Я не забыл, про данное обещание и знал, что про него не забудет и Зинаида, поэтому подобрал мелодию песни "Вот так и живем" из "Добровольцев". Мне всегда нравилась эта песня, и я ее частенько напевал себе под нос уже в преклонные годы. Еще я почти подобрал мелодию песни "Молодость моя Белоруссия", но этот шедевр ансамбля "Песняры" я подбирал для себя. О том, чтобы кому-нибудь такое спеть, не могло быть и речи. Сразу же возникнет закономерный вопрос, откуда? Слава богу, что мне сошло с рук исполнение одной из песен будущего у Светки. Выдавать чужие песни за свои? Тогда проще сразу же идти со своими тетрадками в минский КГБ. Я и так засветился с повестью, не хватало еще прослыть самородком от поэзии и музыки. С моим знанием огромного количества мелодий сделать это было бы нетрудно. У меня и к стихам были способности. Когда я ухаживал за женой, буквально на коленке написал ей несколько вполне приличных стихов. Правда, когда женился, все способности куда-то запропастились. Очевидно, так и бывает, когда для человека поэзия лишь средство, а не цель. А ведь хотелось вылезти! Желания прославиться в этом было мало. А вот желание вызвать удивление и восторг было. Желание подарить всем те песни, которые, как в клетке, были скрыты в глубине моей памяти и бились о ее прутья, пытаясь вырваться в мир. Наверняка все это шло от моей молодой половины.

Я примчался домой, снял только ботинки и метнулся в свою комнату. Чехол от гитары был в шкафу, поэтому я быстро запихнул в него инструмент и побежал обратно. Когда вышел из гардероба, до звонка оставалось еще три минуты. Я постучал в учительскую, открыл дверь и отдал гитару классной.

Зинаида сделала ошибку, заговорив со мной о моем обещании в классе. Наш разговор слышали, и новость так взбудоражила моих одноклассников, что ей пришлось на уроке геометрии несколько раз одергивать самых несдержанных. После звонка на перемену она ушла в учительскую и вернулась на урок уже с инструментом.

- Нам тут кое-кто кое-что обещал, - сказала она, прислонив гитару к стене. - Настало время выполнить обещание. Выходи и спой то, что ты для нас подготовил. Только не очень громко, чтобы не мешать другим.

Наш класс был последним и имел общую стену только с восьмым классом, но двери были тонкие и слабо глушили звук.

- Я не буду громко играть, - пообещал я. - А петь буду еще тише. Это не та песня, в которой нужно орать.

Зинаида уступила мне свой стул, который я отодвинул от стола, а сама отошла к одному из окон. Я извлек гитару из чехла, сел и стал петь. Примерно до сорока лет я был застенчивым человеком. Позже я этот недостаток в себе изжил и понял, что лучший результат будет, если человек что-то делает для себя, не обращая внимания на аудиторию. Так я и сделал. Класс исчез, и остались только я, гитара и песня. Трудно объективно оценить свое пение, сам себя слышишь совсем не так, как тебя слышат другие. Я сделал свой голос сильней и приятней того, каким он был, хотя никакими особыми вокальными данными пока похвастаться не мог.

- Не вздумайте аплодировать, - предупредила классная, но и без ее предупреждения никто не спешил выражать свой восторг от моего пения.

Скорее, одноклассники выглядели какими-то пришибленными. Странная реакция. Мелодию я подобрал точно, сыграл тоже хорошо. Неужели из-за голоса?

- Спасибо, - поблагодарила Зинаида, тоже бросив на меня странный взгляд. - Ставлю тебе пять по пению. Уложи гитару в чехол и садись на место. Продолжаем урок...

Дальше пошла теория и перечисление кто из классиков что написал, поэтому я воспользовался тем, что классная отвернулась к крайнему ряду и шепотом спросил Люсю, чем не понравилось пение.

- Все понравилось, - шепнула она в ответ. - Просто... давай потом поговорим.

Урок закончился, и все побежали одеваться.

- Идите с Игорем сами, а я еще задержусь, - сказал я Сергею. - И, будь другом, забери с собой гитару, а я за ней потом позже зайду.

Я вышел из школы подождать Люсю. Девочки и в гардероб попадали позже мальчишек, и с одеванием возились дольше. Она показалась в дверях вместе с Леной, поэтому я молча забрал портфели у обеих.

- Не надорвешься? - спросила Лена.

- Не понравилось, как я спел? - спросил я, оставив без внимания ее вопрос.

- Да, не понравилось! - сказала она. - Ты слишком хорошо спел!

- Почему тогда вы такие кислые? - не понял я. - Если все было красиво?

- Ты не понял, - покачала она головой. - Я не говорила о красоте. Играл ты хорошо, но голос... Ладно, дело не в этом. Ты спел с таким чувством... так никогда не споет мальчишка! Так может спеть какой-нибудь старик, который прожил жизнь и воспитал детей, но не ты! Мне тебе трудно объяснить, но это было настолько видно, что самый последний дуб в классе почувствовал! А мне опять стало страшно.

- Тебе тоже стало страшно? - спросил я Люсю.

- Нет, - ответила она, взглянув мне в глаза. - У меня страха не было. Мне почему-то тебя стало страшно жаль. Но длилось это совсем недолго.

- Что ты ее спрашиваешь! - сказала Лена. - Разве не видишь, как она к тебе относится? Ты лучше у своего Сергея спроси. Или у Зинаиды. Не видел, как она на тебя посмотрела?

Что за невезение! Выбрал вроде бы нейтральную песню и умудрился проколоться! Ленка смотрит так, будто я им с надрывом спел "Берега", а Зинаида точно теперь будет ломать себе голову, кто же я такой. Не опасно, но неприятно. Еще пара таких выходок, и я буду сам по себе, отдельно от остального класса! Разве что Сергей и Люся не изменят своего отношения.

Мы подошли к подъезду Лены, и я отдал ей портфель. Она молча его забрала и скрылась за дверьми.

- Зайдешь ко мне? - спросила Люся. - Отец еще на службе, дома только мама. Я вас познакомлю, а потом пойдем ко мне в комнату.

- А твоя младшая сестра? - спросил я. - У вас же одна комната на двоих?

- Она в это время после школы почти всегда у подружки. А если дома, я ее выпровожу в большую комнату. Мама с ней чем-нибудь займется или включит телевизор.

Я согласился, и мы поднялись на второй этаж. На звонок никто не откликнулся, и Люся открыла дверь своим ключом.

- Может быть, я уйду? - я в нерешительности остановился на пороге. - Матери нет...

- Заходи! - она втянула меня в прихожую и захлопнула дверь. - У меня замечательные родители, не хуже твоих. Мама мне во всем доверяет, и будет только рада тому, что у меня появился друг. Раздевайся и положи портфель на тумбочку. Сейчас пойдем в мою комнату, только посиди минуту на диване, пока я ее посмотрю. Сестра там могла разбросать вещи. Есть не хочешь?

- Нет, спасибо, - сказал я, осматриваясь. - Я позвоню домой, предупрежу, что задержусь.

В обоих городках у всех офицеров, начиная с капитанов, стояли телефоны с трехзначными номерами, работавшие от небольшой АТС. Мама о моей задержке уже знала от Сергея, который отнес гитару к нам домой.

- Ты уже поговорил? - спросила Люся. - Тогда иди сюда, я уже все убрала. Беда, когда сестра на пять лет моложе. Я такой в ее возрасте не была.

- А какой ты была? - спросил я, с удивлением понимая, что мне это действительно интересно.

- Давай покажу фотографии! - она с готовностью принесла большой семейный альбом и начала мне показывать фотографии, поясняя где и когда они сделаны.

- Это я в годик, - показала она мне фото очаровательной малышки.

- Славная попка! - похвалил я, заставив ее слегка покраснеть.

- Ладно, хватит возиться с фотографиями! - сказала она закрывая альбом. - А то придет мама, а я с тобой так и не успею поговорить. Гена, скажи, чем я могу тебе помочь?

- А почему ты думаешь, что мне нужна помощь? - спросил я, взглянув ей в глаза.

Она не отвела взгляд, его отвел я.

- Потому что я вижу, что тебе плохо! Почему ты не хочешь быть со мной откровенным? Ты же знаешь, что я не предам!

- Потому что я за тебя боюсь, - ответил я. - Помочь мне в том, что я должен сделать, ты не сможешь, зачем же тебя мучить?

- А так я не мучаюсь? - она всхлипнула.

Слезы - это самое страшное оружие, которое есть у женщин. Хуже плачут только старики. Слезы у детей по большей части просто средство воздействия на взрослых, поэтому они на меня никогда сильно не действовали, но смотреть на то, как плачет девушка, я не мог.

- Перестань сейчас же! - я обнял этого влюбленного ребенка и стал гладить ее волосы. - Мама придет, а у тебя...

Она воспользовалась тем, что я расслабился и доказала, что уже не ребенок и вполне усвоила данный ей мной урок. Второй поцелуй у нас получился еще лучше первого.

- Все! - я вскочил с ее кровати. - Я ухожу, а ты приводи себя в порядок.

Как же мне хотелось остаться! Не для чего-нибудь дурного, просто в последнее время я почему-то стал чувствовать себя страшно одиноким. У меня есть семья, но мама была права, когда говорила, что я живу своей жизнью. Не мог я им довериться во всем, и они это чувствовали. А вот Люсе я мог рассказать все без утайки. Она бы поверила и никому не выдала моих тайн. И то, что я уже прожил одну жизнь вряд ли ее оттолкнуло бы. Но я не хотел нагружать на ее плечики даже малую толику своей ноши.

Когда я вышел на улицу, с удивлением обнаружил, что поднялся ветер, и с неба валит снег. Зима отыгрывалась за свое опоздание. Если так будет всю ночь, к утру наметет сугробы. Я получше заправил шарф и ускорил шаг.

- Надо было тебе сначала сходить домой переодеться в зимнее, а уже потом бегать по гостям! - недовольно сказала мама. - Все просушу и уберу до весны. Твою куртку с меховой подстежкой я уже достала. Ну как твое пение восприняли товарищи?

- Они были потрясены, - сказал я чистую правду. - Я пойду заниматься.

- Сначала обед! - сказала она. - Потом занимайся, чем хочешь.

- Я сегодня задержался, - ответил я. - Если сейчас наемся, потом вообще ничего выполнить не смогу. Я постараюсь все выполнить быстро.

Я сделал асаны, а потом свои упражнения с гантелями. Не стоило их делать одновременно, но на перерывы не было времени. Борьбу я проигнорировал и отправился на кухню. Пообедав, сделал уроки и сел за тетрадь. Событий в две тысячи шестом году было много, но ничего существенного, кроме войны Израиля с Ливаном, я не вспомнил. Одна суета. Заполнив всего три страницы, я закрыл тетрадь и убрал ее в свой новый тайник. Уже исписанные тетради хранились под тахтой родителей, куда никто не заглядывал годами, а тетрадку с текущими записями я начал прятать под одежный шкаф, приподнимая его край. Сил на такое у мамы не хватит, а в то, что отец займется поиском моих записей, я не верил. Мне ужасно осточертела выкладка исторических фактов, тем более что чем дальше от теперешнего времени я забирался, тем ниже становилась ценность этой работы. Если кто-то, пользуясь моими записями, начнет править историю, то все поменяется. Останутся разве что природные катаклизмы. Вот их в последние годы было много. Нужно, наверное, записывать по два года в день, чтобы быстрее закончить с историей и заняться наукой и технологиями. На это потребуется больше времени, чем на простое изложение фактов. Я вспомнил о дне рождения Иры. Надо будет заранее подумать о подарке.

Следующий день прошел буднично. Ночью снег прекратился, и утром больших сугробов не было. Тем не менее, пока я шел до школы, набрал в ботинки снега. В классе никто не вспомнил о моем выступлении, и внешне все было, как всегда. Все знали о моей дружбе с Черзаровой, поэтому мы, не обращая ни на кого внимания, вместе гуляли по коридору второго этажа. В то время такая демонстративная дружба не поощрялась, но никто из видевших наши прогулки учителей не сделал нам ни одного замечания.

В субботу на физкультуре я опять выделился. Мы уже больше месяца занимались в спортзале, но все занятия сводились к бегу, лазанью по канату и игре в баскетбол. А в тот день мы впервые использовали спортивные снаряды. Учитель объяснил, как прыгать через коня и встал сбоку, чтобы страховать неудачливых всадников. Когда мы бегали или прыгали в длину, я старался ничем особенно не выделяться, легко зарабатывая свои пятерки, а мешковатое трико частично скрывало мои мышцы. Правда, в последнее время я несколько раз ловил на себе взгляд учителя. Передо мной бежал Сашка. Он недостаточно сильно оттолкнулся от коня и, если бы ни страховка, приложился бы об пол. Я постарался хорошо разогнаться и сильнее оттолкнулся руками. В результате легко перемахнул через коня, приземлившись дальше всех остальных. Подстраховать меня учитель не успел, а сам я не удержался на ногах и упал.

- Так! - сказал учитель, помогая мне подняться. - Не сильно ушибся?

- Немного ушиб правую ногу, - сказал я. - Урок все равно последний, а завтра выходной. К понедельнику все заживет.

- С чем занимаешься? - спросил он. - Гантели?

- Только последние два месяца, - ответил я. - До этого были отжимания, ну и другое.

- Не хочешь чем-нибудь заняться? Кольцами, например.

- Спасибо! - сказал я. - Пока нет времени. Может быть, потом.

- Ладно, надумаешь - скажешь. Иди пока на скамейку, а мы продолжим.

Когда закончился урок в раздевалке меня обступили мальчишки.

- Что тебя щупал Семеныч? - спросил Валерка.

Я молча закатал рукав трико.

- Ни фига себе! - сказал Сашка. - Это нечестно! Когда мы с тобой спорили на щелбаны, у тебя таких мышц не было. Они у тебя больше, чем у Валерки!

Действительно бицепсы у меня были существенно больше, чем у Дегтярева, хотя он был и крупнее меня, и выше на голову. В раздевалке мы только оставляли верхнюю одежду, а трико в школе по субботам носили постоянно, поэтому без него меня никто не видел.

- Как накачал? - спросил Валерка.

- Мой разговор с Семенычем слышал? - спросил я. - Отжимания, гантели, способов много. Главное это не сачковать и увеличивать нагрузки. Это любому под силу, было бы желание.

Я был недоволен очередным всплеском внимания к собственной персоне, зная, что Сашка с Игорем растреплют об увиденном всему классу. Есть такие люди, в которых ничего не держится. Из раздевалки я вышел одетый с портфелем, слегка прихрамывая на правую ногу. Как всегда, девочки вышли позже нас, поэтому Люсю пришлось ждать.

- Ты как? - бросилась она ко мне, проигнорировав и насмешливые, и завистливые взгляды девчонок.

- Буду жить, - бодро ответил я. - Да не беспокойся ты так, простой ушиб. Лучше скажи, навестишь завтра болящего?

- Ты хочешь, чтобы я пришла?

- Не хотел бы - не спрашивал. Я бы к вам и сам пришел, да кто его знает, сколько будет болеть нога. А так ты меня пожалеешь, погладишь голову, мне сразу станет легче. Тебе очень идет улыбка, - сделал я ей комплимент, не обращая внимания на подошедшую к нам Ленку. - Такая, как сейчас. Приходи, я буду ждать, только позвони перед приходом.

- Ну вы даете! - сказала Лена. - Уже в школе назначают свидания!

- А где же их еще назначать? - притворно удивился я. - Школа, Леночка, для того и существует!

Дома я перепугал маму, несмотря на то, что сразу же заявил, что ничего серьезного со мной не произошло. Синяк был довольно внушительный, но нога уже болела гораздо меньше. Жаль, но все занятия, кроме писанины, сегодня накрылись медным тазом. Я снял верхнюю одежду, закатал штанину трико, и мама мне наложила на больное место водочный компресс. Весь вечер я писал, выложив на бумагу все, что смог вспомнить сразу за четыре года.

- Мама, ты не собираешься в Минск? - спросил я мать, когда она незадолго до сна зашла узнать, как у меня обстоят дела.

- Да вроде нет, - ответила она. - Я туда и так наездилась на полгода вперед. Тем более нет желания куда-то ехать по такой погоде. А тебе что-то нужно?

- У меня через пару недель день рождения у Иры Алферовой, а что ей принести в подарок, не знаю, хоть убей.

- Что-нибудь придумаем, - успокоила меня мама. - Или купим здесь, или отец поедет в Минск по делам. Ложись лучше спать, во сне все быстрее заживает.

На следующий день я с волнением ждал звонка подруги. Она позвонила после десяти, когда уже проснулся отец, пришедший вчера поздно вечером со службы.

- Это меня! - крикнул я маме и взял у нее из рук телефонную трубку.

- Здравствуй! - услышал я голос Люси. Я могу прийти? Как твоя нога?

- Приходи! - сказал я. - Нога уже лучше. Бегаю кругами по квартире в ожидании твоего прихода.

Она радостно засмеялась, и от этого смеха мне стало легче на душе и еще сильнее захотелось ее увидеть. Все симптомы были налицо. Что послужило причиной моих чувств? Ведь еще совсем недавно их у меня не было. Я не стал попусту ломать голову. Самое дурное дело это заниматься анализом почему вам мил этот человек, а не другой. Мил, и слава богу!

- Я уже давно не помню, чтобы мог просто так проводить столько времени, - сказал я Люсе незадолго перед тем, как она стала собираться домой. - Если бы не ушиб, мы бы с тобой столько не посидели. Да здравствуют ушибы! Люсь, а давай ты с нами встретишь Новый год? А потом пойдем гулять, и я отведу тебя домой.

- Я сейчас не могу сказать, - замялась она. - Надо посоветоваться с мамой. Мы всегда собирались семьей, и я боюсь, что она обидится.

После ее ухода я опять занялся единственным доступным мне делом, закончив на пятнадцатом году. Рука отваливалась, но мне осталось уже совсем немного.

Утром я снял компресс и убедился, что нога лишь чуть-чуть побаливает. Бегать еще рано, но ходил я уже без хромоты. Чертов "конь"! Я так привык к занятиям, что пропускать их было очень неприятно.

Я ушел в школу, не подозревая, что судьба мне приготовила очередную пакость. Как раз к большой перемене к школе подъехала "Волга" и остановилась у запертых ворот, которые на моей памяти открывали всего несколько раз. Из окон нашего класса было видно, как из машины вышли двое: молодой мужчина и то ли девушка, то ли девчонка, которые через калитку отправились к школе. Шофер остался сидеть в машине. Я ошибся: в отделе пропаганды не стали ждать выхода сборника. Действительно, зачем ждать, если его уже печатают?

- Это не за тобой? - проявила догадливость Ленка.

- Черт их знает! - сердито ответил я. - Я сегодня никому встреч не назначал!

- Геннадий! - раздался от дверей голос классной. - Иди со мной!

Вне уроков она называла по именам всего несколько счастливчиков, в число которых с недавних пор попал и я.

- В школу приехал работник Центрального комитета ВЛКСМ Белоруссии и корреспондент "Пионерской правды", - сказала мне Зинаида, пока мы с ней шли к учительской. - Сейчас с тобой будет беседовать корреспондент, постарайся показать себя с лучшей стороны!

- А физика?

- Я не знаю, почему ты так недоволен, но постарайся ответить на все вопросы. А от физики тебя освободили. Если они захотят взять интервью у твоих родителей, отпустим на сегодня совсем. Заходи в учительскую, а я пойду в кабинет директора побеседовать с комсомольским работником.

Я зашел в учительскую, где за одним из столов в гордом одиночестве сидела корреспондент всесоюзной детской газеты. Где только такую взяли! Личико красивое и прическа тоже ничего, но маленькая и хрупкая, как воробей. Если она и была выше Люси, то на один-два пальца, не больше.

- Здравствуй! - первой поздоровалась она.

- Здравствуйте, - отозвался я. - Вы не похожи на акулу пера. Стажер?

- Нет, - она вся зарделась румянцем. - Я уже в штате.

- А я - ваше первое задание?

- Как ты угадал? - совсем смутилась девушка, потом сделала усилие и взяла себя в руки. - Я не понимаю, кто здесь у кого берет интервью?

- Зря вы приехали! - сказал я ей. - Как я понимаю, без материала для статьи вы отсюда не уедете?

- А что тебя не устраивает? - удивилась она. - Многие хотят...

- Я тоже многого хочу, - я пристально уставился на ее грудь, опять вогнав в краску, - только известность в перечень моих желаний не входит! Блокнот у вас с собой? Тогда пишите, я вам расскажу о себе сам. Получите информацию из первых рук. Драчун и двоечник, сексуально раскованный тип и постоянный нарушитель дисциплины! Что вам еще нужно для полной характеристики?

- И твои друзья скажут о тебе то же самое?

- Я за них не отвечаю. Вас, кстати, как зовут?

- Василиса Юрьевна.

- Василиса Прекрасная! - сказал я. - Ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Статьи из вашей газеты в "Комсомолку" не попадают?

- Бывает, но редко, - ответила она. - А что?

- Вы можете сделать так, чтобы статья обо мне никуда дальше вашей газеты не пошла? "Пионерскую правду" я, может быть, переживу, а у вас еще будет много статей.

- Ничего не могу обещать, - сказала она, с интересом меня разглядывая. - Это от меня не зависит. Если их редакцию что-то заинтересует, возьмут текст, и меня никто спрашивать не будет. Но если станешь со мной общаться без выпендрежа, в конце открою секрет, который прямо тебя касается.

- Баш на баш? - спросил я.

- Конечно! - засмеялась она. - Не знаю, откуда ты такой взялся, но я бы тебе смело умножила возраст на два или даже больше. У нас в редакции много молодых парней, но ты по нахальству их всех перещеголял. Три раза вогнал в краску!

- Извините, - сказал я. - Для меня ваш репортаж, как острый нож! Мне от этой известности одни неприятности. Но вы-то, конечно, ни при чем. Задавайте свои вопросы.

Мучила она меня недолго - минут двадцать, задавая самые разные вопросы и быстро делая отметки в блокноте.

- А это вам для чего? - удивился я последнему вопросу.

- Мне нужно писать о тебе статью, а я не могу тебя понять, - пояснила Василиса. - Не ведут так себя подростки, да еще из поселковой школы, когда к ним приезжает пресса.

- Как вас можно назвать нормально? - спросил я. - Я за всю свою жизнь не встречал ни одной Василисы и не знаю, как уменьшить это имя. Ничего, кроме Васи, в голову не приходит.

- У тебя такая длинная жизнь? - засмеялась она. - Зови Лисой - она сделала ударение на первом слоге - разрешаю.

- Зачем вам во мне разбираться, Лиса? - спросил я. - Напишите обычный очерк о поселковом отличнике, не лишенном литературного дара. Детям, которые будут читать вашу газету, ничего больше и не нужно, а Ленинской премии за такую работу все равно не дадут. Вы же видите, как мне все это неприятно. Если вам нужен объем, придумайте что-нибудь или задайте несколько вопросов в моем классе. Они вам такого расскажут... Как кто-то может разобраться в человеке, если он сам этого не может сделать?

- Я все-таки попробую! - настойчиво сказала она.

- Флаг вам в руки, - вздохнул я. - Я ответил на все вопросы? Что вы мне хотели сказать?

- Только то, что тираж сборника решено увеличить, а отдел пропаганды планирует после выхода книги организовать твои встречи со школьниками Минска. И я думаю, этим все не закончится. Ты очень удобная фигура для пропаганды. Простой мальчик из глубинки...

За дверью послышались голоса, она отворилась, и в учительскую вошел Новиков и тот парень, который приехал с Лисой.

- Здравствуй! - приветливо кивнул он мне. - Я Валентин. Вася, ты закончила?

- Мне нужно поговорить с его одноклассниками, - сказала девушка. - Много времени это не займет.

- Скоро закончится урок, и мы сделаем седьмому классу еще одну большую перемену, - сказал директор. - Двадцати минут вам хватит? Вот и отлично. Значит, Валентин Петрович, я вас оставляю с этим молодым человеком. Можете сегодня делать с ним все что угодно. Если что-то будет нужно, я у себя.

- Послушайте, Валентин, - сказал я, когда дверь за директором закрылась. - Вы не могли бы найти себе другого мальчика? Например, в Минске. Тогда никуда и ездить не придется.

- А что не так? - спросил он. - В чем дело, Вася?

- Молодой человек категорически против славы, - сказала она, закрывая свой блокнот. - Даже упрашивал меня написать о нем такую статью, чтобы меня после нее выперли из редакции.

- Садись, поговорим, - сказал он мне. - Скромность это хорошо. Она украшает человека. Но во всем нужно знать меру. Ведь что такое слава? Это не что иное, как признание твоих заслуг перед обществом. Иногда она может мешать, но пользы от нее гораздо больше. Все ведь зависит от самого человека. Если ты останешься самим собой, отношение твоих друзей и близких не изменится. А завистники... они еще долго будут, так что, из-за них не делать ничего выдающегося? Мне сказали в редакции, что они хотят заключить с тобой постоянный договор, а это значит, что будут печататься и другие твои книги. А творческие люди у нас в стране самые уважаемые...

- После партийных работников, - вставил я.

- Ты что-то имеешь против партийных работников? - спросил он, и я увидел, как напряглась Лиса.

- Нет, - ответил я. - Инженеры человеческих душ, они цементируют наше общество.

- Хорошо сказал, - одобрительно кивнул Валентин. - Наше государство заботится о детях и вправе рассчитывать на их благодарность. Вот я смотрю на тебя и вижу коммунистическое будущее, когда все ребята будут такие, как ты: умные и талантливые, сильные и красивые! Ты - это первый росток, за которым последуют дружные всходы! Наш отдел занимается поиском таких парней, как ты. Людям нужны примеры, которым стоит подражать. А ты нам подходишь идеально. Спортсмен, отличник, умеешь играть и хорошо поешь, в четырнадцать лет написал хорошую повесть, а теперь еще, оказывается, и скромный. Всесторонне развитый человек!

- Учителей допрашивали? - безнадежно спросил я.

- Пока я разговаривал только с вашим физруком и классной, - сказал он. - Встряхнись, Геннадий, все равно от славы никуда не убежишь!