Введение

В первой части данной работы, посвященной геноциду галицких русинов, мне не случайно многократно довелось проводить параллели с современной ситуацией. Несмотря на то что главы, посвященные Талергофу и Терезину, писались во второй половине 2013 года, а весь раздел был закончен к декабрю, уже тогда было видно, что ситуация на Украине развивается в точном соответствии с австрийско-галицийскими стандартами столетней давности.

Точно так же единый народ разделился на русофилов и украинствующих. Точно так же русофилы постепенно, но достаточно быстро стали идентифицировать себя как русских, в то время как украинствующие, независимо от их реальной этнической принадлежности (русские, армяне, грузины, евреи), столь же быстро принимали галицийскую идентичность. Возникла, правда, прослойка, которая определяла себя, как малороссов – отдельный и от русских, и от галичан этнос, но она была невелика и рассматривалась как чужая и русской, и галицийской частью Украины. Точно так же русские готовы были жить в одной стране и с малороссами, и с галичанами и даже называться вместе с ними украинцами, готовы были создавать из мешанины осколков разных этносов политическую украинскую нацию и строить ее государство.

Точно так же галичане и огаличанившиеся украинствующие видели врага и в малороссах, и в русских. Они считали настоящими украинцами только себя. Они видели в русских Украины русифицированных украинцев, забывших свой язык и культуру, и называли их янычарами и манкуртами. Они считали, что у людей, настаивавших на своей малороссийской идентичности рабская психология, побуждающая их, формально оставаясь в лоне украинской культуры, склоняться перед политическим и культурным доминированием Москвы. Наконец и методы решения «украинского вопроса» они собирались применять те же самые, что и первоукраинцы на австрийской службе и под австрийским руководством в 1914 году.

На первом этапе – ползучая украинизация и захват командных высот в СМИ, образовании, культуре – в общем, в идеологическом блоке, задающем направление развития государства и определяющем его стратегические цели. На втором – насильственная украинизация с задействованием всей мощи аппарата унитарного государства и без обращения внимания на законы, гарантировавшие равенство прав разных национальных групп Украины. Наконец, на третьем этапе, когда стало понятно, что ни ложью, ни уговорами, ни административным насилием невозможно решить вопрос построения «украинской Украины» (именно такую цель официально ставили перед собой галицийские идеологи и, с их подачи, украинские власти), проблему стали решать при помощи геноцида русской Украины. И опять вопрос ставился, как сто лет назад во время геноцида 1914–1917 годов: уничтожение, эмиграция или переформатирование в украинца.

Наконец, точно так же, как и в Галиции сто лет назад, дискуссии о государственном языке, форме государственного устройства, этнических корнях, внешней политике и торгово-экономических приоритетах стали делом узкого круга так называемой украинской интеллигенции. Так называемой потому, что ни с классической, жертвенной русской интеллигенцией, ни с советской интеллигенцией, названной Солженициным образованщиной, они не имели ничего общего. Они не были ни жертвенны, ни образованны, равным образом не были они обременены и культурным багажом. В своем большинстве это были либо быстро перекрасившиеся худшие представители партийной, советской и комсомольской элиты, либо постепенно вытеснявшие их с начала 90-х годов выходцы из глухих западноукраинских сел и маргинальных слоев населения, из которых при помощи американских и европейских грантовых программ вырастили журналистов, политологов, экономистов и прочих экспертов – лидеров общественного мнения.

Участие русской интеллигенции (или русскокультурных интеллектуалов) Украины в этой дискуссии было ограниченно и быстро сведено практически на нет. Ее позиция, заключавшаяся в необходимости строить многонациональное государство на федеративных основаниях, была практически сразу же отметена. На государственном уровне было принято решение о создании унитарного государства-нации на основании националистических украинских (по факту – галицийских) концепций.

Различие ситуаций в Галиции в 1914 году и на Украине в 2014 году заключалось в том, что галицийские крестьяне ни сном, ни духом не ведали о галицко-русском концептуальном противоборстве и определяли себя – украинцами, русинами, «руськими» или еще как-то – в зависимости от указаний своего пароха (сельского священника, в Галиции, как правило, униата, хоть были и православные), вовсе не понимая, что это значит. Граждане же современной Украины при помощи СМИ оказались в курсе идеологической борьбы и, тем не менее также не понимая ее смысла (в том числе не понимали и продолжают не понимать его люди с одним или несколькими высшими образованиями), сделали квазисознательный выбор и причислили себя к одному из лагерей.

Таким образом, конфликт, свидетелями которого мы сейчас являемся, стал неизбежным с начала 90-х годов. Он мог разрешиться компромиссом в виде федерализации и двуязычия, но мимо этой возможности украинские власти прошли, окончательно похоронив ее в 2000 году, когда парламент отказался ратифицировать результаты референдума по предложенной тогдашним президентом Кучмой конституционной реформе, предполагавшей создание двухпалатного парламента, что неизбежно влекло за собой федерализацию.

Проблема могла разрешиться разделом страны или превращением ее в конфедеративное образование из двух или более частей. Первый раз такая возможность промелькнула в ходе противостояния 2004 года (первого майдана), когда регионы Юго-Востока на съезде в Северодонецке отказались подчиняться Киеву, если там к власти придут мятежники. Однако тогда государственный переворот в Киеве прошел бескровно (была даже сохранена видимость конституционнсти), и окончательный разрыв не состоялся. Второй раз такая возможность появилась у официального Киева в марте 2014 года, когда регионы Юго-Востока вновь отказались подчиняться нацистскому правительству, пришедшему к власти в Киеве в результате вооруженного переворота, и потребовали федерализации, а фактически конфедерализации страны. Собственно, отказ Киева от переговоров и ставка на силовое подавление протестов и дали старт идущей ныне гражданской войне и фактическому силовому уничтожению Украины, поскольку сегодня говорить о ней как о полноценном государстве, имеющем хоть какую-то перспективу, в принципе невозможно.

Следует отметить, что процесс нарастания данного конфликта был обеспечен не только объективно совпадающими интересами радикальных украинских националистов (нацистов), желавших построить государство одной нации, и украинского олигархата, которому необходимо было обосновать свое право на бесконтрольное ограбление доставшейся территории. В создании «украинской Украины», видящей в России своего главного (а на данном этапе и единственного) врага, были объективно заинтересованы Соединенные Штаты Америки.

В общем-то, и компромисс между русской и галицийской Украинами оказался невозможным именно потому, что галичане, чувствуя за собой поддержку украинской власти (достаточную, чтобы подавить внутреннее сопротивление) и поддержку мирового гегемона – США (достаточную, как они считали, чтобы исключить возможность внешней поддержки русских Украины), не желали идти ни на какие компромиссы и уступки. Компромиссом в их понимании было безоговорочное принятие их позиции.

В результате война стала неизбежна. А когда раскол общества дошел до стадии возникновения линии фронта, появилась необходимость как-то очертить границы русской Украины. Русофильские настроения были больше распространены в областях Юга и Востока, в то время как украинствующие опирались на безусловную поддержку западных и несколько меньшую – центральных областей. Поскольку русская самоидентификация на Украине имела наиболее сильную поддержку в регионе, присоединенном Екатериной Великой к Российской империи во второй половине XVIII века и названном Новороссией, логично, что об этом названии вспомнили повстанцы против киевского режима. Таким образом, гражданская война на Украине стала войной Галиции и Новороссии.

Как Украине удалось за столь короткий срок пройти путь от самой мирной, стабильной, богатой и процветающей советской республики к европейскому Сомали с нищим, озлобленным населением – людьми, убивающими друг друга неведомо за что, мы рассмотрим в нижеследующих главах.

 

Глава 1

Между прошлым и будущим

Создание украинской идентичности в Галиции – австрийский проект, поддержанный галицийской польской общиной. Хофбург исходил из необходимости обезопасить восточную провинцию Австро-Венгерской империи, населенную русскими (русинами), от потенциальной угрозы возвращения в состав Российской империи, в которой русские были государствообразующим народом. Австрийцы также ничего не имели против того, чтобы распространить украинство дальше на восток, на земли Малороссии, но не имели на это сил. В свою очередь, поляки составляли в Галиции господствующий класс, но были каплей в огромном русинском крестьянском море. Они вполне обоснованно считали, что безземельные в массе своей галицийские крестьяне-батраки их ненавидят и серьезно опасались, что в случае каких-либо эксцессов, вроде революции 1848 года, гнев местного населения может оказаться для них смертельным. Между тем украинизация (частичная полонизация, включавшая духовное подчинение Риму, через униатство) галицких русинов делала их чем-то вроде полуполяков – таких же неполноценных европейцев, как украинцы нынешние. Экономическое и политическое подчинение неполноценных европейцев полноценным представлялось обоснованным. Да и риск восстания становился меньше. Против кого восставать? Против тех, на кого стремишься походить? И на кого опереться? Русское население Галиции могло обращаться за поддержкой к русским России, но, становясь украинцами, галичане сами себя отрезали от Русского мира, от русского народа, меняли свой цивилизационный код, становились квазиевропейцами. Ну а в Европе им за поддержкой было обращаться не к кому. В общем, потеря галичанами русскости облегчала контроль над ними со стороны как центральных властей, так и региональной элиты.

Но, как было указано в первой части данной работы, никакая агитация и пропаганда, никакие усилия Вены или местных поляков ни совокупно, ни по отдельности не привели бы к созданию новой национальной идентичности, если бы предпосылки не возникли в самой среде галицких русинов. Напомню, что предпосылки эти возникли в ходе дискуссии, развернувшейся еще во второй трети XIX века в среде деятелей русинского возрождения, – о языке агитации и просвещения народа. Часть, как уже говорилось выше, считала, что агитацию надо вести на русском литературном языке, часть, в общем-то, обоснованно указывала на то, что язык Пушкина мужик скорее всего не поймет, поэтому необходимо пользоваться местным диалектом (суржиком). Вряд ли бы дискуссия вылилась в политическое противостояние и даже в возникновение новой этнической идентичности, если бы желающих агитировать на местном диалекте не начали поддерживать австрийские власти и польские помещики Галиции. В свое время аналогичная дискуссия в среде российских народовольцев постепенно сошла на нет, уступив место более принципиальным противоречиям. Но власть, предоставив сторонникам диалекта политическую поддержку в обмен на признание себя нерусскими (украинцами) сыграла роль того последнего прутика, который ломает хребет верблюда, – появилась критическая масса условий для возникновения политического украинства.

Поначалу это было политическое течение, не просто не поддерживавшееся народом Галиции, но и практически незнакомое ему. Тем не менее за несколько десятилетий работы в условиях обеспеченного властями режима наибольшего благоприятствования украинство вышло за узкие рамки кружковщины и политической партийности и получило определенную опору в населении. Тем не менее до 1914 года украинствующие даже в Галиции составляли меньшинство и лишь геноцид сохранившего русскую идентичность населения, проведенный австрийскими властями при поддержке украинствующих в 1914–1917 годах, сделал Галицию преимущественно украинской, в то время как в соседнем Закарпатье, руководство которым в рамках двуединой Австро-Венгерской монархии осуществлялось из Будапешта, сохранилась русинская (русская) идентичность (внутренняя политика венгров отличалась от внутренней политики австрийцев).

Выход украинства за пределы Галиции состоялся в 1917 году, когда в Киеве в условиях развала структур государственной власти Российской империи собралась Центральная рада, первоначально выдвинувшая требование ограниченной автономии, основанной на региональных отличиях, мало чем отличавшееся он аналогичных требований, исходивших в это время и из чисто русских областей, например от Всевеликого войска донского. После октябрьского переворота в Петербурге и перехода власти в руки большевиков идея автономии, милая сердцу местной буржуазии возможностью с большей долей самостоятельности хозяйствовать на землях богатейших губерний империи, трансформировалась в идею независимости. Ни правительство Центральной рады, ни сменивший его гетман Скоропадский, ни прогнавшая гетмана Директория не смогли, исключительно за счет спекуляции на лозунге украинской независимости, самостоятельно организовать более-менее устойчивую государственность. Можно смело констатировать, что в этот период украинство являлось искусственно насаждаемой идеологией правящего класса, обеспокоенного опасностью потери имущества в случае распространения на южные российские губернии власти петроградских большевиков. Кстати, даже «украинский» язык официальных документов того времени был значительно ближе к русскому (фактически являлся народным суржиком и еще не вылился в какие-то устойчивые формы – вспомним «дУмав, думАв, думувАв» Ширвинского в «Белой гвардии»), чем разработанный уже в советскую эпоху на основе полтавского народного говора литературный украинский язык, ныне вновь преобразуемый националистами уже на основе галицкого суржика.

Власть этих квазиукраинских правительств держалась в первый период на штыках австро-германской оккупационной армии, занявшей Украину по условиям Брестского мира (не того, который подписали большевики, но того, который заключила с Центральными державами киевская Центральная рада). После же капитуляции Вены и Берлина и эвакуации в конце 1918 года их войск, свалившей гетмана Директории удавалось удерживать за собой небольшой кусок Украины только до тех пор, пока красные и белые выясняли между собой, кто же будет править в России. Как только этот вопрос решился в пользу красных, максимум на что сподобилось украинство – составить небольшой отряд в польских армиях Пилсудского, отправившихся «возвращать» украинские земли в состав второй Речи Посполитой, восстанавливать на «кресах всходних» польскую власть, ликвидированную за 270 лет до этого Богданом Хмельницким. Согласно Варшавскому договору 1920 года, в обмен на благосклонное согласие поляков разрешить остаткам армии Директории повоевать за польские интересы, Петлюра заранее отказался в пользу Польши от половины территории тогдашней гипотетической Украины, кстати фактически никогда не контролировавшей Одессу, Харьков, Екатеринослав (ныне Днепропетровск) и Донбасс, а на Крым даже не претендовавшей.

Украинство за пределы Галиции вынесла геополитическая случайность – революция в Российской империи, в результате которой совпали интересы австро-германских интервентов и господствующего класса юго-западных губерний России, который видел в австро-германской оккупации единственную защиту от крестьянской войны за землю, а позднее и от большевиков, взявших власть в Петрограде. Реальных украинствующих интеллектуалов (даже вместе с присоединившимися к ним неидеологизированными попутчиками, просто желавшими присутствовать во власти, как бы она ни называлась, хоть украинской, хоть китайской) было настолько мало, что даже первым председателем Центральной рады оказался львовский (в то время Львов – австрийский город) профессор и австрийский агент Михаил Грушевский. Отношение же к идее украинства собственно южно-русского крестьянства, в то время составлявшего большинство гипотетического украинского народа, лучше всех выразил крестьянский вождь Нестор Махно, чьи тачанки – когда самостоятельно, а когда в союзе с красными – с равным остервенением громили и немцев, и войска Скоропадского, и деникинцев, и петлюровцев.

Собственно, с окончанием гражданской войны, история украинства на территории СССР должна была бы закончиться. Оно не имело здесь никакой базы поддержки. Но здесь история сыграла злую шутку: Украину решили воссоздать и даже расширить большевики. Причин такого решения было несколько.

Во-первых, поскольку в марте 1918 года в Брест-Литовске Австрия и Германия признали независимую УНР, принудив к ее признанию и большевиков, последние создали собственное правительство Украинской советской республики (объединившей территории ранее провозглашенных Донецко-криворожской советской республики и Одесской советской республики). Таким образом, появилась не только независимая националистическая, но и независимая советская Украина. Кстати УССР, наряду с РСФСР и БССР, была одной из сторон, заключивших Рижский мирный договор 1921 года с Польшей, то есть признание украинской самостоятельности оставалось международно-правовой реальностью и после аннулирования условий Брестского мира. Конечно, Украину можно было спокойно ликвидировать, как были ликвидированы многие другие временные образования эпохи Гражданской войны (в том числе международно-признанные, как та же Дальневосточная республика), но в пользу сохранения формальной украинской суверенности были и иные соображения.

Во-вторых, часть территории, входившей в состав Российской империи и не должной попасть в состав польского государства, границы которого были определены союзниками в Версале (линия Керзона), были переданы Польше Петлюрой именно как территории украинские, следовательно, и претендовать на их возвращение логично было именно украинскому государству. В случае же его ликвидации Польша могла бы сослаться на то, что РСФСР сама аннексировала часть территории, которую она признавала принадлежащей Украине, и представить свою аннексию украинских земель не как силовой захват, но как раздел, к которому равно причастны Москва и Варшава.

В-третьих, и это соображение необходимо признать важнейшим, в этот период большевистское правительство в Москве еще грезило мировой революцией и созданием всемирного союза пролетарских государств. Именно поэтому был принят не сталинский (предполагавший вхождение всех бывших территорий Российской империи в состав РСФСР на правах автономий), а ленинский (предполагавший сохранение их формальной государственности в составе надгосударственного образования) план устройства территорий бывшей Российской империи, на которых после Гражданской войны укрепилась советская власть.

Собственно, двумя последними соображениями – пример для новых пролетарских государств и обоснование претензий на соседние территории – руководствовалось советское правительство при организации значительной части республик СССР. Напомню, что СССР был основан решением РСФСР, ЗСФСР (Закавказская советская федеративная социалистическая республика), УССР и БССР. Закавказская федерация была образована советскими Грузией, Арменией и Азербайджаном. Все эти государства: Белоруссия, Украина, Грузия, Армения и Азербайджан – были международно признаны и какое-то время существовали под властью буржуазно-демократических, националистических правительств, контролировавших где-то всю, а где-то часть суверенной территории еще до установления советской власти. Здесь ситуация формально ясна. В этих государствах в ходе гражданской войны победили большевики, партийное единство которых никогда не распадалось, независимо от государственной принадлежности той или иной территории бывшей Российской империи. В рамках своей программы они и создали единое надгосударственное образование. Республики Прибалтики и Молдавия, вошедшие в состав СССР в 1940 году, также имели статус самостоятельных государств или части (Молдавия) иностранного государства.

Однако в период между 1924 и 1936 годами из Туркменской АССР и Киргизской (с 1925 года Казахской) АССР в составе РСФРС были выделены республики Средней Азии, а в 1940 была создана просуществовавшая до 1956 Карело-Финская ССР. Последняя создавалась для обоснования претензий на возвращение Финляндии (бывшей автономной территории Российской империи). Что касается республик Средней Азии, то, учитывая, что первые полтора десятилетия существования СССР его главным врагом была Великобритания, их создание должно было стимулировать борьбу за независимость в азиатских колониях Британии, в первую очередь в Индии. Кстати, надо признать, что свою роль в стимулировании движения деколонизации, равно как и в повышении авторитета СССР в Азии, создание среднеазиатских республик сыграло. Заодно и окончательному подавлению басмаческого движения способствовало.

Таким образом, логичные и даже практичные действия советского руководства в конкретных исторических условиях и в конкретной международной обстановке привели к тому, что формально украинское государство было сохранено (даже укрупнено за счет никогда не бывших украинскими новороссийских губерний), а русские, населявшие юго-запад бывшей империи (малороссы и новороссы) были объявлены украинцами и в рамках политики коренизации начали украинизироваться. Трудно отрицать оправданность политики коренизации в Средней Азии или в Закавказье. Если уж созданы национальные государства, то у них должны быть и национальная культурная элита, и национальные управленческие кадры. Однако в условиях Украины эта политика сыграла отрицательную роль, поскольку национальная принадлежность была искусственно определена по территориальному признаку. В то время назвать украинцев украинцами, потому что они живут на Украине, было все равно что признать отдельной нацией рязанцев, поскольку они живут в Рязани.

Созданный к тому времени большевиками управленческий партийно-советский аппарат был эффективен, как танк времен Первой мировой войны, и столь же неповоротлив и негибок. Он выполнял указания, не делая различий между узбекским дехканином, казахским кочевником и русским, живущим на юго-западе бывшей империи. Раз нужны украинцы, миллионы русских одним росчерком пера были записаны украинцами. Благо в Российской империи графы национальность в паспорте не было, указывалось только вероисповедание, следовательно, и разделить сто пятьдесят миллионов православных подданных империи на русских, украинцев и белорусов по территориальному признаку труда не составляло. Поскольку же собственно большевистских кадров, имевших хотя бы отдаленное представление о том, что такое украинец, с чем его едят и на каком языке он должен говорить, не было, родился спрос на уже готовых украинцев Галиции. Заодно в страну вернулись из эмиграции и бывшие петлюровские кадры (Грушевский, Винниченко). В результате галицко-украинская националистическая русофобская идеология получила поддержанную большевистским аппаратом (работавшим куда эффективнее австрийского) возможность распространяться на землях Юга России (в исторических Малороссии и Новороссии).

Даже после того, как политика коренизации на Украине была остановлена, идея существования украинского народа как одного из трех братских народов, вышедших из единой древнерусской народности, на официальном уровне сохранилась (логично, если есть государство, должен быть и народ). Десятилетиями десятки миллионов людей, говоривших по-русски в десятках поколений, бывших носителями русской культуры и никогда ничего общего не имевших с украинством, убеждались официальной пропагандой в том, что они украинцы – народ, на русских очень похожий, даже близкородственный, но все же иной. Чем отличались друг от друга жители Харькова и соседнего с ним Белгорода, даже официальная пропаганда объяснить не могла. Равно как она не могла объяснить и того, почему Киев – «мать городов русских», с которого началось крещение Руси, в котором была основана первая русская Лавра и построен первый на Руси Софийский собор, является одновременно столицей Украины, которая хоть и родственная, но все же не совсем русская. Когда русский город стал украинским? Куда девались русские? Откуда взялись украинцы, если персональный состав населения остался тем же? Ответы на эти вопросы не знал никто.

Дать удовлетворительное объяснение украинской инаковости могла только галицийская концепция украинства, исходившая из изначальной нерусскости украинцев. Иначе невозможно было понять, в какой момент русские на Украине стали не русскими и почему малоросс Богдан Хмельницкий называл себя русским, а мы его числим украинцем, а также как вдруг оказались украинцами потомки крестьян, переселившихся в Новороссию с исконно русских земель. С точки зрения галицийских украинизаторов, они всегда были украинцами, только «забыли» об этом, благодаря «русификаторской политике царского правительства».

Пока УССР была частью СССР, в котором, согласно официальной идеологии, все народы сливались в один советский народ, этой проблемой можно было пренебречь, и подавляющее большинство граждан СССР, у которых в паспорте было записано «украинец», о своей национальной принадлежности не задумывалось. В городах Украины господствовал русский язык, в сельской местности – местные диалекты (суржики), в Галиции – местные говоры, в изрядной степени сдобренные венгерскими, польскими и германскими заимствованиями. Сельский житель, переезжавший в город и желавший выбиться «в люди», а не остаться на всю жизнь подсобным рабочим, переходил на литературный русский язык едва ли не быстрее, чем начинал следовать требованиям городской моды в одежде.

Все изменилось в тот момент, когда Украина стала независимой. Создание второго русского государства было бы нонсенсом, следовательно, концепция украинства неизбежно стала господствующей. Поскольку сто лет она в основном разрабатывалась галицкими идеологами и только в Галиции имела массовую поддержку, то столь же неизбежно выходцы из Галиции стали основными глашатаями новой идеологии, а сама идеология ушла корнями именно в галицкий русофобский украинский национализм. Да другого, по сути, и не было.

Если бы на Украине украинцы галицкого разлива или люди, разделявшие их взгляды, действительно составляли бы большинство, то проблем бы не возникло. Русские должны были бы как в Прибалтике ограничиться правами национального меньшинства, а агрессивность украинского национализма была бы направлена за пределы страны – на борьбу с Россией, точно как это произошло с республиками Прибалтики. Но на деле русские, русскоязычные, русскокультурные люди составляли на Украине большинство населения. Даже после двадцати лет националистической пропаганды, когда институт Гэллапа провел объективное исследование (предлагая респондентам самим выбрать анкету на удобном им языке), выяснилось, что 83 % респондентов предпочли анкеты на русском. При стандартных опросах, проводившихся украинскими социологами, от 40 % до 60 % населения называли родным украинский язык. По факту – люди называли родным государственный язык (которым многие и не владели или владели в недостаточной степени), а не язык повседневного общения.

В этих условиях попытка внедрения украинского национализма галицийского разлива, предполагавшего превращение русских граждан Украины уже не в номинальных украинцев, как при СССР, но в русофобствующих эрзац-галичан, была изначально обречена на провал. Она могла бы реализоваться, если бы украинизация Украины сохраняла ползучий, малозаметный характер, свойственный ей в первые годы независимости. Однако по объективным причинам, которые будут рассмотрены ниже, украинское государство не имело ни столетий, ни даже нескольких десятилетий на медленное, в нескольких поколениях, превращение русских в украинцев по галицийскому рецепту. Год от года украинизация ускорялась, делалась все более явной и агрессивной, русофобский, необандеровский характер украинского государства, его склонность к оправданию нацизма и коллаборационизма становились все более очевидными и вызывали все большее отторжение русской Украины. Но, чем большее сопротивление (пусть и пассивное, на уровне внутреннего неприятия) встречала украинизация, чем очевиднее, даже через двадцать лет националистической пропаганды, становилась победа на любых свободных выборах сил, выступавших под пророссийскими лозунгами (пусть и не собиравшихся их на деле реализовывать), тем жестче становилось необандеровское давление и тем неизбежнее была ставка украинизаторов на силовое подавление русскости, на диктатуру. Уже в момент переворота 2004–2005 года стало очевидно, что в конечном итоге националисты придут к идее геноцида русских как к единственному средству создания украинской Украины.

Метод, оказавшийся единственно эффективным для искоренения русскости в Галиции, не мог не быть опробован и на всей территории Украины. В то же время, хоть украинские политики этого не понимали, а активисты-украинизаторы в такой исход не верили, попытка геноцида должна была привести к гибели украинского государства и украинства как идеи. В Галиции, на компактной территории, организаторы геноцида опирались на мощь австрийского аппарата подавления, к тому же действовавшего в условиях военного времени, и не обращали внимания на законность. В условиях современной Украины, если и возможно было открытое вмешательство иностранной вооруженной силы, то только в защиту подвергаемых геноциду русских, все остальные никогда не решились бы послать на Украину войска в помощь украинцам, памятуя о размерах ядерного арсенала России. Ни Лондон, ни Вашингтон, ни даже Варшава не собирались гореть в ядерном пламени из-за амбиций аборигенов с восточной окраины Европы. Использовать аборигенов – да, защищать, рискуя собой, – нет. Кроме того, размер территории, количество русского населения, изменившееся отношение международного права к понятию «внутренние дела» не давали современным националистам повторить «подвиг» их галицийских предтеч, не задумываясь о последствиях.

Поэтому сегодня, когда нацисты, захватившие власть в Киеве в результате вооруженного переворота, все же попытались повторить геноцид, мы и становимся свидетелями самоликвидации украинского государства. При этом идеология украинства настолько прочно связала себя с военными преступлениями и преступлениями против человечности, настолько открыто апеллировала к нацистским корням, что после победы армии Новороссии она, даже если не будет официально объявлена преступной, все же будет глубоко скомпрометирована в глазах как международного сообщества, так и уцелевшего населения бывшей Украины.

 

Глава 2

Внешний фактор

Когда мы говорим, что, в отличие от галицийских предшественников в 1914–1917 годах, современным украинским нацистам в их попытке организовать геноцид русского населения Украины не хватило внешней поддержки, речь не идет о том, что поддержки не было вообще. Нет, иностранная поддержка и даже откровенное и неприкрытое вмешательство во внутренние дела Украины не просто имели место, но только благодаря им стал возможен вооруженный переворот и приход нацистов к власти. Просто, помимо политической, дипломатической, финансовой, информационной, организационной поддержки, украинским нацистам в организации геноцида была нужна прямая военная поддержка. А вот ее-то они не получили.

Геноцид галицких русинов не состоялся бы, если бы его организаторы не опирались на австрийский административный и полицейский аппараты, а также на вооруженные силы Австро-Венгрии. Если бы не это, общий баланс сил привел бы к взаимной резне, но никак не к уничтожению одного лишь русинства украинством. Ситуация на Украине в 2014 году была для нацистов-украинизаторов еще хуже. Как уже говорилось, пророссийски настроенные избиратели стабильно формировали большинство на всех украинских выборах. Кроме того, даже избиратели, голосовавшие за националистические партии, далеко не все страдали пещерной русофобией. Еще меньшее число людей поддерживало нацистские методы «окончательного решения». Количество готовых лично принимать участие в репрессиях и вовсе колебалось в районе ста-двухсот тысяч человек. И уже совсем небольшой процент (тысяч тридцать-сорок) готов был не просто репрессировать безоружных, но преодолевать вооруженное сопротивление, то есть рисковать собственной жизнью в гражданской войне.

Этого количества хватало, чтобы в условиях разложения и импотентности политического руководства Украины захватить власть в столице и областных центрах, но было явно недостаточно, чтобы установить контроль над 45-и миллионной страной. Даже простое деление на 27 областных центров и городов республиканского подчинения давало не более 1,5 тысяч вооруженных боевиков на город, что явно недостаточно. А ведь надо было контролировать и райцентры, и другие населенные пункты. В спокойной обстановке боевики обросли бы мясом «добровольных помощников», мобилизовали бы в свою поддержку силовые структуры и, многократно усилившись, могли бы создать достаточно эффективный карательный аппарат.

В реальности силовые структуры Украины оказались частично разложенными и деморализованными еще до переворота, частично разогнанными после переворота. Практически сразу начавшаяся гражданская война стянула все боеспособные силы режима, в первую очередь идеологически мотивированных боевиков, в Новороссию – на фронт и в прифронтовые районы (для охраны ближайшего тыла). Тот факт, что киевские власти не смогли сразу подавить восстание в Донецкой и Луганской областях, когда количество вооруженных повстанцев исчислялось сотнями, максимум двумя тысячами человек, свидетельствует о том, что в короткие сроки стянуть в Донбасс достаточное количество сил и средств для подавления вооруженного сопротивления, установления жесткого контроля над покоренными территориями и одновременно избежать обнажения тыла, где также существовала угроза восстания (в Одессе, Днепропетровске, Запорожье, Харькове), Киев был не в состоянии. Контроль над Днепропетровском был установлен в апреле. В начале мая была запугана и загнана в подполье Одесса. Примерно тогда же были подавлены активные протестные акции в Запорожье. Только к концу мая Киеву удалось стабилизировать ситуацию в Харькове, после чего стало возможным масштабное летнее наступление на Донецк и Луганск. Если бы киевские власти могли опереться не только на добровольческие отряды нацистов (украинская армия до начала летних боев, хоть формально и подчинялась Киеву, но практически соблюдала нейтралитет, саботируя приказы о быстром выдвижении в восставшие регионы и уничтожении повстанцев), но и на иностранную военную поддержку (как та, которую имели галичане со стороны Австро-Венгрии в 1914–1917 годах), то вопрос подавления сопротивления решился бы в считанные дни.

Но еще раз подчеркнем, что количество войск, достаточных для организации геноцида русских в четырехмиллионой Галиции в 1914 году и в более чем сорокамиллионной Украине в 2014 году, должно было отличаться на порядок. Столько не мог прислать никто. Появление на территории Украины иностранной военной группировки в 20–30 тысяч человек, воюющей против русских повстанцев и прикрывающей этническую чистку русского населения, означало автоматическое выступление России. С учетом того, что военную помощь такого рода Украине могли оказать только страны НАТО, это означало бы прямое военное столкновение войск России и НАТО, пусть и на территории третьей страны. Такое столкновение в любом случае было чревато неконтролируемым перерастанием конфликта в стадию ядерной войны.

На что же рассчитывали союзники Киева, вначале инспирировавшие военный переворот, а затем отказавшиеся помогать его организаторам в установлении полного контроля над Украиной?

Для того чтобы понять цель внешнего вмешательства, следует уяснить, кто именно вмешивался. Зачатую союзника киевских нацистов принято определять расплывчатым термином Запад, объединяющим не только США и ЕС, но и Канаду, Австралию, Новую Зеландию и даже Японию. Понятно, что далеко не в таком составе Запад вмешивался в события на Украине. Скажем больше, даже ЕС участвовал в подготовке переворота в Киеве далеко не в полном составе. Если назвать конкретных участников процесса (по состоянию на ноябрь-декабрь 2013 года), по мере убывания их заинтересованности и вовлеченности в процесс, то места распределятся следующим образом:

1. Евробюрократия в лице нескольких высших руководителей ЕС (Штефан Фюлле, Жозе Мануэль Баррозу, Кэтрин Эштон, Херман Ван Ромпей);

2. Польша, Швеция, страны Прибалтики;

3. Германия;

4. Соединенные Штаты Америки.

В феврале 2014 года, сразу после переворота, эта шкала заинтересованности выглядела уже диаметрально противоположным образом:

1. США;

2. Германия;

3. Польша, Швеция, страны Прибалтики.

Что произошло всего за три месяца? Главные бенефициары государственного переворота на Украине после того, как им показалось, что все проблемы решены, вышли на первый план, отодвигая, а то и вовсе убирая с доски своих марионеток, сделавших свое дело и больше ненужных.

В ноябре 2013 года президент Украины Янукович внезапно отложил на неопределенное время подписание соглашения об ассоциации Украины и ЕС, многократно обсужденного, парафированного сторонами и анонсированного к подписанию на саммите Восточного партнерства в Вильнюсе. Януковичу казалось, что он сделал хитрый ход. Соглашение об ассоциации наносило непоправимый вред украинской экономике и фактически превращало Украину в колонию ЕС. Но это не беспокоило Януковича и его окружение. Они считали, что подписание данного соглашения, уничтожавшего украинскую экономику, лично им принесет политические и материальные выгоды и готовы были его подписать. Но через год и четыре месяца после запланированного подписания соглашения об ассоциации у Януковича заканчивалась первая президентская каденция и он должен был избираться на второй срок. Между тем пагубное воздействие соглашения об ассоциации на экономику Украины должно было проявиться уже в течение 2014 года, приведя к резкому снижению уровня жизни населения. Понятно, что это вызвало бы общественное недовольство и лишило Януковича шансов на переизбрание.

Украинское руководство рассчитало, что, для того чтобы пройти выборы 2015 года без снижения уровня жизни населения, ему достаточно 15 миллиардов долларов внешней поддержки (причем речь шла даже не о безвозмездной помощи, а о кредитах). Эти пятнадцать миллиардов и были запрошены у ЕС. Евросоюз неожиданно для официального Киева ответил отказом. Янукович, понимая, что соглашение выгодно Европе, решил дожать евробюрократов и отложил подписание, рассчитывая, что они одумаются и дадут эти, в общем-то, небольшие (с учетом того, что им в руки падала целая Украина) деньги.

Формально расчет был правильный. Однако он исходил из того, что Украина является для ЕС самостоятельной ценностью, не учитывал общую геополитическую диспозицию, а также фактор времени.

В конце 2013 – начале 2014 года планировался к подписанию целый комплекс документов. Во-первых, заключение соглашений об ассоциации планировалось не только с Украиной, но и практически со всеми странами Восточного партнерства, кроме Белоруссии. Во-вторых, США собирались подписать с ЕС соглашение о трансатлантической зоне свободной торговли. При этом, если соглашения об ассоциации (также включавшие в себя соглашения о зонах свободной торговли) предполагали свободную торговлю ЕС в странах Восточного партнерства (но не наоборот), то соглашение о трансатлантической зоне свободной торговли предполагало свободную торговлю США на рынках стран ЕС, при том что Евросоюзу увеличить свое присутствие на американском рынке было бы так же нереально, как, допустим, Украине конкурировать с европейскими производителями на рынках ЕС.

Основной смысл этого комплекса соглашений заключался в том, что США для сохранения своей экономической и военно-политической гегемонии в современном мире, для сохранения существующей однополярной модели мира уже не хватало освоенных глобальных рынков. Пузырь американского долга грозил лопнуть. Зеленую бумагу, имевшую статус мировой резервной валюты, можно было продолжать дальше печатать в неограниченном количестве только под освоение новых активов. Но планета Земля конечна, Марс не освоен. Все, что плохо лежало, США уже прибрали к рукам, а остальное охранялось ядерными арсеналами России и Китая. Единственный доступный (находившийся в сфере американского влияния, но не освоенный США) емкий рынок, который потенциально мог на некоторое время решить проблемы США и отсрочить катастрофу, – рынок Евросоюза.

США готовы были не мудрствуя лукаво ограбить своего сателлита. Проблема заключалась в том, что у ЕС был выбор. За последнее десятилетие Европа наладила взаимовыгодное экономическое и политическое сотрудничество с Россией. Перспективы были еще более многообещающими. Единственная проблема – надо было сделать выбор между Россией и США. В пользу России играли: равноправность сотрудничества (у США ЕС был младшим партнером) и явная материальная выгода европейского бизнеса. На стороне США были цивилизационная общность, традиционные связи, много десятилетий взаимодействия, привычка спокойно жить за американской спиной, не задумываясь о неприятном будущем, и личные карьеры массы евробюрократов и европейских политиков, мириадами невидимых нитей связанных с американским истеблишментом и интегрированных в американскую политику. Тем не менее соглашение о трансатлантической зоне свободной торговли настолько очевидно делало ЕС американской колонией, что без компенсации потерь проамериканской политической элите Евросоюза никак не удалось бы убедить свой бизнес, худо-бедно контролировавший местную политику, пойти на самоубийство ради интересов США и небольшой группы политиков-космополитов. Тем более при наличии явно выгодной российской альтернативы.

По сути, для сохранения евро-американского блока и предотвращения замены его евразийской зоной сопроцветания от Атлантики до Тихого океана, ЕС необходимо было дать возможность компенсировать те потери, которые он должен был понести в пользу США на других рынках. Вот эту-то компенсационную роль и должны были сыграть соглашения об ассоциации со странами Восточного партнерства. Причем понятно, что рынки Армении, Грузии, Азербайджана и Молдовы ни вместе, ни по отдельности не могли компенсировать ЕС его потери. Серьезную ценность представлял только 45-миллионный украинский рынок. Но даже он был не так ценен сам по себе, как в качестве кротовой норы на рынки стран Таможенного союза.

Украина, имевшая со странами ТС товарооборот примерно такой же по объему, как и со странами ЕС, заодно имела и соглашение о свободной торговле в рамках СНГ, обеспечивавшее ее товарам льготный таможенный режим на рынках стран ТС. Было ясно, что в случае вступления в силу соглашения об ассоциации Россия начнет защищать свой рынок от проникновения под маркой украинских европейских товаров. Но так же было ясно и то, что быстро согласовать защитные меры в рамках всего Таможенного союза будет сложно, как сложно будет сразу отказаться и от значительной части импортируемой из Украины продукции.

То есть ЕС на длительный период получал лазейку на рынки стран Таможенного союза, а также перспективу развала самого ТС за счет нарастания внутренних противоречий при определении защитных мер. В худшем случае Европа получала лет 5-10 на адаптацию своей экономики к новым условиям. В лучшем – в компенсацию за потери на собственном рынке, страны ЕС получали выход на 200-миллионный рынок СНГ. В идеале ЕС и США должны были экономически подчинить Россию, после чего установление контроля над Индией, Китаем и другими странами БРИКС становилось чисто технической проблемой. Ресурсная база СНГ, России, Китая, Индии должна была обеспечить американской гегемонии еще пару десятилетий беспроблемной жизни. Одновременно мир лишался альтернативы американской гегемонии. В таком варианте неизбежный (пусть и через 20–30 лет) кризис системы был не страшен. За него все равно должны были бы заплатить слабые.

Надо полагать, что эта стройная система все же не была бы полостью реализована (по крайней мере, Россия начала предпринимать жесткие защитные меры уже с середины 2013 года), но даже в усеченном виде она давала США выигрыш во времени в несколько лет, который мог стать критически важным для сохранения их мировой гегемонии.

Однако, для того чтобы все пазлы сложились правильно, подписание всех соглашений было жестко увязано по времени и должно было завершиться до середины 2014 года. В то же время режим Януковича, пытавшийся возродить традиционную для Украины политику «многовекторности», предполагавшую балансирование между интересами России и США, перестал устраивать Вашингтон. Конечно, многовекторность придавала украинской власти определенную внутреннюю устойчивость, поскольку обеспечивала баланс интересов пророссийской и прозападной частей украинского общества. Однако, в отличие от ситуации 90-х годов XX века, США нужна была уже не лояльная Украина, а Украина, полностью подчиненная интересам Вашингтона. Обеспечить требуемую степень подчинения мог не режим национальной буржуазии, но исключительно компрадорский режим.

Именно поэтому Януковичу, который хоть и готов был играть с Западом против России, но все же был выразителем интересов национального промышленного капитала, ЕС и США отказали в жалких 15-и миллиардах долларов, способных обеспечить устойчивость режима и его воспроизводство на очередных президентских выборах. Предполагалось, что Янукович подпишет соглашение об ассоциации, примет на себя весь связанный с этим соглашением негатив и в 2015 году ему на смену придут не прозападные украинские политики, но полные марионетки США. Правда, в ЕС (в частности, в Германии) считали, что они должны быть марионетками Евросоюза.

Позиция Германии была логична и оправдана. Если установление экономического доминирования ЕС в странах Восточного партнерства – плата за открытие европейцами своих рынков для американцев, то логично предположить, что и политический контроль над этими государствами должен принадлежать ЕС. Немцы нашли собственного кандидата в президенты на выборах 2015 года – имеющего вид на жительство в Германии боксера Виталия Кличко. Канцлер Германии Ангела Меркель была уверена в том, что Кличко легко выиграет выборы.

Польша и Швеция, в свое время выступившие с идеей Восточного партнерства и наиболее активно лоббировавшие подписание соглашения об ассоциации с Украиной, во-первых, удовлетворяли свои региональные амбиции и совершали маленькую историческую месть (они брали под свою опеку государства, возникшие на землях, в свое время отторгнутых у Варшавы и Стокгольма Россией), во-вторых, они вместе с прибалтами создавали между восточной границей ЕС и Россией, которую продолжали традиционно бояться, буфер из подписавших ассоциацию и перешедших под протекторат ЕС государств Восточного партнерства. Прибалтийскими лимитрофами, кроме того, двигала еще и традиционная для их внешней политики русофобия.

Наконец, высокопоставленные еврочиновники обоснованно считали, что удачное заманивание Украины в ассоциацию, в чем заинтересованы США и Германия, имеющие вместе неограниченные возможности по раздаче должностей в международных организациях, обеспечит им дальнейшую политическую карьеру.

Ход Януковича по приостановке подписания соглашения, казавшийся ему таким логичным и таким эффективным средством выжимания денег из жадных европейцев, в реальности сломал всю эту схему и обесценил подписание соглашения об ассоциации с Украиной для большинства заинтересованных лиц. В первую очередь страдали еврочиновники. Дело в том, что на 2014 год были назначены выборы Европарламента, после чего новые депутаты должны были утвердить новую исполнительную верхушку ЕС. Карьеры людей, в последний момент проваливших подписание столь важного для Евросоюза соглашения, были сломаны. Они гарантированно с позором покидали большую политику. Такого личного провала ни один из них не мог простить Януковичу.

Страдала Германия, как локомотив ЕС, поскольку новые рынки на Востоке оставались недоступными, а следовательно, возникал вопрос эффективности германской внешней политики, то есть вопрос эффективности канцлера Меркель и ее кабинета. Польша и Прибалтика, собиравшиеся несколько улучшить свои экономические показатели за счет расширения доступа на украинский рынок и прорыва через него на рынки стран СНГ, вынуждены были ждать. Для министра иностранных дел Швеции Карла Бильдта, бывшего одним из соавторов идеи Восточного партнерства, доведение проекта до конца было делом чести.

В общем, своим шагом Янукович затронул интересы огромного количества европейских политиков и нескольких стран ЕС, традиционно определявших восточную политику Евросоюза. Но самый сильный удар был нанесен по американским интересам. Как уже было сказано, схема была очень точно согласована по времени. И происходило это не только потому, что к моменту готовившегося на первую половину 2014 года подписания соглашения о трансатлантической зоне свободной торговли комплекс соглашений об ассоциации должен был уже вступить в силу (поскольку иначе ЕС мог отказаться открывать рынки перед США, что в итоге и случилось). Крайне важным для Вашингтона было иметь достаточный зазор во времени между подписанием соглашения и украинскими выборами, чтобы негативные для украинской экономики результаты успели проявиться в полную силу и скомпрометированный Янукович утратил шансы на переизбрание.

Дело в том, что США не собирались отдавать политический контроль над Украиной Евросоюзу. К 2013 году уже около пяти лет, со времени войны 08.08.08 шло, открытое геополитическое противостояние между США и Россией. В скрытой форме оно продолжалось как минимум с 2000 года, когда была организована первая попытка цветного переворота на постсоветском пространстве: на Украине начался «кассетный скандал» и развернулась акция «Украина без Кучмы». Скорее всего, оно никогда и не прекращалось, просто до 2000 года Вашингтон имел основания предполагать, что Ельцин и олигархическая «семибанкирщина» сами добьют Россию, ну а после внезапной отставки Ельцина стало ясно, что без приложения собственных усилий США не обойтись.

В рамках этого геополитического противостояния США проиграли России столкновения в Грузии в 2008 году и в Сирии в 2012 году. Украина являлась отличной площадкой для реванша – государством, основанном и способном существовать исключительно как антитеза России. Имея протяженную границу с Россией, враждебная Украина гарантированно создавала бы для Москвы непреодолимые проблемы, при том что непосредственное военное столкновение Москвы и Киева несло бы России крупные моральные издержки. То есть создавался постоянный очаг напряженности, который невозможно было терпеть и крайне сложно ликвидировать.

Для того чтобы получить нужную власть на Украине, США было необходимо, чтобы в 2015 году на выборах или в результате очередного майдана (который также готовился, поскольку предполагалось, что Янукович не уйдет добровольно, даже проиграв выборы) победил проамериканский кандидат – марионетка, готовая выполнить любой приказ Вашингтона.

Дело в том, что с начала 2000-х годов исчерпанность созданной США глобальной финансово-экономической системы была уж очевидна. Никто не мог точно сказать, сколько времени она еще продержится (год, пять, десять, пятнадцать), но было очевидно, что кризис будет, что он будет самым тяжелым за всю новейшую историю, что в рамках действующей системы его преодоление невозможно и что, чем позже он разразится, тем разрушительнее будут его последствия. США были заинтересованы в перезапуске системы. Для этого им необходимо было обнулить свои финансовые обязательства – начать с чистого листа создавать ту же финансовую пирамиду. Обнуление обязательств было возможно только в условиях абсолютного доминирования США и обеспечения их неограниченного доступа к глобальным сырьевым ресурсам. На пути решения проблемы стояла Россия. Решить эту проблему военным путем было невозможно в силу наличия у Москвы ядерного арсенала, способного в течение максимум 20 минут полностью уничтожить США. Приемлемое решение было только одно – поменять российскую власть либо на проамериканских марионеток, которые согласятся реализовывать интересы США и действовать исключительно по указаниям Вашингтона, либо на людей, которые в силу низкой квалификации сами разрушат Россию.

При этом следовало торопиться, так как каждый год искусственной отсрочки кризиса гарантированно повышал его разрушительность и затруднял перезапуск системы. Кроме того, с каждым годом США экономически слабели, а их конкуренты (страны БРИКС, тогда еще не формализовавшие свой союз, но уже активно нащупывавшие пути сотрудничества) усиливались. У США не было времени. Кстати, именно поэтому Украине не дали закончить ползучую, медленную украинизацию (которую эффективно проводил Кучма) и после неудачной попытки переворота в 2000–2002 годах в 2004–2005 все же заставили перейти к украинизации форсированной, делавшей гражданское столкновение неизбежным. США просто не могли ждать. Тем более не осталось у них времени на ожидание, когда в 2008 году кризис все же разразился. Не случайно именно с 2008 начались силовые акции, направленные как против России (война 08.08.08), так и на общую дестабилизацию планеты («арабская весна»).

 

Глава 3

Компрадорский олигархат

Необходимо признать, что на Украине у США оказалось достаточно много союзников. Причем это были далеко не одни лишь националисты. У значительной части украинского бизнеса, а также у политической элиты интересы объективно совпали с интересами США (по крайней мере, эти люди так думали). Такое положение вещей было обусловлено процессом формирования бизнес-политической элиты украинского государства.

В то время как у националистов была позаимствована идеология, реальные рычаги управления сохранила за собой бывшая партийная и хозяйственная элита. Для них, в отличие от националистов, украинское государство не являлось сверхценностью, но внезапное исчезновение союзного центра позволяло обогащаться за счет расхищения бывшей общенародной собственности без оглядки на какие-либо ограничения. Фактически реальные владельцы Украины (независимо от того, отдавали ли они себе в этом отчет) ставили перед собой задачу приватизировать все привлекательные активы, после чего государство надо было каким-то образом утилизировать (чтобы некому было предъявить претензии).

Такой подход не совпадал с подходом идейных националистов, которые тоже были не прочь обогатиться за счет советского наследства, но при этом желали построить и сохранить сильное украинское государство. Однако националисты не имели достаточной поддержки в массах, настроенных на реинтеграцию постсоветского пространства в той или иной форме. Достаточно напомнить, что на первых президентских выборах в 1991 году бывший второй секретарь ЦК КПУ и председатель Президиума Верховного совета Украины Леонид Кравчук легко победил националиста Вячеслава Черновола, а на досрочных президентских выборах 1994 года выступавший с лозунгом едва ли не восстановления СССР бывший член ЦК КПСС и генеральный директор (а до этого секретарь парткома) Южного машиностроительного завода – Леонид Кучма.

В результате хозяйственники, контролировавшие управленческие рычаги, опиравшиеся на поддержку избирателей, но имевшие потребность в идеологическом обосновании своего права на суверенное разграбление Украины, заключили союз с националистами, которые, будучи не в состоянии самостоятельно прийти к власти, единственные имели готовую концепцию построения самостоятельного украинского государства, заодно объяснявшую невозможность восстановления государственного единства с Россией. Националистов пустили во власть, выделив им гуманитарный блок (идеологию) и предоставив возможность принять участие в разграблении государственной собственности. Взамен националисты одарили хозяйственников обоснованием их права на независимое от Москвы управление самой богатой из бывших советских республик.

В результате данного симбиоза появилась классическая фигура среднестатистического украинского элитария. Это был человек, привыкший считать себя «эффективным собственником» и при этом смертельно боявшийся российского бизнеса, который, по его мнению, спит и видит, как бы забрать у украинского элитария, принадлежащие ему «заводы, газеты, пароходы». Принадлежащие ему активы он не создал сам, а получил, используя рычаги политического влияния. Поэтому, как правило, он совмещает бизнес и политическую деятельность. Присутствие в политике является для него гарантией сохранения и развития бизнеса, поскольку без доступа к бюджетным финансовым потокам, к возможности приватизации за бесценок (а то и вовсе бесплатно) все новых и новых активов он хозяйствовать не способен и неизбежно разорится. Главный способ зарабатывания денег, независимо от профиля бизнеса, – выбивание налоговых льгот и бюджетных субвенций для своих предприятий, а также привлечение иностранных кредитов под государственные гарантии. Считает, что сохранить неправедно приобретенные активы и капиталы может только на Западе (в чем сильно ошибается, но переубедить его невозможно). Уверен, что Россия всегда будет по-братски обеспечивать ему доступ на свои рынки, снабжать его дешевыми энергоносителями, кредитовать и т. д. Боится, что, если в чем-то не угодит Западу, его капиталы в офшорах и имущество за пределами Украины будут конфискованы.

В то же время часть еще советских хозяйственников, а также выходцев из мелкого полукриминального бизнеса последних лет перестройки и первых лет независимости в Юго-Восточных промышленных регионах смогла установить контроль над шахтами, ГОКами и металлургическими предприятиями. Простая производственная цепочка, наличие собственного сырья, а также спрос на металлургическую продукцию низкого передела и на продукцию химических и нефтехимических предприятий на мировом рынке позволили им наладить не сложное, но реальное производство и за счет объемов поставок быстро стать мультимиллионерами и миллиардерами. Эта группа была заинтересована в сохранении хороших отношений как с Западом, куда уходила на продажу производимая продукция, так и с Россией, откуда поставлялись газ и нефть, служившие одновременно сырьем (в частности, для химической и нефтехимической промышленности) и энергоносителем. К ним примыкали сельскохозяйственные производители и владельцы предприятий пищевой промышленности, поставлявшие продукцию как на западные рынки (зерно, рапс, подсолнечное масло и семечки), так и в Россию и также заинтересованные в дешевых энергоносителях.

Ну и, наконец, каждый, кто мог поучаствовать в комбинациях с газом, рвался к транзитной трубе. В первые годы независимости Украина активно занималась реэкспортом российского газа (пока в контракты не был внесен запрет на подобную деятельность). Но и после этого газ оказывался чрезвычайно привлекательным средством заработка, а точнее, разного рода махинаций. Не случайно на Украине говорили, что все крупные состояния были первоначально заработаны на российском газе.

Именно таким дуализмом украинского бизнеса, его зависимостью от российских энергоносителей и одновременно попытками ориентироваться преимущественно на западные рынки, объясняется политика многовекторности, официально заявленная Леонидом Кучмой и бывшая основой украинской внешней политики вплоть до конца 2004 года. При этом ментально украинская бизнес-политическая элита практически в полном составе (возможно, за единичными исключениями) чувствовала себя частью Европы и с удовольствием внимала националистическим мифам об извечной нерусскости украинцев.

Если с точки зрения интересов бизнеса элита делилась на компрадоров и национальных производителей, причем ресурсы последних значительно превышали ресурсы первых, то с точки зрения идеологии подаляющее большинство элитариев были духовными компрадорами.

На Украине сложился компрадорский олигархический режим, в принципе испытывавший нужду в государстве только как в средстве обогащения. Следовательно, и ценность для элиты Украина представляла лишь до тех пор, пока ее ресурсы позволяли решать данную задачу. Неизбежное в перспективе истощение ресурсов (нельзя же несколько раз разграбить одни и те же предприятия) приводило к утрате интереса неидеологизированной части элиты к сохранению государственности. Это порождало внутреннее противоречие между элитариями, являвшимися политиками от бизнеса и допущенными к власти националистами. Для последних, как было указано, государство имело самостоятельную ценность.

Данное противоречие решалось в рамках декларированного курса на так называемую евроинтеграцию, предполагавшего в рамках официальной многовекторности следование в фарватере американской и европейской политики по принципиальным вопросам. Под давлением ЕС Украина закрыла Чернобыльскую АЭС, сократив возможности своей атомной генерации, при этом деньги, обещанные на реконструкцию «саркофага», ЕС не выделил. Под давлением США Киев отказался от Бушерского контракта с Ираном, принял участие в оккупации Ирака и т. д. Опека Запада, с точки зрения националистов, гарантировала защиту от возможного излишнего пророссийского крена хозяйственников, а неидеологизированные политики от бизнеса надеялись, что прозападный курс убережет их имущество от слишком пристального внимания структур, борющихся с коррупцией и отмыванием денег.

Пока Запад не вступил с Россией в открытую жесткую конфронтацию, такой симбиоз в рамках многовекторности мог существовать. Как только началось геополитическое противостояние Москвы и Вашингтона, намеки на необходимость сделать выбор зазвучали с двух сторон, но особенно настойчиво – с Запада. В принципе, правящий класс Украины однозначно занял прозападную позицию. Но тут выяснилось, что промышленность не в состоянии работать в условиях роста цен на энергоносители, а Россия в обмен на снижение цены логично требует ответных уступок. И не было бы ничего страшного в том, чтобы уступить, но тот самый Запад против. При этом за долгие годы господства в украинской политике и в сфере идеологии антироссийских прозападных сил Запад получил возможность, действуя через основанные при его содействии и им же финансируемые НКО, практически полностью поставить под свой контроль медиа-сферу и экспертное сообщество, получив возможность практически неограниченного влияния на общественное мнение.

Сложилась ситуация, когда наиболее системный украинский бизнес оказался жизненно заинтересован в налаживании конструктивных отношений с Россией. Иначе ему было не выжить. Этого же требовали интересы финансовой, экономической, политической и социальной стабильности. Понятно, что если затраты у бизнеса начинают превышать доходы, то он становится нерентабельным, предприятия закрываются, рабочие увольняются, а нет прибылей – нет налогов, то есть бюджет пустеет. Беднеет страна, снижается уровень жизни народа и параллельно растет социальное напряжение, так как чем ниже уровень жизни, тем активнее народ требует от правительства решить проблемы.

Однако за долгие годы идеологической всеядности духовного компрадорства этот, объективно заинтересованный в опоре на массового пророссийского избирателя бизнес не создал адекватные политические и информационные структуры. В результате он остался без эффективных инструментов влияния на ситуацию и оказался вынужденным следовать в русле политики, навязываемой прозападными силами. Характерно, что даже после февральского переворота 2014 года и начала гражданской войны практически все крупные украинские бизнесмены и ведущие политики, кроме тех, кому угрожала немедленная бессудная расправа, не просто остались в стране, но и предпринимали попытки наладить конструктивное сотрудничество с самозваной властью.

В результате сложившаяся за годы независимости бизнес-политическая элита оставила миллионы русских (пророссийских) избирателей Украины без руководства и не смогла использовать их потенциал на пользу себе и государственной стабильности.

 

Глава 4

Битва за Малороссию

Одной из главных проблем Украины было разделение населения примерно на две почти равные части по внутриполитическим и внешнеполитическим приоритетам, по отношению к проблемам государственного строительства и видению будущего страны. При этом некоторый численный перевес русской Украины компенсировался идеологическим единством, высокой организованностью оппонентов, наличием у них внешней поддержки (со стороны ЕС и США), их контролем над СМИ и экспертным сообществом и опорой на государственный аппарат. Даже частные политические инвестиции украинских олигархов (в том числе и тех, кто создавал партии, ориентирующиеся на голоса русскокультурного электората) вкладывались в сторонников украинской идеи, но не Русского мира.

В принципе, данное расслоение могло вылиться в острую политическую борьбу, даже вылиться в установление нацистской диктатуры, но не обязательно закончиться гражданской войной, если бы сторонники украинской и русской украин были бы равномерно перемешаны по всей территории страны. В этом случае установление нацистской диктатуры привело бы к достаточно быстрой украинизации русскокультурных граждан Украины (даже без геноцида). Точечные репрессии заставили бы людей с оппозиционными взглядами замолчать. И каждый ощущал бы себя единственным отщепенцем в кругу правильно мыслящих. Самые стойкие эмигрировали бы, остальные бы сломались и переменили взгляды. Единицы затаились бы и ушли в подполье, не представляя для режима серьезной опасности.

Однако Украина оказалась страной с четко выраженными региональными политическими предпочтениями. По результатам голосований на парламентских и президентских выборах можно выделить три мегарегиона, а также отдельный регион.

Разумеется, наибольшую популярность националистические взгляды имели в трех областях Галиции (Львовской, Тернопольской, Ивано-Франковской). Здешний избиратель готов был поддержать самых радикальных националистов, с гордостью называя свой регион бандеровским. Эти три области – единственные на Украине – отдали на референдуме о сохранении СССР 17 марта 1991 года большинство голосов за выход Украины из состава Союза. К ним примыкали области, расположенные западнее реки Збруч, по которой до 17 сентября 1939 года проходила польско-советская граница, установленная Рижским мирным договором 1921 года. Эти области (Волынская, Ровенская, Хмельникая, Черновицкая) сравнительно легко и быстро восприняли радикально-националистическую пропаганду и стали регулярно отдавать голоса националистам, называвшим себя «проевропейскими силами».

В свою очередь на Юго-Востоке в бывшей Новороссии и на Слобожанщине (в областях Харьковской, Донецкой, Луганской, Днепропетровской, Запорожской, Херсонской, Николаевской, Одесской), а также в Крыму партии, декларировавшие пророссийские взгляды, получали устойчивое большинство на всех общенациональных выборах. В этом регионе также можно было выделить ядро (Автономная республика Крым, Севастополь, Донецкая и Луганская области), где за Русский мир голосовало подавляющее большинство – 80–90 % и выше. Одновременно Херсонская и Николаевская области, как правило, давали пророссийским силами лишь относительное (меньше половины) большинство. В остальных результат колебался от 55 % до более чем 75 %.

Отдельно следует выделить Закарпатскую область. В ходе геноцида галицких русинов в 1914–1917 годах этот регион находился в составе земель не австрийской (Цислейтания), но венгерской (Транслейтания) короны. Благодаря этому местное русинство сохранило свое русское имя, но, будучи отрезанными от основного массива русских земель галицким украинством, входя до 1945 года в состав других государств (Чехословакия, Венгрия), русины Закарпатья на основании народных диалектов и заимствований из венгерского сформировали свой особый диалект и родили концепцию четвертого восточнославянского народа (наряду с русскими, украинцами и белорусами). Украинскими националистами существование отдельного русинского народа признано не было. Но следует сказать, что если признается существование украинского народа на основании того, что какое-то количество людей считают себя украинцами, то не меньше оснований считать отдельным народом и русинов Закарпатья. Они себя таковым считают. Они определенно говорят на языке, отличающемся от русского, украинского, белорусского и даже от галицких диалектов. Они несколько раз пытались создать собственное государство и, находясь в составе иных государств (в том числе и Украины), ревностно боролись за автономию. Наконец, в отличие от украинизации, когда людей, идентифицировавших себя как русских, записывали украинцами, в русины никто не загонял насильно. Наоборот, украинские власти все годы независимости пытаются вытравить само русинское имя и переписать всех русинов украинцами.

У русинов давние счеты с украинскими националистами. Они их, мягко говоря, не любят. Даже очень не любят. Поэтому русины видят в Русском мире, в русских, в том числе в русских Украины, своих объективных союзников в борьбе с националистическим засильем. Поэтому по результатам голосований Закарпатье отличается от иных западноукраинских областей и приближается к результатам областей Новороссии. Также относительным большинством и с еще более низким результатом, чем в херсонской области, но на общенациональных голосованиях в Закарпатье побеждают пророссийские силы.

Как видим, Новороссия и Галиция (с прилегающими регионами) отделены друг от друга широкой полосой центральных областей (исторической Малороссией). Здесь симпатии населения неустойчивы. Они колеблются. Здесь население наиболее подвержено пропаганде, поэтому за 23 года независимости избиратели Малороссии перешли от уверенной поддержки пророссийских сил к поддержке украинских националистов. Правда, преимущественно области этого региона дают националистам лишь относительное большинство голосов (меньше 50 %). Высоким в большинстве случаев остается и процент сторонников пророссийских сил. Но все же в последние десять лет в этом регионе националисты на выборах побеждают.

Также следует отметить, что являющийся географическим, политическим, культурным, духовным и ментальным центром Малороссии Киев преимущественно показывает в ходе голосований результаты, близкие к результатам Галиции. Это объясняется как преимуществами столичного статуса, которыми пользуются все жители Киева, так и массовой миграцией в город выходцев из Галиции, осваивавших административные, политические должности, а также медиа и экспертную сферу.

Фактически до переворота и начала гражданской войны судьба Украины решалась в ходе борьбы за Малороссию, и пророссийские силы ее медленно, но уверенно проигрывали. Впрочем, в условиях галицийского засилья в СМИ и политике, а также практически официального принятия властями (в том числе и теми, которые, как Янукович и его Партия регионов, избирались голосами пророссийкого электората) необандеровской идеологии иного результата ожидать было трудно. Тем не менее на момент государственного переворота Малороссия все еще оставалась ареной борьбы и адептов Русского мира в этом макрорегионе оставалось немало. Радикально националистическая идеология не закрепилась прочно в умах большинства населения, скорее это была проблема политической моды (тренда), а также склонности населения к конформизму, предполагавшему поддержку любой официально принятой властями идеологии.

Таким образом, задолго до начала горячей фазы гражданской войны на территории Центральной Украины (Малороссии) шла холодная гражданская война за умы и сердца людей. Тот факт, что, несмотря на задействование всей мощи государственного пропагандистского аппарата, на то, что националистов поддерживали многочисленные частные СМИ и неправительственные организации, что на их стороне открыто выступали официальные лица и структуры ЕС и США, националистическая идеология не стала однозначно господствующей даже в этом, более удобном для националистической пропаганды, чем Новороссия, регионе и сделал неизбежной горячую гражданскую войну – как попытку насилием (при помощи геноцида русских) решить проблему, которую не удалось решить убеждением.

Уровень ожесточенности украинских националистов именно в отношении своих русских сограждан объясняется тем, что, если из двух людей, ровным счетом ничем не отличающихся (друзей, хороших знакомых, возможно даже родных братьев), один считает себя русским, а другой украинцем, если русский, переехавший на Украину, может легко стать украинским националистом, а украинец, переехавший в Россию, зачастую начинает ощущать себя русским, это вызывает сомнение в существовании самой украинской нации. В этом особенность украинства. Киргиз или казах, узбек или таджик, грузин или азербайджанец, чеченец или татарин могут быть и гражданами и патриотами России, могут быть адептами Русского мира, но не могут быть русскими. Украинец легко становится русским, а зачастую и является им от рождения, не разговаривая ни на каком ином языке, кроме русского, воспитываясь на русской культуре и идентифицируя себя в качестве русского, родившегося на Украине, для которого украинец – такая же территориальная, а не этническая идентификация, сибиряк.

Сибиряком может быть и русский, и якут. Но и сами радикальные украинские националисты признают, что украинским националистом (как они говорят – «сознательным украинцем») может быть и армянин, и белорус, и грузин, и еврей. Для этого даже не надо говорить по-украински. Фактически единственное требование, которое предъявляют национал-радикалы к своим адептам, – ненавидеть Россию.

И это логичное требование. Если из лона одной нации пытается родиться другая, то, чтобы доказать свое право на существование, она пытается уничтожить материнскую нацию. Ведь если русские ничем, кроме региона проживания не отличаются от украинцев, то зачем украинцы? Смысл украинской нации заключается в том, чтобы быть лучше русских. Поэтому множатся мифы о том, что украинцы – трудолюбивые европейцы, а русские – ленивые азиаты, что русские даже не совсем славяне или совсем не славяне, а смесь монголов с угро-финнами. При этом украинцы снизу вверх смотрят на финнов, эстонцев, венгров, но в отношении русских термин «угро-финны» применяется в качестве презрительного. Впрочем, есть украинские «историки», которые отстаивают концепцию, что, наоборот, украинцы не славяне, а потомки кипчаков, сарматов, викингов и далее на выбор. Правда, сейчас концепция неславянского происхождения украинцев не слишком популярна: трудно отрицать очевидное; но в ранние 90-е она выступала в качестве вполне равноправной. Главное в любой концепции – «доказать», что русские и украинцы не только не один народ, но даже не родственные народы, едва ли не к разным расам относящиеся.

Важность идеологической борьбы за Малороссию определялась тем, что это была единственная территория, на которой было зафиксировано нечто подобное государственному образованию. И Запорожская сечь, которую отдельные националистические историки определяют как государственное образование казаков, едва ли не более цивилизованное, чем современные ему европейские страны, и территории, на которые распространялась гетманская власть Богдана Хмельницкого и его преемников, располагались именно в Малороссии. Они не случайно нарекаются националистами полноценными государствами вопреки статусу, аналогичному статусу пиратской республики на Тортуге у Сечи и вассальной территории в составе Речи Посполитой, а затем Российского государства у гетманщины. Признание этих малороссийских территорий государствами позволяет националистам заявлять о захвате Украины Россией еще в XVII веке, обосновывая тем самым и существование в те отдаленные времена украинского народа (хоть тогда малороссы называли себя русскими («руськими») и украинского государства. Ну а раз они существовали тогда, значит, могут быть возрождены и сегодня.

Если Украина Богдана Хмельницкого рассматривалась населением как искусственно оторванная от русского православного мира территория, стремившаяся вернуться под власть единоверного и одноплеменного царя, то нынешняя Украина считает себя альтернативой России и таковой является. Поэтому остаться может только кто-то один. И это хорошо понимают украинские националисты, заявляющие, что Россию необходимо уничтожить, поскольку сам факт ее существования несет Украине угрозу.

Естественно, несет. Россия – более успешное государство русского народа, чем Украина. Поэтому ухудшенная копия и стремится уничтожить оригинал, чтобы не с чем было сравнивать. Но, прежде чем уничтожить Россию, националистам необходимо консолидировать свое собственное государство, а миллионы русских, не признающих себя украинцами, мешают, как мешают и миллионы, себя украинцами (малороссами) признающие, но Россию и русских врагом не считающие.

Именно поэтому современные националисты повторяют за Бандерой идею о необходимости уничтожить половину (некоторые уже говорят и о большем проценте) населения Украины для того, чтобы из оставшихся создать монолитную нацию, из которой будет вытравлен русский дух. С 1914–1917 годов не меняются не только методы, но даже процент подлежащего уничтожению или изгнанию населения.

 

Глава 5

Возрождение России как предпосылка к поджогу Украины

Следует понимать, что при примерном равенстве численности избирателей, поддерживавших националистическую идею «европейской украинской Украины» и сторонников Русского мира, самостоятельно, без поддержки извне националисты организовать попытку геноцида не могли. Компактно живущие в областях Новороссии русские просто самоорганизовались бы и дали отпор. Да и государственные силовые структуры, формировавшиеся за счет выходцев из всех регионов, не допустили бы масштабных столкновений. Наконец, идеи уничтожения и силового вытеснения русских украинцев были востребованы не такой уж значительной частью общества. Большинство не разделяло взгляды оголтелых нацистов.

Как уже говорилось, для того чтобы получить перевес, достаточный для совершения вооруженного переворота и последующего развязывания гражданской войны, украинские националисты должны были получить внешнюю поддержку. Эта поддержка должна была обеспечить парализацию государственных политических и силовых структур с целью не дать им подавить мятеж. Второй задачей было блокирование возможных активных действий России. Вернее, это сами националисты думали, что иностранная поддержка обеспечит решение этих двух задач.

На деле США, а именно они, не особенно скрываясь, дирижировали украинским кризисом, собирались решить первую задачу, но не планировали заниматься второй. Поскольку сложная схема с соглашениями об ассоциации и о трансатлантической зоне свободной торговли дала сбой, им необходимо было добиться от ЕС, во-первых, согласия на занятие им еще более подчиненного положения в отношении Вашингтона, во-вторых, его быстрого и жесткого разрыва с Россией, желательно навсегда. Для достижения этой цели Вашингтону было вредно держать Россию вне зоны украинского гражданского конфликта, наоборот, чем быстрее и глубже Россия вмешается, тем, считали США, им будет лучше. В общем-то, они не ошибались. Активное прямое и недвусмысленное вмешательство России в этот конфликт привело бы не только к разрыву связей с Евросоюзом, но и к возникновению настороженности в отношении Москвы в странах создаваемого Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Россию было бы легко обвинить не только в новом переиздании «доктрины Брежнева» об ограниченном суверенитете союзников, но и в навязывании геополитического выбора при помощи прямой военной агрессии.

США собирались поставить Россию перед выбором:

• смириться с возникновением на собственной границе нацистского русофобского режима, открыто совершающего геноцид русских Украины и объявляющего Россию врагом, – значит признать свою неспособность защитить сферу жизненных интересов, то есть потерять авторитет у союзников по ЕАЭС, что поставит под вопрос дальнейшее существование данного проекта;

• послать на Украину войска, быстро уничтожить мятежников, начать преследования нацистов, получить пусть непродолжительную, но партизанскую войну и отношение значительной части населения к себе как к оккупанту.

В последнем случае также неизбежно возникало напряжение в ЕАЭС (союзники начинали думать: «Не пришлют ли завтра войска ко мне?»). Кроме того, ЕС не мог не прореагировать на такой ход максимально жестко, что вызвало бы резкое ухудшение отношений Брюсселя и Москвы, а значит, безальтернативное закрепление Евросоюза в американской сфере влияния. В общем, из двух зол предлагалось выбрать меньшее. США при этом жертвовали бы всего лишь украинскими нацистами, которые интересовали их не более чем таран против России.

Собственно, выращивание националистов Вашингтоном, несколько все более масштабных попыток их закрепления у власти (в 2000–2002, 2004–2005, в 2007 и в 2014 годах) имели одну цель – принудить Россию либо навсегда уйти с Украины, расписавшись в своей беспомощности, либо влезть в конфликт, невзирая на имиджевые потери, и связать тем самым свои ресурсы, а США уж постарались бы, чтобы Москва увязла на Украине надолго, как в свое время СССР в Афганистане. Если для украинских нацистов геноцид был средством решения стоявшей перед ними проблемы, то для США развязываемый украинскими нацистами геноцид должен был стать средством создания проблемы для России.

Для чего США понадобилось создавать проблемы такой ценой – уничтожения украинского государства и фактической ликвидации руками России заботливо выращенных американцами украинских нацистов? В конце концов, в них за прошедшие десятилетия вложили не один миллиард долларов и даже больше тех пяти, о которых сообщила помощник Госсекретаря Виктория Нуланд как о потраченных на развитие демократии на Украине.

Наверное, когда Вашингтон еще только начинал работу на Украине в поздние 80-е – ранние 90-е годы XX века, там предполагали, что постепенная тотальная украинизация Украины, установление в ней господства носителей тоталитарной, нацисткой русофобской идеологии навсегда создаст для России кровоточащую рану – угрозу на ее юго-западных рубежах. На тот момент 50-миллионная Украина со своими потенциальными кавказскими и прибалтийскими союзниками смотрелась достаточно грозно. С учетом того, что это был еще и период дестабилизации Северного Кавказа, можно было подумать, что мечта украинских националистов – распад России – вот-вот произойдет.

России, однако, удалось преодолеть кризис. В то же время украинский правящий класс (как власть, так и оппозиция) убедительно продемонстрировал свою неспособность к адекватному решению стоящих перед государством проблем. Они явно не понимали, зачем вообще нужно сильное государство, и полагали, что украденные ими капиталы и собственность Запад защитит в обмен на лояльность лучше, чем они бы сделали это собственными украинскими силами.

Политическая элита была поражена тотальной коррупцией во всех сегментах. Это нельзя было исправить. Никакие группы советников, никакой регулярный мониторинг, никакие огласки и отставки не могли решить проблему, поскольку коррупция и воровство были тотальными. Заменить десятки тысяч государственных служащих было просто некем, поскольку новые были бы не лучше, если не хуже старых. Было ясно, что так может продолжаться только до тех пор, пока не исчерпан ресурс советского наследства, после этого Украина как государство самостоятельно, за собственный счет существовать не сможет.

В течение какого-то, достаточно длительного времени казалось, что финансирование Украины удастся повесить на Россию (за счет сверхдешевых энергоносителей, например). Напомню, что в 2002 году Киев и Москва подписали газовый контракт, согласно которому газ для Украины стоил 50 дол. за тыс. куб. м вплоть до 2012 года. Учитывая динамику цен на газ за эти годы, если бы контракт продолжал действовать, то Украина могла бы буквально озолотиться. Она бы получала газ в 6-10 раз дешевле, чем страны ЕС. Не знаю, получились ли бы махинации с перепродажей; реэкспорт газа соглашение запрещало, но его можно было попытаться обойти, заявив, что Украина торгует газом собственной добычи (ежегодно добывалось 20 млрд. куб. м при себестоимости 23–25 дол. за тыс. куб. м на выходе из скважины). В любом случае, поскольку цена энергоносителя закладывается в цену любого товара, от булочки до космической ракеты, Украина получала колоссальный конкурентный выигрыш. Однако в бытность президента Ющенко данный контракт был расторгнут в 2005 году по инициативе украинской стороны, после чего «Газпром» начал ежегодно радостно повышать цену, пока она не выросла практически на порядок.

Надеждам на финансирование украинского государства Россией пришел конец. Тем более что Россия начала проводить все более и более прагматичную политику далеко не в одной лишь газовой сфере. США финансировать Украину не собирались, ЕС тоже не горел желанием. Пока оставался советский ресурс и была хорошая конъюнктура рынка, Украина еще могла как-то перебиваться в расчете на наступление лучших времен. Однако, когда после 2008 года кризис вычистил свободные международные финансовые ресурсы так, что стало трудно перекредитоваться, и параллельно на Украине практически закончился советский ресурс, стало ясно: то, что могут сделать США с этой страной, исходя из собственных прагматических интересов, – сжечь ее так, чтобы получить от этого пользу.

Как мы уже отмечали, кризис 2008 года стал кризисом построенной американцами финансово-экономической модели мира. Вашингтону было ясно, что действие этого кризиса он может временно смягчить для себя, только получив дополнительные ресурсы (чужие). США еще представлялись наблюдателям сильнейшей державой мира, но они быстро, хоть и незаметно слабели, в то же время Россия, Китай и другие страны БРИКС быстро и заметно усиливались. Россия являлась самой опасной в этом ряду, поскольку ядерный арсенал делал ее неуязвимой для традиционных американских методов воздействия путем «гуманитарных» бомбардировок. На российской территории имелись в достаточном количестве практически все виду природных ресурсов, включая остродефицитные. Россия ни с кем не собиралась делиться просто так и установила над природными ресурсами жесткий контроль, частично национализировав ранее приватизированные месторождения. Кроме того, у России был богатый многолетний опыт противостояния США в ранге сверхдержавы (СССР), сохранились определенные возможности влияния в разных уголках планеты. Не свалив динамично развивавшуюся Россию, США не получали пространство для маневра и однозначно проигрывали партию.

Украина оказалась слабым звеном в ряду окружавших Россию стран. Во-первых, она была слаба ввиду полной неадекватности и импотентности элиты. Во-вторых, из-за миллионов личных родственных, дружеских и деловых связей происходящее на Украине должно было восприниматься россиянами так, как будто всё происходит в России. В-третьих, Украина граничит с центральными российскими областями – появление в Киеве агрессивного нацистского русофобского режима несло серьезную угрозу безопасности России.

То есть придя к власти и начав геноцид русских, украинские нацисты должны были привлечь к себе внимание России и, сгорая в огне гражданской войны и конфликта с Россией, максимально ослабить американского оппонента, решив на некоторое время проблемы Вашингтона и позволив американцам надеяться, что они окажутся последней жертвой кризиса своей собственной системы. Остальных к тому времени уже просто не будет. Именно поэтому американцы подтолкнули колебавшийся после молниеносного, без единого выстрела отплытия Крыма в Россию киевский режим к началу гражданской войны в Донбассе и постепенно убедили вести ее самыми жесткими методами, фактически осуществляя геноцид мирного населения. Единственной целью всех публичных зверств украинских нацистов – от сожжения людей в Доме профсоюзов в Одессе до массированных обстрелов жилых кварталов городов Донбасса из крупнокалиберной артиллерии, реактивных систем залпового огня, бомбежек с воздуха – было добиться, чтобы у российского руководства сдали нервы и оно втянулось в конфликт или чтобы российское общество возмутилось слишком осторожной позицией руководства.

В результате России удалось пройти по тонкой грани, вооружив ополчение и обеспечив гуманитарную помощь миллионам людей, оставшихся в Донбассе без средств к существованию, а на своей территории приняв свыше миллиона беженцев. Ополчение одерживает победы над киевскими войсками, в самом городе обстановка дестабилизирована, командиры добровольческих подразделений становятся все более самостоятельными и начинают воевать (или не воевать) на свой страх и риск. При этом Украина сгорает в огне гражданской войны, и вместе с ней сгорает украинская идея.

США удалось доставить России массу хлопот, возможно, удастся доставить и дополнительные неприятности. Киевской власти все равно: семь бед – один ответ. США – мастера провокаций и никогда не рефлексируют, сколько бы крови ни требовалось пролить ради их интересов. Поскольку Россия пока удачно уклоняется от попыток заставить ее втянуться на Украине в новый Афганистан, остается только повышать градус ужасного.

В целом же украинская идея вышла за тесные рамки галицийской кружковщины и тонет в большой крови, пытаясь организовать геноцид. Только пока, хоть русское население тоже гибнет в большом количестве, получается самогеноцид украинцев, отправляющих носителей незамутненной национальной идеи на фронт и расходующих их там пачками, без какой бы то ни было бережности. После гибели большинства пассионарных молодых мужчин, идентифицирующих себя как украинцев, после широкой публикации отчетов о преступлениях режима мало кто рискнет публично отстаивать украинскую идею. А поскольку украинцы не узбеки, то есть украинство живет не в генах, а в головах, является результатом не рождения, а политического выбора, то и украинство быстро сойдет на нет.

Вот так, зародившись в Галиции, украинство вышло за ее пределы, укрепилось в Малороссии, увязло в Новороссии и наконец было разгромлено в Донбассе. На этом собственно и завершилась столетняя кровавая история политического украинства, но этнографическое украинство как региональный вариант русскости никто не отменял и отменить не в состоянии. Так что еще не раз девушки в веночках споют народные песни ничуть не хуже, чем бурановские бабушки. Но это уже будет украинство Гоголя – русского писателя, родом из Малороссии, а не Бандеры – нацистского боевика, садиста, уроженца Австро-Венгрии, позднее гражданина Польши.

 

Заключение

Как видим, украинство родилось в совершенно безобидной, «технической» дискуссии о языке агитации. Оно могло бы так и исчезнуть, не став политическим течением, не сделав попытки создания нового этноса, если бы в первой четверти XX века ситуация не сложилась таким образом, что украинство оказалось необходимо или полезно всем: австрийцам, немцам, полякам, большевикам.

Оно изначально имело жесткую антирусскую направленность, и его первое заявление о себе произошло в контексте геноцида галицких русинов, в котором новорожденное украинство приняло активное и посильное участие. С тех пор его антирусский пафос не исчезал. Оно пряталось и мимикрировало в моменты силы Москвы и выходило на первый план, как только у России возникали трудности. Украинство готово было союзничать с любыми врагами Москвы без разбора. Украинцы повоевали в армии Франца Иосифа I в Первую мировую войну. Ходили с Пилсудским в поход на Киев в гражданскую. В Великую Отечественную служили Гитлеру во вспомогательных, диверсионных и фронтовых частях. В пятидесятые – шестидесятые остатки гитлеровских подручных находились на службе у Британии и США. После распада СССР «сознательные» украинцы – уроженцы УССР – вновь начали не за страх, а за совесть служить американцам и так расстарались, что стали убивать друзей, знакомых, соседей, родственников только за то, что у тех политические взгляды иные.

Характерной особенностью агрессивного националистического украинства является крайне низкий уровень его поддержки на самой Украине – как количественный, так и интеллектуальный. Даже люди, числящие себя украинцами просто потому, что с деда-прадеда живут на территории, именуемой Украина, как правило, отказывают в поддержке агрессивному, тоталитарному, русофобскому украинству. Достигать своих целей на собственной территории украинство может лишь при условии внешней поддержки.

Как это ни парадоксально, но украинство – идеология нацизма, заточенная под насильственное переформатирование самих украинцев. В то же время идея, которую, не особенно над этим задумываясь и не отдавая себе отчета, исповедует большинство украинцев, есть русскость.

Если отбросить несущественные диалектные отличия, а также несущественную разницу в вышивке рубашек и полотенец, то украинец и русский настолько близки, что назвать их представителями не одного, а близко родственных народов можно только с большой натяжкой и с учетом политической традиции.

Отметим также, что первый выход украинства на авансцену мировой политики, сопровождавшийся фактически развязыванием гражданской войны против русинов в Галиции и их (русинов) геноцидом, произошел во время Первой мировой войны и жестокость вновь рожденного политического течения можно было списать на внешние обстоятельства и необходимость самоутверждения в практически фронтовой обстановке. В таких ситуациях эксцессы случаются. Англичане для буров тоже концлагеря построили (правда, не в Европе и не для собственного населения, но все же для белых), а в американских лагерях военнопленных времен войны Севера и Юга смертность была такая, что коменданты германских концлагерей могли бы позавидовать. У них (комендантов), возможно, по валу и по проценту уничтожения получалось и больше, но американцы все же содержали в лагерях соотечественников и к тому же даже не напрягались, чтобы увеличить смертность, вообще ничего не делали. Все как-то само собой выходило.

Но вот последний выход украинства на подиум большой политики в 2013–2015 годах вновь характеризуется развязыванием бессмысленной гражданской войны, крайней жестокостью (нацистами допускаются пытки политических оппонентов, военнопленных и даже просто подозрительных), попыткой геноцида русских и в конечном итоге из-за непрофессионализма политиков скатыванием в самогеноцид. При этом нынешнее поколение украинцев независимость получило из рук России, расширение украинских территорий на никогда не принадлежавшие Украине Новороссию, Слобожанщину и Крым – из рук России, двадцать лет та самая Россия себе в ущерб, за счет льготных тарифов фактически финансировала формально строящуюся, а в реальности разворовываемую украинцами державу. Кончилось все тем, что украинцы объявили Россию своим врагом, русских назвали ватниками и колорадами и отправились их убивать. А как только выяснилось, что на гражданской войне самого «сознательного» украинца тоже могут убить, начали требовать едва ли не интервенции со стороны НАТО, причем, по их мнению, Альянсу лучше сразу начинать воевать с Россией.

Наверное, все же это не случайные совпадения. Что-то такое есть в самом зародившемся в польско-австрийской Галиции украинстве. Запорожские казаки, которых современные адепты украинства считают своими предтечами, отправлялись на войну с поляками, турками и татарами, а на помощь звали единоверцев из русских земель. Современные украинцы отправляются воевать с русскими, а на помощь зовут поляков, турок, татар. С учетом того, сколько раз и по какому поводу (а часто и без повода) идеологи современного украинства – радикальные националисты, нацисты – пытаются спровоцировать Россию на конфликт или организовать кого-нибудь на конфликт с Россией, не будет ничего удивительного, если в России идеология современного украинства будет запрещена, а с учетом того количества жертв, которое уже принесла развязанная украинством война на Юго-Востоке, и вовсе объявлена преступной. Был же запрещен в СССР украинский буржуазный национализм, а Нюрнбергский трибунал признал германский нацизм преступной идеологией и преступными все нацистские организации Третьего рейха. Думается, украинский нацизм ничем не лучше.