Доза

Истомина Алиса

Часть 3

Дневники

 

 

Юля Соломина

 

1. Постскриптум

Знаете этих мальчишек, которые водят тебя в кино, угощают дорогим коньяком в элитных барах, знакомят с родителями? Наверняка знаете. Но догадываетесь ли вы, зачем они всё это делают? Их цель проста и банальна: заночевать где-нибудь и, предварительно напоив тебя или даже побаловав косячком, не слезать с тебя всю ночь, неумело орудуя вяло стоящим членом. А ты должна стонать и делать вид, что тащишься от всей этой трагедии! (Хотя, согласитесь, без косячка было бы совсем плохо). Вот кто эти сопляки, эти жалкие мальчишки!

Я никогда таких не любила, но и у меня такие были. Или я у них была? Может, они просто имели меня? А я имела их!.. В общем, это не так уж и важно.

И вот я каждое утро ровно в семь часов просыпаюсь, сползаю с кровати, включаю музыку, иду на кухню, где ставлю чайник. И пока вся эта обстановка в моей квартире активно пытается меня разбудить, я предательски подкуриваю сигарету. Думаю. Каждое утро одна: всё одинаково. Я не жалуюсь. Может завести собаку?

Мне не хочется подробно рассказывать о жизни, потому что она стала однообразной, точнее не жизнь даже, а эмоции. Они как будто остановились, остыли и сохранились как бесполезное болезненное желе внутри меня.

Я вот не изменилась.

И моя работа: шеф — псих, сотрудники — неудачники, я—? Опять это назойливое я! Кто я? Научилась разбираться в других людях настолько хорошо, что раскидываю их содержание на мелкие кусочки автоматически. Это для меня уже как разгадать сканворд. Но я до сих пор не могу найти в себету ниточку (жилку, искорку), которая не даёт мне покоя, не позволяет остановиться. Что во мне толкает «раздражённую душу» на продолжение поисков смысла жизни? Зачем весь этот маскарад?

И не спрашивайте, почему сотрудники — неудачники. Всё потому что у этих тупоголовых ублюдков не хватает мозгов построить своюжизнь по-своему, и они мастерят семьи и образ существования по чужим алгоритмам, которые никогда не дают сбой, не дают возможности свернуть на другую дорогу, выбрать тот путь, который ещё может быть подсказывает не атрофировавшееся до конца сердце. Но они боятся, эти ублюдки боятся оступиться, совершить ошибку, стать осуждёнными обществом! А этот страх, эта трусость делают их такими же, как все.

И я просто решаю не идти сегодня на работу, сегодня я не хочу ни шефа — психа, ни сотрудников. Я еду в мой любимый «Кокон», беру две чашки кофе. Официант хитро подмигивает мне, и мы идём с ним в подсобку, где выкуриваем по самокрутке. Я улыбаюсь, говорю, что в долгу не останусь. За дверью разрывается музыка. Друг — официант смеётся, а меня не покидает ощущение, что мы снимаемся в клипе какого-то модного ди-джея, и я наблюдаю за этим со стороны, как режиссёр.

Сажусь за столик, кофе уже готов и ждёт меня. Я что-то начинаю вспоминать, во мне просыпаются давно застывшие эмоции.

На стене висит афиша. Какой-то фест. Назад на три года: я одна из первых купила бы билет.

Я переживаю давно забытые мгновения заново, только они истинны. Ведь чувства, испытываемые мной при переживании определённого момента, проходят сквозь меня, притупляются — я тону в эйфории или меня пронизывает боль. Я не вкушаю их в полной мере и потом забываю. А сейчас я могу достать эти утерянные чувства из глубинок своей души. Такой мощный «назад».

 

2. Делай, что ты должен, и будь, что будет

Я прочитала эту фразу на парте, когда ещё училась в университете. Состояние шока: люди мыслят в этом направлении. «Делай, что ты должен». Дёма как-то сказал: «Никто никому в этой жизни не нужен», именно в такой момент, когда я ещё верила в добро. Хотя я поняла сразу — он прав. Так вот, никто никому ничего не должен. Ведь твой путь, это только твой путь, ты не обязан идти так, как хочет кто-то другой, ему это не нужно, он судит, глупец. И не просит даже. Неужели есть те, кто так не считает?! Он в добровольном рабстве, так называемого общества, разве это человек? Тот, который не может поставить себе цель сам, ещё и упирается в то, что вроде бы как, придумали и поставили ему цель другие. «И будь, что будет». Эта фраза ещё опаснее предыдущей. То есть нужно бросить всё на самотёк и неважно, что ты «делал, что ты должен», результат не имеет значения, ведь ты-то сделал как надо, да? Теперь он ещё и плюёт на себя! Кошмар…

* * *

Я всегда любила себя, лелеяла свою душу, и самолюбие у меня было в почёте.

Когда-то у меня был парень. Я не помню, правда, как его звали, но точно могу сказать, что он был младше меня года на два. Он был потрясающим человеком! И знаю, что я много значила для него: первая любовь, первая любовница… Сколько было ощущений, эмоций. Мы занимались сексом везде, кроме кровати…

Хотя нет. Был один раз. Он делал мне массаж. Я была расслаблена: его нежные мягкие руки скользили по моей спине так аккуратно и ненавязчиво, как слеза скользит по щеке. Я чувствовала его поцелуи: от шеи к плечам, от плеч к лопаткам, по позвоночнику…

И вот он не спеша стягивает с меня простынь, которую я накинула после душа, его поцелуям нет конца…

Нет конца моему стыду от его наглых губ. Мне так хорошо. Мои стоны не могут скрыть весь этот блаженный восторг, когда его пальцы поглаживают то самое место, спрятанное между двумя сферами, которые для него дороже всех звёзд и планет.

Его пальцы становятся настойчивее. Я слышу, как он скидывает простынь с себя. Мой разум сомневается, тело — нет, оно ждёт, ждёт чего-то нового. Я чувствую лёгкое давление в области заднего прохода, но мне нравится. Боль, пронзительная боль, смешанная с наслаждением от этой близости между нами. Я кричу, а он нежно меня обнимает, продолжая двигаться…

Кажется, что всё это было вчера.

Нравилось, что он меня обнимал, целовал. Тогда я ещё боялась терять.

А теперь те дни так далеко, они застыли на лице времени. Те дни, когда мы валялись с ним в осенней листве в сквере, кормили голубей на площади, смеялись и копались в наших чувствах.

Мы расстались злейшими врагами. И я бы не хотела с ним встретиться вновь, чтобы он не видел всю мою обычность, наложенную на меня работой и позорным уходом из грёз.

Я с ужасом понимаю, что я сейчас собой представляю и как я существую, но самое главное, мне кажется, что я такая же, как мои сотрудники. А тот недочеловек, написавший когда-то давно бессмысленную глупую фразу на парте, написал её не на парте, а на ещё не застывшем бетонном фундаменте моей судьбы. Я вросла в этот камень, а затем он поглотил меня всю. Нет ничего бесчувственней бетона.

Меланхолия и сентиментальность накрыли меня холодной волной, волной пробуждения от долгого сна.

 

3. Равнодушие

Я бросаю всё. Я так решила, сидя в «Коконе». Сколько в этом названии спрятано для меня. Все, абсолютно все знали, что если меня нет дома, и мобильник отключен, то меня можно найти там. «Кокон» собирал когда-то всех моих друзей. Да, у таких, как я тоже бывают друзья. И дело не в том, что они видели меня блюющей на пол от сумасшедшего количества наркоты, а в том, что они мои друзья, хотя никто из них не знал, какая я внутри. Но я брошу всё, чтобы навсегда остаться с человеком, который спас меня. Даже не просто спас, а подарил мне меня.

Прежде чем я познакомилась с ним, я познакомилась с его лицом… Так близко… На щеках выступает румянец… Он проходил мимо, кидая в мою сторону отвлечённый взгляд, а я покрывалась потом снаружи и внутри.

Его волосы явно скрывали какую-то тайну, о которой я смогла бы узнать, если бы захотела. А его глаза… эти светлее светло-голубого глаза, как у чёрного мага, который вот-вот предложит тебе заключить сделку с дьяволом… эти глаза играли на самых наглых нотах музыку в моём сердце.

Его нос не располагал к общению и выглядел как-то заманчиво — хитро. Губы… Этим губам я никогда не смогу поверить.

А что же он? Он открывал мне душу, а меня, словно раковая опухоль, сжирала изнутри ревность. Ревность к его прошлому. Что тогда говорить про меня, про ту, которая считает, что прошлое надо уважать? Если бы он узнал всё моё прошлое, он бы презирал меня. И я боролась с собой, с самым главным своим страхом, с главным моим пороком, чтобы только быть с ним. Зная, что никакое его прошлое не может сравниться с тем настоящим, которое ему подарено мною. Любовь ли это?

Собраться с мыслями и сказать что такое «любовь»? Она слишком дорого стоит… Для меня.

Потеря за потерей. Я не хочу называть наше настоящееэтим жеманным вычурным словом!

И вдруг я чувствую свою силу. До этого мне в какой-то момент показалось, что теряю её и, вместе с ней волю, находясь рядом с ним, но эта иллюзия развеялась, и я просто стала крепче. А моё преимущество — это моя уверенность в том, если он когда-нибудь и уйдёт от меня, он всё равно затем вернётся назад; и всегда будет возвращаться назад, ибо теперь я — его дом. Как же долго мы к этому шли!

И история моей жизни отныне не будет начинаться с начала, ведь я её только уважаю, я не хочу её помнить. Он помог, да, именно помог мне переступить эту грань. Есть «до» и есть «после». Остальное неважно. Я многое поняла. Я ненавидела людей, сомневалась «в добре», теперь я знаю, что действительно ненавижу людей, но слишком сильно верю в добро. Ренат, эти строки для тебя.

 

Кома

Я точно умру в узенькой щели, Дыша еле-еле, Сжимая всю волю в ладошке. Осталось немножко, Чтоб мышки доели Остаточек тени, Осевшей на донышке ложки.

Тревога! Мне надо бежать! Бежать из этого дома, из этого города, из этого мира! Меня часто спрашивали о моих целях в жизни, о смысле моего существования; какая глупость!

Тревога! Я попал в другой мир! Я на пределе! Я за гранью!

Мы сидели порой на грязном полу, никакие, поражаюсь, как кто-то вообще мог говорить, но это было каждый раз с разными людьми и они мне рассказывали, всё это, это жизнь, это чья-тожизнь.

Мои истории, наши истории. Слушайте их. Это самое искреннее из всего, что только может быть. Хотя иногда мне кажется, что по фактам и словам сложно судить о человеке, надо уметь увидеть его внутри. Слова и поступки — всего лишь переводчики нашего маленького «я». Так вот то, что здесь, в этих историях, оно переведено максимально, переводчики попались честные. Но не спешите судитьо моих друзьях, просто смотрите и слушайте.

 

Лика

Иногда мне кажется, что быть женщиной — это огромная ответственность. Я оказалась в этой дыре со всеми этими дурами с этими «пронаркоченными» мужикамитолько потому, что мне больше некуда идти.

А у меня когда-то был дом и был любимый человек, тоже, кстати, наркоман, только интеллектуальный. Он дарил мне много внимания, а потом исчез. Просто взял и исчез! Легко быть мужчиной — выбор всегда за тобой. Теперь я нашла себе нового красавчика. Такого же придурка. Наш первый секс был в его гардеробе, мы целовались взахлёб, упав на пол, как раз возле большого шкафа. Хотя нет, это не шкаф вовсе, это именно гардероб, там можно стоять и даже ходить. Так вот, мы целовались, и меня как-то покосило, я попала верхней частью тела в этот… шкаф, чёрт с ним! И он туда стал двигаться, не отрываясь от моих губ, ну и как-то мы там оказались оба. Полуголые. Он стянул с меня джинсы, точнее, приспустил мои джинсы, и мы занимались сексом в какой-то глупой абсолютно позе. Но было так легко, так хорошо, и теперь мы вместе, навсегда. Хоть он и жлоб. Что поделать?!

Наркотический рай — это такое место, в которое легко попасть, но из которого никогда не выбраться. И мы формируем свой круг общения сами, мы выбираем тех, с кем мы общаемся. Я общаюсь с наркоманами, потому что я сама наркоманка, хотя иногда я бросаю на 2–3, а то и на 7 дней, но как можно бросить, когда все друзья долбят целыми днями?! А не видеться я с ними не могу, я их в общем-то люблю.

Знаете, у всех наркоманов есть специфическая мания величия. Это что-то вроде чувства превосходства над теми, кто боится попробовать психоделик. Ну, или такое понятие, типа, прослойка интеллектуальных наркоманов, ну которые употребляют не просто так, а из ВЫСОКИХ побуждений добраться до ВЫСОКИХ мыслей. Вот мои друзья такие, они умные и разные, я бросить их никак не могу. Хотя это всего лишь болезнь. Так вот, люди, с которыми я тесно, так сказать, связана на данный момент, все — носители этой болезни. Сейчас период обострения. Чёрт, как я всё это ненавижу! Эти мысли рвут меня на кусочки.

Моя покрасневшая после вчерашних приключений задница, просто разрывается от боли. И почему все наркоманы так любят анальный секс, чёрт их дери?

Вообще-то, я считаю себя теоретиком в наркомании. Я знаю много историй об этом и могу сколотить неплохой анализ из своих данных, но над моей глубиной всегда стоит лень.

 

Моя теория

У каждого человека есть какие-то жизненные принципы, его собственные правила. А у меня есть точка зрения и подкрепляющая её теория. Эта теория касается противоположного пола.

Во всяких пособиях по сексу, например, написано, что женщину возбудить гораздо сложнее, нежели мужчину. Да и вообще, чтобы это сделать, нужно затратить много сил и времени. Но даже если самая «гнусная часть работы» проделана, то не факт, что женщина кончит. Если она не получила долгожданный оргазм, то (написано там) нельзя говорить об этом партнёру, потому что он будет чувствовать свою сексуальную несостоятельность, да и женщину посчитает фригидной.

Я же думаю, что лучше бы у этих вонючек не стояли и отвалились. Большинство мужиков думают, что женщину возбуждать и вовсе необязательно, а на отсутствие у неё оргазма им откровенно насрать.

Я, например, полагаю, что проблемы сексуального характера — это не женская участь. Вы хоть раз пробовали сказать мужчине, что у вас не было оргазма и обговорить с ним почему? Наверное, нет. А я пробовала. У них начинается истерика. Они считают, что их член — это отдельный организм, что когда член кончает, они ничего сделать не могут, а отсутствие у тебя оргазма — это исключительно твоя вина.

Сколько я знала мужчин! Они все были разными. Хорошо и плохо пахли, при деньгах и на мели, наркоманы и трезвенники, спивающиеся и бросающие пить. Но почти всех объединяло одно — проблемы в сексе. У них либо не встаёт, либо постоянно падает, либо у них рвутся уздечки, либо они не кончают по полтора часа, либо кончают сразу, как только входят в тебя.

И я знаю, что нет фригидных женщин, нет ни одной женщины, которая самостоятельно не получила бы, ну, хоть один оргазм. Просто мужики импотенты. Ты попробуй, попроси его использовать насадку для члена во время секса, и он взорвётся криками, что у него и так отличный размер. Я ненавижу мужиков.

 

Эволюция

Сегодня я пришла к такому выводу — эволюция движется в обратном направлении. То есть люди скоро станут обезьянами, а животные, которых мы так старательно пытаемся истребить, дойдут в процессе развития до динозавров.

Сегодня полнолуние, и луна такая яркая! Поэтому огромные мохнатые комары в чёрных шкурках меня не донимают.

Делаешь минет своему любимому, и разные мысли посещают тебя. Во-первых, всякие пошленькие частушки, во-вторых, размышления о политической ситуации в стране; ты пытаешься отвлечься, потому что знаешь, что сегодня тебе ничего не перепадёт — у тебя месячные. А он начинает надрывно стонать. Это тебя, естественно, заводит. Твои мысли: если он начнёт двигать тазом и положит свою маленькую сильную руку тебе на голову, чётко надавливая на неё, ты кончишь. Но как чаще всего бывает у мужчин — он кончает, а ты остаёшься лишь объектом.

Это, конечно, не главное. Главное — то, что «ищущие» девушки любят очень сильно, они дорожат чувствами и берегут доверие. Никакой нелепой эрекции.

Ты сидишь в ванной, потому что тебя сегодня никто никуда не позвал (не пригласил). В ванной «домашней» девочке делать нечего. Она бреет наголо лобок, рассматривает внимательно свой клитор, проводит аккуратно по нему пальчиком. Волна предстоящего экстаза слегка омывает всё её существо. Девочка берёт душевой распылитель и направляет струю воды на свои половые органы, которые кажутся ей очень красивыми и возбуждающими. Пальцами она зажимает струи, вытекающие сбоку, чтобы сосредоточить основной поток воды в центре, из которого он более тяжёлыми каплями попадёт на её клитор. Пальцем другой руки она стимулирует влагалище. Ей не хочется останавливаться. Долгожданный оргазм. И опять куча мыслей. Ты понимаешь всю ничтожность своего «я». Никто не хочет тебя взять и, грубо говоря, оттрахать. Оттрахать жёстко, по-настоящему!

Только что у тебя во рту был нормальный такой член, а теперь ты тупо дрочишь в ванной. Как низко!

Прекрасное одиночество. В нём можно намочить ноги, можно искупаться, можно тонуть. И практически каждый вечер, когда я невольно начинаю ждать возвращения своих светлых мыслей, наступает ночь. Я сижу на балконе, курю дурь, смотрю на деревья. Господи, как же они красивы! Какого чёрта они так красивы! Эти тихие летние ночи — они так одиноки! Листик на дереве не шелохнётся! Мне хочется орать, чтобы разорвать эту гробовую тишину, нарушить это спокойствие.

Но эти ночи ещё и хитрые. Вы думаете, они только летом появляются? А я видела такую ночь зимой, в декабре. В городе, где тоже есть море. Было 4 часа утра, я не спала. Со мной рядом был человек, которого, как мне казалось, я любила. Я подошла к раскрытому окну. Третий этаж — это совсем невысоко. На меня повеяло предрассветной прохладой. Ветерок холодный, а улицы ещё не покинула осень. И опять эти зачаровывающие листья, опять это спокойствие и лёгкий морозный полурассвет. Я подкурила сигарету и подумала, что я рада, что живу так, как живу сейчас. Это было счастьем. Вот как умеют обманывать эти ночи.

 

Шалу

«На улице шёл проливной дождь. Я помню выражение лица Кирилла, когда он говорил, что торопится: полное равнодушие. Он сливался с этим дождём, он был похож на него. Словно его брат — близнец. Какая жестокость, какая беспощадность. Он раскрыл свой чёрный зонт и пошёл. Я стояла на пороге, в моей голове была лишь одна, ничтожная по своим размерам мысль: как же я хочу броситься за ним в этот дождь, без зонта, в комнатных тапочках, в тонюсеньком халате. Мне плевать. Я готова была броситься за ним в этот проклятый дождь только для того, чтобы хоть на секунду коснуться его руки.

Мелькали огни проезжающих машин. Я вспомнила один из наших с ним вечеров. Мы тогда нюхали амфетамин. Кирилл всегда знал, что мне нужно, точнее сказать, что необходимо для моего перед ним откровения. Он знал как мне больно, но он получал удовольствие только, когда делал мне ещё больнее. И я невольно открыла ему всю себя, рассказала о своих фантазиях. Я хотела, чтобы он меня знал! Всю. Такую, какая я есть. Хотела, чтобы он увидел меня как-то по-особенному. Но ему было не интересно. Он, знаете, расписал в подробностях как он трахал мою старую знакомую. Кирилл говорил, что она отлично сосёт, понимаете? Я просила его, чтобы он меня изнасиловал — не понарошку, а в действительности, а он мне выдаёт такую историю. Я хотела умереть. Я вспомнила эту шлюху, она такая ничтожная, пропитая наркоманка, уродина. И Кирилл давал ей в рот, потому что ему нравилось, как она это делает. Этот красивый член, которым я часами могла бы любоваться, мой любимый член, этот член я возненавидела мгновенно.

Но самый смак боли не в том, о чём я говорю сейчас. Боль имеет несколько свойств. Одно из них — это недостаток её в повседневной жизни. Ты многое терпишь, закрываешь на что-то глаза, игнорируешь. Боль не в том, что я делила Кирилла с этой девкой, и, скорее всего, с другими, о которых я никогда не узнаю; и даже не в том, что я понимаю — у него есть та единственная (как принято говорить). Боль в том, что я не могу представить, с кем из нас всех, этих женщин, которые сходили по нему с ума, с кем из нас он был наиболее откровенен, кого из нас он нежнее целовал. Кого он гладил по волосам? Какая одежда на нём была в эти моменты? Стонал ли он, когда кончал с ними, с ними всеми? Или он вёл себя с нами всеми одинаково? Вот, где прячется настоящая боль».

 

Лия: Шалу

Все называли её Шалу. В наркоманских движениях, которые я пока помню, она была всегда. Знаю, что Ренат частенько брал Шалу с собой на разборки с чёрными, которые, по неизвестным никому причинам, очень уважительно к ней относились.

Мне она почему-то напоминала львицу. Роскошные волосы, белая кожа, длинные ногти на тонких, но сильных руках. Шалу всегда была опрятно одета. С ней было приятно поговорить. Иногда она казалась мне глупой, но только из-за её серьёзного отношения к любому делу. Уж если что-то попало ей в голову, то оно из неё не выйдет, пока проблема не решится, точнее она её не решит. С другой стороны, я понимаю, что люди её не знали. Она была так непроста. Но порой Шалу не хватало какой-то движущей силы, какого-то толчка. Ей всегда хотелось делать всё наоборот, так, как не сможет никто другой, но выходило всё иначе, она становилась похожей на всех.

И часто мне казалось, что она даже может умереть от тяжести своих переживаний. Она никак не могла найти свой путь.

Тяжело быть настолько заблудившейся. Я уверена, что ей просто слишком хотелось жить. Жить счастливо и по-настоящему. И у неё это получалось, пусть не всегда так, как желала душа. На это иногда уходит слишком много сил, вы и без меня это знаете. И когда внутренний потенциал сам себя исчерпывал, она обращалась к наркотикам.

Мы провели в угаре немало ночей. И в такие моменты друг друга даже слишком понимали. Я бы сказала, что каждый человек, покуривающий время от времени травку или гашиш, употребляющий яркие таблетки и порошочек, знает, чего он ждёт от этого. Так, в нашем случае, мы делали это с восстановительной целью. Ты переживаешь какой-либо момент в жизни, но не всегда получается прочувствовать своё состояние в это время. Ты постепенно становишься эмоционально опустошённым. И чтобы такая дрянь не происходила, нужно вернуться в те моменты заново, осмыслить их и пережить. Вот мы с Шалу были такими. Мы восстанавливали своё духовное состояние, переносили его на новый уровень, так сказать. И я с уверенностью говорю, что мало людей вокруг, которые готовы построить разговор в такой глупой манере: я говорю — ты говоришь. Никакого обсуждения проблемы. Только обмен информацией. Только переживания. Слёзы. И ничего больше, судей среди нас нет, это наивысшее понимание. И как нас это сблизило.

Да, это было здорово. Когда мы сидели на моём балконе, разговаривали до утра, периодически замолкая, чтобы вглядеться в ночь. А потом ложились спать с взаимной мыслью, что на сегодня нам уже не о чем поговорить. Как здорово. Как здоровоповторять это слово без конца, ведь оно так кстати здесь.

В последнее время мы редко виделись, я была занята какой-то ерундой. Я заходила к ней на работу, чтобы предварительно попрощаться. И то, что услышала, поразило меня. Она сказала мне «Спасибо». Спасибо за то, что никто никогда не смотрел на неё так, как смотрела я.

И хочу воспользоваться этой бесценной возможностью — сказать ей спасибо от себя. Спасибо ей за то, что она сказала мне однажды: «Я люблю тебя за то, что у тебя на душе никогда не бывает спокойно». Эти же слова я когда-то повторила Каю. Спасибо ей за то, что написала мне это сообщение: «Сижу в позе лотоса на кухонном столе. Вживаюсь в одиночество. Тут вроде и неплохо. Но нет удовольствия, какой-то мимолётной радости».

Мы с ней с одной сутью внутри, какими бы мы не были разными в поступках и разговорах, наши «я» одинаковы. Таких фраз я слышала немало от разных людей, но ни с кем не была похожа, да и с Шалу тоже, но она меня понимает, она умеет находить во мне то главное, что так притягивает мимолётных людей, ведь оно есть на поверхности, оно заманивает, но дальше не пускает, чтобы зайти глубже, сильнее, стать единым, а со мной так можно, правда! Но все боятся, они трусливые и одинаковые, а я просто так тоже ведь не пущу, даже если душа будет приказывать. И они убегают или злятся. А она не испугалась, она прошла до конца, медленно, оглядываясь и вздыхая, и когда она в разговоре упомянула настоящую «меня», я дала ей всё. Я увидела, что она знает! Но и это не главное. Я в эту же секунду сама рассмотрела её и направилась вглубь, и теперь я тоже знаю. Она помогла мне с помощью меня же познать её. И она прекрасна. Я люблю тебя, Шалу.

 

Лия

Молочная плацента

Мужчины меня нянчат. Каждый как умеет. От 17 до 60. Все меня любят.

«По фарфоровым венам течёт растопленный фруктовый лёд. Осень обволакивает меня всю», — такие мысли были в голове, когда после очередного отрыва я прогуливалась по парку, наступая на опавшие листья. Я повсюду чувствовала запах молока. И вкус этой белой жидкости меня просто преследовал. Молоко было снаружи, в этой парной осени я купалась, хотя знала, что это иллюзия. Белый, девственно-белый порошок помогал начинать мне безрадостные дни. Внешне всё было так чисто, но внутри моё сердце разорвано, в груди зуд, подобный по ощущениям молочнице, когда хочется чесать поражённое ядом место, раздирая плоть до крови. И молоко, как крем от ожогов, смазывает стенки непроглядной пустоты.

Я постоянно пила молоко. Я чувствовала, что на пути к перерождению, сейчас, как ребёнок, беспомощный, способный выжить только благодаря молоку. Оно было везде, оно и только оно, окружало меня. Это была молочная плацента.

И есть интересная вещь. Жизнь. Дорогие сердцу моменты, лица дорогих тебе людей, даже любимый город. Каждая картинка в голове проходит несколько стадий. Сначала — начинаешь скучать, тебе не хватает этогокак воздуха. Потом — воспоминания. Они мешают спокойно есть, пить, спать, смотреть в окно, слушать музыку, курить, пить кофе. Везде что-то об этомнапоминает. Третья стадия — паника, когда понимаешь, что этоне вернуть, не знаешь, куда деть себя. По секрету — каждая из стадий увеличивает дозу. Организм требует всё больше и больше порошка. Потом ты на какой-то момент глубоко вздыхаешь, всё-таки веря в изменения. И ты получишь это. Но тут приходит вторая волна. Если уже подходишь к этому, советую запасаться порошочком, новыми CD (на улицу вряд ли выйдешь, а если и выйдешь — твоей компанией будет плеер) и, конечно, старой доброй травкой. Настал час самой мерзкой стадии. ОСОЗНАНИЕ. Ты понимаешь, ясно как никогда, в какой ты всё-таки глубокой жопе. Согласна, звучит грубо. Зато все понимают, о чём идёт речь. И, наконец, это тоже проходит. Количество порошка уменьшается. Тебя отпускает, друг мой.

Но любовь — те же наркотики. Как и наркоманы, любящие люди больны. Теперь тебе не вылечиться. Поприветствуйте — последняя стадия, которая вряд ли закончится. Она будет прогрессировать в голове постоянно. Стадия — скука по воспоминаниям. Всё сотрётся, картинки перестанут быть яркими, они станут сепией; ветер перестанет приносить обострение памяти, запахи и звуки не будут вызывать из прошлого ассоциации. И ты будешь готов сожрать весь порошок мира, втереть его в глаза, пустить по вене, нюхать, сжигая слизистую до алой крови только ради нескольких секунд в твоей голове, чтобы увидеть его ласковое лицо.

Я в этой прекрасной осени одна, среди жёлтых листьев, маленькие символы смерти. Я постоянно пью молоко, литрами. Это всё детство. Это прямая дорога к моему очищению. Я могу сказать одно, твёрдое нет, но не хочу. Мне нравится осень. Этой осенью я загадала тебя. И ты рядом. И молоко, опять молоко. Перерождение. Кай, всё лишь для тебя.

 

Ева

Когда ты пробуешь наркотики впервые, ты думаешь, что потом попробуешь еще раз, чтобы понять это состояние и больше к ним не притронешься. Но люди, знающие, тебя предупреждают, что потом захочется попробовать что-то посильнее, а ты отпираешься и говоришь, что это не про тебя. Больше — ты можешь сказать, что это полный бред и неправда, а почему? Потому что это бред и неправда. Так и есть. Просто с другой стороны. В течение нескольких месяцев список испробованных веществ у тебя растет, и ты вкупаешь, что кто-то был прав, этот кто-то — не ты. Тебя охватывает ужас и паника. Ты решаешь остановиться, вроде как во имя будущего. Но ты еще не понимаешь, что твое будущее — наркотики.

С понедельника до пятницы ты воздерживаешься, но обязательно кто-нибудь позвонит тебе в субботу вечером и попросит помочь что-нибудь достать. Признайся себе сам — что ты чувствуешь?.. Да, это радость, возбуждение. Ты грёбаный нарк, за десять минут натягиваешь джинсы, свитер, одеваешь очки. «Такси!!!»

И вот ты на чьей-то квартире под кайфом. И ты осознаешь, как хреново обстоят твои дела. Это замкнутый круг — можешь мне поверить.

Самое страшное то, что сейчас я не имею в виду ни героин, ни кокаин, хотя второй гораздо безобиднее. Был у нас такой анекдот: «Кокаин не вызывает привыкания. Я употребляю его уже в течение восьми лет и могу сказать это с полной уверенностью».

Когда я была маленькой, ещё школьницей, нам на уроке безопасности сказали, что любое, что приводит к изменению состояния сознания, вызывает привыкание, даже конопля. Мы всем классом смеялись тогда. А сейчас я не могу точно назвать тот момент, когда поняла, что сижу на траве. Конечно, это не порошок, но если я не курю, скажем, около двух недель, то это воспринимается мной, так, будто я бросила. И чувствовала прилив сил, думая, что я завязала. Но в субботу приходит Дёма, мы идём нюхнуть порошка в туалет торгового комплекса, который находится в самом центре города, где куча людей в форме самых разных расцветок. И мы уже даже не боимся. Точнее мы боимся, но нам надо принять дозу.

Когда я училась на первом курсе, я познакомилась с замечательным человеком. Он предложил мне пойти, как он это называл, взорваться скоростью. К его другу. До этого дня я редко прикасалась к такому дерьму, бывало, что и раза 3 в год. И когда мы уже были навеселе, его друг сказал: «Как же долго я этого ждал». И я спросила:

— Это сколько?

И он ответил:

— Две недели.

— Ничего себе, я полгода не употребляла ничего.

И замечательный человек ответил: «Поверь мне, две недели, это очень долго».

Сейчас я понимаю эти слова, две недели, это огромный срок. В общем, всё в красках. С тоном только осталось определиться: яркий, серый или чёрный цвет? Хотя разницы, по сути, никакой нет. Это всё наркотики. Спорьте, сколько угодно, каждый считает по-своему.

Наркотик в невыносимые минуты твоей жизни говорит: «Вот, бери, я дарю тебе жизнь. Новую жизнь. Ты её принимаешь, наслаждаясь каждым мгновением, думая, что всё изменилось в лучшую сторону. Но самом деле, наркотик кое-что от тебя утаил. Он не говорит, что заберет взамен. Через некоторый временной промежуток он забирает твою жизнь себе. И ты начинаешь жить ради наркотика. Твоя жизнь, которую ты так хотел спасти, превращается в ничтожное существование. И как я могу говорить об этом серьёзно?

 

Кирилл

Отпустило, и всё стало таким бессмысленным. Эмоции и разговоры становятся пустыми. Ничего не хочется, если только замотаться в одеяло, уткнуться в подушку и пускать слюни. От такого времяпрепровождения личной пользы будет гораздо больше, чем от всяких нелепых ситуаций, когда ты звонишь своей бывшей, с которой вы, вроде бы, до сих пор друзья, приглашаешь её затолкаться суши и прогуляться. Вам обеспечен вечер такой-то: она будет много тарахтеть про работу, друзей, про то, какая она всё-таки несчастная, потом она расскажет, какую шмотку купила на прошлой неделе, а ты будешь сидеть, открыто смотреть по сторонам и зевать. В итоге, как припадочный, ты полетишь на такси в другой конец города (а если понадобится — и страны), чтобы достать чего — такого, ну, вы понимаете. Боже! А мои друзья! Ведь если бы нас не связывали наркотики, мы и не общались бы, скорее всего.

Приезжаю к чёрту на кулички, беру долгожданную смесь, с чувством полного самоудовлетворения разваливаюсь на сиденье, достаю телефон и звоню Шалу. Не отвечает. Уже, наверное, спокойно спит в своей постельке, а тут я, раздавленный и помятый, с немытым членом, липкими волосами, но с пакетиком порошка. Последний факт отбрасывает весь негатив предыдущих. Я решаю принять немного и позвонить ещё раз.

— Алё. — Господи! Как она это произносит! Своим тоненьким голоском, я представляю её маленький ротик, как она улыбается моему звонку. Можете не верить, но мне и самому больно её обижать, но ничего не могу с собой поделать. Она создана для того, чтобы её трахали, она невероятно приятная! Всё её тело просит тебя: «Скорее». И голову не надо терять. При этом понимаю, что я в таком виде не стою даже её взгляда, но имею право этим обладать тогда, когда мне угодно. И от этого у меня жужжат в заду трепет и самолюбие. Поэтому всё так происходит. Я не звоню сам, не отвечаю, если звонит она, происходит так часто, а потом, когда мне становится невероятно дерьмово, я знаю, меня поймёт только Шалу, я бросаю всё, забываю о работе, гордости и мчусь к ней. И главное — она всегда рада мне. Когда такси подъезжает, я вижу, что она уже традиционно прогревает машину, я, как полный идиот, плетусь к ней с потрёпанной белой розой, она берёт её в руки, громко, с визгом смеётся и закидывает голову вверх, закрывая при этом глаза. Уезжаем. И пусть завтра, после обеда, мы опять окажемся в одиночестве, каждый в своём, сейчас мы дарим друг другу счастье, пусть и призрачно навеянное на нас амфетаминовой пылью.

 

Лия и Кай

Письма осенней волшебницы, или Дневник феи

 

Осень одиночества

Не зная меня, нельзя понять Кая. Мы просто похожи. Без лишних подробностей, моя история о том, как два одинаковых человека… любили друг друга.

Итак, четверо. Один безумец с идеей создать андеграундное движение и скурить всю траву на планете. Может быть, ещё сожрать ЛСД, чтобы расширить сознание или трахнуть очередную помойную крысу. Другой — с рекламной внешностью, открытый и весёлый человечек. Пусть и фаталист, зато умеет рассказывать о своих чувствах. Он курит всю траву, которая попадается, но мечтает бросить. Третий — его противоположность. Эдакий Аполлон настоящего времени. Грубая мужская красота, женственные руки и ни с чем несравнимый взгляд на мир. Он никогда не говорит о своих чувствах, поэтому хочется накормить его круглыми, чтобы познать, что же там у него внутри. И, наконец, последний персонаж. Это я. За время моей жизни, всего 21 год, я осмелилась столкнуться со всеми несчастьями мира и прочим дерьмом. Но я — ангел, и вы непременно, должны мне поверить. Я боюсь наркотиков, но они всегда умели как-то незаметно проскальзывать в мои лёгкие, в мой желудок и в моё сознание. Я просто сумасшедшая. Драйв и полная потеря головы обеспечены каждому, кто рискнёт ко мне поближе подойти. Кроме того, я обещаю глобальные перемены в вашем характере и жизни после расставания со мной. Если же кто-то обладает, хоть одним схожим с моими качеством, я гарантирую почётное место рядом. Кроме того, я — само совершенство.

Готовы? Тогда поехали.

Вильт. У него странное имя, кажущееся мне совершенно простым. Он влюблён в мои чёрные ногти и страсть писать стихи. Что мы так долго делали вместе, сейчас не понимаю. Я ему изменяла, хотя была уверена в искренности своих чувств, которых и не было вовсе, как оказалось потом. Дело в том, что жить я умею только по-настоящему. Если я радуюсь, то делаю это до истерики, если я грущу, то довожу себя до суицида. Никаких компромиссов, всё на полную мощность. Я врубаю что-либо потяжелее и бьюсь головой о стену. Так и живу.

Вильт остался один, теперь он ищет новую спутницу, но его никто никогда не будет слушать так, как слушала я. Он это знает. Вряд ли ему не больно. Хотя прошло уже больше полугода. Вильт, прости.

Кай. Мы познакомились с наркотиками вместе. Такого восторга не вызывал у меня ни один человек в мире. Мы разговаривали до 4 утра, сидя с холодным чаем на лавочке, курили одну за другой и много целовались. Когда тебе 21, и твоя жизнь закончена не менее десяти лет назад, а ему 18 — это много значит, можете поверить. Я чувствовала себя невероятно легко. Он разделял всё моё безумие, и опасен был наш союз. Разрушителен. Вместе с ним я впала в его детство. Единственное, что я не смогла ему объяснить — это то, что всё не напрасно. И так, как он смотрел на меня, когда я вышла в одном полотенце из душа, не смотрел на меня никто. И никто не посмотрит, уверена. Чёрт, как он меня хотел. Как я его хотела. Но мы так и не попробовали. Я позволила бы ему всё. До самого конца.

Зато мы попробовали кайф. Он-то всё и испортил. Кай испугался, а я научилась идти ещё дальше. Страшно представить.

Аполлон. Мы познакомились в Интернете. Я интересовалась его творчеством, а он моим кайфом. Я пустила его в себя, ибо он — моя жизнь. Мы идеальны. И так, как мы друг друга понимаем, никто никогда нас не поймёт. И это про нас обоих. Он слушает музыку, через которую я понимаю его. Друг для друга мы — загадки. И это хорошо. Я хочу под круглыми валяться с Аполлоном на грязном пыльном полу, осыпать его поцелуями. Говорить с ним о наших чувствах. Да. Я сказала ему да. Поэтому мы были вместе. Какое-то время. Конец.

 

Письма Каю

Лия простит мне нелепость, что я прочёл её письма. Не отправленные письма. Я вдохнул их в себя, я хочу рассказать.

Всё несовершенство этого мира я вижу. Мой мальчик, ты — это всё. Эти глаза, которые я готова ждать сколь угодно. Понимая, что мы уже чертовски сильно отдалились друг от друга, мне очень больно. Слишком больно, чтобы терпеть. Я заглушаю боль этой чудесной песней, песней безгоризонтных полей, песней этого неба над головой, песней птиц. Ты знаешь всё это. И когда ты рядом, есть мир, в котором только мы. Ничего и никого больше не нужно. Это самое главное. Ты не хочешь вспомнить, мой ангел. Я хочу в твои ручки, хочу гладить твою спинку, целовать розоволепестковые губы. Прости меня. За всё прости.

И эти грустные мелодии заставляют постоянно думать о тебе. Мне говорят, что я помешалась. Каждое утро просыпаюсь с мыслью, что ты так и не позвонил. И я чувствую боль, чувствую пустоту, которую видела в материальном мире. И всё это заставляет меня понять, что раз что-то ещё чувствую, значит, я жива? И я испытываю удовольствие от этой боли, не стесняясь, об этом говорю. Это мой выбор. Уберите все руки от моего счастья! Отстаньте, мрази! Мне плевать на ваше мнение обо мне. Мне не нужна ваша забота. Это лишь картинка вашей реальности. Вы — не настоящие. Настоящая Я!!! Настоящий ОН!!! Уберите ваши руки!

Я стану орлицей, чтобы защитить наш мир, не ваш, НАШ! В котором вас нет. Я устрою войну. Всем. Только ради него, понятно?

Ради тебя, моя радость. Смогу ли я сделать для тебя всё?

Я подарю тебе все свои ночи, подарю тебе каждое утро. И покажу тебе всё. До конца. Каждый стон, каждую улыбку, каждую звёздную тень.

Я им не верю. И для тебя я особенная. Они ничего не понимают. Им не дано чувствовать.

Депрессия, ветер, сыро. Кто-то шлёпает по лужам. Изменить настройки мозга. Придать мозгу сумасшествия гитарных струн. И все станут добрее немного. А может быть нам, милый, купить таблеток радости? Мы познаем тогда друг друга. Полностью. И я так хочу, чтоб ты услышал эту музыку, которую слышу я. Она повсюду. Она заполняет собой всё моё пространство.

Тебе понравится.

Запишусь на курсы по защите души. И терзают ведь. И ни за что. За доброту и откровение. Но только ты, ангел, знаешь обо мне другое. Я не стеснялась стесняться с тобой. Чёрт!

Я знаю, ты вернёшься, я жду.

Нет, не могу больше. Переживать за пустые бутылки. Никуда не годится. И сказать словами, как всё на самом деле в душе нельзя на бумаге писать (это не дневник). Но я скажу — я люблю тебя и жду. Вот так банально. Дурочка молодая. Гроза, нужна гроза и дождь. Хочу под дождём стоять с тобой и смеяться. Смахивать капли друг с друга. Помнишь, ты говорил, что у нас с тобой ещё куча рассветов впереди? И я тебе верила. И сейчас верю.

Проснуться в 7 утра в субботу от раскатов грома, открыть окно, стоя в твоих руках и в одеяле. И смотреть на это утро, на этот дождь. И быть вместе. Просто быть вместе. Быть друг за друга. В нашем детстве, нашей наивности, нашей доброте, в нашей искренности и открытости. Не бояться никого. Жить для себя. Мы сделаем наш с тобой мир идеальным. Будем валяться в постели до обеда. С открытым окном. И мы будем ощущать тепло между нами.

Всё это я никому не отдам. Никогда. Я всегда буду помнить. Помнить этот идеальный мир, который мы не смогли достроить. Ветер заметёт все следы. И время пройдёт, боль утихнет, но этот мир будет жить во мне всегда. И в тебе. Я знаю. Ты и сейчас чувствуешь боль. И я представляю, что тебе ещё больнее, чем мне. И переживаю за тебя, хотя сама уже не годна к жизни. Но знаю, что думаешь, постоянно думаешь, знаю, как пытаешься разобраться.

Нет других причин. Все лезут, чтобы сломать и разрушить. Не слушай никого, только сердце. Это — лучший советчик. Страшно потерять всё для чего-то одного. Не просто отдать, бросить. Но иногда не страшно. А бывает, что потом даже не жалко.

Прости, прости, прости.

И весь мир. Мир. Мир. Мир. Мир. Мир. Просто простить. Всё простить. Не держать зла. Только пусть не мешают. И заботы не надо.

Люблю тебя, люблю, люблю. Пусть это помешательство. Пусть болезнь. Хоть что. Это во мне. Оно настоящее. Оставь этот кукольный театр.

Иди ко мне… Оно живое.

Море, белые волны, кровать, а крыша из листьев. Пусть даже сезон дождей. Гашиш. И мы вместе. Быть вместе.

* * *

Я просто была счастлива, не существовало никаких «если бы», «может быть». Я наслаждалась звёздным небом и осенним ветром, сидя с сигаретой на подоконнике, на восьмом этаже гостиницы, видя весь восторг, когда рассматривал меня, на которой было только лишь полотенце. Восторг, который не пытался даже скрыть. Смотрел на меня, как на подарок, съедал мою кожу взглядом. Его глаза блестели и бегали по небольшому куску тела, неприкрытого синей тканью. Каким же было желание! Вряд ли я способна когда-нибудь испытать такое чувство снова. Оно неповторимо.

* * *

Когда это солнце своими ядерными лучами заставляет прищуривать глаза, когда этот тёплый осенний ветер не позволяет радоваться жизни. Когда ты делаешь этоснова и снова. Когда ты каждое утро заставляешь себя дышать. Когда ты понимаешь, что внутри тебя этоможет вспыхнуть всего лишь один раз. Когда ты, истерзанный прошлыми отношениями, не свернулся, а встретил именно то, что искал и с полной грудью воздуха бросился в этот костёр, в это сумасшествие. И это, сжигая всё на своём пути, но, так и не догорев, не развернувшись со всей силой, должно застыть, должно заморозиться внутри тебя. Этоначинает болеть, ныть и стонать. Этоне утихнет никогда. И даже наркотический рай способен разрушиться, не смотря на то, что ты был в нём так счастлив.

Этоболит постоянно. Это— остатки сердца.

И вся радость последующей жизни совершенно ненастоящая. Когда ты в искусственных эмоциях топишь свою боль, а она не прекращается. Ни на минуту не отпускает. И то место, где было что-то, что когда-то чувствовало, это место совершенно пустое. Там теперь нет ничего, что могло бы вспомнить нечто, кроме пронизывающей боли. Это всё. Ничего не осталось. И ничего нового не откроется боли никогда. Оно останется со мной до самой смерти.

Представляя всю ту существовавшую когда-то радость, будет только больно. Отвратно больно.

— Начни жизнь заново, — говорят они.

Никакой новой жизни не получится. И старой-то не было. Я не разбираю свой почерк, когда перестаю писать. Это показатель. И всё, что мы вместе употребляли, все прикосновения губ и рук; если всё это сложить вместе, все наши чувства, всё, что есть, всю любовь, встреченные вместе рассветы, получится ноль. И будет больно. Отвратно больно.

* * *

Первый день последнего зимнего месяца. Хороший день. За всю самую тёплую зиму из всех, которые я успела пережить, впервые хлопьями сыпет снег.

Утром серый, совершенно без настроения, потом снег, к вечеру дождь — сегодня день твоего рождения. И это первый день начала моих последних воспоминаний о тебе. Я начну заново, меня иссушило изнутри совершенно.

Да, всё время с тобой больно вспоминать, но возможно, а вот когда лезешь внутрь, вспоминая сами ощущения рядом с тобой, это самое тяжёлое из всего. И в какой угодно форме, пусть даже такой, похожей на школьное сочинение, я должна избавиться от этого навсегда. Это моё прощай.

* * *

Детская сексуальность. Страх. Фобия желаний. Смелые выводы. Когда тело пропитано запахом секса. Но сила страха разрешить попробовать себя до конца оказалась сильнее. И он не знает до сих пор, что вся существующая страсть будет в каждом поцелуе. И этот дурман в голове сделает своё. Временное умопомешательство. Вспомни этот момент. Всё сложно.

Это очень сладко, я разрешу тебе узнать. Это напоминает вкус снега с малиновым джемом. И страшно показать до конца все чувства, эмоции, части, взгляды. Ты мог увидеть всё. Мог сделать всё, что хотел. И я хочу. Вот так, как сейчас чувствую я.

Ничто не остановит. Хочу таять в твоих руках, слышать твои стоны, хочу бесстыдно смотреть в твои глаза. Верни мне этот шёлк в вены.

Прости за распутность, но это всё действительно так…

* * *

Город — печаль. В городе нет тебя, а без тебя есть только моя тень. И заблудилась в печали моя тень. Она ждёт твоего возвращения, в то одиночество, среди миллионов ненавистных людей. Мы были вместе, в нашем общем одиночестве, мы дарили друг другу печаль, мы делились друг с другом радостью. И были счастливы. И не хотелось ничего, кроме наших улыбок. За что вы сможете это отдать? За здоровье другого человека, за жизнь близкого, за безоблачное будущее? Страшные произнесённые слова, понимая всю силу боли, которую сейчас испытываю. Я знаю, ты прочтёшь эти строки в этом самом любимом нами состоянии. Ты — моё отражение в зеркале, без тебя это лишь тень, капля дождя, серая, такая же, как и все, бесполезная. И те тончайшие нити, которые нас связывают, те тянущиеся одна за другой пепельные минуты, позволяют мне видеть твои мысли сквозь мои.

Я жду каждый час, я смотрю каждую минуту, жду ночи, чтоб увидеть тебя во сне.

И за что же я готова была отдать это всё, все эти 15,5 дней?

Мои глаза наполнены твоими переживаниями, мне страшно за тебя, когда ты не рядом. И как всё просто. Как просто разбить. И по осколкам легко собирать только небо, ты же знаешь. И всё, что я пытаюсь сейчас сказать, прерывает одно — желание закричать на весь мир, чтобы все услышали, чтобы все знали, как сильно я тебя люблю. Осознавая всю глупость того, что я сейчас делаю, понимаю ещё больше, как же сильно я тебя люблю. Чувствуя всю эту боль, это унижение, понимаю, что терпения моего хватит ещё надолго, потому что я слишком сильно тебя люблю.

И тень моя будет скитаться годами, если нужно. Потому что когда я смотрела в твои глаза, я понимала, что ты для меня — всё. И мне так хотелось чувствовать тебя в себе, целиком, и душой, и телом. Но мне было страшно разрушить всю эту твою чистоту. То, что при всём дерьме, которое тебя окружает, тревожит и пытается съесть, при всём этом ты остаёшься чистым. Я не могу взять и забрать что-то у тебя. Всё это я разглядела в твоей первой улыбке. И вспоминая твоё лицо сейчас, я понимаю, что боюсь не умереть в твоих руках. И каждую минуту своей радости я готова отдать за одну секунду, когда ты смотришь на меня, слегка прищуривая глазки и сдвигая немного брови. Я не пожалею ни одной слезинки, чтобы тебя умывать каждое утро чистой водой. Я постоянно перебираю в голове те фразы, которые мы произносили всегда, которые кроме нас с тобой никто не понимал. И все вечера без тебя такие бесполезные, гадко-одинокие, холодные. Осень разбила мои вены, осень хватает за сердце, что-то душит. Эта пустота, когда тебя нет рядом, она душит меня. Я не могу дышать, заставляя свою тень каждое утро двигаться дальше, не вспоминая, как мы с тобой лежали на крыше в тот солнечный день, смотрели в голубое небо. Мы так радовались тому, что мы вместе. И весь мир я посылала к чёрту, когда рядом был ты.

И ты разрешал мне впадать с тобой в детство, болтать о глупостях и смеяться. И мы были там, далеко от них всех. И мы друг за друга стояли бы горой. И как же это всё могло разрушиться? Наше отношения друг к другу, наши минуты, которые мы проводили вместе. Ведь ничего вокруг не оставалось, когда мы были вдвоём.

И с тобой единственным я была полностью сама собой, могла тебе целиком открыться, отдать тебе всю себя.

И просто слов нет, чтобы всё выразить. Я каждое утро просыпаюсь с мыслями о тебе, каждую чёртову ночь засыпаю с мыслями о тебе. И мне страшно, я боюсь не вылечиться никогда.

Я знаю, что ты вернёшься, не знаю лишь срока. А может ты и не уходил? Ты просто решил подумать, малыш. Ты испугался, что я тебя могу бросить, испугался боли. Но я никогда не смогу причинить тебе боль.

Это наша одиссея, мы можем наслаждаться этим постоянно. Главное — хотеть. Строить жизнь так, как мы хотим, потому что мы вместе. И прощу тебе ту, нелепую шутку про кольца, обещаю.

Я буду читать тебе до рассвета свои стихи. Ты будешь бурчать и говорить, что хочешь спать, что я тебе опять мешаю. И я совсем не буду обижаться. И когда во сне ты повернёшься ко мне спиной, я прижмусь к тебе ещё сильнее.

Всё это только для тебя.

И ты увидишь, как всё изменится. Честно-честно. Ангелы должны быть вместе.

* * *

Стоило прожить четыре долгих месяца, написать немало текстов неврастенического содержания во имя или же ради завершения мысли, идеи текста, полноценного, пусть небольшого по объему. Но теперь я готова пережить всё с начала до звонкого разрыва того помешательства, называемого любовью, чтобы вспомнить и оставить это на бумаге. Да простит меня Набоков за вольный пересказ сказанной его Гумбертом фразы. Теперь я понимаю, почему все стихи, песни, произведения, картины, скульптуры посвящают этому слову на букву л. Любовь нельзя объяснить.

Я расскажу о тебе всем, ты — моё всё. Здесь я не скрою ничего. Пусть бумага запомнит это, расскажет об этом другим, пусть кто-то заплачет, а кто-то рассмеётся. Неважно. Главное то, что бумага — единственная из возможных вечностей, в которой мы навсегда останемся с тобой вместе.

Вся беззаботность во мне, вся моя наглость и сумасбродство не стоили и капельки твоей искренности. Такая восемнадцатилетняя искренность, от которой я потеряла голову сразу.

И мы встретились снова, ты постоянно держал меня за руку, а я не хотела, чтобы ты её отпускал.

Моя короткая японская юбка и десяток маек, затуманенное сознание и тёмные очки ждали твоего звонка.

* * *

Первый вопрос, на который я хотела бы получить ответ — как возможно, что человек, который показал тебе, что такое настоящее счастье, может сделать тебе так больно, предать так, как никто в жизни не предавал? Человек, встречая которого на улице, понимаешь, что сейчас ты в прямом смысле слова упадёшь от того, что ноги подкашиваются, тело пропитывается какой-то вязкой желейной жидкостью и совершенно не слушается, в сердце вновь начинает ныть сладостная стрела, пропитанная ядом, ядом, за который не страшно отдать жизнь, чтобы узнать, что это за чувство. Или отдать жизнь за то, чтобы всё вернулось… И слёзы сами собой капают из глаз, даже и не слёзы толком, мёртвые эмоции, только и всего. Встряска, гамма эмоций, палитра садо-мазохизма.

* * *

Весна… Семнадцать лет…

Семнадцать лет — это то, что никогда не забудется. Выйди прочь, тоска. Мне страшно, страшно стыдно. И мозг разрывается на части. Этот негатив никому не нужен. Это рефлексия. Зачем столько мыслей? К чему такой успех и популярность. Бывали и круче. Никто не отвечает, не нужна. Музыка сведёт с ума.

Проверь свои пальцы, не в лесу ли ты? Хочешь идти гулять. Ещё есть возможность выйти на улицу, чтобы покурить. Хочу курить, вроде и легко, но ещё держит.

Вот она красота леса, зелени, неба, запаха природы. Ты помнишь, малыш? Помнишь небо, вращающееся над головой. И тёплый ветер по волосам. Твоя серая кофта, глаза… Больно, милый. Очень больно. Стоны, только стоны и боль. Душа растерзана. Там вата. И тяжесть музыки.

Ты — всё, ты прочтёшь это. Ты же вернёшься, скажи? Я верю. Я жду.

Ты уже со мной. Все воспоминания свежи, как раны. Я прощу. Только тебя. Ты в замкнутом круге, мне так больно за тебя, не верь никому.

А я буду рядом. И крики за окном еле дышащих людей. Эти прекрасные ноты и голоса. Это сводит с ума.

Прощай…

 

Манифест

Как кошка, пытающаяся согреться в холодной прокуренной квартире, я пыталась согреться в чужих руках. И неважно, насколько руки эти ласковые. Я, как кошка, в душе всегда буду благодарна за малейшее тепло, даже в холодной квартире. Но потом развернусь и уйду, потому что сущность моя в одиночестве.

Мне уже совсем не больно, но «остерегайтесь кошки, затаившей злобу». И весь мир я переверну с ног на голову, чтобы сохранить своё счастье. С этими чужими нежными руками. Я убью, если будет нужно, лучше уберите руки сразу. И всё задумаю по-новому: и стану самой лучшей, самой верной и заботливой, только ради одного единственного человека. Человека, который скажет мне искренне, что ему это нужно. И буду рядом всегда, буду верной, не изменю никогда, никогда не совру. И если нужно спрячу в тумане все слёзы, слёзы без эмоций, маленькие мёртвые капельки.

Кто готов? Может, для начала посоревнуемся в эгоизме? Никакого психоза, никакой шизофрении, хватит! Я хочу стать нормальной. Не хорошей, не лучшей, а нормальной, подарить свою любовь всем, всё нутро своё вам открыть, забирайте, мне не жалко, я отдам и радость, и боль, всё, переживайте, на здоровье. Лишь попросите.

И всё изменится. Я отдам ТЕБЕ всю себя, только не молчи… Мне самой это не нужно, хочу поделиться с тобой. Может это ты моё будущее? Может быть, ты — моя жизнь. Пусть будет так, как ты скажешь. И я всё тебе отдам, если только это тебе нужно. Тихо плачу от одиночества, оплАчивая какие-то неизвестные грехи, я и подумать не могла, и признать боялась, и только сейчас об этом говорю, что я одинокая. Я так мечтала быть рядом с кем-то, кто бы этого действительно хотел. Это мои простые слова, моя лайт-истина. И никто этого не понимает, хотя, нет, понимает, но опускает глаза и пожимает задумчиво плечами. Любите, любите меня — я прошу, а я вам подарю всё своё тепло и ласку, всю себя отдам, полностью, я смогу всем жертвовать, я смогу всё понимать, я возьму на себя ответственность, я буду иногда терпеть, я буду стоять на коленях, если нужно, чтобы тыповерил, когда я буду умолять поверить, что в этом долбаном мире ещё есть прекрасное, чистое и искреннее, и стоит жить…

И никто не хочет, никому это не нужно, это слишком много, чтобы принять…

* * *

Яблочно-шоколадное летне-осеннее время постепенно растворялось в трепещущих венах. Оно никогда прежде не останавливалось. Мысль о том, что эти воспоминания последние из тех, уже ушедших, сдавливала горло. К внутреннему голосу подкатывала волна криков, комки слёз, самых искренних, тех, в которые почему-то никто не верил. И последнее, самое больное чувство из больных — это воспоминания ощущений, тех маленьких радостей всего разума: тёплый ветер, материал кофточки с капюшоном жёлтого цвета (взятой у соседки), эта была её — моя любимая кофта. После тех дней, ни разу не надетая. Плюс воспоминания того, как лежали в лесу на покрывале, под дурманом употреблённого, смотрели в голубое небо, спрятанное за сочно-зелёными листьями деревьев. В толпе прохожих, давно мной проклятых людей, искала лицо, чтоб стеснительно впиться в него взглядом, взлетая на крыльях, и, увидев взмах волос, ждать, ждать, когда же подойдёт.

Ради этого, даже понимая всю свою «иссякшесть», ради этого прожила всё предыдущее. Ради этого стала открытой, уязвимой и доверчивой, чтобы познать ту великую тайну, тайну, на которую требуется талант. То, что остальные называют любовь. Как по-новому для кого-то звучит это слово.

И пропадает пение птиц, всё растворяет порошок, или же всё растворяется в нём. Вечный спор двух истин, противоборство однообразного. Диалектика, если хотите. А потом руки сами опускаются, и эта странная неизведанная сладость заставляет представить всё в розовых красках, всё просто замечательно. Веришь в это. Но видишь ли ты эти тёмные пятна на своей израненной сути? Присмотрись!.. Хотя, можем подождать и до утра. Ты чувствуешь это? Кричи, смейся до слёз, делай, что хочешь, сейчас всё позволено. Пусть это звучит грубо, не эстетично, но, согласись, такое слово просто напрашивается сюда. Такое сопливое слово. Кайф! Это кайф, да.

Ещё закатаем самокрутку. И ты расслабишься окончательно. Сойдёшь с ума. Но ты забудешь, твои раны залечатся иллюзией, за которую заплачено. Это кайф за деньги. Деньги за лечение души — снова замкнутый круг. И это не менее загадочно, чем любовь, слово жизнь. И за что, скажите, бороться? Когда в борьбу вступают такие понятия? За жизнь или любовь? За порошок или жизнь? Или же без порошка вообще нет жизни?

Жаль, что без порошка, оказывается, нет и любви. Хорошо, наверное, живётся здоровым людям без больных чувств.

* * *

Я не знаю, но скорее нет, Бог, который всё решает, никогда больше не даст мне шанса всё исправить, не останавливаясь на всех ошибках, которые я совершила, продолжаю совершать; я бы приколотила руки гвоздями, чтобы не писать этих строк тебе, но так я, по крайней мере, буду честной. Всё, что я вижу — это обман, ложь, предательство, которыми я играю каждый день. Чёрт, ты единственно любимый, и навсегда им останешься. И был всё это время, ни на секунду не забывая о тебе, я разрушила всё снаружи, но внутри вырастила единственную в мире искренность — мою любовь к тебе. Прости, что я это пишу. Просто это чувство стало таять, а я так боюсь его потерять, больше у меня ничего нет. Я молюсь, чтобы ты был счастлив, сожалея, что я не смогла тебя сделать счастливым. Прости, просто знай, я всегда любила и буду любить только тебя.