Горькое похмелье

Наступивший рассвет ни Долбенко, ни Монзикову, ни профессору с адвокатом ничего хорошего не принес. После сауны и обильной трапезы со спиртными напитками сильно болела голова. Даже профессор, умеренно употреблявший свою любимую водку, ощущал некий дискомфорт души и тела. Монзиков, как, впрочем, и адвокат, окончательно проснулся лишь в начале двенадцатого. По опыту прошлых попоек он знал, что этот день у него будет «отходным». Лёжа на двуспальном диване с сигаретой в правой руке, он яростно чесал своё мужское достоинство. Зуд был не то чтобы сильным, а скорее постоянным. Обычно после бани человек чувствует себя комфортно. Здесь же была ситуация обратная. Тело ломало, голова болела, в паху было липко и всё время чесалось в мошонке. Ко всему прочему Александра Васильевича донимал глухой кашель курильщика. Монзикову казалось, что он пережил ночную драку и чудом спасся бегством через бурелом, пробежав не один десяток километров. Скорее всего, он падал в лужи, проваливался в канавы с водой, поскольку в комнате стоял отвратительный запах. Нечищеный несколько лет мужской общественный туалет издавал аналогичные запахи, но оно и понятно, туалет ведь. А тут была отдельная квартира, где чистоту и порядок поддерживала взрослая дочь с матерью.

Осмотревшись по сторонам, Монзиков вдруг заметил большое рвотное пятно на своем одеяле. Блевотина почти высохла и хорошо впиталась в одеяло. Было очевидно, что первоначально Монзиков пытался стряхнуть пятно с груди. Иначе чем можно было объяснить брызги в сторону ног и овальную форму гигантского пятна?

Катерина уехала с дочкой на две недели в деревню. Два, иногда и три раза в год Катерина ездила погостить в деревню к матери. За две-три недели отдыха она приводила в порядок всё нехитрое хозяйство, убирала грязь в доме, обстирывала и готовила матери на несколько недель вперед. Именно в периоды своего вынужденного холостяцкого бытия Монзиков прокручивал самые денежные и самые значимые для своей репутации, карьеры и семьи адвокатские дела.

 

Экспертиза электросчетчиков

Экспертно-криминалистическое управление находилось в 15-20 минутах езды от коллегии адвокатов и работало с 930 до 1700. В выходные дни в ЭКУ ГУВД были лишь дежурные эксперты-криминалисты, да и те лишь, которые выезжали на места происшествий. Всё руководство было на рабочем месте только в будни, да и то кого-либо застать в своем кабинете было не просто. Постоянные заседания в Главке, дачи, решение шкурных проблем, халтура на стороне и многое-многое другое – всё это заставляло руководителей активно использовать служебный транспорт в своих личных интересах в своё служебное дело.

Монзиков прибыл с адвокатом к одному подполковнику милиции, который должен был вывести на Фетишкина – эксперта-криминалиста, исследовавшего злополучные счетчики Долбенко.

– Виктор Иваныч! Здорово! Давненько мы с тобой не это самое, значит, а? – Монзиков радостно обнял своего приятеля, с которым когда-то вместе служил и который теперь заканчивал свою милицейскую карьеру в должности заместителя начальника одного из отделов ЭКУ ГУВД.

– О, здорово! – обрадовался встрече подполковник милиции Долбач Виктор Иванович. – Тебя и не узнать-то с такими усами! И живот у тебя уже наметился, да? Погоди, а с зубами-то что? Вставил, что ли? А?

– А то!? Я же теперь – это! Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков был искренне рад встрече с другом, которого не видел лет 15.

– То-то же я смотрю и думаю, что нам надо что-то делать, а что, так у меня и сало есть, и колбаска деревенская… – Виктор Иванович всегда отличался легкостью на подъем. Он мог быстро собраться и поехать за грибами, на рыбалку, охоту. Мог легко и просто организовать коллектив на междусобойчик.

Виктор Иванович был невысокого роста, полноватый, походивший на ленивого медведя. Его длинные и черные закарпатские усы придавали лицу вид испуганного барсука. Синие глаза, черные волосы с лобными залысинами и длинные густые бакенбарды, распушенные по пухлым щёчкам на гладко выбритом лице завораживали и притягивали. Хотелось подергать за усы, баки… Виктор Иванович говорил с ярко выраженным украинским акцентом, но почему-то казалось, и казалось абсолютному большинству, что Долбач был типичным представителем иудейского народа. Это впечатление лишь усиливалось после продолжительного общения с ним. Чем больше люди его знали, тем сильнее крепла в них уверенность в «национальном вопросе».

В 70-ых годах прошлого столетия евреи активно занимались в СССР торговлей, наукой и искусством. Служить Родине они, наверное, были бы и рады, но их, почему-то, не брали ни в милицию, ни в КГБ, ни в Вооруженные Силы. Нет, и в те времена они встречались и там и сям, но больших высот достигали единицы. Дефектная кадровая политика, нерешенный с царских времен национальный вопрос, ошибки руководителей партии и правительства создавали нездоровую атмосферу в обществе, где место под солнцем занимали далеко не лучшие сыны отечества.

Виктор Иванович делал карьеру на фоне откровенных лодырей, демагогов и пьяниц. Воры в милицейском обличии всех мастей, дилетанты и проходимцы закрывали на него глаза, потому что кому-то надо было делать чёрную работу. И он ее делал. Делал на общем фоне быстро и качественно, не прося при этом чего-нибудь особенного, сверхъестественного.

В середине 80-ых Виктор Иванович, будучи капитаном милиции, работал в фотолаборатории, где успешно освоил цветную печать. Он не столько выезжал на места преступлений, не столько работал над составлением фототаблиц или фотороботов, сколько обслуживал, как фотограф, руководство ГУВД. Он снимал совещания, конференции, собрания. Фиксировал нужных людей и там, и тут. Банкеты, свадьбы, юбилеи… Руководство всегда его благодарило, словами, благодарностями, грамотами… Денег ему никто не давал, но он мог печатать «левые» заказы, снимать торжества, юбилеи, свадьбы… Мог и делал. У него всегда были деньги и спирт, который он получал на протирку фотооптики. Если кто-либо когда-нибудь где-нибудь видел, как летчики или фотографы, компьютерщики или рентгенологи использовали спирт по прямому назначению, то я готов снять перед ними шляпу!

Виктор Иванович спирт использовал каждый день. На свои фотонужды ежемесячно он получал 12 литров чистейшего технического спирта. Пять литров сразу же забирал его начальник, ещё литра два уходило на презенты нужным людям, а оставшиеся пять – успешно пропивались с сослуживцами. При этом надо иметь ввиду, что в управлении Виктор Иванович был далеко не последним, и уж тем более не единственным, кто получал ежемесячно спирт.

Другие так же проставлялись и угощали Виктора Ивановича, который обычно с 1200 начинал закусывать сначала в компании, а затем и в гордом одиночестве. К обеду он становился медлительным, широко зевающим и абсолютно индифферентным не только к службе, но и к чему-либо другому.

В милицейских кругах, как, впрочем, и в армейских, мужские разговоры сводятся к рыбалке, охоте, бабам и бане. Обсуждают и сослуживцев, и начальников… Говорят всегда помногу, об одном и том же, лишь бы ничего не делать.

Это удивительно, но факт остается фактом, при всей необходимости для общества в милиции концентрируются не самые достойные сыны Отечества. Умом и трудолюбием сотрудники, как правило, не блещут. Большинство работает по привычке, оправдывая нищенскую зарплату и отвратительные условия труда какими-то ценностями, какими-то стимулами, понятными только милицейскому окружению. Ну, какая, скажите, необходимость устраиваться на «грязную» работу, за которую платят гроши и где всё время надо общаться с отбросами общества? А общество при этом называет милиционеров не иначе, как ментами, мусорами и т. д. На Западе полицию тоже никто не любит, но ее уважают и с ней население активно сотрудничает. Я сравниваю свою специальность с милицейской и нахожу между ними большое сходство. Слесарь сантехник, слесарь водопроводчик также как и милиционер, берет взятки, работает с дерьмом, презираем обществом, но каждый раз, когда случается беда, граждане ищут нас – санитаров быта.

– Ну, Виктор Иванович, где будем это? Догнал, а? – Монзиков хлопнул по правому плечу своего приятеля и залихватски подкрутил пшеничные усы.

– Мужики, я думаю, что надо взять Моисеевича и зайти в кафе. Я знаю тут одно классное место, где можно будет посидеть, – Виктор Иванович уже прикинул ассортимент закуски и предвкушал приятное застолье.

– А может, поедем к Долбенко? – спросил Монзикова адвокат.

– Да не надо к хохлу! Мы сейчас здесь, а там – это когда будет! Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков с хитринкой подмигнул адвокату и перевел разговор в другое русло. – Витя, а где тут у тебя это? Я хочу минус попить. Понимаешь мою мысль, а? Заодно ты с адвокатом пообщаешься, догнал, а?

– А вот, Саня, вот сюда, сюда и потом вон туда. А там направо и через две, нет, через три двери будет… Ну, ты понял, да? – Виктор Иванович даже вышел в коридор, где жестами показал нужное Монзикову направление.

– Так что там у Вас случилось? Как же так получилось, что Вы не решили вопроса на месте? – Виктор Иванович задавал вопросы и одновременно что-то усиленно искал в верхнем ящике своего письменного стола. – Я думаю, что Моисеевич всё сделает, но надо будет его отблагодарить, он же – детдомовский! Ему и так-то хреново, особенно после того, как сгорела банька на даче.

– А банька большая была? – поинтересовался, скорее для проформы, адвокат.

– Банька была что надо! Восемь на десять, с верандой и двумя комнатами наверху, – Виктор Иванович даже причмокнул языком, вспомнив, как прошлым летом они в баньке парились и отмечали день рождения одного из сотрудников управления.

– А банька стоит отдельно от дома? Или дома пока нет? – вдруг оживился адвокат.

– Да дом-то не пострадал, он кирпичный. А вот баньку-то пришлось отстраивать заново. Уже почти всё готово. Может быть, на следующих выходных мы туда заедем. Рыбку закоптим, шашлычков заделаем… – Виктор Иванович вдруг из ящика своего стола достал небольшой целлофановый пакет с ольховой стружкой.

– А это что такое? – прикинулся веником адвокат. Он сам коптил у себя дома рыбу и отлично знал всю технологию. Будучи прекрасным психологом, он находил ключик к сердцу любого своего клиента, играя на самых сокровенных струнах человеческой души.

– А Вы когда-нибудь коптили рыбу или куру? – Виктор Иванович взял щепотку ароматной стружки, понюхал, крякнул от удовольствия и протянул понюхать адвокату.

– Здорово! Какой запах?! – адвокат изобразил на своем лице блаженную улыбку. Сцена им была сыграна великолепно, настолько естественно, что Виктор Иванович уже души в нем не чаял.

Практически одновременно в комнату зашли Монзиков и Фетишкин. Оба были с мокрыми руками и оба вернулись из мужского туалета. Игорь Моисеевич был в синем ситцевом халате, накинутом поверх скромного костюма. Было видно, что он работает и зашел в кабинет только на минутку.

Невысокого роста, с редкими, грязно-пепельного цвета волосами, гладко выбритый мужчина преклонных лет внимательно разглядывал лица адвоката и Монзикова. Его лицо не выражало никаких эмоций. Единственное, что сразу бросилось в глаза – это его усталый, изможденный вид. Бесцветные глазки на худом морщинистом лице смотрели словно сквозь лица. Создавалось впечатление, что ему было абсолютно безразлично всё происходящее на этом свете. По сути, это был живой труп, вынужденный по воле Всевышнего коптить небо.

– Игорь Моисеевич, знакомьтесь! Это – мои друзья. Помните, я Вам о них рассказывал? – Виктор Иванович по-доброму представил обоих, – это, – и он указал рукой, которой ещё держал ольховые стружки, на адвоката, – известнейший в России адвокат, а это – тоже адвокат, кстати, наш коллега, Монзиков Александр Васильевич.

– Очень приятно. Подполковник милиции Фетишкин Игорь Моисеевич – старший эксперт-криминалист нашего Управления, – представился с важным видом Фетишкин. – Мне Виктор Иванович сказал, что у вас очень трудное дело. Да, вот… Значит, можно было бы обсудить все детали, скажем, завтра. Как?

– А зачем нам ждать завтра, когда можно обсудить прямо сейчас, – адвокат решил Фетишкина сразу взять в оборот.

– Такие дела с кондачка не решаются! Правильно я говорю, Виктор Иванович? – Фетишкин посмотрел на сослуживца и достал из бокового кармана халата коробок со спичками.

– Вот, пожалуйста, – адвокат услужливо протянул почти нетронутую пачку своих дорогих сигарет «Парламент».

– Спасибо, – только и молвил Фетишкин и сильно затянулся сигаретным дымом. Образовалась неловкая пауза, которую прервал Монзиков.

– А может, мы сейчас сходим в кафе и там, на месте всё и обсудим? – Монзиков как-то заискивающе посмотрел сначала на Долбача, а затем на Фетишкина.

– Нет, это абсолютно исключено. У меня очень много работы и мне куда-то ходить – просто нет времени. Кстати, через полчаса – обед. Да, Виктор Иванович? – Фетишкин посмотрел на Долбача и выходя из кабинета, на ходу добавил, – я зайду через полчаса.

– Хорошо, Игорь Моисеевич, – Виктор Иванович, как только Фетишкин вышел, радостно заметил, – Ну, мужики, дело пошло.

Сейчас мы сходим в магазин напротив, купим «надо» с закуской и в обед маленечко посидим.

– Да мы можем и сами сходить в магазин?! – адвокат, скорее из вежливости, бросил неосторожную фразу, породившую далеко идущие последствия.

– Сами, да? Ну, ладно. Тогда я всё подготовлю, накрою, а вы, там, как говорится, всё и закупите. Да? – Виктор Иванович уже прикидывал, кого ему можно будет пригласить на междусобойчик.

– Что купить из спиртного и что взять из закуски? – спросил у Виктора Ивановича адвокат.

– Да, Саня всё знает. Только булку не берите, лучше – хлеб. И на запивку возьмите минералки. Вообще, сами проявите инициативу. Ладно, мужики? – Виктор Иванович достал большой полиэтиленовый мешок, вынул из него какие-то вещи и протянул его Монзикову.

– А водки или коньяка брать? – адвокат хотел, было, спросить и про пиво, но не успел.

– Да водки возьмите, грамм по 500 на брата, больше не надо, ну и пива можно по паре бутылочек на рыло, да? Так, сколько нас будет, а? – Виктор Иванович начал загибать пальцы на обеих руках, от чего на лице адвоката обозначилось не то удивление, не то недоумение. – Возьмите литра три водочки, да пивка для рывка, как говорится, баночек тридцать, да?

– Сколько, сколько? – только и вымолвил адвокат, который считал со скоростью бытового калькулятора.

– Ну, а сколько надо взять на 8 человек? – спросил Виктор Иванович у Монзикова.

– А почему на 8? – не унимался адвокат, – я – вообще не пью.

– Так ведь с Моисеевичем ещё будут ребята, которые будут подписывать заключение, – Долбач говорил столь уверенно, что удивление и разочарование адвоката вмиг улетучились.

– Ну, ладно, а из закуски, на что сделать упор? – адвокат слегка приподнял брови и на его лице засветилась детская непосредственная улыбка.

– Можно колбаски копчёной, можно сало, рыбки, икорки, сыра, из фруктов чего-нибудь, – Виктор Иванович пытался вспомнить пристрастия каждого из собутыльников. – И, вот ещё что, надо бы купить пару пачек сигарет. Можно вот таких, как Вы курите.

– Сделаем. Мы пошли? – и адвокат направился к выходу.

– Подождите, вот я Вам мешочки дам. У меня их не много, но три-четыре я вмиг организую, – Виктор Иванович достал два пустых мешка из-под сахара и протянул их Монзикову, который сразу же отдал их адвокату.

По коридору шли молча. Монзиков внимательно разглядывал таблички на дверях начальников, а адвокат силился хотя бы предварительно скалькулировать предстоявшие траты, на которые он морально не был готов. Живя в пригороде, он волей неволей мыслил местничково. Он наивно полагал, что если он платит, то никаких организаций культурного отдыха и быть не может.

Продуктовый магазин через дорогу был до отвала забит продуктами и спиртным. Ассортимент был богатым. Народа в магазине практически не было. Бабульки в такие не ходят. Они могут ездить полдня по городу в поисках дешевых продуктов, а работягам на закусь достаточно и обычного ларька, где цены будут существенно ниже.

Ровно в час дня адвокаты были у Долбача. На стол они выставили:

– три литра водки «Жириновский»,

– две по 600 г. бутылки «Аква Минерале»,

– коробку баночного пива,

– четыре больших упаковки (по 400 г. каждая) филе селедки в винном соусе,

– 600 г. тонко нарезанного сыра «Ламбер»,

– 0,5 кг сала,

– две палки копченой колбасы по 350 руб. за кг,

– 700 г. охотничьих колбасок,

– баночку оливок с перцем, без косточек,

– 1,5 кг копченого талисмана,

– две готовые куры-гриль,

– две связки бананов,

– по килограмму свежих помидоров, огурцов, лимонов, редиски,

– чеснок, лук зеленый и репчатый, пару пучков укропа,

– здоровенный арбуз и две буханки черного хлеба.

Две пачки сигарет Виктор Иванович вместе с большей частью продуктов сразу же убрал в свой огромных размеров сейф.

Когда все собрались, то на столе стояли: пиво, репчатый лук, сало, хлеб, селедка и охотничьи колбаски.

– Да, стол богатый! – Игорь Моисеевич был доволен тому, что опять он хорошо поест и не надо будет есть дежурные бутерброды из дома.

– А это – всё ребята, наши друзья, постарались, – сказал Виктор Иванович, разливая по граненым стаканам разбавленный спирт, водку он также заботливо спрятал в сейф. Спирт был разлит в небольшие бутылки из-под минералки.

– Ну, мужики, давайте выпьем за победу! – Монзиков поднял стакан, наполненный до краёв, и залпом его осушил.

– За нашу победу! – добавил адвокат и выпил минералки, которую незаметно для всех он вместо спирта налил в стакан.

– А что вы ребята от нас хотите? – спросил Игорь Моисеевич, практически сразу же окосевший после первого залпа.

– А мы хотим выпить за прекрасной души человека, за милиционера, за специалиста высочайшей квалификации, за нашего друга – Игоря Михайловича… – сиплым голосом почти прокричал Александр Васильевич. Однако Монзикову докончить тост не дал сам Фетишкин, отчество которого переврал сильно окосевший адвокат.

Надо заметить, что спирт был разведен не как водка, а градусов на 60. Это ощутили практически все и сразу. Трезвый адвокат внимательно поглядывал на Игоря Моисеевича, который от спиртного и закуски вдруг преобразился. Глаза его радостно заискрились, движения стали более резкими и решительными. Фетишкин разговорился.

– А мы, ребятки, с Виктором Ивановичем столько можем сделать! Столько, что вам и не снилось! Правда, Вить? – Фетишкин, активно жуя лук, хватался то за селедку, то за сало, то за охотничьи сосиски.

– Это уж точно, – заметил Долбач.

– А помнишь, Вить, как мы с тобой ездили за рыбой и как мы тогда привезли клюквы килограмм по 10 каждый? – Фетишкин старался вспомнить какие-то детали, но его уже толком никто и не слушал, поскольку все говорили одновременно.

Получилось в итоге так, что даже часть выставленной Виктором Ивановичем на стол закуски было много для всего выпитого мужиками спирта. В среднем получилось по 350 г. спирта на человека. Было уже около 1800, когда адвокат вывел к своему Мерседесу пьяного в хлам Монзикова.

На следующий день Фетишкину надо было опохмелиться, а денег на это дело ему было жалко. Опытный адвокат, раскусивший Фетишкина, привёз ему две холодные бутылочки пива и две упаковки крабовых палочек. Всё это он передал Игорю Моисеевичу вместе с конвертом, где лежали 300 баксов, прямо у входа в управление, а спустя две недели хохол передал Монзикову двадцать тысяч долларов. Все были довольны. Согласно экспертизе счетчики были опломбированы настоящей печатью и показания электроэнергии на них были теми, которые значились в актах проверки. Экспертное заключение подписали авторитетные люди, специалисты с многолетним опытом работы.

 

Санаторий «Волна»

Александр Васильевич впервые в жизни решился на полноценный летний отдых в одном из ведомственных сочинских санаториев МВД. Будучи пенсионером от МВД, он приобрел за 30 % от полной стоимости путевку сроком на 21 день во второй половине июля – начале августа. В санатории он хотел отдохнуть по полной программе. Поэтому он заказал два авиабилета до Адлера, туда и обратно.

В день вылета погода была жаркой. В тени воздух прогрелся до + 28°С. Асфальт парил. В небе было чисто, но над землей бешено носились стрижи и ласточки. По всем народным приметам должен был быть дождь, но его всё не было и не было.

Когда Ил-86 поднялся в небо, то Монзиков, расположившийся у правого крыла, прильнул к иллюминатору. Кроме крыла самолета он видел маленькие контуры домов, автомобилей. Реки казались ниточками, а поля и леса были такими игрушечными, что ему вдруг очень захотелось их потрогать. Минут через 10 полета внизу появились дождево-кучевые облака, превратившиеся за считанные секунды в пунцово-синий ковер. Солнце радостно било своими лучами по иллюминатору. Кондиционер приятно гнал прохладный воздух, турбины двигателя работали спокойно, без надрыва.

Монзиков хотел, было подремать, но сон всё не приходил и не приходил. Тогда ему в голову пришла замечательная мысль – выпить водки, которую он предусмотрительно взял с собой вместе с ручной кладью. Но пить в одиночестве он не мог, нужен был как минимум один собутыльник. Им оказался воркутинский шахтер, летевший как и Александр Васильевич в Сочи с любимой тещей, женой и тремя несовершеннолетними дочерьми.

Монзиков сделал свой выбор быстро и правильно. Вокруг сидели в основном пассажиры, предвкушавшие встречу с морем, и лишь один – рыжий здоровяк, лет 38-40, с пышной шевелюрой, то и дело зевал.

– Здорово, мужик! – Монзиков склонился над креслом пассажира, пытавшегося рассматривать картинки полетного бесплатного журнала.

– Привет! – безрадостно ответил здоровяк.

– Летишь? – Монзиков прищурил левый глаз и попытался улыбнуться, но вместо улыбки на лице появилась жалкая гримаса.

– Как видишь… – грустно вздохнул рыжий здоровяк. Сидевшие с ним дети и жена, словно по команде, разом притихли.

– А я, вот, тоже… – Монзиков пытался установить психофизический контакт с понравившимся ему пассажиром.

– А тебе чего надо, а? – спросил у Монзикова здоровяк.

– Да мне-то, вообщем-то, ничего не надо. Я только хотел спросить – выпить хочешь? – Монзиков внимательно посмотрел в глаза пассажиру, затем выпрямился и, увидев оживление на лице рыжего, продолжил, – пошли?!

– Светик, я сейчас! – здоровяк радостно встал и направился к месту Монзикова.

– Петь, ты куда? – спросила несколько обеспокоено жена своего мужа.

– Да я здесь, ты же видишь?! – нехотя ответил здоровяк.

Мужики сели рядышком. Дама, сидевшая с Монзиковым, всё ещё находилась в туалете. Видимо, там была очередь и она могла задержаться, по мнению адвоката, надолго. Монзиков оперативно достал бутылку и тут же нажал кнопку вызова стюардессы. Не прошло и минуты, как появилась очаровательная блондинка лет 19-20.

– Здравствуйте, господа! Что Вам угодно? – спросила стюардесса.

– Лапушка, нам бы стаканы и закуску… и, если можно, пива, – виновато попросил здоровяк Петя. – Мы тут с товарищем должны немного выпить…

– Извините, пожалуйста, но распивать спиртные напитки на борту самолета категорически запрещено! – улыбка тотчас слетела с личика и на двух мужиков-отпускников сурово смотрело должностное лицо Аэрофлота.

– А что, пиво – это, так сказать, тоже? – Монзиков с нескрываемым удивлением спросил у стюардессы.

– Пиво я принесу. А вот это, – и девушка указала на литровую бутылку водки, – уберите немедленно, и как можно подальше!

– А что, если мы не уберем, то ты нас высадишь? – спросил Монзиков, после чего он с Петром буквально взорвались от смеха.

– Тихо, тихо! Если хотите выпить, то через полтора часа мы будем уже в Адлере. А сейчас уберите, пожалуйста, подальше свою бутылку.

Монзиков, продолжая дергаться от смеха, начал убирать бутылку на то же место, откуда он ее достал. Стюардесса слегка улыбнулась и пошла за лимонадом, баночным пивом и конфетами. Когда она вернулась к нетерпеливым пассажирам, то услышала запах водки. Бутылки не было, а нездоровое веселье у мужиков и тревога среди пассажиров-соседей бросилось ей в глаза. Стюардесса не спешила раздавать пиво, лимонад и конфеты подозрительным мужикам, которые сидели в креслах с красными лицами и сомкнутыми губами. Они сами выхватили из рук стюардессы по банке пива, профессионально вскрыли и залпом выдули за несколько секунд. После этого оба отчаянно вздохнули и выпустили из легких такой букет запахов, от которого девушку чуть не сдуло.

Пока стюардесса ходила за пивом, конфетами и лимонадом, Монзиков с Петром из горлышка выдули всю литровую бутылку. Она их застала в тот момент, когда Монзков только-только засунул пустую бутылку в дамскую сумочку той самой пассажирки, ушедшей в туалет. Дамская сумочка приобрела форму бутылки. Кожа трещала по швам. Отчетливо проступали контуры косметички и расчески. Пробка от бутылки валялась в проходе между креслами.

Стюардесса поняла, что самое правильное будет, если она даст мужикам закуску, иначе последствия могут быть непредсказуемыми.

Прошло не более 3 минут, как она вернулась к ним с десятком разных бутербродов. Стюардесса молча дала дежурную закуску и хотела, было удалиться, но ее вдруг за руку схватил Пётр и силой усадил к себе на колени. Он крепко обнял бедняжку, потерявшую дар речи, и хотел уже её поцеловать, как над ним нависла фигура его тёщи. Тёща почему-то решила, что надо бить сначала стюардессу, а уже потом, если получится, то и подлеца-зятя. Красивая пышная прическа миловидной девушки мгновенно превратилась в жалкие волосяные клочья дачного пугала. Невозможно передать всю палитру словесной брани между вмиг растрепанной стюардессой и исцарапанной тёщей, а также тридцатью или более пассажирами, находившимися в бабской очаге потасовки. Монзиков ничего лучшего не придумал, как начал свистеть и улюлюкать. Петруха же не растерялся и начал левой рукой сдерживать рыпанье тёщи, а правой тискать под короткой юбкой девушку. Он даже умудрился засунуть свою лапищу в трусики и почти добраться до лобка, но стюардесса вовремя соскочила с шахтёра и обеими руками вцепилась мертвой хваткой в жидкие волосы старухи. Буквально за несколько секунд у неё в руках был большой клок пулуседых-полукрашенных волос. Когда дерущихся разняли, то все, почему-то, смотрели на блондинку стюардессу. Белоснежная когда-то блузка была разорвана на крупные клочья, губная помада тёщи так раскрасила лохмотья, что девушка стала походить на жертву автокатастрофы. Лифчик расстегнулся и ко всеобщей радости мужской части пассажиров стюардесса, сама того не ведая, играла прекрасной крепкой грудью. Тяжело дыша, тёща стонала и что-то бормотала себе под нос. Шахтер с адвокатом, опьяневшие в конец, продолжали неистово ржать.

После успешной посадки пассажиров долго не выпускали из самолета. Все ждали прибытия наряда милиции, который вызвали ещё в воздухе. Прибывшая бригада скорой помощи забрала тёщу и… Монзикова с Петром, которые назвались родственниками пострадавшей старухи. Стюардессе оказали медицинскую помощь прямо в самолёте, в комнате для экипажа.

Когда бригада скорой помощи приехала во вторую городскую больницу г. Сочи, то перед врачами встала дилемма – либо мертвецки пьяных «родственников» истекавшей кровью старухи сдать в медвытрезвитель, либо положить в тень здорового платана, окруженного кипарисами и пальмами, который бурно разросся невдалеке от больших ворот. Нести было мужиков недалеко и достаточно легко, поскольку они практически не сопротивлялись. Санитары бережно положили бесчувственные тела на траву, а затем на носилки погрузили тёщу и отнесли ее в приемный покой. Когда старуху помыли и стали снимать с неё установочные данные – Ф.И.О., дату рождения, место регистрации и т. д., и т. п., то она вдруг оживилась и стала проявлять признаки прекрасного самочувствия, для своего возраста, разумеется. Врачи как-то сразу сникли и поняли, что госпитализировать ее им не удастся. Теперь их смущал лишь жалкий вид старухи: разорванное платье, кровоточащие царапины, синяки, полулысая голова, абсолютно беззубый рот, протезы были сломаны во время потасовки со стюардессой.

* * *

В 1930 дверь двухместного полулюкса главного корпуса санатория Волна распахнулась. На пороге стоял полупьяный, сильно помятый, в грязных брюках, с волосатой грудью мужчина, в руках которого был небольшой чемодан и большая спортивная сумка на ремне.

– Здорово, мужик! Давно здесь, это? А? – Монзиков говорил и внимательно осматривал комнату, где была полуспартанская обстановка ещё с советских времен. Две примитивные, скорее подростковые, раздолбанные кроватки, покрытые старыми, выцветшими и не очень чистыми покрывалами, две армейские тумбочки со сломанными дверцами, карликовый обеденный стол, за которым с трудом могли поместиться два диетика, два старых стула и посуда – две алюминиевые столовые ложки, две изогнутые не один раз вилки с перекрученными ручками, два граненых стакана, две глубоких тарелки с голубой каёмочкой и отбитыми краями, пустая соломка, полуторалитровый графин с накипью на дне. На висевшей драной занавеске кучно сидели мухи. В комнате пахло морем и борщом со столовой, располагавшейся на первом этаже с обратной стороны корпуса.

– Здравствуйте, – вяло ответил худющий мужчина азиатской наружности, которому было далеко за сорок.

– Александр, – представился Монзиков своему соседу и протянул ему свою руку.

– Садык, – ответил тощий мужчина с впалыми щеками.

– Ты, давно? – спросил Монзиков и плюхнулся на свободную кровать.

– Что, давно? – не понял вопроса Садык.

– Ну, это… Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков достал пачку недорогих сигарет и закурил.

– Я, вообще-то, не курю! – бросил Монзикову Садык.

– Не волнуйся, научу! – и Монзиков сильно затянулся, после чего выпустил на Садыка большую струю вонючего дыма. Сосед закашлялся.

– Слушай, не дыми! Видишь, мне хреново от этого говна, – Садык начал кашлять. Его надрывный, туберкулезный по всем признакам кашель, сочетался с глубокими хрипами и раскачиванием корпуса-палки вперед-назад.

– Тебе надо выпить и всё пройдет! Давай, догнал, а? – Монзиков быстрыми движениями достал из сумки поллитровку, яблоко и горсть карамелек.

– Ты чего? – встревожился не на шутку Садык.

– А вот чего! – и Монзиков налил в стаканы грамм по 150 своей водки.

– Что, прямо здесь? Сейчас? – Садык смотрел на Монзикова как вошь на пролетариат.

– Прямо здесь и прямо сейчас. Я что же, по-твоему, должен до утра ждать? Да? – Монзиков скорчил такую гримасу, от которой Садыку стало совсем плохо.

Через каких-то 20 минут на столе стояла пустая поллитровка и мужики, лежа на своих кроватках, оживленно спорили.

– Вот ты, говоришь, что работаешь на Севере, на Кольской АЭС? Да? – Монзиков курил одну за другой сигарету. В комнате стоял такой густой дым, что при желании киношники могли бы снимать какую-нибудь сцену в тумане или, например, пытки фашистов в газовой камере.

– Да, – Садык пытался не кашлять, но ему этого совсем не удавалось.

– И ты, говоришь, знаешь, что такое радиация, да? – не унимался Монзиков.

– Да, знаю, – к кашлю начинали добавляться рвотные позывы.

– А тогда скажи мне, чем радиация опаснее СПИДа? А? – Монзиков сделал последнюю большую затяжку и затушил сигарету о край стола.

– А причем здесь СПИД? – недоумевал Садык.

– А я так и не понял, Садик, ты боишься радиации или нет? – Монзиков хотел достать новую сигарету, но пачка была опустошена.

– Я – не Садик, а Садык! Понял? – раздраженно заметил Садык.

– А какая на хрен разница, Садик ты или Садык? А? Всё равно ты – чурка нерусская, которая сейчас мне мозги е. т… – Монзиков хоть и говорил гадости, но по его интонации абсолютно не чувствовалась какая-либо вражда или неприязнь к соседу.

Незаметно для обоих, они перешли на стопудовый мат. Сидя в обнимку на кровати Садыка, пьяные мужики отчаянно матерились и громко спорили ни о чём. Абсолютно невозможно было понять предмета спора. Скорее всего, был пьяный мужской базар без какой-либо темы и без каких-либо намеков на связную речь. Оба то и дело хватали друг друга за ноги, за руки, всё время толкались и обнимались, тыкали друг в друга пальцами. И только поздним вечером им пришла в голову замечательная идея – сходить искупаться в море. Море было в 2,5 км от санатория, расположенного в горах. Местные жители умудрялись до воды добежать за 12-15 минут. Всякие там тропочки, переулочки, проходики, лазы и дырочки делали дистанцию прямой и быстрой. Однако ни Монзиков, ни Садык ничего этого и не знали. Оба отдыхали в санатории впервые и оба прилетели на Кавказ в один день.

В половине четвертого ночи протрезвевшие, сильно усталые, ободранные и исцарапанные мужики вышли к морю. На набережной были только сонные собаки, да пустые, еще не убранные бутылки, в основном из-под пива. Быстро раздевшись прямо на городской набережной бедолаги бросились в воду. Теплая вода их не радовала. Нырнув пару раз на небольшую глубину, Монзиков не почувствовал ни облегчения, ни радости от очень теплой морской воды. Он полагал, что купание в море – это радость. Увы! Обилие морских водорослей и медуз делали купание противным.

– Эй, Садык! – крикнул с небольшой глубины у буйка Монзиков, – давай сплаваем к кораблям, а? Может там будет попрохладнее? А то здесь одна моча!

– Давай, только я не очень-то плаваю, – ответил Садык, стоявший по колено в воде. – Я тогда возьму спасательный круг. Ладно?

– Молодец! Возьми и мне, вдруг пригодится!? – Монзиков поплыл к берегу.

Оба здоровенных круга висели на штатном месте городской стены по обеим сторонам от якоря. Их периодически подкрашивали и обтирали от голубиного помета, хотя, скорее всего, гадили чайки. Один круг снялся легко и быстро, зато другой отодрать от стены было невозможно. Сыпалась штукатурка, откалывались кусочки пенопласта, но круг оставался висеть на своем штатном месте.

– Ладно, х… с ним! Пусть висит. Нам и одного за глаза и за уши хватит! – решил Монзиков.

– Смотри, а у него и веревки есть. Будем за них держаться, – заметил Садык.

– А он не утонет, а? Смотри, какой он тяжелый, – и Монзиков даже поцокал языком.

– Не, он плавает. Даже не тонет. О, он и меня держит. Во, здорово! – Садык сел прямо в дырку. Задница провалилась, руки и ноги держали его в скрюченном состоянии. Вылезти из круга без посторонней помощи он уже не мог.

– А ну, давай я буду моторчиком! – Монзиков схватился за круг и начал его буксировать на глубину. Садык помогал ему, гребя руками.

Минут через тридцать они решили поменяться местами. Но Садык настолько крепко застрял в круге, что все попытки освободиться от него были безуспешны.

– Вот гад, крепкий какой! Держит и держит, зараза! – Садык сказал с такой досадой, что его стало по-человечески жалко.

– Давай махнем вон к той х…е! Вон, видишь, горит! – и Монзиков начал тянуть круг к плавучему маяку, до которого было километра полтора-два. – Эх, жалко, сигареты не взяли! А то сейчас бы покурили?!

– Так ведь у тебя же сигареты кончились ещё в корпусе? – заметил Садык, у которого конечности почти онемели.

– А ты, случайно, не следователь, а? – с нескрываемой иронией спросил Монзиков.

– Долго ещё плыть, а? – начал ныть Садык.

– А тебе-то какая на х… разница, гребу-то я, а плывём вместе. Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков уже порядком подустал и ждал с нетерпеньем швартовки с маяком.

– А нас током, случайно, не долбанет, а? – Садык, оказывается, побаивался электричества. Может быть это был его профессиональный страх, как работника АЭС?

– Интересно, а есть здесь какие-нибудь течения? А? – Монзиков стал крутить головой по сторонам.

Позади вдалеке светилась городская набережная. Яркими огнями горели фонари. Город спал, но ещё во всю работали ночные бары и дискотеки. С берега уже не доносились никакие звуки, т. к. было очень далеко. Зато хорошо видны были сейнеры, стоявшие на рейде неподалеку от пловцов.

Когда ночные купальщики доплыли до маяка, то они заметили, что он достаточно большой и у него есть даже лестница. Без особого труда они забрались на покрытую мидиями и ржавчиной бочку с приваренной по середине к ней палкой метра 2,5, на конце которой и находился фонарь-маяк. Был абсолютный штиль, начинало светать.

Минут через десять оба вдруг обнаружили пропажу их спасательного круга. Его просто не было. Никто не знал, то ли он утонул, то ли его отнесло течением…

Легкий морской бриз усиливался с той же скоростью, что и взошедшее на небосклон южное солнце. Еще не было жарко, но уже было настолько светло, что горевшие с вечера фонари на берегу сливались с солнечными зайчиками от стекол домов, автомобилей, многочисленных парников и теплиц. Город просыпался.

Просидев в ожидании чуда на бочке несколько часов, мужики начали засыпать. Они обхватили руками фонарный столб, скрестили в подобие замка ноги, положили друг другу на плечи головы и начали спать.

Первым проснулся Садык. Его правая сторона тела была горячей от палящих лучей солнца, которое было в зените и нещадно жалило искателей приключений. Бочка сильно нагрелась. Монзиков сладко сопел. Изо рта его текла слюнка, как у грудничка.

– Эй, просыпайся! Надо что-то делать?! – Садык разбудил Монзикова и судорожно оглядывался по сторонам.

– Ух, ты! Вот это, да! – только и выдавил из себя адвокат.

– Что будем делать, а?

– Что делать, что делать!? Молиться! – сказал Монзиков и встал на ноги.

– Ты что?! – успел только выкрикнуть Садык и упал вслед за Монзиковым в воду, поскольку центр тяжести сместился и бочка потеряла равновесие.

– Во, бля, на х..! П…ец какой-то! Догнал, а? – Монзиков отчаянно барахтаясь в воде, пытался первым взобраться на бочку, которая кренилась и не поддавалась яростным адвокатским атакам.

– Подожди, я сейчас возьмусь за другой конец, – крикнул Садык Монзикову, который в очередной раз сорвался и упал в воду.

– Какой конец? – не расслышал Монзиков.

– Другой, другой, – уже кричал Садык.

– В каком смысле другой? А? – Монзиков силился залезть на бочку, что было непросто, т. к. две нижних ступени давно проржавели и отломились ещё при первой же попытке.

– Ну, что? Получается? – поинтересовался Садык с другого конца бочки.

Минут через десять оба опять сидели на раскаленной бочке, которая кренилась то в одну, то в другую сторону. Теперь они пытались выравнивать положение, откренивая то туда, то сюда.

– Слушай, а, сколько сейчас будет? – спросил Монзиков и посмотрел на солнце.

– Я думаю, час или два, – как-то неуверенно ответил Садык.

– Надо плыть обратно, – заметил Монзиков. – Понимаешь мою мысль, а?

– Не, я не доплыву. Утону и… – Садык вдруг по-детски заплакал. Он представил себе свою семью, оплакивающую смерть прекрасного семьянина, сослуживцев, которые потеряли специалиста и друга,…

– Тихо! Не бзди! Вон, видишь на сейнере сколько лодок?! Я сейчас к нему сплаваю, возьму одну и вернусь обратно.

Минут сорок плыл то брассом, то по-собачьи Монзиков к рыболовецкому сейнеру. Когда он до него добрался, то обнаружил, что никого из команды на борту не было. Более того, не было ни трапа, ни лестницы, по которой можно было бы подняться на борт. Тогда уставший Монзиков решил обследовать другой борт судна. Надо было только решить с какой стороны оплывать громадину, казавшуюся с бочки малюсенькой-малюсенькой лодочкой. Он очень боялся попасть под винты, которые могли заработать в любой момент. Опасно было оплывать и с носа, т. к. если бы судно начало двигаться, то его бы просто раздавило и, в конце концов, он бы всё равно попал бы под винты. Однако размышлял он недолго. Силы его покидали и надо было что-то делать. И Монзиков поплыл к корме, до которой было гораздо ближе. Когда он заплыл к противоположному борту, то увидел и лестницу, и лодку, пришвартованную к ней.

А тем временем, оставшийся в гордом одиночестве на бочке Садык, яростно откренивал, перемещаясь из стороны в сторону и борясь с потерей равновесия изо всех сил. Так он боролся за живучесть около часа, пока к нему не подплыли на катере спасатели. Они с берега получили по рации сигнал о том, что хулиганы ломают маяк. Тогда двое спасателей подошли к пирсу, взяли на борт сержанта милиции и отправились в море к маяку.

– Ты что делаешь, придурок? – выкрикнул Садыку сержант уже на подходе к маяку.

– Мужики, спасите меня! Я тону! – чуть ли не заплакал Садык. Вид у него был жалкий: приспущенные до колен семейные трусы, исцарапанное о мидии на бочке тело, грязные от ржавчины стопы ног, колени и руки.

– Ты зачем сюда залез? – не унимался милиционер. – А, ну, слезай оттудова, мать твою за ногу! Я кому говорю, а?

– Как я слезу, я плавать не умею, – хныкал Садык.

– А как же ты туда залез, а? – спросил с удивлением один из спасателей.

– А меня туда адвокат засунул, жалобно проскулил Садык.

– Да, дела! У него, кажется, крыша поехала, – негромко сказал другой спасатель сержанту. – Надо его в психушку везти.

– И давно ты тут сидишь? – спросил сержант, державший в руке веревку, но почему-то медливший её бросать полуголому хулигану.

– С ночи, – ответил Садык и по-бабьи заплакал.

– А где же твой адвокат? – с нескрываемой улыбкой съерничал первый из спасателей.

– А он уплыл туда, на судно, – и Садык показал рукой на сейнер, стоявший неподалеку от них.

– Так, понятно. Давай, бери конец и залезай в лодку, только аккуратно. Понял? Смотри, не переверни нас, экстремал хренов, – и милиционер бросил Садыку веревку, которую тот поймал лишь с третьего раза.

Тем временем Монзиков пытался развязать морской узел каната, который крепко держал лодку. Проходивший по палубе матрос услышал шум, выглянул за борт и увидел Монзикова, пытавшегося, по всей видимости, увезти их моторную лодку. Недолго думая, матрос закричал.

На его крик выбежало ещё человек семь-восемь. Началась суматоха. Именно в этот момент к Монзикову подчалила спасательная лодка с милиционером в форме. Экипаж судна остолбенел. Ведь никто даже и подумать не смел, что милиция может придти на помощь в тот момент, когда это действительно надо. Все прекрасно знают, что когда надо, милиции никогда нет. И наоборот.

– Так, всем стоять на своих местах! Никому не двигаться! – сержант в правой руке держал заряженный пистолет, а левой рукой придерживал фуражку, которую он надел при подходе к сейнеру.

– Садык, а ты как здесь? – удивленно спросил Монзиков.

– А я тебя ждал, ждал и вот… они приплыли и меня забрали. А сейчас, наверное, и тебя заберут!? – заметил Садык.

– Х… на на! А, ну-ка все на х..! – и с этим криком Монзиков бросился по трапу наверх навстречу разъяренной команде.

Команда расступилась. Такого развития событий никто не ожидал. Все, в том числе и подоспевший капитан, раскрыли от удивления свои рты. Ещё несколько секунд тому назад они жаждали крови адвоката Монзикова, пытавшегося похитить их моторку, а теперь они были готовы помочь ему уйти от преследователей. Что за метаморфоза?

– Держите его, держите! – кричал сержант, отправившийся в погоню за Монзиковым.

– А-А-А! – кричала команда, которая с интересом наблюдала за погоней.

– Стой, гад! Стрелять буду! – кричал сержант маленького роста, щуплого телосложения. Его пистолет мешал ему подниматься по трапу. Была жара и пот струился в три ручья.

– Ага, попался! От меня не уйдёшь, – кричал сержант, раскинувший в стороны руки и как в фильмах про собаколовов шедший неспешно на Монзикова, стоявшего у самого носа судна.

– Врёшь, не возьмёшь! – выкрикнул Монзиков и сиганул с носа судна за борт.

– Врёшь, не уйдёшь! – только и успел крикнуть сержант, отправившийся за борт вдогонку хулигану.

Монзиков упал в воду, отбив себе спину и ягодицы, а сержант плюхнулся практически плашмя, сильно отбив мужское достоинство, лицо, грудь и ноги.

Когда они всплыли, то кроме отборного мата и стонов они ничего не издавали.

Минут через пять оба ныряльщика, всё ещё корчась от дикой боли, сидели на скамейке в носовой части палубы. Команда смотрела на них с таким интересом, что все даже забыли о том, что у них давно стыл обед.

Когда сержант прыгал в воду, то он абсолютно забыл о своем пистолете. Фуражку спасатели подняли из воды даже раньше, чем Монзикова и сержанта. И вот теперь милиционер судорожно шарил по мокрой кобуре, карманам брюк и рубашки. Пистолета нигде не было. Мужество покинуло защитника Отечества.

Маленький, абсолютно мокрый, плачущий юноша в милицейской форме вызывал не только смех, но и горечь, обиду за нашу действительность, за нашу Родину.

Рядом с ним в семейных трусах стоял мужчина, щурившийся от яркого солнца, то и дело хватавший себя то за спину, то за ягодицы.

Когда шум утих, капитан сейнера предложил своему боцману Диденко сбегать за аквалангом и нырнуть, поискать на дне пистолет. Диденко был неплохим дайвером и в молодости, служа на флоте, увлекался подводным плаванием, аквалангом.

Когда он вернулся, экипированный, с большим ножом и сеткой в руке, все поняли, что за дело берется профессионал. Всей командой его бережно спустили в воду и долго-долго провожали взглядом уходившую на глубину фигуру.

– Да хрена лысого он до дна достанет. Тут же метров 300, если не больше, – сказал спасатель, коренной житель г. Сочи.

– Ничего, ничего, пусть попробует. Всякое бывает, – заметил капитан.

– А зачем он нож с собой взял, а? – спросил Садык у капитана.

– Ну, всякое там может случиться, – несколько задумчиво ответил капитан.

Пятнадцать минут прошли в абсолютной тишине, если не считать всхлипывания милиционера и тихих стонов Монзикова. Вокруг летали чайки, неистово крича и то и дело ныряя в вводу за рыбой. Видимо, их привлекал сильный запах рыбы, которой в трюмах было много и которая еще перерабатывалась.

– Скоро у него закончится кислород. Где же он? – забеспокоился капитан. И в то же мгновение в воде показались сначала пузыри воздуха, а затем и сам аквалангист.

– Ну, что, как дела? Достал? – спросил капитан у Диденко.

– Не, даже дна не видать! Темно, как у слона в жопе. Ни хрена не видно, – сказал Диденко и поплыл к трапу сейнера.

– Ладно, давай выходи, – дал команду капитан.

– Да не расстраивайся ты так из-за какого-то пистолета! – начал успокаивать сержанта один из спасателей. – Подумаешь, потерял?! Не велика потеря! Пойдешь к нам в спасатели работать, найдешь нормальную работу, начнешь бабки зарабатывать. Да?

– Тоже мне, утешил!? Хорошего ведь не скажешь?! – с дрожью в голосе ответил сержант.

– Мужики, а у вас водка есть? Понимаете мою мысль, а? – спросил дрожавший от холода Монзиков.

– Ай, молодца! Во це – хлопец! – радостно воскликнул боцман Диденко.

– Так, прекратить балаган! Все – на камбуз! – скомандовал капитан.

Все, как один, ринулись рубать щи и жареную картошку с рыбой. На столах появилась водка и горилка.

В 1600 пьяные мужики, а пили все, кроме вахтенных, высыпали на палубу. Солнце уже шпарило с другого борта сейнера. Небольшая волна с легким бризом со стороны Турции приятно освежала. Пахло йодом. Сейнер крепко стоял на якоре, ожидая разрешения зайти в Сочинский порт.

Однако если администрация порта добро не даст, то капитан готов был продолжить плавание до Севастополя, куда ему всё равно надо было следовать для сдачи пойманной атлантической рыбы. Ведь только из-за семьи, отдыхавшей в Сочи, судно немного, миль на 600, изменило курс.

В 2200 два пьяных спасателя, абсолютно пьяные сержант, Монзиков и Садык сошли на сочинский берег. Вещей купальщиков, разумеется, не было. Местные мусорщики ещё ранним утром выкинули найденный на набережной хлам – обноски Монзикова и Садыка – в мусорные баки. В 145 ночи Монзиков с Садыком, одетые в грязные семейные трусы, ломились в главный корпус санатория «Волна». Как им удалось прорваться вовнутрь знает только один бог. Это было чудо!

На следующее утро друзья спустились в столовую на завтрак. Сильно помятые, с перегаром, исцарапанные, обгорелые на солнце, они не очень-то походили на вновь прибывших счастливых отдыхающих. Вид у них был, мягко говоря, ужасный.

Основательно подкрепившись, не заходя на верх в свой номер, они отправились на автобусную остановку. Санаторный автобус, начиная с 900 и заканчивая в 2100, делал ежечасную бесплатную развозку отдыхающих из санатория на море и обратно. Рейс длился не более 15 минут.

Уже в 930 Монзиков с Садыком плюхнулись в море на пляже санатория «Волна». Свои вещи и купленные у входа на пляж двухлитровые бутылки с пивом «Очаково» они бросили у воды прямо на гальку. Окунувшись и не дожидаясь того, когда их тела обсохнут, друзья залпом выдули по бутылке холодного пива и отправились бродить по пляжу в поисках новых встреч, приключений, а может быть и своих старых вещей, которые ими были оставлены километрах в 15 от санаторного пляжа.

Я не знаю, прав был китайский мыслитель Конфуций, говоривший, что тяжело искать черную кошку в тёмной комнате, особенно, когда ее там нет, или неправ, но, как говорится, надежды юношей питают.

Ведомственный санаторий «Волна» испытывал финансовые затруднения, вследствие чего 30 % от всего числа путевок шло МВД, а остальные 70 % – на продажу различным ведомствам и министерствам по рыночной цене. Садык купил свою путевку через профсоюз Кольской АЭС и наивно полагал, что за 850 долларов он получит качественный отдых и приятную компанию. Что касается компании, то Монзиков ему даже чем-то импонировал, а вот хорошего сервиса он пока так и не увидел.

На пляже в разных местах валялись штабелями сломанные топчаны, шезлонги. Солярии были в аварийном состоянии. Надежными были, в основном, бетонный каркас и вмурованные в него металлические быки, предназначение которых было весьма и весьма туманно. Обычно к таким быкам крепятся швартовые, но солярий – это не пристань для лодок и катеров. На его верхней палубе были лежаки, рассчитанные либо на подростков, либо на лилипутов, поскольку в распрямленном положении на них мог поместиться лишь гигант в 165 см роста и весом не более 60 кг. В противном случае лежак мог сломаться, а отдыхающий получить травму. Металлические конструкции – лестницы для схода в воду, перилла, поручни – практически все были либо сломаны, либо просто-напросто отсутствовали. В кабинках для переодевания были дыры, через которые хорошо просматривались фигуры. Особой популярностью пользовались кабинки для переодевания женщин. Высота кабинок была рассчитана на девочек двенадцатилетнего возраста. Между полом (песком) и началом заборной части было отверстие по всему периметру высотой в 35 – 40 см. Именно поэтому, когда заходили женщины для переодевания, им приходилось сгибаться в трипогибель, но когда они снимали или надевали трусики, их тела в какой-то момент времени распрямлялись и весь пляж созерцал обнаженные груди.

Метрах в 10 от воды стоял трехэтажный корпус, который раньше принадлежал санаторию «Волна», но в период массовой приватизации он был продан местному кавказцу – Гиви Петхалии, который сделал в нем евроремонт и сдавал москвичам по 40 долларов в сутки с человека за проживание. Вход в корпус был ограничен, зато на крыше дома располагался солярий для нудистов, которым мог воспользоваться любой, кто знал о наружной лестнице, ведшей снизу на самый верх крыши. Лестница была широкой и некрутой.

Монзиков первым заметил лестницу и предложил Садыку подняться наверх, чтобы с крыши рассмотреть, как следует женщин в кабинках для переодевания. Садык, отдыхавший последние пять лет в санатории «Волна», никогда не пробовал залезть на крышу трехэтажного корпуса. Зато он знал места, откуда из бинокля можно было подглядывать за голыми бабами. Для этого надо было лишь перейти железную дорогу, которая пролегала в 50 метрах от берега моря, забраться в укромное место и начать обозрение. Бинокль находился в номере, т. к. сборы на пляж были стремительными и непродуманными.

Когда мужики с легкой одышкой поднялись наверх, то они обалдели. Их взорам предстали томные, абсолютно нагие женские тела нудистов, которые лежали и ходили, мазались кремом и делали друг другу массаж. Что интересно, у мужиков не было даже малейших признаков возбуждения. Их достоинства не то, что висели, они просто безжизненно болтались между ног. Они ещё не успели опомниться, как к ним подошла миловидная женщина бальзаковского возраста и сказала: «Так, мальчики! Либо вы раздеваетесь и загораете, либо проваливаете вон отсюда. Нечего пялиться на голых баб! Понятно?»

– А мы – это… Мы только вот, – виновато промямлил Монзиков.

– Я что-то не поняла, что вот? – женщина начинала хмуриться. – Вы, что, пришли сюда трахаться или отдыхать? А?

– А вы что, тоже хотите? – невинным голосом спросил Монзиков.

Ответа не последовало. Зато адвокат получил такую оплеуху, что чуть не лишился сознания. Мужики даже не заметили, как оказались внизу, у того самого места, где они в первый и, наверное, в последний раз увидели злополучную лестницу. У обоих ловеласов спины были исцарапаны, а наверху, на крыше корпуса ещё были слышны негодующие женские вопли.

Купив с горя пива на деньги Садыка, мужики отправились дефилировать по пляжу в надежде с кем-нибудь познакомиться. Глазея по сторонам, Монзиков не заметил, как сбил с ног маленькую женщину, поправлявшую застежку на правой туфельке. Он не просто её сбил, а налетел на нее таким образом, что она чуть не воткнулась головой в песок. Её спасло лишь то, что он каким-то образом успел схватить даму за бёдра. Когда прекрасная незнакомка выпрямилась, то Монзиков мгновенно отметил в своем полупьяном мозгу, что он должен её отработать.

– Я, это, прошу прощения, за это… – Монзиков силился подобрать соответствующие слова, но его глаза внимательно разглядывали фигуру прекрасной незнакомки.

– Надо смотреть, козёл, куда прёшь! Козёл! – вступилась за свою пострадавшую подругу тоже достаточно симпатичная дама, которая была гораздо крупнее и выше ростом.

– А мы – это! Того… гуляем, значит, тут, вот, и это… Мы приехали сюда позавчера, понимаете мою мысль, а? – Монзиков любезно посмотрел на подругу пострадавшей, которая, по всей видимости, с адским трудом натянула один из купальных костюмов подружки-малышки.

– А меня, между прочим, зовут Садык! – гордо представился худющий, с тараканьими усами адвокатский приятель. – А это – Александр Васильевич, – он специально назвал Монзикова по имени-отчеству, чтобы женщины с первых же минут знакомства уделяли больше внимание ему, а не адвокату.

– Оля, – представилась женщина поменьше ростом.

– Тома, – как-то нелюбезно и очень нехотя пробурчала себе под нос Олина подруга.

Итак, первый контакт состоялся. Вскоре оказалось, что обе подруги прилетели в Сочи из Сибири, из какого-то военного городка, который находился в 35 км от Томска, и название которого было то ли Томск – 35, то ли что-то вроде того.

Подруги были полной противоположностью. Они отличались не только фигурами, но и манерой поведения, интеллектом и интересами. Уже после ужина мужики пригласили женщин на вечернюю прогулку. План их был смелым и быстрым. Разыграв на двух коротких спичках Олю, мужики договорились о том, что Тома достается Садыку. Тем более, что она ему очень понравилась. Спички нужны были Монзикову для того, чтобы приятель не обижался на своего соседа за возможное, в случае победы, ухлёстывание за обеими дамами. Но судьба решила всё в пользу Садыка, оставив без выбора Монзикову красавицу Ольгу. Как ни странно, но тощий Садык просто запал на дородную Тому, а Монзикову было всё ровно с кем, где, как и когда. Ему уже хотелось, очень хотелось согрешить хоть с Олей, хоть с Томой. Лишь бы согрешить… да побыстрее. Друзья решили, что Монзиков приведет в свой номер Ольгу, а Садык уйдет ночевать к Томе. Садык, чуть ли не со слезами в голосе умалял Монзикова не трогать его кровать. Монзиков заверил соседа, что он с уважением относится к его просьбе, а про себя отметил, что первое соитие будет именно в постели Садыка. Более того, он даже представил, как будет использовать его полотенце для сохранности простыни и подушки. Для осуществления коварного плана надо было купить спиртное и закуску.

– Водка, только водка, – уверял Монзиков Садыка. – А на запивку надо взять простой минералки.

– А почему ты не хочешь взять вина? – спрашивал раз за разом Садык.

– Да от вина они и к утру не окосеют. Будут только бегать в туалет… – Монзиков залихватски покручивал свои рыжие усы.

– А если взять много вина? – не унимался Садык.

– Да хоть бочку! Всё равно от водки им не уйти, – Монзиков достал сигареты и начал смолить одну за другой.

– А если взять нам водки, а им вина? – решил поэкспериментировать Садык.

– Да ты понимаешь, чурка нерусская, что нельзя нам водкой-то напиваться?! Мы же тогда будем не делоспособны! Понимаешь мою мысль, а? – и Монзиков выпустил из своих легких здоровенную струю вонючего сигаретного дыма.

– А что же тогда делать? – огорчился Садык.

– Ладно, возьми бутылку шампанского, бутылку водки и два литра минералки. Только смотри, чтобы вода была без газа. Догнал, а? – Монзиков с хитринкой посмотрел на Садыка, то и дело дергавшего свои тараканьи усы.

– А что взять на закуску? – не отставал Садык.

– Что, что? Возьми большой арбуз, четыре яблока, два апельсина, четыре груши и винограда пару гроздей. Только бери виноград без косточек, понимаешь мою мысль, а? – Монзиков вдруг решил подстричь свои ногти на ногах, для чего достал большие ножницы, снял вонючие носки и поставил волосатую, то ли в песке, то ли в чем-то еще, левую ногу на край стола.

Садык, чтобы не видеть всего ужаса, ретировался в магазин, который был в пяти минутах ходьбы от корпуса.

Оля была очень и очень миловидной дамой, которой было далеко за 40, но которая прекрасно сохранилась и со спины выглядела молоденькой девушкой. К сожалению, на ее симпатичном личике уже были припудренные старческие морщинки, которые даже с близкого расстояния не бросались в глаза, но были заметны другим женщинам и мужчинам-сердцеедам. С каждым годом морщины и складки на шее и подбородке Ольге скрывать было все труднее и труднее. И тем не менее, косметики на лице было мало, если не считать специальных кремов и паст. Хорошо подобранные духи усиливали мужское влечение к Ольге, которая выглядела аппетитной сучкой. Большинство мужиков на пляже бесстыдно пялились на маленькую симпатичную Ольгу, которая делала вид, что ничего не замечает. Её ляжки, грудь, стройная талия притягивали к себе с невероятной силой. Мужики сверлили Ольгу своими взорами насквозь, бесстыдно улыбаясь ей и то и дело щегольски подмигивая.

Тома – подруга Ольги, была лет на 10, если не более, моложе. Она не была красавицей, но, глядя на нее, у мужиков возникало примитивное желание потискать бабенку, а ещё лучше – переспать с ней. Её гладкая кожа и дородная стать тянули мужиков с такой силой, что даже отдыхавшие с ними жены не были препятствием для знакомства и курортного романа с крупной шатенкой. Если бы обе подруги приняли участие в конкурсе красоты среди тех, кому было далеко за 30, то, вне всякого сомнения, они получили бы если и не первые призы, то какие-нибудь специальные, отражавшие индивидуальные пристрастия отдельных членов жюри.

К подругам всё время кто-то клеился, кто-то пытался с ними флиртовать. Но как только Тома открывала свой рот, так все похотливые мысли вмиг исчезали раз и навсегда. Ольга чувствовала, что именно Тома не дает ей насладиться мужскими ухаживаниями, но изменить что-либо она не могла, поскольку Тома была её лучшей подругой.

Тома имела очень грубые, если не сказать солдатские манеры. А ее казарменная речь на мужиков наводила уныние и ужас. Скорее всего, Тома не была коренной сибирячкой. Детство, юность, молодость и зрелые годы она, вероятнее всего, провела в какой-либо рязанской деревне, работая дояркой на коровьей ферме. Однако, как потом выяснилось, обе курортницы закончили один и тот же институт и затем успешно работали в отделе материально-технического снабжения оборонного НИИ.

На ужин подали свинину с говядиной. Мясо было приготовлено неплохо, если не считать того, что оно застревало в зубах. Зубочистки не справлялись с удалением кусочков из промежутков между зубами. И большая часть отдыхающих, борясь с остатками пищи во рту, громко цыкала и ковырялась чем попало в своих зубах.

Ольга вышла из столовой в сопровождении Томы, которая нещадно чистила огрызком зубочистки в верхних коренных зубах. Видимо там у нее было самое слабое место, куда забились кусочки мяса и зелени от гарнира. Зайдя к себе в номер, женщины решили определить стратегию поведения и план игры, хотя бы на ближайший вечер.

– Оля, мы что, пойдем гулять с этими козлами? – задала подруге без обиняков важный вопрос Тома.

– Ну, да! – коротко и точно ответила Ольга.

– А если они начнут приставать? Начнут шалить? – спросила Тома и подвела свои губы помадой.

– Не волнуйся. До этого сегодня не дойдет. Уж поверь мне, – самоуверенно заметила Ольга. – Максимум, что сегодня может произойти – это распитие с ними шампанского, и не более того!

– А как ты думаешь, кому из них я больше понравилась, а? – с нескрываемым кокетством спросила Тома.

– Я, например, буду раскручивать адвоката. Он, наверняка, денежный и у него надо выцыганить тысчонку другую зелени на его прихоти и мои удовольствия. Может быть, я и позволю ему поцеловать меня…

– Что? – возмутилась подруга.

– В руку, в руку! А ты что подумала, а? – Ольга засмеялась приятным звонким голоском.

– А если они начнут к нам приставать, будут нахальничать? – не унималась Тома.

– Ой, ладно Томка, пора идти вниз, – оборвала разговор Ольга. – Ну, как я тебе, а? – и Ольга кокетливо показала спину.

– Блеск! А я? – Тома тоже предприняла попытку поворота на месте вокруг своей оси на 360 градусов, но чуть не упала, подвели высокие каблуки.

– Ты бы сняла свои шпильки. Итак твой чучмек тебе в пупок дышит, а тут еще ты удлиняешься… Да и я рядом с тобой, подруга, начинаю выглядеть какой-то пигалицей, – Ольга пару раз хохотнула и стала обильно душиться дорогими духами.

Не прошло и полутора часов, как дамы были готовы.

Тем временем Монзиков с Садыком оттягивались пивом на автобусной остановке, куда должны были подойти приглашенные дамы. Прождав безрезультатно полчаса, приятели решили, что свидания не будет и, соответственно, заказали по кружке пива. Продавец предложила мужикам свежезавяленную воблу, которую ей, якобы, привозят прямо с Волги. Не торопясь, друзья всосали по три кружки пива. Как ни странно, пиво было свежим, крепким и вкусным.

Когда подруги подошли к остановке, они увидели двух пьяных мужиков, которых они рассчитывали раскрутить и которые, к их обоюдному сожалению, уже раскрутили сами себя. Тлетворное влияние Монзикова проявлялось в том, что некурящий Садык делал первые в своей жизни затяжки сигареты. Он сильно кашлял, из глаз текли слёзы, изо рта то и дело выделались слюнообразные пузыри. Монзиков курил и ощипывал воблу. Женщины подошли как раз в тот самый момент, когда мужики собирались приступить к распитию пива. Три-то кружки – немало, а уж четыре – тем более.

– Фу, какая гадость! – с отвращением заметила Тома, глядя на своих потенциальных кавалеров. – И мы с тобой хотели с ними гулять? Да пошли они в жопу!

– Так, Тома, ты не торопись с выводами. Подожди, давай у них узнаем… – Оля вдруг споткнулась и налетела на Монзикова.

– О, тебе тоже не терпится, да? – сиплым голосом сострил адвокат.

– Хочет, хочет! – вторил собутыльнику пьяный Садык.

– Да вы что, кобели, себе позволяете, а? – сказала, как отрезала Тома.

– Девчонки, да вы не расстраивайтесь! Мы же просто пошутили, – попытался снять возникшее напряжение Садык.

– Тоже мне, пошутили?! От таких шуточек, между прочим, зубы выпадают! Понятно? – сострила Тома.

– А что это вы решили напиться? А? – спросила Оля после того, как встала на ноги. – Мы же с вами договорились о встрече? А вы так паскудничаете?!

– А мы думали, что вы уже того! Понимаете мою мысль, а? – включился в разговор Монзиков. – Мы и решили, тогда по чуть-чуть. Кстати, а вы будете с нами пиво под воблу?

– Нет уж, спасибо за приглашение. Мы уж, как-нибудь, в другой раз. Приятного вам времяпровождения, – язвительно заметила Тома и потянула Ольгу за руку в сторону от мужиков.

И дамы ретировались, оставив Монзикова с Садыком в гордом одиночестве.

– Вот суки, – с раздражением в голосе прошипел Садык.

– Да пошли они на х..! Будем мы ещё тут это, – продолжил тему пьяного разговора Монзиков. – Слушай, пошли в номер. У нас ведь дам есть всё, что надо. А?

– Сейчас, только пиво допьем и пойдем, да?! – Садык был опечален тем, что с женщинами вышел прокол.

Допив залпом пиво, мужчины, шатаясь и спотыкаясь на ровном месте, отправились восвояси. По дороге в корпус они справили малую нужду прямо под только что зажегшемся фонарем под громкое улюлюканье мальчишек, гулявших без родителей на территории санатория.

Надо заметить, что и Ольга, и Тома были несколько расстроены таким развитием событий. Хорохорясь друг перед другом, они в душе сожалели о том, что не раскрутили мужиков на ресторан, где можно было и потанцевать, и, кстати, необязательно с ними, а можно было бы и с кем-нибудь другим, и поесть. Короче, было жалко потерянного вечера.

Был обычный июльский сочинский вечер. Море горело огнями прожекторов и яркой луны. Город светился разноцветными огнями домов, фонарей, автомобилей, аттракционов и дискотек. С моря дул легкий теплый ветерок, а на небе всё сильнее и сильнее разгорались звёзды. Санаторий «Волна» утопал в зелени южных цветов и растений. Отовсюду слышались приятные запахи сосны, кипариса, платана, пальмы, магнолии, акации и многих-многих других субтропических деревьев. Ночная жизнь оживала с каждой минутой. Вереницы цикад, сверчков и различных голосистых птиц насыщали громким звуком пространство вокруг пьяных, но еще волочивших языками мужиков. На улице среди неосвещенных аллей было темно и жарко. Было настоящее кавказское лето.

До номера мужики добрались минут за сорок, поскольку лифт на подъем не работал, а пешком подниматься было крайне трудно. И когда они, запыхавшиеся и измотанные, ввалились в свой номер, то первое, что они сделали – это плюхнулись на свои кровати. Пролежав в неудобной позе минут 40 – 50, приятели стали приходить в себя. Пить им уже не хотелось, а свежий воздух из открытого окна оказывал не только приятное воздействие на организм, но и отрезвляюще действовал на больные головы. Монзикову первому пришла замечательная идея – вылезти на балкон с сигаретой в одних трусах, что он и сделал без промедления.

Тем временем Ольга и Тома, прогуливаясь по аллеям в своих сексуальных нарядах, ловили «на живца» потенциальных спонсоров их духовных наслаждений и кулинарных утех. Но никто, почему-то, не клевал на надушенных и симпатичных, одиноких курортных дам.

– Слушай, а давай посмотрим, что эти козлы пьяные там делают, а? – предложила Тома.

– Ну, давай, – как-то уж слишком даже легко согласилась Ольга.

– Мы можем к ним прямо без стука заглянуть в номер и накрыть обоих за распитием, а? – прямо аж загорелась Тома.

– А ты думаешь, они опять пьют? – спросила Оля.

– А что им ещё-то делать, а? Ты же их видела сама?! – иронично ответила Тома.

Полукрадучись, полубегом подружки ринулись в номер к мужикам, который те, разумеется, и не заперли.

Тем временем, мужики сидели в одних трусах на лоджии и мирно беседовали на самые безобидные темы, типа рыбалка, охота, бабы.

– Слушай, Садык, а у тебя конец обрезанный или ещё нет? – нахально спросил адвокат.

– А тебе-то, какое дело – какой у меня конец, а? – Садык посмотрел на Монзикова ни то с возмущением, ни то с презрением.

– А такое, что мы можем сейчас всё исправить. Догнал, а? – Монзиков посмотрел сначала на грязный в арбузном соке нож, лежавший на столе, затем на трусы Садыка, затем Садыку в глаза.

– Тук-тук-тук, мальчики! К вам можно? – спросила Ольга, вошедшая первая в прокуренную комнату мужиков.

– Кто это? – удивился Садык.

– Это – мы, мальчики, – попыталась как можно дружелюбнее ответить Тома.

– А что это вы тут делаете, а? Одни, без нас? – Оля прошла к лоджии, где стояли два плетенных кресла, маленький круглый столик и два старых фигурных стула.

– Девчонки! Выпейте с нами, а? А то мы уже того и… это, – Монзиков крутил головой из стороны в сторону, ища повсюду свои брюки и футболку.

– А что Вы ищите, Александр Васильевич? – кокетливо спросила Ольга. – Рюмки? Да?

– Садык, наливай дамам водочку, – и Монзиков показал приятелю на литровую бутылку водки.

– Э, нет, нет, нет! Только не водку. Вот шампанское – это можно. Да, Тома? – Ольга посмотрела на подругу, которая переносила из комнаты фрукты и чистые стаканы.

Тем временем Монзиков очень быстро и достаточно профессионально открыл шампанское и разлил его по стаканам. Выбрав подходящий момент, он добавил женщинам в стаканы водки, грамм по 50 каждой. Первый тост был за прекрасных дам. Мужики стояли в семейных трусах без каких-либо внешних признаков желания. А дамы украдкой поглядывали на их трусы и с удивлением отмечали полное мужское спокойствие – в трусах был штиль. Это обстоятельство их даже немного возбуждало и подталкивало к более активным действиям. Они, как бы случайно, то и дело касались тел мужиков, трогали их за спины, клали руки на пояс. Оля даже пару раз пыталась шутейно обнять Монзикова, но всё было тщетно.

Добавленная в шампанское водка помутила рассудок обеих дам, нарушив очень быстро не только их речь, но и координацию. Им трудно было стоять на месте, головы кружились, язык заплетался. Всё время хотелось пить, но вместо минералки им давали водку или водку с шампанским. При этом сами мужики ничего не пили. Они курили, смеялись и как-то однобоко пытались ухаживать за пьяненькими дамами.

Уже через полчаса Оля и Тома сняли с себя платья. Они наивно полагали, что, оставшись без одежды, им будет не так жарко. Оказалось всё в точности до наоборот. Первым начал действовать адвокат.

– Оля, а ты знаешь, что над моей кроватью можно увидеть на потолке Мадонну?! – Монзиков сморозил очередную глупость и взяв Ольгу за руку повел ее в комнату, где чуть ли не силой завалил на кровать Садыка.

– Ой, что ты делаешь? – кокетничала пьяная Ольга. – Не надо, не надо…

– Тихо, тихо! Всё будет нормально, – Монзиков снял сначала с себя, а затем с Ольги трусы и начал расстегивать лифчик.

– Слушай, ну тот же Тома с твоим чучмеком, – как-то вяло сопротивлялась Ольга. – Ты понимаешь, что они могут увидеть, а?

– Да всё будет тип-топ! Вот смотри, – сказал Монзиков и безо всякой прелюдии начал свою работу.

Его движения были ровными, не очень быстрыми. Могло показаться, что он – не герой-любовник, а бегун-стайер. Поначалу Ольга лежала пассивно, но затем и она включилась в процесс. Кровать безбожно трещала и скрипела под натиском горе-любовников, которые вспотели, устали и которым было безумно легко на душе. Словно какой-то большой камень упал с их сердца. Оба почувствовали облегчение и надвигающийся сон.

– Эй, ты что делаешь, а? – чуть ли не крича, спросила Тома, которая решила вдруг проверить, где находится её подруга. – Ты что, охренел, что ли? А? Оля, что он с тобой сделал, а?

– Да я ничего с ней не сделал, – стал оправдываться Монзиков, – мы просто лежим вместе, понимаешь мою мысль, а? Посмотри, у меня даже и мысли такой нет, чтобы это…

– Оля, а почему ты – голая? – не унималась мгновенно возбудившаяся Тома.

– А я и не знаю, если честно, – промямлила Ольга, которая очень хотелось спать и которой было очень комфортно лежать на подростковой кровати в обнимку с адвокатом.

– Саня, ты же обещал, что не будешь драть Олю на моей кровати! – взорвался Садык, который зашел в комнату после Томиного крика.

– А я и не делал ничего, – Монзиков встал с кровати и включил в комнате свет. – Вот, посмотри, – и он показал рукой на маленький, мокрый, уныло висевший орган.

Оля лежала на боку. Под её попой было большое пятно. Подушка была тоже замочена, а у спины валялось влажное полотенце для рук, которым вытирался Садык.

В комнате воцарилась тишина. Оля быстро встала, выключила свет и ушла в ванную. Монзиков к тому времени стоял босиком, но полностью одетым. Тома и Садык снова вышли на лоджию. Вмиг протрезвевшая подруга не знала, что и делать.

– Слушай, Тома, а давай с тобой выпьем, а? – Садык налил Томе в стакан водки, а себе – минералки.

– А, давай! Пропади оно всё пропадом, уроды… – сказала Тома и залпом выпила полный стакан.

Дыхание перехватило. Глаза вылезли из орбит. Ртом она пыталась глотать воздух, но дышать она не могла. Водка прошла вглубь её организма, обожгла всё внутри и парализовала дыхание на несколько секунд.

Садык вдруг решил, что пора ему начать действовать. Он решительно взял Тому за руку и в точности до мелочей повторил Монзиковский маневр с Ольгой. Единственное отличие было в том, что подушку они оставили под головой дамы.

У Садыка всё получилось гораздо динамичнее, быстрее и эффективнее. Монзиков всё время курил, лёжа на своей постели, наблюдая за движениями тел напротив. Когда из ванны вышла мокрая Ольга, то она увидела обнаженных Садыка и Тому, только что заснувших и обкуренного сигаретами Монзикова, засыпавшего калачиком в одежде на своей кровати. Ни слова не говоря, Ольга оделась и только перед уходом разбудила Тому, мирно сопевшую в волосатую подмышку Садыка.

– Тома, вставай! Давай, просыпайся! – будила подругу Ольга.

– А, что? – не могла ничего сообразить сонная Тома.

– Давай, одевайся и пошли скорее в номер, – подгоняла подругу Ольга.

Утром за завтраком все четверо встретились с помятыми лицами. Ольга с Томой хоть и были наштукатурены и тщательно причесаны, однако вид у них был несчастный и усталый. Мужики же выглядели ещё хуже. Монзиков забыл застегнуть в брюках ширинку, а у лысого Садыка остались на лбу следы от помады. Смотреть на бравую четверку было и грустно, и смешно.

 

Интересный план

Плотно позавтракав, все четверо отправились на санаторный пляж. В битком набитом автобусе ехали стоя и молча. Монзиков с нетерпением ждал холодного пива, Садыку было всё равно, лишь бы плюхнуться на топчан или на гальку и спокойно полежать, а женщины мечтали окунуться и поспать в тенечке у воды.

Как только автобус прибыл к пляжу, пассажиры ринулись толпой на выход. В давке была сбита с ног женщина, которая в падении головой ударилась о нижнюю ступеньку заднего выхода и потеряла сознание. Монзиков попытался было подхватить ее тело, но не успел, поскольку перед ним были Ольга и Тома, которые только и смогли что закричать. Тем не менее, адвокат, как мог, оказал пострадавшей первую медицинскую помощь. Вспомнив пляжный плакат, он начал делать пострадавшей искусственный массаж сердца и дыхание изо рта в рот. Дама пришла в сознание и с силой оттолкнула от себя вонючего мужика, который уже не вдыхал-выдыхал изо рта в рот воздух, а откровенно целовал в засос. Часть толпы, наблюдавшая за происходившими спасательными действиями, с гневом и руганью набросилась на только что очухавшуюся женщину. Все говорили ей, что именно этот рыжий мужчина спас её и что она должна быть ему по гроб жизнью обязана и т. д., и т. п.

Через 15 минут Монзиков, пострадавшая дама, Ольга и Тома расположились на гальке пляжа в трех метрах у воды. Садык должен был вот-вот вернуться из ларька и принести дамам кефир, а себе и Монзикову – пиво.

– Так Вы, Кира, приехали сюда впервые? – спросила Ольга свою конкурентку.

– Ох, да, в первый раз… И видите, как всё получилось?! – Женщина с грустью посмотрела на исцарапанную правую руку, которая ныла от ушиба при падении на асфальт.

– А Вы одна приехали или с другом? – продолжала задавать важные вопросы Ольга.

– Да нет же, с каким другом? Муж с сыном остались дома, а я, вот, решила немного отдохнуть. А через месяц и Алик с Димкой прилетят. Правда Диме придется две недели пропустить занятия в школе, – и Кира слегка вздохнула.

– Ну, это же не страшно? Да? – Ольга продолжала беседу, а сама думала о прошедшей ночи.

Тома лежала на правом боку и поглядывала то на Садыка, то на море, то на всех остальных. Она не могла понять, как это она, такая непреступная и принципиальная, верная женщина, вдруг в первую же ночь отдалась первому встречному? Хотя ей было очень и очень приятно вспоминать о счастливых минутах соития с Садыком, тем не менее, она твердо решила, что два-три дня она не будет с ним общаться и вообще ей надо всё хорошенько обдумать.

Кира была моложе Томы. Ей могло быть что-нибудь в районе 32 – 35, но не более. Она не была красавицей, но и страшненькой её тоже нельзя было назвать. Более того, её ладненькая фигурка и аппетитная грудь с красивыми ногами у мужчин вызывали определенные мысли и желания. Именно поэтому Монзиков сразу же решил, что сегодня же он её отработает.

Опытная Ольга сразу же почувствовала, что адвокат стал волочиться за Кирой. И тогда она решила напакостить им обоим. Хитрый план её сводился к попойке, в которой пьяный Монзиков должен был раскрыться во всей своей красе. И Ольга начала действовать.

– Тома, а ты знаешь, здесь неподалеку есть кафешка, где готовят классные шашлыки?! – Ольга лукаво посмотрела на тощего Садыка и ничего не понимающую подругу.

– Ой, а я после вчерашнего сейчас ни пить, ни есть ничего не могу. Мне бы полежать, да поспать бы, – Тома стала выбирать удобную позу для загара и сна на левом боку.

– Александр, а ведь ты вчера сказал, что сегодня всех угостишь кавказским вином и шашлыками!? – Ольга с детской наивностью посмотрела на Монзикова, инфантильно разглядывавшего вокруг себя пляжную гальку.

– Если Садык взял с собой деньги, то мы сейчас погуляем, потому что мои деньги остались в корпусе, – и Монзиков бросил в Садыка маленький камушек, который попал ему в плавки.

Камушек был очень маленьким, а удар оказался столь удачным и точным, что Садык мгновенно сложился в комок и стал кататься с диким воем из стороны в сторону. Эта ситуация должна быть знакома любому мужчине, которому хоть раз в жизни доводилось самому испытывать адскую боль от ударов в пах. Достаточно попасть хотя бы по одному яичку, чтобы из глаз потекли крокодиловые слезы и голова перестала бы соображать. На юге молодежь иногда развлекается тем, что прицельно кидает друг в друга маленькими ракушками, практически ничего не весящими. Но когда она попадает в цель, то происходит то, что случилось с Садыком, который лежал с закрытыми глазами на спине и радовался жарким солнечным лучам.

Минут через десять боль стала стихать, а спустя еще две-три минуты Садык встал и начал намерять круги по раскаленной от солнца гальке вокруг всей компании. Хотя дамы на словах и осуждали Монзикова за столь жестокую выходку и жалели бедолагу Садыка, но никто из них не мог скрыть того залихватского смеха, который бывает у женщин в очень смешных ситуациях.

Делать было нечего, надо было спасать ситуацию и Монзиков отважился на смелый поступок – он пригласил всю компанию на шашлыки. Адвокат решил, что Кира оценит по достоинству его широкий жест и вечером отдастся ему. Ольги он не боялся, т. к. решил накачать ее водкой с пивом и вывести ее из формы до следующего утра.

Шашлыками пахло везде. Их делали на каждом шагу, но Монзиков выбрал кафе у воды, прямо у разодранной, с большими дырами сетки, отделявшей пляж санатория Волна от пляжа санатория Заря.

Хозяин кафе – молодой абхазец Гурам, посадил гостей за большой деревянный стол, сооруженный из то ли из старых школьных скамеек, которые обычно бывают в спортзалах, то ли из строительных лесов. Липкая поверхность грязного стола была исцарапана матерными словами и исписана частушками-прибаутками блатного содержания.

Гурам быстро сообразил, что его гости могут как минимум на две, а то и более недели стать постоянными клиентами семейного кафе, т. к. загара на них еще не было, а по заказанному ими меню он увидел небывалые широту размаха, полет мысли и большие финансовые возможности.

Через 10 минут гости уже угощались салатиками из свежих овощей, фруктами и запеченными баклажанами – дежурным блюдом, которое всегда шло нарасхват. Холодная водка и очень свежее холодное пиво Ярославского пивзавода поглощались с такой скоростью, что на шашлык места просто было мало. Поначалу Ольга и Тома старались лиши имитировать питье пива и водки. Тосты, сыпавшиеся один за другим, были посвящены женщинам, югу и дружбе. Монзиков пил мало, но шумел и суетился как бывалый весельчак, понимавший толк в застольях. Кира пробовала всего почуть-чуть. Но когда Гурам принес здоровенный поднос с мясом, отсервированным зеленью, помидорами и красным перцем, раздался тост за родителей.

– Я предлагаю выпить, друзья мои, за родителей! – Садык держал в правой руке до краев наполненную рюмку с водкой. – За тех, кто произвел на свет Гурама – мастера души и тела,…

– И сытого желудка, – выкрикнул Монзиков, сидевший между Кирой и Олей с набитым шашлыком ртом.

– И, я продолжу, за всех нас – поедателей и попивателей всего вот этого, – и Садык обвел вокруг руками, показывая всю вкуснятину, и затем продолжил, – И за каждого в отдельности. Ура!

С криками «ура!», «браво»», «молодец!» компания дружно выпила до дна. Именно с этого тоста женщины стали пить наравне с Садыком.

Было два часа дня, когда все шашлыки, люля-кебаб, чахакбили, бастурма были съедены, девять литров пива и два литра водки были выпиты. На пляж идти не хотелось, стояла невыносимая жара. Все женщины и Садык могли только мычать и стоять с опорой.

Шатаясь из стороны в сторону, что-то бормоча себе под нос, хватаясь друг за друга и встречных прохожих, процессия медленно-медленно отправилась к автобусной остановке. Больше всех спотыкался на ровном месте и падал вконец обалдевший от невыносимой жары Садык. Ни о какой ревности со стороны Ольги к Монзикову не могло быть и речи. Бедная женщина мечтала только об одном – как бы поскорее ей добраться до кровати. Ей срочно надо было принять горизонтальное положение. Лучше всех держалась Тома. Абсолютно прямая, широко шагая и смотря куда-то вдаль, Тома шла впереди всей пьяной братии, крепко сжимая в правой руке пустую литровую бутылку из-под водки. Волосы её были растрепаны, помада – размазана, сарафан – расстегнут на первые три верхних пуговицы. Прохожие при виде такой красавицы шарахались в сторону.

Монзиков, выпивший меньше всех, но доедавший практически за каждым, оберегал своих спутниц от падений и незапланированных контактов с поребриками, деревьями, столбами, киосками и ларьками, а также с прохожими и стоявшими у края набережной машинами.

В полупустом автобусе ехали молча и сидя. Из автобуса вышли на автопилоте и практически также все добрались до своих номеров.

Монзиков решил отложить рандеву с Кирой. Однако Александр Васильевич галантно, по крайней мере, так ему казалось, проводил сильно пьяную даму до номера, а затем, по ее просьбе, зашел к ней в ее двухместный номер, где пустовала вторая кровать. Кира упала на свое место, не раздеваясь, и тут же заснула. Монзиков уложил ее поровнее, затем достал сигареты и стал нещадно чадить. Что ему было делать дальше он не знал. То ли раздеться и самому лечь на свободную кровать, то ли вернуться в свой номер, то ли всё-таки раздеть Киру, а там – будь что будет?! В любом случае надо было что-то делать и Александр Васильевич, для начала, сходил в туалет, как следует испражнился, со вздохами, стонами и т. п., принял душ. Стоя босиком у Кириной кровати, Монзиков пристально разглядывал белые трусики крепко спавшей женщины. Внезапно он почувствовал прилив сил и непреодолимое половое влечение к ней. Тогда он грубо, по-военному, раздел спящую женщину и лег на неё. В первые же мгновения соития Кира проснулась. Она не кричала, не сопротивлялась, а просто лежала и смотрела в сторону, пытаясь понять, что с ней происходит. Монзиков яростно сопел, стараясь как можно глубже проникнуть в Киру. Постепенно Кира стала ему потихоньку подмахивать, а спустя пять-десять минут она уже стонала и изгибалась как только могла. Половой акт явно затягивался, финишем даже и не пахло. Монзиков старался изо всех сил, но его организм был настроен на другой тон. Женщина же зажигалась всё сильнее и сильнее. Испытав один оргазм за другим, Кира была готова к третьему. Она ни о чем не думала, она просто лежала и млела, как это обычно делают все женщины после серии оргазмов и затяжных половых актов. Наконец Монзиков облегчился. Самое интересное – фазы их совпали максимально. Оба лежали в обнимку на боку минут десять ни разу не шелохнувшись. Им было очень здорово после такого марафона.

– Саня, ты знаешь, а ведь мне впервые в жизни так хорошо?! – Кира старалась не смотреть Монзикову в глаза, поскольку она впервые в жизни изменила своему мужу, за которого вышла замуж ещё на первом курсе института и ей, разумеется, было очень стыдно.

– Так это ж естественно, понимаешь мою мысль, а? – Монзиков гладил рукой ножку и думал о том, что хорошо бы ему было бы завтра или послезавтра переспать с Томой.

– Скажи мне, пожалуйста, а тебе со мной хорошо? – ласково нашептывая, спросила Кира.

– Ну, а ты-то как сама думаешь, а? – Монзиков решил обнять покрепче Киру, для чего он попытался лечь поудобнее, однако его правая рука так затекла, что он даже не сумел приподняться, а лишь слегка застонал.

– Я поняла, тебе тоже со мной хорошо! – Кира начала его безудержно и пылко целовать.

– Слушай, – Монзиков не то чтобы сопротивлялся, нет, он пытался освободить свою, зажатую Кирой, правую руку, но кроме мычания и стенания у него ничего не получалось. – Оля, ты бы привстала, а? Догнала, а?

– Как ты меня назвал, Олей? – Кира даже подскочила от такой неожиданности.

– Какой Олей? Лёлей! – Монзиков понял, что он сейчас находится на грани провала. – Я всегда так свою жену называю, понимаешь мою мысль, а?

– А я, что – твоя жена, да? – Кира хотела, было заплакать, но Монзиков её начал успокаивать.

– Да ты – это, ты не гундось, а то я этого не люблю! Понимаешь мою мысль, а? Я ведь тебя, как её, а в чем-то даже и поболее… Ты ведь мне, как это, а, может, даже и…, – Монзиков не стал заканчивать свою мудреную мысль, а взял и засосал бедняжку, да так крепко, что у него во рту появился привкус ни то шашлыка, ни то люля-кебаб, уже изрядно приправленный желудочным соком.

Кира, которая толком не умела ни целоваться, ни заниматься сексом, чуть не потеряла сознание. Несколько минут любовники лежали молча, и каждый думал о своем. Мысли о Томе, Оле и Кире в адвокатской головушке перемешались настолько, что Монзиков закрыл глаза и напрягся, словно он справлял большую нужду после недельного запора. Кровать сначала заскрипела, а затем начала даже подпрыгивать с мелкой дрожью, как трясутся полки в плацкартном купе вагона на сибирских магистралях.

– Какой же ты горячий, у-у-у! – восхищенно прошептала Кира.

– Слушай, я должен идти. Понимаешь мою мысль, а? Мы же бросили Садыка, а он может…, – Монзиков встал и начал быстро одеваться.

Кира внимательно разглядывала обрюзгшее тело своего любовника, который не был ей противен уже только оттого, что подарил ей столько радости и счастья. Именно поэтому Кира видела в Монзикове настоящего мужчину и только самое хорошее.

Возможно, маленький шибздик, подпольно читающий эти строки, или хромой, или какой-нибудь горбун, решат, что женщины любят только сильных, красивых и богатых? Ерунда! Если мужчина – не черт, то он уже красавец. Ещё Владимир Семенович Высоцкий в одной из своих песен пел: «Там встретишь негра двухметрового, найдется бык, была б корова бы…». Эту песню, но в исполнении Вили Токарева, Монзиков любил послушать на Гогиной даче, где они балдели последние годы по три-четыре раза за лето.

Логика – понятие мужское, хотя имя – женское. Именно поэтому логика бывает мужской и женской. Женская логика мужчинам не понятна. А мужская – темный лес для женщин. Две половины всего человечества из-за этого конфликтуют. Но больше всех волнуются по этому поводу женщины. Мужики же, не способные в своей основной массе вести многочасовые изнурительные беспочвенные пустопорожние споры убеждают женщин в постели. Но и некоторые женщины в качестве основного своего аргумента могут так затрахать своего мужика, что он и концы откинет в объятиях любимой! Это – жизнь! И кто прав, кто виноват – не знает толком никто!

Когда Монзиков подошел к своему номеру, то увидел раскрытую настежь дверь, валяющегося на полу и сладко сопевшего во сне Садыка, Тому – на кровати Садыка и Олю – на Монзиковском лежбище. Вся троица крепко спала. Адвокат прикрыл за собой дверь, тихонечко разделся и залез под душ. К Садыку у него вопросов не было, всякое может случиться с мужиком, тем более с пьяным, да ещё и на юге. А вот как оказались женщины у них в номере, когда он сам, лично, провожал обеих и даже, кажется, укладывал в одежде спать?

Хорошо освежившись, Монзиков вышел из душа. Он не стал одеваться, а лишь накинув на себя халатик Садыка, пошел курить на большую лоджию. В принципе, программа минимум была выполнена, да ещё и досрочно. Теперь оставалось разобраться с Томой. Выкурив ещё одну сигарету, Монзиков решил заглянуть в комнату и посмотреть, не проснулся ли кто из женщин. Садык продолжал валяться на полу в позе, напоминавшей при взгляде сверху позу лотоса из индийских фильмов. Ноги и руки были симметрично растопырены в разные стороны, голова лежала на половике, постеленном в маленьком коридорчике-тамбуре. Усы Садыка были чем-то вымазаны. Возможно, его рвало, поскольку запах в комнате был ещё тот.

Дорогой читатель, не стоит удивляться тому, что я пытаюсь конспективно описать без всяких там сантиментов. Я понимаю, что маститые писатели такие подробности всегда опускают, но как я, молодой писатель, слесарь-сантехник, могу пройти мимо самой гущи событий? А если кому и не нравится, то в том-то и прелесть любой книжки, что её можно закрыть, выкинуть, сжечь и т. д. Причем хозяин книги, уплативший за неё свои 300 руб., может принять решение о дальнейшей судьбе книги самостоятельно! Вот ведь в чем фишка-то!

Был обычный теплый вечер и Монзиков отправился на променаж в поисках новых южных развлечений.

 

ДТП в Хосте

Выйдя на дорогу, идущую вдоль санатория от Сочи до Адлера, Монзиков не заметил, как дошел до Хосты – маленького поселка, который входит в городскую черту большого Сочи. Дорога змейкой идет на расстоянии от 100 до 500 метров по прямой до берега моря и повторяет береговую линию. Ширина проезжей части оставляет желать лучшего. Нынешние власти не финансируют развитие дорожной сети не только на Кавказе, но и в других регионах России.

Когда Монзиков подошел к очередному повороту, то на его глазах столкнулись две легковушки. Столкновение было не очень сильным, но обе машины повредили себе бока так, что оба водителя вылезали из машин через пассажирские двери. Причиной ДТП были выбоины на проезжей части в обоих направлениях, которые и пытались объехать оба водителя.

– Ты что, мудила, не видишь ни хрена? – истерично кричал водитель Опеля Астры с московскими номерами на водителя девяносто девятой из Великого Новгорода.

– Это ты, козел, прешь, не глядя на дорогу! Ты что, кретин, не видел, что я еду? – кричал писклявым голосом мужичок маленького роста.

Монзиков не спеша подошел к мужчинам, которым до драки оставалось всего несколько секунд.

– Так, ну-ка, кончайте базар! Успокоились! Ну!? – Монзиков решительно встал между обоими мужиками, которые вдруг сразу притихли, ссутулились и виновато отводили в сторону свои взоры.

– А Вы – кто? – спросил Монзикова водитель Опеля.

– Я – адвокат, Александр Васильевич Монзиков, – представился водителям мужчина в клетчатой бобочке с широко расстегнутым воротом, надетой поверх мятых, местами засаленных брюк, с двухдневной рыжей щетиной и передними золотыми зубами. – Я помогу вам решить все ваши проблемы, понимаете мою мысль, а?

– А какие же это у нас, интересно нам знать, проблемы, а? – с нескрываемым недоверием спросил у Монзикова второй водитель.

– А у тебя что, бл… на х… нет никаких проблем? Да? Тогда пиз… отсюда на х… к еб… матери! Умник тут еще нашелся… Видали ли вы таких, а? – Монзиков активно жестикулировал руками, брызгал слюной. Он не на шутку завелся и метал гром и молнии то в одного, то в другого водилу.

Минут через пять водители спокойно курили, стоя возле Монзикова, который, согнувшись втрипогибель, что-то писал. То и дело он брал в руки документы водителей, техпаспорта, затем возвращал всё обратно их владельцам. Когда через полтора часа к месту ДТП прибыли страховой комиссар с гаишниками, то Монзиков уже закончил свою писанину. А написал он следующее:

– текст объяснения участника ДТП (для каждого из водителей он составил отдельную версию);

– исковые заявления в суд на дорожников;

– текс показаний свидетелей (по стечению обстоятельств семьи обоих водителей ждали своих мужей, попавших в это нелепое ДТП), которые были вынуждены уехать к своим маленьким детям.

Монзиков провел инструктаж с каждым из водителей, а под конец оставил свои координаты.

* * *

Было около семи часов утра, а может быть и чуть больше того, когда усталый, еле державшийся на ногах Монзиков вошел на территорию санатория Волна. В его правом кармане брюк лежала пачка денег, которые он заработал прошедшей ночью. Денег было много, а вот радости по поводу их количества Монзиков не испытывал. Он хотел спать, хотел пить и ещё больше хотел купаться. Все его скромные желания были легко реализуемыми, но каждое отдельно взятое желание исключало любое другое. Да, дорогой читатель, так в жизни очень часто случается с теми, кто бросается навстречу судьбе с открытым забралом и широко распростертыми объятиями.

В столовой, куда решил зайти Монзиков, столы были накрыты и отсервированы. Всё было готово к очередному завтраку. Александр Васильевич занял свое привычное за столом место и начал трапезничать в гордом одиночестве. Он был самым первым из отдыхающих, кто так рано пришел на завтрак. Когда на столе оставался чай с печеньем, в зал стали заходить первые отдыхающие, спешившие на утренние процедуры. Плотно перекусив, Монзиков отправился в свой номер. Александр Васильевич прекрасно помнил, что там было, когда он его оставил. Горничная по этажу могла прийти не ранее 10-11 часов утра, да и убиралась она на этаже не каждый день. Скорее всего, один человек обслуживал свои два этажа большого корпуса, поскольку после каждой уборки становилось намного чище и уютнее, что всегда бросалось в глаза. Каково же было удивление Монзикова, когда он зашел в свой номер и увидел идеальный порядок и чистоту, о которой можно было только мечтать. Садыка в номере не было и Монзиков не спеша разделся, умылся, собрал для пляжа всё необходимое, спрятал в чемодан деньги и отправился на автобусную остановку, где только-только стала собираться толпа первых отдыхающих, спешивших занять свои лежаки на пляже.

В автобусе Монзиков опять ехал стоя. Сидячие места заняли дети и их родители. Посадка в автобус – это нечто, которое может понять только советский гражданин. Как только двери автобуса раскрылись, толпа ринулась в салон. Из-под ног проползали с дикими воплями мальчишки и девчонки, за ними протискивались через штурмующих узкие двери юноши и девушки, затем впихивались мужики и скандального типа женщины и лишь затем в автобус заходили пенсионеры и мужчины среднего возраста, галантно уступавшие право первого прохода грузным дамам в переполненный людьми автобус. Рано утром ещё не сильно пекло солнце, но воздух уже прогрелся до +30° С. Одетые в легкие сарафаны, футболочки и маячки, шортики и пляжные штанишки, пассажиры сильно потели и жались друг к другу, затем пытались найти место посвободнее, и так повторялось всё время, пока автобус не приехал к пляжу. Первыми из автобуса вывалились галантные мужчины, висевшие на подножках и державшиеся всё время пути за поручни, а следом за ними, как это ни странно, выскочили сидячие пассажиры. Они и здесь были впереди всей толпы. К пляжу тоже добирались достаточно весело, умудряясь молниеносно затариться пивом, вином и даже водкой либо в ларьках, стоявших по обе стороны дороги, либо у местной торгующей братии алкашного типа, которые сами гнали вино и добавляли туда для крепости чачу или спирт. Одним словом, Монзиков добрался до пляжа, быстро разделся, залез в воду, но долго плавать не стал, а выйдя из моря, плюхнулся своим пузом на уже теплую гальку и моментально заснул.

Проснулся адвокат от холода. Солнце уже не грело и вот-вот должно было сесть за горизонт. На часах был девятый час, вокруг не было ни души. Быстро одевшись, Александр Васильевич ринулся к автобусной остановке и, о, чудо, успел на последний, уже отходивший с остановки, заполненный наполовину автобус. Когда он приехал в санаторий, то ужин уже давно закончился и началась раздача вечернего кефира у самого входа в столовую. Официантка, вывозившая на специальной двухъярусной тележке разлитый по стаканам кефир, увидев Монзикова, предложила ему взять целый литровый пакет, поскольку именно она обслуживала его столик и именно она всегда спорила с ним по поводу добавки мяса и фруктов, которые всегда требовал адвокат.

– А где же ты был, красавчик? – спросила с некоторой издевкой толстая официантка адвоката. – Уж не загулял ли ты с кем, а? Любовь, что ли, кормит, а?

– Да какая там любовь? Я сегодня – это… Хорошо, что успел, догнала, а? – и Монзиков схватил вместо одного сразу три полных пакета.

– Э-э-э, погоди! Один, а не три! Ты – что, считать не умеешь, а? – раздраженно спросила официантка у Монзикова.

– Да ты, я вижу, не въезжаешь, а? Ты что же, не врубаешься, что я – того, а? Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков с жалостью посмотрел на толстую коросту, а затем добавил, – Ты бы лучше бы это, да! А то стоишь вот так и не знаешь, что и у тебя может быть тоже… Ну, что ты вылупилась на меня, как вошь на пролетариат? Ха-ха-ха.

Монзиков ушел со всеми пакетами, а официантка ещё долго не могла сообразить, что же всё-таки имел ввиду адвокат.

Придя в номер с полупустым пакетом кефира, два – он уже выпил по дороге, Монзиков увидел стоявшего в трусах и тапочках на лоджии Садыка, смотревшего внимательно по сторонам.

– Садык, еб… мать! Ты что ищешь, а? Здорово! – Монзиков протянул своему новому приятелю обслюнявленный им кефир и вышел к нему на лоджию.

– Саня, а ты где был? – взяв в руки пакет, спросил удивленный Садык.

– Где, где? В пи…! – артистично выпалил эрудит Монзиков.

– Как, опять? – Садык смотрел на адвоката с широко раскрытыми от чрезмерного удивления глазами.

– Что, опять? – спросил Монзиков и взял обратно из рук Садыка свой пакет кефира. Допив остатки, он выбросил пустой пакет вниз на улицу, попав прямо в урну, стоявшую метрах в десяти от дома. – Учись, ишак северный, как надо кидать! Понял?

– Да, класс! А можешь ещё также? – спросил Садык и дал Монзикову пустую бутылку из-под водки, благо, что их было много внизу на лоджии.

– Не, дважды на халяву, я не повторяю. Дай сто баксов и я кину не одну, а все бутылки в урну! Идет? – Монзиков прищурил правый глаз и взял за резинку трусов Садыка.

– Давай, – сказал Садык и убежал в комнату за деньгами.

Он долго шарился в темноте, боясь показать своему приятелю место, где он прятал деньги. Найдя сто баксов, Садык ещё чуть-чуть повозился, чтобы сбить с толку Монзикова, который если и видел, откуда Садык доставал деньги, то чтобы он этого не понял, а думал, что доллары лежат совершенно в другом месте. Но Монзикову было всё равно.

– Вот, смотри. Видишь? – Садык протянул к лицу новую стодолларовую купюру, наивно полагая, что Монзиков передумает и не будет кидать бутылку вниз.

– Вижу, – спокойно сказал Монзиков и быстрым движением фокусника выхватил из правой руки Садыка купюру и глубоко засунул её в правый боковой карман брюк. – Учись, пока я жив, сказал Монзиков и лихо метнул бутылку в урну.

Бросок был метким. Бутылка, не касаясь краев урны, со звоном и грохотом влетела в гущу мусора. Садык был в шоке. Менее, чем за минуту, он потерял сто долларов США.

– Теперь ты, сказал Монзиков и протянул Садыку пустую бутылку.

– Давай, – как-то без особого энтузиазма ответил Садык.

– Э, подожди! А деньги? – Монзиков схватил приятеля за руку и не дал ему метать вниз бутылку. – Неси ещё сто баксов. Пока я не увижу денег, ты метать не будешь. Понял?

– Это что, если я попаду, то ты мне отдашь мои сто баксов, да? – спросил Садык у Монзикова, который достал свои, только что заработанные им деньги.

– Ты – это, не умничай. Ты не прикидывайся веником, а давай, иди, – Монзиков был спокоен и решителен.

– Вот, я даю тебе двести! Понял? – Садык протянул Монзикову две новенькие купюры и кинул бутылку вниз.

Бутылка не долетела до урны метров пять. Она воткнулась горлышком в землю и даже не разбилась. Садык стоял как вкопанный, издав ни то стон, ни то звук, который издают некоторые теннисисты при подаче мяча. Монзиков небрежно сложил пополам купюры и засунул деньги в карман брюк.

– Погоди, я ещё раз попробую, – сказал Садык и взял очередную пустую бутылку из-под водки.

– А ты опять за две сотни будешь тренироваться, или сейчас бесплатно? – с серьезным видом спросил адвокат. – Может ты начнешь с двдцатки?

– С какой двадцатки? Я же тебе дал двести баксов за две бутылки! Ты что, забыл? – Садык был на взводе.

– Не, это ты забыл, что ты сейчас метал за двести! Ты же отыгрывался. Забыл, да? – Монзиков говорил очень убедительно, но, видя состояние приятеля, он в конце-концов решил ему уступить. – Ладно, неси ещё сто баксов и кинешь не два, а три раза. Попадешь в урну с трех раз, получишь обратно все бабки. Понял?

– Понял, понял, – пробурчал Садык и ушел за деньгами.

– Давай, показывай свой класс, только не высовывайся за перила, – Монзиков про себя подумал о тупости и жадности Садыка, который повелся как последний лох на известный трюк с бутылкой.

Трюк состоял в том, что при случайном попадании бутылки в цель, деньги можно было смело забрать себе, а если бы бутылка упала рядом, то всё можно было бы превратить в шутку, обыграв ситуацию так, чтобы у второго спорщика не было бы даже морального права требовать еще денег с метателя бутылки. Монзиков такое обычно проделывал с новыми русскими на пикниках и выездных попойках, когда все были под стаканом и когда деньги для людей теряли свою истинную ценность.

Садык метнул все три раза мимо урны. Броски были в целом неплохие. Бутылки падали вблизи от урны, но ни одна из них даже не задела её.

– Ладно, не расстраивайся! Всякое бывает, понимаешь мою мысль, а? – подбадривал Монзиков Садыка, подарившего ему просто так четыреста баксов.

– Слушай, отдай мне бабки, а? Ведь я же тебе их отдал, а теперь ты мне отдай, пожалуйста, а? – Садык чуть не плакал. Его глаза были на мокром месте, верхняя губа дрожала, передавая мелкую дрожь черным усам.

– Ты не гундось, а то я обижусь на тебя и уйду! Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков похлопал дружески Садыка по плечу и пошел раздеваться в комнату.

– Слушай, давай еб… водочки, а? – предложил с горя Садык.

– А что, есть? – Монзиков уже собирался лечь в кровать, но застыл на месте как вкопанный, готовый перед сном промочить горло стаканчиком водки.

– Вот, смотри, у нас есть пол-литра и три яблока. Еще где-то были груши, – Садык искал глазами остатки былой закуски, но ничего ему на глаза не попадалось.

– Ладно, итак нормально. Давай, – Монзиков взял в руку стакан и поднес его к бутылке.

– Не, поставь стакан на стол, а то я могу пролить, – сказал Садык и начал разливать водку, наклоняя бутылку то к одному стакану, то к другому.

– Да ты не химичь, лей как следует. Всем хватит. Давай до конца, – поучал Монзиков всё ещё грустного приятеля.

– Ну, вот, давай, – с грустью промолвил Садык, поднял стакан и залпом его опрокинул вовнутрь.

– Эх, хороша мерзавка! – Монзиков очень любил холодную водку. – Давай, закусывай, – сказал адвокат и взял себе большое яблоко.

Посидев ещё в тишине и темноте минут пять, мужики устроились спать.

Монзиков заснул мертвецким сном. Храпя во всё горло, он пугал не только соседей за стенкой, но и поздно гулявших отдыхающих, которые крутили головами по сторонам, глядя наверх в поисках обладателя богатырского храпа. Садык ни своего, ни Монзиковского храпа не слыхал, т. к. заснул одновременно с адвокатом. Он, обычно, не храпел, но тут он включился в дуэт и выдавал протяжные трели в разнобой с соседом.

Монзикову снилось, что он находится в своей родной колонии строгого режима, где взбунтовались зеки и где разгорается всё сильнее и сильнее барак № 5. Ему было душно и жарко. Раскинувшись во сне, он ворочался из стороны в сторону, метался по постели. Водка, перемешанная с тремя литрами кефира, сделала своё черное дело. Сначала Монзиков во сне пускал шептунов, затем начал палить из пушек, но в конце-концов Александра Васильевича пронесло. В середине ночи он все-таки обосрался и до самого утра лежал в куче говна, бесконечно вытекавшего из семейных трусов. Да, это надо было видеть!

Дорогой читатель, дико извиняюсь за столь пикантные подробности, поскольку ранее уже нечто подобное случалось с адвокатом Монзиковым. Ну, а если серьезно, то с кем не бывает?

 

В Турции

Утро наступило внезапно. Умывшись и переодевшись во всё чистое, гладко выбритые мужики отправились на завтрак в санаторную столовую.

– Сегодня надо подкрепиться как следует, обеда может и не быть, – с важным видом заметил Монзиков.

– Почему? – спросил Садык, налегая на молочные сосиски, которые он яростно покрывал ядреной горчицей. Его глаза слезились, во рту был настоящий пожар.

– Мы с тобой сегодня возьмем яхту и попытаемся на ней сходить в Гагры. Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков наворачивал манную кашу, то и дело, запивая её невкусным столовским чаем. – Можно взять тёлок, но это мы решим на месте. Догнал, а?

– Кого взять? – не понял Садык.

– Телок. Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков сопел и чавкал так, что за соседними столиками все то и дело косились на нашего адвоката. Покончив с кашей и сосисками, Монзиков достал сигареты и закурил, но, не успел он сделать и второй затяжки, как к нему подбежала толстая официантка и выхватила изо рта у него сигарету. Разразился скандал.

– Ты что это себе позволяешь, а? Думаешь, отрастил усы и всё можно, да? – бушевала официантка.

– Слушай, не шуми! Видишь, мы – это, – Монзиков пытался успокоить официантку, но толком не знал, как перед ней извиниться, но чтобы это было не в явной форме.

– Ты, гад вонючий, ещё вчера меня достал, когда украл у меня весь кефир, – не унималась официантка.

– А, кстати, принеси нам кефир, я его с собой возьму, а? – и Монзиков дружелюбно попытался ущипнуть официантку за ляжку.

Очень трудно описывать дальнейшее развитие событий, поскольку на шум прибежали остальные официантки, окружившие плотным кольцом столик, за которым восседали Садык и Монзиков. Отдыхающие шумели и бурно обсуждали инцидент с сигаретой. Больше всех возмущались, как обычно, женщины и пенсионеры. Мужики громко смеялись, а молодежи было, откровенно говоря, всё безразлично.

На санаторный пляж Монзиков с Садыком не поехали. Они вышли на шоссе, пролегавшее внизу у центральных ворот санатория, сели в рейсовый автобус, шедший из аэропорта «Адлер» в центр г. Сочи, купили у кондуктора по билету и отправились на морвокзал.

В 1015 оба сидели на хорошо отреставрированной старой яхте класса Фольксбот. Когда-то, ещё в союзные времена, таких яхт было много. Килевая восьмиместная яхта с каютой на 6 человек легко управлялась двумя яхтсменами. Плавать на ней в средний ветер было одно удовольствие. Правда, особым комфортом или быстроходностью такого класса яхты никогда не отличались, зато средний уровень ощущений они гарантированно всем обеспечивали. Такие яхты очень нравились женщинам и детям.

– Ну, что мужики, женщин брать не будем? – спросил хозяин яхты под названием «Мечта аквалангиста». – А то я могу организовать, а?

– А что стоит взять двух девушек, а? – поинтересовался Монзиков у Аракела, дававшего последние распоряжения своему племяннику Дате.

– А вам каких больше нравится? Можно взять высокий, худой, можно взять маленький или блондинка. Я могу порекомендовать вон тех двух женщин, который стоят у магазина. Вон, видишь этот двух красивый женщина? – Аракел даже причмокнул от удовольствия.

– А есть другие? – спросил Садык.

– А тебе что, этот женщины не нравится? Ты что, не видишь, какой они красивый? – Аракел смотрел на Садыка с нескрываемым удивлением.

– Так, погоди, я сейчас подойду, – бросил Монзиков и, быстро сойдя с яхты на берег, отправился с кафе, где уже много собралось отдыхающих.

В открытом кафе можно было отведать кавказской кухни и угоститься добрым вином. Цены были умеренными и народ туда шел с охоткой. За небольшим круглым столиком сидели четверо – двое парней и две девицы. Монзиков не мешкая, присел за их столик и сразу же перешел к делу.

– Здравствуйте! Капитан яхты – Александр Васильевич, – торжественно представился молодежи адвокат.

– Здравствуйте, – первым ответил долговязый брюнет. Остальные хором, но несколько тихо и слегка растерянно, также поздоровались с Монзиковым.

– Через 15 минут моя яхта отходит в увлекательнейшее путешествие по морскому побережью Кавказа. Не желаете ли прокатиться? – поинтересовался у молодежи адвокат.

– Ой, мальчики! Давайте покатаемся, а? – Жанна, худенькая, маленькая, симпатичная блондиночка даже подпрыгнула от предвкушения удовольствия на своем пластмассовом стуле, поскольку она никогда в своей жизни не плавала на яхте, и тем более – по Черному морю.

– А сколько часов будет морская прогулка? – поинтересовалась у Монзикова Ира, миловидная брюнетка с утонченными чертами лица.

– А это уж от вас зависит. Как только деньги у вас кончатся, так мы сразу же возвращаемся назад. Мы с вами можем хоть в Турцию сплавать. Тут совсем не далеко, только надо тогда будет малость подзатариться. Понимаешь мою мысль, а? – и Монзиков дружески подмигнул Ирине, которая, как и Жанна, повелась на внезапное предложение Монзикова.

– А если мы, например, захотим сходить в Абхазию, то сколько это будет стоить, а? – спросил Монзикова Влад, молодой человек среднего роста с белёсыми волосами и фигурой бегуна-марафонца.

– Штука баксов, – не моргнув глазом, ответил адвокат.

– Лады, – тут же сказал Стас – второй молодой человек, по всей видимости, кавалер Ирины, и протянул для пожатия правую руку.

– С каждого, – добавил Монзиков, крепко сжимая руку Стаса.

После секундного раздумья Стас согласился. Сборы молодежи заняли ровно 40 минут.

Аракел за свои 44 года всякое повидал, но такого жоха он встретил впервые. На Кавказе очень ценятся ум, решительность и отвага. Первые два качества настоящего джигита Аракел увидел в Монзикове в полном объеме, что сильно расположило его к адвокату. Пока Монзиков общался с молодежью, Садык мучил дотошными вопросами молодого Дату, слабо говорившего на русском языке, плохо ориентировавшегося в такелаже и который был ещё очень юным для ведения самостоятельного мужского разговора. Максимум, на что молодой шкотовый был способен, так это на безоговорочное выполнение приказов и распоряжений своего дяди Аракела. Но теперь ситуация кардинально изменилась, капитаном яхты стал адвокат Монзиков, а дядя – его помощником, простым рулевым.

Александр Васильевич отдал Аракелу 1000 баксов, пообещав ему вторую половину по возвращении с прогулки. Остальные три тысячи долларов он успел положить в автоматическую камеру хранения, что была метрах в двухстах от яхты – в здании морского порта г. Сочи.

Дул свежий ветер со стороны гор. Море было спокойным, ярко светило солнце на безоблачном небосклоне. Монзиков попросил Аракела взять курс на Турцию, чтобы молодежь, впервые отдыхавшая на Кавказе, смогла по достоинству оценить морские просторы и Сочинский берег, сравнив его с Абхазской стороной.

Когда прошло чуть более часа, то береговые очертания распрямились, дома стали казаться точками, а людей и вовсе не стало видно. Мечта аквалангиста летела по ветру на фордеке под спинакером со скоростью, достаточной для катания на водных лыжах. Первым прыгнул в воду Монзиков, который и был инициатором катания за яхтой на веревке. Чтобы не потерять конец, он крепко обвязал левую руку, а правой подруливал так, что ему удавалось плыть на хорошей скорости то на спине, то на боку, то на пузе. Радости и восторга у всех было столько, что даже чайки, всё время сопровождавшие яхту от самого порта, не решались подлетать к источнику громкого шума. За час с небольшим в море искупались все, кроме Аракела. Купание в чистой морской воде нагнало аппетит, и Монзиков дал команду девушкам начать готовить. Садыку он поручил осуществлять методическое руководство молодыми поварихами, а юношей и Аракела он пригласил на корму для символического остограммливания. Его предложение было воспринято на ура. Литровой бутылки водки оказалось мало. Поначалу Аракел ломался и лишь изображал непьющего, но когда появилась закуска, то он сломался.

На Кавказе мужчины умеют пить. Но пить свежее, не очень крепкое вино – это не водку хлебать стаканами, что обычно делают на Руси. Когда мужики принялись за второй литр, к ним подошли сначала Садык, затем Дата, и под самый конец – девчонки. В итоге было распито три литра водки под свежие огурчики, помидорчики, груши, персики, абрикосы, черешню и охотничьи колбаски. Настроение у всех было радостное и приподнятое.

Молодежь, отправляясь в морское путешествие, рассчитывала на сутки, но никак не более, поэтому еды в плавание было взято столько, что половину, а может быть и больше, кампания зараз съела с богатырским аппетитом под водочку с пивом. Пресной воды было немного, зато пива на яхту взяли аж пять ящиков.

Когда солнце стало клониться к закату, еще пьяные Монзиков и Аракел решили порыбачить. Если кто не знает, то в июле-августе идет лов ставриды. Рыба эта настолько тупая и наглая, что ловится рыбаками на голый крючок на счет раз-два-три. Если на удочке будет 10 крючков, то, опустив в воду и досчитав до десяти, можно вытащить до 10 рыбёшек, каждая из которой потянет на 100-150 грамм. Рыба эта очень вкусная и готовить ее не представляет труда. Достаточно лишь отрезать ей голову и вытащить хребет, потянув за голову, как её можно класть на горячую сковородку, предварительно обваляв в муке и панировочных сухарях. Солить мерзавку не надо, т. к. соли в Черном море предостаточно.

На газовой двухконфорочной плите девушки нажарили ставриды столько, что её можно было бы питаться неделю, а то и больше. Однако съели ее с пивом за какой-то неполный час всю без остатка.

Ночь прошла спокойно. Как ни странно, но у Аракела на яхте был GPS-приемник, по которому Дата всю ночь и до позднего утра уверенно шел к Турции. На пути то и дело возникали суда, которым не было дела до Мечты аквалангиста. На третий день пути, когда была выпита вся вода, водка и пиво, когда солнце только-только вышло из-за горизонта, вдали показалась Земля. Да не просто берег, а большой город с его многочисленными лодками, причалами и всей той ерундой, присущей морским южным городам. Это был г. Трабзон.

Самое интересное и самое загадочное в этой истории было то, что на всём протяжении пути яхту, идущую на расстоянии 50-80 миль от побережья не остановил ни один пограничный катер. России, Грузии и Турции Мечта аквалангиста была не интересна.

Небритые Садык, Монзиков и Аракел спали в кокпите рядом с измученным ночным бдением Датой. Влад, Стас и девушки лежали в обнимку в маленькой каюте. Яхта шла не спеша, ветра почти не было.

Первым проснулся Аракел. Он быстро схватил GPS-приемник, а затем морской атлас.

– Ох, ни х… себе мы попали!? Это же Турция! – Аракел посмотрел на спавшего в обнимку с Садыком Монзикова, затем легонько пнул ногой капитана.

– Э, ты чего? Ты что, в натуре, ох…? – Монзиков удивленно смотрел на очумевшего от Турции Аракела.

– Ты, гандон вонючий! Ты куда зарулил, гад? – кричал дядя на своего племянника.

– А куда он зарулил, а? – спросил у разъяренного Аракела Монзиков.

– Куда, куда? В Турцию, вот куда! – Аракел метался по кокпиту, не зная, что ему делать.

– Эй, молодежь! – весело крикнул Монзиков. – Просыпайтесь! Сейчас увидите настоящую заграницу, а не эту, долбанную там, Абхазию. Девки, парни – подъем!

Проснувшийся от шума и крика Садык крутил во все стороны своей головой, яростно протирал свои сонные глаза и никак не мог понять, где он находится. Первыми из каюты выскочили девчонки. Молодые люди вылезли с опозданием в минуту-две. Какое-то время команда молча глядела на берег, где уже отчетливо виднелись улицы с домами и машинами, снующими туда-сюда маленькими людишками. Город был морским и большим на первый взгляд. Он давно уже проснулся и жизнь в нем вовсю бурлила и кипела.

Когда яхта причалила к пирсу, возле которого стояли в несколько рядов большие и маленькие суда, катера и яхты, стало ясно, что всё самое интересное, а может быть и страшное – было ещё впереди.

Первыми к яхте подбежали дети, как-то странно одетые в непомерно длинные, большие одежды. Они что-то кричали, что-то просили и вели себя, словно воробьи на помойке. Первым на берег сошел Монзиков, готовый следовать в центр города для осмотра его достопримечательностей и, по-возможности, попытаться заработать местную валюту, на которую можно было купить всего необходимого. Его абсолютно не пугало то обстоятельство, что у него не было ни документов, ни какого-либо представления о стране и её нравах. Он не знал ни то, что турецкого, а какого любого другого языка. Полный дятел в международных контактах хотел установить не только отношения с мелкорозничной торговлей и местничковым туризмом, но и обозначить примитивные экономико-правовые связи с турецкой стороной, в отличие от него абсолютно неготовой к его внезапному нелегальному визиту.

Трабзон не был курортным или каким-нибудь особо популярным у иностранцев городом. Это был обычный морской торговый город с населением в 240 тыс. жителей, такой, каких в Турции не один десяток. Морской порт и рыболовецкие артели составляли экономическую мощь города, в котором мусульмане только и делали, что курили кальян и постоянно молились. По всему городу были разбросаны многочисленные мечети, около которых и шла жизнь. Люди приходили помолиться, после чего трапезничали в маленьких кафе и забегаловках, расположенных тут же, рядом с мечетями. Отовсюду были слышны запахи готовящейся пищи. Дети и полуголодные собаки всё время путались у Монзикова под ногами. Маленькие улочки, загруженные старыми автомобилями и повозками с лошадьми или ишаками, утопали в густой зелени. Растительность была ещё более бурной, нежели в вечнозеленом Сочи. Кипарисы, магнолии и пальмы, мандариновые и апельсиновые деревья, вишня и черешня, яблони и грушевые деревья, акации и платаны, невысокие сосны и плакучие ивы наполняли воздух, и без того приятно пахнувший морем, таким ароматом, от которого начинала кружиться голова. Морской воздух и палящее солнце загоняли народ в дома. На улице находились лишь те, кто куда-нибудь спешил или вынужден был работать. Не было ни одного праздно шатающегося или гуляющего по пыльным улицам, где даже в тени было далеко за 30° С. И если повсюду сновали дети, то и у них было важное дело.

Аракел со Стасом и Владом пошел к торговым лавкам пополнить провиант. Садык и Дата остались на яхте, а Монзиков с девушками отправился в центр города. Сразу же троица чуть не попала под ишака, который сбегал с гористой улочки. Отскочив от маленькой арбы, нелегалы вляпались в коровий помет, который попадался на каждом шагу. Если кто помнит комедию Брильянтовая рука, то здесь было почти также, как в г. Дербенте, где проходили съемки замечательного фильма.

Местные жители откровенно пялились на европейских красавиц, то и дело хватавших Монзикова то за руку, то за талию, в зависимости от того, удивлялись они, пугались чего-то или простодушно смеялись и радовались своим новым открытиям.

Неизвестно, как долго бы ещё шла наша троица по незнакомому городу, но вдруг они наткнулись на двух полицейских. Один был маленьким и толстым, с длинными усами, сползавшими вниз по подбородку прямо к шее, а другой был чуть выше ростом и гораздо стройнее, хотя и у него уже обозначился большой животик. Внешне они смахивали на обычных милиционеров – тот же тупой, но настойчивый взгляд, тоже высокомерие и та же лень, сквозившая абсолютно во всем.

Я не знаю, о чем говорили полицейские, когда на них наскочили девицы, зато точно известно, что уже через 5 минут собралась толпа, человек 50, а то и больше, которая что-то кричала, эмоционально жестикулировала.

Девушки продолжали кокетничать с маленьким толстым полицейским, который знал ни то 20, ни то 30 английских слов и который сразу же запал на белобрысую Жанну. Длинный, скорее всего, был либо холостым, либо закоренелым мастурбантом, который абсолютно не реагировал на женские прелести.

Надо отметить, что толпа была разношерстной по составу, но все были, как бы, на одно лицо. Какая-то невзрачная одежонка, какие-то платки, какие-то примитивные вещи, типа корзин, сумок и чего-то ещё. Создавалось впечатление, что это были не горожане, а селяне, да ещё прошлого, или даже позапрошлого веков.

Через 20 минут все трое были доставлены в полицейский участок. Девушек посадили в камеру для женщин, а Монзикова, соответственно, в камеру для мужчин. Камеры были большими и без каких-либо изысков. Сверху, под самым потолком располагалось зарешеченное окно, через которое было видно лишь синее небо. В женской камере было свободно, а с Монзиковым находилось ещё два оборванца. За что их задержали – никто не знал. Они сидели в камере вторые сутки и терпеливо ожидали решения своей участи. А участь у них была незавидная, курды, без документов, без денег…

На первом допросе Монзиков пытался что-то объяснить тупому турецкому полицейскому, который ни слова не понимал по-русски.

Когда Монзикову он передал полностью исписанный на четырех листах (!) протокол, то адвокат даже крякнул. Саварджабдак – так звали толстяка – решил просто-напросто поиздеваться над русскими, которые нет-нет, да и заплывали в порт на своих катерах и яхтах. Их, непрошенных гостей, было не так уж и много, да и добрая половина из них были либо беглые террористы или преступники, либо бизнесмены, убегавшие от российского правосудия. Но попадались и просто безобидные мореплаватели, которые безо всякой задней мысли приплывали в турецкий порт Трабзон.

– Эй, Балдыбхазбждак! – крикнул своему напарнику Саварджабдак, – а как ты думаешь, если мы этого мерина посадим в камеру с Мустафой? А? Дня так на два-три, а?

– Ээ, ты – что? – Балдыбхазбждак постучал правым кулачком по своему лбу так звонко, что Монзиков даже подпрыгнул на грязном табурете, на котором он всё ещё восседал. – Он же его затрахает так, что парень либо сдохнет, либо сойдет с ума, – как-то резковато сказал Балдыбхазбждак, но под самый конец вдруг тихонько засмеялся.

– А давай поспорим с тобой, что парень не только не сдохнет, но и сам ещё кого-нибудь трахнет, потом, может быть… – заметил с иезуитской улыбочкой Саварджабдак и лукаво подмигнул ничего непонимающему Монзикову.

– К Мустафе, значит, да? – Балдыбхазбждак несколько призадумался. – А что, если и вправду взять, да и поставить на этого рыжего мужика с задницей пассивного педика? Взять, да и выиграть, а? – уже подумал Балдыбхазбждак.

– Парня – к Мустафе, а девчонок – к нам, ха-ха! – Саварджабдак вдруг представил себе, как он вместе с приятелем – маленьким, толстеньким и кривоногим, волосатым и почти лысым Балдыбхазбждаком – будут развлекаться с девицами под дикие стоны и крики ничего даже не подозревавшего адвоката.

Полицейские не знали, что перед ними сидел маститый борец правосудия, славившийся своей решительностью и непредсказуемостью. Наивные турки?! Они хотели развлечься! Да, они, сами того не ведая, рыли себе такую глубокую яму, из которой выбраться было просто невозможно!

Монзиков не стал подписывать протокол, где на турецком языке говорилось, что он – Монзиков – грязный русский ишак, что он – скотина и дуралей и т. д. и т. п. В конце была фраза, достойная лишь настоящих турецких полицейских – с моих слов записано верно, мною прочитано и подписано собственноручно. Вместо фамилии в протоколе значилось ишак московский, беременный два раза от осла.

Когда Балдыбхазбждак составлял полицейский шедевр, то он то и дело похихикивал, потирал свои ладоши, предвкушаю бурную радость и восторг от дальнейшего развития событий.

Полицейские апартаменты находились на первом этаже обветшалого трехэтажного здания. Комната для допроса была и холлом и дежурной частью одновременно. В разные стороны самой большой комнаты простирались клетки, зарешеченные большими металлическими прутьями. И лишь только параша была изолирована от всех остальных помещений старой хлипкой дверью, которая хоть как-то блокировала запах человеческих фекалий, рвоты и всего того, что выходит из людей, особенно пьяных и избитых сапогами полицейских.

Девушки с ужасом наблюдали за происходящим из своей отдельной клетки, куда их посадил Балдыбхазбждак. Ирина первой почувствовала что-то неладное и сразу же поделилась своими опасениями с Жанной. Монзиков не слышал девичьих разговоров и окликов, он пытался сообразить, что ему делать. Из четырех маленьких камер две были пусты. Жанна и Ирина сидели в камере рядом с верзилой Мустафой, которого они лишь слышали и осязали его отвратительные запахи.

Мустафа – турок лет тридцати пяти, рослый небритый малый с лысой башкой и атлетической фигурой, которую портили здоровые волосатые кривые ноги и большой живот – находился в том состоянии, которое на Руси называется «с бодуна». Накануне он хорошо выпил и случайно попался на глаза полицейскому патрулю, который только лишь из спортивного интереса доставил тушу богатыря в участок. Просидев в участке часа четыре, Мустафа очухался и… трахнул, прямо на глазах у маленького Балдыбхазбждака и его напарника Саварджабдака молодого турка, тоже задержанного, который истошно кричал и сопротивлялся как мог здоровенному насильнику. Полицейские наблюдали за мужеложством с широко раскрытыми ртами, поскольку впервые в жизни они видели такое!!!

Именно молодой человек всё время стенал и кряхтел, пока Балдыбхазбждак составлял полицейский аля-протокол на Монзикова.

– Так, ишак! Давай подписывай, – злобно крикнул Монзикову во второй раз несколько вспотевший от чрезмерного усердия Балдыбхазбждак.

– Так, ты – это, кончай тут пиз…ь! А то я вот возьму, да и навешаю тебе таких пиз…ей на крестик, что тебя никто даже в трамвай, или в баню твою ёб…ю не пустит. Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков говорил хоть и негромко, но с такой решимостью и так воинственно, что Балдыбхазбждаку даже стало как-то вдруг не по себе.

– Ну, ладно! Не хочешь, да? – сказал Балдыбхазбждак и с силой затолкал адвоката в клетку к Мустафе и всё ещё валявшемуся на голом цементном полу бедолаге юноше, познавшему мужские ласки великана.

Когда решетка в клетке за Монзиковым лязгнула и застопорилась, Мустафа встал с нар и внимательно начал всматриваться в лицо взъерошенного и разъяренного рыжего адвоката. Он хотел, было, погладить Монзикова по заднице, но тот его с силой ударил по здоровенной волосатой ручище, отчего Мустафа только сильнее завелся и сразу же начал снимать с себя грязные брюки.

Вдруг со стороны улицы раздался громкий и протяжный клич муэдзина, призывавшего благоверных совершить утренний намаз. Полицейские одновременно, словно по команде, аккуратно расстелили на полу небольшой коврик и начали усердно молиться. Бормоча себе под нос, то и дело охая и вздыхая, они просили у Аллаха милости и снисхождения ко всем своим прегрешениям.

Мустафа тоже времени не терял. Он встал на колени и с голой задницей начал молиться. Молился он весьма и весьма оригинально. Он просил у Всевышнего для себя работы, жилья и маленьких человеческих радостей, которых в последнее время у него было маловато.

Молодой турок, забившийся в угол, что-то невнятно бормотал, то и дело враждебно поглядывая на обнаженную задницу Мустафы.

Первыми молебен закончили полицейские. Мустафа, увидев, что они встали, вскочил с такой прытью, что Александр Васильевич даже обалдел.

Монзиков, знавший все тюремные штучки-дрючки ещё по своей давнишней работе в тюрьме и колонии, где он всякого там насмотрелся, вдруг почувствовал всеми фибрами своей души, что его сейчас поимеют, и возможно даже, что и не один раз. Перспектива была ужасной ещё и оттого, что вокруг задницы молодого турка была небольшая лужица крови.

– Мустафа! Давай, кто быстрее!? Мы или ты? – радостно крикнул Балдыбхазбждак стоявшему напротив Монзикова без трусов со стоящим членом Мустафе.

Почти с минуту в участке стоял гомерический хохот, ржали двое полицейских и великан Мустафа. Молодой человек вдруг перестал плакать, встал и перешел в соседний дальний угол. Он с интересом, и даже с легкой улыбкой стал наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Мустафа бесцеремонно схватил за то место, где когда-то давно у Монзикова была талия и молниеносно стащил с него брюки и трусы. Адвокат яростно сопротивлялся, дрыгал ногами и руками, кричал, матерился, плевался, но толком не давал великану сколько-нибудь значимого отпора. Казалось, что Монзиков бился в конвульсиях о большую каменную глыбу, которая наезжала на него медленно, но верно. Сопротивление было бесполезно.

Турки-полицейские зажали девиц примерно так, как захватывают друг друга борцы для совершения броска соперника через плечо или бедро и внимательно глядели на бедного адвоката и Мустафу, игравшим своим пенисом, словно резиновой дубиной. Если кто-либо хоть раз в жизни видел взрослого коня вблизи кобылицы, с которой он должен был скреститься, то его непристойное место было лишь частью того полена, которое грозно стояло у Мустафы между волосатыми кривыми ножищами. Мустафа согнул одной правой рукой адвоката и решительно засунул ему в промежность свои два пальца левой руки в расчете на то, что сначала пальцами и рукой он настроит крошечное девственное очко адвоката, а лишь затем он повторит всё то, что проделал совсем недавно с молодым турком.

В тот самый момент, когда Мустафа начал засовывать свою лапищу в адвокатскую задницу, Монзиков громко пукнул и начал испражняться. Он знал обо всех зоновских уловках, которые были в ходу не только в уголовной России, но и во всех тюрьмах мира. Прием этот был далеко не безобидным, поскольку никто не знал реакции Мустафы на жидкие фекалии Монзикова в самый разгар половой страсти.

Монзиков тужился изо всех сил. Мустафа, готовый ко всему, но только не к испражнению жертвы, вначале отпрыгнул в сторону, а затем, взглянув на измазанную говном ладонь, почувствовав сильное зловоние и тепло какашек, упал как подкошенный навзничь в обморок.

Александр Васильевич крепко вцепился обеими руками в решетку и, стоя раком, продолжал тужиться и тужиться, выдавливая из себя порцию за порцией понособразной кашицы. Полицейские остолбенели. Все их сексуальные порывы вмиг улетучились. Увидев, что Монзиков тщательно вытирает свою задницу трусами Мустафы, они одновременно отпустили девиц, и бросились, что было сил, бежать на улицу, бормоча себе под нос ругательства и проклятия в адрес поганого русского.

Не прошло и пяти минут, как Монзиков, Ирина и Жанна уже быстро семенили от полицейского участка в сторону пристани, где остались Дата, Аракел, Стас и Влад.

Монзиков еле поспевал за девушками. Его раскляченная походка и выпученные глаза наводили на встречных прохожих если и не ужас и панику, то испуг – это уж точно.

Когда троица подбежала к «Мечте аквалангиста», то обнаружила отсутствие Садыка и Аракела.

– Эй, Датик! А где остальные? – спросил запыхавшимся голосом адвокат и начал перелезать на борт яхты.

– А дядя через туда пошел, – ответил Дата и указал рукой в сторону харчевни, откуда был слышен запах восточной кухни.

– Александр Васильевич, сходите, пожалуйста, за ребятами, – Жанна посмотрела на Монзикова с такой надеждой, что любой другой бы мужчина не смог бы отказать красавице в её просьбе.

– Да ты что, совсем что ли того? Ты что, не видишь, что здесь с мужиками делают, а? Ты посмотри, что со мной сделали в этой вонючей тюрьме! Догнала, а? – Монзиков был не на шутку взбешен.

– Миленький, Александр Васильевич, – продолжала слезно канючить Жанна. – Ну, пожалуйста, я Вас очень прошу, ну сходите за всеми, пожалуйста!

– Ладно, хорошо! Дата сходит, тем более что он тоже черный и не бросается в глаза этим чуркам как мы, – сказал, как отрезал Монзиков, и полез в каюту за водкой, с помощью которой он собирался снять стресс.

Задница его болела, тело всё ещё чувствовало адскую боль от тюремной практологии. Самое обидное было то, что теперь девчонки всё расскажут и Монзиков пожизненно останется в глазах очень многих людей петухом. Что ему было делать с девицами он не знал.

Однако, сделав из бутылки большой глоток водки, Монзикову в голову пришла гениальная, по его, разумеется, мнению, мысль, а именно – трахнуть прямо в каюте блондиночку Жанну.

– Эй, девчонки! Идите скорее сюда, – крикнул девушкам, пытавшимся привести себя в порядок и дававшим наказ Дате, уже готовому отправиться на берег в поисках Садыка, Аракела, Влада и Стаса.

– Сейчас, – откликнулась Жанна и стала пудрить свои миленькие щёчки, которые были ни то обгорелыми, ни то красными от недавно пережитого волнения.

– Эй, Дата, ты тоже спускайся сюда, – крикнул Монзиков, разливая на четверых помногу водку из литровой бутылки.

– Не, я пить не буду, – решительно отказался Дата, когда Монзиков протянул ему одноразовый пластиковый стакан, до краев наполненный благородной жидкостью.

– Я сам не хочу, но буду пить вместе с вами, потому что так надо! – сказал Монзиков и залпом опрокинул наполненный до половины стаканчик с водкой.

Девушки выпили на редкость легко и до дна. Не давая никому опомниться, Монзиков налил всем ещё по второму стакану и заставил выпить Дату и девушек всё до дна, после чего он каждому протянул по маленькой шоколадке и яблоку.

– Так, ладно, – сказал Монзиков, яростно жуя зеленое яблоко, – давайте идите за мужиками, а мы тут кое-чем с Жанной займемся, у нас с ней есть одно важное дело. Понимаете мою мысль, а? Ириша, ты пойдешь с Датой, а Жанна – она же блондинка, да? Жанна останется со мной в каюте, чтобы не светить этим басурманам, понимаете мою мысль, а?

Никто не стал возражать против адвокатского плана. Монзиков с Жанной проводили взглядами Дату и Ирину, на которых быстро накатывал алкоголь. Если с яхты они сошли на берег достаточно уверенно, то, пройдя каких-то метров 50, они стали шататься и падать. Их спасла большая скамейка, на которую они упали. Обнявшись, они моментально заснули. Сначала с Даты детишки сняли часы и кроссовки, затем тоже самое они проделали с Ириной, а через 20-25 минут абсолютно голая сладкая парочка лежала в обнимку на скамейке. Кто-то из детей принес из дома фломастеры для письма по стеклу. Первая надпись была выведена на левой ягодице Иры. Через полтора часа на обоих телах не оставалось ни кусочка свободного места, всё было покрыто разноцветными каракулями и охальными рисунками. Даже лица были украшены так, что цирковые клоуны просто «отдыхали» от обилия грима и разнообразия цветового решения.

Разукрасив и изуродовав молодые обнаженные тела до неузнаваемости, детишки решили побрить наголо сначала молодого человека, а затем и девушку. Бритвы ни у кого не было, зато три пары детских рук ловко остригли обе головки. Головы были ужасны. Внешне они напоминали полулысый кактус, у которого хулиганы повыдергали колючки. Сходство было разительным, хотя колючки были, вне всякого сомнения, гораздо длиннее.

Была страшная жара, сильно шпарило южное солнце. Бездомные собаки и кошки попрятались в тень, и лишь голодные голуби сновали повсюду в поисках хоть какого-нибудь корма. На юге летом пища долго не хранится. И если животные или птицы что-нибудь находят, то они всё съедают, ничего не оставляя впрок, поскольку лучше переесть, чем жить голодным. Неожиданно кому-то из мальчуганов пришла гениальная мысль – обсыпать спящих семечками. Ребятам было крайне интересно узнать – будут или нет голодные дикие голуби клевать семечки прямо с обнаженных, спящих мертвецким пьяным сном, тел.

Деньги, которые дети получили от продажи экипировки Даты и Ирины, пошли на покупку мороженого, семечек, жвачки и простой еды, которую моментально проглотила полуголодная ребятня. Мороженое быстро таяло и мальчишки из стаканчиков остатки пломбира вылили на интимные обнаженные места двух сонных тетерь. Затем они посыпали жареными семечками липкие места измазанных мороженым и стали пристально следить за голубями, слетевшими на халяву.

А на «Мечте аквалангиста» пьяная Жанна, которая от плавного покачивания яхты на ровной воде и от выпитых двух стаканов водки с символической закуской была уже абсолютно нетранспортабельной, упала в объятия адвоката, у которого было полное нестояние и который уже ничего не хотел, кроме как куда-нибудь завалиться да как следует поспать.

А тем временем Садык с Аракелом играли на русском бильярде с двумя местными турками, завсегдатаями кафе, где стояло несколько бильярдных столов. Русский бильярд был, пожалуй, в самом приличном состоянии, поскольку в него играли единицы. Карамбольный стол был в каких-то пятнах и, судя по всему, использовался не по прямому назначению.

На трех пуловских столах лузы были большими, а вот видавшие виды шары отличались наличием большого количества сколов и всевозможных дефектов. Все кии были рассчитаны на игроков, рост которых не превышал 150 см.

Как ни странно, Садык и Аракел прилично играли на бильярде. Кладка у обоих игроков было ровной, стабильной, но вот тактический рисунок партии у них был диаметрально противоположным. Импульсивный Садык предпочитал всё время играть по выходу. Он постоянно атаковал, рискуя при этом сделать подставку своему сопернику. Аракел же был похитрее. Он искусно чередовал атаку с отыгрышем, демонстрируя кавказскую хитрость и природную смекалку. Ошибаясь на сложных ударах, он, тем не менее, не создавал благоприятных позиций сопернику, зато простые бильярдные задачи он решал великолепно. Было видно, что если коньком у Садыка были прямые и длинные удары, то Аракел был силен в стратегии и тактике.

Мелкие, кривоногие, с длинными усами турки были заводными и шумными мужиками, готовыми биться не на жизнь, а насмерть. Проиграв с минимальным разрывом 4 партии в пирамиду, они были полны решимости сыграть с русскими по-крупному. Когда они предложили по 100 долларов за шар, то Садык даже крякнул.

Существует мнение, что бильярдисты всех стран могут общаться друг с другом на бильярдные темы без знания языка, поскольку мышление игрока, интеллект и околобильярдные разводные темы во всех странах одними и теми же. Садык сразу же повелся на бесхитростное предложение турецких ловкачей. Зато Аракел проявил завидную смекалку и выдержку. Он принял условия соперников, но заметил, что играть они будут в колхоз, причем каждый – сам за себя. Право первого удара будут разыгрывать Аракел и один из турок, а бить будут по очереди через одного, турок-русский, турок-русский и т. д.

Вероятность жульничества здесь сводился к нулю.

К 1300 Аракел с Садыком обчистили турок как липу. Выиграв у них $4200, компаньоны решили отметить по-гусарски. Партнеры заказали столик на четверых из расчета по $50 на человека, что для провинциального города означает только одно – «ужраться в усмерть». Турки не долго горевали над потерей своих денег, поскольку после второй бутылки коньяка они пригласили за столик местных проституток, которые полностью обчистили карманы удачливых залетных иностранных бильярдистов.

Пьянка близилась к концу, надо было платить за всё съеденное и выпитое. Турки, которые были ещё в состоянии ходить, говорить и соображать, решили ретироваться со своими деньгами, изъятыми проститутками у пьяных чемпионов, по-английски.

Большого скандала с Аракелом и Садыком не произошло, просто им набили морды и затем вызвали полицию. Когда полицейский наряд прибыл в кафе, то он застал валявшихся в крови пьяных мужиков и ещё неубранный стол с остатками трапезы.

Если кто-то думает, что полицейские в Турции чем-то принципиально отличаются от русских милиционеров, то они глубоко заблуждаются. Отличия, разумеется, есть, но они касаются лишь внешних атрибутов, а не самой работы, не психологии, не образовательного уровня на фоне всего населения страны и т. д.

Абсолютно точно известно, что американские полицейские могут, например, принимать роды или оказывать первую медицинскую помощь пострадавшим в ДТП. Известно и то, что дорожная полиция не берет взяток у нарушителей ПДД. Да, это всё так, но не следует забывать и того, что коррупция есть не только у российских милиционеров, но и у полицейских всех стран мира, и что полицейские никогда не переламываются и не ищут себе работы. Надо – делают, не надо – не делают. А граница между надо – не надо настолько эфемерна, что безынициативность и лень паразитирует и развивается в правоохранительных органах давно и постоянно.

Полицейские, недолго думая, повели пьяных русских в участок. В принципе, ничего страшного в этом не было, поскольку и российские милиционеры сделали бы тоже самое, если бы не одно «но»: полицейскими были Саварджабдак и Балдыбхазбждак.

Мустафа всё ещё находился в участке. Он уже оклемался и был готов ко всему, даже ко встрече с русскими, которые над ним надругались и которые теперь стали для него заклятыми врагами. Если бы свершилось чудо и перед ним снова оказался Монзиков со своими русскими девками, то он бы не задумываясь трахнул всю троицу, начав, конечно, с мужика. Но судьба распорядилась иначе.

Когда Аракела с Садыком выгрузили в обезьянник, где всё ещё сидел Мустафа, то в Трабзоне было уже около 1700. Пьяные и грязные, без документов и без денег эти двое были похожи на оборванцев, нашедших где-то спирт и выпивших его на скорую руку. Вид у новых клиентов полицейских был жалок и ничтожен.

– Ну, что, может, ещё погуляем? Зайдем к Сулейману, выпьем по кружечке холодного пива, посидим, а? А потом можно будет и протоколы составить на этих двоих, а? – спросил Балдыбхазбждак у Саварджабдака.

– Интересно, а вдруг мы ещё найдем русских, а? – Саварджабдак загадочно улыбнулся и взглянул в чуть-чуть косые глаза Балдыбхазбждака.

– Слушай, а не опасно Мустафу оставлять с русскими? Он их не убьёт, а? – Балдыбхазбждак посмотрел повнимательнее в камеру, где метался из угла в угол здоровяк Мустафа и на полу, возле параши, валялись пьяные русские.

– А ты посмотри, стоит у амбала шишка или не стоит? – сказал Саварджабдак и криво улыбнулся, с трудом сдерживая свой гомерический хохот.

– Теперь, я думаю, она у него будет на русских стоять вечно! – ответил маленький тупой турецкий полицейский и громко-громко захихикал.

– Ладно, пошли к Сулейману, – сквозь громкий смех выдавил из себя Саварджабдак и первым вышел на улицу, засунув руки в карманы светло серых полицейских брюк.

Влад и Стас обошли почти все местные достопримечательности Трабзона. К ним никто не приставал, их никто не обижал, ими абсолютно никто не интересовался, поскольку было видно невооруженным глазом, что при них нет ни денег, ни каких-либо ценностей. Шорты облегали стройные ноги, а обычные фирменные майки, естественно, без карманов, были одеты так, словно это били ночные рубашки. У молодых людей не было часов, зато они с жадностью осматривали всё, что попадалось им на пути и куда был, как им казалось, свободный доступ. Единственное, чего молодежи не удалось, так это перекусить. Без денег в Турции делать было нечего. Не было ни плана действий, ни интересных идей. Одним словом – ребята искали то, чего они и сами пока не знали.

Солнце клонилось к горизонту, когда, подходя к причалу, где ошвартовалась «Мечта аквалангиста», молодежь увидела нечто, от чего у обоих перехватило дыхание. Большая толпа мальчишек и девчонок дико хохотала при виде безуспешной борьбы подвыпивших уродцев, головы которых были ощипаны наголо, измалёваны самыми, что ни наесть пестрыми, дико кричащими цветами, голые и окровавленные, с грязными голубями повсюду. Голуби всё время что-то клевали, а голые, отвратительные уродцы от назойливых птиц безуспешно отмахивались, затем ложились на скамейку в непреодолимом желании поспать, и снова вставали, и опять разгоняли голубей и т. д. и т. п. Подойдя поближе, ребята с трудом узнали Ирину и Дату. Первым от шока очнулся Стас. Он подбежал к своей девушке, аккуратно взял ее на руки и понес как можно скорее к яхте. Влад не стал брать голого Дату, но, разбудив юношу, поволок беднягу следом за Стасом и Ириной к «Мечте аквалангиста», которая пыталась обласкать своего любимого и которой было очень плохо от выпитой без закуски водки.

А на яхте был ещё тот кошмар! Монзиков валялся в каюте, а Жанна, скрючившись немыслимым образом каким-то крендельбобером, примостилась у ног адвоката. Запах потных ног и перегара, громкий храп и постоянное бормотание были слышны ещё с причала, но девушку это, как ни парадоксально, не беспокоило.

 

Женские догадки

Первой была Кира, обнаружившая пропажу Монзикова с соседом по номеру. Хотя, нет, и Тома, и Оля также заметили отсутствие мужчин, но многоопытная Оля решила, что Монзиков, явно дурно влиявший на Садыка, придумал опять какую-нибудь мужицкую забаву. Именно Оля решила наказать Монзикова, но не знала как. Поэтому с Томой они мужскую тему не обсуждали. А вот Кире действительно было интересно, где был Монзиков? В номере было относительно чисто и вещи были аккуратно убраны в шкаф. Можно было даже подумать, что отдыхающие закончили свой отдых и разъехались по домам, но вещи, вещи…

Деликатные расспросы соседей и дежурной по корпусу ничего определенного не дали. В столовой также ничего не знали. Одним словом, было ясно, что Монзиков с Садыком куда-то подевались.

На пляже, сразу же после завтрака, Оля, Тома и Кира решили выработать план действий. План был нехитрым и от каждой из женщин требовалось лишь четкое выполнение каждого из его пунктов.

Пункт первый – не разговаривать ни с Монзиковым, ни с его соседом до тех пор, пока они не извинятся и не расскажут о том, где и самое главное – с кем они всё это время были.

Пункт второй – если кто-либо из них расскажет и извинится не столько за свои пьяные выходки, сколько за полное отсутствие хоть какой-нибудь информации об их местопребывании и их времяпровождении, то это должно быть сделано публично, т. е. перед всеми тремя женщинами.

Пункт третий – даже если они будут прощены, то хотя бы день-два надо будет их хорошенько помучить.

Но мучались и страдали догадками только сами женщины. Им, разумеется, и в голову не могло придти, что их мужчины могли отважиться на морское путешествие с приключениями, таившими в себе такие большие опасности, подстерегавшие их на каждом шагу…

Оля тщательно втирала в свою кожу дорогой крем для загара. Её холеная кожа, уже прилично загоревшая на сильном южном солнце, постоянно подвергалась длительному воздействию то одного, то другого крема, которым обильно мазалась дама. Тома, предпочитавшая традиционные способы южного загара, нет-нет, да и «стреляла» у подруги крем, который она наносила то на одно обгоревшее место, то на другое. В эффективность кремов Тома не верила, но, глядя на Ольгу, пыталась повторить всё то, что делала или могла бы сделать ее многоопытная подруга со своим телом.

Загар шел быстро и коварно обжигал незащищенные места тела. Летнее солнце на Кавказе палит беспощадно и долго-долго, однако оно не идет ни в какое сравнение с африканским или, например, с центрально-американским солнцем, где лето длится 365 дней в году и где человек загорает даже в тени.

Кира всё время смотрела в синюю морскую даль, ожидая не то яхты, не то лодки с пропавшими куда-то мужчинами. Она не могла скрыть своей тревоги, накатывавшей то и дело с такой силой, что глаза вдруг начинали слезиться и личико становилось таким кисло-неказистым, что уже только при виде страдающей Киры возникало непреодолимое желание поплакать с ней вместе.

Женщины ждали и страдали по-своему, вместе и отдельно. Минуты переходили в часы, затем в дни, …

 

От греха и от судьбы не уйти!

Первым к себе в участок зашел Саварджабдак. По всей видимости, он многое в жизни повидал и всегда был готов к ударам судьбы. Но то, что он увидел, его повергло в ужас. В углу камеры валялся с окровавленной голой задницей громко стенавший и то и дело жалобно всхлипывавший Садык. Он правой рукой пытался сжать свои ягодицы, а левой рукой вытирал слезы, гладил себя по лицу, трогал живот, хватался то за левый бок, то за правый. При этом тело его было согнуто, если не сказать, скрючено. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, бедолага совершал какой-то непонятный обряд, целью которого было, вероятнее всего, облегчение. Страдал Садык так сильно, что один только его несчастный вид мог свести с ума любого слабонервного.

А тем временем Мустафа по второму или третьему разику насиловал волосатого Аракела, лицо которого было разбито в кровь. Болезный лишь пытался всякий раз сделать так, чтобы Мустафа не мог получить максимального удовольствия. Однако турок был настойчивым и изобретательным. Его стальная хватка и упорство вкупе с сексуальным голодом творили чудеса. Аракел держался руками за прутья решетчатой двери, а Мустафа умело заправлял в задницу свой обрубок. Можно было бы долго описывать этот кошмар, поскольку каждый акт длился не менее 20 минут, но читатель не должен страдать от белиберды лишь только от того, что писатель смакует сальными подробностями.

– Балдыбхазбждак, посмотри-ка, один готов! – Саварджабдак весело подмигнул сослуживцу, который что-то усиленно жевал.

– Эй, Мустафа! Ты же его уже драл, а? – Балдыбхазбждак осклабился и изо рта высунулся кусок лаваша. Недолго думая, мелкий турок указательным пальцем правой руки ловко запихнул лепешку обратно себе в пасть и продолжил яростное жевание на сухую.

Мустафа никак не реагировал на шутки полицейских. Он делал свое дело, периодически издавая победные звуки, чем-то отдаленно напоминавшие звуки оргазма ишака или верблюда.

Садык всё ещё стонал и корчился от боли, когда к нему на пол плюхнулся Аракел. Угрюмый Аракел был зол на Мустафу, надругавшемуся над ним, на Садыка, пассивно наблюдавшего за мужеложством, на себя любимого, оказавшимся беспомощным перед педиком-турком. Как отомстить волосатому, похотливому и наглому богатырю? Как сделать так, чтобы жизнь его была испорчена? Решение было найдено достаточно быстро.

– Садык, раздевайся по пояс! – скомандовал Аракел.

– Зачем, будешь меня трахать? – спросил плаксивым голосом Садык у Аракела, выглядевшего решительным и немного грозным.

– Долго объяснять, так надо! Понял, а? – Аракел подошел к нарам и начал готовить место для Садыка. – Давай, ложись сюда. Буду делать тебе восстанавливающий массаж, а ты должен мне помогать – будешь стенать от удовольствия. Понял, а?

– А зачем это, а? – Садык уже разделся, но стоял в недоумении.

– Так надо! Понял, а? – только и ответил Аракел.

Мустафа сначала искоса, а затем с нескрываемой заинтересованностью наблюдал за русскими, которые оба балдели, громко и заразительно стеная от удовольствия. Аракел делал массаж так, как видел его неоднократно на Сочинском пляже. Женщины, которых тискал его приятель – Автандил Шавлович Цуладзе, ходили к нему на массаж регулярно и с большой охотой.

Через 15 минут пародии на массаж Садык, тело которого ни то чесалось, ни то горело от растираний, пощипывания и легких ударов Аракела, встал и начал неспеша одеваться.

Мустафа, раздевшись до пояса, подошел к Аракелу и, улыбаясь, повел его к нарам, давая понять ему о необходимости повторения сеанса массажа, но уже для него, т. е. Мустафы. А хитрый Аракел только и ждал этой минуты. Когда Мустафа принял горизонтальное положение, и приготовился к массажу, Аракел нанес громиле точный сильный удар в солнечное сплетение. Гигант согнулся пополам, пытаясь что-то крикнуть, но кроме шипения и яростных гримас он не мог ничего сделать. Тем временем Аракел наносил яростные удары по ребрам и коленным чашечкам своего насильника. Когда после прицельного удара в солнечное сплетение Аракел сломал Мустафе все ребра, обе коленные чашечки и правую руку, турок понял, что самое страшное еще впереди. И действительно, Аракел сел на грудь Мустафе и сунул ему в рот свой конец.

– Соси, пидор вонючий! Соси, еб… мать! – Аракел жаждал крови. Месть его была жестока и коварна.

– А можно я ему тоже дам? – спросил Садык, скорее для проформы, потому что сразу же он начал снимать брюки и трусы.

– Можно, дорогой, можно! Всё можно! У меня будет сосать и Мустафа, и эти пидоры-полицейские. Все будут сосать у меня. – Аракел говорил медленно, уверенно, несколько приглушенно, отчего делалось страшно-страшно.

Инвалид Мустафа из гомосексуалиста превратился в обычного минетчика. Когда Садык уже кончал в рот Мустафе, Балдыбхазбждак вдруг заметил, что в камере что-то происходит. Он со своим напарником ворвался в камеру тогда, когда Садык, радостный от содеянного, слезал с изувеченного тела Мустафы. Аракел нанес точный удар в кадык сначала Балдыбхазбждаку, а затем Саварджабдаку – более рослому и более сильному турку. Оба удара были не только точны и прицельны, но и оказали пагубное воздействие на организмы полицейских. Упав как подкошенные, полицейские даже не заметили, как им переломали конечности и ребра их же дубинками. Да, такого в Турции ещё никогда не было. Оба полицейских отсосали у Аракела и Садыка, а затем оба русских на них помочились. Они не сопротивлялись, т. к. передвигаться им было не только больно, но и просто невозможно.

После того, как Садык и Аракел вышли из камеры, Аракел предложил сжечь к еб… матери весь полицейский участок.

– У тебя нет огня? – спросил Аракел у Садыка, еще не пришедшего полностью в себя после случившегося.

– Ты же знаешь, я не курю! – ответил Садык, застегивавший ширинку на своих брюках.

– А, ладно, надо обшмонать этих пидоров! – бросил Аракел и направился снова в камеру, где корчились от боли трое турок.

Найдя зажигалку, Аракел запалил журналы и прочую турецкую полицейскую документацию, лежавшую на и в столе. Костер медленно разгорался, когда Садык предложил Аракелу открыть камеру, чтобы люди не погибли.

– Жить захотят, пидоры, вылезут как миленькие! – был ответ Аракела.

– А если не вылезут? – спросил Садык.

– Значит, не судьба! – только и ответил Аракел.

Когда русские подбегали к «Мечте аквалангиста», то зарево в центре города только занималось. Хорошо горело что-то, т. к. дым валил черный-черый.

– Ну, что, пидор? Будешь пизд… или будешь партизаном? – спросил Аракел у запыхавшегося от бега Садыка.

– Не, мне нет смысла кому-нибудь об этом рассказывать, – сказал Садык.

– Ну, смотри у меня, – заметил Аракел, собиравшийся первым зайти на свою яхту. – Ты ведь тоже, как и я?! Так что, ты, это – смотри…

– Да я всё понимаю… Не бойся, я не подведу, – сказал Садык и зашел на яхту вслед Аракелу.

Увидев на яхте Монзикова и остальных, взошедшие на «Мечту аквалангиста» ахнули. Однако через пять минут концы были отданы и яхта отчалила. Уже далеко от берега вся команда с интересом наблюдала за большой струей дыма, шедшей в середине города и застилавшей прилегающие районы густой пеленой. Интересно, что это горело?

С востока на запад дул сильный ветер. Море вспенивалось, яхта неслась с бешеной скоростью куда-то вдаль. Настроение у всех было подавленное, поскольку знакомство с Турцией было безрадостным и все впечатления сводились к бегству с нелегальной территории.

Команда плыла навстречу ветру, скорость, брызги, свобода и низко светящее над горизонтом солнце придавало уверенность в завтрашнем дне. Никто не хотел вспоминать плохое, всем было хорошо лишь только от того, что все тяготы и невзгоды остались позади. И лишь у Аракела была полная апатия ко всему. Он не следил за курсом. Яхта бороздила морские просторы самостоятельно.

Быть может, читатель наивно полагает, что описанные ранее события вкупе с происходящими – чистейшая выдумка? Должен разочаровать скептиков и критиканов, всё, что здесь описывается – правда и только правда, поскольку на фантазии и выдумку у меня нет ни сил, ни таланта, ни желания. Я ведь пишу книгу по рассказам Александра Васильевича Монзикова. Именно поэтому данный роман – есть ни что иное, как дневник отдельных дней (лет) жизни адвоката Монзикова. Собственных идей, наблюдений у меня, разумеется, нет, не было и никогда не будет. Следовательно, всё что здесь описано – чистейшая правда.

Через четыре дня болтания по Чёрному морю «Мечта аквалангиста» успешно проследовала пролив «Босфор» и направилась в сторону Земли обетованной. Такой маршрут, по всей видимости, объяснялся тем, что у Стаса и Влада в загашнике оказалось 4,5 тыс. долларов, что, по мнению Монзикова, было достаточно для расширения культурной программы отдыха всей команды.

К исходу вторых суток пути после отбытия из г. Трабзона Монзикова дважды бил по спине гик мачты, отчего он падал в воду и громко взывал о помощи. Только Монзикову и никому другому приходила в голову замечательная мысль – посмотреть вдаль в прыжке с борта яхты. Подпрыгивая вверх, он часто падал в кокпит, поскольку было скользко и яхту все время качало.

Молодежь в основном молчала и дулась на турецкое гостеприимство. Садык все время прятался. Ему очень хотелось побыть одному. На палубу он выходил лишь для отправления нужды и жалкого подобия помывки несчастного лица и конечностей. И только Дата с Аракелом то и дело переговаривались и тщетно пытались втянуть в разговор свой экипаж. Кроме Монзикова, никто не вступал в полемику, да и Александр Васильевич, почему-то, постоянно матерился, плевался и как-то даже слишком цинично посылал всех на три буквы или, в лучшем случае, в задницу.

– Эй, Садык! – то и дело звал Аракел забившегося в угол Садыка.

– Да, – как-то вяло, без энтузиазма откликался Садык.

– Ты помнишь, что ты мне обещал? – спрашивал Аракел и пытался заглянуть в кокпит, чтобы встретиться взглядом с Садыком.

– Помню, помню! Не беспокойся, – успокаивал Садык Аракела.

– А что ты помнишь? А? – продолжал задавать многочисленные вопросы Аракел.

– Помню, что было в тюрьме, – вяло-вяло выдавливал с большой неохотой из себя Садык.

– А что у вас было в тюрьме? – вдруг подключался к разговору Монзиков.

– А что было – то и было! – обрезал Аракел назойливого Монзикова.

– А, так ты, значит, познакомился с Мустафой? – игриво спрашивал Монзиков.

– Бедненькие, – хихикая и не сдерживая девичьего смеха заметила Ирина.

– Ужас какой! И их – тоже? – спросила Жанна и залилась залихватским смехом.

– А, сучье племя! Так ты всё растрепал вот этим вот, да? – кричал разъяренный Аракел и тщетно пытался ударить бедного, скрюченного, забившегося в угол Садыка. Стас и Влад с большим трудом сдерживали кавказское буйство гневного капитана, а девушки начинали его всячески успокаивать.

Таких сценок за четыре дня было пять или шесть. Все они начинались ни с того ни с сего, а заканчивались бурными выходками горячего Аракела. В конце концов, все уже знали точно, что случилось в полицейском участке с Монзиковым, Жанной и Ириной, Аракелом и Садыком. Более того, первым, со всеми деталями и малейшими подробностями, поделился Аракел. Когда он всё рассказал, то он потребовал от всех без исключения хранить гробовое молчание по всем эпизодам, имевшим место в Турции с каждым из путешественников.

К исходу пятого дня плавания на горизонте показался берег. Самое удивительное было не то, что яхта без навигационных приборов, со слабо подготовленной командой вышла на самый фарватер пролива Босфор, а то, что она преодолела такой длинный путь менее, чем за 5 суток и, заметьте, без особых приключений.

Минут через 40 «Мечта аквалангиста» зашла в пролив Босфор, где усталая и измученная морской качкой команда увидела большое скопление домов, труб, минаретов на фоне цветущих садов и вечно зеленых гор и холмов. Извилистые дороги, плотно застроенные кварталы неказистых домов из ракушечника и известняка, точки автомобилей и людей росли на глазах, превращаясь из сверхмелких в мелкие детали живого макета.

Слева по курсу был турецкий городок Ускюдар, справа – Стамбул. На расстоянии в 1,5 км от берега слышались не только городской гул и зазывные голоса муэдзинов и мулл, но и запахи турецкой кухни. Ни море, ни шум волн не могли заглушить турецкого очаровательного аромата и азиатского колорита. Сделать остановку в Стамбуле было столь же заманчиво, сколь и опасно, особенно после пикантных подробностей Аракела и Монзикова, которые, словно сговорившись, смаковали всей этой мерзостью, происшедшей в полицейском участке.

Уже ночью экипаж вдруг чуть не попал под нос российского сухогруза, следовавшего курсом на порт Джибути. Монзиков, проснувшийся от сильной качки и скрежета корпуса яхты о правый борт «Миндального» – так назывался российский сухогруз с портом приписки «г. Новороссийск», шедшего на полных парах в порт г. Адена. Монзиков вылез на нос «Мечты аквалангиста» и в тот момент, когда яхта оказалась метрах в пяти от винтов большого корабля, адвокат выпал за борт яхты. Барахтаясь и громко матерясь, Монзиков безуспешно пытался дотянуться до яхты. Вдруг что-то садануло его по левой руке. Сначала адвокат попытался отплыть, а затем, увидев маленькую пластиковую шлюпку, он цепко ухватился за ее корму. Минут пять Монзиков безуспешно пытался залезть в лодку. Когда силы стали его покидать, он вдруг подумал об акулах и прочей морской мерзости, подстерегавшей пловцов на каждом шагу. С этими невеселыми мыслями он и залез, наконец-таки, в лодку, которая была крепко привязана с сухогрузу. Яхты не было видно. Кромешная темень и отсутствие каких-либо силуэтов «Мечты аквалангиста», не оставляли Монзикову выбора. Что делать? Отвязывать конец у лодки и дрейфовать в неизвестном направлении в надежде воссоединиться с командой «Мечты аквалангиста» или стоически ожидать в мокрой одежде рассвета, а там – будь что будет?

В 920 Монзиков проснулся от того, что его, сонного и ещё немного мокрого двое моряков пытались вытащить из лодки и перенести на палубу сухогруза. Операция происходила под пристальным вниманием всей команды. Даже мотористы вылезли на палубу поглазеть на морское чудо.

– Ну, и как же ты тут оказался, болезный? – первым спросил у адвоката маленький, толстенький, абсолютно лысый, с большими рыжими усами капитан судна, которому на вид было между 40 и 70 годами.

– А где это я? А? – Монзиков пытался сообразить, но на ум ничего не приходило. Это потом, после сытного завтрака он начнет вспоминать все детали своего падения в море и чудесного спасения в маленькой лодке, а пока он беспомощно озирался по сторонам, шмыгал носом и пытался левой рукой устранить сильный зуд в паху.

– Что, чешется? – хидничал боцман, первым заметивший человека в лодке.

– А ты как думаешь? А? Я же ведь ещё мокрый и, это… Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков артистично ударил правой рукой себя по брюху, отчего раздался глухой гул, словно ударили по рваному барабану.

Погода была отличная, солнце шпарило с такой силой, что пот струился на лицах команды ручьями. Палуба парила и казалось, что это не судно, а большая-большая сковородка, на которой должны были что-то изжарить. Кругом была только бескрайняя синь Средиземного моря. На горизонте, как ни странно, не было видно ни одного судна, ни одной буровой вышки, которых в этих краях встречается нимало.

Примерно в 1100 Монзиков, плотно позавтракавший, выкуривший с пяток хороших сигарет, веселил своими байками команду сухогруза. Никто ему не верил, но все слушали с неподдельным интересом, особенно ту часть рассказа, где Монзиков одолел турецкого педика.

– Ладно, корешок, – обратился с вопросом к Монзикову капитан, когда тот, закончил свое повествование и взялся за очередную сигарету, – что делать-то будешь, а? Мы можем тебя высадить в Триполи, можем в Хайфе. Где тебе удобнее? – капитан искренне хотел помочь адвокату, хотя он ему и не понравился из-за своего вранья. – Мы должны будем разгрузиться в этих портах, а затем пойдем через Суэцкий канал в Аден. «Миндальный» простоит в Триполи и Хайфе в общей сложности дня три-четыре, а в Адене будем уже через пару недель.

– У жидов и арабов мне делать нечего. Догнал, а? – Монзиков говорил медленно, постоянно щурясь и теребя свои пшеничные усы. – Я, пожалуй, сойду в Египте. Понимаешь мою мысль, а?

– Так Египет же – это самые настоящие арабы! – удивился не на шутку капитан «Миндального». – И потом, как мы тебя будем провозить, когда нас будут досматривать?

– Не бзди, батя! – успокоил капитана Монзиков, в ещё мокрой после душа голове которого уже родился хитроумный план возвращения на родину.

Суть плана сводилась к тому, что в Египте могли отдыхать потенциальные богатые клиенты, которые и должны были, по мнению адвоката, оплатить чудесное возвращение Монзикова в Россию. Даже если до Египта с ним ничего не случится, т. е. он не сможет улететь в Москву или Новосибирск или ещё куда-либо, то в Египте он уж точно не пропадет. Это-то он знал как «Отче наш».

За время пребывания на борту сухогруза Монзиков познакомился с каждым из небольшой команды. Более того, пару раз он покушался на ночлег у толстой буфетчицы Нины, которая, почему-то, всё время адвоката посылала на три буквы. Александр Васильевич особо не расстраивался, поскольку голова его была забита всевозможными идеями по возвращению на родину.

 

Триполи

260 тыс. жителей г. Триполи уже давно совершили намаз и каждый занимался своим делом. В отличие от Трабзона в Триполи на каждом углу что-то жарили, что-то варили. Повсюду стоял аромат жареной баранины, куры и всевозможных специй, отчего желудок давал о себе знать и пройти мимо вкусной еды, не попробовав и не купив хоть что-нибудь, было просто не возможно. На востоке у арабов кухня славится тем, что не бывает плохих блюд. Арабы, все без исключения, постоянно что-то жуют. Идет арапчонок в школу и по пути обязательно купит какую-нибудь вкуснятину. Идет мамашка с детьми и непременно угостится превосходными конфетами или обалденно вкусной шаурмой. Ливанцы, а их в стране чуть более 3,5 млн. человек, очень хорошо умеют торговаться. Торгуются все и по любому поводу. Ни в одной арабской стране.

Вы, дорогой читатель, не увидите ценника на товаре. А если даже и будет ценник, то это ровным счетом ничего не значит, поскольку вещь может быть продана за цену, меньшую в 10-20 раз. Это удивительно, но чем больше покупатель торгуется с продавцом, тем большую симпатию он вызывает у окружающих, особенно у самого продавца. Торгуются арабы шумно, энергично, напористо. Говорят они много и быстро, активно жестикулируя и, то и дело, трогая покупателя то за плечо, то за руку, то слегка подталкивают в спину или в грудь. Но делают они это не оскорбительно, а с арабским почтением и большим вниманием. В принципе, арабы не любят только евреев, американцев и христиан. Когда они видят белого иностранца, то для них очень важно сразу определить – с какой страны он прибыл и куда затем собирается, а также что ему надо купить.

Утомленный морскими прогулками на яхте, лодке и сухогрузе Монзиков, без денег и документов, шлялся по бесконечно длинному базару в поисках какого-то гешефта. Он и сам не знал, что ему было нужно, но сидеть на борту разгружавшегося судна он не хотел. Рыжие пшеничные усы, вьющиеся волосы, сине-голубые с серым оттенком глаза, небольшой животик и здоровенная задница в сочетании с толстыми губами и носом с горбинкой – всё выдавало в адвокате ЕВРЕЯ. Монзиков не знал ни одного иностранного языка, зато все ливанцы знали русских евреев, от которых страдал весь арабский мир. Один из самых больших парадоксов 20-21 столетия заключается в том, что 4,5 млн. евреев Израиля терроризируют и держат в страхе весь арабский мир. Евреев боятся и ненавидят, их слушают и им всё время пакостят. Это только на первый взгляд кажется, что арабы – полные идиоты. Арабская музыка, арабская культура – это всё достаточно примитивно для любого образованного человека (!) по сравнению с европейской цивилизацией. Но у арабов есть очень много и такого, чего не хватает европейцам, и что делает их не только равными, но и более счастливыми в этой нелегкой жизни. Но об этом чуть позже, а пока Александр Васильевич праздно шатался по центральному базару, расположенному неподалеку от морского порта. То и дело он останавливался у очередного продавца кальяна, чтобы на халяву насладиться ароматом шиши с добавками груши или сливы. Продавцы всерьез Монзикова не воспринимали, однако и не отказывали ему в праве попробовать товар. Может быть оттого, что адвоката тыкнуло практически сразу же после первых затяжек еще при входе на базар, Монзиков и не заметил всеобщего враждебного к себе отношения арабов. Вид у него был такой, что к арабской неприязни примешивалось чувство сострадания и жалости при виде никчемной, слегка заплетающейся походки одинокого еврея, который всё время что-то пробовал, трогал и разглядывал с нахальным, если не сказать более того – наглым интересом. И всё бы было ничего, если бы Монзикова почему-то вдруг не потянуло на карты, лежавшие на самом видном месте у одного старца среди прочей арабской мелочи.

Для арабов, не признающих игры, карты были нонсенсом. Монзиков остановился у полутора десятка различных колод, затем взял ту, на которой были изображены полуобнаженные дивы и начал с легкостью заправского иллюзиониста перемешивать карты. Колода трещала, карты летали, но не падали.

Всего за несколько секунд вокруг торговца и адвоката образовалась толпа зевак, падких на европейские штучки-дрючки.

Как оказалось, ловкость рук унылого адвоката не нуждалась в похвале, поскольку за каких-то 5-10 минут вокруг Монзикова собралась такая толпа, что плюнуть было некуда. Монзиков начал показывать один карточный фокус за другим. Темные арабы, никогда не видевшие карточных иллюзионистов и не знакомые с шулерством, стояли с широко разинутыми ртами и с затаенным дыханием наблюдали за нехитрыми, но ловкими и быстрыми манипуляциями адвоката. После пятнадцатиминутной разминки, Монзиков, вдруг, аккуратно сложил колоду карт и собрался было покинуть свое бойкое место, но ни тут-то было, арабы, как стояли в плотном кольце, так и продолжали стоять. Более того, они хотели продолжения зрелищ. Монзиков быстро сообразил, что можно неплохо заработать на местной валюте и большой куче желающих посостязаться с ним в карточном счастье.

Дорогой читатель! Не следует меня обвинять в буйной фантазии, но это – чистейшая правда. Да, действительно, у арабов нет ни казино, ни бильярдных, ни публичных домов. Но именно в Триполи, на базаре, торговец мелочевкой выставил на продажу нарды, шахматы и… карты.

Монзиков знал несколько десятков карточных фокусов, большая часть которых была рассчитана на детей и пенсионеров, радовавшихся рукотворному чуду с выплеском эмоций и лучезарными улыбками на своих счастливых лицах с ослепительно белыми, иногда и жёлтыми, редкими, крупными зубами.

Сначала Монзиков дурил народ бесплатно, но когда ему это всё надоело и он попытался вырваться из круга, то его заставили повторить все фокусы на бис ещё раз пять или шесть, после чего он стал «разводить» самых настойчивых на деньги. За полчаса Монзиков набил до отказа карманы своих жеваных брюк арабскими деньгами и готов был покинуть организованный наспех лохотрон, но арабы его не отпускали. Тогда он предпринял безуспешную попытку вырваться из многослойного плотного кольца. При первой же попытке какой-то проигравшийся в пух и прах старик ударил его по лицу. Монзиков сразу же попытался ответить, дать сдачу, но не успел. Шустрый арапчонок на тоненьких кривых ножках нанес Александру Васильевичу серию ударов по почкам и печени, отчего адвокат согнулся в трипогибель и как подкошенный с дикими воплями и стонами упал навзничь. Толпа сомкнулась над упавшим телом и стала яростно его топтать ногами. Били Монзикова недолго. Гораздо дольше у него отбирали ценности и деньги.

Через пять минут базар работал в обычном режиме. Монзикова обходили, через него перешагивали. Он был, но его никто не замечал.

Грязный, оборванный, израненный с разбитым в кровь лицом бедолага брел по каким-то улицам всё время что-то бормоча себе под нос. Он ни о чем не думал и хотел лишь одного – поскорее вернуться на корабль. И действительно, уже к 2000 по местному времени, когда на небе ярко сияли звёзды и был виден маленький лунный серп, адвокат подошёл к Миндальному. Разгрузка шла полным ходом. Вся команда работала, не покладая рук. Все были заняты делом и именно поэтому никто не обратил внимания на Монзикова, который с большим трудом смог самостоятельно взойти на борт сухогруза. Шаркая и качаясь из стороны в сторону, Монзиков медленно, но верно продвигался к своей каюте. Оставалось пройти каких-то метров 15, не более того, когда какой-то матрос вышел из своей каюты. Мощная железная дверь саданула Монзикова по лбу. Тут же раздался грохот падающего на железный пол израненного тела.

– Да, дела! – только и смог из себя выдавить прибежавший с разгрузки капитан.

– Что теперь с ним делать, а? – спросил матрос, который случайно и сбил Монзикова несколько минут тому назад.

– Я думаю, что он должен будет немного отлежаться, – заметил старпом, которому Монзиков сразу чем-то не понравился. – Надо будет его аккуратно раздеть, обтереть влажной тряпкой,…

– Как покойника? – вставил матрос и не удержался от смеха, тем более, что и капитан, и старпом тоже громко засмеялись.

– Нет, как любимую женщину, только что родившую тебе сына! Понял, балбес, – быстро парировал старпом, живот которого ещё трясся от смеха, вызванного удачной шуткой молодого матроса.

– Да, этот кадр нам всё время создает один геморрой! – ни то с досадой, ни то с раздражением сказал старпом.

– Да ладно тебе, Николаевич,… – миролюбиво заметил капитан.

– Так, Сашок, когда адвоката разденешь и подмоешь, возьми его обноски и выстирай. Порошка не жалей, чувствуешь, каким дерьмом от него несет? – сказал капитан матросу и уже собирался на выход, но тот задал такой вопрос, на который сразу ответить было просто невозможно.

– А если он обосрался или захочет пить или есть? – матрос смотрел на капитана без каких-либо признаков улыбки или издевки. Тишина длилась недолго.

– Значит так,… будешь дежурить возле него до тех пор, пока он сам не сможет самостоятельно справлять нужду. Понял? – сказал капитан и весело посмотрел на старпома, ища в своем заместителе поддержку.

– А нужду справлять по-большому или по-маленькому? – не унимался матрос.

– По большому, по большому, умник сраный! – с раздражением бросил старпом. – Не доставай капитана своими штучками-дрючками. Понял? – старпом был раздосадован тем, что адвокат будет мозолить перед его глазами ещё неделю или даже более того.

 

Обрезание – гарантия бесплатной медицинской помощи

Нельзя сказать, чтобы Монзикову после того, как его раздели и уложили в каюте, стало хуже, но и лучше ему не было. Он нещадно стенал, громко матерился и всё время что-то требовал. Ему постоянно мерещились кошмары, снилась тёща и турок Мустафа. Монзиков страдал.

Когда Миндальный встал под разгрузку в Хайфе, то капитан решил Монзикова показать израильским врачам. Полусонного Монзикова помогли погрузить в карету скорой помощи и, вздохнув с облегчением, проводили взглядом, пока машина скорой помощи не растворилась в городском потоке транспорта.

Медики минут десять пытались объяснить русскому капитану, что все услуги в Израиле платные, за всё надо платить. Капитан же настаивал на том, чтобы Монзикову оказали лишь первую медицинскую помощь бесплатно, как своему гражданину, потерявшему паспорт и другие документы.

Именно это обстоятельство сыграло злую шутку с Александром Васильевичем, которого медики стали оформлять как сына страны обетованной.

Уже через 40 минут после первичного осмотра Монзикова полностью раздели и стали готовить к операции. Пустяковая операция, необходимая каждому иудею по религиозным и гигиеническим соображениям предполагала обритие и тщательную помывку паховой зоны. От постоянного тисканья и перетаскивания из одного кабинета в другой Монзиков прилично устал и был бессилен расспрашивать и уж тем более сопротивляться предстоящей операции.

Осмотр головы был затруднен большой копной сальных рыжеватых волос, которые вместе с усами взяли да и сбрили.

Саму операцию делали под местным наркозом. Монзиков отчетливо слышал русскую речь склонившихся над его израненным органом совдеповских эскулапов, оказавшихся на волне перестройке на своей новой родине.

Обрезание прошло успешно, с чем и поздравили Александра Васильевича, хотевшего только одного – покоя и сна.

Обрезание было вынужденной мерой, поскольку даже вновь прибывшим репатриантам бесплатную медицинскую помощь оказывали только тогда, когда у мужчины было сделано обрезание.

Свободных мест в каждой палате было 2-3, поскольку никаких военных или боевых действий ни в Секторе Газа, ни в Иерусалиме в последние два-три месяца не было. Не было и терактов.

Медицинское обслуживание в израильских больницах и госпиталях было схожим с российским с той лишь разницей, что не надо было покупать самим больным или их родственникам лекарств, работали туалеты и нигде ничего не капало, не стучало, не летело… Холодильники, телевизоры, радио и городские телефоны стояли не только у глав. врачей, а в каждой палате. Нянечки и медсестры не производили впечатление убогих и полунищих, а врачи были предупредительны и корректны. Чистота и порядок, цветы, скромная, но с виду новая мебель создавали впечатление благополучия и разумного комфорта во всем израильском здравоохранении.

Через три дня судно отходило от главного причала Израильского порта Хайфы, куда были доставлены спирт в стеклянных бочках по 50 литров каждая и пенька. Израильтяне издавна закупают это только у России. Но если судьбу спирта еще как-то можно предугадать, то для какой балды им нужна пенька, да ещё в таком количестве? Этого ни Монзиков, ни даже я – слесарь-сантехник с многолетним стажем – не знаем до сих пор.

То ли Монзикову на рынке что-то отбили, то ли это совпало с рационом его питания, но ел он теперь только жидкое и протертое, т. к. зубы его нестерпимо болели, десны кровоточили, губы распухли до гигантских размеров. Ни один фантаст или баталист никогда не описывал образ чудища, у которого было бы такое ужасное, изуродованное лицо. К сожалению и другие части тела выглядели не лучшим образом.

Монзиков от нечего делать попытался было заняться рукоблудием, но первые же движения вызвали резкую боль не только в паху, но и в ребрах, и в голове, которая чутко реагировала на сигналы, поступавшие от разных поврежденных органов адвоката.

Переведя дух, Монзиков достал из трусов свой конец и с ужасом обнаружил, что его обработали скальпелем без его согласия и против его воли. Жаловаться было некому, а слезы и без того лились из воспаленных серо-голубых глаз. Трехдневное пребывание в лечебном учреждении г. Хайфы оставило след не только в душе, но и на теле бедолаги Монзикова.

 

Тишина

Был последний двадцать первый день отдыха женщин в санатории Волна. Оля, Тома и Кира собирали свои вещи, паковали чемоданы. Нет – нет, да и всплакнут или просто скуксятся, когда нечаянно подумают о бесшабашном Александре Васильевиче и его приятеле-соседе Садыке. Ведь если разобраться, то ничего плохого мужики и не сделали женщинам, приехавшим на черноморский курорт в поисках новых ощущений, южного отдыха и наверняка курортных романчиков. Романов, увы, никто из женщин не завел.

Для чего женщинам заводить романы, флиртовать? Никто из Вас, дорогой читатель не задумывался над этим, а? А я вот задумывался… Но, я – не женщина, а слесарь-сантехник! У меня голова на плечах не для ношения шляпок и не для того, чтобы совать свой нос, куда не следует, или брать в рот все, что хочется… Я ещё умею думать! У меня есть ЛОГИКА!

Логика – категория исключительно мужская, хотя слово само – женского рода. Как-то раз я делал ремонт у одного философа, который мне поведал насчет баб страшную тайну. Тайна эта заключается в бабской сути, которую ни один мужик до конца не знает. Те клише, которые мы, мужчины, с легкостью ставим и раздаем женщинам, типа, все бабы – стервы, или бабы – дуры и т. д., и т. п. – это лишь малая толика того, что только можно сказать о женщинах. Их описывать, их изучать можно до скончания света и всё равно останутся белые пятна, загадки, открытые вопросы. Не верите? Был такой классный дядечка – Ги де Мопассан. Он написал несколько десятков романов о том, как во Франции, да и не только во Франции, но и за её пределами, мужики приставали к бабам, как те издевались над ними, как бабы соблазняли сильный пол человечества и т. д. И что интересно, в каждом своем новом романе писатель находил нечто новое, оригинальное, неописанное им ранее, отчего не только Мопассан, но и большинство читателей приходили в неописуемый трепет и восторг.

Я, к сожалению, не Ги де Мопассан! Я – Зяма Исламбеков, скромный труженик, вечно ищущий чего-то, вечно чем-то занятый…

Но я имею одну привычку, которая выгодно отличает меня от остальных мужиков. Я, приходя домой, усталый, голодный и слегка пьяный, продолжаю трудиться над своими романами. Я записываю самое важное, самое интересное, что услышал или увидел собственными глазами и потому я – живая летопись эпохи! Политические деятели сменяют друг друга так быстро, что обыватель к концу жизни иногда и не помнит ни биографических данных своего вождя, ни его ратных дел, ни даже его образа, если же конечно ему не освежают периодически его память. А классики – вечны. Мы востребованы всегда и везде. Наши знания, переданные через книги потомкам, это летопись Истории, это кладезь мировой цивилизации.

Кстати, слово цивилизация хорошо рифмуется со словом канализация. Надо будет потом это где-нибудь учесть…

Так вот, дорогой мой читатель! Вернемся к логике. С точки зрения всё той же логики, проводить время с бабами – дело муторное и бесперспективное. Это, примерно, то же самое, что заниматься пьянством или быть наркоманом. Это только Та-ту в своих песенках прославляет «простые движения». Это только на первый взгляд кажется, что секс может подменить чтение хорошей книги, например, этой. Или вместо театра можно перепихнуться и получить кайф, равнозначный балету или опере. Нет, безусловно, сексом заниматься надо. Более того, если долго воздерживаться, то может сломаться машинка. А это уж такая неприятность, о которой написано и спето человечеством столько, сколько унитазов и горшков есть в Израиле и на Украине вместе взятых!

Для чего мужики клеят баб? Для чего на них тратят столько сил, здоровья, времени и денег? Для чего они усложняют себе жизнь? А? Вопросы эти очень и очень серьёзные, поскольку даже я на них не знаю окончательного ответа! Я лишь могу высказать свое частное мнение, расхожее с мнением Петровича и Васильевича.

Петрович, например, полагает, что надо трахаться до изнеможения, без перерывов, без выходных. Причем, если ты не трахнул кого-нибудь по какой-то весомой причине, например, был пьян или у нее были критические дни, то это всегда надо компенсировать, исправлять. И тянуть с этим не следует. Всех баб не перетрахать, но стремиться к этому должен каждый настоящий мужчина! Покой, как говорит Петрович, нам только снится!

Васильевич, тоже работает вместе со мной, в принципе, согласен с Петровичем, но он не согласен работать без праздников и выходных. Более того, он считает, что работа в ночную должна оплачиваться вдвойне. Что это значит? А то, что если ты кого ночью отработал на стороне, то тебе должны компенсировать это в семье. То есть, ты можешь рассчитывать на призовую бутылочку, которую тебе должны дать там за то, что ты будешь не с ней тут. А тут не должно быть никаких вопросов, расспросов и допросов о том, что, где и когда ты был там, что делал и чего не делал. Ведь если мужик приходит в семью, если он приносит туда деньги, то это уже говорит о том, что он свой выбор давно сделал, и там – это не здесь и тем более не то, что может и держит его, кормильца, его, родимого… здесь.

Я не отвергаю и не спорю со своими друзьями о предназначении мужчин, об их роли в жизни, в семье и т. д., поскольку в чем-то они правы. Но их недостаток, даже может быть беда, заключается не в том, что они порочны и не осознают всей пагубности своего развратного поведения, а в том, что они не могу объяснить своих поступков, не могут найти мотивацию своим действиям. А я – могу! Я могу, например, обосновать. Да, обосновать, но не оправдать! Я могу объяснить каждый выпад, каждый поход налево, поскольку я – философ!

Так вот, дорогие мои женщины, случайно взявшие в руки не то, что они обычно берут или хотят взять, а КНИГУ. Читайте и запоминайте. Это будет для Вас открытие, причем бесплатное и короткое. Это французы или америкашки пишут там всякие любовные романы на 500 и более страниц, не раскрывая ни мыслей, ни чувств, ни того, что движет мужиков на подвиги или глупости, совершив которые они, иногда, стесняются в этом признаться, даже самим себе.

На двух-трех страницах я раскрою всю мужскую сущность и поведаю о том, чего обычно не произносят вслух. Итак,… Все мужики делятся на две части:

– мужики, способные к траху (+);

– мужики, не способные к траху (-).

А может быть, мне сделать таблицу, которая облегчит восприятие и понимание философской концепции глобального траха Э.А. Кацмеринпопеля? Ладно, я буду останавливаться лишь на тех, кто со знаком (+), хотя есть и такие, которые имеют знак (±), т. е. в зависимости от природных условий и текущего момента они могут быть как с (+), так и с (-), т. е. это всё – по ситуации.

Те, которые способны к траху (+), могут быть к нему не готовы (-). А те, что с (+), не всегда (+), потому что либо нет баб, либо надо для (+) выпить водки, либо надо выпить столько, что либо будет (-), либо смерть!!! Кстати, я, например, считаю, что не бывает некрасивых женщин! Бывает просто мало водки! Так вот, когда (+) сталкивается с (+) – женщиной, то всегда бывает (+), но это всё лишь в теории, поскольку (+) – женщина может быть ещё или уже в интересном положении, да ещё с таким сроком, что ей не только не хочется (+), но это просто будет для нее (-). Более того, гораздо чаще случается ситуация, черт бы её побрал, когда у (+) – женщины критические дни, а взять в рот, да простят меня неиспорченные и непорочные, читающие квинтэссенцию теории Э.А. Кацмеринпопеля, или подставить соседнюю дырочку им не позволяет либо воспитание, либо морально-этические принципы, которых на самом деле у женщин столько, что мы, мужики, себе и представить не можем. Правда, большинство женщин нет-нет, да и отходят от своих принципов, мотивируя это тем, что ТАК НАДО БЫЛО СДЕЛАТЬ РАДИ… него, неё, их, всего святого, любви, мести и т. д., и т. п. Математики по этому случаю говорят, что здесь имеет место lim–, где m  – число принципов у женщины, а n  – основание для отступления от принципа.

Я, честно говоря, не знаю, кто кого и где имеет. Скорее всего, он имеет её, а она потом имеет его деньги и всякое такое, к чему, как это не покажется странным, стремится большинство женщин.

Так вот, уважаемый философ из-под Жмеринки Э.А. Кацмеринпопель справедливо полагает, что на одну (+) – женщину может клевать от одного до офигенного числа (+) – мужчин. Впрочем, часто бывает и так, что на одного (+) – мужчину вешается несметное количество (+) – женщин, но об этом чуть позже. Так вот, природа так устроила, что в этом случае (+) – женщина имеет все шансы стать проституткой, а (+) – мужчина, имеющий повышенный спрос у (+) – женщин, стать либо сифилитиком, либо алиментщиком. Вот тут, кстати, следует всем (+) подумать о СПИДе, гепатите, герпесе и т. д. Между прочим, а Вы, дорогой читатель, знаете, кто виноват в том, что на свет появлялись А.Гитлер, В.Ульянов, И.Джугашвили, М.Горбачев и др. известные политики? Родители. Да-да, родители, которые не предохранялись должным образом! Сейчас существует такое множество проверенных способов, что заразиться какой-нибудь бякой или забеременеть настолько трудно, насколько сложно тупому и убогому понять всё то, что здесь описывается!

Я не могу не рассказать о том, что бывает, когда встречаются однополые (+). В Великобритании или Армении они встречаются гораздо чаще, нежели в России или на Украине. А вот в тюрьмах, лагерях и колониях популяция активных (+) растет. Но еще больше там становится процент пассивных, многие из которых привыкают к этому и начинают грустить, если их не имеют сокамерники. Увы, это – не только голая правда, но и реалии сегодняшней жизни. Александр Васильевич Монзиков, лёжа на койке сухогруза «Миндального», с болью в сердце вспоминал эпизоды своей жизни, связанные с человеческим насилием и мужеложеством.

Законы физики в жизни не всегда соблюдаются. Например, физики с пеной у рта утверждают, что (+) притягивается к (-) и наоборот. Возможно, они в чем-то и правы, но тогда надо уточнять, что (+) и (-) – это не мужчины и женщины, для которых законы физики – не догма. Я полагаю, что если встретятся (+) – мужчина с (+) – женщиной, то обязательно, рано или поздно, будет такой трах, о котором можно писать и писать романы, слагать легенды и песни, снимать сериалы и мусолить это годами, десятилетиями, веками.

А что, интересно, будет, если встретится (+) – мужчина с (-) – женщиной? Тут надо не торопиться с выводами. Надо разобраться: действительно ли (-) – женщина является таковой или же она только создает видимость, придуривается, вводит всех и себя в заблуждение? Надо выяснить также, как давно у нее, бедняжки, (-) и на какой срок? Навсегда или на неделю, на месяц, на год? Это очень важно не только для (+) – мужчины, который может попусту тратить время, силы, деньги на плод своей мечты, а тем временем реальные (+) – женщины будут им проигнорированы и не охвачены его вниманием и любовью.

Запретный плод сладок! Именно это очень часто подталкивает (+) – мужчин на соитие с (-) – женщинами без должного анализа и принятия правильного решения. Теперь, надеюсь, понятно, почему на свете есть насильники, маньяки и убийцы? А Вы как думали, а?

В принципе, любая нормальная (-) – женщина либо была, либо будет (+). Здесь, скорее, вопрос времени, чего нельзя сказать о (+) – мужчинах, которые угасают и изнашиваются гораздо чаще и много быстрее женщин. И дело здесь даже не в том, что большинство мужиков попивают водочку, покуривают, наедаются на ночь, чрезмерно треплются о своих победах над слабым полом. Всё гораздо проще. Жизнь у мужиков намного тяжелее, чем у женщин. Я уже писал об этом и повторяться не буду! Кто не помнит, читайте ещё раз мой роман века. Делать это можно вслух, про себя, быстро, медленно и т. д.

Э.А. Кацмеринпопель справедливо отмечает потребность полов к сексу. Однако его исследования по вопросу траха не ограничиваются сбором информации или банальной статистикой. Нет. Ученый, исследовав проблему предпринял попытку научно обосновать причинно-следственные связи между первыми импульсами в человеческом мозгу и, например, оргазмом. Я не в силах пересказать все основные фундаментальные книги Э.А. Кацмеринпопеля, изданные не только на Украине, в Израиле, на Кипре или Албании, но и у нас, в России. Вот лишь выдержка из последней книги – «Вот что бывает, когда он её, а она – как всегда», которую я сумел прочитать в подлиннике на эстонском языке. Я не буду ставить кавычек, но знайте, что здесь и далее на 5 страницах приводится отредактированный мною фрагмент молодежного бестселлера величайшего философа всех времен и народов Э.А. Кацмеринпопеля.

Когда молодой человек видит девушку, то он её рассматривает сначала с позиции возможного траха, т. е. можно ли было бы с ней перепихнуться или нет. Если нет, и нет окончательно, то интерес к ней у него падает и падает на столько, на сколько он трезв. Принятие внутрь алкоголя может либо затормозить процедуру первичного анализа, либо исключить его полностью, что приведет к ситуации потенциального траха, т. е. когда далее молодой человек начинает действовать, действовать, действовать для достижения конечной цели – траха с девицей.

Мне, дорогой читатель, почему-то вспомнился один пикантный анекдот про поручика Ржевского и Андрея Балконского.

Б: – Поручик, скажите, а как Вам удается иметь такой успех у Женщин? – спросил Балконский и внимательно посмотрел в голубые глаза гусара.

Р: – Да, уж! – как-то даже скромно, но с достоинством только и ответил Ржевский.

Б: – А, скажите, как Вы определяете – какая из женщин возьмет у Вас…? – Балконский пытался подобрать слова, приличествующие теме затеянного им разговора.

Р: – Ну, так это же очень просто! – выпалил самоуверенный лихой гусар.

Б: – А как Вы думаете? Вот эта дама могла бы взять у Вас…? – и Балконский слегка хихикнул.

Р: – Вне всякого сомнения, – заметил поручик.

Б: – А, вон та дама? – не унимался Балконский.

Р: – И она тоже! – с нескрываемой уверенностью ответил гусар.

Б: – А как Вы думаете? Вот эти две дамы могла бы взять у Вас…? – и Балконский опять слегка хихикнул.

Р: – Со спины я не могу Вам сказать. Надо посмотреть, – выпалил поручик и решительно прибавил шагу, чтобы догнать, а затем и обойти обеих дам.

Б: – Ну, как? – с нетерпением спросил Балконский у поручика.

Р: – Обе возьмут, – со стопроцентной уверенностью ответил слегка запыхавшийся поручик.

Б: – Скажите, поручик, а как Вы всё-таки это определяете? – не унимался Балконский.

Р: – А я смотрю: если у них есть рот, то куда они, на х… денутся?! – и поручик громко заржал.

Для большинства мужиков важен не столько процесс, сколько сам факт победы над женщиной. Многие пытаются вести учет своим похождениям. Но если ловелас успешен в своих атаках на слабый пол, то уже лет через 5-7 он начинает путаться и сбиваться. И что интересно, ошибки всегда в пользу мужиков. Причем, как правило, дела расходятся со словами не в два-три раза, а в десятки раз. Послушать такого бывалого бабника, так получается с его слов, что он никогда не спал, не работал, а только трахался, трахался и трахался.

От крайности болтать случается другая крайность – молчание. Эта черта у мужчин встречается много реже, хотя в отличие от женщин большинство мужчин не любят часами сплетничать и перемалывать косточки всем и каждому.

Вы не поверите, но самые сплетные мужики – это заядлые мастурбанты и те, которые могли бы с успехом сниматься в кино в ролях леших, детей и племянников Кащея Бессмертного и т. д. Маленького роста, неказистые, страшненькие, с неспортивными фигурками и с большими нереализованными амбициями.

Одержав победу над очередной жертвой своих похотливых фантазий, большинство ловеласов ударяется в бегство. Женитьбы или каких-либо финансовых обязательств такие мужички боятся как черт ладана. Да им и некогда думать о браке, поскольку они всегда в поиске.

А что бывает, когда ловелас встречает на своем пути девственницу? Девушка, которая отдается мужчине впервые, теряет свою девственность, а мужчина в свой актив записывает очередную полную победу. Редко, но бывает, когда парочка женится, но чаще всего под венец идут девицы, пропустившие через себя нескольких кавалеров. Именно небольшой сексуальный опыт позволяет невестам рассчитывать на любовные утехи либо в браке, либо вне его.

А кто такие эти самые ловеласы? Это что, как-то связано с национальностью? Как правило, все ловеласы либо маленького, либо среднего роста не имеющие каких-либо выдающихся способностей и талантов кроме приятной внешности, красивого голоса и ладной фигурки. Трудовые навыки у них либо неразвиты, либо напрочь отсутствуют. Каких-то целей в жизни они не ставят и довольствуются сегодняшним днем. Иногда высокого роста мужики имеют внешние признаки ловеласов – постоянно треплются о бабах, трутся возле них, домогаются взаимности и т. д. Но это еще не значит ровным счетом ничего. Стоит им обзавестись семьей и они становятся образцовыми мужьями и отцами.

Толстые мужики, набравшие избыточный вес после тридцати, как правило ленивы и нахальны в своих житейских притязаниях на место под солнцем. Избыточный вес получается не только от переедания или пассивного образа жизни. Он может быть следствием нарушения обмена веществ или генетической предрасположенностью к ожирению. Толстые мужики больше говорят, чем делают и женщинам делать ставку на них или питать иллюзии по поводу семейно-брачных или даже любовных отношений просто несерьезно. Примерно то же самое можно сказать и о женщинах, но здесь следует заметить, что большинство красивых стройных девушек после родов становится толстыми и безобразными, а те, которые следят за собой и ведут здоровый образ жизни чаще думают не о семье, а о себе любимой.

Есть немало мужиков, которым беготня по бабам неинтересна из-за того, что надо всё время что-то делать, куда-то бежать, когда можно просто посмотреть лежа на диване телевизор, почитать газетку или журнал, поспать, сходить на бильярд или в баню. Если и суетиться, то надо делать что-то, что малозатратно и интересно, а слушать бред в виде бабского щебетания – это не для слабонервных.

Э.А. Кацмеринпопель утверждает, что большинство молодых людей пытается жениться на девицах, которые моложе них лет на 5-8, а то и более. Чем всё это заканчивается догадаться, наверное, несложно – разводом. По последним статистическим данным из пяти брачующихся четверо разводятся, причем в первый год – 40 %. Неполных семей в мире много, но еще больше их в России. Особенно часто распадаются семьи военных и милиционеров. Денег мужья приносят в дом мало, а условия службы таковы, что по дому, в семье всё приходится делать женщинам. Квартирный вопрос у военных решается плохо, а о ласке и об элементарных знаках внимания и говорить не приходится. Получая низкое денежное довольствие, мужички тем не менее умудряются ежедневно остограммиваться. Пьют в основном дешевую водку под минимальную закуску. Или спирт, что еще хуже. Не случайно ведь, что после 20 лет выслуги можно уходить и на пенсию, которая будет чуть больше той, что можно было бы получить не в 35, а в 60 лет.

Но вернемся всё-таки к тому, с чего начали. Итак, если жениться не надо, поскольку уже есть семья, то зачем же идти налево, когда можно сэкономить и деньги, и время, и здоровье, и, в конце концов, репутацию? Надо, надо ходить налево, потому что запретный плод всегда сладок. Всегда кажется, что левак укрепляет брак. И всегда победа на стороне придает силы для борьбы в семье, например, на службе или работе и т. д.

Меня вряд ли поймут те, кто вообще не воспринимает что-либо прогрессивное и радикально новое. Консерваторы и ярые коммунисты вряд ли согласятся со мной, а уж тем паче с Кацмеринпопелем насчет того, что большинство мировых шедевров, открытий, рекордов были связаны с трахом или всем тем, что ему сопутствует. Добиваясь взаимности любимой женщины, поэты сочиняли стихи, композиторы – музыку, бегуны – устанавливали рекорды скорости и дальности, выносливости и чего-то там ещё такого, чего они в нормальных, естественных условиях не могли достичь.

А теперь о бабах. Фу, как грубо, скажете Вы. Да, грубо, а что делать? Такова сель ави. Нынешняя молодежь называет женщин и телками, и метелками, и мочалками… Как только не оскорбляют слабый пол, которых на Земле гораздо больше, чем мужиков, которые живут гораздо дольше и которых дети любят сильнее…

То, что все бабы – стервы это – не новость и даже не открытие. То, что все женщины продажны и могут лечь под любого, если им это выгодно – известно давно. Но не все знают, что как есть реальные однолюбы – мужики, так есть и женщины, верные на всю жизнь одному единственному мужчине, которого они любят и уважают. В абсолютных величинах таких людей великое множество – десятки, сотни миллионов. А в относительных – жалкие проценты, теряющиеся среди тех, кто грешен и кто не может быть эталоном верности и стойкости.

Женщины в замужестве, как правило, рожают. Уже после первых родов их фигуры обабиваются, дефекты, которые ранее не были видны и о которых никто и не подозревал, почему-то, вдруг, начинают выпячивать и раздражать не только самих женщин, но и их мужей. Конфетно-цветочная стадия, предшествующая постельно-брачным отношениям обычно малоинформативна. В этот период ухаживания молодые некритичны ни друг к другу, ни к будущим своим родственникам-сродственникам. Невесты ведут себя покладисто и сдержанно. Они не кричат, не командуют, везде и всюду уступают своим кавалерам, которые также стараются умело маскировать свои дурные наклонности и привычки. Лодыри и бездельники имитируют деловую активность, трудоголики – наоборот. Они стараются уделять тепло и внимание своим девушкам, чтобы их не спугнуть. Вот такая или что-то вроде того дурилка идет повсеместно, в любой части мира, где молодые сами вправе выбрать себе супруга.

Свадьба. Здесь ещё стоит пелена, завеса перед глазами родителей и молодых. Всё воспринимается в радужном свете. Родственники и гости вслух высказывают бредовые идеи о вечности любви и семейном счастье. Отрезвление наступает уже после первой брачной ночи. Если вдруг молодые не грешили до свадьбы, а такое еще случается в некоторых семьях, то, как удар молнии для жениха становится то, что он у своей невесты уже не первый. Гром среди ясного неба усиливается и тогда, когда рождается ребенок, непохожий на законного супруга. В большинстве случаев молодые либо вынуждены жить с родителями, либо снимать угол, наивно полагая, что с милым и рай в шалаше. Любовь проходит уже к концу первого года совместной жизни. И если ненависть или злоба ещё не появились, то обида и раздражение, горечь и разочарование начинают расти как на дрожжах. Если ещё тёща или свекровь начинают капать на нервы и подливать масло в семейный огонь, то брак разлетается и семья рушится окончательно и бесповоротно. В 50 % случаев либо уже есть маленький ребёнок, либо он вот-вот должен родиться.

С ребенком выйти замуж гораздо сложнее, чем жениться алиментщику. Это как надо любить и боготворить женщину с ребенком, чтобы жениться на ней, когда вокруг полно девиц на выданье? Истории известно немало примеров, когда мужчины брали в жены матерей-одиночек и когда семьи были счастливы и удачливы. А в процентном отношении такие браки составляют всего-навсего 2,5 %. О, как! А 25 % – неполные семьи.

Помнишь, дорогой читатель, что вся эта бодяга началась с логики? Вот пока что логика кое-где ещё присутствует, но в основном – у мужиков, которые многого не знают и которые не могут раскусить женского коварства.

В семье, где жена орет с утра до ночи на детей и на мужа, где всё строится на ругани и крике, мужики либо начинают пить, либо ходить налево. Всё это рано или поздно случается там, где не разводятся. Стерва-жена, видя полную никчемность и подкаблучность либо свою, либо мужа начинает также посматривать налево.

Ох, нет больше ни сил, ни желания рассказывать о том, как падают в своем первородном грехе замужние женщины, которые сначала флиртуют по своей бабской природе, а затем и грешат по полной программе!

А кем были Оля, Тома и Кира? Помните?

Администрация санатория ничего не предпринимала, чтобы найти своих постояльцев. Деньги были уплачены, курсовка еще не закончилась.

Замечательная троица в последний раз искупалась в ласковых водах Черного моря и… отправилась к родному очагу.

 

Египет

Монзиков стоял на палубе и, держась за поручни, наблюдал за подходом своего судна к Порт-Саиду – египетскому морскому порту, первому по значимости среди других морских городов, поскольку именно через эти морские ворота Египта открывался путь по Суэцкому каналу в Красное море. Средиземное море было спокойно и дружелюбно. Легкий ветерок приятно обдавал тело прохладой, которая была просто необходима в летний зной в этих широтах. Температура воды была +32°С, воздуха +52°С. Августовское солнце беспощадно жарило. Все кто только был не при делах, вылезли на теневую сторону судна, где было относительно прохладно и где открывался замечательный вид на Синайский полуостров. До берега было не более 10 км, а Миндальный шел со скоростью 15 узлов в час.

Монзиков специально торчал в одних семейных трусах на ядреном солнце, превозмогая боль в сломанных ребрах и легкое недомогание. Уже через 40 минут солнечной ванны тело адвоката покраснело. Солнце здесь было не такое, как в Сочи, и его былой загар слабо спасал от тропического солнца.

Нет смысла описывать сейчас проход Миндального по Суэцкому каналу, поскольку следующие главы будут полностью посвящены Египту – стране супер отелей и крайней бедности, стране, где четверть населения немного лепечет по-английски, а население двух всемирно известных египетских курортов – Шарм аль Шейх и Хургады – может объясняться еще и на немецком и русском языках.

Было около 11 часов утра по местному времени, когда вдали показались отели Хургады. Красное море пенилось барашками волн, но было весьма дружелюбно и спокойно. Туда-сюда шныряли катера и яхты с туристами, которые любовались коралловыми островами и морской фауной Красного моря. То там, то сям ныряли с бортов небольших катеров дайверы и просто любители купания в открытом море. Температура воды была около +32°С.

Красное море расположено среди пустыни. Оно относительно неглубокое и очень-очень соленое. Любой, кто хоть раз купался в море, замечал, что утонуть в нем практически невозможно. В воде на глубине можно спокойно сидеть, можно лежать пластом на животе и аккуратно задирая вверх голову дышать приятным морским воздухом. При этом тело будет слегка колыхаться на поверхности воды, а спина, плечи, руки и ноги будут активно загорать. То же самое можно делать и лежа на спине. А вот на боку это делать сложнее, т. к. в рот будет попадать вода и равновесие удержать крайне сложно.

Неожиданно мимо Миндального на скорости в 40 узлов в час пронесся катер с новыми русскими на борту. Катер появился из ниоткуда и затем быстро слился с линией горизонта, не оставив после себя никакого следа или шума. Минут через 10 Монзиков заметил вдали быстро растущую точку. Это был тот же катер, летевший ему навстречу на глиссаже. Катер глиссировал с распластавшимся на носу пассажиром, который, вероятно, балдел от скорости, брызг в лицо и динамических ударов воды о корпус. Катер был с двумя палубами, на которых стояли и лежали русские туристы. Подлетев к Миндальному, катер остановился и замер как вкопанный. Мужчина лет 35 с обгорелым торсом быстро поднялся и встал на тоненькие, но очевидно крепкие перила катера и ласточкой сиганул в море. Проплыв вперед метров пять он развернулся и затем легко и быстро залез по маленькой лестнице на нижнюю палубу своего ослепительно белого катера, где его ждала подвыпившая кампания молоденьких девиц и чрезмерно упитанных бандюганов. Все мужики были бритоголовыми, с массивными золотыми цепочками с крестами на шее и браслетами, перстнями и кольцами на руках. Татуировки были еще заметны, поскольку загар был еще детским, максимум двухдневным.

– Эй, на корыте! – крикнул здоровяк с катера Монзикову, стоявшему в своих семейных трусах на верхней палубе Миндального. – Прыгай к нам. Мы нальем тебе русской холодненькой водочки!

Раздался жуткий смех, усиленный женским визгом и звоном граненых стаканов, наполненных до краев замечательнейшим в мире мужским напитком – русской водкой.

– Мужик! Если прямо сейчас к нам прыгнешь, то мы тебе дадим штуку баксов и нашу телку! – крикнул второй бандюган, правой рукой державший пустой граненый стаканчик, а левой обнимавший белокурую диву, ласково хихикавшую и лукаво подмигивавшую Монзикову.

– А где я буду жить всё это время? – спросил Монзиков у братков.

– А ты ещё и жить хочешь? – выкрикнул первый бандюган, тот самый, который до этого нырял в море.

– Если я прямо в трусах к вам прыгну, то у меня же ничего не будет, – крикнул Монзиков удалявшейся компании, т. к. Миндальный шел своим курсом, а катер стоял на месте.

– Давай, прыгай! – крикнул третий бритоголовый и направил катер прямо к Монзикову.

Монзиков не раздумывая, взял да и сиганул прямо в море. Прыжок был великолепным. Пока Александр Васильевич летел какой-то раскорякой, его тело развернуло и с восьмиметровой высоты он больно шлепнулся не то на спину, не то на задницу. Терять ему особенно было нечего. Его одежда была хоть и выстирана, но вся разорвана, да к тому же ещё и чужая. Документов или денег у Монзикова не было, зато по прошлому опыту адвокат знал, что на кураже братков иногда можно неплохо заработать.

– Ну, ты, блин, конкретный пацан! А? Мужики, прикиньте, взял да и сиганул в одних трусах, а? – браток-ныряльщик яростно сжимал в своих лапищах руку Монзикова, которого уже общими усилиями затащили на нижнюю палуба катера.

– На-ка, ебни, не бзди! А то вон как тебя колбасит, а, бля?! – включился в разговор самый большой и самый молодой из братвы верзила.

– Ох, хороша, чертовка! – крякнул Монзиков, опрокинувший и залпом выпивший целый стакан дорогой водки.

– Тебя как зовут-то, а? – спросил браток-ныряльщик и протянул Монзикову свою лапищу.

– Александр Васильевич Монзиков, адвокат,… – но договорить Монзиков не успел, т. к. сзади по правому плечу его с силой ударил новый браток, наблюдавший за всем происходившим из своей каюты и вылезший к остальным со своей обнаженной девицей, которая весело глядела на компанию и приводила в порядок свои растрепанные волосы, одновременно поправляя миниатюрные трусики, едва прикрывавшие интимные места.

– Вован, – весело и нарочито громко представился коренастый, лет 25, не более, шалунишка-браток, сбивший с ног одним ударом по плечу Монзикова.

– А я – Микола-Питерский, – представился Монзикову браток-ныряльщик.

– Серый, – дружелюбно улыбаясь и сверкая золотыми зубами, представился самый возрастной из мужской компании бандюган, протянув адвокату для пожатия свою лапищу.

– А это – Лерик, – представил Вован самого молодого из братвы верзилу.

– Очень приятно, – промямлил наконец-таки Монзиков и с грустью посмотрел вслед удалявшейся точке Миндального.

– Ну, чо, Васильич! Ты не против, если мы тебя прикинем на берегу? А? Заодно и бабульки тебе забашляем, а? – сказал Серый и громко засмеялся. Остальные дружно подхватили долгий смех питерского главаря-уголовника.

Часов в 19 или может быть чуть позже, когда солнце клонилось к закату, братва высадилась на берег. Катер причалил к пирсу четырёхзвездочного отеля Султан Бич, где остановились на две недели питерские братки. Средний по величине и качеству обслуживания отель, расположенный в новой части г. Хургады отель Султан Бич обслуживал туристов по двум программам: полупансион – завтрак и ужин и «всё включено». Минимальный сервис в номерах с видом на пустыню – для прижимистых туристов, и если туристы доплачивают отдельно по 5$USD за сутки с человека, то вид может быть и на двор, за которым простирается Красное море.

Отдых браткам в Египте устроил топ-менеджер отеля египтянин Тарек Аббас, который весной 2005 г., будучи со своими друзьями и партнерами по туристическому бизнесу в Санкт-Петербурге, попал в перестрелку в казино «Олимпия», откуда его вынес на руках бандит Лерик, уложивший до этого на глазах изумленных и ошарашенных египтян двоих бритоголовых из банды Косого. Перестрелка началась из-за пустяка: Вован случайно наступил на ногу одному из бандитов, который грубо выругался и послал на х… неосторожного прохожего. Слово за слово и началась драка, затем поножовщина, а ещё через 5 минут – самая настоящая перестрелка. Победу над залетными из г. Пскова бандитами тогда одержали питерские братки, случайно покалечившие одного из четверых египтян Аббаса. Нет, его не ранили, ему просто один раз съездили кастетом по физиономии. Вот, собственно говоря, и всё.

Монзиков важно дефилировал в семейных трусах по пляжу, где отдыхающих было мало, т. к. «халявная выпивка» на пляже закрылась ещё в 1700, а с 1900 до 2200 был ужин в главном корпусе, где можно было и выпить, и закусить. Качество строительства и всего интерьера отеля было на твёрдую троечку. Арабы всё время что-то носили, что-то мыли, что-то тёрли и скребли, но почему-то из-за какой-нибудь мелочи портилось настроение или оставался неприятный осадок.

Пройдя через пляж и прилегающую зону отдыха возле бассейна без подогрева, вся компания с шумом поднялась в люксовские аппартаменты на втором этаже, откуда открывался чудесный вид на садик и восточную часть бассейна, а вдали было море. Номера все были небольшими, но с балконами, где легко размещались 6-7 человек. Старые плетеные кресла, в которых могли сидеть либо маленькие дети, либо легковесные карлики, братва выкинула во двор еще в день прибытия, а вместо них ребята поставили кожаные кресла и диван с холла первого этажа. Они поймали двух арабов жгуче-черного цвета – нубийцев, и заставили тех перенести мебель в свои номера. Килограммовые золотые цепи с массивными крестами, золотые печатки-гайки на пальцах здоровенных лапищ, татуировки на уголовно-криминальные темы – наводили ужас не только на всех отдыхающих, но и на весь персонал отеля. Несмотря на то, что братки жили в отдельных номерах со своими девицами, они не ходили в одиночку ни по территории отеля, ни по Хургаде. Местные арабы были в ужасе от того, что русская мафия прилетела на отдых в Египет. Бурные фантазии бритоголовых были настолько экстравагантными, что только в пьяном бреду такое вообще может придти в голову человеку, схватившему солнечный удар на африканском континенте.

Был второй день пребывания Питерской братвы в г. Хургаде. В 1100 во лбу каждого уже сидело грамм по 600 русской водки, которую ребята привезли контрабандно в пластиковых двухлитровых бутылках из-под минералки. Вовану пришла в пьяную голову замечательная мысль – напоить водкой верблюда Федю (такое имя ему дал Лерик), а затем искупать в бассейне, где глубина была почти по шею.

Араб Мухмуд, хозяин верблюда, даже не успел ничего сделать, т. к. ему быстро скрутили руки и воткнули в рот вместо кляпа большое полотенце, которое валялось на покрашенном бетонном полу возле пластиковых лежаков, натыканных вдоль бассейна.

Бандюганы вчетвером схватили за лапы ошарашенного верблюда и стали из горлышка двухлитровой пластиковой бутылки насильно вливать в глотку холодную водку, только что принесенную из холодильника. Бедное животное ничего не могло сделать, поскольку до начала экзекуции его опустили на колени. Верблюд истошно кричал, брыкался, водка выливалась изо рта, но кое-что всё-таки попадало внутрь. За 5 минут собралась такая огромная толпа зевак из числа отдыхающих и служащих отеля, что на площади в 50 м2 некуда было ступить ногой. Люди подпрыгивали, вставали на лежаки и падали, затем с шумом поднимались и опять падали. Это всё повторялось из раза в раз до тех пор, пока русские не закончили своё издевательство над бедным животным, который попытался вскочить и убежать прочь от садистов. Вскочить-то Федя вскочил, но тут же потерял равновесие, споткнулся и завалился набок. При этом он ещё успел как следует испражниться и обмочить одного из своих обидчиков, на которого случайно попала верблюжья моча.

Лерик с Владом недолго думая, схватили верблюда за веревку и поволокли животное в бассейн, куда под улюлюканье остальных пьяных русских и маленькой части немцев, наблюдавших за жестокими выходками питерской братвы, в конце-концов спихнули. Холодная вода и приличная глубина бассейна вконец напугали животное, которое стало дико кричать, плеваться и носиться с большими брызгами по глубокой части бассейна.

Мухмуд, видя издевательства над своим любимцем, начал кататься из стороны в сторону по раскаленному от солнца цементному полу, с жадностью взирая на спины зевак, наблюдавших за судорожными движениями пьяного взбесившегося верблюда, тщетно пытавшегося выбраться из воды. Бассейн, обложенный турецкой облицовочной плиткой, на глазах терял свой лоск и блеск. Плитка крошилась и разлеталась в стороны от яростных ударов верблюжьих копыт. Прозрачная сине-голубая вода в считанные секунды помутнела. Верблюд метался по всему периметру глубокой части бассейна, не догадываясь о том, что есть нормальный выход на мелководье и что его спасение лежит мимо стойки бара, примыкающей к серединной части бассейна. Бар был сделан таким образом, что внутри него можно было посидеть за обычной стойкой, которая сливалась с бортом бассейна, являвшимся одновременно стойкой для тех, кто не хотел покидать воды и готов был остограммливаться прямо сидя на подводных стульях в воде.

Какая-то сердобольная литовка вдруг заметила тщетные потуги Мухмуда и помогла ему освободиться от кляпа и веревки. Араб не стал тратить зря времени на благодарность, а, не раздумывая, бросился что было сил к своему кормильцу и любимцу – верблюду, разъяренному и уже почти выбившемуся из сил от безуспешного топтания и брыкания вдоль одной из стенок бассейна, успешно оббивавшего разноцветную облицовочную плитку.

Упав в своей бедуинской одежде в холодную мутную воду, бедный араб сразу же попал под удар в пах заднего правого копыта Феди, не узнавшего своего спасителя. От дикой боли араб потерял сознания и начал тонуть. В это время верблюд опять, совершенно случайно, задевает копытом правое плечо своего хозяина, отчего тот приходит в себя и начинает борьбу с Федей за уздечку. Поймав через какое-то время уздечку, араб начинает верблюда выводить на мелководье бассейна и это ему удается.

За 15 минут купания верблюда в бассейне 1/3 плиток разбилась и потрескалась. Толпа отдыхающих с ужасом смотрела на то, что ещё совсем недавно радовало глаз и приятно освежало от палящего августовского солнца северной Африки.

Когда к бандюганам протиснулись сквозь ещё не разошедшуюся толпу зевак, general manedger отеля Тарек Аббас с Рамси Загданом – топ-менеджером, сорокатрехлетним арабом атлетического телосложения и ростом под метр восемьдесят, питерская братва со своими девками стала расходиться, поскольку верблюда увели к морю, где он жил в загоне из плетеных прутьев камыша.

Тарек и Рамси молча смотрели на то, что совсем ещё недавно называлось бассейном. Первым заговорил Тарек.

– Слушай, Рамси! А давай русских отправим в море на яхте…, – сказал Тарек и загадочно посмотрел на своего коллегу по бизнесу.

– Тебе не жалко своей яхты для этих уродов? Да спаси тебя и твою душу, Аллах! – Рамси сложил ладони вместе и артистично задрал вверх свою голову.

– Надо собрать надежных бойцов, готовых замочить всех русских и сделать так, чтобы их никто не смог найти, – с нескрываемой злобой выпалил Тарек. Лицо его перекосилось. От былой улыбчивости и радушия не осталось и следа.

– Я за вечер соберу своих нубиков, а ты тем временем договорись с ними о завтрашней прогулке. Сейчас с ними говорить бесполезно, а вот за ужином мы с тобой к ним подойдем, поздороваемся, угостим нашим вискарём, мороженным, то-сё, тары-бары, и пригласим всю банду на… хи-хи-ха-ха, – спокойно Рамси договорить не успел, т. к. начал ехидно посмеиваться, потирая от предвкушения скорого расставания навсегда с ненавистными ему русскими.

А тем временем Монзиков с интересом рассматривал рекламный буклет, который ему протянули два пляжных араба. Оба были специалистами по пирсингу, и релаксирующему массажу. Как ни странно, но по-русски никто из них не лепетал. А английским или немецким ни Александр Васильевич, ни тем более пацаны, не владели.

– А сколько стоит эта хрень? – спросил адвокат у низкорослого араба, ткнув пальцем в картинку, где был нарисован человек с большой татуировкой на спине.

– Тридцать фунтов, – ответил по-немецки араб и показал на обеих руках мудреную комбинацию из тонких и очень длинных пальцев, сопровождая свой показ цоканьем и щёлканьем языка.

– Сколько-сколько? – переспросил Александр Васильевич.

– Тридцать фунтов, – снова ответил безо всякого раздражения, но уже на английском языке тот же самый араб.

– Васильич, ты покажи ему пальцем картинку, которая тебе нравится, а мы твой отдых оплатим. Понял? – сказал Вован и игриво подмигнул остальным из полупьяной компании, которые развалились на деревянных лежаках у самого моря.

– Да я, понимаешь, не могу сообразить, что к чему? – промямлил Монзиков с большим куском яблока во рту.

– Ладно, сейчас помогу тебе. Так и быть, – сказал Вован и подойдя к Монзикову с арабом взял альбом и начал его яростно листать-перелистывать. – Вот, это и это, и ещё вот это. Понял? – Вован посмотрел на араба, кивавшего головой при каждом показе картинки в альбоме.

– Не волнуйтесь, босс, – сказал на чистом английском араб. – Всё сделаем.

– Пацаны! А черномазый-то хорошо фишку сечет, а!? Интурист х. в, молодец! – Вован протянул стофунтовую ассигнацию арабу и Монзикову показал жестом на переданные деньги.

Адвокат ушёл с арабом под навес, где ему ещё раз показали альбом с возможными рисунками для татуировок. Рисунков было много, но Монзиков решил, что его спрашивают о том, какие рисунки ему нравятся, а какие нет. Монзиков не раздумывая ткнул пальцем в голую диву с рыбьим хвостом. Наверное, это была русалка. Затем он показал на верблюда и пирамиду.

Пока Александр Васильевич с арабом отмечали интересные рисунки, второй араб поднес только что раскуренный кальян с шишой и протянул трубку адвокату. Монзиков решил поблагодарить негра-араба и несколько раз похлопал того по спине. Оба араба переглянулись, затем что-то спросили у Монзикова, который успел сделать три полных затяжки, от которых его сильно качнуло, после чего он машинально похлопал араба по тому же месту спины, затем аккуратно оперся на грудь, чтобы не упасть окончательно.

Арабы же поняли, что Монзиков обозначил им места тела, где надо будет сделать татуировки. И работа началась.

Монзикова уложили на плетеную лежанку, дали ему опять кальян, а сами стали разводить тушь и разные краски, чтобы создать нужную цветовую палитру. Монзиков курил не чувствуя боли кальян, а арабы в четыре руки наносили одновременно рисунки на грудь и спину.

Через 50 минут работа была закончена. Крови Монзиков испустил почему-то даже мало, но тело его было покрыто каким-то непонятным цветом – фиолетово-красным, а местами желто-зеленым.

Арабы постарались на славу. На груди, практически от самой шеи и до пупка была вытатуирована шестью цветами русалка на фоне мечети с минаретами, яхты и здоровенной луны. Этот шедевр дополняли пальмы и чайки, кружившие над песчаным берегом. На волосатой спине, точнее – бывшей ранее с волосами, поскольку перед татуировкой всю растительность арабы сбрили, красовался бедуин, важно восседавший на верблюде на фоне трех прекрасных пирамид.

Однако пока ничего этого видно не было, поскольку тушь, краска и кровь от игл и боров, которыми умело и быстро орудовали арабы, слились воедино. Надо было подождать несколько дней чтобы всё на теле закрепилось как следует.

Монзиков ничего не чувствовал после экзекуции, поскольку тело его ещё болело после побоев толпы в г. Триполи, африканское солнце шпарило с такой силой, что даже загоравший в г. Сочи Монзиков выглядел как вареный рак. Кальян с шишой оказали наркотическое действие не только на тело, но и на мозги бедного адвоката, которому было больно смеяться – десны ещё немного кровоточили, а фингалы вокруг глаз приобрели пугающую желтизну, больно чихать и кашлять – сломанные ребра постоянно напоминали о себе, больно мочиться – обрезание в зрелом возрасте процедура болезненная и мучительная, дающая о себе знать и через месяц и через два после часа Х. Братва забавлялась с девками и выпитый ими алкоголь привел всех в полуаморфное состояние, когда человек может лежать или даже сидеть, дышать, курить, пить, жевать, но думать при этом он не может. Все действия его либо автоматические, либо полуавтоматические, т. е. нет обычной координации и четкости в движениях, много рефлекторных подергиваний и всего того, что бывает у пьяных в разгаре их попойки.

На ужин никто не пошел. Лишь около полуночи братва угомонилась и заснула в своих дорогих номерах.

 

Неожиданная встреча с сослуживцем

Было 10 часов утра. Монзиков в спортивном костюме, который бел ему велик размера на 4, а может и больше того, сидел под навесом у стойки бара, расположенного у моря. Всего в Султан Бич отеле два бара – один у бассейна и другой у моря. Бассейн был без воды. Арабы с раннего утра делали ремонт. Работа кипела. Человек 50 черных как смоль маленьких мужичков шныряла из стороны в сторону. Все что-то делали, что-то тихонько обсуждали. Разговаривали и работали медленно, как это делают обычно рабы, но без единого перекура. Забегая вперед замечу, что уже на третий день весь мусор был убран, плитка в бассейне была заново выложена, а спустя еще день отдыхающие плескались в новеньком бассейне, где не осталось и следов принудительного купания верблюда Феди.

Монзиков пил холодное пиво, добавляя туда немного водки, когда к нему подошёл тщедушный на вид мужичок со стаканом персикового сока и двумя круассонами на маленькой тарелочке. В стакане был лед и соломка, через которую с нескрываемым удовольствием почмокивал сок мужичок с обгорелыми плечами и лысиной на голове.

Монзиков внимательно посмотрел на мужика в плавках и обомлел. Перед ним сидел никто иной, как Кефиров Владимир Николаевич – старший инспектор отдела кадров РУВД, майор милиции, с которым судьба несколько лет тому назад свела милиционера Монзикова.

– Здорово, ментяра! – Монзиков напрочь забыл фамилию и имя своего бывшего сослуживца, но он прекрасно помнил, как ранее вместе с ним служил в одном РУВД.

– Здравствуйте, Александр Васильевич! А я Вас сразу узнал…, – Кефиров соврал, хотя и правильно назвал Монзикова по имени-отчеству. Память у него была отменная на лица, имена и фамилии. – Владимир Николаевич, Кефиров, если помните?! – сказал и протянул свою маленькую ручку Монзикову, который смотрел на своего старого знакомого слегка мутными от ерша глазами. Монзиков уже выпил четыре бокала пива с водкой и заканчивал пятый.

– Ну, как оно там, а? – спросил адвокат и одним махом осушил оставшуюся треть своего пол-литрового бокала. Ты ещё это или уже давно, а? Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков спросил и затем рыгнул с таким рыком, что сидевшие за соседними столиками немцы даже подскочили от неожиданности.

– Да я уже как год на пенсии. Вот, решил отдохнуть немного. Мы с женой в Египте впервые, а Вы? – Кефиров говорил вкрадчивым голосом, склонив немного набок вправо свою голову.

– А, понятно… Ну, что, может быть мы – это? А? – спросил Монзиков и взглядом показал на свой пустой бокал. – Догнал, а?

– По пиву, да? – спросил Кефиров, но тут же взгрустнул.

– Ты чего, Николаевич? Жены боишься, да? – Монзиков встал из-за стола и направился к стойке бара за бокалами пива и стаканом водки.

У всех отдыхающих на египетских курортах по программе «всё включено» на правой руке должен быть маленький пластиковый браслет, по которому и происходит обслуживание. У Монзикова браслета не было, зато его не раз видели с русской мафией, а внешний вид адвоката свидетельствовал о его близости, если не сказать более, к уголовно-криминальным кругам. Именно поэтому никто не спорил и ни в чем не отказывал Монзикову. Окружающие также обращали внимание на странного русского, ходившего по пляжу с непокрытой, наголо обритой головой, с недельной щетиной, в висевшем и безобразно болтавшемся на уродливой фигуре спортивном костюме. Те, кто говорил по-русски, окрестили Монзикова паханом, поскольку питерская братва обращалась с ним прилично и с элементами уважения.

– Так, ладно, давай жахнем с тобой за встречу, а там – это! Понимаешь мою мысль, а? – уверенно выпалил Монзиков Кефирову и долил в бокал бывшего милиционера грамм 100 местной водки.

– Ой, а что это? – спросил Владимир Николаевич у Монзикова, уже готового залпом осушить такой же бокал ядерной смеси пива с водкой, называемой в простонародье ершом.

– Не бзди! Тебе понравится! Давай! – сказал Монзиков и залпом осушил пол-литровый бокал.

Кефиров последовал примеру адвоката. За 15 минут они дважды повторили эту процедуру, после чего с большим трудом встали и пошли к вещам Кефирова, где была замечательная рукопись и… жена.

– А я теперь пишу не только стихи, но и прозу, – не без гордости заметил Кефиров. – А ты? Ты пишешь что-нибудь, а? Или ты – это, того? – Кефиров хихикнул и несколько раз громко икнул.

– Не, у меня – это! Я ведь здесь сейчас, – Монзиков остановился, положил правую руку на плечо тщедушного Кефирова, а левый указательный палец поднес к губам и прошипел. – Понимаешь, а? Во…

– А, понимаю! – пролепетал Кефиров. – А давно? – затем спросил Владимир Николаевич.

– Да. Теперь уже давно, – ответил с грустью Монзиков и даже чуть было не заплакал, но чудом сдержался.

– Пошли, друг! – Кефиров обнял Монзикова и оба поплелись к месту, где загорала жена Владимира Николаевича.

– Пошли, друг! – Монзиков шел медленно-медленно, поскольку выпил он гораздо больше, да и тело его почему-то чесалось и как-то странно побаливало. – Слушай, Кефирыч! Ха-Ха, ничего, что я тебя так, а? – Монзиков остановился и взасос поцеловал пьяного в хлам Кефирова. – Слушай, а ведь ты – молодец! Да…

– Я – молодец? – удивился Кефиров.

– Да, ты – молодец! Я тебя люблю! – Монзиков опять остановился и начал картинно целовать Кефирова.

– Васильевич! Я тебя тоже люблю и тоже уважаю! – сказал расчувствовавшийся Кефиров.

– А я тобой просто горжусь! Понимаешь мою мысль, а? – сказал Монзиков и громко-громко икнул.

До обеда ещё было далеко и отдыхающие, которые не поехали на всевозможные экскурсии, только-только начали загорать, поскольку с 10 утра была утренняя зарядка, затем всевозможные игры, а вот в полдень активность аниматоров и самих отдыхающих резко снижалась из-за сильнейшего солнцепека. В тени было около +45°С, а на солнце и того больше. По песку без обуви было не пройти, поскольку в нем, вместо углей, можно было смело запекать картошку.

Было странно видеть абсолютно пьяных русских уже с утра. То, что русские пьют, и пьют много – было всем известно, и притом давно. Но чтобы можно было нажраться с утра пораньше, да ещё в такое пекло? До этого ещё надо было догадаться!

Жена Кефирова спасалась от жары в маленькой бухточке, где вода уже была за +30°С, а к вечеру она должна была ещё нагреться градусов на 5-6. Кефиров усадил Монзикова напротив себя и стал ему читать вслух выдержки из своего нового шедевра.

 

Сказка о зверях из Доброго Леса…

Голос Кефирова вибрировал, язык заплетался. Монзиков силился удержать, сидя на деревянном лежаке в полускрюченном положении, шаткое равновесие, т. к. его клонило в сон всё сильнее и сильнее, но он мужественно делал вид, что внимательно слушает писателя-прозаика.

Медведь был безобразным, косолапым и грязным животным, однако добрее его не было никого во всем лесу. Но звери замечали только его внешность, на что Медведь жутко обижался, ловил их и жестоко избивал лапами. Поэтому звери его не любили, хотя он был очень добрым и веселым. Он любил задорные шутки. За эти шутки звери его скоро жутко возненавидели и всё время лупасили.

Да, трудно быть на свете добрым и веселым.

Волк был тоже безобразным и грязным. И еще он был очень злым и жестоким, но звери не испытывали к нему ненависти и не били, потому что Волк умер еще в раннем детстве, потому что Медведь родился раньше Волка.

Да, хорошо, когда Добро побеждает Зло.

Заяц тоже был злым и жестоким, и очень-очень грязным. И еще он был трусливым. Гадостей Заяц никому никогда не делал, потому что боялся, но его все равно сильно били.

Да, Зло всегда должно быть наказано.

И Дятел тоже был злым и жестоким. Он не бил зверей, потому что у него не было рук. Поэтому он вымещал свою злость на деревьях. Его не били, потому что не могли дотянуться. Однажды его придавило насмерть упавшее дерево. Поговаривали, что оно отомстило. После этого звери целый месяц боялись мочиться на деревья. Они мочились на Зайца. Заяц простудился и умер. Всем было ясно, что во всем был виноват Дятел, но его не тронули, поскольку не смогли выковырять из-под упавшего дерева.

Да, Зло иногда остается безнаказанным.

Крот был маленьким и слепым. Он не был злым. Он просто хорошо делал свое дело. Это он подъел дерево, которое упало на дятла. Об этом никто не узнал, и поэтому его не избили. Его вообще били редко, чаще пугали, но его было очень трудно испугать, потому что он был слепой и не видел, что его пугают. Когда не удавалось испугать Крота, звери очень огорчались. И били Медведя, потому что им было очень обидно. Однажды Медведь тоже захотел испугать Крота, но Крот не испугался, потому что Медведь его убил, нечаянно. Просто Медведь был очень неуклюжим, и звери его очень сильно избили, даже, несмотря на то, что Медведь сказал, что пошутил.

Плохо, когда твои шутки никто не понимает.

Лиса была очень хитрой. Она могла запросто обхитрить кого угодно. Когда ей это удавалось, то ее не били, но иногда ей не везло. И ее били. Били всем лесом. И она уже не могла кого-нибудь обхитрить, потому что очень трудно кого-нибудь обхитрить, когда тебя бьют. Однажды ее избили до смерти.

Да, жилда всегда на правду выйдет.

Кабан был большой, сильный и страшный. Его все очень боялись, и поэтому его били только всем лесом. Или просто кидали в него камнями. Кабан этого очень не любил. И однажды ночью он спрятал все камни в лесу. За это его очень сильно избили. Больше Кабан никогда не прятал камни.

Воистину говорят – время собирать камни и время их не трогать никогда.

Козел не был ни злым, ни добрым. Он был просто Козел. Он часто козлил, и его боялись бить. И он своим козловством всех достал. И тогда его избили до смерти, потому что иначе он бы умер от старости. Когда-нибудь… Когда Козел умер, Медведь сильно плакал, потому что он в тайне любил Козла.

Да, любовь зла, полюбишь и Козла.

Ежик был маленький и колючий. Он кололся. Он не был злым, он кололся по своей природе. Из-за этого его били только в живот. Ежик этого не любил и стал бриться наголо. И тогда его стали бить как всех.

Да, очень трудно быть не таким как все.

Скунс был почти таким, как Заяц, но только очень вонючим. Он плохо пахнул. Его били только в полиэтиленовом пакете. Тогда запах был не такой сильный. Однажды у Скунса был день рождения. Он пригласил всех зверей, потому что был жадным и любил подарки. И звери подарили ему новый полиэтиленовый пакет. И сильно избили до потери сознания. И Скунс задохнулся в пакете. Так его и похоронили. В пакете, в Очень Дальнем Лесу, потому что мертвый Скунс вонял еще сильнее. Потом пришли жители Очень Дальнего Леса и всех сильно избили. Им не понравился запах мертвого Скунса.

Да, с соседями надо жить в мире.

Хомяк был тоже очень жадным. И богатым. Если бы он делился своим богатством, то его бы били не так сильно, но он был очень жадным. За это его били сильно. И ему все равно приходилось делиться. И он горько плакал.

Да, богатые тоже плачут.

Лев был царь зверей. Он правил лесом. Царей бить не положено. Это закон, но звери давно забили на закон. Звери били и льва. Ни за что, потому, что так уж здесь повелось.

Мораль: А зори здесь тихие…

В лесу так же жила Обезьяна. Она была слабоумной и красножопой, поэтому её били часто, так как не любили разноцветных. Ей это очень не нравилось, но она об этом долго не задумывалась. Один раз, когда она была ещё маленькой, лиса обхитрила её и посадила на горячие угли, обезьяна сильно обожгла попу и не ходила, поэтому в школу. Из-за этого стала тупой и красножопой.

Да, трудно быть панком в лесу…

В лесу жил ещё Филин, он был очень мудрым, звери его уважали и ходили к нему советоваться, но обычно били после этого, так как филин был глух, и зверям не нравилось, что он всегда переспрашивал. Да, ему было сложно жить на одном дереве с дятлом. Поэтому он оглох от стука. Он-то и подсказал кроту подкопать дерево. Из-за своей глухоты он не услышал, как тоже дерево падало на него.

Не рой другому яму…

В лесу жила Лягушка. Она была противная, зелёная, её не любили, поэтому и били, но так как она была очень противной и скользкой, и также была вся в бородавках и экземах, никто не решался ударить её первой. Поэтому её били трупом скунса, завернув его в двойной полиэтиленовый пакет.

Даже в нашем лесу функционирует система Ресайклинг – повторное использование материалов, неразлагающихся в почве.

У лягушки была единственная подружка – её племянница Жаба. Жаба была очень толстой и вонючей. Она была очень дружелюбной и хотела со всеми дружить, но те, к кому она дотрагивалась, сразу же получали экземы и всю свою жизнь гнили заживо. Именно так стала лягушка такой зелёной и противной. Все звери избегали жабу, и она была единственной, кого в лесу не били. В неё только плевали, или мочились в пруд, где она жила.

Вот так всегда в лесу, звери смотрят только на внешность, а душа им неинтересна. На то они и звери…

Особенно проявил себя в оплёвывании жабы Верблюд. Он был очень большим и никому не нравился. В его лесу была война, и он иммигрировал в наш лес. Он был другим и поэтому не нравился.

Даже медведь делал очень злые шутки над ним. Медведь одел каску и обвязался в зелёное полотенце, выбежал на верблюда с криком «За Аллаха, священная война!» и избил его почти до смерти. Когда верблюд всё-таки зимой вылечился, он поклялся мстить всему зелёному. Он затоптал лягушку (части её до сих пор можно найти на его задних копытах), и заплевал жабу. Так как все звери этих зелёных не любили, верблюд очень понравился всем в лесу. Он даже получил прописку, но когда весной стали распускаться листья, верблюд стал валить деревья, за что его заклевал воробей.

Да, плохо, когда жопа у тебя такая же маленькая, как и мозги, а из-за горба (горбов) с тобой никто не хочет дружить.

Только Воробей любил и мстил за деревья, это он сказал дятлу быть под нужным деревом в нужное время. Воробей был добрым, но для деревьев он делал всё, хотя и погиб позже, подставив своё тело под зубья бензопилы дровосека.

Звери очень горевали и съели дровосека, так как воробей был патриот…

Вот так вот, живешь-живешь, а всё равно тебе будет кирдык, рано или поздно…

Еще в лесу жил Хакер Пупкин. Он с малых лет жил среди животных, поэтому его не били. Его кормили листочками и ягодками, а Пупкину это не нравилось и он бил зверей ночью, когда они спали. Ведь если бы он бил днем, то звери поняли бы, что он не Маугли. Но однажды, он избил жабу и сгнил. Звери всё-таки поняли, что он не Маугли, так как Маугли бессмертен. Поэтому они очень долго били труп Хакера.

Вот так и губят молодые таланты всякие там пидоры.

Также там жил Муравей. Он был очень зол на всех и очень мал. Поэтому часто кусал зверей, а они, не видя, кто их кусает, думали, что это призрак Пупкина. Тогда они принесли в жертву Льва, так как он был царь и должен был всё время платить за горе зверей. Но однажды и муравья поймали. Не зная, как бить такого маленького, звери женили его на жабе. Они и сейчас живут счастливо.

Не было бы счастья, да несчастье помогло!

Раньше, когда Лев был жив, в лесу выделялся Тигр. Он никого не боялся и мог избить любого, так как был хорошим другом Льва. Но после смерти льва, Тигр стал труслив и начал прятаться от зверей. Обычно он прятался в болоте, так как оно было зассано и, следовательно, звери туда не ходили. Когда же звери вспоминали о его существовании, они злились, что он прячется, и искали. Искали дружно, всем лесом, но не находили, т. к. тигр сидел тихо-тихо. Правда, однажды, когда его снова начали искать, Тигр не выдержал и завыл. Выл он потому, что увидел, как занимаются любовью муравей с жабой. Страшная картина. Тогда-то его и нашли, но никто не решался лезть в болото, чтобы его вытащить. Поэтому звери избили Верблюда и заставили лезть, хоть он и прописался, но все равно не свой. Звери сначала били Тигра по голове ногами, а потом натянули ему на морду пакет с мертвым скунсом и заставили дышать, но он выжил и стал прятаться еще лучше.

Да, надо было в детстве Тигру в прятки играть – тренироваться.

Самая добрая в лесу была Антилопа, но зверям не нравилось, что её охраняет Медведь, который полюбил её, после гибели Козла. А она не любила Медведя. Она любила Тигра, но от того постоянно пахло мочой – бедняга прятался в болоте. Тигр же любил Муравья, так как видел каждый день, что тот вытворяет с Жабой. Муравей же никого не любил. Поэтому Антилопа была одинока и, как могла, отбивалась от приставаний Медведя. Иногда она его била, но не сильно, так как была очень доброй. Только до потери сознания.

И проститутки, бывает, имеют проблемы и неприятности в жизни.

Недавно в наш лес прибыла Кенгуру. В её лесу начиналась война. Она услышала, что в этом лесу принимают беженцев и приехала. Сначала звери не поняли смысла ее сумки и потому её стали бить сначала ногами, а потом больно. Били конкретно и регулярно, с раннего утра и до позднего вечера, сначала ногами и только по голове, а затем больно-больно. Но потом, уловив фишку, бить перестали. Стали складывать в сумку мусор, и к вечеру она должна была его съесть. Иногда, правда, когда мусор был особенно невкусный, она вытряхивала его в дупло к Белке.

И на старуху бывает проруха.

Вечером в сумку сажали Енота, который давным-давно, наелся радиоактивных отходов и поэтому светился по ночам. Зверям это не нравилось, так как своим свечением он мешал спать. Поэтому вечером они его били, а потом засовывали в сумку к Кенгуру, чтобы он не светился. Утром вытаскивали, били и отпускали до вечера.

Как поешь, так и погадишь.

Белка ненавидела Кенгуру, но любила Дятла. Он сделал ей дупло – home, sweet home. Когда звери находили у Белки мусор, они её били. Звери не любили грязных. Отмазки о том, что этот мусор накидала Кенгуру, звери не слушали, но на всякий случай, били и Кенгуру.

От маленьких сучек всегда бывают только проблемы.

Позже звери обменялись с другим лесом: Тигра на Медведя Гризли. Он был чёрный. А звери не любили цветных. Поэтому Филин организовал партию против черных. Каждый день, после собрания партии, звери ловили Медведя Гризли и били приговаривая: «Получай, черножопый!». Потом партия стала бить и зайца, со словами: «Получай, косоглазый!» А заяц был ещё и грязнулей.

Да, плохо когда расизм.

Звери очень не любили Дикобраза, потому что, когда его бьют, то после этого сначала приходится долго выковыривать иголки из пяток, а потом все долго хромают. Но не менять же привычный порядок вещей! И тогда Лев назначил Мартышек дежурными по битью Дикобраза, чтобы они по очереди кидали в него камнями и шишками. Камни вышибают из Дикобраза иголки, а это ценный ресурс – ими потом мучают разных других зверей типа Черепахи, просовывая иглы через отверстия в корпусе. Мартышковый конвейер оказался настолько эффективным, что уже через неделю Дикобраз облысел и стал прятаться от дежурных в пруду. Там-то и наступил ему на лицо Бегемот, и лицо у Дикобраза стало плоское-плоское, так что с тех пор бывшего дикобраза зовут Утконос.

Отсюда правило: знание = сила.

Еще в пруду жил Крокодил. Он был как танк – большой, зеленый и плоский. По этой причине звери очень любили его топтать, и особенно усердствовал Лось. Но однажды он перепутал где у Крокодила какой конец, и стал топтать его по морде. Крокодил зевнул, и количество лосиных ног сократилось вдвое. После этого Лось стал ходить на задних лапах, а потом ему отшибли рога и стали называть Человеком.

Отсюда правило: семь раз отмерь, один раз отрежь.

Проблема с Крокодилом стояла по-прежнему остро, как зубы последнего. Тогда бить Крокодила добровольно вызвался Выхухоль – маленький, склизкий и вонючий зверек, обросший сизой шерстью. Выхухоль заходит Крокодилу в тыл, разбегается, прыгает в воду и подныривает под него. Никто не знает, что он там под водой вытворяет. Крокодил от этого начинает вопить писклявым контральто и с позором удирает из пруда.

Отсюда правило: все генитальное – просто.

Осенью у зверей начинается обострение политической активности, и тогда Кабан и Медведь ходят с лозунгами типа «Коала – порождение коки и кала», «Иностранный Бегемот сдышал российский кислород» и «Смерть Козлам трудового народа». Мелкие звери прячутся в болото, потому что знают, что иначе их быстро загегемонят. Конечно, их и в болоте загегемонят, но может быть не сразу.

Отсюда правило: утро вечера мудренее…

Бурый Медведь стал слишком стар и не мог уже раскроить одним ударом лапы череп краснозадой Обезьяне. Тогда Обезьяны решили проводить его на заслуженный отдых и стали бить. А Дятел выдолбил из трухлявого пня большой могильный крест с надписью «заслуженный отдых», и его поставили у входа в лес, чтобы чужие звери знали, какие в нашем лесу порядки. Обезьяны поделили между собой шкуру еще неубитого Медведя (ну, не всю, конечно, а кто, сколько смог отгрызть), и пообещали больше его не бить. За это он написал на самом большом куске шкуры последний царский Указ: «О назначении новым царем Полярного Медведя». Фигня, да? Да.

Отсюда правило: старикам одна у нас дорога.

Полярный Медведь получил Указ о своем назначении еще до того, как медвежья желчь с мочой на Указе перестала вонять. Несмотря на это, указ он сразу же сожрал, так как голодал последние два года и исхудал до полупрозрачности. Он провозгласил себя Верховным Главномедведствующим, и построил всех зверей на опушке. После команды «на 1-й 2-й рассчитайся!» каждый 2-й бил каждого 1-го и обратно, в результате чего в живых остался только каждый 3-й.

Отсюда правило: математика – царица всех наук.

Звери напомнили Полярному о болоте, и потом сильно об этом жалели. Болото было самым говняным местом в лесу и страшно воняло, когда туды кого-нибудь кидали (звери кидали друг друга постоянно и на любой почве, но в болото помимо живых зверей скидывались и не очень живые, что и вносило новую струю в уже имеющийся там аромат). Еще сильнее болото воняло, если из него кого-то тянули, особенно если тянули Бегемота. А тянуть было кого, так как в болоте вечно прятались некоторые звери: те, кого слишком часто били, и Злодеи. Злодеями называли тех, кто кинул кого-то из крутых. Злостными же Злодеями называли тех, кто говорил, что бить вообще никого не надо. Верховный Главномедведствующий привел зверей на окраину болота, и они стали бить болотных. Естественно болотные их избили, так как играли на своем поле. В конце концов (это когда драчующиеся поотрывали друг другу концы), по запаху уже нельзя было понять кто свой, а кто болотный… И тогда звери вернулись в лес во главе с Медведем, который из белого превратился окончательно в Бурого. Злодеям вышла амнистия, и Злостных Злодеев решено было смешать с дерьмом в следующий раз…

Отсюда правило: все там будем!

Пока Кефиров заплетающимся языком читал наиболее сильные фрагменты своего литературного шедевра, Монзиков всё-таки рухнул без сил сначала на лежак, а затем на песок. Кефиров ещё недолго силился издавать звуки, схожие с человеческой речью, но затем просто повторил движения и судьбу адвоката Монзикова.

Клавдия Ивановна, так звали супругу Кефирова, выйдя из моря и подойдя к своим вещам, увидела своего мертвецки пьяного супруга, валявшегося на песке рядом с каким-то уголовником, отчего ей сразу же сделалось дурно, и она упала в глубокий обморок.

Поднявшийся ветер разбросал по пляжу листки, на которых был запечатлён прозаический шедевр бывшего милиционера, по должности, и мента-прозаика, по сути.

Кто-то из отдыхающих собрал все листки и хотел, было, их положить в сумку Кефирова, но зачитался. Прочтя примерно полторы страницы, русский турист с неуважением к творчеству бросил пачку рядом с кефировской сумкой и громко-громко выругался матом.

 

Беда не приходит одна

Никакой прогулки на яхте или катере по Красному морю у питерцев не было. После того, как они все напились, им нужен был небольшой отдых. Требовалось как минимум день-два, чтобы ребята были готовы и морально, и физически отправиться на прогулку к коралловым островам.

Если кто-то думает, что созерцать коралловые острова шибко интересно, то он глубоко ошибается. Смотреть на кораллы гораздо интереснее на рынке или в магазине, где они специально обработаны и где их можно потрогать, понюхать, подержать в руках. Шторм или штиль для Красного моря явления настолько редкие, как редки, например, дождь в пустыне или снег зимой. Кстати, только русские туристы, впервые прилетевшие на отдых в Египет, берут с собой теплые вещи и зонты. Бред, полный бред, поскольку +20°С у арабов ассоциируется с холодом. В декабре, начале января в Египте действительно бывает очень холодно, особенно ночью, когда температура воздуха опускается до отметки в +8°С, а днем воздух прогревается не более, чем до +20°С. Но даже в таких условиях можно купаться и загорать. Вывозить из страны кораллы в каком-либо виде нельзя, но все, так или иначе, вывозят эту прелесть в память о посещении одной из самых гостеприимных африканских стран.

Морской район туристической Мекки Хургады изобилует коралловыми рифами и островами. Их не так много, как может показаться на первый взгляд, но они есть и притом есть везде. На коралловых рифах дайверы любуются не столько кораллами, сколько всякой живностью, изобилующей в прибрежной акватории в больших количествах. Одной только рыбы можно увидеть практически одномоментно несколько десятков видов. И чего там только нет?!

А тем временем в 800, сразу же после завтрака, двухпалубный катер, рассчитанный на 15 гостей, отчалил от пирса четырехзвездочного отеля Султан Бич с питерской братвой и Монзиковым на борту, которого пацаны решили взять с собой. Монзиков, в свою очередь, пригласил Кефирова с женой в расчете на то, что тот прочтёт всем что-нибудь из своего нового, ещё неопубликованного и тем самым хоть как-то займет компанию.

Катер шел на большой скорости, всё больше и больше удаляясь от берега. Море было спокойно, дул легкий ветерок, на небе не было даже намёка на хоть какое-нибудь облачко. Братва дружно шутила и громко смеялась. То и дело рождался новый тост, который был, как и предыдущие, контрольным, т. е. каждому надо было пить до дна. Пили абсолютно все, даже рулевой, управлявший катером.

Первыми отключились киллеры-нубийцы, которые были индифферентны к выпивке и для которых русская водка была такой экзотикой, что уже после первых четырех тостов они напрочь забыли о своей миссии.

Примерно через полтора часа катер на малом ходу причалил к пустынному берегу небольшого песчаного острова, расположенного километрах в 15 от материка. В длину он простирался метров на 700, а в ширину – метров на 300 – 400, не более того. К слову сказать, таких островов в Красном море не много, но кое-где они всё же встречаются. Жизни на них нет. Зато песок там такой чистый и такой мелкий, что любой турист, оказавшийся на острове, хочет, как можно дольше бегать и валяться на золотом песке, где изредка попадаются маленькие ракушки и камушки.

Сойдя на берег, девицы и братва решили нагишом покупаться и позагорать. Раздевшись догола, сильно шатаясь, они полезли в воду, которая моментально взбодрила и даже привела в чувства всю пьяную братию. А тем временем Монзиков лежал в обнимку с Кефировым на верхней палубе катера, где возле своего мертвецки пьяного супруга одиноко, но гордо восседала на маленьком стульчике госпожа Кефирова, сумевшая единственная сохранить трезвый ум и ясную память.

– Вован! А что, если мы посадим в лодку гуталинов и отправим их в море, а? – спросил Микола и игриво подмигнул Лерику, тискавшему одну из обнаженных девиц. – Как тебе, брат, такая идея, а?

– А что мы скажем на берегу? А? – Вовану идея явно пришлась по душе, но он пытался предугадать последствия такой интересной по своей новизне шутки.

– Так мы же их потом заберем… – сказал Микола, а затем добавил, – Или даже так… Ветер дует в сторону Хургады. Лодку итак притащит к берегу. А мы сможем посмотреть на этих черномазых, которые ни пить, ни балдеть не умеют! Обезьяны вонючие! Ха-ха-ха!

– Слушай, Микола! А на хрена нам эта байда, а? – спросил Лерик, лежавший на своей девице, жаждавшей продолжения прерванного полового акта.

– Так ведь прикольно же будет, а? – не унимался Микола.

– А может туда и этого х. плёта с его п…ой засунуть, а? – предложил Лерик, которому идея показалась весьма и весьма перспективной.

– Не, его трогать не надо, он же кореш нашего адвоката! – заметил Вован и первым громко рассмеялся.

После минутной ржачки воцарилась гробовая тишина. Солнце нещадно жалило своими африканскими лучами обнаженные тела питерской братвы. Песок так раскалился, что на нем можно было готовить пищу. За пятнадцать минут братва спустила на воду большую пятиметровую надувную лодку, что мирно покоилась на нижней палубе катера, и затем бугаи стали грузить в неё бесформенные тела пьяных нубийцев. А спустя полчаса лодка с шестью арабами скрылась из глаз. Жена Кефирова, с ужасом наблюдавшая за пьяной выходкой питерской братвы, была еле жива. От страха её ноги, руки и спина покрылись холодным потом, тело трясло мелкой дрожью.

Братва, вдоволь насмеявшаяся над своей талантливо реализованной выходкой, решила отметить «отход» нубийцев на «надувнушке» залпом из сигнальной ракетницы, которая должна была находиться где-то на катере. Однако быстрые поиски ракетницы закончились не её обнаружением, а тем, что на нижнюю палубу было выброшено 6 пистолетов ТТ, два револьвера Вессон и два автомата Калашникова.

– Ни хрена себе, арабы дают, а?! – только и смог выдавить из себя вмиг протрезвевший Вован.

– Мужики! А ведь эти пидоры нас заказали! Они, суки поганые, хотели нас грохнуть и выкинуть за борт. Твари черножопые! – гневно бушевал Серый.

– А интересно, и адвоката эти пидоры черномазые тогда бы завалили вместе с нами? А? – начал развивать мысль Лерик.

– И адвоката, и кореша его с соской… Всех бы грохнули и сказали бы, что, мол, так вот и так, бля на х… мол, так, мол, и так,… – пытался подытожить ранее сказанное Микола. – Что же с этими тварями нам делать, а? Грохнуть их что-ли?

– Так, значит, мужики, надо нам этих хитрожопых на бабки опустить! Надо посоветоваться с адвокатом. Он – мужик грамотный и он, как и мы, тоже чуть не откинулся из-за этих пидоров вонючих… – заметил Вован, – Давайте, пацаны, несите его сюда, надо с ним перетереть эту тему.

Недолго думая, братва скинула в воду с верхней палубы спящее тело адвоката, который плашмя плюхнулся спиной в прибрежную воду. Вслед за брызгами раздался протяжный стон, а затем трёхэтажный мат, которого даже братва, видавшая многое в своей блатной жизни, не слышала.

– Слушай, адвокат, ты уж нас извини, пожалуйста, но тебя сейчас чуть не убили, – виновато, с нескрываемым сожалением промямлил Лерик.

– Да я, бля, вижу, бля, как ты, бля, меня, бля, в воду, бля, с оттуда, бля,… – Монзиков был взбешен так, что кроме прицепившихся «бля» ему ничего в голову и не приходило. – Вы же, бля, уроды, бля, меня, бля, так, бля, что я, бля, мог бы, бля, и, бля… Ну, пиздюки, бля, вы даёте, бля?! Я же бля, мог бля,…

– Да ладно тебе пизд… понапрасну! Ну, мы же уже извинились перед тобой, а ты включил свой тормоз и гонишь на нас! Мы за базар всегда ответим, если что, а вот горбатого лепить нам не надо, – миролюбиво заметил Вован и попытался по-дружески обнять Монзикова, который корчился от нестерпимой боли. – Вот лучше зырь сюда. Видишь, что эти черномазые хотели с тобой сделать, а?

– А откуда у них столько стволов, а? – удивился Монзиков и сразу же забыл и о своей обиде на братков, и о боли в спине и затылке, и о том, как его беспардонно разбудили.

– Оттуда! – ответил Серый и смачно сплюнул на песок.

– А за что же они хотели меня, а? – недоумевал адвокат.

– Да ладно тебя! Они, суки черномазые, хотели и нас мочкануть! Пидоры вонючие! – медленно, с расстановкой сказал Вован.

– А что вы с ними сделали? Где они? Я что-то не могу догнать? – Монзиков был в смятении.

– А мы с ними ничего не сделали. Мы их отпустили, – сказал Вован и затрясся от гомерического смеха.

Минут пять, а может и больше, братва и голые девки дружно смеялись. Даже мадам Кефирова, внимательно следившая сверху за всем происходившим, мило улыбалась, забыв о своих недавних страхах и опасениях.

– Мы их погрузили в их лодку… – докончить Лерик не мог из-за разразившегося вновь не-то хохота, не-то неудержимого ржания.

– Мы взяли их лодку и… – Серый тоже не мог закончить фразу. Его, как и всех остальных, одолевал сильнейший приступ смеха.

– Александр Васильевич! – вдруг раздался женский голос с верхней палубы. Это Кефирова хотела, было, войти в разговор, но и она вдруг стала смеяться и махать руками в разные стороны, то и дела хватаясь за трясущийся от смеха живот.

Монзиков ничего не мог понять. Он тупо переводил взгляд с одного трясущегося от смеха тела на другое, но на ум ему ничего не приходило. Спина и затылок всё ещё побаливали и постоянное растирание и поглаживание ушибленных частей тела заметных результатов не приносило.

И вот когда силы у всех иссякли, а смех, как известно, энергию и силы забирает, давая взамен бодрость и молодость, братва стала приходить в себя.

– Посмотри сюда, видишь, сколько у них стволов было? – Серый показал адвокату на кучу оружия, найденного на катере при первом обыске.

– А это что – всё или есть ещё? – спросил Монзиков. – Надо посмотреть ещё, понимаете мою мысль, а?

– Точно, Вован! Надо пошарить как следует! Может там ещё чего есть, а? – сказал Лерик и уже было пошел к катеру, как Вован его остановил.

– Подожди! Пусть лярвы пошарят как следует, а мы побазарим. Надо прикинуть х… к носу, что будем дальше делать?! Да? – Вован был серьёзен и решителен. Идей у него ещё не было, но и спешить ему явно не хотелось.

– Верно! Эй, девки, а ну марш на катер! Делайте, что вам старший приказал, – властно крикнул Серый и схватив одну из голых див за задницу, подтолкнул её и её подружку в сторону катера.

Девки завизжали и бросились гурьбой на катер. Им хватило ума одеться и привести себя в порядок после любовных игр и той попойки, которая им предшествовала. Все были довольны и в целом ничто не омрачало расположения духа уже протрезвевшей компании, если бы не одно но: не было дальнейшего плана действий в отношении коварных египтян – управленцев отеля и нанятых ими убийц-нубийцев.

Дополнительные поиски никаких результатов не дали. Зато было обнаружено и установлено, что на катере практически отсутствовал запас воды и еды, необходимый для обещанного отдыха такой многочисленной компании, что ещё и ещё раз доказывало верность рассуждений питерской братвы.

– Надо вот что будет сделать… Это самое, значит, надо будет их катер продать и съехать с отеля куда-нибудь в другое место, например, в другой отель. Понимаете мою мысль, а? – интригующе произнес великие слова, ставшие затем программой действий братвы. – Я так думаю, что всем в отель возвращаться нельзя. Туда пойдут только женщины, вот. Догнали, а? – Монзиков обвел взглядом сначала всех бандюганов, а затем посмотрел на девок, которые внимательно слушали адвоката. Воцарилась тишина.

– Точно, батя. Тетки возьмут все наши шмотки, ксивы и слиняют к нам. Эти пидоры, я думаю, фишку не просекут. Да? – Лерик внимательно посмотрел Вовану в глаза, а затем бросил беглый взгляд на свою кралю, на которую он теперь возлагал большие надежды.

– Это-то понятно. Только не ясно, когда мы будем их мочить? – спросил Серый скорее у адвоката, нежели у Вована.

– А мочить вам никого и не надо. Понимаете мою мысль, а? – Монзиков присел на корточки и начал на песке рисовать кружочки и палочки. – Они сами в дерьмо вляпались. Если эти нубийцы выживут, то они будут на них такой зуб иметь, что кровушка-то прольется, как пить дать. Понимаешь мою мысль, а?

– Это точно! Верно базар фильтрует! – сказал Лерик и одобрительно посмотрел на адвоката.

– Так, ладно, а как мы катер-то толкнем, а? – спросил Вован у Монзикова.

– Этого я пока не знаю. Пока не знаю, но скоро узнаю. Мне надо немного подумать. Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков встал и направился прочь от компании.

– Куда это он пошел, а? – спросил Лерик у Вована.

– Куда-куда, туда! – нервно ответил Вован.

– Срать, наверное, – предположил Серый. – Кстати, мне чего-то тоже захотелось. Пойду сварганю большую кучку, – и он быстро зашагал за Монзиковым, который, по-видимому, ещё не определился с местом.

– Так, ладно, когда эти засранцы вернутся, надо будет подумать, как нам на катере доплыть до берега. Я, например, этой байдой управлять не умею. Надо было хотя бы одного черномазого оставить, чтобы он нас обратно привез, – сказал с умным видом Вован.

– А чего там сложного? Пойду посмотрю, прикину х… к носу, – сказал Лерик и неспеша пошел в рулевую рубку.

– Слышь, Вован, сколько в баке бензина, а? – спросил Микола, молчавший до этого так, как будто воды набрал в рот.

– А я знаю? Я чего тебе, Дом Советов или Ленин, да? – раздраженно ответил Вован. – Ты лучше у адвоката спроси. Он умный. Сейчас просрется с Серым и всё тебе расскажет. Ха-ха-ха.

– А если не просрется? А? – еле сдерживаясь от смеха спросил Микола.

– Эй, парни! Тут такая хрень, что без 100 грамм и не разобраться! – крикнул с рубки Лерик.

– Иди сюда, только инструкцию с собой захвати! – и Вован громко засмеялся. Микола ему вторил протяжным басом. Девки на катере всего разговора не слышали, но дружно засмеялись, услышав мужицкий смех.

– Так, вот что я придумал, – сказал подошедший Монзиков, позади которого с важным видом вышагивал по песку Серый. – Надо будет катер толкнуть в Европе. Там цены выше. Понимаете мою мысль, а?

– Это ты когда срал придумал, а? – весело спросил Лерик, вернувшийся с катера, в руках которого были стаканы и непочатая литровая бутылка водки.

– Так, мужики, давайте жахнем, а то на трезвую голову ничего не приходит, – сказал Вован и первым взял граненый стакан.

– А где это твой кореш, а? Адвокат! Ну-ка давай его сюда, – сказал Серый и отдал свой стакан Монзикову. Не сговариваясь, он, Микола и Лерик поспешили на катер за Кефировым.

Когда троица поднялась наверх и взошла на палубу, то перед ними решительно встала супруга мирно спавшего Кефирова. Дамочка стояла с широко расставленными ногами и руками подпирала свои бока. Картина была столь карикатурна, что братва даже опешила, а уж потом пацаны хором засмеялись.

– Извиняйте, дамочка, нам надо пройтить! – с этими словами Микола вежливо отодвинул женщину, которая, тем не менее, пробкой отлетела к дальним поручням палубы. Женщина истошно, громко заверещала, однако это ей не помогло.

– Да Вы не волнуйтесь, дамочка, всё будет нормалёк. Я Вам обещаю, проверено, – попытался успокоить супругу Кефирова Лерик, который уже приноравливался взять мирно сопевшего и ничего не подозревавшего спавшего Кефирова.

– Вот так вот, – сказал Микола и с милой улыбочкой посмотрел на даму, готовую в любой момент потерять сознание.

За какие-то доли секунды бугаи подхватили под руки и ноги Кефирова и аккуратно, но сильно перекинули его через перила на воду, где глубина была уже метра полтора-два. Кефиров, как и Монзиков, в одежде плашмя плюхнулся в воду. Бедняга долго не мог ничего понять. С берега громко смеялись, сверху визжала жена, а Микола, Лерик и Серый давали ошалевшему мужику какие-то ценные советы по части того, что ему надо делать, чтобы добраться до берега и не потерять кроссовки, одна из которых слетела с ноги и теперь плавала позади Кефирова.

– А Вы пойдёте с нами сами или Вам помочь? – деликатно поинтересовался Микола у супруги Кефирова, после чего она упала без чувств прямо на живот, сильно ударившись лицом о палубу.

За считанные секунды образовалась здоровенная лужа крови. Клавдия Ивановна лежала в глубоком обмороке с разбитым в кровь лицом. Картина была прямо скажем не для слабонервных. На сиявшей ослепительной белизной палубе в самом центре росла и ширилась кровяная лужа. Очки не разбились, но съехали с переносицы на лоб. Надо было что-то делать.

– Ни хрена себе припарка?! Она нам так весь катер уделает. Его же будет потом не продать?! – Лерик взглянул на своих подельников, а затем добавил, – Может, её как и муженька искупаем, а? Заодно она и помоется, а то вон как бедняга испачкалась! А, пацаны?

– Правильно говоришь, только давай её подальше от берега кидать, где поглубже. Баба толстая, может о дно долбануться, – заботливо произнес Серый. – Во, шматок чувствительный?! Чуть что и сразу в отключку! Интересно, а как же её муж порет, а? – сказал Серый и заржал во всю глотку.

– Так, ладно, кончайте ржать! Давайте её за борт. Только аккуратнее, чтобы она себе дойки не отбила! – посоветовал Микола.

Женщина плашмя шмякнулась в воду, но при этом сознание к ней не вернулось. Брызги и волны обмыли окровавленное лицо супруги Кефирова, которая мирно лежала на спине и слегка покачивалась на воде. Очки с толстенными окулярами были задраны на Самый лоб. Шиньон несколько отделился от головы и плавал рядом словно водоросли. Никто, кроме Кефирова, и не знал, что дамочка не умела плавать. И только бедный супруг, пришедший в себя и правильно оценивший сложившуюся ситуацию, бросился с берега на помощь своей любимой. В тот момент, когда он добрался до ног, которые были ближе к берегу, супруга очухалась и пришла в себя. Она по-детски протянула мужу руки и обняла его за шею. Глубина была чуть больше подбородка и Кефиров стал тонуть. Жена не отпускала шеи своего спасителя, пытаясь с ним слиться воедино, отчего бедный Кефиров только больше и больше глотал солёной воды и уходил с головой на дно.

– Так, пацаны, айда за мной. Надо спасать этого жмурика, а то мы его потеряем навсегда, – сказал Серый и сиганул вниз прямо на семейную парочку. Следом прыгнули Лерик и Микола.

В считанные секунды абсолютно голые бандюганы вытащили на берег чету Кефировых. Клавдия Ивановна была в полуобморочном состоянии, а её супруга начало сильно рвать. Изо рта у него выходила морская вода вместе с блевотиной, которой, как ни странно, оказалось очень много. Кефирова всё ещё находилась на руках Серого, который держал полную женщину как куклу. Увидев вокруг себя множество мужских членов на фоне голых торсов, бедной женщине стало не по себе и глаза её закатились, тело обмякло, рука свесилась прямо на член спасателя. Ничего не видя без своих очков, она машинально стала что-то щупать, потом приоткрыла глаза и то ли случайно, то ли нет, схватила правой рукой с силой за член, после чего от такой неожиданности издала пронзительный вопль и потеряла сознание. Серый от такой неожиданности, а может и просто от боли вскрикнул и выпустил из своих объятий бесчувственное тело Клавдии Ивановны. Упав навзничь на раскаленный песок, дама тут же пришла в себя. Открыв глаза, она увидела над собой четыре здоровенных мужских члена, отчего тут же снова потеряла сознание.

– Эй, мужик! Чего это твоя краля всё время падает в обморок, а? – поинтересовался Лерик у Кефирова, которого выворачивало наизнанку и который ничего не слышал, а продолжал корчиться от боли и блевал, блевал и блевал.

– Ну-ка, дайте-ка мне водочку. Надо дамочке влить в рот грамм 100, чтобы она не чудила с нами. – Вован взял литровую бутылку водки и засунул горлышко глубоко в рот бедной женщине.

– Смотри-ка, очухалась, – ласково заметил Лерик. – Вован, давай ей ещё, не экономь.

Общими усилиями Клавдия Ивановна Кефирова выпила грамм 200 левизовской водки, если не больше. Мокрый шиньон слез в сторону, лысина сверкала на палящем солнце, очки куда-то подевались. Близорукие глазки то и дело стреляли по бандитским пенисам, а шаловливая ручка нет-нет да и касалась то одного, то другого члена. Алкоголь быстро дал о себе знать.

После Клавдии Ивановны братва разобралась с самим Кефировым. Схема была той же, с той лишь разницей, что Владимиру Николаевичу не пришлось силой вливать водку, её он пил самостоятельно, хоть и без удовольствия.

Было около 18 часов по местному времени, солнце клонилось к закату. Братва выработала следующий план действий. Сев в катер и сумев каким-то чудом без посторонней помощи отчалить от берега, компания двинулась на предельной скорости к берегу. Путь держали по солнцу и природной интуиции адвоката Монзикова. В результате от большой волны катера было перевёрнуто с десяток небольших рыбацких лодок, которые попались по пути и которые чудом не переехали. Братва пела блатные песни, а за штурвалом стоял адвокат Монзиков. На его обнажённом торсе хорошо просматривались свежевыколотые татуировки местных египетских мастеров. Чета Кефировых валялась на нижней палубе постоянно рискуя выпасть за борт, но то ли провидение, то ли просто чудо спасало то одного, то другого от морской пучины. Руки Владимира Николаевича нет-нет да и падали в воду, после чего он просыпался и отползал подальше от воды, затем опять засыпал и всё повторялось заново. Единственное, что было ему на руку, так это то, что катер несся на большой скорости и весь путь от острова до берега был пройден за 50 мин.

Женский десант высадился на причале пятизвёздочного отеля «Али Баба», расположенного в паре километров к югу от отеля «Султан Бич». Девицы и еле держащаяся на ногах супружеская пара Кефировых медленно продефилировали к шоссе, по которому туда-сюда сновали маленькие японские маршрутки. За 20 долларов двое египтян с нескрываемым удовольствием отвезли четырех девиц и Кефировых к отелю, подождали 30 минут, ровно столько, сколько потребовалось времени «прекрасной четверке» чтобы собрать свои и «мужицкие» вещи, и быстро вернулись к «Али Бабе», но уже без Кефировых, которые остались в своем родном отеле.

* * *

Тарек Аббас с Рамси Загданом с нетерпением ждали возвращения катера и радостной вести от своих нубийцев. Если до обеда они ещё могли находиться в самом отеле и делать вид, что работают, т. е. давали какие-то распоряжения служащим отеля, кричали на челядь, пили виски со льдом, то уже после 1500 их терпению пришел конец и словно сговорившись друг с другом, они встретились на самом пирсе, откуда в последний путь они провожали питерскую братву.

Оба араба сильно нервничали, курили одну сигарету за другой. Двое официантов с маленького бара, расположенного в 50 метрах от моря, сбивались с ног, выполняя идиотские поручения Тарека и Рамси. То хозяева хотели виски, то пепельницу, то спички, то лёд в виски, то виски безо льда и т. д. и т. п.

– Слушай, Тарек, ну что ты нервничаешь, а? – спрашивал Рамси своего товарища, истерично грызшего ногти на обеих руках.

– Я не нервничаю. Чего мне нервничать? Ведь это же была твоя идея, клянусь Аллахом, убить бедных русских? – Тарек сказал и тут же пожалел о том, что попытался перевалить всю вину на своего компаньона.

– Э, ты в своем уме? Это что, ослиная душа, мои ребята или это твои русские друзья? А? – Рамси был физически крепче и говорил с такой сильной мимикой и жестикуляцией, что мог бы вполне выступать на сцене какого-нибудь цирка Шапито с пантомимой.

– Какие они мне друзья? Ты что? Ты же сам видел, что они сделали с бассейном? – Тарек пытался выкрутиться из создавшейся неприятной ситуации.

– Клянусь всемогущим Аллахом, если русские вернутся, то я их сам своими руками задушу!

Ты видел смету, которую я подписал на ремонт только одного бассейна? – Рамси кипел от ярости, одолевшей его за несколько секунд.

– Кстати, о смете. Это что за позиции такие ты придумал, что надо заново выводить профиль оснастки бассейна? Плитка старая отлетела, новую кладут на старое место и все дела. А с твоей сметой получается, что это не ремонт, а строительство нового бассейна?! Так что ли получается? – Тарек внимательно посмотрел на Рамси.

– А на какие шиши, я тебя спрашиваю, мы наняли убийц? А? – Рамси подошел вплотную к Тареку и уже был готов толкнуть его в грудь, но что-то вдруг сдержало здоровяка от этого шага. – Так ты теперь будешь меня контролировать, да?

– Да, буду, потому что это – моя работа – всех контролировать и за всем следить. Понял, да? – Тарек достал махнул правой рукой и таким образом подозвал к себе официанта, стоявшего на почтительном расстоянии от своих хозяев и внимательно следившего за тем, когда его позовут. – Так, Нублус, принеси мне и мистеру Рамси виски со льдом. Быстро. Понял? Да, и мне принеси ещё сигару.

– Интересно получается, теперь за отелем следишь только ты, да? И деньги тратишь только ты, да? – Рамси начал новую атаку на компаньона.

– Какие деньги? А? – Тарек с удивлением посмотрел на здоровяка Рамси.

– А такие, какие ты постоянно спускаешь на рулетке в казино, когда летаешь в Европу. Забыл, да? – Рамси хотел было ещё что-то добавить, но его грубо перебил Тарек.

– Зато я не трахаю постоялец отеля и не имею проблем ни с врачами, ни с полицией… – Тарек тоже не успел договорить, поскольку Рамси его грубо перебил.

– А это, между прочим, не твоё дело: кого я трахаю и сколько раз. Понял? – Рамси был взбешен.

Нет смысла пересказывать всю ругань двух высокообразованных, жадных и хитрых арабов, которая длилась до самого вечера. Достаточно отметить, что драки между ними, почему-то, так и не случилось, а та грязь, которую они друг другу вылили в лицо, осталась исключительно на их совести.

* * *

Нубийцы очухались часа через 4 после погрузки их в надувную лодку. Они минут 15, а может даже и больше, приходили в себя. Дорогой читатель, представь себя на месте этих бедолаг. Переполненная резиновая лодка, которая на грани затопления из-за того, что её грузоподъемность не рассчитана была на 6 взрослых человек. Берега не было видно, сильно палило солнце. В лодке не было ни мотора, ни вёсел, ни черпака. Лодка слегка покачивалась на маленьких волнах и стремительно неслась по ветру в неведомую даль. Очень хотелось пить после этой долбанной водки, а воды не было. Нубийцы полулежали-полусидели в скрюченных позах. Конечности каждого сильно затекли, одежда была мокрой. Двое слабонервных после того, как солнце стало садиться за горизонт, начали по-детски плакать. Ветер сначала стих, а затем задул в обратном направлении. Никто из нубийцев не знал грамоты и уж конечно не был знаком ни с астрономией, ни с мореплаванием. Зато каждый из арабов прекрасно понимал, что если их в течение трех-четырех суток не подберут, то их ожидает медленная мучительная смерть. Было очень и очень обидно помирать из-за каких-то уродов в самом рассвете сил.

Звездное небо молчало. Ярко светила луна. Было отчетливо видно, как несколько маленьких светящихся точек двигались по ночному небосклону. Это были спутники, возможно даже российские. Арабы находились в полной прострации. Они прекрасно понимали, что без опознавательных знаков ночью их может раздавить большое судно. Если кто-нибудь вдруг уснет, то во сне может случиться непоправимое. Например, кто-нибудь может выпасть за борт. Лодка может перевернуться из-за начавшейся внезапно паники. Лодка может просто-напросто черпануть воды, и т. д. и т. п. Нубийцы уже не могли ни кричать, ни разговаривать, ни что-нибудь делать вообще. Сил ни у кого не было. Постепенно начала приходить в голову мысль о неизбежной каре Аллаха за убийство незнакомых им людей. Правда, убить кого-либо из русских они не успели, но на остров то они всё-таки высадились. Интересно, а что же такое сделали эти русские, что сам г-н Аббас просил убить каждого их них? Более того, за голову любого платили большие деньги.

Когда компания только отправлялась на верную гибель, то нубийцы хотели девиц пустить в расход только в последнюю очередь, предварительно занявшись с ними любовью. Все девки были не просто симпатичными, а очень и очень сексуальными. С русскими профессионалками, да ещё и с блондинками, никто из нубийцев никогда не спаривался. Однако сначала водка, а затем потеря сознания напрочь перечеркнули все коварные планы киллеров.

Арабские семьи, как правило, многодетны. Смертность достаточно высока и к убийству в обществе в мусульманском мире относятся несколько спокойнее, хотя сами наказания здесь более суровые.

В Египте постоянно гибнут туристы, постоянно где-то что-то взрывается и грохочет. Войны нет, но и спокойствия в гражданском обществе тоже нет, как не было его и двадцать, и тридцать лет тому назад. Арабо-Израильский конфликт до сих пор не разрешен, как и не разрешены Арабо-Американский или Христианско-Мусульманский конфликты. Казалось бы, чего не хватает людям на Земле? Воды, земли? Всегда вспоминается старая притча о том, как двое друзей женились на самых красивых девушках, которые в конечном итоге сделали своих мужей рогоносцами.

Когда вышли в свет первые три части романа века «Дела адвоката Монзикова», то многие читатели гневно осуждали меня за лирические отступления и демагогические рассуждения о том, что и так всем известно и понятно. Именно поэтому я решил сократить до минимума всё то, что не связано напрямую с адвокатом Монзиковым Александром Васильевичем.

* * *

Было около 800, когда питерская братва, заночевавшая на катере, проснулась с осознанием того, что надо было действовать, действовать и действовать. Вован – самый главный и авторитетный пацан – своего мнения по программе дальнейших действий не высказывал. Несмотря на свои 25 лет, он был наиболее рассудительным и сдержанным. Девицы привезли все шмотки, документы и вещи ещё прошлой ночью. Супружеская чета Кефировых с братвой не осталась, а сбежала обратно в отель. Доводы Владимира Николаевича о том, что их, т. е. Кефировых никто из египтян не признает и уж тем более не будет искать, были столь убедительны, что братва великодушно разрешила им вернуться в отель, но с одним условием – никому ничего не рассказывать, даже если будут пытать.

Адвокат Монзиков чувствовал себя из всей компании лучше всех. Он единственный ничего не терял от истории с египтянами. Александр Васильевич никого не обижал, ни с кем не ссорился. Документов у него теперь как не было, так и нет, как добираться домой он пока тоже не знал. Нет, конечно, какие-то мысли на этот счет у него имелись, но это было так неопределенно и так примитивно, что можно было об этом и не вспоминать. Его спина и грудь после татуировки почти прошли и тело, можно сказать, практически не болело. Все синяки сошли, а общество питерской братвы и проституток ему скорее нравилось, чем нет.

Братва после ночных посиделок решила катер не продавать, а отправиться на нем в кругосветку или хотя бы вокруг Африки. Денег у питерцев было навалом, катером они уже научились управлять, провизию можно было купить где угодно. Самый главный аргумент в пользу такого плана был тот, что в случае успеха всем будет что вспомнить и рассказать. Да и девчонки на катере будут не просто передком работать, а станут готовить, стирать и убирать. Можно было, конечно, нанять капитана, но об этом как-то никто не подумал.

И вот, без технико-экономического обоснования, без морских карт, без запасов продуктов и топлива кампания отправилась в дальнее плавание, держа курс на юг, следуя на глиссаже вдоль береговой линии.

 

Сафари

На большой скорости катер подходил к небольшому портовому египетскому городу Рас-Гарибу. Городок этот примечателен тем, что как и Эт-Тур, расположенный на другой стороне Красного моря, на Синайском полуострове с небольшим по диагонали смещением, является самым последним населенным пунктом узкой части Красного моря. Эта узкая часть моря с прибрежной территорией и даёт 90 процентов всех туристических денег, поскольку там никогда не бывает сильных штормов и, следовательно, для купальщиков созданы наиблагоприятнейшие условия.

На пустынном берегу стали появляться сначала маленькие дома, а затем и такие, которые чем-то даже смахивали на дома в Александрии. Дома хоть и были натыканы повсюду, однако у всех у них не было ни столичного размаха, ни той архитектурной линии, присущей только городам-миллионерам. Строительство новых домов велось «пердячим» способом. Сами арабы, как известно, ленивы, как ленивы, например, гаишники. Простой пример: есть работа, но она всё время куда-то убегает. Если кто-либо когда-нибудь наблюдал за бригадой таджиков, роющих траншею на даче «нового русского» или выполняющих какие-нибудь другие несложные работы, не требующие больших познаний и трудовых навыков, то наверняка замечали, что вид у рабочих всегда усталый, несчастный. Вроде бы они и трудятся, но результата практически не видно. Арабы – это ленивые таджики. Строители ходят медленно, всё время норовят сесть в тень. Над ними всегда должен быть надсмотрщик, который если тоже араб, то его бдительности и требовательности хватает на 2-3 часа, не более того. Вот что арабы умеют делать не хуже евреев, так это торговать. Но сейчас, друзья, не об этом.

Катер причалил к берегу и братва гурьбой высыпала на примитивную пристань. Не прошло и минуты, как собралась толпа человек 50, молодежь и подростки. Каждый из арабов что-то протягивал незваным гостям, навязывая им свои поделки, товары, от которых не было ни малейшего прока. К Монзикову никто не подходил, зато его колоритную фигуру внимательно разглядывали. Узнав, что все из России, арабы с ещё большими усилиями стали «впаривать» свой товар братве и проституткам, которые медленно приходили в себя после морских приключений.

Через 30 минут вся кампания поселилась в небольшом домике, а ещё спустя 30 минут русские начали трапезу.

Утром следующего дня к Вовану обратился молодой араб, прекрасно говоривший по-русски.

– Если мистер желает оттянуться, то моя фирма может организовать для Вас и Ваших друзей недорогой, но очень хороший отдых, например, сафари, – араб был в светлых брюках и ярко-голубой футболке.

– Сафари, говоришь? – Вован внимательно посмотрел на араба, а затем позвал Александра Васильевича. – Слышь, адвокат!? Поедешь с нами на сафари? На джипах…

– Нет, мистер, не на джипах, а на квадроциклах, – уточнил молодой человек.

– А телки с нами поедут? – спросил подошедший Микола.

– Конечно, поедут! – уверенно ответил Вован. – Заодно и трахнем их в пустыне, ха-ха-ха! – Вован и Микола разразились гомерическим смехом, на который прибежали все остальные.

Уже через два часа Монзиков летел по пустыне на скорости в 40 км/час на японском квадроцикле. Впереди быстро ехали девушки, которые пытались не отставать от мужчин. Три араба – один за рулем, он же проводник, с ним сзади сидел другой – видеооператор, а третий араб ехал то справа, то слева от колонны, то и дело крича на мужиков, которые всё время обгоняли друг друга и которые не хотели «плестись» караваном. Вокруг была пустыня. Перед выездом каждому повязали на голову арабский платок и надели солнцезащитные очки. После 50 минут бессмысленной езды по пустыне к мифической деревне бедуинов у Монзикова стали затекать сначала пальцы, а затем и сами руки. Давить на ручку газа становилось всё труднее и труднее. Внимание становилось рассеянным, очень хотелось пить. Африканское солнце шпарило с такой силой, что от раскаленного песка вверх поднимался горячий воздух, искажавший вид, словно кривое зеркало комнаты смеха. Впереди виднелись горы, до которых надо было добраться во чтобы то ни стало. Монзиков тупо смотрел вперед рассеянным взглядом и автоматически давил на рычажок газа. Его платок давным-давно оказался на шее, а очки слетели на песок, но ничего этого Александр Васильевич не замечал. Он ехал и ехал вперед, навстречу своей судьбе, даже и не подозревая о том, что его ждут большие приключения.

Было 12 часов дня когда Монзиков заметил отсутствие вокруг себя чего и кого-либо. Его квадроцикл ехал в сторону гор в гордом одиночестве. Непонятно как, но Монзиков безнадежно отстал от группы и потерялся в пустыне. Когда он остановился, то заметил, что вокруг не было никаких признаков жизни и следов. Дул ветер, шпарило солнце, мучила жажда, а на душе было спокойно и радостно. Из-за навалившейся усталости Александр Васильевич даже не переживал, что остался один в пустыне наедине с квадроциклом, в котором непонятно сколько ещё было бензина. Куда ехать? В горы? Или, быть может, обратно? Этого адвокат не знал.

Александр Васильевич сел на песок в тень от своего стального коня и начал грызть ногти. Вот теперь он понял, что деваться ему некуда. Скорее всего он умрет от жажды… Или нет, от укуса какой-нибудь твари, которая наверняка только и ждет своего момента. Не спать! Бороться и бороться! Не должно быть ни капли страха…

Ужас! Что же теперь делать, а? Кричать? Плакать? Или попытаться вырыть себе могилу, чтобы дикие звери не обглодали тело? Какие звери? Какие-какие? Разные, вот какие, и голодные.

Солнце стало клониться к закату, когда Монзиков вышел из оцепенения и начал лихорадочно соображать. Ему вдруг показалось, что самое главное для него – это дождаться утра следующего дня, когда по солнцу он попытается найти обратную дорогу. Когда солнце скрылось за горами, то нестерпимая жара в одночасье превратилась в самый обыкновенный холод. И чем темнее становилось в пустыне, тем холоднее было на ещё горячем песке. Часов у Монзикова не было, как не было ни еды, ни питья, ни какого-нибудь четкого плана на спасение. Боясь змей и тарантулов вместе со скорпионами, Монзиков решил заночевать сидя на квадроцикле. Холодный бензобак и жесткое двухместное сиденье отнюдь не располагали ко сну, а напротив, взбадривали полусонного, озябшего и сильно измотанного адвоката.

 

Пирамиды

– Эй, мужик! – окликнул араб, сидевший на верблюде, лежавшего на песке Монзикова. – Он, наверное, умер?! Ну-ка пни его ногой, – сказал араб своему приятелю, слезшему с верблюда и внимательно разглядывавшего адвоката.

– Нет, вроде бы ещё живой, – сказал худющий араб маленького роста.

– Эй, мужик! – ещё громче крикнул араб, всё ещё сидевший на верблюде, который что-то яростно жевал.

Монзиков открыл глаза и увидел вблизи от себя морду любопытного верблюда, который хотел обнюхать сонного адвоката. Туго соображая, Монзиков покрутил головой по сторонам и заметил троих арабов и с дюжину навьюченных верблюдов, стоявших неподалеку от него.

– Мужики, а вы – кто? – спросил спросонья адвокат.

– Эй, Ахмед, что он там бормочет, а? – спросил у своего приятеля араб, важно восседавший на верблюде.

– Это, наверное, немец или француз? – ответил Ахмед.

– А, может быть, он – еврей? А? – с сомнением заметил первый.

– Маса, я думаю, что это либо еврей, либо француз… Смотри, какой он тупой! – Ахмед слегка пнул ногой Монзикова, который даже никак не отреагировал на такое проявление внимания к своей скромной персоне.

– Мужики, а вы – кто? – наконец-то выдавил из себя Монзиков и с ужасом заметил, что горло его пересохло, губы потрескались и он не может говорить.

– Не, наверное, он – не еврей. Смотри, он, наверное, отстал от своих. Евреи – они никогда не отстают. Они по пустыням шляются вперед-назад, сволочи такие… – злобно процедил сквозь зубы Маса.

– Балан, слезай с верблюда и посмотри на этого немца. Если у него есть деньги, то надо их взять, – приказал Ахмед.

Монзиков решил встать. Когда он выпрямился, то оказалось, что как минимум на голову он выше ростом и Ахмеда, и Балана. И эти шибздики ещё надеялись обыскать и отнять деньги у адвоката Монзикова? Просто смешно! ХА-ХА-ХА! Смешно, да и только.

Монзиков подошел к Масе и дружелюбно протянул тому правую руку. Однако араб решил, что немец хочет его ударить и тогда он решил откинуться в сторону. Однако араб несколько не рассчитал и с грохотом шлёпнулся на песок. Двое остальных почему-то решили, что немец ударил их предводителя. Тогда они мигом, не сговариваясь, налетели на Монзикова и стали его дубасить маленькими кулачками. Адвокат был бессилен сопротивляться и уже через минуту ноги его подкосились, тело обмякло и Александр Васильевич распластался на песке.

Обыск ничего не дал. При адвокате не было ни денег, ни документов. Он был абсолютно пуст.

– Надо его бросить, а его квадроцикл забрать, предложил Балан.

– А если он – денежный? Мы же можем его продать! – предположил Маса. – Давайте, сажайте его на верблюда, а мотоцикл возьмём на буксир.

– Тяжелый, гад, этот немец, возмутился Ахмед, с трудом поднявший обмякшее тело адвоката.

– Тяжелый – не тяжелый, а может быть он – денежный, продолжал вслух рассуждать Маса.

Примерно через четыре часа неспешного хода по пустыне Монзиков снова пришел в сознание и открыл глаза. Теперь руки и ноги его висели как плети, а живот лежал на верблюде между двумя горбами. Сил было мало и Монзиков лишь попытался что-то сказать, но горло его окончательно пересохло и язык теперь даже не ворочался. Раздался тихий стон.

– Маса, смотри, фриц проснулся, – сказал Балан.

– Давай-ка с ним поговорим, – предложил Маса и остановил свой навьюченный караван.

– Вот, гад, толстый какой, а?! – заворчал Ахмед – самый здоровый из арабской троицы. – Его надо краном поднимать, ишак толстопузый. Жопу отрастил, пиво сосет с утра до ночи,…

– Да не ворчи ты так. Лучше скинь его с верблюда, – деловито заметил Балан.

– Как тебя зовут? – спросил у Монзикова Маса.

– Пить! Дайте попить, – прошептал адвокат.

– Пит? Тебя зовут Пит? – переспросил у Монзикова Маса.

– Пить! Пить! Пить… – прошептал снова Александр Васильевич.

– Пит, откуда ты? – подключился к разговору Ахмед.

– Воды мне, дайте воды, – жалобно стонал адвокат.

– Точно немец. Надо ему дать попить, а то мы его можем не довезти, – Маса показал пальцем в сторону верблюда, который вез большой бурдюк с водой.

Вода в пустыне на вес золота. Её обычно берут с небольшим запасом на тот случай, если караван выбьется из временного графика пути. А путь у бедуинов лежал прямо в Каир.

Когда Монзикову протянули двухсотграммовый стакан с водой, то Александр Васильевич его выпил одним залпом. Второй и третий стаканы он опустошал с той же скоростью и также жадно, как и самый первый. После пятого стакана, почувствовав заметное облегчение и прилив сил, Монзиков попытался встать на ноги, но ноги его не слушались. Тело болело, а конечности сильно занемели. Солнце было в зените и шпарило с такой силой, что можно было готовить яичницу прямо на песке. Минут пятнадцать ушло на то, чтобы адвоката подготовить к пути. Ему перевязали платок, протерли влажной тряпкой промежность, смазали какой-то вонючей фигней открытые части тела, в том числе и лицо, помогли взобраться на верблюда. Никто не понимал Александра Васильевича, и он не понимал арабов. Зато бедуины знали точно, чего они хотят и что им было нужно от родственников этого странного фрица. А Монзикову, по большому счету, было всё равно, лишь бы выбраться из пустыни, куда он и ехать-то не хотел, да и всё так обрыдло, что хотелось просто домой, к жене, к дочке, в Россию.

Нет смысла описывать все тяготы многодневного перехода Монзикова по аравийской пустыне, поскольку тогда никто из читателей не полетит ни в Египет, ни в Ливию или Тунис из страха оказаться в подобной ситуации. Достаточно лишь знать, что солнце в Африке – это не солнце Крыма или Кавказа. Оно жалит своими лучами сильнее настолько, насколько вообще может работать женская или детская фантазия. Простой пример, за 15 минут пребывания на солнце можно так обгореть, что солнечные ожоги будут сравнимы с ожогами от пожара. И это – не сказка.

Примерно на четвертый день пути путники подошли к достаточно большому городу – Бени-Суэйфу. На Монзикова он почти не произвел никакого впечатления, поскольку бедный адвокат настолько устал, что его взоры не замечали ни арабской архитектуры, ни замечательного ландшафта вдоль самой длинной в мире реки Нил, ни гигантских размеров автомобильного моста, по которому путники перебрались на левый берег Нила.

Что интересно, вода в Ниле была очень мутной и трудно было себе представить, что ее не только можно, но и нужно пить. Большая часть жителей одной из крупнейших африканских стран живет на берегах Нила. Нил даёт жизнь не только Египтянам, но и суданцам, кенийцам, жителям Уганды и многим другим, живущим на самом жарком континенте мира.

Монзиков настолько загорел и настолько был пришиблен всеми перипетиями своей превратной судьбы, что не обращал внимание даже на то, как с ним обращались три его спасителя-араба, которые не очень-то и церемонились с представителем великой Германии.

В Бени-Суэйфе привала или остановки не было. Зато в соседнем от него городе, расположенном в пяти километрах на северо-запад и в 25 км от Нила, бедуины провели чуть больше суток. Монзиков не сильно понимал смысла всего происходившего с ним и вокруг него. Ему хотелось только одного – поскорее вернуться в Россию, на Родину, в семью. Все его отрывочные и беспорядочные мысли были устремлены в семью, о которой он теперь вспоминал ежечасно.

Монзиков не знал ни куда его ведут, ни что с ним будет потом. Он не понимал арабов, а те не понимали его. Смутные догадки терзали израненную душу и нестойкую психику, по которой за какой-то месяц было нанесено столько ударов. Судьба Монзикова не баловала, но и не давала ему пропасть, уйти в небытиё. Что за жизнь? Кому это всё надо было? За что? Почему? Почему ему, а не кому-нибудь другому? На эти и множество подобных других вопросов ответа не было. Приходилось просто терпеть и надеяться, мучаться и страдать, и идти по воле судьбы навстречу новым испытаниям и новым приключениям.

Был 11-ый день долгого пути, когда на горизонте показались пирамиды.

– Ох, ни х… себе! – восхищенно воскликнул Монзиков при виде одного из семи чудес света.

– Смотри-ка, фриц любуется пирамидами, – с сарказмом заметил Моса.

– Это что? Пирамиды? Ебёна мать,… Ни х… себе, красотища какая! – Монзиков стал пришпоривать верблюда, чтобы тот прибавил хода.

Однако верблюд как шел в колонне, так и продолжал неспешно идти в связке с другими верблюдами. Монзиков всё сильнее и сильнее молотил своими грязными пятками по бокам бедного животного, отчего тот вдруг стал неистово кричать. После первых же криков сзади шедший верблюд прямо подскочил к Монзикову и больно укусил того за правое плечо. Из-за того, что на «кусаке» сидел Басан, который не церемонясь врезал верблюду по морде своим маленьким, но очень умелым и сильным кулачком, укус получился скорее губами, нежели зубами. По крайней мере, крови на плече после укуса не было, но плечо быстро набухло и спустя месяц ещё болело и ныло.

Верблюды кусаются крайне редко. Гораздо чаще они плюются. Но если взять статистику всех плевков и всех укусов, то получится такая безрадостная картина: на 10000 туристов, контактировавших с верблюдом, приходится один плевок. При этом лишь только каждый 10-ый плевок попадает в цель, т. е. в туриста. А вот кусает верблюд каждого 100000-ого туриста. В основном это случаи выражения тупой женской ласки, когда какая-нибудь размалеванная курица хочет поцеловать напомаженными губками верблюда. Хотите, верьте, хотите, нет, но такие идиотки встречаются достаточно часто в любой без исключения стране мира. Странно лишь то, что тщетные призывы погонщиков и наездников верблюдов абсолютно не действуют на любопытных донельзя туристов и туристочек.

Трое бедуинов были шокированы мерзкой выходкой верблюда-агрессора, который, не вступись Басан за Монзикова, мог сильно покалечить их денежного немца. Весь оставшийся путь до Каира, а это было почти двое суток, Монзиков всё время стенал и что-то невнятное бормотал себе под нос, то и дело почёсывая покусанное плечо.

К столице Египта процессия подошла со стороны Эль-Гизы.

Монзиков видел, как туристические автобусы один за другим подъезжали к пирамиде Хеопса – самой ближней со стороны Каира и затем отъезжали куда-то вниз, в сторону старого города. Туристы лазали по камням, торговались с местными продавцами, пытавшимися всучить свои поделки, фотографировались. Было очевидно, что если Монзиков не попытается сбежать сейчас, то уже потом ему такой возможности может и не представиться. Надо было срочно делать ноги! И Монзиков вдруг с небывалой резвостью спрыгнул как бывалый каскадер на дорогу и бегом направился к фигуре Сфинкса, где было большое скопление туристов. Набегу он скинул с себя платок и за считанные секунды слился с туристами. Все трое арабов какие-то секунды просто наблюдали за бегством своего немца, а затем, словно сговорившись, бросились догонять своего беглеца. Верблюды стояли спокойно, убежать они никуда не могли.

Монзикову повезло, он со всего маху попал в большую группу русских туристов, как впоследствии выяснилось, прибывших из далекого Иркутска. Туристы были полураздеты и все были с недельным африканским загаром. Монзиков решил, что свои его не сдадут и лучше ему держаться русских, чем любых других, которых он не понимал и которые были заняты только собой.

После тщетных часовых поисков беглеца арабы с большой тоской уныло поплелись к своему каравану.

Каким-то непонятным образом примерно через полчаса у Монзикова появились джинсы, рубашка и стильная, ярко красного цвета бейсболка. Александр Васильевич за два часа скитания по пирамидам сумел познакомиться с двумя сорокалетними мужиками, прилетевшими на отдых из прекрасного г. Иркутска. Один из них – Сергей – был таксистом, работавшим всю жизнь во втором таксопарке, а другой – Никита – был местным шоуменом.

– Санёк, тебе надо ехать с нами. Мы тебя в обиду не дадим, – сказал Монзикову Сергей и по-доброму похлопал по правому плечу.

От боли Монзиков чуть не потерял сознание. Он начал стенать и корчить гримасы на лице. Верблюжий след давал о себе знать.

– Это меня, бля…, укусил, сука бля…, верблядь ёбан…, – Монзиков пытался хоть что-то объяснить своим новым знакомым, но ничего путного ему на ум не приходило. Плечо ужасно болело, а нестерпимая боль отдавала в голову. По всей видимости, Монзиков был сильно простужен и у него была высокая температура.

– Так, друг, пошли-ка вон к той фигне. Курнёшь пару раз и всё у тебя наладится. Да? – сказал Никита и весело подмигнул Сергею.

Все трое подошли к старому арабу, дававшему туристам за деньги попробовать кальян. Несколько затяжек, сделанные Монзиковым, сразу же отвлекли его от больного плеча, а ещё через две-три минуты Александр Васильевич начал «плыть». Он попал в прострацию и потерял связь с реальным миром. Взгляд у него сделался таким, какой бывает у начинающих наркоманов. Монзиков ещё что-то отвечал, что-то говорил Никите и Сергею, но это были простые, односложные фразы без какого-нибудь смысла. Монзикову было хорошо.

– Так, Серега, давай его отсюда надо уводить. А то он сейчас накурится этой гадости и чего-нибудь ещё сделает с кем-нибудь…, – Никита был несколько встревожен состоянием и видом Монзикова.

– Да ладно тебе, пусть ещё курнёт пару раз, – с некоторым умилением в голосе заметил Сергей. – Смотри как его торкнуло! А ты пробовал эту фигню?

– Шишу? Шишу я пробовал не один раз и тебе советую эту фигню выкинуть из головы, если не хочешь стать таким же отмороженным, как эти черножопые. Понял, да? – Сказал Никита и с силой вырвал у Монзикова кальян. – Пошли, болезный, надо ехать.

– А куда мы его сейчас отвезём? – спросил Сергей.

– Куда, куда? В отель к себе, вот куда! А послезавтра посадим его на самолет и тю-тю, на Родину. Вот так вот. Да. Понял, солопон? – Никита даже и не сомневался в успехе всей операции.

– Никита, а ты заметил, какие классные татуировки у Саньки? – с восхищением спросил Сергей.

– Заметил, заметил. Надо будет ещё выяснить, как и когда он их заимел. Я думаю, что тут что-то нечисто, – Никита вёл Монзикова под левую руку к автобусу.

Монзиков не сопротивлялся. Слегка спотыкаясь, он безучастно смотрел лишь вперед, не обращая никакого внимания ни на окружающих, ни на прекрасный вид пирамид. Александр Васильевич шел себе и шел, никому не мешая, никого не трогая, ни с кем не разговаривая.

Посадили Монзикова в автобус на свободное переднее сиденье. Все задние места были заняты. Минут через 40 к Монзикову окончательно вернулись сознание и интерес к жизни. Ещё ему очень хотелось есть и пить. Когда друзья дали ему бутылку лимонада, то он опустошил её в один присест. Какая-то женщина сзади любезно предложила варёное яйцо и маленькую круглую булочку, кто-то ещё дал два помидора и большой свежий огурец. За 10 минут Монзикову передали столько еды, что на свободном с ним сиденье не было даже места, куда всё можно было сложить. Но Александр Васильевич ел, ел и ел. Автобус ехал с приличной скоростью по окраинам Эль-Гизы в сторону Каира. Начинало темнеть. Дорога была неровной, в ухабинах. Спасало лишь то, что водитель был настоящим ассом, а сам автобус был из славного семейства Мерседес. Публика собралась непривередливая, привыкшая к российскому сервису и совдеповским дорогам. Всё было просто замечательно.

Монзикова сильно трясло на переднем сиденье. Может быть именно поэтому, пища всё входила и входила в голодного человека. Постоянная качка и тряска, словно виброукладочная машина, делали своё дело. Когда Монзиков сожрал половину от того, что ему насобирали туристы, у него в горле встал ком. Он с трудом дышал. Говорить он не мог, двигаться тоже. Монзиков тупо смотрел немигающим взглядом вперед и с ужасом наблюдал за тем, как автобус нёсся по ночной пустыне с бешенной скоростью. Как опытный в прошлом гаишник Монзиков чувствовал, что в автобусе вместе с ним находится более 40 потенциальных трупов. Шансов выжить или остаться уродом у водителя или кого-либо из впередисидящих просто не было. Звучала известная арабская песня Опа-Опа, которую дружно подпевали водитель, его сменщик и два телохранителя с израильскими автоматами Узи. Узкая асфальтовая дорога петляла из стороны в сторону. Где-то вдали светились маленькие точки. Скорее всего, это были электрические лампочки, но домов поблизости нигде не было. Водитель периодически покуривал кальян. От шиши шёл приторно сладкий дым, от которого все кашляли и который ужасным образом действовал на мозги. Голова от дыма раскалывалась и очень хотелось блевать. Монзиков давно начал этот процесс, но фокус его заключался в том, что первая блевотина так и не увидела света, поскольку адвокат плотно сжал губы и дышал, словно паровоз, растопыренными ноздрями. На очередной кочке он делал глотательные движения, затем широко открывал рот и с жадность заглатывал большие порции воздуха, после чего всё повторялось снова и снова.

Возможно, не все читатели бывали в Каире. Сам-то я нигде заграницей, никогда не был, но из рассказов Александра Васильевича знаю, что в большом Каире сегодня проживает более 17 млн. египтян. Большой Каир – это, прежде всего, сам Каир и прилегающий к нему мегаполис Эль-Гиза, с населением, примерно, 2,8 млн. человек, где, кстати, и находятся на окраине города знаменитые три пирамиды и сфинкс, который после исполнения талибами приказа Усамы Бен Ладана стал самой большой каменной скульптурой. Каир – город контрастов. Высотные дома соседствуют с лачугами, верблюды, велосипеды, ишаки и автомобили, гужевые повозки и минимокики – всё это движется, и всё это можно встретить абсолютно в любой части города. Говорить о том, что Каир – красивый город, не приходится, поскольку красота не предполагает наличие грязи, безвкусицы и нищеты. Но и туристы, и сами египтяне любят Каир, которому от природы уготована счастливая судьба. Вероятно, когда уровень жизни в мире выровняется и когда не будет бедных, преобразится и Каир, и Александрия, и Тунис, и другие большие по населению и бедные-бедные по уровню жизни африканские города.

Проехав 60 км от Каира, автобус остановился на автозаправке. Все вышли из салона подышать свежим воздухом. Надо было проветриться, покурить, сбегать в туалет, посмотреть что-нибудь из питья в небольшом кафе, расположенном в торце автозаправки. Монзиков еле-еле спустился по ступенькам и, оказавшись на свежем воздухе, направился к стоявшей у небольшого здания автозаправки урне. Подойдя к ней, Монзиков спустился на колени, открыл крышку, обхватил двумя руками урну и начал блевать. Блевал он долго, издавая при этом страшный рык. После того, как он освободился от всего того, что ещё совсем недавно он пожирал с такой жадностью и с сильным аппетитом, Монзиков направился в туалет. Просидев на очке минут десять, адвокат вышел к автобусу с мокрым лицом и чистыми, тоже мокрыми руками. Ему было очень и очень хорошо. Только сильно хотелось курить. Стрельнув у Никиты сигарету, Монзиков сладко затянулся и с таким блаженством на лице, какое бывает только у ангелочков, выпустил глубокую струю дыма в сторону своего благодетеля, что даже заядлый курильщик Никита сильно закашлялся. Монзикову очень хотелось курить, но надо было ехать дальше. Все пассажиры уже зашли в автобус и заняли свои места. Водитель-дублёр залез в багажный отсек автобуса, где у него было оборудовано два спальных места. Его закрыли и двое охранников сели в салон рядом с обкуренным водителем, и все тронулись дальше в путь.

Во рту у Монзикова была самая настоящая помойка. Несмотря на то, что в туалете Александр Васильевич помыл и руки, и лицо, и рот, блевотный запах и вкус остались. Чувства голода Монзиков не испытывал, хотя вся съеденная им еда осталась в мусорной урне на АЗС. Всё внимание было приковано к дороге. Придурок водитель несся с бешенной скоростью по шоссе, то и дело вылетая на барханы, поскольку даже легковую машину сносило бы с асфальта на поворотах, если бы она мчалась с превышением скоростного лимита. В салоне автобуса было темно, громко играла арабская музыка и сильно пахло шишей, но практически все пассажиры спали в своих креслах. Такая беспечность объяснялась тяготами продолжительной экскурсии. Длинная, однообразная и утомительная дорога в оба конца, пешая многочасовая экскурсия по раскаленной от солнца пустыне, где величественно красовались египетские пирамиды, обильный обед и сытный ужин, запах шиши и болтанка в автобусе – всё это усыпило русских туристов.

Монзиков ерзал на переднем сиденье, сожалея о том, что в Египте нет ГАИ. Ведь здесь же Клондайк для гаишников, которые могли бы стать миллионерами за месяц, а за год можно было бы купить какую-нибудь маленькую африканскую страну. В многомиллионном Каире, по которому несся автобус Мерседес, Александр Васильевич не увидел ни одного светофора. Не было и местных гаишников, как, впрочем, не было и аварий или пробок на дорогах. Машины разъезжались в разные стороны примерно так же, как разбегаются врассыпную из опрокинувшейся на пол или на землю банки тараканы, или, если это более понятный пример, как ездят в цирке на мотоциклах акробаты-эквилибристы. В Египте же все водители были циркачами. Женщин на улице было немного, а водителей среди них Монзиков не заметил. Пешеходы шныряли по дороге так, словно они обходили не движущиеся, а стоячие машины. Старики, которые не то, чтобы еле передвигались, а просто – еле кашляли, сновали тут и там с такой шустростью и с таким бесстрашием, что видавший виды адвокат пребывал в предынфарктном состоянии.

Водитель периодически затягивался шишей, постоянно подпевал вместе с ещё двумя арабами, неистово балдея от однообразной арабской музыки, от которой могли выскочить наружу не только нервы, но и мозги. Это бы ладно, но все трое ещё раскачивались из стороны в сторону, вперед – назад, при этом методично постукивая по чему угодно. Здесь было истинное проявление африканского народа, да простят меня Египтяне, эмоции лились и выплёскивались через край.

Автобус летел на бешенной скорости на расстоянии 1,5 – 2 метров, не более, за таким же здоровенным рейсовым автобусом. Фары были выключены и в кабине был свет лишь от задних габаритных огней ведущего Мерседеса. Примерно через 15 минут экстрима ведомый автобус, т. е. тот, где на заднице крутился как уж на сковородке Монзиков, на длинном правом повороте вдруг выскочил на встречную полосу движения и с включенным звуковым сигналом пошел на обгон автобуса. Обгон длился секунд 40, поскольку оба автобуса неслись на бешенной скорости, и лишь завершив маневр, водитель включил дальний свет фар и теперь сам стал лидером, за которым с полчаса, а может быть и более того, также без света несся большой автобус Мерседес. В довершении к сказанному следует добавить, что как только водитель включил свет, навстречу ему вылетел с бешенной скоростью легковой автомобиль. Возможно, сам Аллах спас жизнь туристам в двух автобусах и арабам, летевшим навстречу верной гибели в своем легковом автомобиле, модели которого Монзиков не успел разглядеть. Дорогу в 460 км Мерседес преодолел за 4,5 часа. Хотите, верьте, хотите, нет! Но это – чистейшая правда.

Уже при подъезде к Хургаде, а автобус шел именно туда, да-да, Монзиков заснул. Развозка пассажиров по отелям была очень и очень быстрой. За каких-то полчаса, а может быть даже и меньше, большая часть пассажиров была развезена по своим отелям. Арабы хорошо помнили кого куда следует доставить, но на всякий пожарный, будили каждого пассажира по нескольку раз подряд. Со стороны это казалось форменным издевательством, но многолетняя практика показывает, что действовали они исключительно правильно. Будили всех, кроме Монзикова, поскольку тот дрых на переднем сиденье. Его просто не замечали. Монзикова разбудили его новые друзья. Вещей у Александра Васильевича не было, а остатки провианта он великодушно оставил арабам. В мешке со жрачкой вперемешку с продуктами валялась и яичная скорлупа, и огрызки от помидоров и огурцов, и косточки от персиков и т. д., и т. п.

Читатель, дорогой! Будешь, наверное, смеяться или просто не поверишь, но Монзикова привезли в отель Султан Бич. Когда Монзиков переступил порог погруженного в ночной сон отеля, то охранники, прекрасно помнившие питерскую братву и отдыхавшего с ним Монзикова не только проснулись, а подняли такой шум, такой переполох, что через 5 минут (!) в рецепции было обслуги и персонала больше, чем туристов в момент приезда-отъезда.

Дежуривший симпатичный араб по имени Насер моментально принял самостоятельное решение – принять и разместить в отеле адвоката Монзикова как самого почетного гостя. Монзикова проводили в люксовские апартаменты и на ломанном русском языке пожелали спокойной ночи.

 

И снова Султан Бич

На завтрак и обед Александр Васильевич не пошел. Он спал. В номере неслышно работал кондиционер, бельё было чистым, а кровать – удобной. Тишина и покой – вот что требовалось утомленному двухнедельными испытаниями адвокату. Уже был новый заезд туристов, все старые отдыхающие убыли обратно к себе на Родину, а Монзикову казалось, что этот отель и есть теперь его новая Родина.

Ближе к ужину Монзиков проснулся от легкого постукивания в дверь. Это решили его проведать Никита и Сергей.

– Ну, как ты, дружище? – с искренней заботой и по-товарищески спросил Сергей у стоявшего в дверях полуголого адвоката.

– Ох, да-а-а, – только и выдавил из себя Монзиков.

– Слушай, а номер-то у тебя ничего! Ты сам-то понимаешь, что тебе дали классный номер? – Сергей оглядывал с легкой завистью номер адвоката так, словно его пригласили оценить сделанную покупку.

– А нас разместили в двухместном номере на четвертом этаже с видом на дорогу и пустыню, – с легкой грустью в голосе заметил Никита.

– Да мне-то всё равно. Я бы и с видом на пустыню, и с видом на море, – Монзиков ещё окончательно не проснулся и был готов продолжить свои сновидения, но его друзья продолжали втягивать его в пустопорожние разговоры, словно не понимая или не замечая того, что мужик устал и элементарно хочет спать. – Ладно, друзья! Я сейчас, это, немного посплю, да? А потом мы – это! Понимаете мою мысль, а? – сказал Монзиков и направился к выходу, чтобы открыть дверь и проводить незваных гостей.

– А ты что, на ужин не пойдешь? – удивились мужики.

– Не, мне – это, если что, так они принесут сюда, но я не хочу. Мне надо сейчас поспать. Понимаешь мою мысль, а? Догнал, а? – и Монзиков широко раскрыл дверь Сергею и Никите.

Друзья вышли из номера обалдевшие настолько, что со второго этажа и до самого ресторана, где их ждал стандартный ужин, они шли молча.

– Ни х… себе! А? Он – что? А? Если что, так они принесут сюда, но я не хочу, – ехидно передразнил адвоката Сергей.

– Слушай, а может он – такой же известный адвокат, как и Астахов или Падва? – выдвинул предположение Никита, у которого была сильно развита интуиция на всяких разных знаменитостей.

– То же мне Резника нашел. Ты видел его наколки? А? – с сомнением отверг перспективную для них обоих версию Сергей.

– Но ты же видел, как его приняли и без всяких там расспросов разместили в люксовских апартаментах? – Никита настаивал на том, что Монзиков – это ещё тот фрукт.

– Ладно, давай поедим, а потом решим, что нам-то самим в такой ситуации делать?! – сказал таксист и решительно направился к стойке со спиртным.

Тарек и Рамси известие о возвращении в отель русского адвоката восприняли с таким ужасом, что чуть не обделались от страха. Известие о заселении в люксовские апартаменты русского первым получил Тарек, который как обычно, в 830 вышел на свой балкон в одном махровом халате и с сигаретой в зубах. Пока ему в номер, три окна которого выходили на центр бассейна и далее на море, несли круасаны и горячий кофе, general manedger отеля Тарек Аббас обычно выкуривал одну, а иногда и две сигареты. В этот раз всё было не так как всегда. Как только Тарек проснулся и позвонил в ресторан насчет кофе и пирожных, практически следом в номер влетел Насер.

– Ты что, мудила, влетаешь ко мне без стука? А? – Тарек был недоволен такой наглостью своего подчиненного.

– Русский вернулся! – выпалил запыхавшийся араб.

– Какой русский? – с удивлением спросил Тарек.

– Тот самый! – ответил Насер.

– Тот? – с ужасом на лице и вмиг затрясшейся правой рукой, в которой находилась только что раскуренная сигарета, спросил Тарек.

– Да! – только и смог из себя выдавить Насер.

– Ты уверен? – спросил после небольшой паузы general manedger отеля Тарек Аббас.

– Да! – снова ответил Насер.

– Что да?! – раздраженно передразнил своего подчиненного Тарек.

– Я его поселил в тот же номер, что был у нас отведен для английского дипломата, – робко заметил Насер.

– Что? – гневно выкрикнул Тарек и смял недокуренную сигарету о новый полированный стол. Он начал ходить взад-вперед по своему большому холлу. – Да, молодец! Всё правильно ты сделал, – затем похвалил испуганного араба general manedger отеля Тарек Аббас.

– Спасибо! Какие будут указания? – с облегчением на душе спросил Насер.

– Так, быстро позови ко мне мистера Рамси. Понял? – Тарек достал новую сигарету и закурил.

– А если он ещё спит? – спросил Насер.

– Спит? Да вылей на него ведро воды и тащи его сюда! Понял? – закричал Тарек и опять захабарил сигарету о новый полированный стол из красного дерева. – Быстро, бегом, – крикнул вдогонку убегавшему Насеру разгневанный Тарек.

Надо было что-то делать! Но что именно? Тарек почему-то сразу догадался, что речь шла о Монзикове. Именно его все арабы считали главарем братвы. И если сам предводитель вернулся в отель, то ничего хорошего ждать не приходилось. Нубийцы вернулись полуживыми лишь на третьи сутки. Их выловили туристы в 15 км к югу от отеля. Один из киллеров был уже при смерти, остальные могли откинуться следом за ним. Нубийцы рассказали о том, как всё начиналось, о пьянке на катере, но далее их рассказы обрывались, они ничего не помнили. А детали дрейфа в надувной лодке по Красному морю ни Рамси, ни Тареку не были интересны. Катер бесследно исчез. Он стоил больших, очень больших денег. Ремонт бассейна был только-только закончен и вот опять всё начиналось сначала.

– Тарек, ты знаешь, что русские вернулись опять? – Рамси вбежал в одних брюках, свою рубашку с короткими рукавами он держал в руках.

– Как, и остальные вернулись? – с отчаяньем в голосе спросил Тарек.

– Все? – с нескрываемым ужасом переспросил Рамси.

Воцарилась гробовая тишина. Официант принес кофе и пирожные. Поставив поднос на стол, он убрал 4 затушенных о полировку хабарика и ушел. Рамси налил полные стаканы виски без льда и оба залпом выпили, не моргнув даже глазом. Оба молчали и не знали что делать. Вдруг Тарек потянулся к бутылке с виски, носильная боль в голову оборвала его движение. General manedger отеля Тарек Аббас упал навзничь. Его разбил паралич. Лицо перекосило, из горла шло хриплое шипение, на губах появилась пена. У Рамси из рук выпал пустой стакан. Он не мог ничего сделать. Стоя как вкопанный, он с ужасом наблюдал за предсмертными судорогами своего подельника. Спустя минуту, выйдя из оцепенения, он позвал на помощь всех, кто его слышал. А спустя 50 минут труп Тарека Абаса увезли в морг.

* * *

На следующее утро в дверь номера Монзикова робко постучали. Александр Васильевич сначала решил, что это опять пришли за ним Сергей и Никита, поэтому он не стал сразу открывать дверь, повернулся на другой бок и положил себе на голову подушку в расчете на быстрый сон. Но стуки становились всё сильнее и сильнее. Настойчивость, с которой тарабанили в дверь, разозлила адвоката, который быстро вскочил с постели и в одних трусах бросился к непрошенным гостям.

– Рамси? Ты? – удивился в коридоре стоявшему бледному арабу с портье Насером.

– Доброе утро, мистер! – вежливо поздоровался с Монзиковым Насер, а Рамси протянул ему свою правую лапищу, которая была необычно холодной и потной.

– Здорово, здорово, коли не шутите? – с недоверием ответил Монзиков.

Рамси что-то всё время говорил, но понять его было невозможно. С арабского он переходил на английский, затем на немецкий и французский. Его и Насер-то не мог понять, хотя парень владел пятью языками, не считая русского, который был для него новым языком и на котором он с трудом мог изъясняться. Насер был местным полиглотом, осваивавшим самостоятельно ещё шведский, польский и китайский языки. На этих языках он разговаривал примерно так же, как и на русском, но они, почему-то, давались ему гораздо легче, чем язык Толстого и Достоевского, Пушкина и Ленина.

– Мистер Монзиков! Мистер Рамси хочет пригласить Вас к себе в кабинет для важного разговора, – с трудом подбирая нужные слова, выдавил Насер.

– А на х… мне его кабинет?! Пусть здесь говорит! Догнал, а? – сказал Монзиков и пошел в туалет.

Дверь в туалет осталась открытой и Рамси с Насером стояли напротив Монзикова, сидевшего на унитазе и издававшего громкие пуки. Запах ударил в нос арабам и они брезгливо сморщились, но своей позиции не оставили. Монзиков тужился, корча гримасы, издавая всё новые и новые громкие звуки. Было слышно, как унитаз принимал на себя удары тяжелой артиллерии, от которой живот адвоката то надувался, то свисал вниз. Говна в Александре Васильевиче, судя по всему, было очень много. Когда Монзиков окончательно просрался, он показал жестом арабам, чтобы те закрыли дверь в туалет. Приказ был выполнен галантно и быстро. Адвокат спустил воду, умылся и через пару минут вышел к арабам, продолжавшим нюхать кошмарные запахи от фекалий русского адвоката. Только теперь они заметили цветные наколки на груди и спине Монзикова, при виде которых по телу пробежали мурашки. Насер вдруг начал говорить по-польски, а Рамси, почему-то вдруг, перешел на итальянский с сильным-сильным арабским акцентом. Говорили и Насер и Рамси одновременно минут 5, пока улегшийся обратно в постель Монзиков, не прервал их обоих.

– Так, мужики! Кончайте пизд…! Хуля вам от меня надо, а? – Монзиков уже наметил для себя линию поведения и он интуитивно почувствовал своё превосходство в ситуации.

– Мистер Монзиков, – опять обратился к адвокату Насер на каком-то непонятном для Александра Васильевича языке. – Мистер Рамси просит пройти Вас к нему в кабинет для уточнения всех проблем и их решения для обоих с Вашим интересом и угощение.

– Что? – не понял Монзиков, – Ты по-русски-то можешь говорить? Ишак беременный. Ты феню-то фильтруй! Догнал, а? – сказал Монзиков и присел на своей постели.

– Мистер Рамси… – попытался ещё раз повторить Насер, но не успел, поскольку его бесцеремонно перебил Монзиков, наблюдавший за подобострастными ужимками и жалким подобием улыбки Рамси, стоявшим осунувшимся и отчаянно теребившим свои ногти.

– Так, короче! Хуля надо? – спросил Монзиков у Рамси.

– Друг! Пошли ко мне, – на смеси русского и французского промямлил Рамси.

– Да на х… мне к тебе идти, пидор гнойный, если ты сам ко мне пришел, а? Догнал, а? – сказал Монзиков и засмеялся. Смех его был ехидным и злым.

– Мистер Рамси говорит, что Ваши деньги лежат у него в кабинете, – на чистом русском языке сказал Насер.

– Деньги? Деньги – это хорошо! Только я ведь всё знаю! Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков прищурил правый глаз и ни то хитро, ни то зло взглянул на здоровяка Рамси, который, похоже, уже наложил в штаны.

– Друг, пошли! Давай, – на ломаном русском языке сказал Рамси и протянул, сидевшему на кровати Монзикову, свою руку.

– Ладно, х… с вами. Пошли, – сказал Монзиков и прямо в трусах вышел из своего номера в коридор.

Это надо было видеть! В одних трусах, весь в наколках, с важным видом по второму этажу отеля Султан Бич дефилировал адвокат Монзиков, позади которого то слева, то справа, постоянно указывая дорогу, семенил, слегка согнувшись портье Насер, за которым понуро плёлся топ-менеджер отеля Рамси Загдан. В это время суток челядь начинала свою работу. Все видели, как грозный босс вдруг стал лебезить перед русским мафиози, которого запомнили ещё три недели назад, когда в отеле оттягивалась на все сто русская братва. Отдыхающие тоже обратили внимание на странную процессию, мирно проследовавшую в апартаменты мистера Рамси.

Рамси до разговора с Монзиковым хотел, было, предложить ему 1000 долларов, но теперь он был в смятении. Он боялся предлагать 100000 долларов, прекрасно понимая, что это – не цена за молчание русского мафиози.

Возможно, не всем интересно читать о том, как без переводчика шел приватный четырехчасовой разговор между Монзиковым и Загданом, но в конце концов был достигнут компромисс. Монзиков получал 1 млн. долларов и фальшивый паспорт вместе с билетом на г. Москву, а Рамси получал надежду на молчание и долг почти на всю эту сумму, погасить который он вряд ли когда-нибудь сможет.

* * *