Первые ростки народной власти и дипломатия союзников

Вторая мировая война близилась к концу. Измученные войной народы встретили весну 1945 года как предвестницу долгожданного мира. Многие страны были уже окончательно освобождены от фашистского ига. Победоносные армии Советского Союза и других Объединенных Наций стремительно приближались к логову фашистского зверя. Ничто уже не могло спасти гитлеровскую Германию.

На освобожденной от фашизма земле жизнь стала постепенно вступать в свои права. Среди руин, оставшихся в наследство от фашистского господства, народы приступили к восстановлению разграбленного и разрушенного хозяйства, к чистке своего государственного аппарата от фашистских прихвостней, к строительству новой жизни, основанной на принципах свободы и демократии. Многое в этом деле зависело не только от энергии и инициативы народа, от силы и организованности рабочего класса, от соотношения политических сил внутри каждой страны, но и от политики главных государств антигитлеровской коалиции.

Чем ближе был конец войны, тем отчетливее становилось различие в подходах этих государств к вопросам послевоенного устройства мира. Весной 1945 года это различие ярко сказалось при решении польского вопроса.

Вскоре после Крымской конференции начала свою работу в Москве созданная на конференции трехсторонняя советско-англо-американская комиссия, которая имела своей задачей реорганизацию существовавшего в Польше временного правительства на основах, согласованных главами трех правительств. В начавшихся 23 февраля переговорах сразу же обнаружились серьезные расхождения в позиции Советского Союза, с одной стороны, США и Англии – с другой. Советское правительство, строго придерживаясь решений Крымской конференции по польскому вопросу, исходило из того, что в основу реорганизованного правительства должна быть положена существовавшая в Польше народная власть. Западные же державы, вопреки постановлениям Крымской конференции, добивались того, чтобы из различных польских политических партий было создано совершенно новое правительство, доминирующую роль в котором играли бы буржуазные партии. По этой причине советско-англо-американские переговоры не двигались вперед.

В завязавшейся по этому вопросу трехсторонней переписке Черчилль настаивал перед Рузвельтом на совместном демарше в Москве с целью добиться принятия англо-американского толкования ялтинских решений. Он считал также, что необходимо предпринять срочные меры, чтобы не допустить проведения социально-экономических преобразований в Польше и оказать давление на Советское правительство с тем, чтобы добиться предотвращения «осуществления варшавским правительством дальнейших мероприятий законодательного или административного характера, имеющих принципиальное значение и затрагивающих социальное, конституционное, экономическое или политическое положение в Польше». Однако Рузвельт понимал, что подобный шаг мог представить английское и американское правительства в глазах всего мира как противников социальных реформ. Заверив английского премьера в том, что в отношении Польши их цели совпадают и что расхождения существуют лишь в вопросах тактики, Рузвельт отговорил Черчилля от предлагаемого им демарша.

То, чего Черчилль не сумел добиться от Рузвельта, он добился от нового президента США Г. Трумэна. 18 апреля Трумэн и Черчилль обратились с совместным посланием к Советскому правительству, в котором вольно интерпретировали крымские решения и, по существу, пытались противодействовать установлению дружественных отношений между Польшей и СССР. Это явствовало как из англо-американского послания, так и из того, что английское и американское правительства сочли возможным заявить свой протест по поводу предстоявшего заключения советско-польского договора о дружбе.

«Вы, видимо, не согласны с тем, – отвечал глава правительства СССР на англо-американское послание, – что Советский Союз имеет право добиваться того, чтобы в Польше существовало дружественное Советскому Союзу Правительство, и что Советское Правительство не может согласиться на существование в Польше враждебного ему Правительства. К этому обязывает, кроме всего прочего, та обильная кровь советских людей, которая пролита на полях Польши во имя освобождения Польши. Я не знаю, создано ли в Греции действительно представительное правительство и действительно ли является демократическим Правительство в Бельгии. Советский Союз не спрашивали, когда там создавались эти правительства. Советское Правительство и не претендовало на то, чтобы вмешиваться в эти дела…».

Советское правительство не могло, разумеется, ставить советско-польские отношения в зависимость от работы московской комиссии, которая срывалась не по вине СССР. Желая всячески развивать и расширять советско-польскую дружбу и заинтересованное в консолидации демократических сил польского народа, Советское правительство приняло предложение временного польского правительства и подписало с ним 21 апреля 1945 г. Договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве, который ознаменовал собой коренной поворот в отношениях между СССР и Польшей.

Большое внимание уделяло Советское правительство развитию дружественных отношений и с другими странами Восточной и Юго-Восточной Европы, освобожденными от фашистской оккупации. Симпатии Советского Союза и здесь были на стороне народов, которые после многолетних страданий и гнета от иностранных империалистических захватчиков поднимались к новой жизни.

Весной 1945 года в Москве состоялись важные переговоры между советскими и чехословацкими руководителями, в ходе которых были рассмотрены вопросы дальнейшего развития дружественных отношений между двумя странами на основе советско-чехословацкого договора о дружбе, заключенного в 1943 году. Были, в частности, обсуждены вопросы, связанные с оказанием Советским Союзом помощи Чехословакии в деле укрепления и расширения чехословацкой армии, а также оказания помощи населению освобождаемой Красной Армией территории Чехословакии.

В апреле в Москву прибыла югославская правительственная делегация во главе с И. Тито, и в результате советско-югославских переговоров 11 апреля был подписан Договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Югославией.

В этот период были сделаны и первые шаги в развитии дружественных, добрососедских отношений Советского Союза с Румынией, Болгарией, Венгрией и Финляндией. Указанные государства добросовестно выполняли соглашения о перемирии, а румынская и болгарская армии принимали участие в войне против гитлеровской Германии. Венгрия и Финляндия также объявили состояние войны с Германией. Советский Союз оказывал всестороннюю помощь народам этих стран в их борьбе за установление демократических порядков, за восстановление народного хозяйства и укрепление международных позиций этих государств.

Иную политику проводили в освобожденных странах Европы правительства Англии и США. Несмотря на широковещательные декларации этих правительств о поддержке антифашистских, демократических сил в освобождаемых странах, английское и американское правительства проводили на деле политику, подчас прямо противоположную этим декларациям. Наиболее яркой иллюстрацией истинного характера политики Англии и США в освобожденных странах явились события в Греции в конце 1944 – начале 1945 года. К каким только методам не прибегали английские военные власти для того, чтобы не допустить победы национально-освободительного движения греческого народа и прихода к власти в этой стране истинно демократических сил. Грубое военное вмешательство Англии во внутренние дела Греции привело к тому, что в Греции укрепилась власть эксплуататорских классов и был восстановлен монархический режим. Беседуя в феврале 1945 года на Мальте со Стеттиниусом, Черчилль признался, что «если бы у британцев не было войск в Греции, греческие коммунисты захватили бы власть» и что у Англии якобы была «определенная ответственность не допустить этого».

Такую же политику проводили правящие круги США и Англии и в странах, которые были освобождены от фашистских оккупантов Красной Армией. Через своих представителей в этих странах они оказывали моральную поддержку и материальную помощь представителям буржуазии и помещиков, реакционному офицерству и кулачеству, монархическим кругам – всем тем, кто боролся против установления народной, демократической власти и развития дружественных отношений с Советским Союзом.

Коренные различия в целях войны и подходах к послевоенному устройству мира проявлялись на завершающем ее этапе и в ходе военных операций главных участников антигитлеровской коалиции. Советские вооруженные силы, одержав новые замечательные победы весной 1945 года, неудержимо продвигались к Берлину, где окопалось военное и политическое руководство гитлеровской Германии. Цель этих операций – добиться скорейшей безоговорочной капитуляции гитлеровцев и победоносного завершения войны. Руководители США и Англии, в течение ряда лет затягивавшие открытие второго фронта в Западной Европе, теперь заспешили. Они стремились к тому, чтобы под занавес войны занять своими вооруженными силами как можно больше территорий и продвинуться подальше на восток.

Наибольшую активность в осуществлении этой линии проявлял Черчилль. В своих посланиях президенту США весной 1945 года он убеждал, что раз не удалось предотвратить освобождение Европы Красной Армией с помощью так называемого «балканского варианта», то теперь надо спешить оккупировать в Европе как можно больше. Черчилль настаивал на том, чтобы в основу планируемых военных операций были положены исключительно антисоветские соображения. Английский премьер-министр следующим образом излагал Рузвельту свои мысли: «…Существует еще одна сторона дела, которую и Вам и мне следовало бы рассмотреть. Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену». Далее он со страхом говорил о возможности захвата Берлина советскими войсками. «Поэтому я считаю, – продолжал Черчилль, – что с политической тонки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять» (курсив мой. – В.И.).

Об этом же Черчилль писал 2 апреля в своем послании генералу Эйзенхауэру. Неоднократно высказывал он эти соображения и новому президенту США Трумэну. «Можно почти не сомневаться в том, – писал Черчилль 30 апреля, – что освобождение вашими войсками Праги и как можно большей территории Западной Чехословакии может полностью изменить послевоенное положение Чехословакии и вполне может к тому же повлиять на соседние страны».

Руководствуясь этими сугубо антисоветскими соображениями, Лондон и Вашингтон порой шли на разного рода сомнительные маневры, в корне противоречившие договоренностям о военном сотрудничестве, достигнутым в Крыму. Характерным в этом отношении явился так называемый «бернский инцидент».

В феврале 1945 года между представителями американского управления стратегической разведки в Швейцарии и командованием гитлеровских войск в Италии установились контакты. Глава американской разведки в Европе Аллен Даллес признает в своих воспоминаниях, что эти контакты завязались по инициативе американской стороны. Устанавливая их, Даллес и его начальство преследовали исключительно политические цели. Их, в частности, беспокоило то обстоятельство, что итальянское движение Сопротивления, руководимое коммунистами, сможет само расправиться с остатками фашистских войск в Италии и их прихвостнями и взять власть в свои руки до прихода туда англо-американских войск. «Таким образом, предварительная оккупация этого района силами, в которых доминировали коммунисты, могла предопределить зоны послевоенного влияния и даже оккупации», – признает Даллес.

Для того чтобы предотвратить нежелательный ход событий, было решено пойти на сговор с фашистскими войсками в Италии. Кроме того, из контактов с гитлеровцами американцы и англичане надеялись извлечь и более далеко идущие выгоды; они могли бы привести к ограничению продвижения Красной Армии в Европе. Итальянский промышленник барон Парилли, выступавший от имени ряда германских высших офицеров в Италии, в том числе эсэсовского генерала Карла Вольфа – представителя Германии при итальянском марионеточном «республиканском» правительстве, на первой же встрече с американцами сообщил о готовности гитлеровского командования в Италии прекратить в ближайшее время военные действия в Северной Италии. Гитлеровцы со своей стороны надеялись на то, что сумеют воспользоваться имеющимися между союзниками по антигитлеровской коалиции разногласиями и, как пишет швейцарский исследователь У. Шварц, вели дело к тому, чтобы «немецкие войска в Италии соединились с союзниками и совместно воспрепятствовали проникновению русских в Южную Европу».

Вслед за Парилли в Швейцарии появился и сам Вольф, который встретился с Алленом Даллесом. Вольф сообщил, что он считает капитуляцию германских вооруженных сил в Северной Италии неизбежной, и выразил готовность предпринять необходимые в этом направлении шаги. Из предварительных переговоров с Вольфом становилось ясно, что гитлеровские генералы добиваются заключения мира на южном фронте. Такая постановка вопроса придавала переговорам весьма важное значение. Получив сообщение Вольфа, США и Англия решили завязать официальные переговоры о капитуляции гитлеровских войск в Северной Италии. Командующему союзными войсками Александеру было дано указание командировать своих офицеров в Швейцарию для встречи с представителями командования гитлеровских войск.

Понимая, что результаты предполагаемых переговоров не смогут не оказать влияние на положение на других фронтах, англичане и американцы решили поставить Советское правительство в известность об установившихся в Швейцарии контактах с общим противником. 12 марта 1945 г. английский и американский послы в Москве вручили народному комиссару иностранных дел ноты, в которых кратко сообщали о предпринятом немцами зондаже и планируемых союзниками переговорах. В этой связи союзники запрашивали точку зрения Советского правительства по данному вопросу.

В тот же день Англии и США было сообщено, что Советское правительство «не возражает против переговоров с генералом Вольфом в Берне с тем, чтобы в этих переговорах приняли участие офицеры, представляющие Советское Военное Командование», и назначает своих представителей.

Однако советское пожелание не встретило положительного отклика в Лондоне и Вашингтоне. Против удовлетворения советского предложения высказались посол США в СССР Гарриман, глава американской военной миссии в Москве Дин и некоторые другие. Гарриман в своей телеграмме в государственный департамент 13 марта советовал отказать Советскому правительству в его просьбе, так как считал, что удовлетворение просьбы Советского правительства в Москве будет рассматриваться как признак слабости западных союзников. Он утверждал, что в случае, если в этих переговорах примут участие советские офицеры, возникнут якобы трудности, которые помешают успешному их завершению. Так как «немцы просто предлагали капитуляцию вооруженных сил на англо-американском фронте», то Гарриман считал участие советских представителей в этих переговорах нежелательным. К такому же заключению пришел и объединенный комитет начальников штабов, который «не желал, чтобы советские офицеры фигурировали в предварительных переговорах в Швейцарии».

В соответствии с этими мнениями была составлена новая англо-американская нота Советскому правительству, в которой содержался отказ в советской просьбе со ссылкой на то, что предполагаемые переговоры в Швейцарии будут якобы носить сугубо предварительный характер. Сообщалось также, что окончательная выработка условий капитуляции будет осуществлена в штабе Александера и что к этим переговорам советские представители будут приглашены. «Однако, – говорилось в ноте, – ввиду того, что германское предложение касается капитуляции вооруженных сил на американо-британском фронте, фельдмаршал Александер как верховный командующий на этом театре будет один ответствен за ведение переговоров и принятие решений».

Позиция, занятая союзниками, не могла не вызвать недоумения Советского правительства. Отказ американского и английского правительств в участии советских представителей в переговорах в Берне «явился для Советского правительства совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между нашими странами», – говорилось в советской ноте американскому правительству, датированной 16 марта. Ввиду этого Советское правительство высказалось против переговоров американских и британских представителей с представителями германского командующего в Берне и настаивало на том, чтобы уже начатые переговоры в Берне были прекращены. «Советское правительство, кроме того, – говорилось в упомянутой ноте, – настаивает на том, чтобы и впредь была исключена возможность ведения сепаратных переговоров одной или двух союзных держав с германскими представителями без участия третьей союзной державы».

Англия и США, игнорируя мнение Советского правительства, продолжали встречаться с представителями гитлеровского командования в Италии. 19 марта состоялась встреча генерала Вольфа с генералами Эйри иЛемнитцером из штаба Александера. Во время этой встречи Вольф подробно изложил свою точку зрения по поводу предстоящей капитуляции. В результате переговоров было достигнуто согласие относительно условий капитуляции, которые должны были быть подписаны в штабе Александера в Казерте.

Вольф поставил союзников в известность о том, что гитлеровский фельдмаршал Кессельринг переводится из Италии и что поэтому ему теперь необходимо заручиться согласием нового командующего, генерала Витингофа, на капитуляцию. Вольф сообщил далее, что он сделает это при поддержке Кессельринга, но что для свидания с последним ему придется ехать в Германию. Непредвиденные обстоятельства привели к тому, что новая встреча с Вольфом не дала пока формальных результатов. Вольф был отозван в Берлин и допрошен Гитлером и Гиммлером. Он прямо заявил Гитлеру, что действует в полном соответствии с провозглашенным фюрером в январе 1945 года желанием «отколоть западных союзников от русских», с тем чтобы путем капитуляции на Западе продолжить войну против с другой. Советское Правительство считает это совершенно ключается в том, чтобы продолжить сопротивление еще в течение 2 месяцев, после чего, по расчетам фюрера, произойдет окончательный развал антигитлеровской коалиции.

Продолжающиеся контакты англо-американцев с гитлеровцами вызвали резкий протест Советского правительства. «…В Берне в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии, – говорилось в новой советской ноте от 22 марта, – ведутся переговоры между представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой. Советское Правительство считает это совершенно недопустимым…».

Разногласия по поводу швейцарских переговоров грозили оказать серьезное влияние на советско-англо-американские отношения в целом. Поэтому этот вопрос стал предметом переписки на самом высоком уровне. В конце марта президент США обратился к главе Советского правительства с посланием, в котором оправдывал действия англо-американских властей. «Мое Правительство, – писал он, – как Вы, конечно, поймете, должно оказывать всяческое содействие всем офицерам действующей армии, командующим вооруженными силами союзников, которые полагают, что имеется возможность заставить капитулировать войска противника в их районе. Я поступил бы совершенно неразумно, если бы занял какую-либо другую позицию или допустил какое-либо промедление, в результате чего американские вооруженные силы понесли бы излишние потери, которых можно было бы избежать. Как военный человек Вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом».

В своем ответном послании Сталин пояснил Рузвельту позицию Советского Союза, который не против, а наоборот, целиком стоит за то, чтобы использовать «случаи развала» в гитлеровских войсках и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта. Вместе с тем Советское правительство заявило, что оно согласно на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, «если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт». Именно в этих целях Советское правительство приняло решение об участии представителей советского военного командования в переговорах с Вольфом. «Задача согласованных операций с ударом на немцев с запада, с юга и с востока, – говорилось далее в послании, – провозглашенная на Крымской конференции, состоит в том, чтобы приковать войска противника к месту их нахождения и не дать противнику возможности маневрировать, перебрасывать войска в нужном ему направлении».

Советское правительство не согласилось с аналогией, приводимой в послании президента, по поводу возможной капитуляции гитлеровцев под Кенигсбергом или Данцигом. Тут аналогия явно не подходила. Немецкие войска под Данцигом или Кенигсбергом были окружены, поэтому в случае их сдачи в плен они не открывали бы фронт советским войскам, который ушел далеко от них на запад, на Одер, не говоря уже о том, что сами гитлеровские войска, окруженные под Данцигом или Кенигсбергом, не могли быть использованы немецким командованием на каком-либо другом фронте против союзников.

В своем новом послании в Москву президент США отмечал, что, несмотря на согласие между главами правительств СССР и США «по всем основным принципам», вокруг переговоров в Берне создалась «достойная сожаления атмосфера опасений и недоверия». Рузвельт утверждал, что никакие якобы переговоры о капитуляции с немцами не велись. Он также оспаривал возможность переброски с южного на советский фронт германских дивизий. «Все это дело (переговоры в Швейцарии. – В.И.) возникло в результате инициативы одного германского офицера, – писал он в заключение, – который якобы близок к Гиммлеру, причем, конечно, весьма вероятно, что единственная цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрения и недоверие между союзниками. У нас нет никаких оснований позволить ему преуспеть в достижении этой цели».

В то время как между Москвой и Вашингтоном происходил обмен посланиями, в Швейцарии продолжались активные контакты между союзниками и гитлеровским командованием. 30 марта США получили новое известие от Вольфа. Кессельринг, по докладу Вольфа, согласился с тем, что капитуляция была бы лучшим выходом из создавшегося для немцев положения в Италии, и добавил, что сообщит свое мнение генералу Витингофу. Вольф обещал в ближайшее время вновь появиться в Швейцарии и продолжить начатые переговоры.

2 апреля, в условленное для тайной встречи место, в Локарно, прибыл Парилли. Он сообщил, что генерал Вольф, который не сумел приехать, виделся с Витингофом и добился одобрения гитлеровским командующим переговоров с англо-американцами. Парилли, который выступал от имени гитлеровцев, заявил далее о том, что последние считают одним из важнейших условий соглашения о прекращении военных действий на итальянском фронте обеспечение возможности германским войскам вернуться в Германию. Это и было главной задачей гитлеровского командования – заключить перемирие с западными державами, перебросить германские войска на восточный фронт и продолжать сопротивление советским вооруженным силам.

Высказанное Парилли пожелание гитлеровцев свидетельствовало о справедливости опасений Советского правительства в отношении намерений фашистских главарей. Новые контакты между гитлеровцами и англо-американцами показали, что союзники по-прежнему не считаются с точкой зрения правительства СССР. Это, очевидно, и послужило причиной резкой телеграммы, направленной Сталиным американскому президенту 3 апреля 1945 г. В этой телеграмме он, в частности, писал: «Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они на основании имеющихся у них данных не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на Западном фронте фельдмаршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия перемирия».

Советское правительство вновь подчеркнуло свое решительное несогласие с занятой англичанами и американцами позицией и заверяло в том, что оно ни в коем случае не пошло бы на такой рискованный шаг, «сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед принципиальной выгодой по сохранению и упрочению доверия между союзниками».

Рузвельт воспринял советское послание с большой обидой. Он поручил генералу Маршаллу и Леги срочно составить текст ответной телеграммы, в которой призывал к взаимному доверию и заверял в своей честности и надежности. Он заявил, что скорость продвижения союзных войск на Западе объясняется не каким-либо соглашением с гитлеровским командованием, а «ужасающим ударом наших военно-воздушных сил, который привел к разрушению германских коммуникаций», а также тем, что англо-американцам удалось подорвать силу основной массы германских войск на западном фронте в то время, когда они находились еще к западу от Рейна. В заключение своего послания Рузвельт выражал крайнее негодование в отношении «советских информаторов», которые якобы неправильно описали действия американских лиц.

Учитывая, что Рузвельт воспринял советскую позицию по вопросу о бернских переговорах как личную обиду, Советское правительство вновь решило изложить свою точку зрения по этим вопросам. Оно заверяло Рузвельта в том, что никогда не сомневалось в его честности, и заявило, что в ходе переписки по вопросу о переговорах с немцами обнаружилась разница во взглядах на союзнический долг.

Кроме того, Советское правительство высказало сомнение относительно того, что отсутствие сопротивления со стороны немцев на западном фронте объясняется только лишь тем, что немцы оказались разбитыми. Немцы «продолжают, – говорилось в советском послании, – с остервенением драться с русскими за какую-то малоизрестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель». Советское правительство рассматривало такое поведение немцев как «более чем странное и непонятное».

Из «бернского инцидента» можно сделать ряд выводов. Прежде всего о том, что Советское правительство правильно расценило характер предпринятого США и Англией маневра в ходе контактов англо-американцев и гитлеровцев. Как свидетельствуют различные документы и материалы, главная задача, которую ставили перед собой представители США и Англии, сводилась не к рассмотрению местных вопросов военного характера, а к осуществлению политического маневра, который обеспечил бы оккупацию англо-американскими войсками значительной части европейской территории. «Скромность и притворная невинность Рузвельта, – пишет Колко, – не обманули Сталина. И несмотря на неточность некоторых утверждений русских и неясность фактов, относящихся к делу, было совершенно логично, что Сталин опасался самого плохого. В действительности Черчилль и американцы учитывали каждую политическую выгоду, которую они могли извлечь из альтернативной военной стратегии и нацистской политики уступок Западу в войне на гитлеровской территории». Это же признает и швейцарский военный историк Г. Куртц, отмечающий, что частичная капитуляция немецких сил на итальянском фронте затрагивала жизненные интересы Советского Союза, так как давала возможность западным союзникам продвинуться далеко на восток, до Вены и Берлина, при значительно меньшем сопротивлении . Оценка Советским правительством действий англичан и американцев как недружественных, несоюзнических по отношению к СССР была совершенно справедливой.

Правильно оценило Советское правительство и политическую подоплеку предпринятого гитлеровцами маневра как стремление последних добиться сепаратного сговора с западными державами и продолжать ожесточенное сопротивление на восточном фронте.

 

Противники сотрудничества с СССР поднимают голову

12 апреля 1945 г. мир облетела печальная весть: поздно вечером в Уорм-Спрингсе внезапно скончался президент США Франклин Д. Рузвельт, с именем которого было связано много светлых страниц в истории советско-американских отношений 30-х и первой половины 40-х годов: установление дипломатических отношений между США и СССР, совместная борьба в рядах антигитлеровской коалиции против общего врага, исторические конференции в Тегеране и Ялте, обеспечившие согласованность действий трех великих держав – СССР, США и Англии.

Смерть президента Рузвельта окрылила врагов советско-американского сотрудничества в США, сторонников «жесткого курса» в отношении Советского Союза, заметно активизировавших свою деятельность на завершающем этапе второй мировой войны. Еще в конце 1944 года часть американской правящей верхушки стала высказываться в пользу пересмотра политики в отношении Советского Союза. Такой политики придерживались сенаторы Ванденберг, Даллес, посол Гарриман и др. В сентябре 1944 года глава военной миссии США в СССР генерал Дин усиленно советовал правительству США ввиду улучшения военного положения СССР пересмотреть всю политику поставок по ленд-лизу. «Я определенно считаю, что наша политика должна быть жестче», – писал он.

Выше уже отмечалось, что во время «бернского инцидента» американское посольство в Москве высказывалось в пользу того, чтобы Советский Союз был отстранен от участия в предварительных переговорах с немцами на том основании, что западным державам якобы необходимо проводить более «независимую» от Советского Союза политику. Эта же идея – сепаратные действия западных держав – лежала в основе нового документа американского посольства, датированного 4 апреля. В этом документе Гарриман, анализируя положение в Европе, настаивал, чтобы американцы и англичане проводили «независимую линию», запугивал свое начальство тем, что в противном случае «шансы на советское господство в Европе увеличатся». Эти и аналогичные предложения были направлены на подрыв советско-американского сотрудничества, великой коалиции СССР, США и Англии в целом.

Новый президент США Трумэн, известный своим позорным заявлением о желательности взаимного истребления СССР и Германии, сделанным в начале войны, показал себя с первых же дней своего президентства противником советско-американского сотрудничества. 23 апреля он созвал специальное совещание в Белом доме по вопросу о политике США в отношении Советского Союза. На этом совещании присутствовали руководящие деятели Вашингтона: государственный секретарь Стеттиниус, военный министр Стимсон, военно-морской министр Форрестол, адмиралы Кинг, Леги, генералы Маршалл, Дин, посол Гарриман, ответственные сотрудники госдепартамента Болен и Дан.

Новый президент запросил мнение собравшихся о перспективах советско-американских отношений в свете расхождений по ряду вопросов международной политики между правительствами СССР и США (в частности, по польскому вопросу). Военный министр Стимсон заявил, что он сожалеет о расхождении и считает, что следует воздержаться от открытого разрыва. Он сказал, что «русские вполне честно выполняли свои военные обязательства» и «что ему неприятно, что расхождения по польскому вопросу явились причиной бреши, образовавшейся в отношениях между двумя странами». Иной характер носило выступление Форрестол а, который, спекулируя на частных разногласиях в советско-американских отношениях, высказывался в пользу пересмотра американской политики в отношении Советского Союза. Гарриман поддержал Форрестола, а Леги высказался в духе Стимсона. В заключение совещания выступил Трумэн, который заявил о своей решимости занять «твердую позицию» в отношении СССР. Он намекнул даже на то, что готов пойти на отказ от ялтинских соглашений.

Антисоветские тенденции стали усиливаться и среди правящих кругов Англии. Здесь главным глашатаем «жесткого курса» в отношении Советского Союза стал выступать Черчилль. Чем более Черчилль убеждался в несбыточности своих надежд на ослабление Советского Союза в результате войны, чем явственнее становилась перспектива окончательной победы Советского государства над фашистскими агрессорами, тем большее беспокойство проявлял британский премьер по поводу характера будущих советско-англо-американских отношений. «Уничтожение военной мощи Германии повлекло за собой коренное изменение отношений между коммунистической Россией и западными державами», мрачно вспоминает Черчилль в своих мемуарах.

Черчилль решил «по-новому» оценить международную обстановку и определить «практические вопросы стратегии и политики», которыми, по его мнению, следовало руководствоваться Англии и США. Вот эти «новые» принципы, изобилующие клеветническими выпадами против Советского Союза:

«Во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира; во-вторых, надо немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения; в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на восток; в-четвертых, главная и подлинная цель англо-американских армий – Берлин; в-пятых, освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу имеют важнейшее значение; в-шестых, Вена, и по существу вся Австрия, должна управляться западными державами, по крайней мере на равной основе с русскими Советами; в-седьмых, необходимо обуздать агрессивные претензии маршала Тито в отношении Италии.

Наконец, – и это главное – урегулирование между Западом и Востоком по всем основным вопросам, касающимся Европы, должно быть достигнуто до того, как армии демократий уйдут или западные союзники уступят какую-либо часть германской территории, которую они завоевали, или, как об этом вскоре можно будет писать, освободили от тоталитарной тирании».

Комментарии этой «новой» программы, от которой за многие километры разит старым антисоветским душком, совершенно излишни. Беря на вооружение эту программу, Черчилль всячески навязывал ее и президенту Рузвельту. Более трезво оценивавший значение советско-англо-американского сотрудничества, Рузвельт проявлял большую сдержанность в отношении позиции Черчилля. Это нашло свое отражение на одном из заседаний американского правительства, состоявшемся 16 марта 1944 г. «Президент обратил внимание, – писал присутствовавший на этом заседании заместитель военно-морского министра США Г: Струве-Хенсел, – на значительные трудности в отношениях с британцами. В полушутливом тоне он сказал, что британцы вполне намереваются втянуть Соединенные Штаты в войну с Россией, и если следовать британской программе, то, по его мнению, постепенно придешь к этому».

Такая позиция Рузвельта вызывала явное недовольство Черчилля. «Политическое руководство (Соединенных Штатов. – В.И.) отсутствовало как раз в тот период, – пишет Черчилль об этом в своих мемуарах, – когда оно было более всего необходимо. Выступая на арене как победитель, как вершитель судеб человечества, Соединенные Штаты не имели ясных и последовательных целей». Черчилль скорбел по поводу того, что ему не удавалось предпринять какую-либо энергичную антисоветскую англо-американскую демонстрацию. Когда же после смерти Рузвельта к власти пришел новый президент и Черчилль узнал о решимости Трумэна занять «твердую позицию» в отношении Советского Союза, радость премьера не знала предела. Получив известие об упомянутом выше совещании американских руководителей, Черчилль высказал солидарность с принятыми решениями, заявив, что будущие отношения с СССР могут «основываться только на признании русскими англо-американской силы». «Я с удовольствием отмечаю, – писал он, – что новый президент не позволит Советам запугать себя».

Особое значение придавали Черчилль и его единомышленники в Вашингтоне тому, чтобы англо-американские войска первыми вошли в Берлин и в ряд других европейских столиц. Английский премьер проинструктировал командующего британскими войсками в Европе Монтгомери, чтобы последний строго придерживался этой линии. Во исполнение указанных инструкций, после того как англо-американские войска успешно форсировали Рейн, Монтгомери в беседе с Эйзенхауэром усиленно подчеркивал необходимость выиграть войну не только «стратегически, но и политически». Этим определялся его взгляд на ближайшую стратегическую задачу, которую он связывал с политической необходимостью, – не позволить советским войскам прийти в Вену, Прагу и Берлин раньше западных союзников. «Как только мы перешли через Рейн, – вспоминает в своих мемуарах Монтгомери, – й начал обсуждать с Эйзенхауэром планы дальнейших операций… Я всегда считал Берлин самой главной целью; это был политический центр, и если бы мы сумели прийти туда раньше русских, обстановка в послевоенные годы была бы гораздо благоприятнее для нас». Эйзенхауэр не согласился с точкой зрения Монтгомери. В письме на его имя американский командующий пояснил, что Берлин стал «только географическим центром». «Моя задача, – писал он, – разбить вооруженные силы противника и уничтожить его способность сопротивляться».

На позицию Эйзенхауэра оказало влияние то обстоятельство, что руководители Пентагона считали взятие Берлина весьма дорогостоящей и сложной операцией, проведение которой потребует изменения планов наступления армий США в других направлениях. Американский генерал О. Брэдли, командовавший группой армий, рассказывает о своем разговоре с Эйзенхауэром, в ходе которого Брэдли оценил возможные потери США в случае прорыва от Эльбы к Берлину в 100 тыс. человек. «Слишком дорогая цена за престиж, сказал я, – вспоминает Брэдли, – особенно если учесть, что нам придется отойти и уступить место другим». Такая же мысль сквозила и в реплике Эйзенхауэра Монтгомери: «Если у меня появится возможность захватить Берлин дешевой ценой, я сделаю это».

Исходя из этих соображений, Эйзенхауэр наметил основное направление против гитлеровцев от Касселя на Дрезден. Преимущества этой военной операции были предварительно тщательно изучены Эйзенхауэром и его штабом. Следует отметить, что путь от Касселя на Дрезден проходил там, где расстояние между западным и восточным фронтами было наименьшим. В случае успеха этой операции все коммуникации противника между Берлином и югом страны были бы перерезаны.

Выработав дальнейшие планы военных действий союзных войск, Эйзенхауэр сообщил о них главе Советского правительства. «Я считаю весьма важным для принятия мною окончательного решения, – писал он, – возможно теснее согласовать мои планы с Вашими, как в отношении направления основных усилий, так и в отношении сроков». Советское правительство одобрило предложенный Эйзенхауэром план, который разрезал Германию на две части и давал возможность силам западных союзников соединиться с Красной Армией. В своем ответе Эйзенхауэру глава Советского правительства выражал согласие с тем, чтобы советские и американские войска сошлись в районе Эрфурт – Лейпциг – Дрезден и чтобы было образовано «второе дополнительное кольцо» в районе Вена – Линц – Регенсбург»

План Эйзенхауэра и факт его непосредственного обращения к главе Советского правительства вызвали бурю возмущения в Лондоне. Намерение нанести главный удар через Кассель на Дрезден привело к замешательству английских начальников штабов. «Нам приходится сомневаться в том, – писали они своим коллегам в Вашингтон, – что Эйзенхауэр в достаточной мере учел остальные еще более важные соображения, чем простой разгром основных сил противника в Германии». Переписка союзного командующего с главой Советского правительства рассматривалась как грубая ошибка. Недовольство планами и инициативой Эйзенхауэра высказал и Черчилль.

Хотя американское высшее военное руководство и заступилось за своего командующего, тем не менее его пришлось предупредить, чтобы он непосредственно не сносился с главой Советского правительства. Кроме того, в результате разразившейся в верхах бури Эйзенхауэр высказал готовность внести в свои планы соответствующие изменения. «Я полностью сознаю, – писал он Маршаллу 7 апреля, – что война преследует политические цели, и если бы объединенный комитет начальников штабов решил, что взятие Берлина войсками западных союзников имеет большее значение, чем чисто военные соображения на этом театре, то я с готовностью внес бы необходимые изменения в свои планы».

События, однако, опередили намерения англо-американских стратегов.

 

Гитлеровцы хватаются за соломинку

Весной 1945 года тиски, в которых находилась фашистская Германия, неотвратимо сжимались. Войска антигитлеровской коалиции наступали с востока, запада и юга. Советские армии 1-го и 2-го Белорусского фронтов в марте 1945 года дошли до Балтийского моря и вступили в Восточную Померанию, которая вскоре вся оказалась в руках советских войск. В конце марта 1945 года Красная Армия повела бои против противника на австрийской территории и уже 13 апреля заняла столицу Австрии – Вену. Несколькими днями ранее, 9 апреля 1945 г., войска 3-го Белорусского фронта штурмом овладели главным городом Восточной Пруссии – Кенигсбергом.

Наступление советских войск вынудило германское командование бросить свои резервы на восточный фронт, что, несомненно, благоприятствовало успешным наступательным операциям англо-американских войск на юге и западе.

Резкое ухудшение военного положения Германии усилило разброд в ее правящей верхушке. Отдельные группы фашистских главарей пытались предотвратить приближающуюся катастрофу, возлагая главные надежды на возможность вооруженного столкновения между Советским Союзом и западными державами в самое ближайшее время. При этом считалось, что Германия может и должна стать «естественным союзником» западных держав в войне против СССР и что следует использовать все трудности и расхождения, имевшиеся в советско-англо-американских отношениях.

Сам Гитлер стремился спровоцировать конфликт внутри антифашистской коалиции, о чем, в частности, свидетельствует выдержка из его разговора с Герингом и Йодлем о политических последствиях побед Красной Армии, состоявшегося в конце января 1945 года. «На вопрос Гитлера, – говорится в записи этого разговора, – «думаете ли вы, что англичане действительно полны энтузиазма по поводу русских дел?», Йодль ответил: «Нет, конечно нет. Их планы совершенно различны. Только лишь спустя некоторое время это станет совершенно очевидным». …Исходя из предположения, что известие о создании «русскими национального правительства Германии» вызовет панику среди англичан, Гитлер распорядился, чтобы англичанам «попал бы в руки документ о том, что русские организуют 200 тыс. наших людей (немцев. – В.И.), руководимых офицерами и полностью зараженных коммунизмом, которые вступят в Германию… Это произведет на них впечатление, как будто кто-то воткнул в них иголку».

Если в первые годы войны расчеты Гитлера на развал антифашистской коалиции были построены главным образом на традиционной антисоветской политике западных держав, то теперь эти надежды фашистов усилились в связи с намечавшимися расхождениями между СССР, с одной стороны, и западными державами – с другой, по вопросам послевоенного устройства мира. 12 декабря 1944 г., выступая перед командирами дивизий, Гитлер характеризовал антифашистскую коалицию следующим образом: «В мировой истории нигде ранее не существовало коалиций, которые, как наш противник, состояли бы из столь неоднородных элементов с полностью взаимоисключающими целями. В лице наших противников мы имеем перед собой крайние противоположности, которые вообще мыслимы сегодня на земле: с одной стороны, ультракапиталистические государства и, с другой – ультрамарксистские…». Далее Гитлер с удовлетворением констатировал наличие противоречий в антигитлеровской коалиции и делал следующий вывод: «Если к тому же нанести несколько тяжелых ударов, то в любой момент может случиться, что этот искусственно сохраняющийся единый фронт внезапно рухнет под громовые раскаты».

Пытаясь использовать имеющиеся внутри советско-англо-американской коалиции расхождения, Риббентроп не случайно одной из главных тем своего разговора с представителем шведского Красного Креста графом Бернадоттом, членом шведской королевской семьи, имевшим влиятельные связи в Англии, избрал «угрозу большевизма». Этот разговор, состоявшийся в феврале 1945 года в Берлине, весьма показателен с точки зрения степени деградации дипломатического ведомства гитлеровской Германии и его шефа. В течение часа с лишним Риббентроп пыжился перед своим собеседником, силясь внушить ему убеждение в важности и влиятельности его собственной персоны в руководстве нацистским государством. Рассуждения Риббентропа об историческом значении национал-социализма, о международном положении и т. д. свидетельствовали лишь о полной оторванности от реальной жизни гитлеровского дипломата. «Сидя с ним (Риббентропом. – В.И.) в его кабинете в министерстве иностранных дел, – вспоминает Бернадотт, – и слушая его скучную речь, которая напоминала мне чем-то испорченную граммофонную пластинку, я понимал, что передо мной сидел человек умственно истощенный…».

Примерно к этому периоду, к концу 1944 – началу 1945 года, относится инициатива Риббентропа выяснить возможности заключения сепаратного мира с западными державами через германских представителей в Испании, Швеции и Швейцарии. Гитлер дал свое согласие на этот зондаж, хотя не скрывал своего скептического отношения к нему. «Ничего из этого не выйдет, – говорил он Риббентропу, – но если вы этого очень хотите, то можете сделать попытку».

Вскоре из германского посольства в Мадриде была получена телеграмма. «Условием каких бы то ни было переговоров о мире, – говорилось в ней, – является то, чтобы фюрер ограничил себя функциями главы государства и передал руководство правительством господину X.». «Это означает, – заключил, читая телеграмму, Риббентроп, – что и я должен буду отойти от власти. Об этом не может быть и речи».

Так как ответы на мирный зондаж из других европейских столиц задерживались, было решено для ускорения дела направить в Стокгольм со специальной миссией советника Гитлера по английским делам Ф. Гессе. По распоряжению начальства Гессе подготовил меморандум об условиях сепаратного мира с западными державами. Основная идея меморандума состояла в прекращении военных операций на западном фронте и переброске всех германских армий на Восток для преграждения «большевистского потопа». Гитлер одобрил меморандум. Гессе отбыл в Стокгольм 17 февраля 1945 г. По прибытии в Швецию он установил контакт со шведскими банкирами братьями Валленбергами, которые пользовались репутацией посредников между Англией и Швецией и близких людей Черчилля и Рузвельта, с деятелями международного сионистского движения Шторхом и Олесеном, со шведским политическим деятелем Алланом Фогтом и др.

В беседах с Шторхом и Олесеном Гессе, имевший соответствующие заверения Гиммлера и Кальтенбруннера, заявил, что руководители Германии готовы немедленно прекратить истребление евреев. Собеседники Гессе с большим удовлетворением приняли его предложение. Что касается сепаратного мира с западными державами, то Ивар Олесен – «правая рука Рузвельта по еврейскому вопросу» – вполне допускал такую возможность. В особняке Фогта Гессе встретился с неким Паулем, бывшим социал-демократическим депутатом в Судетской области. Пауль находился в личном контакте с видным лейбористским деятелем и членом английского правительства Бевином и собирался сообщить последнему о результатах переговоров.

Миссия Гессе не имела успеха. То, чего не удалось осуществить Гессе – капитуляции Германии перед Западом по, так сказать, дипломатическим каналам, стали, по указанию германской верхушки, добиваться отдельные командующие германскими войсками. Но и они не преуспели в этом деле.

В середине марта в беседе с министром вооружений Шпеером Гитлер утверждал, что немецкий народ показал себя в войне «слишком слабым» и что более сильному народу Востока принадлежит будущее. 19 марта он издал приказ «Нерон», в соответствии с которым предусматривалось уничтожение практически всех важнейших экономических, транспортных и других центров Германии, с тем чтобы они не попали в руки противника.

Кончина президента Рузвельта вызвала среди нацистов новые надежды. Укрывшемуся в подвале своей имперской канцелярии Гитлеру это событие показалось ниспосланным свыше знаком того, что Германия будет спасена. Клика Гитлера полагала, что военный конфликт внутри антифашистской коалиции теперь, после смерти Рузвельта – сторонника сотрудничества с СССР, неминуем. «Рузвельт войдет в историю, – злобно вещало германское радио, – как президент, который в итоге сумел усилить мощь своего самого большого противника – большевистского Советского Союза». Рассказывают, что Геббельс после разговора с Гитлером по поводу кончины президента с радостью объявил своим сотрудникам: «Это подобно смерти царицы в Семилетней войне».

Спеша воспользоваться «ниспосланным свыше» шансом, нацисты сделали последнюю попытку сговориться с западными державами. При этом ближайшие сподвижники Гитлера решили спасти свою шкуру за счет фюрера. Все нацистские вожаки сходились на том, что сам Гитлер является препятствием, которое любыми средствами надо убрать с дороги. Так, 23 апреля Геринг, находившийся на юге Германии, направил Гитлеру телеграмму, в которой требовал отставки последнего и передачи ему, Герингу, всей полноты власти главы государства и главнокомандующего. Он уведомлял Гитлера, что будет ждать ответа до 22 часов того же дня. На следующий день, 24 апреля, Геринг намеревался вылететь в ставку Эйзенхауэра и в личной беседе с ним договориться о прекращении военных действий на Западе. Он поручил одному из своих ближайших сотрудников, начальнику штаба военно-воздушных сил генералу Келлеру, составить проект обращения к армии и народу, дав ему следующую установку: «При чтении этого документа русским должно казаться, что мы хотим по-прежнему вести борьбу против Запада и Востока; американцы и англичане должны в нем прочесть, что мы не намерены вести войну на Западе, а будем вести ее против Советов. Солдаты должны из него понять, что война продолжается, но что в то же время близится ее конец, благоприятный для нас». Ответным действием со стороны Гитлера был приказ об исключении из партии и аресте Геринга и многих его приближенных.

Большую активность в этот период проявляли Гиммлер и Шелленберг. Последний еще в конце 1944 года организовал тайную встречу Гиммлера с бывшим президентом Швейцарии Музи. Главной темой переговоров являлся вопрос об освобождении некоторой части еврейского населения, находившегося в фашистских застенках. Во время второй встречи, состоявшейся в Черном лесу в районе Вильдбана 12 января 1945 г., было даже достигнуто соглашение, предусматривавшее, в частности, передачу Швейцарии каждые две недели около 1200 евреев. Руководители гестапо выражали готовность освободить и определенную часть интернированных лиц других национальностей. Все это делалось Гиммлером и Шелленбергом исключительно для того, чтобы создать необходимые предпосылки для переговоров с западными державами о прекращении военных действий. Не случайно Шелленберг выдвинул во время встреч с Музи предложение о заключении четырехдневного перемирия на западном фронте. «Господин Музи ия, – пишет в своих мемуарах Шелленберг, – чувствовали, что, если предложение о таком перемирии будет сообщено союзникам по официальным и ответственным каналам, оно будет принято. Дальнейшие переговоры могли бы тогда привести к всеобщему компромиссу, который будет выгоден не только для тех, кто в этом непосредственно заинтересован, но и действительно для всех людей». Этот план осуществить не удалось, так как Гиммлер не рисковал сообщать о нем Гитлеру, а проводить его без ведома фюрера представлялось невозможным.

Большое значение придавали Гиммлер и Шелленберг контактам с представителем шведского Красного Креста Ф. Бернадоттом, установленным еще в 1943 году. В течение февраля – апреля 1945 года состоялся ряд встреч Гиммлера и Шелленберга с Бернадоттом. Состояние и ход этих переговоров подробно описаны Бернадоттом, Шелленбергом, Керстеном, многими публицистами, исследователями. Хочется лишь отметить, что, в отличие от ряда других аналогичных встреч, беседы с Бернадоттом почти не прикрывались камуфляжем переговоров о судьбе интернированных лиц, а были посвящены главным образом характеру компромисса Германии с Англией и США. Так, во время беседы с Бернадоттом, состоявшейся 23 апреля 1945 г. в Любеке, Гиммлер заявил, что Гитлер уже является «подитическим мертвецом», и намекнул, что он может быть без особого труда устранен и физически. Он заявил также: «Мы, немцы, должны признать себя побежденными западными державами, и я прошу вас передать это через шведское правительство генералу Эйзенхауэру с тем, чтобы нам всем избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Но это невозможно для нас, немцев, и особенно это невозможно для меня, – капитулировать перед русскими. Против них мы будем продолжать войну до тех пор, пока фронт западных держав не придет на смену германскому фронту». Выразить яснее надежду на ближайший конфликт между западными державами и СССР было бы, пожалуй, трудно.

В конце апреля 1945 года Гиммлер сделал попытку непосредственно связаться с английским командующим фельдмаршалом Монтгомери все с той же целью – добиться сговора между Германией и Англией, направленного против СССР. Несколькими днями позже при своем аресте Гиммлер заявил, что хотел передать английскому командованию свое мнение о том, как важно спасти живую силу Германии для того, чтобы она не попала в руки русских, «поскольку она пригодится для совместной с англичанами борьбы против русских в ближайшее время». Такая война, по мнению Гиммлера, была неизбежной. Известно также, что Гиммлер в последние дни существования нацистской Германии обращался и к де Голлю, безуспешно предлагая последнему заключить союз, направленный как против англосаксов, так и против СССР.

Однако эти, как и многие другие авантюристические затеи гитлеровцев не принесли им успеха.

Английское и американское правительства не сочли возможным пойти на переговоры с Гиммлером. Характеризуя позицию своего правительства, Черчилль писал Сталину в связи с переговорами Гиммлера с Бернадоттом, что «не может идти речи ни о чем меньшем, кроме как об одновременной безоговорочной капитуляции перед тремя главными державами». Заявление английского премьера получило полное одобрение в Москве.

Неудача Гиммлера объясняется не только его одиозностью, исключавшей переговоры с ним любого правительства, которое желало сохранить свой престиж. Общественность Англии и США сурово осудила бы любую сепаратную сделку с Германией за спиной Советского Союза. Это хорошо понимали в Белом доме и на Даунинг-стрит. «Если бы, например, – пишет английский исследователь Эрман, – премьер-министр и министр иностранных дел Великобритании решили весной 1945 года, что действовать нужно только исходя из предположения, что Россия станет нашим потенциальным противником, то такие действия вряд ли встретили бы одобрение как в самой Великобритании, так и в США».

Кроме того, на Западе опасались, что сговор с гитлеровской кликой мог бы привести к конфликту с СССР, возможно и военному, в котором слабой стороной оказались бы западные державы. Гессе, например, полагал, что на результаты его переговоров в Швеции могло бы повлиять мнение Эйзенхауэра, высказанное им в секретной переписке с Рузвельтом весной 1945 года, о том, что советские вооруженные силы намного превосходят мощь западных армий и что в этих условиях заключение сепаратного мира было бы нецелесообразным.

Такого же мнения в целом придерживался и Монтгомери, который считал, что англичан было бы невозможно убедить воевать с русскими. «…Любое английское правительство, – пишет он в своей книге, – которое хотело бы воевать с ними в 1945 году, столкнулось бы с неприятностями внутри страны». Позиция США в этом вопросе определялась также тем, что они как тихоокеанская держава были заинтересованы гораздо больше, чем Англия, во вступлении СССР в войну против Японии. Исходя из этого, американцы опасались нарушить согласованный принцип безоговорочной капитуляции, что могло бы, разумеется, освободить СССР от взятых на себя обязательств.

Наконец, и это главное, сепаратный сговор с кликой Гитлера в конкретной военно-политической обстановке, сложившейся в Германии в конце апреля, становился невозможным. Никакая сила не могла уже спасти гитлеровскую клику от полного разгрома. 2 мая советские войска, завершив разгром немецко-фашистских сил, полностью овладели Берлином. Падение Берлина предвещало близкий конец войны.

Уже за несколько дней до окончания войны в Европе, накануне полного разгрома Германии, в окруженном Берлине, в бомбоубежище имперской канцелярии Гитлер, полностью деморализованный и потерявший всякую надежду на спасение, покончил жизнь самоубийством.

Накануне самоубийства он составил «политическое завещание», в котором повторял все свои бредовые идеи, которые привели созданный им «третий рейх» к полному поражению и краху. В постскриптуме к своему завещанию фюрер, ничему не научившийся и ничего не понявший, назойливо повторял: «Завоевание немецкому народу пространства на Востоке и впредь должно оставаться целью».

Своим преемником Гитлер назначил гросс-адмирала Деница, который был известен как горячий поклонник нацизма, беспрекословно исполнявший любой приказ фюрера, как решительный сторонник войны до последнего солдата, как организатор беспощадной подводной войны. Но в то время, как Гитлер, назначая Деница своим преемником, видел в нем продолжателя войны любой ценой, некоторая часть германских промышленников и военных полагала, что кандидатура Деница приемлема и для установления контакта с Западом, так как гросс-адмирал являлся, по их мнению, менее скомпрометированной фигурой, чем кто-либо другой из гитлеровского окружения. Эти расчеты германских промышленников и военных в какой-то степени оправдались. Дениц обосновался во Фленсбурге, сформировал «правительство», обратился по радио к населению и опубликовал приказ по армии, в котором, между прочим, говорилось: «Я принимаю на себя верховное командование всеми частями германского вермахта, преисполненный решимости продолжать борьбу против большевиков до тех пор, пока не будут спасены от порабощения или уничтожения боевые части и сотни тысяч семей на востоке Германии. Против англичан и американцев я вынужден вести борьбу постольку, поскольку они препятствуют моей борьбе с большевиками». Вскоре после этого представители Деница вступили в контакт с командующим группой английских армий Монтгомери с целью прекращения военных действий на Западе, так сказать, по частям. 4 мая было подписано соглашение о капитуляции северной группы германских войск. В этот же день Дениц отправил в ставку Эйзенхауэра своего представителя Фридебурга, а затем Йодля для подписания документа о прекращении военных действий на западном фронте в целом. Правительству Деница, однако, не удалось добиться своей цели, и 7 мая в штабе англо-американского командования в городе Реймсе был подписан предварительный протокол капитуляции воинских частей Германии перед представителями военного командования США, Англии и Советского Союза.

8 мая 1945 г. в Карлсхорсте, пригороде Берлина, в присутствии представителей СССР, США, Англии и Франции бывший начальник штаба верховного командования германских вооруженных сил Кейтель подписал окончательный акт о безоговорочной капитуляции Германии. Советский Союз совместно со своими союзниками по антигитлеровской коалиции одержал всемирно-историческую победу над гитлеровской Германией и ее сателлитами.

Капитуляция Германии явилась важнейшим событием в истории второй мировой войны. Она означала ликвидацию главного очага фашизма и агрессии, поражение самого сильного и опасного участника фашистского блока.