По просторам России дул ветер революции. Из бушующей революционными страстями столицы временного правительства он нес по русским просторам дыхание лжи, обмана, насилья и миллионы противоречащих друг другу декретов с громким революционным подзаголовком — ВСЕМ!!! ВСЕМ!!! ВСЕМ!!!
С таким же преступным подзаголовком родился в жизнь приказ Временного Правительства по Армии и Флоту № 1, росчерком пера уничтоживший армию, флот и честь России и отдавший Родину в рабство большевикам.
Революционные власти на местах, заваленные декретами центра, не успевали проводить их р жизнь, отменять, издавать новые и жили, как и само правительство, удачно названное временным, сумбурными формами жизни, чего-то и кого-то ожидая.
Администрация сумела сохранить в корпусе дореволюционный порядок и дисциплину, и в 1917 году учебный год, как обычно, начался 15-го августа, с той лишь разницей, что небольшая часть кадет, преимущественно младших классов, в корпус не вернулась, а была задержана родителями дома. Ходили упорные слухи, что скоро все корпуса будут переименованы в военные гимназии с сохранением той же формы, но без погона. Кадеты строевой и 2-й роты заметно нервничали. Горячие головы решили бороться за погон.
Быстро развивающимися событиями нормальная жизнь корпуса была нарушена. Некоторые преподаватели, увлеченные заманчивыми, многообещающими революционными лозунгами, перестали посещать корпус. Материальные затруднения вынудили администрацию корпуса до минимума сократить питание кадет и перейти на хозяйственный способ закупки продуктов на вольном рынке, так как разграбленное интендантство не могло удовлетворять требований корпуса.
Черные дни корпуса начались с момента октябрьской революции. Прибывшая из столицы новая, более наглая власть, недавняя свидетельница героических подвигов кадет Петербургских и
Московских корпусов, нс пожелавших без боя отдать своей чести, круто взяла курс и постановила немедленно разогнать корпус, как очаг контрреволюции.
На этот раз невинные дети были спасены, так как все внимание революционной власти было сосредоточено на ликвидации мелких восстаний, плотным кольцом охвативших Симбирск, и вылившихся в последствии в белое движение полковника В. О. Каппе ль. В 1918 году Симбирский Кадетский Корпус вступил в последний год своей жизни.
Два друга, Володя и Сережа, кадеты выпускного класса, уже давно ходили в отпуск в хорошую, патриархальную семью Мельниковых. Добрые, сердечные и бездетные Мельниковы за 5 лет полюбили их, и дети платили им тем же. Как-то вечером. Мельниковы познакомили их с сестрой милосердия, Евгенией Викторовной Свирчевской-Овтрахт, только что приехавшей из Петрограда. Евгения Викторовна, как это часто бывает, с первого взгляда полюбила своих новых друзей, в шутку называла их «мои близнецы», хотя общего у них было: рост, сложение, мундир и фуражка. Володя был брюнет с карими, порою смеющимися порою непокорными глазами, Сережа — блондин с грустными, цвета небесной лазури, глазами. Володя был олицетворением воли и риска, Сережа — честный и четкий исполнитель чужой воли.
Невидимые нити дружбы быстро связали новых друзей. В отпускные дни, после ужина, кадеты обычно уходили в комнату Евгении Викторовны и любили слушать ее рассказы об ужасах октябрьской революции, об юнкерах и кадетах, мученически погибших в неравном бою за честь Родины и свои знамена. Рассказы Евгении Викторовны сделались какой-то необходимостью каждого отпуска и пробуждали в душах Володи и Сережи подсознательное тяготение к подвигу. Как то вернувшись из отпуска, они дольше обычного задержались в полутемном портретном зале, обсуждая сегодняшний рассказ Евгении Викторовны о героической защите юнкерами Павловского Военного Училища. Друзья остановились у молчаливого бюста Александра 2-го. Царственный бюст холодными глазами бронзы следил за ними, а с большого портрета подсвеченного огнем контрольной лампочки на них смотрели кроткие, добрые глаза Государя.
— Сережа, давай сегодня ночью, когда все уснут, проберемся в церковь, срежем знамя и убежим из корпуса, — с горящими нервным блеском глазами шопотом сказал Володя.
— Но как же? — нерешительно возразил Сережа.
— Трус!
— Не смей оскорблять меня… Я готов хоть сейчас умереть за наше знамя… А если нас поймают?.. Будут глумиться над нашим знаменем… Кража знамени все равно откроется… а ты подумал, кому мы передадим его… Это должен быть надежный человек…
Тяжелое молчание друга было ответом на разумные и честные слова Сережи.
— Евгении Викторовне, — радостно воскликнул Володя.
— Правильно, она спасет…
— Только ты никому не говори ни слова… Это тайна… Завтра я спрошу ее.
Три дня друзья тщательно обдумывали возможные планы проникновения в церковь, где хранились знамена Симбирского и Полоцкого корпусов. Корпус облетела тревожная весть, что власти отбирают знамена у полков Симбирского гарнизона. Эта весть взволновала 7-ой класс, и вопрос спасения знамени принял форму остроты и неотложности. Шопотом обсуждались всевозможные планы, и в конце концов все единогласно остановились на плане двух друзей передачи знамени лицу, которого никто не знает. Эта тайна передачи знамени и являлась залогом дальнейшего спасения знамени. Ночью, при помощи всего класса, расставленного махальщиками во всех угрожающих пунктах, Володя и Сережа проникли в церковь, срезали знамена с древок, одели на осиротелые древки чехлы и, как было решено, закопали знамена в левом углу плаца под большой липой. Молчаливая свидетельница подвига радостно шелестела листьями, когда друзья, трясущимися от волнения руками закапывали святыню глубоко под ее корни…
На другой день, когда наступили поздние сумерки, Володя осторожно постучал в знакомое окно. Через секунду друзья вошли в комнату Евгении Викторовны. Не было слов, они были лишни… Глаза искрились жертвенным порывом, сердце билось большой, чистой верой в Бога. Друзья перекрестились, поцеловали знамена, передали их в руки Евгении Викторовны и молча вышли на улицу… Сизые сумерки обняли их со всех сторон, черными, не живыми окнами издалека смотрел на них родной корпус, а на душе было ясно и светло как на Пасху.
Через три дня прибывший в корпус комиссар с представителями красной армии обнаружил кражу знамен. Гневу его не было предела. С налившимися кровью глазами, с озверелой мордой он оглашал церковь раскатами площадной брани…
— У скоты, царские прихвостни… всех перестреляю… В красную армию всех пошлю служить, ежели не сознаются виновные, — яростно гремел он перед фронтом построенной по его приказу строевой роты.
Володя и Сережа вышли два шага вперед. Они были арестованы и преданы суду военного трибунала. Воспитанники чести сознались на суде, что срезали знамена по своему личному почину и категорически отказались указать где знамена и кому они их передали. Их отважно защищал присяжный поверенный Малиновский, и за эту защиту был судим и приговорен к расстрелу. Волна тщательных обысков корпуса, квартиры Мельниковых и других мест, где бывали арестованные, результатов не дала.
Остается неизвестным, как и при каких обстоятельствах Володе и Сереже удалось бежать из тюрьмы. Они долго скрывались в Симбирске, очевидно имея хорошо законспирированную связь с несколькими кадетами, но когда власти напали на их след, они теплой дождливой ночью покинули город. Перед ними расстилалась широкая русская дорога. По ней свободно идет каждый русский… это дорога Родины… Не было страха, он остался где то далеко позади… Были мысли, рождавшие образы… Вон, строем спускаются к Волге черные ряды кадет, вон мелькнул Петров, Сытин, Иртэль… Они идут по русской дороге… они поедут по русской Волге… Но почему не играет оркестр? Почему у всех такие озабоченные лица? Как будто они уходят навсегда… Вон мелькнул, «Дедушка Крокодил»… Он в черном корпусном мундире… грудь в медалях… Но почему он такой старенький?.. Согнулся, тяжело дышит, едва идет, словно идет умирать, упал… Над ним согнулся старший фельдшер корпуса… Он испуганно озирается по сторонам, как будто кого то боится…
— Не бойся!!!.. Ты русский!!! Это твоя дорога… дорога твоей Родины, — слышится голос Евгении Викторовны. Она вся в белом, ясная, чистая, лучистая смело идет с развевающимися знаменами и образом Нерукотворенного Спаса озаряет русскую дорогу… Но что это? Почему вдруг темно?.. Откуда взялись эти звериные рожи с оскаленными зубами, с ядовитой пеной в углах рта?
Откуда взялись эти красные тряпки, несущие дыхание крови?..
— Уйдите прочь! — издалека слышится голос Евгении Викторовны.
— Уйдите прочь!.. У вас нет Родины… нет Бога… нет чести…
Володя и Сережа шли молча… Куда шли?.. зачем шли? Шли по дороге Родины, и где-нибудь на клочке русской земли нашли себе могилу — «НЕИЗВЕСТНОГО КАДЕТА».
. . . . . . . . . . . .
Дерзкое похищение знамен, бегство арестованных окончательно испортили и без того натянутые отношения власти с корпусом. Администрация и кадеты жили нервной жизнью.
. . . . . . . . . . . .
Атмосфера растерянности охватила город в день 20-го июля. Со всех сторон слышалось отдаленное бухание артиллерийских выстрелов. Горожане притихли… испуганная власть беспорядочно убегала…
…Стихла ночная канонада под Киндяковкой, и на рассвете на плечах бегущей красной армии в город первым врывается эскадрон штаб ротмистра Стафиевского, бывшего симбирского кадета. По тихвинскому спуску с берега Волги в город вступают серые, запыленные коллоны чешской бригады капитана Степанова. Симбирск взят войсками полковника Каппель. В городе праздник, ликование… Корпус вздохнул легко. Дальнейшие события развивались с неимоверной быстротой. 6-го августа доблестные войска полковника Каппель штурмом берут Казань. 13-го августа 1-я красная армия подходит к подступам Симбирска. Прибывший из Казани полковник Каппель, умелым руководством своих немногочисленных войск, личной храбростью и обаянием спасает город, но не надолго. Гражданские войны живут законом головокружительных успехов и не менее головокружительных откатов. 10-го сентября, после кровопролитного боя, большевики снова овладевают Казанью. Красная конница занимает Лаишев на противоположном берегу Волги, угрожая тылу, и отрезая путь отхода Симбирской группы войск полковника Каппель.
11-го сентября, по стратегическим соображениям, армия полковника Каппель оставляет Симбирск и начинает планомерный отход по линии: Часовня, Чердаклы, Мелекесс… Уфа.
В день отхода армии для эвакуации кадетского корпуса штабом армии был предоставлен буксирный пароход с баржей и указан путь следования
— Сенгилей, Ставрополь, Самара, и по железной дороге… Оренбург.
Наступила последняя ночь. Со стороны Киндяковки, Поливны слышалась артиллерийская канонада. Шальные бризантные снаряды раскатами грома рвались в далеких пригородах. Кадеты не спали, не было паники, была мертвящая тишина прощания с родным корпусом.
Совершив последнюю молитву перед ротными образами, черная колонна кадет развернутым фронтом рот построилась перед зданием корпуса… Шаловливые стрижи покидали родное гнездо, улетая в неизведанный путь жизни… «Дедушка Крокодил» почерневший, осунувшийся, сгорбленный, опустошенным взором следил за последним полетом своих птенцов… Колонна строем двинулась к берегу Волги. КОРПУС ОКОНЧИЛ СВОЙ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ.
12-го сентября в корпус вползла пошлая, оскотинелая, преступная революционная нечисть… С заволжской позиции симбирский кадет, капитан Б… прощальными снарядами мортирного дивизиона бил по родному корпусу.