В этой статье представлены два сравнительных исследования: оба связаны с островами, однако можно сказать, что при этом они находятся на противоположных полюсах компаративной исторической науки — это касается и числа сравниваемых сообществ, и роли количественного анализа и статистических данных. Первая из моих работ — это нарративное, неквантитативное, нестатистическое историческое сравнение двух государств, которые делят между собой скромную территорию карибского острова Гаити. Я провел это исследование, пытаясь ответить на вопрос: почему западная половина острова (ныне Республика Гаити) постепенно оказалась в настолько более удручающем и бесперспективном положении, чем восточная (ныне Доминиканская Республика), хотя изначально запад острова был гораздо богаче и влиятельнее, чем его восток?

Второе исследование представляет собой квантитативное, статистическое сравнение восьмидесяти одного тихоокеанского островного сообщества, цель которого — разобраться, почему полинезийский остров Пасхи, прославившийся своими гигантскими каменными статуями, также служит одним из самых известных в Океании печальных примеров обезлесения, достигшего здесь такого уровня, что это стало причиной тяжелых социальных потрясений.

* * *

Мое сравнение Гаити и Доминиканской Республики принадлежит к жанру исследований, который можно назвать «естественными экспериментами с границами». В ходе таких исследований мы изучаем влияние созданных человеком институтов на историю, наблюдая появление или исчезновение границ, проведенных топографически произвольно (т. е. не по какой-либо важной природной разделительной линии). В одном из вариантов такого «эксперимента» рассматриваются случаи появления границы там, где ее до этого не было, в результате чего из единого ранее общества получилось два раздельных: таковы границы, разделившие Восточную и Западную Германию в 1945 году, Северную и Южную Корею в том же 1945-м, а также границы между странами Балтии и Россией, появившиеся в 1991 году; и наоборот, противоположный «эксперимент» рассматривает последствия устранения границы там, где она ранее была: наглядные примеры — воссоединение Восточной и Западной Германии в 1989 году, а также недавнее вступление некоторых республик бывшей Югославии в Европейский союз. Эти сравнения способны многое рассказать нам о расхождении институтов и разделении исторических путей развития, поскольку влияние прочих переменных сведено к минимуму: потому что для сравнения выбраны либо части одной и той же географической области до и после проведения (или уничтожения) границы, либо соседние и географически весьма похожие регионы.

Гаити — самая бедная страна Западного полушария и одна из самых бедных в мире. Более 99 % лесов Гаити исчезло, эрозия почвы достигает опасных масштабов. Правительство не в состоянии удовлетворить даже самые базовые потребности большей части граждан, такие как питьевая вода, электричество, канализация и образование. В противоположность этому, Доминиканская Республика, хотя и входит пока в число развивающихся стран, на данный момент может похвастаться доходом на душу населения, в шесть раз превышающим аналогичный показатель Гаити; 28 % площади лесов Доминиканы по-прежнему на месте; кроме того, в стране действует самая эффективная система природных заповедников во всем Новом Свете. Доминиканская республика занимает третье место в мире по экспорту авокадо и первое — по экспорту отличных бейсболистов, что известно каждому фанату Педро Мартинеса и Сэмми Сосы. В стране функционирует демократия, и действующие президенты, проигравшие выборы, мирно уходят со своего поста. Численность населения Гаити почти такая же, как в Доминиканской Республике, однако число работающего населения там в пять раз меньше, как и количество легковых и грузовых автомобилей; общая протяженность дорог с твердым покрытием в Гаити меньше в шесть раз, число граждан с высшим образованием — в семь, число врачей — в восемь, ежегодный объем импортируемой и потребляемой нефти — в 11, расходы на здравоохранение в пересчете на душу населения — в 17 раз, количество вырабатываемой электроэнергии — в 24, годовой объем экспорта — в 27, а количество телевизоров — в 33 раза. В то же время плотность населения на Гаити на 72 % выше, чем в Доминиканской Республике, младенческая смертность в 2,5 раза выше, количество недоедающих детей в возрасте до пяти лет — в пять раз, число случаев заражения малярией — в семь, а ВИЧ — в 11.

Тем не менее эти два народа живут на одном и том же острове. Отчаянное положение современной Республики Гаити еще более изумляет, стоит только вспомнить тот факт, что в колониальные времена западная Эспаньола, которая тогда называлась Сан-Доминго (на французский манер «Сен-Доменг»), была, безусловно, самой богатой колонией обеих Америк, а возможно, и всего мира; на нее приходилось почти две трети общемировых зарубежных инвестиций Франции. Даже после экономической и социальной катастрофы, а также падения численности населения, ставших результатом длительных войн за независимость, западная Эспаньола оставалась гораздо более богатой и мощной, чем Доминиканская Республика, которую она завоевала и присоединила к себе в 1822–1844 годах. Только в первые несколько десятилетий XX века доминиканская экономика начала обгонять гаитянскую. Как же нам объяснить столь поразительный поворот судьбы?

Пожалуй, любой, кому приходилось летать из Майами в Санто-Доминго, обращал внимание на границу в 30 000 футов под собой: она столь резко разделяет ландшафт, словно кто-то разрезал остров пополам острым ножом. К западу от разреза расстилается коричневая, лишенная растительности земля; к востоку раскинулся зеленый, лесистый пейзаж. Если встать прямо на границе лицом к северу и посмотреть налево, вы увидите тусклые голые поля Гаити, при том что всего в нескольких десятках ярдов вправо от границы начинаются сосновые леса Доминиканской Республики. Это зрелище ясно свидетельствует о том, что печальную ситуацию Гаити невозможно понять, если не принимать во внимание Доминикану.

Тут я изложу краткое и очень простое сравнительное описание исторических путей развития этих двух стран. Тем, кто готов недовольно возразить, что их история куда более сложна, чем мой рассказ о ней, я бы ответил: да, конечно, она гораздо сложнее; радуйтесь, что требуемые размеры главы заставляют меня сократить эту справку о Гаити до нескольких страниц и описать лишь три основных группы факторов и что я не предлагаю вам прочитать еще семьсот девяносто три страницы об остальных семидесяти трех факторах! Мое объяснение различий между Гаити и Доминиканской Республикой включает климатические и экологические аргументы, которые не зависят от человека; культурные (включая языковые), экономические и политические факторы, которые возникли в процессе человеческой истории и по-разному развивались в колониальную эпоху и в период после обретения независимости; а также индивидуальные различия между упорно державшимися за власть диктаторами двух стран в XX веке (хотя эти индивидуальные различия, возможно, не такой уж самостоятельный фактор, как может показаться поначалу).

Первая группа факторов включает в себя различие природных условий в западной и восточной части Гаити. Поскольку ветры, приносящие дождь, дуют в основном с востока, уровень осадков с востока на запад острова уменьшается, и на западной (гаитянской) стороне климат становится более сухим. Кроме того, рельеф там более крутой, а слой почвы более тонкий и менее плодородный. Наконец, в центре западной части острова нет большой плодородной долины — такой же, как долина Сибао в Доминиканской Республике, в которой располагаются лучшие почвы на всем острове и наиболее удобные для сельского хозяйства земли. Такие особенности окружающей среды сделали гаитянскую часть острова более подверженной обезлесению (из-за меньшего количества осадков и, следовательно, более медленного восстановления лесного массива) и эрозии почвы (из-за большей крутизны рельефа и меньшей толщины почвенного слоя).

В Гаити, как и везде в мире, обезлесение означает не только эрозию почв, но также снижение плодородия, нехватку древесины и других строительных материалов, которые дает лес, увеличение толщи речных наносов и менее защищенные водосборы — а значит, снижение потенциала гидроэнергетики и дефицит древесины как сырья для изготовления древесного угля, основного топлива домохозяйств Гаити. Поскольку леса сами по себе генерируют дождь, когда вода испаряется с деревьев, то обезлесение ведет к запуску порочного круга: оно уменьшает количество осадков, тем самым делая местность еще более подверженной дальнейшему обезлесению, которое, в свою очередь, все больше снижает уровень осадков. Таким образом, даже если сообщества Гаити и Доминиканской Республики были бы совершенно идентичны в культурном, экономическом и политическом плане (а они вовсе не таковы), гаитянская часть острова все равно столкнулась бы с более серьезными экологическими вызовами.

Вторая группа различий между Гаити и Доминиканской Республикой связана с различиями в их колониальной истории. Испанцы — первые европейцы, колонизировавшие остров Эспаньола, — заложили столицу на востоке, в Санто-Доминго, недалеко от устья реки Осама. Санто-Доминго, основанный в 1496 году братом Христофора Колумба Бартоломео, в течение нескольких десятилетий оставался административным центром всех испанских владений в Новом Свете, и лишь потом, после испанских завоеваний в Мексике и Перу, его значение уменьшилось. Поэтому пираты из Франции, Великобритании и Нидерландов стали гнездиться в западной части Гаити — на том же острове, но как можно дальше от штаб-квартиры испанских колониальных властей, — чтобы перехватывать испанские галеоны, идущие домой в Испанию из Санто-Доминго. В XVII веке Франция в соответствии с Рисвикским договором от 1697 года получила контроль над западной частью Гаити, а точная демаркация испано-французской границы на острове Эспаньола была зафиксирована в Аранхуэсском договоре в 1777-м.

Однако к тому времени Франция была уже богаче Испании, могла позволить себе покупать в Африке и вывозить на Эспаньолу огромные количества рабов — и при этом почти не имела других колоний в Новом Свете, так что никакая другая территория не оттягивала на себя инвестиции и внимание метрополии. В конце концов это привело к тому, что население французской колонии на западе острова Гаити на 85 % состояло из рабов. Но у Испании в Новом Свете к XVII веку были намного более прибыльные колонии (особенно Мексика и Перу). Поэтому Испания не могла (или не хотела) покупать множество рабов и везти их на восточную часть острова, которая теперь стала Доминиканской Республикой, и рабы там составляли лишь 10–15 % от общей численности населения. По состоянию на 1785 год во французской части Гаити проживало около пятисот тысяч рабов, а в испанской — всего лишь пятнадцать-тридцать тысяч.

Огромная разница в благосостоянии (валовом продукте) западной (позднее — гаитянской) части острова по сравнению с восточной (позднее — доминиканской) в колониальные времена стала результатом исторических фактов и событий человеческой истории, а не природных факторов. Иными словами, Гаити колониального периода была богаче не из-за своих экологических преимуществ, а несмотря на свои экологические недостатки: меньшее количество осадков, крутые склоны, тонкий слой менее плодородных почв, а также отсутствие просторной центральной долины. Среди же исторических фактов и событий, которые привели к обогащению Гаити колониального периода, можно назвать учреждение испанской столицы в удобном порту Санто-Доминго в восточной части острова — причем по причинам, которые не имеют ничего общего с ее природными преимуществами и удобством для сельского хозяйства (во времена Колумба испанцев больше интересовал отъем золота у индейцев, а не развитие плантаций). Кроме того, к этим историческим факторам можно отнести засевших на западе французских пиратов, большее богатство Франции по сравнению с Испанией (а значит, возможность покупать и привозить на остров огромные количества рабов), что тоже никак не зависело от особенностей самого острова, а также то, что у Испании были и другие, более привлекательные инвестиционные возможности в Новом Свете.

Исторические события, в результате которых Испания обосновалась на востоке, а Франция — на западе острове Эспаньола, имели три вида последствий, серьезно повлиявших на формирование различий между Гаити и Доминиканской Республикой, которые мы наблюдаем сегодня. Во-первых, плотность населения на западе Гаити, несмотря на худшие земельные условия, стала в итоге значительно более высокой. Во-вторых, многие французские корабли, доставившие на Гаити рабов из Африки, чтобы не идти в Европу порожняком, везли во Францию древесину из лесов Гаити, и с этого экспорта древесины в сочетании с более плотным населением и сухим климатом началось обезлесение. Наконец, гаитянские рабы, выходцы из множества разнообразных африканских языковых групп, разработали для общения собственный креольский язык — так же, как это делали многие другие сообщества рабов. Около 90 % населения Гаити до сих пор говорят только на гаитянском креольском (языке, который не знает больше практически никто в мире, за исключением эмигрантов-гаитян), и только примерно одна десятая часть популяции говорит по-французски. Иными словами, гаитяне лингвистически изолированы от остального мира.

А вот в Доминиканской Республике главным языком общения подавляющего большинства населения является испанский; там никогда не было большой популяции рабов, поэтому абсолютно нового креольского языка, сопоставимого по распространенности с гаитянским креольским, так и не появилось. Языками доминиканских меньшинств являются основные языки мира, на которых говорят эмигрантские общины (английский, китайский, арабский, каталанский и японский).

Таким образом, культурные различия между многочисленным креолоязычным рабским населением на западе острова и гораздо менее многочисленным испаноговорящим населением востока были отчетливо различимы уже в конце XVIII века — еще до того, как гаитяне и доминиканцы получили независимость. Эта разница была усилена в ходе процесса достижения независимости — процесса, который шел с разной скоростью и с разной степенью жестокости на двух половинах острова, а также разными путями развития после провозглашения государственности. Рабы Гаити окончательно добились свободы и независимости в 1804 году, после свирепого восстания против французских колониальных властей, начавшегося еще в 1791-м, прибытия на остров в 1801 году наполеоновского экспедиционного корпуса, восстановившего французское господство, захвата французами в плен лидера рабов Туссена-Лувертюра и наконец эвакуации французского населения с острова, начавшейся в 1803-м. Все эти события привели к тому, что гаитяне вполне обоснованно не верили ни единому слову европейцев и не сомневались, что возвращение последних неизбежно будет означать еще одну попытку восстановить рабство. Поэтому освободившиеся гаитянские рабы перебили всех оставшихся белых, а их плантации разделили между собой и разорили. Понятно, что последнее, чего желало большинство гаитян, это европейские деньги и европейские иммигранты. И напротив, последнее, чего хотелось бы многим европейским и американским рабовладельцам, — так это видеть, что бунт рабов увенчался успехом и бунтовщики преуспевают. Поэтому они отвергали любую возможность инвестировать в Гаити или оказать ей помощь, и это стало одним из главных факторов роста бедности в стране. Еще одним препятствием для установления нормальных отношений между Гаити и Европой или Соединенными Штатами был языковой барьер: европейцы и американцы не понимали гаитянского креольского, а из гаитян говорили по-французски лишь очень немногие. Ко времени освобождения Гаити этот языковой барьер уже существовал, однако отсутствие всяких связей с Европой и Америкой в период после установления независимости способствовало еще большему его укоренению, поскольку не дало ни одному из европейских языков возможности сменить гаитянский креольский в качестве общенационального средства общения.

В доминиканской части острова Гаити «борьба за независимость» разворачивалась совершенно иным образом. Испанские поселенцы были настолько не заинтересованы в независимости, что после того, как с острова в 1809-м отбыли последние французские войска, а затем ушла и британская военная флотилия, которая контролировала побережье испанской колонии во время наполеоновских войн, поселенцы попросили метрополию-Испанию сохранить за ними статус колонии. Лишь в 1821 году испанские колонисты решили провозгласить независимость, после чего их немедленно завоевали и присоединили к себе гораздо более сильные и многочисленные гаитяне, от которых удалось избавиться лишь в 1844-м. В 1861 году Испания снова взяла территорию под свой контроль, но уже в 1865-м (в результате развития нового восстания, начавшегося еще в 1863 году) королева Испании окончательно отказалась от «территории, которой Испания на самом деле не желала». До самого конца XIX века Доминиканская Республика, пользуясь тем, что ее население говорило на европейском (испанском) языке и что она, в отличие от Гаити, появилась как независимое государство не в результате восстания рабов, развивала экспорт и привлекала все больше европейских инвестиций и эмигрантов, относившихся к самым разным этническим группам. Среди них были не только испанцы, но и немцы, итальянцы, ливанцы и австрийцы, чье экономическое значение с учетом относительно небольшой численности было просто неоценимо.

Получается, что отличия Гаити от Доминиканской Республики, очевидные уже к 1930 году, лишь в незначительной степени сложились под влиянием природных условий (а поначалу — вопреки этим условиям), главным же образом — из-за культурных, экономических и политических различий, зародившихся еще до периода борьбы за независимость (1791–1821), а с обретением независимости только усилившихся. Последним фактором, способствовавшим дальнейшему расхождению путей Гаити и Доминиканской Республики, стали разные политические курсы их диктаторов. Оба они находились у власти достаточно долгое время (особенно диктатор Доминиканской Республики Рафаэль Трухильо — он правил тридцать один год) и были в равной степени жестокими, однако проводили очень разную внешнюю и экономическую политику.

Трухильо, находившийся у власти в 1930–1961 годах, прежде всего стремился к личному обогащению. Ради достижения этой цели он практически превратил государство в свое частное предприятие. Чтобы нажиться, Трухильо наладил множество экспортных отраслей, которыми он лично владел или которые контролировал: экспорт говядины, цемента, шоколада, сигарет, кофе, риса, соли, сахара, табака, древесины и других товаров. Кроме того, диктатору принадлежали (или он контролировал их) авиалинии, банки, казино, гостиницы, страховые компании, земля, судоходные линии и текстильные фабрики. Он пригласил к себе специалиста из Пуэрто-Рико и нескольких шведских лесоводов, поручив им обследовать леса Доминиканской Республики, которые он строжайшим образом запретил вырубать, рассчитывая впоследствии самому нажиться на них, наладив хорошо организованную индустрию лесозаготовок. Он клал себе в карман 10 % зарплат доминиканских госслужащих. Он обложил данью доминиканских проституток. В результате всего этого экономика Доминиканы и, в частности, экспортные отрасли в годы зловещего правления Трухильо росли, и этот рост продолжался, когда в кресло президента сел преемник Трухильо Хоакин Балагер (также правивший довольно долго), а затем и преемники последнего. С другой стороны, гаитянский диктатор «Папа Док» Дювалье (1957–1971) мало интересовался экономическим развитием, экспортом или лесозаготовками, даже ради личного обогащения; он не приглашал зарубежных консультантов и не обращал внимания на продолжающееся истребление лесов.

Можно было бы объяснить эти различия в экономической политике Гаити и Доминиканской Республики простой случайностью, индивидуальными склонностями и чертами характера обоих диктаторов. Среди других факторов можно назвать постоянную напряженность между странами-соседями (неудивительную после приказа Трухильо перебить 15 000 граждан гаитянского происхождения и угроз Дювалье поддержать изгнанных политических противников Трухильо); редкие случаи сотрудничества двух диктаторов (например, Трухильо однажды за наличные купил у Папы Дока гаитянских рубщиков тростника для работы на доминиканских сахарных заводах); а также эпизоды военной интервенции США в обеих странах. И Трухильо, и Дювалье были яркими личностями, и никто не возьмется утверждать, что Трухильо был типичным доминиканцем, а Дювалье — типичным гаитянином.

И все же разную экономическую политику Трухильо и Дювалье невозможно объяснить просто разницей в характерах этих двух диктаторов. Если говорить коротко, то Трухильо в своей экономической политике поддерживал (пусть и ради личной выгоды) исторически сложившуюся опору Доминиканской Республики на экспорт и внешнюю торговлю, и в этих его усилиях принимали участие (добровольно или вынужденно) тысячи других доминиканцев. Дювалье же, со своей стороны, демонстрировал полное отсутствие интереса или даже враждебность к экспортным операциям и внешней торговле, что также с давних пор было традиционным для истории Гаити.

Что ж, квалитативное сравнение Гаити с Доминиканской Республикой помогает пролить свет на причины того, почему же Республика Гаити стала такой бедной. Значение прошлого страны — колонии, большинство населения которой составляли рабы, — историкам, конечно, известно. Но потенциально возможны и более детальные и более обширные сравнения, которые в конце концов помогли бы нам лучше понять эти две страны, делящие один остров. Например, не следует забывать, что Гаити и Доминиканская Республика — это лишь два объекта естественного эксперимента и что можно узнать больше, если расширить рамки эксперимента, включив в него еще три государства Больших Антильских островов — Кубу, Ямайку и Пуэрто-Рико. Было бы полезно провести также квантитативное аналитическое сравнение Гаити и Доминиканской Республики в разные исторические эпохи, чтобы проследить, как именно с течением времени они отдалялись друг от друга по таким показателям, как площадь лесного покрова, численность и уровень жизни населения, объем экспорта. В XVIII веке западная часть острова Гаити была намного более богатой, чем восточная; сегодня она намного беднее. Так когда же Доминиканская Республика догнала и перегнала Республику Гаити? И в какой степени этот отрыв сформировался (если вообще сформировался) еще до начала правления Трухильо?

Второе исследование, включенное мной в данную статью, — это попытка разобраться в том, что стало причиной обезлесения и последующего упадка полинезийского общества на острове Пасхи; это один из самых известных и наиболее часто обсуждаемых вопросов полинезийской истории. По большей части поисками ответа на этот вопрос занимаются археологи, а не историки, потому что общество острова Пасхи было дописьменным — а значит, у нас нет письменных свидетельств, которые обычно служат ключевыми источниками для исторических исследований. Тем не менее коллапс полинезийского сообщества острова Пасхи — это все же одна из тем всеобщей истории. Данный этюд иллюстрирует сложности, с которыми историки повсеместно сталкиваются, пытаясь выделить самую важную причину для тех явлений, которые имеют сразу много причин и зависят сразу от многих факторов. Он также демонстрирует, как к этой проблеме можно подступиться методом квантитативного статистического сравнения, сопоставив результаты сразу нескольких предметных исследований.

Основные факты таковы: жители острова Пасхи вырубили или сожгли, то есть почти полностью истребили десятки видов деревьев, произраставших на острове. Подобные действия кажутся крайне недальновидными для людей, которые полностью зависели от древесины и деревьев: они требовались островитянам и для приготовления пищи, и для обогрева, для строительства каноэ и жилищ, для изготовления веревок, удобрений, а также полозьев и систем рычагов для транспортировки и возведения своих статуй. Неудивительно, что, когда древесина на острове Пасхи закончилась, здесь разразилась междоусобная война, настал голод, резко сократилось население, а все политические структуры рухнули.

И все же столь мрачный исход не перестает удивлять, если мы вспомним, что на сотнях других островов Тихого океана, в свое время колонизированных теми же самыми древними полинезийцами, а также двумя группами родственных народов — меланезийцами и микронезийцами, — ничего подобного не наблюдалось. Неужели жители острова Пасхи оказались какими-то особенно недальновидными и к тому же слишком увлеклись своим необычайно расточительным обычаем — высекать и воздвигать огромные каменные статуи? Но у обитателей других полинезийских островов тоже имелись собственные сумасбродные привычки, вроде строительства тысяч больших деревянных каноэ или больших каменных храмов, и это не привело их культуры к крушению.

Семь лет назад я познакомился с Барри Ролеттом, археологом из Гавайского университета, который в то время проводил раскопки и изучал современные общества на другом полинезийском архипелаге — Маркизских островах, — где до прибытия европейцев не наблюдалось ни массовой вырубки лесов, ни социального коллапса. Мы с Барри задались вопросом: не связаны ли различия в судьбе Маркизских островов и острова Пасхи разными природными условиями? Например, на Маркизах более влажно и тепло, чем на острове Пасхи, так что можно ожидать, что вырубленный лес там восстанавливается быстрее. Но поскольку между этими полинезийскими регионами есть еще много других различий, мы не могли, сравнив только их, объяснить разные судьбы Маркизских островов и острова Пасхи лишь разницей температур и разным количеством осадков.

Поэтому Барри провел два года, собирая базу данных по шестидесяти девяти островам Тихого океана, которые он расположил по степени обезлесения, наступившего в результате деятельности полинезийских поселений к тому моменту, как эти острова впервые увидел европеец. Барри не мог выразить степень обезлесения в цифрах, но ему удалось в несколько более общем виде оценить эту степень по пятибалльной шкале: она варьировалась от полного отсутствия лесов на острове Пасхи через различные промежуточные стадии до слабого или незначительного обезлесения на нескольких других островах. Затем мы с Барри ранжировали каждый остров по девяти природным и четырем аграрным переменным — либо выразив значения этих переменных численно, либо расположив их на сравнительной шкале и присвоив им два, три или четыре балла. Например, точный возраст островов по большей части нам неизвестен, так что мы просто классифицировали острова как геологически «молодые», «средние» или «старые».

Потом мы подвергли корреляции между этими переменными и степенью обезлесения четырем раундам статистического анализа: двумерная корреляция, многомерная регрессия, многомерные «деревья» и анализ остатков. Для 12 из 69 островов нам удалось провести более детальные естественные эксперименты в пределах каждого острова: в различных частях каждого из таких островов наблюдались различные природные условия и различная степень обезлесения. Поскольку ни я, ни Барри не специалисты в области статистики, мы сотрудничали с профессиональным статистиком, который, собственно, и проводил анализ.

В начале работы нас особенно интересовала роль культурных различий; особенно это касалось широко известных различий в земледельческих практиках разных полинезийских обществ. Поможет ли разнообразие этих аграрных практик объяснить, почему некоторые острова сохранили свои лесные массивы, а другие — нет? Мы приложили много стараний, маркируя и анализируя четыре основных типа полинезийского земледелия, которые практиковались на 81 острове или части острова, которые мы рассматривали: выращивание таро на заливных полях; выращивание ямса, таро и других культур на неорошаемых участках; выращивание хлебного дерева; а также выращивание (на Таити) каштанов и канариума. Мы отмечали каждый из этих типов на каждом острове как «отсутствующий», «присутствующий, но в незначительной степени», «важный» или «доминирующий». Но ни один из этих четырех типов земледелия в конце концов не оказался статистически значимым для объяснения того, почему эти острова лишились лесов в разной степени.

Зато по всем девяти параметрам природной окружающей среды наш массив данных в самом деле выдал результаты, статистически значимые для обезлесения. Что касается первых двух переменных (осадков и температуры), важность которых мы с Барри и так уже подозревали с самого начала исследования, то степень обезлесения оказалась более низкой на островах с более высоким уровнем осадков и более высокими температурами. Такой результат понятен: осадки и температура — это два основных фактора, определяющие интенсивность роста растений. Чем быстрее вырастают новые деревья на месте зрелых, вырубленных человеком, тем меньше остров страдает от обезлесения — при условии, что эта ситуация остается стабильной.

Следующими тремя факторами были возраст острова, а также разносимые ветром пепел и пыль. Степень обезлесения на молодых вулканических островах оказалась ниже, чем на старых; на островах, расположенных вблизи вулканов, пепел которых разносится ветром, ниже, чем на островах, чьи вулканы извергают не пепел, а жидкую лаву; а также она оказалась ниже на островах, к которым стратосферные ветры приносят за много тысяч миль из степей Центральной Азии огромные клубы пыли, по сравнению с островами, до которых не дотягивается этот пыльный шлейф. Обратить внимание на эти три переменные нам посоветовали коллеги — специалисты-климатологи и экологи, и влияние этих факторов стало для нас большой неожиданностью: мы и вообразить бы никогда не смогли, что вулканический пепел и азиатская пыль могут быть каким-то образом связаны с сохранением лесов на полинезийских островах. Однако наши коллеги указали на связь, которая по некотором размышлении становится очевидной: как известно каждому садоводу, высокий уровень питательных веществ в почве увеличивает темпы роста растений. Садоводы также знают, что питательные вещества со временем вымываются, и именно поэтому на старых островах почвы более выщелоченные, темпы роста более низкие, а скорость обезлесения выше, чем на молодых. Тем не менее обедневшие почвы могут пополняться питательными веществами, приносимыми с пеплом или пылью, так что на островах, до которых добирается много пепла и пыли, леса восстанавливаются быстрее, и, следовательно, степень обезлесения на них более низкая.

Наша шестая переменная — это макатеа, определенный тип рельефа: известняковый кольцевой вал (поднятый атолл), покрытый колючими скелетами кораллов, напоминающими огромные неровные груды битого стекла, усеянный опасными глубокими дырами с острыми краями и ужасно неудобный для ходьбы. Неудивительно, что древние полинезийцы тоже не особенно любили ходить по этим известняковым плато, так что острова, на которых есть макатеа, меньше пострадали от вырубки лесов, чем остальные.

Наконец, седьмая, восьмая и девятая переменные — это площадь, высота над уровнем моря и степень изолированности острова. Уровень обезлесения оказался обратно пропорционален площади и высоте и прямо пропорционален степени изоляции по нескольким причинам, в том числе из-за того, что вокруг горных пиков высоких островов образуются дождевые облака, а также из-за низкого отношения периметра к площади у крупных островов.

Вместе эти девять переменных объяснили большую часть разброса в степени обезлесения островов Тихого океана. В частности, наше последнее уравнение множественной регрессии предсказало особенно обширное обезлесение на острове Пасхи, поскольку все девять экологических факторов сложились неблагоприятным для его жителей образом. Остров Пасхи получает с ветром меньше пепла и пыли, чем любой другой в Тихом океане; он почти самый холодный и самый изолированный из всех полинезийских островов; на нем совершенно отсутствует макатеа; к тому же он относительно низкий, маленький, старый и засушливый.

Иными словами, остров Пасхи лишился лесов не потому, что его жители были как-то особенно недальновидны или практиковали какие-то особенно причудливые обычаи, а потому что имели несчастье поселиться на одном из самых экологически уязвимых островов Тихого океана, на котором лес восстанавливается самыми низкими темпами. Нам бы никогда не удалось распутать сложный клубок причин без количественного статистического анализа обширной базы данных. Например, если бы мы рассматривали только один остров или даже если бы сравнили один влажный остров с одним засушливым, то фактор количества осадков сам по себе мог бы потеряться в тени восьми других переменных. Точно так же никакой онколог никогда бы не смог обнаружить великое множество канцерогенных факторов, да даже и один какой-то фактор, подробно изучив историю болезни какого-нибудь одного курящего пациента. Остров Пасхи — это лишь часть огромного естественного эксперимента на островах Тихого океана. Сравнив много островов, можно сделать несколько уверенных выводов, в то время как из исследования только одного острова нелегко извлечь хотя бы одно-единственное заключение.

Дальнейшие усилия, возможно, позволят идентифицировать и другие факторы, которые сделали леса острова Пасхи столь уязвимыми. Есть еще две природные переменные, которые мы пока не маркировали и не анализировали, но которые могут оказаться значимыми. Это месячные и годовые колебания количества осадков, а также изменения в количестве питательных веществ, содержащихся в гуано морских птиц. Кроме того, есть и одна многообещающая с точки зрения анализа культурная переменная (помимо земледельческих практик): стоит подумать о том, не могли ли оказать влияние на конечный результат различия в политических системах разных островов? Например, не были ли острова с более сильными вождествами более (или менее) склонны к обезлесению, чем острова с более слабыми вождями? Остров Пасхи занимает здесь промежуточное положение — там не было ни особенно слабых вождей, ни могущественных королей, а только так называемые верховные вожди, которые смогли добиться определенной экономической и культурной интеграции островного сообщества, но при этом не имели достаточных сил, чтобы полностью лишить власти десятки самостоятельных вождей острова. Керч (глава 1) в своем сравнении тихоокеанских островных политических систем показал, что, как правило, более сильные вожди в конечном итоге появлялись на более крупных и благополучных островах, способных прокормить более многочисленные человеческие популяции. Так что влияние площади острова на степень обезлесения, которое обнаружили мы с Барри Ролеттом, возможно, было отчасти компенсировано различиями в политических системах этих островов — или, возможно, это влияние действовало, несмотря на политические системы, склонные противостоять обезлесению. Эти и многие другие вопросы истории острова Пасхи заслуживают дальнейшего изучения.

С удовольствием признаю, что нахожусь в долгу перед Ричардом Турицем, Мэттом Смитом и Питером Золом, с которыми мы вели плодотворные дискуссии об острове Гаити, а также перед сотрудниками исторического и других отделений Университета Дьюка и Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, которые помогали мозговому штурму. Материал взят из второй главы книги «Collapse: How Societies Choose to Fail or Succeed» Copyright © 2005, опубликованной издательством Viking Penguin, отделением Penguin Group (USA) Inc. (русское издание: Джаред Даймонд. Коллапс. Почему одни общества приходят к процветанию, а другие — к гибели. М.: АСТ, 2016).