- Это она! - сказал я, во все глаза глядя на девчонку, вышедшую из подъезда старого двухэтажного дома.
Сейчас ей было одиннадцать лет.
- Не красавица, - сделала вывод жена. - Но симпатичная. Только уж больно серьезная.
Светлана прошла мимо нас, помахивая сумкой, не обратив внимания. Было видно, что ее мысли бродят где-то далеко-далеко.
- У нее очень нелегко сложилась жизнь, - пояснил я. - Родители уже разбежались. Сейчас она живет с матерью, позже будет жить с новой семьей отца. Я ведь ее такой никогда не видел. Когда нас познакомили, ей уже было двадцать семь лет.
- И долго ты за ней ухаживал?
- Где-то с месяц, потом пошли в ЗАГС.
- Быстро у вас!
- А у нас была любовь с первой драки.
- Это как?
- А вот так. Она тогда после работы играла в азовском ТЮЗе. Вот меня и пригласили на спектакль, чтобы мы познакомились. Спектакль был "Разговоры в учительской". Мы друг другу с первого взгляда как-то не приглянулись, но я, как джентльмен, пошел ее провожать до общежития. Дело было вечером в конце октября. Идем это мы, значит, по березовой аллее и обгоняем двух подвыпивших парней. Дорогу они нам, понятно, уступать не собирались, а асфальтированная дорожка такая, что не обойдешь. Вот я и отодвинул одного из них. На мне тогда было что-то вроде утепленного пальто, на голове - шляпа, а на ногах - югославские туфли с каблуками в три пальца. В общем, вид еще тот. Вот этот парень, которого я слегка оттолкнул, махнул рукой и сбил мою шляпу, причем не куда-нибудь, а в порядочных размеров лужу. Сама понимаешь, что утереться и уйти просто так я не мог. Вот мы там и подрались, причем я попытался применить то немногое, что знал из каратэ. Как ни странно, все получилось, хотя мне здорово повезло, что мои противники были под мухой. Посмотрела она на то, как я прыгаю на югославских каблуках, и решила со мной сразу не рвать. Ну и я решил то же самое, и потом ни разу не пожалел о своем решении. Надо будет, когда она приедет сюда после своего фармацевтического института, помочь с квартирой. Надеюсь, ты не будешь ревновать.
- Я не буду против, даже если ты ей материально поможешь. Один раз. Не вздумай только из жалости подарить ей ребенка, этого я точно не переживу. Помоги и забудь.
- Что за фантазии, - сказал я, обнимая ее и притягивая к себе.
- Совсем стыд потеряли! - заорала на нас какая-то тетка из дома Светланы. - Вы бы еще поцеловались!
- Люди просят, - громко сказал я, развернул Люсю, чтобы тетке было лучше видно, и поцеловал в губы.
После этого, не дожидаясь новых воплей, взял ее за руку и вывел со двора. Почти тотчас же встретили Светлану, возвращающуюся с полной сумкой. Нас она увидела, но не узнала. Видимо, я на нее как-то не так посмотрел, потому что девчонка смутилась и быстро заскочила во двор.
- Ну вот, напугал ребенка! - сказала Люся. - Пойдем отсюда, пока сюда не заявилась твоя теща из той жизни, да еще в компании моралистки, которая из-за нашего поцелуя чуть не выпала из окна. Что ты мне хотел показать?
- Местные достопримечательности. Сначала сходим на крепостной вал, а потом в пороховой погреб.
- Странно! - она оглянулась назад. - Целый час ходим, и без присмотра. Не похоже на Сергея. Неужели из-за твоего пистолета?
- Размечталась, - засмеялся я. - Видишь позади возле старых акаций молодого мужчину? Он за нами идет, как привязанный, от самого центра города. Не нужно на него пялиться, зачем смущать человека?
Мы прошли через крепостные ворота и вскарабкались на вал.
- Красиво! - сказала жена, осматривая Дон и небольшой островок напротив порта. - Такой простор! И река очень широкая.
- Вот завтра сядем в порту на катер и поплывем на ту сторону. Только нужно будет взять родителей.
- Без них не перевезут?
- Без них мы с тобой будем вынуждены купаться по очереди. Если у меня сопрут ствол, голову мне не оторвут, но неприятности будут гарантированно. Можно взять в прокате лодки и переплыть самим, но здесь ходят "Ракеты", так что есть риск нарваться на неприятности. Если не потонем, Сергей точно прибьет. Не будем нервировать человека, он за нас отвечает.
- А когда в Таганрог?
- У всех уже пятидневка, так что поплывем в субботу, чтобы были дома. Пошли обратно, а то напечет голову. Надо будет тебе купить панаму, здесь без шляпы ходить нельзя, перегреешься.
На следующее утро мы вместе с другими любителями песчаного дна зашли на борт большого тихоходного катера, который за полчаса перевез нас на ту сторону Дона к старому деревянному причалу. Удобств, как на городском пляже, здесь не было, но под ногами вместо ила был чистый песок. Народа было немного, поэтому мы без труда заняли часть песчаного пляжа рядом с ивами, в тени которых при желании можно было укрыться. В тень отправились вода и продукты, а мы постелили себе пару гобеленов на самом солнцепеке. Родители купались мало и скоро забрались в тень. И правильно, не хватало еще обгореть с непривычки. Я с женой почти не выходил из чистой и теплой воды. Конечно, не море, но тоже неплохо. Когда позагорали и решили перекусить, я включил радио и настроился на "Голос Америки". Поблизости никого не было, но я все-таки приглушил звук. Гудение, которым забивали станцию, сегодня было не сильное, и слова диктора можно было разобрать.
- Что ты там услышал? - спросил отец, когда я выключил приемник, и мы взялись за бутерброды с колбасой, вареные яйца и помидоры.
- Опять Ближний Восток, - ответил я. - У них сейчас это основная тема. Рассказывают, как египетская армия перла награбленное барахло. На танках из-за узлов и чемоданов не было видно брони. А то еще к танкам цепляли прицепы. Все, что имеет колеса, тоже угнали. Наверное, наша армия столько не уволокла из Германии, сколько египтяне из Израиля.
- И ты в это веришь? - спросил отец.
- Думаю, это один из тех немногих случаев, когда они говорят правду, - сказал я. - В Египте если и был порядок, то только во времена фараонов. Продажный и жадный до денег народ. Им нужно помогать, но при этом обязательно одной рукой держать за горло. Мягкости они не поймут и примут ее за слабость. А наши вообще много средств разбазаривают на помощь. Вьетнаму - это понятно. Там, кстати, действительно очень дружелюбный и работящий народ. Если этим помочь, рано или поздно отдадут все долги. А с арабами или с Африкой нужно быть осторожней, иначе просто выбросим деньги на ветер. Я все подробно расписал, как только отреагируют? Ладно, нечего здесь об этом болтать. Люсь, тащи гобелен в тень, а то останемся без шкуры. Это тебе не московское солнце.
Следующий день отдыхали на том же месте, а в пятницу пошли на городской пляж, взяли напрокат лодку и вволю наплавались и накупались. Утром в субботу прихватили купленные в Москве подарки и направились в порт на девятичасовую "Комету". За полчаса до ее прибытия купили билеты и подошли к причалу.
- Съездим в Таганрог, а потом отдыхайте с матерью, - сказал нам отец. - А я с дедом хоть немного порыбачу.
- Не компанейские вы люди, - сказал я. - Смотрите, Сергей пришел. Вот выпала человеку работа. Знает, что почти наверняка колотится зря, а выполнять все равно нужно. Интересно, что он о нас говорит своим коллегам?
- Может вообще ничего не говорить, - высказался отец. - У них любопытство не поощряется. Есть указание сверху - выполняй.
Вскоре из-за поворота реки появилась "Комета", которая быстро приблизилась и подошла к причалу, осев в воду. Несколько пассажиров вышли на пристань, а мы по перекидному трапу зашли на борт судна. Простояли минут пять, после чего отвязали канат, оттолкнулись от причала и включили двигатели.
- Пойдемте в носовой салон, - предложил я. - Там слабо слышен шум двигателей.
- А если постоять на открытой палубе? - спросила Люся. - Я еще никогда на таких не ездила, интересно!
Родители ушли в носовое помещение, а мы остались. Двигатели взревели, судно ускорило ход, поднимаясь над водой, а сзади вырос столб брызг.
- Здорово! - закричала жена, хватая меня за руку. - Вот это скорость!
Косу она уже давно не заплетала, просто отбрасывала волосы на спину, и сейчас сильный ветер трепал ее гриву, заставляя напрягать мышцы шеи. Это было красиво, но она быстро устала, и мы тоже зашли в салон. Скоро берега Дона разошлись, впереди была только вода.
- Залив, - сказал я. - Плыть еще сорок минут, и ничего интересного не будет. Садись и отдыхай.
- Ты слышал, что утром передали о смерти Малиновского? - спросил своего соседа один из сидящих впереди.
В моей реальности он умер тремя месяцами раньше. Жаль, что я не сообщил всех подробностей его болезни раньше, просто не подумал. Хотя все равно в его возрасте, скорее всего, это было бы бесполезно, разве что протянули бы еще пару месяцев.
Может быть, нас за время отпуска кто-нибудь и узнал, но подошли только сейчас в "Комете".
- Извините, - обратился к нам представительного вида мужчина. - Это не вы?
- Нет, - ответил я. - Это не мы, вы обознались.
- Что за ерунду ты ему ответил? - спросила жена, когда растерянный мужчина уселся в свое кресло.
- Каков вопрос, таков и ответ. Да и нет у меня желания с ним беседовать. Смотри, показался Таганрог.
Из порта в город ехали автобусом, потом пересели на трамвай. В двенадцатом часу мы поднялись на второй этаж к квартире, в которой жила семья Богданчиковых. Почтовую открытку на этот раз не посылали, поэтому наш приезд оказался сюрпризом. Как я и ожидал, известие о моей женитьбе повергло их в шок. Украинская родня восприняла эту новость гораздо спокойней.
- Ничего не понимаю! - сказала тетя Вера. - Какая свадьба, когда им только шестнадцать лет?
Я молча достал из сумки свидетельство и отдал ей в руки. Взяв в руки документ с печатью, она как-то сразу успокоилась.
- Нам пошли навстречу, - пояснил я. - В самом скором времени будет принят закон, в котором допускается брак с шестнадцати лет. Нас предупредили, что лучше пока о свадьбе не распространяться, поэтому вам никто ничего не писал.
- Раз разрешили, значит, все законно, - сказал дядя Миша. - Это дело нужно перекурить. Я сейчас вернусь.
- Не могу поверить, что ты теперь женатый человек, - растерянно сказала моя двоюродная сестра Наталья.
- Ты знаешь, я тоже к этому так и не привык, - засмеялся я. - Хватит нас обсуждать, время еще будет. Принимайте лучше подарки. Покупали от чистого сердца, надеюсь, вам всем подойдет.
Мы раздали подарки, после чего Наталья увела жену в меньшую комнату, где они вдвоем шушукались, наверняка обмывая мне косточки.
- Так и курит? - спросил я тетю Веру, имея в виду ее мужа. - Меня все-таки три года у вас не было.
- Еще хуже, - вздохнула она. - По полторы пачки в день.
Курил дядя Миша на улице, но после возвращения находиться рядом с ним было... некомфортно.
- Он всегда так курит? - спросила меня жена, когда Михаил в третий раз ушел перекуривать.
- Он из-за папирос умрет через четыре года, - ответил я. - Схватит летом двухстороннее воспаление легких и за неделю сгорит, как свеча. Ничего сделать так и не смогли, при вскрытии все легкие были пропитаны этой дрянью.
- Может быть, можно что-то сделать?
- Как ты себе это представляешь? Подойти к нему и сказать, что он сам себя убивает? Или прочитать лекцию о вреде курения? Ему об этом и так постоянно говорят родные, толку-то. Знал я таких, как он, никто из них так и не бросил. Пусть все будет, как было. Он сам выбирает себе судьбу, жаль только тетю Веру с Наташей. Я ничего не смогу сделать.
- Наташа мне понравилась, - сказала Люся. - Как у нее сложится судьба?
- Хреново сложится, - ответил я. - В техникуме был парень, но родители запретили ему брать ее в жены. Она русская, а они татары. Такое вот братство народов. Потом смерть отца подкосит мать, и с ней надо будет возиться. Мать, работа и дом. Друзей будет много, а замуж она так и не выйдет.
После обеда мы собрались и все вместе троллейбусом поехали на один из двух городских пляжей. К воде спускались через красивый парк с изумительными узорами цветов на клумбах.
- А здесь песок, а не камни, - сказала жена, разуваясь на последних ступенях лестницы. - Хорошо!
Народа было много, но не настолько, чтобы мы не нашли себе места. Расстелив два старых покрывала, мы сложили на них свои вещи и разделись. Старшее поколение купалось мало, больше сидели на покрывалах и беседовали. Скоро все, кроме дяди Миши, набросили на себя рубашки.
- Родители на море почти не ездят, - пояснила Наташа, а отец загорел на даче. - Я тоже пока не сильно загорела, так что лучше больше быть в воде.
- Пахнет морем, - сказала Люся, когда мы уже собрались уезжать, - и соленая вода до горизонта, но почему-то сразу чувствуешь, что это не Черное море.
- В Черном море отошел на десять шагов от берега и утонул, - засмеялся я. - А здесь можно и сотню шагов пройти, и вода будет только по грудь. Волны нет, но это только сейчас. Иногда штормит прилично.
- Это когда ты здесь мог видеть шторм? - спросила Наташа.
- Неважно, я читал. Хорошо очищайте ноги от песка, а то натрете обувью.
Дома немного отдохнули, поужинали и собрались в большой комнате у телевизора. В выпуске "Телевизионных новостей" показали, как в пришедшие в порт Хайфы суда загружаются беженцы, которых вывозили в Соединенные Штаты.
- Жалко людей! - сказала тетя Вера. - Вчера передавали, что многие все равно не хотят уезжать. Не понимаю, как там вообще можно было жить? Все время на ножах с соседями, почти постоянная война. Я бы так не смогла.
- Мы всех жалеем, - сказал дядя Миша. - Победили арабы - жалеем евреев, а было бы наоборот, жалели бы арабов. Я ненадолго выйду.
- Косыгин полетел в Америку, - сказал отец. - Нелегко ему будет. Хоть мы выступили вместе с американцами за прекращение войны, им понятно, кому они обязаны ликвидацией Израиля. А если еще заберут к себе большинство евреев, хороших отношений не будет.
- А их и так бы не было, - сказал я. - Экономические санкции шестьдесят второго года забыли? Из-за них у нас до сих пор с Западной Европой нет нормальной торговли. Ничего, на Америке свет клином не сошелся, а всему миру не прикажешь, по крайней мере, сейчас. Придет время, мы своими нефтью и газом привяжем к себе не только Восточную Европу, но и Западную. "Дружба" - это только начало. Еще и ассоциацию с ОПЕК устроим.
- Слова-то какие знаешь! - тетя Вера поднялась с дивана и выключила телевизор. - Все! Один раз за сколько времени приехали и сидите у телевизора! Расскажи лучше, как вы готовитесь к выступлениям.
- Изучил? - спросил Брежнев Суслова.
Они сидели вдвоем в кремлевском кабинете Леонида Ильича.
- Ознакомился, - ответил Суслов. - Я не ученый и не хозяйственник, поэтому о многом мне судить сложно. Но и мне видно, что некоторые мероприятия в случае реализации со временем сильно изменят жизнь к лучшему. Вопрос в том, что наши возможности сильно ограничены. Не хватает средств, производственных мощностей, да еще многое на внешних рынках нам просто не продадут. Понятно, что трубопроводы привяжут к нам страны Запада, но это начнется еще только через несколько лет.
- Там есть предложения по внутренним резервам, - сказал Брежнев.
- Видел я эти предложения. Кое-что принять можно, но так кардинально сокращать армию и вооружения я просто боюсь. Мало ли, что оно нам не понадобилось. Может быть, Леонид, оно и не понадобилось, потому что было?
- Ну не настолько мы беззащитны. Ты смотри, что предлагают. Противоракетная оборона у американцев и так оставляет желать лучшего, а применение радиопоглощающих материалов и ложных целей в стратегических ракетах делают их практически неуязвимыми. Зачем они тогда вообще нужны в таком количестве? Как видно из записей, значительную часть ядерных арсеналов все равно придется уничтожить. Для чего их тогда создавать? Только для того, чтобы было о чем торговаться с американцами? Модернизировать то, что есть, а дальше будет видно. По словам Келдыша, уже через пару лет мы развернем производство таких электронных деталей, которые позволят создавать ракеты с разделяющимися боеголовками. Это по ракетам. Численное сокращение личного состава тоже компенсируется изменением структуры вооруженных сил и улучшением качества оружия. Мы, в отличие от американцев, за границей войн не ведем, а война с НАТО, если она будет, начнется с обмена ядерными ударами. Большая армия в этом случае не понадобится. Здесь целый комплекс мер по новым вооружениям. А старые виды оружия нужно срочно продавать, пока на них есть спрос. Позже упадут цены. Кстати, расплачиваться за старую технику могут продовольствием. Нам оно скоро будет нелишним.
- Меры по промышленности и вооружениям более или менее понятны, - сказал Суслов. - А вот социальные вызывают много вопросов. Я хотел поговорить с Геннадием, но он еще не приехал. Не нравится мне там все, если честно. А программа по сельскому хозяйству затормозилась из-за позиции руководства ВАСХНИЛ. С рядом положений они категорически не согласны, по другим пока не определились. Лобанов попросил еще время.
- А что говорят в Проекте?
- Нецензурно говорят. Руководство сельскохозяйственного сектора уверено в своих предложениях, и Грушевой их поддерживает, но он в этом не специалист.
- Какая позиция министерства сельского хозяйства?
- Им пока эту программу не показывали, - сказал Суслов. - Мацкевич и так просит увеличить ему штаты из-за крупных работ, связанных с засухой. Их действительно очень сильно загрузили, так что просьба обоснованная.
- Не слишком ли вы решительно взялись за чистку партийных рядов? - спросил Брежнев. - Не проходит дня, чтобы мне кто-нибудь не плакался. Неужели действительно все так плохо?
- Нет, - ответил Суслов. - Не так плохо, как показалось вначале. Такой гнуси, которую однозначно нужно убирать, а то и сажать, мало. Но вот обеспечить постоянный контроль работы партийных кадров просто необходимо. И жизненно важно искоренять семейственность. Действий преступного характера мало, а вот блат и протекции - этого хватает. Во все обкомы разосланы инструкции, пусть изучают. Снимать будем к чертовой матери, невзирая на заслуги. По-другому просто не получится.
- Ты знаешь, как тебя кое-кто стал называть? - спросил Брежнев.
- Знаю, - криво усмехнулся Суслов. - Как я тебе тогда говорил, так и называют - инквизитором. И это мы еще только чистим Россию и Узбекистан. Мне страшно подумать, сколько работы по другим республикам. Я при жизни точно не закончу. Кстати, нужно ограничить прием в аппарат ЦК бывших работников ЦК комсомола. Есть причины.
Поезд прибывал в Москву рано утром на Казанский вокзал. Здесь нас уже ждала "Волга" с Виктором за рулем. Сергей проводил до машины и попрощался. Через полчаса мы уже подъехали к дому. Была пятница седьмого июля, и до окончания отпуска у отца осталось два дня.
- Загорели, как негры! - сказала Надежда, когда мы сразу после приезда зашли в ее квартиру. - А Люся, кажется, поправилась.
- Я же тебе говорил, что нечего столько есть масла! - пошутил я, уворачиваясь от тычка локтем. - Скоро не пройдешь в дверь. А где Ольга?
- Где-то бегает. У нее, в отличие от вас, уже много друзей. Вы мне скажите, когда будете подавать документы в институт? Когда вступительные экзамены?
- С первого августа, - ответил я. - А документы подадим сразу же после выходных. А вы когда в отпуск?
- В понедельник уезжаем. Так что вам будет задание поливать цветы и убирать в квартире. Можете ее занять на время нашего отсутствия и попробовать пожить самостоятельной жизнью. Только ты его голодом не умори.
Вечером, когда со службы пришел Иван Алексеевич, и приехала с работы сестра, собрались все вместе и пообщались за чаем с пирожными. Выходные просидели дома. Делать было особенно нечего, поэтому я часто включал радиоприемник в надежде услышать что-нибудь интересное. Еврейская тема по-прежнему занимала центральное место в передаче "Голоса Америки", но ничего нового они не сообщали, разве что сказали о том, что визит советского премьера Косыгина в США прошел безрезультатно. Но этого и так следовало ожидать. Непонятно, зачем Алексей Николаевич вообще туда сейчас полетел. Другие новости тоже были. Так сообщили, что в Советском Союзе на сорок девятом году жизни от острой сердечной недостаточности скончался член союза писателей СССР, видный борец за гражданские права Александр Исаевич Солженицын. К этому сообщению добавлялась пара комментариев, в которых высказывались сомнения в естественных причинах смерти. В выпуске газеты "Правда" за седьмое июля на последней странице я нашел сообщение еще об одной смерти. В Праге на сорок шестом году жизни в результате болезни скончался секретарь ЦК коммунистической партии Чехословакии Александр Дубчек. Что за болезнь вырвала из рядов чехословацких коммунистов их товарища, в газете не сообщили. Мне никто не говорил, как именно использовали мои записи, только пару раз Брежнев и Грушевой обмолвились о Проекте и о масштабах работ. Я прекрасно понимал, что с таким государством, как СССР, которое обладает огромной инерцией, каких-то быстрых изменений ожидать трудно, и результаты реально появятся только через год-два, а то и позже, но в любом случае, как бы ни сработали сотрудники Проекта, разница с тем, что было в мое время, должна быть значительной.
В понедельник я вызвал машину, которая отвезла Черзаровых на Казанский вокзал. Они уезжали в Пермь поездом, потому что лететь самолетом Надежда категорически отказалась: она их панически боялась. После этого Виктор вернулся за нами и отвез во ВГИК. Мы прошли в приемную комиссию, где нас сразу же узнали.
- Давайте ваши документы, - сказала молодая женщина с грубоватыми чертами лица. - Присядьте на стулья, я ненадолго отлучусь.
Вернулась она через десять минут с молоденькой девушкой, которая заняла ее место за столом.
- Идите за мной! - сказала она нам и отвела в большую комнату непонятного назначения, которая, как я узнал позже, была актерской студией.
За стоявшим в углу письменным столом сидел почти лысый мужчина лет шестидесяти с усиками, длинным носом и добрыми глазами.
- Здравствуйте, ребята! - поздоровался он. - Хотите у нас учиться? На каком факультете?
- Извините, - обратился я к нему. - Мы можем узнать, с кем говорим?
- Сергей Аполлинариевич Герасимов, - представился он, с интересом уставившись мне в лицо.
- И из-за чего нам такая честь? - спросил я. - Абитуриентов принимает завкафедрой и один из столпов отечественной кинематографии. Вам по-поводу нас звонили?
- Был звонок из тех, которые я игнорировать не вправе, - не стал он отрицать.
- Тогда будет большая просьба о нем забыть и взять у нас документы, как и у всех прочих. Поступить мы хотим на актерский факультет.
- А почему ты настроен против небольшого послабления, о котором меня, скажем так, попросили?
- Потому что нам у вас учиться, потому что об этом могут узнать другие студенты, потому что я принципиально против протекций. Продолжать?
- А вы что скажете, девушка? Людмила, кажется?
- В этом у нас одно мнение на двоих, - ответила Люся. - Не думаю, что ваш экзамен будет так уж трудно сдать. Вот не вылететь потом...
- Браво! - сказал он. - Вы умница. Поступить не так легко, но доучиться до выпуска гораздо труднее, здесь вы правы. Иной раз половина студентов отсеивается, особенно на актерском. Но вас я бы принял и без того звонка, есть у меня такое право, а на вас я уже налюбовался на экране и примерно представляю, на что вы способны. Это хорошо, когда актер обладает такими вокальными данными. У вашего друга они слабее, но вот сценическое мастерство развито хорошо. Если вы действительно хотите учиться на нашем факультете, я могу вас зачислить в свою студию. Поверьте, что экзамен в вашем случае это пустая формальность, и, если об этом узнают, все поймут правильно. Не вы одни такие, так что считайте себя уже зачисленными, приходите первого сентября и постарайтесь заниматься так, чтобы не вылететь из института. Если докажете свою непригодность, вам никакой звонок не поможет, да вы и сами не захотите остаться. Договорились?
- Если ваше решение вызвано нашими выступлениями, а не звонком, тогда договорились.
- Тогда расскажи мне анекдот, и можете быть свободными.
- У одного актера спросили, кто сейчас, по его мнению, самый популярный артист? "Нас несколько" - скромно ответил он.
- Жулик! - констатировал мэтр. - Ладно, в следующий раз расскажешь что-нибудь подлиннее. Идите в комиссию к Инне Павловне. Она вернет вам документы и выдаст памятку о том, что вам будет нужно для учебы.
- Поступили, - сказал я маме. - Теперь мы студенты ВГИКа. Приняли без экзамена.
- Это из-за ваших концертов? - спросила она.
- Завкафедрой сказал, что да. Но был еще звонок, по-видимому, из ЦК. Мне это не нравится, но выделываться не стал. В случае чего у Герасимова могут быть неприятности.
- А кто он? - спросила Люся.
- Выдающийся человек, - пояснил я. - Режиссер, сценарист и актер. Вместе с женой ведет актерскую студию. После смерти его именем назовут ВГИК. Так что нам с тобой повезло, если, конечно, не вылетим.