Кажется, мне уже надо бы привыкнуть к тому, что во время плавания на яхте меняется ветер, но все равно это остается для меня тайной за семью печатями. Вот ты плыл, сообразуясь с ветром, и вдруг он, повергая тебя в полную растерянность, меняется самым нелогичным или, лучше сказать, непостижимым образом. Но в любом случае ты должен повиноваться ему. Потому что ты зависишь от него, а не он от тебя.
Головой-то я все понимаю, но все-таки то, что случается, когда проходишь на крошечном суденышке по границе столкновения ветра разных направлений, повергает в изумление. Так называемый «гром среди ясного неба» хоть творится где-то высоко в небесах, а вот ветер…
Во время первых гонок Огасавара в 1978 году мы стартовали из порта Футами на острове Титидзима. Небо было ясным, дул юго-западный ветер, и мы, подняв спинакер, не прикладывая больших усилий, мчались с попутным ветром. Однако к вечеру прямо по курсу появились клочковатые облака, предвещавшие смену погоды.
Если мы продолжим идти с той же скоростью, то уже через несколько часов нас ждет смена ветра. Мы стали гадать, в каком направлении этот ветер будет дуть. Но на закате ветер прекратился. Не успели мы удивиться этому, как увидели нависшие над нашими головами тучи.
Нужно было ставить другой парус, и мы задрали головы наверх, раздумывая, что предпринять. В эту минуту завыл ветер — он дул нам почти в лоб со скоростью 15–16 узлов. Дело было серьезное, яхта стояла на месте — парус теперь наполнился ветром, который дул в противоположном нашему движению направлении. Любоваться сумерками времени не было, почти мгновенно сгустилась тьма. До вечера следующего дня дул сильный встречный ветер.
На следующий год во время гонок на Окинаве под порывами ветра, который обрушился на нас возле архипелага Токара, мы едва не попали в беду. В тот раз тоже дул попутный ветер, мы поставили спинакер, но вечером, во время смены вахтенных, облака вдруг стали какими-то подозрительными. Нужно сказать, что острова Токара представляют собой весьма опасное место — до сих пор не составлена даже подробная карта этого архипелага. Через несколько лет мы с приятелем отправились туда на его мощном катере, чтобы поплавать с аквалангом. Мы перебирались с острова на остров и обнаружили множество подводных рифов, которые не были нанесены на карту, что доставило нам немало неприятностей.
Течение Куросио из Восточно-Китайского моря направляется в Тихий океан и пересекает его; глубина там небольшая, так что когда ветер дует против течения, там мгновенно поднимаются огромные волны. Мне пришлось плавать в самых разных морях земного шара и должен признаться, что, за исключением мыса Горн, мне не довелось видеть моря, которое бы так мгновенно меняло свой облик. И вот в то время, о котором я веду свой рассказ, все мы с беспокойством наблюдали, куда же в следующую минуту подует ветер.
На короткое время установился штиль, к яхте подплыла большая акула. Было неприятно наблюдать, как она замерла, выставив над водой спинной плавник, будто ждала чего-то.
Ветер менялся, слабел, спинакер провис. Скорость упала, но мы все же надеялись, что сумеем идти под спинакером. И тут вдруг налетел первый порыв ветра. Яхта накренилась, но сразу же выпрямилась. После своей вахты я намеревался провести время в каюте. Я сказал, что идти под спинакером больше нельзя, но мой сменщик думал только о том, как продолжить гонку, и, похоже, собирался продолжать плыть по-прежнему.
Перед ужином я собрался немного отдохнуть, но стоило мне растянуться на скамейке, как налетел следующий порыв ветра, яхту сильно накренило.
Я встал и пошел на кокпит, чтобы сказать вахтенному Исикаве, что скоро станет темно и потому следует быть осторожным. В этот момент снова задул сильный ветер. Крен был небольшим, однако порывы ветра ощущались и в каюте; я предупредил Нагату, который на плитке кипятил воду для ужина, чтобы при следующем порыве он был осторожнее с кастрюлей. Я больше не ложился — чтобы быть готовым к любым неожиданностям.
Как я и ожидал, через несколько секунд корпус сорокасемифутовой яхты задрожал от страшного порыва ветра, и она завалилась на бок. Нагата не сумел справиться с кастрюлей, и та оказалась на моей тумбочке в изголовье постели. Вода еще не успела закипеть, и кок не обжегся, но карты и судовой журнал промокли. Нагата и еще несколько человек упали на пол, мне же удалось удобно усесться на скамью вдоль левого борта, откуда я преспокойно наблюдал за миром, накренившимся на 90 градусов. Я вдруг вспомнил фотографию в журнале «Лайф», которую видел в детстве: она была сделана внутри какого-то искореженного и завалившегося на бок дома; все вроде бы на месте, но выглядит при этом очень странно.
Я мгновенно понял, что яхта завалилась на борт, но страха не было.
Мое сидячее положение на переборке было достаточно устойчивым, но вид — а вернее, мир. который находился передо мной, — совершенно переменился, словно по мановению волшебной палочки: в воздух вдруг взлетели предметы, которые никак не должны были летать. Вещи, которые находились на повешенной напротив меня полке со стороны правого борта, — чья-то сумочка, спасательный жилет, очки, пластмассовый стаканчик с лапшой мгновенного приготовления и запасной секстант — все это самым удивительным образом перелетело или переползло по полке с противоположной стороны.
Когда с полки, ставшей потолком, вещи посыпались вниз, это было так необычно и забавно, что я на секунду забыл о нашем бедственном положении и громко рассмеялся.
Сзади от меня, со стороны рубки, послышались звуки льющейся воды, и я велел Исикаве задраить люк. Теперь внутренняя часть судна была изолирована от моря. То есть при любом крене оно уже не могло набрать волы и затонуть.
— А что там с теми, кто на палубе?
— Когда я задраивал люк, они свирепо на меня посмотрели. Ладно, как-нибудь продержатся.
Через несколько минут магические перемещения предметов в каюте почти прекратились, но наш удивительный дом на плаву никак не мог подняться с борта.
Продолжая сидеть на прежнем месте, я надел плащ и попытался выбраться наружу, но по легшему набок коридору было невозможно ни идти, ни ползти на четвереньках. Мне пришлось лечь на живот и прокладывать себе дорогу среди забивших проход вещей. Так я оказался у лестницы, ведущей на палубу. Находясь в лежачем положении, поднять люк было непросто.
Прошло совсем немного времени, но море преобразилось. Опрокинувший яхту ветер дул по-прежнему, но скорость его была так велика, что для формирования волн не хватало времени — море было абсолютно белым из-за покрывших его мелких белых барашков. Члены команды схватились мертвой хваткой за спасательные лееры и поручни. Вид у них был презабавный. Двое из них, наступив на вымокший гик, повисли на вантах.
— Исихара! — надсадно крикнул один из членов команды. Проследив за его пальцем, я увидел лежавшую в воде мачту, возле вершины которой виднелись плавники той самой акулы. На фоне белопенной воды ее черный плавник смотрелся ярким пятном. Это было впечатляющее зрелище.
Хорошо, что хоть было светло, — я немного успокоился и смог понаблюдать за акулой. «А что бы мы стали делать, случись шторм ночью?» — подумал я с содроганием.
Минут через тридцать нам удалось убрать спинакер, и яхта, потерявшая один фал, поднялась с борта. Мы поставили паруса, ловя встречный ветер. Это был северо-восточный ветер скоростью в семнадцать-восемнадцать узлов.
Среди слышанных мною рассказов людей об оверкилях есть ужасные истории.
Много лет назад в мой порт приписки Абурацубо вошел «Цухан» — старенький, но все еще крепкий кеч. Его владельцем был отставной канадский контрадмирал Смитон. Команда корабля состояла из одного человека — жены Смитона, с которой он сочетался браком много лет назад. Им обоим было уже за семьдесят. Когда из-за какой-нибудь поломки нужно было лезть на мачту, муж стоял внизу у лебедки, а жена поднималась в люльке вверх. На этой здоровенной яхте, длина которой составляла пятьдесят футов, а ширина футов тринадцать-четырнадцать, имелся концертный рояль. Это производило впечатление!
Причина, по которой рояль молчал, вполне понятна. Дело в том, что когда Смитон огибал мыс Горн, его яхта попала в ужасный шторм и перевернулась два раза.
Штормит там редко, но, по его словам, когда это произошло, шторм был такой, что самые большие волны достигали ста десяти метров! Внутри же этой огромной волны образовывались волны поменьше — высотой метров в тридцать-сорок. А внутри этих волн, в свою очередь, вскипали восьмиметровые волны. И все эти волны двигались в разных направлениях. Гибель была близка. Настигнутая этими волнами яхта один раз легла на борт, а затем просто перевернулась вверх дном, и ее накрыло волной. Рев ветра и волн был ужасен, и вот тогда-то рояль издал свой последний звук.
Смитон подарил мне свою книгу «Одного раза достаточно» (может, стоит оставить английское название, потому что это игра с названием известной книги Жаклин Сьюзен «Оnсе is not enough»). Ее название много говорит мне.
Когда попадаешь в обезумевшую морскую стихию, и небо с землей меняются местами, это можно сравнить с популярным аттракционом «Jet Coaster» — когда твоя кабинка взлетает и падает по самой немыслимой траектории. Но данное сравнение работает только в одном смысле — каждый следующий раз отличается от предыдущего. Человека, которому удалось выйти живым из такого шторма, можно назвать баловнем удачи. А можно и проклятым…
Недавно мне поведали еще одну любопытную историю, связанную с оверкилем. Яхта «Мариситен» участвовала в гонке «Паннам крип». После окончания соревнований она возвращалась в Японию. Миновав сто шестьдесят пятый градус восточной долготы, экипаж получил предупреждение о тайфуне. Чтобы избежать опасности, надлежало — в зависимости от направления, в котором будет двигаться тайфун, — либо обойти стороной остров Минамитори, который находился прямо по курсу на северо-западе, либо вытянувшиеся в гряду острова Северо-Мариинского архипелага на западе. Направление тайфуна еще было не вполне ясно, и яхта продолжала свой путь исходя из наиболее привычной траектории тайфунов, зарождающихся в это время года. Тут совершенно неожиданно ветер сменил направление и стал крепчать. Шкипер Такаги опасался, что буря застигнет их у Минамитори глубокой ночью, и принял решение двигаться к югу — чтобы обойти ураган.
Ночью яхта попала в самый центр тайфуна.
«С наступлением темноты скорость ветра превысила шестьдесят узлов. Согласно штормовому предупреждению, максимальная скорость ветра могла составить восемьдесят узлов, поэтому мы спустили кливер. Согласно показаниям приборов, мы дрейфовали к юго-западу со скоростью, превышавшей десять узлов. Если бы удалось продержаться таким образом ночь, мы бы остались живы. Цвет неба в ту ночь был незабываемым. Небо было неописуемо красивым, но никого не оставляла мысль, что завтрашний день может не наступить.
Мы стравили по мере возможности якорь на максимальную глубину. Само собой разумеется, на палубе никто устоять не мог; рубочный люк задраили, все члены команды затаились в каюте; мы делали вид, что спим, но на самом деле никакого желания спать не было и в помине. Главное, качка была ужасная, и мы все время гадали, какая теперь скорость ветра. Было уже около одиннадцати. Ветер еще усилился, мы чувствовали, что волны становятся все выше.
Качка стала ужасной, якорная цепь лопнула. И в этот самый миг яхту запрокинуло на левую сторону. Она встала на борт, но выправилась так быстро, что никто не успел испугаться. Наоборот — мы подумали, что все обойдется.
Прошло около двух часов, было пять минут второго ночи, мне показалось, что волны стали другими. Только я успел сказать об этом моему соседу Хирамацу, как корпус яхты заходил ходуном… Нет, лучше сказать, что чья-то огромная ладонь сжала его. Все вдруг перевернулось вверх тормашками — удастся ли выправиться? Никаких других мыслей не было.
На потолок, ставший полом, тут же хлынула вода из трюма. Но сквозь воду были видны лампочки, что вселяло надежду.
Подумав, что эти огоньки все равно когда-нибудь погаснут, мы все с криками бросились к борту и уселись на левой стороне для того, чтобы выправить яхту и уравновесить ее. Выходить наружу было нельзя. Однако не было похоже, чтобы наше перемещение смогло что-то исправить.
Кто-то сказал, что вряд ли мы пойдем ко дну; кто-то рассмеялся и добавил, что в такой позе тонуть весьма неудобно.
Больше всего мне не нравилось то, что вода потихонечку прибывала. Причем это была вода не из трюма — она проникала откуда-то еще, подумал, что сломало мачту. Однако вода внутри яхты прибывала не слишком быстро. Кроме того, направление ударов волн изменилось, что подавало надежду на то, что яхта выправится. Когда мы завалили вещами поднявшийся борт, то в какой-то момент яхта стала медленно выправляться.
Настроение у нас стало получше. Я не засек времени, когда яхта поднялась с борта, но мне кажется, что все продолжалось от пяти до десяти минут.
Решив, что теперь все в порядке, я осмотрел вещи вокруг и поставил их на места. Потом сказал, чтобы все ложились спать, оставив генеральную уборку на следующий день.
Не могу сказать, сколько я проспал в эту ночь».
У меня самого вся эта картина стоит перед глазами: на потолке, поменявшемся местами с полом, плещется грязная вода из трюма, сквозь которую просвечивает электрический свет; команда, сбившаяся к одному борту, чтобы поднять завалившуюся набок яхту…
Даже в совершенно безнадежной ситуации человек должен делать хоть что-то, чтобы не погибнуть.
Может быть, эти люди полагали, что их судно было спасено благодаря вмешательству какой-то неведомой силы, но лучше верить, что они сделали это сами.
Когда рассвело, ветер и волны поуспокоились, команда вышла на палубу и приступила к работе. Оказалось, что мачту переломило в полуметре от основания. Мы сняли мачту и ликназ, поставили ликназ вместо мачты, приладили небольшой парус.
Скорость ветра в это время превышала пятьдесят узлов, высота волн составляла двадцать футов.
«Странная вещь: несмотря на ветер и волны, небо оставалось синим, а сами мы уже ничего не боялись.
После того как мы немного прибрались, мы приладили новую неказистую мачту. И на какой скорости мы способны путешествовать в таком виде? Вместо того чтобы радоваться спасению, мы — как бы это сказать? — гадали, какой еще подвох ожидает нас впереди.
Команда обратила внимание, что вокруг нашей яхты кружили огромные корифены. Это было неприятно. Ведь волны-то все еще были огромными. Рыбины глядели на нас сквозь толщу прозрачной зеленой воды. Дело в том, что корифены собираются у попавших в воду бревен или возле утопленников. Они понадеялись, что наша яхта обречена на гибель и вскоре превратится в груду бревен. В общем, было очень неприятно, что они глазеют на нас своими огромными глазищами из огромных волн, когда мы работаем».
Но когда-нибудь этим людям приснятся огромные зеленые рыбины, которые глазеют на них из высоченных волн. И, наверное, тогда они вспомнят об этом как о счастливых минутах своей жизни.