский парк, - решил он. - И недалеко, и парк хороший. Захлопните хорошо дверцу!
- Мне приказали спросить, нет ли у вас проблем, - сухо спросил наш охранник.
По-моему, он был недоволен поездкой.
- Недовольны, что приходится тратить на нас время? - спросил я его. - Изливайте недовольство на свое начальство, а не на нас. - Я тоже от вашей опеки не в восторге и прекрасно воспользовался бы метро. Беда только в том, что ни с вами, ни со мной никто не стал советоваться.
- Мне приказали спросить, нет ли у вас каких просьб, - не отвечая мне, сказал Сергей. - Если хотите, можете передать через меня.
- У меня есть к вам только одна просьба, - сказал я. - Передайте своему руководству, а оно пусть отправит выше. Я хочу, чтобы вы сняли прослушку и с моей квартиры, и с квартиры Черзаровых. Ставить нам микрофоны это идиотизм. Не уберете сами, обращусь на самый верх и найду, как вас отблагодарить.
- Не понимаю, чем ты так недоволен, - неприязненно сказал Сергей.
- Не понимаешь, значит, тупой! - рассердился я. - По-твоему, я должен писать кипятком от счастья, что вы прослушиваете мою спальню? Что вы там такого хотите услышать? Стоны Люси? Хрен вам! Вы, может быть, и в туалете повесили микрофон, чтобы записывать, как мы пускаем газы? А ты не красней, пусть они краснеют! Вот, козлы! Поставили микрофоны в квартире и хотят, чтобы я радовался! Вы бы еще кинокамеры догадались повесить!
- Дать бы тебе по шее... - вздохнул Сергей.
- Размечтался! - сказал я. - Давай выйдем из машины и попробуешь. Может быть, и получится, но гарантии не даю. Приезжал недавно один из ваших меня проверять, так я его удивил. Синяк на боку точно оставил. Смотри, чтобы и тебе так же не удивиться.
- Ген, успокойся! - попросила Люся. - Сказал, а ругаться зачем? Он, что ли, эти микрофоны приказал ставить?
- Ладно, - сказал я. - Он меня разозлил тем, что считает это нормальным. Понимаешь? Любому человеку будет дико жить в таких условиях. Это все равно что ходить по улице голым. Не смертельно, но неприятно.
- Все, спорщики, приехали, - сказал Виктор, останавливая машину возле входа в парк. - Давайте на выход. Я сейчас отъеду и вас догоню.
Мы шли по аллеям отдельно от сопровождения. Виктор с Сергеем держались позади нас метрах в двадцати.
- Не ожидала, что ты будешь так ругаться, - сказала Люся, взяв меня под руку.
Я этого сам не ожидал. Видимо, сказалась нервотрепка первых дней пребывания в Москве. Я тогда никому не показал свой страх, хотя Брежнев, кажется, догадался. Я слишком хорошо знал, чем все может для нас закончится. И для себя такого не хотелось, а уж для Люси - и подавно. Если бы ни медитации, я бы, наверное, сорвался еще раньше.
- Я немного перенервничал, - ответил я. - Потому и высказался. Ничего, съедят. Давай я тебя развеселю, а то все другим анекдоты рассказываю. Слушай. Три часа ночи, стук в дверь. Мужик идет к двери, смотрит в глазок: два амбала стоят. "Вам кого?" - спрашивает, а ему отвечают: "Мы из морга". "А у нас никто не умер!" "А у нас план!"
- Вот это и есть счастье! - сказал я Люсе, когда она наконец перестала смеяться. - Идти под руку с любимой девушкой и слушать ее смех!
- Что там во вчерашней газете было такого, что отец к ней прилип? - спросила подруга. - Я хотела посмотреть, но не успела.
- Очень важные вещи, - сказал я. - Статья Брежнева, в которой он обосновал необходимость чистки партийного руководства и постановление о создании механизма такой чистки. Все, конечно, со временем может выродиться в еще одну бюрократическую структуру, или, что хуже, заработать на манер мясорубки, перемалывая всех подряд. Но если сделают все по уму, причем на постоянной основе, эффект будет большой и долговременный. Это, собственно, второе постановление, которое появилось по моим материалам.
- А первое о чем было?
- Было постановление правительства СССР о мерах, направленных на сохранение урожая. Наверное, это пошло с подачи Машерова, вряд ли, здесь успели бы все подготовить. Мы теряем больше трети всего выращенного, поэтому это очень важно. Лучше повременить со строительством одной ГЭС и из сэкономленного бетона построить кучу хранилищ для зерна, овощей и фруктов. Да и в уже имеющихся нужно наводить порядок.
- А что-нибудь еще в газетах было?
- Я не видел. Но у нас многого не публикуют. Например, вчера в Архангельске должен был гробануться Ил-18. Ранено тогда было всего десять человек, а убитых не было вовсе, но самолет потеряли. Теперь этого не будет, но и в газетах ничего не появится. В декабре должна была произойти авария беспилотного "Союза" с человеческими жертвами. И никто ничего не узнал бы, как не узнали об аварии шестидесятого года, когда на космодроме сгорело сто человек. Теперь ничего этого не будет. Думаешь зря с нами возятся? Если предотвратить все аварии и смягчить последствия природных катастроф, экономика страны получит колоссальные средства. Не меньше можно получить со временем и от новых технологий. Наша главная беда - это управление, но теперь, похоже, взялись и за него.
- Значит, все хорошо?
- Все движется в нужном направлении, - сказал я, - но все, о чем я говорил, это только первоочередные меры. Экономику нужно будет реформировать по-настоящему. Не сейчас, позже. И нынешнее руководство - я понизил голос - на это неспособно, поэтому оно должно выполнить свое дело и уступить место другому. А потом придется еще реформировать общество. Без этого скоро достигнем потолка. Будет гораздо лучше, чем было в той реальности, но этого недостаточно. Ладно, мы с тобой не о том говорим. Смотри, какое небо! Все, приедем, и я начну писать тебе стихи!
На следующий день в районе десяти часов нам позвонили.
- Геннадий, жди через пять минут возле подъезда, - услышал я голос Елены. - Люсю с собой не бери. Я подъеду на машине.
Было пасмурно и прохладно, поэтому я надел вельветовую куртку и спустился вниз, предупредив куратора.
- Да, я знаю, - сказал он. - Мне звонили. Спускайся и жди, они сейчас подъедут.
Ждать не пришлось совсем: как только я вышел из подъезда, возле него остановилась "Волга".
- Давай быстро в салон! - выглянула Елена. - Садись назад.
И машина, и водитель были другие.
- Куда едем? - спросил я.
- С тобой хотят поговорить, - ответила она. - Не задавай вопросов, скоро все узнаешь сам.
Ехали недолго: уже через двадцать минут Елена завела меня в большую трехкомнатную квартиру. В гостиной в кресле сидел Суслов.
- Оставьте нас, - сказал он Беловой. - А ты садись, нужно поговорить. В нашу прошлую беседу ты сказал, что обо мне почти не было публикаций. Соврал? С Брежневым ты был гораздо откровенней. Я даю тебе слово, что все, что ты сейчас скажешь, останется без последствий. Мне важно знать.
- Я не соврал, - сказал я, - просто кое о чем умолчал. Зачем вам это выслушивать? Вы уже все равно не сможете измениться сами и изменить стиль работы.
- Я жду.
- Ну как хотите. Публикаций действительно было очень мало. Во всех отмечался ваш крайний консерватизм и зажимание интеллигенции, причем часто без всяких видимых причин. Вы запрещали к продаже уже отпечатанные книги, заявляя, что на идеологии не экономят. Среди указанных авторов были те, кто после вашей смерти свободно печатались. Были запрещены отдельные театральные постановки и показ некоторых отснятых фильмов. В немногих случаях это было оправдано, в остальных... Наша цензура была слишком жесткой. Нельзя, Михаил Андреевич, постоянно затыкать людям рот и ожидать, что они вас после этого будут любить. Ну кому мешали песни Высоцкого? На них потом выросло два поколения молодежи, а он стал Народным артистом! При вас по всему Союзу ходили его магнитофонные записи, а самому Владимиру выступать запрещали. Ну были у него блатные песни, но с эстрады-то он их не пел. А вы думали, что стоит чуть ослабить удавку, и вскоре у нас все зальют грязью. Когда обсуждался вопрос отмены цензуры вы сказали: "Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу знать, кто будет вводить танки к нам?"
- Ты действительно считаешь, что цензуру можно убрать?
- Вот такого я не говорил. Ее у нас и при капитализме не убрали. Все, что противоречит Конституции и может быть государственной тайной, должно запрещаться, а авторов нужно брать на карандаш, а то и сажать. Но такого реально очень немного.
- А я, значит, перегибал палку?
- Перегибали. В семьдесят третьем году вы едва не зарубили уже отснятый многосерийный фильм о наших разведчиках "Семнадцать мгновений весны". Фильм, в котором нет ничего криминального. Когда он шел по телевидению, за телевизорами сидела вся страна, даже преступность в дни показа резко упала. А вам, видите ли, не понравилось то, что в нем не отражен подвиг нашего народа в войне! А фильм о работе нашего разведчика в самом сердце Германии. Правильно вам возразил председатель КГБ, что весь советский народ не мог служить в ведомстве Шелленберга. Вы попросили, я рассказал.
- У тебя есть какие-нибудь проблемы?
- У кого их нет! - сказал я. - Извините, но я считаю установку микрофонов в наших жилых квартирах издевательством. Или мне верят, или нет. Я бы еще понял, когда прослушивают рабочий кабинет или гостиницу, но квартиру это уже слишком!
- Это кто-то перестарался, - сказал он. - Все уберут. Дальше.
- Из-за нашего переезда сестра пропустила год для поступления в институт. Я бы хотел попросить об одолжении. У нее красивая внешность и большие способности к танцу. Много лет она выступала в самодеятельности и танцует на профессиональном уровне. Их ансамбль выезжал во многие гарнизоны округа и всегда с большим успехом. Я бы хотел, если будет такая возможность, чтобы ее посмотрели в ансамбле Моисеева. Вряд ли они ее возьмут, но может быть Игорь Александрович ей что-нибудь посоветует? У Александрова, по-моему, женщины пока не танцуют, а других танцевальных ансамблей я в Москве не знаю. .
- Я поговорю с Игорем Александровичем, - пообещал он. - Вам позвонят. Еще?
- Спасибо, это все.
- В ближайшее время тебе принесут вопросы по следующему году. Там есть неясные моменты, постарайся дать ответы.
Позвонили уже на следующий день. Звонила опять Елена.
- Сестра дома? Скажи ей, чтобы была готова, я за ней сейчас приеду.
- Собирайся! - сказал я Татьяне. - Сейчас приедет Белова и отвезет тебя на смотр к Моисееву. Вряд ли они тебя возьмут, но, может быть, рекомендуют в какой-нибудь ансамбль рангом пониже. Дай щеку, поцелую. Ну, ни пуха ни пера!
Я вытолкнул ошеломленную сестру за порог и вышел сам.
- Успокойся и шевели ногами, чтобы Елена тебя не дожидалась. Будешь мандражировать, толку от твоего смотра не будет.
Я позвонил Черзаровым, и мне открыла Ольга.
- Что не спрашиваешь, кто звонит? - спросил я. - Откроешь когда-нибудь на свою голову.
- А я тебя всегда чувствую! - заявила она. - Слушай, ты не поговоришь, чтобы мне тоже разрешили выйти замуж с шестнадцати?
- А что, уже есть кандидат? - спросил я, привычно взлохматив ей волосы. - Ты сначала дорасти, а потом поговорим. Где сестра?
- На кухне. Помогает маме готовить.
- А ты что сачкуешь?
- Мне еще рано, а ей нужно готовиться к семейной жизни. А то у тебя будет гастрит. Мама говорит, что готовка для жены - это первое дело, потому что все мужчины не дураки поесть.
- Чем занимаетесь? - спросил я, заходя на кухню.
- Повышаю квалификацию, - пояснила Люся, обжаривая котлеты.
- Могла бы особенно не стараться, - сказал я. - До свадьбы еще полгода, все равно все успеешь забыть, а у меня опыт готовки ууу! И вообще, лучшие кулинары - это мужчины. Анекдот рассказать?
- Ну расскажи, - разрешила Надежда.
Разговор двух приятелей. "Ой, как вкусно у тебя получилось! Ты сам готовил?" "Жена помогала". "Да? Умница какая! И как же она тебе помогала?" "Не лезла с советами..."
- Ну тебя с такими анекдотами, - сказала Надежда. - Воспитаешь ленивую жену, потом сам наплачешься. Люсь, отдай сковородку, и маршируйте отсюда.
- Я ее не обидел? - спросил я подругу, когда мы зашли в ее комнату. - Что-то она какая-то не такая, как обычно.
- Она не такая с тех пор, как узнала о нашей грядущей свадьбе. Для родителей ты и так уже член семьи, иначе она реагировала бы по-другому. Но все равно нужно время, чтобы привыкнуть.
- Завтра последний день безделья, - сказал я, - а потом школа.
- Тебе хорошо, девятый класс уже можешь сдать хоть сейчас. Или будешь сдавать сразу за два года?
- Наверное, за два. Похожу с тобой в школу пару недель и посмотрю, чтобы тебя никто не обижал, заодно закончу все повторять, а потом отчитаюсь. И попрошу, чтобы тебе разрешили сдавать за год отдельные предметы. Ты умница, поэтому за год получишь аттестат. А в следующем году поступим в институт.
- А куда?
- Если хочешь заняться только пением, то можно поступить в институт на вокал. Я их в Москве не знаю, но должны быть.
- А ты куда хочешь?
- Актерский факультет ВГИКа. Выступать с песнями это, кстати, не помешает.
- Я с тобой!
Через три часа приехала Татьяна. Мы в это время сидели с учебниками в моей комнате.
- Как съездила? - спросил я, когда она к нам заглянула.
- Станцевала три танца, - ответила она. - Два сама и один с партнером. Сказали, что очень хорошо, но у них пока нет необходимости в наборе. По-моему, я не с самим Моисеевым разговаривала, он должен быть старше. Уровень у меня до них не дотягивает, но можно было бы поднять. Сказали, что будут иметь в виду и направили в Центральный дом народного творчества. Там меня тоже посмотрели и приняли на работу.
- На какую работу? - не понял я. - Танцевать?
- Нет, работать с самодеятельностью. Директор сказал, что со временем смогу и танцевать. С выбором ансамбля мне помогут. У них хореографы есть, но недостаточно. Нужно разрабатывать программы, оценивать номера. Сказали, что меня к кому-нибудь прикрепят, чтобы набирались опыта.
- Понятно, - сказал я. - Будешь на подхвате. Тоже неплохо. Все равно нужно чем-то заняться. А об учебе все-таки подумай. Они тебе и рекомендацию смогут дать. Без образования вечно будешь на вторых ролях.
- Спасибо! - она подошла и поцеловала меня в щеку. - Я подумаю.
Следующий день был днем первого сентября. Нам позвонили за пятнадцать минут до начала линейки. Когда мы выбежали из подъезда, нас уже ждала машина.
- Привет, - поздоровался Виктор. - Быстренько в машину.
- Здравствуйте, - повернулся Сергей. - Аппаратуру вчера убрали.
- Здравствуйте, - поздоровался я в ответ и повернулся к Люсе. - Это он говорит о подслушивании. Технику у нашего куратора забрали, а микрофоны остались. Ну и черт с ними. Что, уже приехали?
- Ваша школа недалеко, - сказал Виктор. - Пешком топали бы минут двадцать, а на машине раз и на месте. К школе подъезжать не будем, поэтому отсюда уже ножками. И обратно вас будет встречать сопровождающий и вести сюда. Ни к чему, чтобы были лишние разговоры. Идите, времени уже мало, мы сегодня чуть задержались.
Идти пришлось примерно три минуты. Определили нас в девятый "Б", которой мы быстро нашли и пристроились с тыла, когда линейка уже началась, поэтому сразу на нас не обратили внимания. На этой линейке говорили долго. Помимо директора, были еще выступавшие, но я их не слушал. Школа была больше той, в которой мы учились в Минске, и девятых классов было четыре. Насколько мне было видно со своего места, наш класс был самым малочисленным. Наверное, поэтому нас в него и зачислили. Ученики стояли, построенные в пять рядов вдоль всего фасада школы, поэтому первоклашке с колокольчиком пришлось побегать. Как только закончилась линейка, и строй учеников начал рассыпаться, нас увидели.
- А это что еще за скромники? - спросил здоровенный парень, чуть ли не на голову выше меня. - Вы в нашем классе?
- Если вы "Б", то в вашем, - ответил я. - Показали на вас.
- Игорь! - сказал он и протянул руку.
Я назвал себя и взял его руку, уже зная, что меня будут проверять на вшивость. Он сжимал мою руку изо всех сил, а я делал то же самое в ответ.
- Ладно, хватит! - сказал он, и мы разорвали рукопожатие. - Силен, а по внешнему виду не скажешь. Побежали, а то получим от классной втык.
Мы втроем припустили к школе, поднялись на второй этаж и пробежались по коридору до классной комнаты. Все уже сидели за партами, а возле учительского стола стояла немолодая полная женщина в очках.
- Начинаем новый учебный год с опозданий, Сычевский? - сказала она Игорю.
- Никак нет, Мария Яковлевна! - ответил он. - Привел заблудившихся новичков!
И посторонился, паразит, пропуская нас в класс. Что интересно, сразу нас никто не узнал.
- Вы откуда, ребята? - спросила классная, как-то сразу определив, что мы не москвичи. - Я только вчера приехала и еще не была в учебной части, поэтому не видела ваши документы.
- Из деревни они приехали, если заблудились в школе! - с места выдала хорошенькая девчонка с короткой прической, сидящая за партой одна. - Мария Яковлевна, вы их ко мне не сажайте!
Видимо, классная, несмотря на возраст, была из либералов, потому что не сделала нахалке замечания. Или у них допускаются вольности на классном часе? Был еще один неприятный вариант, в котором вольности допускались, но не всем. Например, этой крале.
- Хорошо в деревне! - сказал я, обращаясь к ней. - Жаль, мы там давно не были. Пахнет навозом... Не всем нравится, но все-таки лучше, чем человеческое дерьмо. Ты права, лучше нам сидеть за разными партами. Мария Яковлевна, это Людмила Черзарова, а я Геннадий Ищенко. Мы совсем недавно приехали из Минска.
- Постой! - она сняла очки и внимательно посмотрела на нас. - Ну, конечно! Вы та пара, которая поет свои песни? И о тебе говорили, что ты пишешь книги. А учитесь вы как?
- За восьмой класс одни пятерки, - ответил я. - Мы можем выбрать себе места?
За пятью партами у них было по одному ученику.
- Да, конечно, - сказала она. - Садитесь, где хотите.
Я прошел мимо красной от злости крали и показал Люсе на третью парту в крайнем ряду, за которой сидела, на мой взгляд, нормальная девчонка, а сам сел на последнюю парту рядом с парнем.
- Начнем классный час, - начала учительница. - В этом году...