Шум в средствах массовой информации не утихал. Обсуждения, критические высказывания ученых, язвительные оценки - чего только не было. По мере приближения указанной даты извержения американского вулкана, нарастало напряжение: все должен был решить Сент Хелес. Если он действительно восемнадцатого числа выплюнет лаву, крыть критикам Машерова будет нечем. Буквально через неделю после выступления советского лидера окрестности вулкана сотрясла серия подземных толчков, а двадцать седьмого марта раздался сильный взрыв с выбросом пепла и газов. Выбросы пепла наблюдались весь апрель. С шестнадцатого по семнадцатое мая в район вулкана началось настоящее паломничество. В десяти километрах от него скопились сотни автомобилей, хозяева которых устроили возле своих машин палаточный городок. Там же были съемочные группы основных американских телеканалов, много журналистов с фотокамерами и даже несколько сенаторов. Попытки группы американских вулканологов убедить людей, что здесь слишком опасно, успехом не увенчались. Закончилось все очень трагично. В половине девятого утра мощный толчок опрокинул большинство палаток. Из-за землетрясения вся северная часть вулкана сошла вниз, и из разлома хлынул поток лавы. Прогремел сильнейший взрыв, и из кратера на высоту двадцать пять километров взметнулся столб пепла и раскаленных камней. Растаял ледник, и ринувшийся вниз грязевой поток начал на глазах приближаться к лагерю. Стало темно, как ночью, а из-за приносимых от подножья вулкана газов было трудно дышать. Обезумевшие от страха люди бросились к автомашинам, но уйти удалось немногим, и накативший на лагерь лахар похоронил под слоем грязи и камней больше тысячи человек. Отдельные лахары удалились от склона вулкана больше чем на сорок километров, вызвав гибель еще нескольких сотен любопытных. Выброс пепла был так велик, что в ста сорока километрах от вулкана его толщина на земле составила двенадцать сантиметров, а в четырехстах километрах видимость не превысила трех метров. Вся территория вокруг вулкана площадью в шестьсот квадратных километров выгорела полностью. Повторившееся через неделю извержение было в несколько раз сильнее, и выбросы пепла загрязнили значительную территорию двух штатов.

Последовавшую за этим реакцию самых разных людей во многих странах иначе как шоком назвать было нельзя. Ехидный тон, как по команде, исчез, хотя кое-кто и высказывался, что нужно бы еще подождать землетрясения в Алжире. Алжирцы ждать не стали, они начали к нему активно готовиться, расселяя население города Аль-Аснам и укрепляя дома в более отдаленных районах. Именно в это время всплыло мое имя. Конечно, проболтались американцы. Это была целенаправленная компания обливания грязью, благо было к чему прицепиться. Я украл сотни произведений, выдав их за свои. Что хорошего может исходить от такого мерзавца? Будучи, в сущности, стариком, я соблазнил молодую девушку, купив ее своими гонорарами. Там еще много чего было до кучи, включая угрозы расправы со стороны евреев-ортодоксов. По советскому телевидению выступил Косыгин. Это было как раз за месяц до его ухода на пенсию. Он подтвердил, что именно я передал правительству всю имеющуюся информацию и в дальнейшем оказывал помощь в проведении реформы и научных изысканиях, за что меня награждают орденом Ленина. Кроме того, за выдающиеся заслуги в области музыки и киноискусства мне и Люсе присвоили звания заслуженных артистов РСФСР. Вообще-то, это был перебор, но, как я понял, присвоение званий сделали в пику западной компании клеветы.

А на следующий день в Балаклаву приехал Юркович.

- Здорово здесь у вас! - искренне сказал Илья Денисович. - Курорт!

- Конечно, - сказала Люся. - Сейчас середина июля, попробовали бы вы здесь пожить в декабре.

Она два месяца назад родила сына и на днях должна была выходить на работу.

- Я бы и в декабре не отказался, - вздохнул он. - Где можно повесить китель, а то жарко. Во-первых, позвольте поздравить. И с орденом, и со званием. Причем тебя со многими.

- С какими многими? - не понял я.

- Ты у нас теперь почетный гражданин одиннадцати арабских государств. Есть куча приглашений посетить их столицы вместе с женой. Даже король Халид ибн Абдель Азиз Аль Сауд прислал официальное письмо. Понятное дело, что никуда вы не поедете.

- От вас, Илья Денисович, одно расстройство, - вздохнула жена. - Только начала мысленно примерять хиджаб...

- В верхах решили, что нечего тебе отсиживаться, - сказал Юркович. - Нужно подготовиться и выступить с обращением к соотечественникам. Ты у нас не Машеров, но популярностью ему не уступаешь. Многие не знают, что в отношение тебя думать. Компания на Западе не стихает, а это начинает мешать. Нужно, чтобы ты все сам объяснил нашим, а потом провел пресс-конференцию. Постарайся лучше подготовиться. Сколько тебе на это нужно времени?

- Завтра утром буду готов, - ответил я.

- Тогда я завтра к вам заеду часов в десять, и вместе съездим в Севастополь, сделаем запись. А время и место пресс-конференции уточним позднее.

Запись на студии начали делать в одиннадцать часов. Я собрался с мыслями и начал рассказ с того, каким был мир, который я покинул. Закончив его описание, я сказал:

- Возможно, это была еще не агония, и жизнь на планете просуществовала бы еще несколько сотен лет, но это было бы именно существование. Поэтому, когда появилась возможность прожить еще одну жизнь и что-то изменить к лучшему, я не колебался ни минуты.

О встрече с Ольгой и переносе я не рассказывал, были у меня на это причины.

- В первое время личность старика подавила личность ребенка, - продолжил я. - Я чувствовал себя все тем же восьмидесятилетним стариком в молодом теле. Потом как-то незаметно проснулся ребенок, стала доступна его память, а мои поступки, несмотря на весь мой жизненный опыт, все больше становились именно поступками ребенка. Я решил не повторять свою жизнь, а прожить ее совершенно по-новому. В течение длительного времени я вспоминал все то, что узнал ценного в своей жизни, а узнал я очень много. Помогало то, что в результате переноса память у меня стала почти абсолютной. Чтобы прикрыть свою работу, я сказал родителям, что пишу книгу. Мне ее и в самом деле пришлось написать.

Я продолжал свой рассказ, очень похожий на исповедь, стараясь не касаться личных отношений с Люсей.

- Изменения в нашей жизни действительно привели к тому, что некоторые произведения не были созданы. В качестве примера могу привести фильм "Семнадцать мгновений весны". В мое время его заказал человек, занимавший пост председателя КГБ. В вашей реальности его на этом посту не было, поэтому не было создано ни книги, ни фильма.

Я рассказал всю историю, начиная с написания сценария и визита с ним к Семенову.

- Несколько лет назад ухудшилась память. Она и сейчас у меня на зависть многим, но дословно текстов книг я уже не помню. Помню только сюжеты, а тексты по ним писал уже сам во всех последующих книгах. Единственная чисто моя работа это фильм "Воин", в остальных я в той или иной мере что-то заимствовал из созданного в той жизни. Я помню еще много песен, сюжетов книг и снятых фильмов. Что-то из этого будет создано, остальное сотрет изменение реальности. В ближайшее время я опубликую список всех заимствованных работ с указанием, кем они были созданы в той жизни. Я прошу прощения у тех поэтов, композиторов и писателей, которые уже существуют, и чьи ненаписанные произведения я использовал. Обращаюсь к правительству с просьбой снять с меня звание заслуженного артиста, и обещаю в дальнейшем найти для себя работу, не связанную с художественным творчеством.

- Наговорил много глупостей, - одобрительно сказал генерал. - Но так даже и лучше. Список приготовил? Давай его мне. Запустим это в эфир и подождем реакции.

Реакции не пришлось долго ждать. Мое выступление показали на следующий день перед программой "Время", а потом еще два раза в субботу: утром и вечером. Первой откликнулась соседка по этажу, поймавшая меня в подъезде.

- Вы что это обещали? - сердито сказала она. - Как можно дать пропасть хорошим песням? И вашими книгами люди зачитываются. Напишет их кто-нибудь другой, тогда ладно. А если нет? Только из-за того, что сюжет придумал кто-то, кто, может быть, теперь вообще не родится? Плюньте в глаза тому, кто вас обвинит в воровстве. А не можете плюнуть сами, позовите меня!

Следующим отреагировавшим стал Добронравов, интервью с которым показали этим же вечером.

- Извините, Николай Николаевич, - обратился к нему репортер. - Как вы можете прокомментировать выступление Ищенко. В перечне использованных произведений достаточно много песен на ваши стихи.

- Какие же они мои, если я их не писал? - засмеялся поэт. - То же и с композиторами. Я разговаривал с Пахмутовой, она по этим песням никаких претензий не имеет. С песнями могли пострадать только певцы. Хороших не так уж много, и певцам их постоянно не хватает. Если у вас кто-то перехватит репертуар, как певец вы можете не состояться вообще. Но Геннадий брал песни разных авторов, написанные в разные годы. Поэтому и певцам особо жаловаться нечего.

- По-моему, все это вообще высосано из пальца, - сказал интеллигентного вида прохожий, которого остановили для интервью. - Наши поэты и композиторы без дела не сидят. Не написали одну песню, напишут другую, еще лучшую. Все от этого только выиграют. А фамилии писателей, кроме Можейко, вообще незнакомые. Жизнь сильно изменилась, они вполне могут заняться чем-нибудь другим, а уж написать такую же книгу - это, простите, ерунда. Зря Геннадий давал это обещание, для всех будет лучше, если он о нем забудет. А на заграницу плевать.

- Слышал, что люди говорят? - сказала Люся. - Не майся дурью и садись за книгу. У тебя их на восстановление уже десяток.

- Показывают тех, кто высказывает правильные мысли, - отмахнулся я. - Интервью с тем, кто меня назовет ворюгой, в эфир не выпустят. Интересно, что по этому поводу сказал бы Герасимов. Давай подождем, чем все закончится.

Закончилось тем, что Люсе запретили работать в драматическом театре. Она в нем успела сыграть только одну роль, на этом все и закончилось. Жену провожала охрана, отвозя в театр и забирая обратно. А в театре за ней, естественно никто хвостом не ходил. Этим и попытались воспользоваться. Пожилая еврейка, работавшая костюмером, брызнула Люсе в лицо серную кислоту. Уроки китайца не прошли даром: на автомате отбив руку с флаконом, жена ударом ноги свалила женщину, а потом бросилась ей помогать. Охране она ничего не сказала, но о происшествии рассказал директор, которому сообщать обо всех ЧП вменили в обязанность.

- Пока дети маленькие, посидишь дома, - сказал я. - И не надо на меня так смотреть. Ну попала бы тебе эта стерва в лицо, много бы ты наиграла слепая? Тебе тридцать лет, а больше двадцати с небольшим не дашь. Никто пока не знает, насколько эти таблетки продлят жизнь. Думаю, что лет до ста проживем без дряхлости. А это значит, что мы с тобой и четверти взрослой жизни не прожили. Не спеши, все еще у нас будет.

Десятого октября сильное землетрясение полностью разрушило в Алжире город Аль-Аснам. Благодаря принятым мерам, число жертв удалось свести к трем десяткам человек, а большинство строений за пределами города, которые дополнительно укрепляли, получили лишь небольшие повреждения. Больше ни у кого не осталось сомнений в том, что Машеров говорил правду, а я стал почетным алжирцем. Интересно, выберут ли меня почетным итальянцем, когда в ноябре тряхнет Италию? Я почему-то думал, что нет. Так и оказалось. Но благодарность от президента республики все-таки прислали. Спасибо и на этом. Тема моего плагиата как-то сама сошла на нет, когда везде, кроме Соединенных Штатов, показали мое выступление, а потом пресс-конференцию. О чем меня на ней только не спрашивали, вплоть до интимных вопросов. Но были и те, кто действительно пытались понять.

- Почему вы все-таки взялись петь чужие песни и выдавать их за свои? - спросил меня пожилой француз. - Из вашего выступления это не совсем понятно.

- Причин несколько, - ответил я. - Я уже говорил о том, что мне была нужна известность. Не для себя, а для передачи материалов. Кто бы из серьезных людей стал разговаривать с мальчишкой с улицы? Вторая причина была в том, что песни, которые знал один я, рвались наружу. Мне ужасно хотелось подарить их людям, и сделать я это мог только под своим именем. Ну и третье - я очень люблю петь, а у моей любимой оказался замечательный голос. Пробиться со старым репертуаром, да еще детям, было нереально, новые песни сразу же привлекли внимание.

- Я понял, - кивнул он. - В этом нет ничего недостойного.

- Вы просто так отдали все знания, ничего не потребовав взамен? - спросил корреспондент итальянской газеты. - Почему? У вас, насколько нам известно, даже нет собственного автомобиля. С вашими знаниями вы у нас имели бы миллионы!

- Или сидел бы под замком, - ответил я, вызвав смех. - Зря смеетесь. Могли запереть и у вас, и здесь. Слишком большой риск оставлять на свободе человека с такими знаниями. Мне повезло, что здесь поверили, у вас могли не поверить. Да и не доверяю я Западу, особенно Америке. Намерения проверяются делами, а в двадцатом веке США пятьдесят два раза использовали против других стран военную силу, и только во Второй мировой войне это было оправдано. А насчет денег... Мне их предлагали, я отказался. В условиях Советского Союза слишком большие деньги просто не нужны, а книгами я их зарабатывал достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться. Машину мне всегда предоставляли по первому требованию вместе с охраной. Да и в другом помогали, так что у меня нет поводов для недовольства.

- В чем причина того, что вы уехали из Москвы в закрытый город? - спросил американский корреспондент. - Боитесь? Кого?

- Руководство справедливо опасается, что из меня попытаются вырвать научные секреты, - пояснил я. - Опасения не беспочвенные: обеспечить охрану в Москве было бы гораздо сложней. Помимо интересов к секретам может быть желание отомстить. Я все-таки очень многим отдавил ноги.

- Долго терзали? - спросила жена, когда меня привезли с проходившей в Севастополе пресс-конференции.

- Два десятка человек, и каждому нужно ответить. Только одного отшил за хамство. Так, это что за явление природы?

Вопрос был задан дочери, которая зашла в гостиную, придерживая разорванное платье.

- Я не явление, - ответила Машка, задрав нос. - Явление скоро будет.

- И кто же к нам явится? - спросила жена. - Давай, рассказывай, из-за чего подралась.

- А что они называют папу вором? - сказала дочь. - Скажут еще, я им второй раз врежу!

- Им это кому? - спросил я, переглянувшись с женой.

- Вовке и Славке из соседнего подъезда.

- Надеюсь, ты никого из них не убила? - спросила Люся. - Ну и хорошо, молодец, все правильно сделала. Иди поменяй платье и на улицу пока не выходи, а с их родителями, если придут жаловаться, разберемся.

Мальчишки, о которых говорила дочь, уже учились в первом классе и были детьми гражданских специалистов, обслуживавших коммунальное хозяйство Балаклавы.

- Зря ты ее научила драться, - недовольно сказал я. - И еще похвалила за драку. Такие вещи кулаками не доказываются, а теперь о Машке пойдет слух, как о хулиганке. Малолетняя зараза, которой и шести-то нет, лупит двух мальчишек на два года старше себя! Мало о нас говорят? Не удивлюсь, если многие запретят своим детям с ней водиться, а сверстников у нее здесь и без того немного.

- Все правильно! - не согласилась жена. - Хочет заниматься - пусть занимается. Что плохого в том, что девочка может за себя постоять, а не приходит к тебе вся в слезах? И за тебя она вступилась правильно. Моего отца кто-то обзывал бы ворюгой, а я это молча терпела? Молчишь, значит, нечего сказать. Ей и шести нет, ответила, как смогла. Пусть приходят разбираться, уж я найду что сказать.

Пришли не разбираться, а извиняться, причем не матери, а отцы.

- Я своему дополнительно всыпал, чтобы не повторял за другими всякие глупости, - говорил отец Вовки.

- Аналогично, - сказал отец Славки. - Вы свою дочь, пожалуйста, не наказывайте. Молодец девочка.

- Слышал? - сказала жена, когда мужчины ушли. - Это и есть глас народа, а не подборки телевидения. Не майся дурью, а садись и пиши. Можешь выпускать книгу под двумя фамилиями: того кто писал тогда и своей. А то бы взял и написал свою обо всем, что случилось в твоей жизни в исчезнувшей реальности. И о распаде Союза, и обо всем, к чему это привело. Ты уже давно пишешь профессионально, так что получилось бы очень интересно и познавательно. А то подсядет память еще больше, и уже нормально писать не сможешь, а подсказать-то будет некому.

На следующий день мне привезли в подарок компьютер. Их уже давно выпускали в большом количестве, но все шло в науку и производство. В ближайшие годы собирались оснастить этой техникой институты, а потом и школы. До продажи населению в этом веке вряд ли дойдет. Как я позже узнал, для личных надобностей хотели организовать что-то вроде интернет-кафе. Сами компьютеры выпускали двух типов: менее мощные в основном для офисной работы и управления, которые составляли большую часть выпуска, и мощные графические станции для проектирования и некоторых других работ. Офисные имели встроенные звуковые и видео контроллеры, позволявшие смотреть и слушать не слишком сжатые записи, а графические по своим возможностям соответствовали компам, которые выпускались в начале следующего века. К каждому из них прилагалась флэш-память, которая и служила основным носителем информации. Оптические дисководы поставлялись отдельно, и подключение шло через универсальный интерфейс. Первые мониторы были на трубках, потом их сменили черно-белые ЖК-панели, а сейчас они выпускались только цветными. Единой сети по Союзу не было, но ее создание было не за горами. Повсеместно старые АТС заменялись цифровыми, и прокладывались новые линии связи, а для единой сети, которая должна была стать в основном поставщиком справочной информации, уже готовились базы данных. Такой заразы, как компьютерные игры, у нас пока, слава богу, не было, хотя на местах программисты вовсю писали простенькие игрушки, которыми народ развлекался в перерывах. На это смотрели сквозь пальцы. В своих тетрадях я привел раскладку клавиатуры, и ее повторили без изменений, так что переучиваться мне не пришлось, и скорость набора текста была выше, чем при работе с авторучкой. Если бы еще не мешала дочь, которая заявила права на папину игрушку...

Жена сидела дома два года, начав от безделья сочинять стихи. На Пушкина она не тянула, но, в общем-то, получалось очень неплохо. Помимо стихотворений, которые печатались в нескольких журналах, она даже выпустила сборник стихов. Когда Машка перешла во второй класс, а Олегу пошел третий год, мы снова стали сниматься, выезжая для этого в Одессу. Сначала в одном фильме снялась жена, потом в другом мы сыграли вместе. Люся была счастлива, и я тоже изображал счастье, чтобы ее не расстраивать. На самом деле работа в чужих фильмах оставляла чувство неудовлетворенности. Хотелось снять что-то свое, но для чего-то по-настоящему хорошего у меня не хватало возможностей. В том же году мы вдвоем впервые за все время побывали в Москве и навестили и семью Татьяны, и Ольгу с мужем. Приехали и во ВГИК. Дождавшись, когда закончатся занятия в студии, зашли и пообщались с Герасимовым. Сергею Аполлинариевичу было уже семьдесят шесть лет, но выглядел он заметно моложе и на здоровье не жаловался.

- А все ваши таблетки! - говорил он, выпроводив не желавших уходить студентов. - За одно это лекарство тебе нужно поставить памятник! Дорого, но с ними я своих лет совсем не чувствую. И с женой то же самое. Теперь их хоть можно без труда купить в любой аптеке, а одно время исчезли, и пришлось использовать связи, а вы знаете, как я этого не люблю!

- Скажите ему, учитель, свое мнение о плагиате! - попросила жена. - А то до сих пор не хочет работать, все делает из-под палки!

- Что, серьезно? - удивился Герасимов. - Я считал тебя умнее! Какой плагиат, где ты его увидел? Плагиат - это воровство. Человек вложил ум, силы, время и талант, а кто-то все это присвоил себе, не приложив особого труда. И у кого же крадешь ты? По-твоему, реставратор, восстанавливающий чужие полотна, тоже вор? Ты труженик, видел я, как ты работаешь. И талантлив во всем. Я прочел массу книг и на память не жалуюсь, но вряд ли смогу восстановить хоть одну так, чтобы читалась не хуже, чем у автора. Указывай в своих работах, так сказать, первоисточник и не думай о том, что могут сказать глупцы. Главное в творчестве - это доставлять радость людям, а ты это делал. И Люся тоже. Многие до сих пор вспоминают ваши концерты и говорят, что с вами "Голубые огоньки" были веселее. А ваш "Воин" это один из лучших фильмов отечественного кинематографа! Даже американцы недавно купили. Что, не знали? Вам по-прежнему нельзя жить в Москве? Жаль, я по вам соскучился. Расскажи хоть анекдот, давно я их от тебя не слышал...

В этот приезд впервые за последние пять лет встретились с Машеровым. И он внешне мало постарел и выглядел бодрым. На сколько же лет увеличится наша жизнь, если мы начали устранять повреждения в организме так рано?

- А вы почти не изменились, - сказал он, когда мы вошли в его кремлевский кабинет. - Садитесь ближе.

- Вы тоже прекрасно выглядите, - сказал я. - Таблетки?

- Они, - кивнул Петр Миронович. - Между прочим, пришлось открыть секрет. Все равно к нему уже начали подбираться, а так хоть на лицензии заработали. Теперь по всему тихоокеанскому побережью Штатов выгребают водоросли и ловят ежей. Со временем это приведет к росту населения в наиболее богатых странах. Медики считают, что при раннем приеме можно увеличить срок жизни чуть ли не вдвое. Тебе за это многое спишут. Думаю, что вам придется просидеть в затворниках еще лет десять, а потом уже жить нормально. Никаких особых секретов ты уже знать не будешь, да и злости кое у кого в отношении вас поубавится. Твоя популярность на Западе растет, поэтому со временем вряд ли кто пожелает сводить счеты. И дети за это время подрастут. Если надоела Балаклава, можем поменять на что-нибудь другое.

- Пока все нормально, - ответил я. - А как дела с реформой?

- Газеты читаешь? - спросил Машеров. - Значит, должен быть в курсе. У нас в них не врут... почти. Не все и не везде так хорошо, как хотелось бы, но с недостатками борются. Революционных изменений больше не будет, только доведение до ума уже сделанного. Хозяйство большое, да и кадры кое-где оставляют желать лучшего. На все нужно время.

- Я хотел задать вопрос, - сказал я. - Люся подала одну идею. Что если написать фантастический роман из моей жизни о том, как все было раньше? Должна получиться очень поучительная вещь. Мне даже на первый взгляд видно, что люди стали жить гораздо лучше, чем в мое время. И все равно наверняка есть много недовольных. Соревнование по производству барахла мы у Запада не выиграем, да и нет в этом никакого смысла. Люди должны жить комфортно и интересно, а не гнаться за новинками только потому, что их на это толкает реклама. В мое время специально не делали долговечных вещей, чтобы иметь гарантированный сбыт. Даже ткани выпускали такие, которые быстро протирались и рвались. Прочитают, что принес капитализм, будут больше ценить то, что имеют.

- Написать о развале Союза? - задумался Машеров.

- От проблем не закрыться лозунгами, - сказал я. - И не настолько уж крепка эта новая общность людей, как нам хотелось бы. Вот пусть и подумают, стоит ли делиться, а после пускать кровь соседям, с которыми до того мирно жили сотни лет. Разрыв хозяйственных связей тогда ударил по всем. Десять лет потом не могли оправиться. А войны и вражда? И потом, это же фантастика.

- Ко всему, что исходит от тебя, присматриваются очень внимательно. Я пока не готов ответить на этот вопрос. Книга будет большая?

- Их будет три, не меньше. И все не тонкие.

- Тогда давай договоримся так. Ты пишешь первую книгу и отсылаешь ее мне. Мы ее посмотрим и скажем, пойдет ли она в печать. Не захочешь писать на таких условиях, лучше совсем не браться.

- Попробую, - согласился я. - К вам будет одна просьба. Я хотел это сделать сам, но поскольку связан в передвижении...

- Не тяни, - недовольно сказал Машеров. - Говори, что нужно.

- Есть одна женщина, с которой мы в следующем году в моей реальности образовали семью. Ей было нелегко в жизни: семья родителей распалась, личная жизнь не сложилась, и квартиры она не получила, жила в общежитии на пару с одной девушкой. Жить стали лучше, и с квартирами теперь намного легче, но, если она не вышла замуж, вряд ли в этом для нее хоть что-то поменялось. Мужа вы ей не найдете, но квартиру-то можно дать? Хоть однокомнатную. И я был бы признателен, если бы мне о ней хоть что-нибудь написали. Как у нее сложилась жизнь.

- Интересно?

- Дело в другом. Я все-таки чувствую себя немного виноватым. Понимаю, что это глупо, но все равно. Я ведь с ней прожил всю жизнь. И если сейчас она останется без семьи, или попадется какая-нибудь дрянь...

- Понятно, - сказал Машеров. - Не так это и глупо. Держи ручку и блокнот и пиши ее координаты. Что можно, мы для нее сделаем. А вам самим что-нибудь нужно?

- У нас все есть, - ответил я. - Разве что отцу с тестем не помешала бы небольшая мотолодка. Оба заядлые рыбаки. Деньги у меня есть, нужно только купить и доставить.

- Сделаем, - пообещал Машеров. - Выделят им что-нибудь с базы подводников. Что-нибудь еще?

- Спасибо, - ответила Люся. - У нас все есть.

На следующий день мы собрали всех друзей на квартире Герасимова и хорошо посидели. Все более или менее регулярно употребляли таблетки и изменились мало. Утром следующего дня вылетели в Севастополь.

- Вот вроде ненадолго уехала, а успела соскучиться! - сказала Люся, тиская детей. - Не только по ним, но и по родителям, и даже по квартире. А посижу неделю, и снова станет скучно. Когда возьмешься за книгу? Мне, если честно, страшно интересно почитать. Одно дело, когда просто рассказываешь, что и как, а другое - роман.

- Да с сегодняшнего дня и возьмусь, - решил я. - Все остальное можно отложить.

Первую книгу я написал за три месяца, но отсылать не стал, пока на стол не легла толстая пачка отпечатанных листов второго тома. В нем было достаточно такого, что могло подтолкнуть руководство к опубликованию книги, один первый том могли и не напечатать. Книги были отправлены в адрес Машерова в начале апреля восемьдесят третьего года, а дней через десять от него пришло сообщение всего с двумя словами: "Пиши третью".

Квартиру Светлане дали вскоре, после нашего возвращения. Об этом говорилось в присланном мне письме. В остальном, пока не вмешался я, ее жизнь поменялась мало. Я очень надеялся, что двухкомнатная квартира и должность заведующей аптекой позволит ей лучше устроить жизнь. О последнем я не просил, но, видимо, подсуетился кто-то в Азове, узнав, что судьбой молодого провизора заинтересовалось московское начальство.

Все три книги были отпечатаны одновременно и вышли в продажу в сентябре. Несмотря на большой тираж, они были моментально разобраны, во многих случаях вообще не дойдя до прилавков магазинов. Вскоре тираж повторили с тем же результатом. Вещь получилась сильная, пожалуй, лучшего я еще никогда не писал. Шуму было много. Много спорили, придумал я это все, или так оно и было в действительности. Все споры прекратились после интервью, в котором я так и сказал, что, хотя книга художественная и отнесена к жанру фантастики, от реальных событий я отклонялся мало. А Петр Миронович заявил, что такая книга должна стоять на книжной полке каждого партийного работника. Вот удружил! Ясно, кому теперь пойдет весь третий тираж, решение о выпуске которого уже было принято.