Однажды утром Торстейн поднялся с рассветом и взошел на холм. Он увидел, где паслось стадо Стейнара. Тогда Торстейн пошел к болоту и подошел к стаду. Возле Хавслёка высится поросшая деревьями скала. Наверху на этой скале спал Транд. Обувь он снял. Торстейн поднялся на скалу. В руке он держал небольшую секиру, и никакого другого оружия при нем не было. Торстейн толкнул Транда ручкой секиры и велел ему вставать. Тот быстро вскочил, схватил двумя руками свою секиру и взмахнул ею. Тут он спросил, чего хочет Торстейн. Тот ответил:

– Я только хочу сказать тебе, что эта земля принадлежит мне и что ваше пастбище по ту сторону ручья. Неудивительно, что ты еще не знаешь границы.

Транд ответил:

– Мне все равно, кому принадлежит эта земля. Я буду пасти скот там, где ему больше нравится.

– Однако, – сказал Торстейн, – распоряжаться своей землей буду я, а не рабы Стейнара.

Транд отвечал:

– Ты еще глупей, чем я думал, Торстейн, если ты хочешь погибнуть от моей секиры и подвергнуть опасности свою честь. Насколько я вижу, я вдвое сильнее тебя, и смелости у меня хватает. И к тому же я лучше вооружен, чем ты.

– Я пойду на эту опасность, – ответил Торстейн, – если ты не станешь пасти в другом месте. Я надеюсь, что наши судьбы будут столь же различными, как неодинаково наше положение перед законом.

Транд ответил:

– Ты сейчас увидишь, Торстейн, боюсь ли я твоих угроз.

Транд сел и стал завязывать свою обувь, а Торстейн взмахнул секирой и ударил им по затылку Транда так, что голова его упала на грудь. Потом Торстейн завалил камнями его тело и отправился обратно в Борг.

В этот день скот Стейнара долго не возвращался домой. И когда уже пропала всякая надежда на то, что он вернется, Стейнар оседлал свою лошадь и вооружился. Он поехал на юг, в Борг, и, приехав туда, вступил с людьми в разговор и спросил, где Торстейн. Ему сказали, что Торстейн в доме. Тогда Стейнар велел попросить Торстейна, чтобы тот вышел, и сказал, что он имеет дело к нему. Когда Торстейн это услышал, он взял свое оружие, вышел и стал перед дверью. Он спросил Стейнара, что ему надо.

– Ты убил моего раба Транда? – спросил Стейнар.

– Убил, – отвечал Торстейн. – Тебе не нужно искать других виновников.

– Я вижу, ты думаешь, что храбро защищаешь свою землю, убивая одного за другим моих рабов. Но мне это не кажется таким уж большим подвигом. Я предоставлю тебе еще лучший случай храбро защищать свою землю, потому что я никому другому не поручу больше пасти свое стадо. Но ты должен знать, что днем и ночью мой скот будет пастись на твоей земле.

– Прошлым летом я убил твоего раба, которому ты велел пасти скот на моей земле, а потом я позволил тебе пасти, где ты хочешь, до зимы. Теперь я убил второго твоего раба за то же, за что убил первого, и ты опять можешь пасти скот, где хочешь, до зимы. Но если ты следующим летом опять будешь пасти на моей земле и поручишь людям гонять сюда свой скот, я буду убивать каждого человека, кто будет стеречь скот, будь это хоть ты сам. И так будет каждое лето, пока ты будешь продолжать пасти там.

С этим Стейнар уехал домой в Анабрекку и вскоре отправился в Ставахольт. Там жил тогда Эйнар. Он был годи. Стейнар просил у него поддержки и предложил денег. Эйнар сказал:

– Моя помощь не будет иметь значения, если тебе не окажут помощи в этом деле другие уважаемые люди.

Тогда Стейнар поехал в Рейкьярдаль к Одду из Тунги и попросил у него поддержки и предложил денег. Одд взял деньги и обещал поддержать Стейнара в тяжбе с Торстейном. Затем Стейнар поехал домой. А весной Одд и Эйнар отправились вызывать Торстейна на суд. Их сопровождало много народу. Стейнар обвинял Торстейна в убийстве рабов и требовал изгнания за каждое убийство. Таков был закон в том случае, если у человека убивали рабов и не возмещали убытка к третьему восходу солнца. А два изгнания были равносильны объявлению вне закона.

Торстейн не выдвигал встречного иска, но вскоре после этого он послал людей на юг. Они приехали в Мосфелль к Гриму и рассказали ему о событиях. Эгиль, казалось, не был обеспокоен ими, но потихоньку он собрал точные сведения о действиях Торстейна и Стейнара и о людях, которые поддерживали Стейнара в этом деле. Потом посланцы уехали домой, и Торстейн был очень доволен их поездкой.

Торстейн, сын Эгиля, с большим числом провожатых поехал на весенний тинг и приехал на одну ночь раньше других. Он покрыл свою палатку, и так же сделали те из его провожатых, у кого были палатки. Когда его провожатые устроились, Торстейн велел им браться за дело и построить большие стены. Потом он велел покрыть их, и эта палатка была много больше других, стоявших гам, но люди там не жили.

Стейнар тоже приехал на тинг с большим числом провожатых. И Одд из Тунги приехал со многими людьми. Много людей было и у Эйнара из Ставахольта. Они покрыли свои палатки. Собралось очень много народу. Люди начали излагать свои дела. Торстейн не предлагал мировой и ответил тем, которые пытались посредничать, что он собирается ждать решения суда. Он сказал, что иск, который возбуждает Стейнар в связи с убийством его рабов, кажется ему неосновательным, и утверждал, что рабы Стейнара были убиты поделом.

Стейнар же очень похвалялся. Его иск казался ему законным, а поддержка достаточно сильной, чтобы выиграть тяжбу. Поэтому он рьяно вел свое дело. Днем люди поднимались на холм тинга и оттуда излагали свои дела, а вечером судьи должны были вынести решение. Торстейн был там со своими людьми. Он следил за соблюдением распорядка тинга, потому что так было, пока Эгиль выполнял обязанности годи и имел власть. Обе стороны были в полном вооружении.

Вдруг на тинге увидели, что вдоль реки Глювры скачут люди. Их щиты сверкали. И когда они подъехали к полю тинга, впереди них был человек в синем плаще. На голове у него был золоченый шлем, сбоку – украшенный золотом щит, в руке – копье с насадкой, окованной золотом, на поясе – меч. Это приехал Эгиль, сын Скаллагрима, с восемью десятками человек. Все они были хорошо вооружены, как для битвы. Все они были как на подбор, потому что Эгиль привел с собой лучших сыновей бондов со всех южных полуостровов, тех, кто казался ему хорошими воинами. Эгиль подъехал со своими людьми к той палатке, которую Торстейн велел поставить и которая до сих пор стояла пустой. Они спешились.

Когда Торстейн узнал о приезде своего отца, он пошел ему навстречу со всеми своими людьми и принял его радушно. Эгиль и его люди сложили свои пожитки в палатке и отвели лошадей на луг. Когда это было сделано, Эгиль и Торстейн со всеми провожатыми пошли на холм тинга и сели там, где садились обычно. Эгиль встал и сказал громко:

– Здесь ли, на тинге, Анунд Сьони?

Анунд ответил, что он здесь, и сказал:

– Я рад, что ты приехал, Эгиль. Это устранит все, что препятствует миру между людьми.

– Это ты причиной тому, что твой сын Стейнар начал тяжбу против моего сына Торстейна и собрал столько народу, чтоб объявить Торстейна вне закона?

– Я не виноват, – сказал Анунд, – что между ними раздор. Я потратил много слов, убеждая Стейнара помириться с Торстейном, потому что я всегда избегал оскорблять твоего сына Торстейна. Я делал это ради старой дружбы, которая была между нами, Эгиль, с тех пор как мы выросли такими близкими соседями.

– Скоро станет ясно, – ответил Эгиль, – говоришь ты правду или лжешь, хотя я и не могу поверить во второе. Я вспоминаю те дни, когда каждому из нас показалось бы невероятным, что мы так вот станем судиться и не сможем удержать наших сыновей от глупостей, о которых я сейчас слышу. Я считаю, что, пока мы живы и раз эта ссора наших сыновей, надо нам взять это дело в свои руки и уладить его. Не позволим Одду из Тунги и Эйнару стравливать наших сыновей, как лошадей. Пусть они лучше умножают свое добро другим способом, чем берясь за такое дело.

Тогда Анунд встал и сказал:

– Верно говоришь ты, Эгиль, и нам не подобает быть на том тинге, где судятся наши сыновья. Стыдно будет нам, если мы не сможем их помирить. Я хочу, Стейнар, чтобы ты доверил мне это дело и предоставил вести его, как я найду нужным.

– Я не знаю, – ответил Стейнар, – могу ли я отказаться от своего иска, после того как я заручился поддержкой знатных людей. Я буду добиваться только такого конца, который удовлетворит Одда и Эйнара.

Тут Одд и Стейнар посовещались между собой, и Одд сказал:

– Я буду оказывать тебе поддержку, как я тебе обещал, пока ты не добьешься закона или такого конца дела, на который ты согласишься. Кто знает, как повернется твое дело, если решение по нему будет выносить Эгиль?

Тогда заговорил Анунд:

– Слова Одда мне не указ. От него я ни хорошего, ни плохого не видел, а Эгиль сделал мне очень много добра. Я доверяю ему гораздо больше, чем другим, и потому возьмусь за это дело сам. Тебе не стоило бы восстанавливать нас всех против себя. До сих пор я всегда решал за нас обоих. Так будет и сейчас.

– Ты слишком рьяно берешься за это дело, отец, и мы не раз, я думаю, раскаемся в этом.

После этого Стейнар передал дело Анунду, чтобы тот продолжал тяжбу или заключил мировую, как полагалось по закону. И Анунд, как только взял дело в свои руки, пошел к Торстейну и Эгилю. Он сказал:

– Теперь, Эгиль, я хочу, чтобы ты судил и решал сам, как тебе угодно, так как я верю твоему решению больше всего, в моих делах, как и во всех прочих.

Анунд и Торстейн подали друг другу руки и просили присутствующих быть свидетелями того, что Эгиль, сын Скаллагрима, сам должен решить дело на тинге, как он хочет, без всяких ограничений. Разговор на этом кончился и люди разошлись по своим палаткам. Торстейн велел подвести трех быков к палатке Эгиля и зарезать их, чтоб кормиться во время тинга. А Одд из Тунги и Стейнар вернулись в свою палатку, и Одд сказал:

– Раз ты, Стейнар, с твоим отцом решили прекратить вашу тяжбу, я считаю себя свободным от обещания оказывать тебе поддержку, так как мы договаривались, что я должен поддерживать тебя до того, как ты выиграешь тяжбу, или до такого ее прекращения, которое бы тебя удовлетворило.

Стейнар сказал, что Одд поддерживал его хорошо и смело и что их дружба должна стать еще крепче, чем раньше.

– Я считаю, – добавил он, – что ты свободен от обязательства, которое дал мне.

Вечером собрались судьи для решения дел, но рассказывают, что ничего особенного не произошло.