В шесть часов утра в Военно-революционном комитете все на ногах. Есть запись донесений: все вокзалы заняты, мосты в порядке, электростанция под надежной охраной, занят телеграф. В городе спокойно. В полках дежурные роты наготове, в районах и на некоторых заводах дежурят отряды Красной гвардии.

А телефонная станция?

Сведений нет. Выясняют, звонят в разные места. Собираются послать отряд. Однако является «связь» и сообщает, что сейчас занята телефонная станция: юнкерский караул не хотел уходить, но испугался.

Грузовики привозили в экспедицию газеты. Надо газету добыть, но там очередь. Сейчас пошлют наверх, разнесут по учреждениям. Ладно, подождем. Пошел еще раз осмотреть Смольный, но не удалось, началась какая-то тревога, бежали вниз люди и спрашивали:

— В чем дело?

— Говорят, казаки подступают к Смольному.

— Где казаки?

— Да нет их. Так, сдуру кто-то сбрехнул.

— Нет, не сдуру. На Пальменбахской казаки.

Однако за воротами все спокойно. Идем в сторону Невы, у монастыря спрашиваем караульных.

— Нет никого.

Для проверки идем до самой Невы — тишина и пустота. Ложная тревога, может быть, провокация.

Возвращаемся и успокаиваем коменданта, который уже привел в ружье свои боевые силы.

В Военно-революционном комитете очень оживленно.

— Что слышно? Как у нас дела?

— Ничего, там совещаются.

Быстро идет Н. И. Подвойский с какими-то бумагами в руках.

— От ЦК поручение, — говорит он. — Надо покончить со штабом и ликвидировать юнкеров. Выделяется полевой штаб, которому и поручено это сделать. Временное правительство надо будет арестовать. Бубнов, Антонов, Чудновский, Еремеев. Сейчас будем совещаться. Надо быстро обсудить. Имейте в виду, что уже напечатано объявление о переходе власти к Петроградскому Совету.

Собираемся в какой-то укромный уголок.

— С чего начнем?

— Нужен прежде всего план Петрограда.

Посылаются товарищи на поиски, и вскоре тов. Васильевский приносит нам план.

— Пусть Подвойский осветит обстановку. Николай Ильич, у тебя все нити в руках. Говори!

Николай Ильич суммирует сведения: на нашей стороне весь гарнизон, все рабочие. Вооруженной силы достаточно. Вокзалы, телефоны, телеграф — наши. На их стороне — юнкера и школы прапорщиков, но не все. Ударники. Женский батальон. Есть артиллерия. Нейтральны: 1-й, 4-й, 14-й казачьи полки, инженерный полк, Павловское училище, Михайловское — артиллерийское училище, кавалерийские полки, артиллерийская в кавалерийская бригада, Инженерное училище, самокатный батальон, автомобильная школа, один автобронеотряд, Семеновский полк, измайловцы. Кажется, существенные все. Есть еще мелкие команды, да они не в счет.

— Преображенский полк тоже нейтрален, — заявляет Чудновский. — Вчера обсуждали. Сколько ни бились, полковой комитет свое: «Не будем принимать участия в выступлении. И за Временное правительство не пойдем».

— Черт возьми. Это очень важно: казарма полка у самого Зимнего дворца. Может быть, они снюхались там с юнкерами?

— И офицерство там ненадежное, — дополняет Чудновский.

— Так оставить нельзя, надо еще попытаться.

Решено: Чудновскому взять кого-нибудь в помощь, поречистее, из военных и мчаться в полк. Попытаться склонить их к выступлению или гарантировать невмешательство. Времени дается один час.

— Помните: один час, точно. Через час вы должны быть здесь. Заметьте время, — говорит Подвойский.

— Одиннадцать без десяти, — отвечает Чудновский и исчезает.

Чудновский — сам делегат Преображенского полка, хороший оратор. Не большевик, а интернационалист, работающий дружно с большевиками.

— Давайте дальше. Известно ли точно, кто стянут к Зимнему?

— Там школа прапорщиков, ударники и женский батальон. Кажется, еще инженерная школа прапорщиков из Ораниенбаума. Ударники в штабе, остальные внутри дворца. Стоят заставы и ходят патрули юнкеров. Больше, кажется, пока ничего не предпринимают. Артиллерия из Константиновского артиллерийского училища стоит на площади. Могут, конечно, подойти и другие юнкерские школы.

— Так. Значит, они никуда не распространились. Их район — Дворцовая площадь. Надо им помешать расшириться.

— Они ждут прихода подкреплений, до тех пор не двинутся. А у нас мышь не проскочит, чтобы мы не знали… Теперь — Мариинский дворец, там в карауле рота юнкеров. Совет республики, кажется, заседает. Значит, одновременно надо ликвидировать и Мариинский дворец.

— Значит, связи нет между штабом и Мариинским?

— По-видимому, нет. К Мариинскому пока никаких войск не стянуто.

А где Временное правительство?

Это устанавливается. Вчера Керенский там разводил истерику. Сейчас неизвестно, где он. Судя по приготовлениям, все министры или в штабе, или в Зимнем. Намерения правительства пока не определились.

— Ну, а нам теперь все ясно. Определим наши действия. Надо оцепить весь район.

— Я предлагаю так: оцепить от Невы — от Троицкого моста, Марсова поля, затем по Мойке до Мариинского дворца и окружить его. В этом районе будут две точки для удара: Мариинский и Дворцовая площадь.

— Тогда надо и всю операцию разделить на две части. Лучше всего сначала покончить с Мариинским и затем со всех сторон наступать на площадь, здесь их зажать в кулак.

— Да, тут удобно будет дать им бой.

— Ну какой бой! Юнкера боятся солдат. Верней всего, засядут в штабе и Зимнем и придется их оттуда выковыривать.?

— Надо предусмотреть и то и другое. Во всяком случае, будет правильнее сначала ликвидировать Мариинский.

— Дело. Надо записать для памяти, вроде протокола. Значит, первое: охватывается такой-то район от Невы и так далее. Затем по Мойке… докудова?

— Да все по Мойке, до Морских казарм. Тут как раз выйдет 2-й Балтийский экипаж.

— А как Гвардейский экипаж? Ведь он будет тут как раз в тылу.

— Они объявили нейтралитет, но верней всего поддержат, раз выступят балтийцы. Да еще идут кронштадтцы. Во всяком случае, тут никакой опасности, против моряков моряки не пойдут, а за Временное правительство их и калачом не вызовешь.

— Все-таки этот фланг надо держать под наблюдением. Нужна получше связь.

— Связь хорошая. Значит — вот район действий. Две ударные точки. Дальше. Оцепить. Остановить ли движение?

— Вопрос спорный. С одной стороны, могут собраться толпы людей, будут мешать, может быть и провокация. С другой стороны, прекратить движение трудно, надо вводить в дело большое количество войск — это может вызвать в городе всякую ложную тревогу. А для нас лучше, если сделать дело незаметнее, бесшумнее.

Решаем — прекратить движение только у Мариинского дворца на время действий, а в районе Зимнего — на участке от Дворцового моста по Мойке до Красного моста и от Адмиралтейства до Гороховой. Трамваи сквозного движения пропускать, пока не начнутся боевые действия, а тогда прекратить. Могут появиться какие-нибудь вооруженные отряды. Разоружать их или менять направление? Смотря что за отряды и куда идут. Идущих на Дворцовую площадь надо не пускать, рассеивать, а если по каким-либо другим делам, — менять им направление, возвращать обратно. Все — по возможности — мирным путем.

— Так. Теперь вопрос: какие нужны силы?

— Здесь необходима осторожность. Есть заявления полков, которые желают выступить в первую очередь. Красная гвардия тоже желает. Моряки — тоже. Но нет смысла вводить в дело много частей.

— Сводный отряд. От всех частей…

— Нет, не годится. Если сводный отряд пустить, так перемешаются. Может выйти разноголосица какая-нибудь. Да это и сложно, времени нет. Мы думали: Преображенский, Павловский полки, Петроградский и Выборгский районы, — с одной стороны, моряки, финляндцы, кексгольмцы, Васильевский и Нарвский районы, — с другой стороны. Еще можно 180-й полк, с той стороны вокзала, надо больше сил.

— Выставить можно много полков, но не стоит перегружать. Лишние только помешают.

— Все хотят участвовать. Надо это так и устроить. Вот придет Чудновский, тогда решим.

— А пока — вопрос тактики. Надо обсудить: идти ли прямо на бой или зажимать, чтобы сдались. Вопрос важный — может быть кровопролитие.

— Вопрос тактики сейчас не решать, — все будет зависеть от фактического положения дел. Порученное дело надо выполнить так или иначе, хотя бы с боем. Обойдется без боя — хорошо, нет — тем хуже для них.

— Ясно.

— А вот вопрос тыла темен. Черт их знает, этих нейтральных! Не ударили бы в спину. Правительственные агитаторы шныряют по частям, уговаривают.

— Сообщили, что стягивают офицеров в «Асторию».

— Пусть стянут: это лучше, будут в одной куче. Пока не видно, чтоб там организовались или вооружались. А с револьверами они силы не представляют…

— «Асторию»-то нужно тоже ликвидировать.

Явился Чудновский, несколько взволнованный и огорченный неудачей своей поездки.

— Не опоздал: пять минут раньше срока, — говорил он, показывая на часы. — Упарился я там. Никакого толку. Одно обещали — нейтралитет. Я просил, чтобы они совсем на улицу не выходили и закрыли бы ворота и подъезд. Обещали.

— А можно на их обещание положиться? Они нам не того… не преподнесут сюрприза?

— Мое впечатление такое, что можно. Они не за правительство, но и не за большевиков. Какой им расчет выступать против нас? Они знают, что за нами ряд полков, флотские и рабочие.

— Делать нечего. Придется просто их не упускать из виду. Кто тут будет командовать, тому смотреть и смотреть в оба.

— Я свою связь оставил, будут извещать немедленно, чуть что изменится у них или что заметят подозрительное. Это обеспечено.

— Будем держать их на мушке. Давайте кончать.

Чудновскому было рассказано о плане наступления.

— Есть возражения? Дополнения? — спрашивает Николай Ильич. — Ну, отвечайте быстро.

— В общем нет. А в частности… Во-первых, мал район охвата, надо увеличить до Фонтанки, до цирка, по Невскому — до Садовой или, по крайней мере, до Казанского. Вернее, надо сделать так: это — район охвата, а это — район тыла. Тыл должен быть надежно обеспечен. Третий район — район Смольного. Они должны иметь контакт.

— Громоздко.

— Смольный оставьте в стороне. У него свое дело — съезд сейчас должен открыться, и здесь будут приняты меры. А второй район было бы не худо, спокойнее. Но только времени нет. Давайте остановимся на том, что обсудили.

Я все же обращаю внимание на то, что надо обеспечить тыл операции. Мое мнение — лучше выделить район. Потратим еще полчаса.

Но на это не соглашались. Пусть, кто будет наступать, позаботится и о своем тыле. Какие меры можно принять для обеспечения тыла?

— Резервы всегда можно вызвать.

— Резервы само собой. Но необходимо во всех удобных местах устроить баррикады и к ним поставить охрану. Наступающие будут уверены, что сзади не нападут.

На это согласились. Наметили по плану примерно места баррикад. Теперь последнее: кто пойдет? Два участка фронта, — на каждый послать двоих. А один останется здесь для контакта.

— Нет, лишний расход людей. Довольно по одному. Вот Чудновский и Еремеев. Остальные останутся для контакта связи и руководства. Петропавловка обеспечена: туда послан поручик Благонравов.

— Тогда я прошу дать мне участок с Преображенским полком, а Еремеев — пусть с матросами.

— Да мы еще не решили, какие войска будут участвовать.

— Преображенский выпал. Остается Павловский и сюда Красную гвардию. А там — флот, Финляндский и Кексгольмский полки, которые хотели в резерв, василеостровцы и путиловцы, 180-й в резерве.

— Чудновского не годится на этот участок, неудобно, раз его полк не участвует. Наоборот, надо Еремеева сюда, Чудновского туда. Оба пусть держат контакт.

— А я думал, что так лучше. Пожалуй… если осложнение, то неловко выйдет: делегат полка против своего полка.

— Итак, кончено?

— Кончено.

Мы остались с Чудновским.

— Дайте напишу записку к товарищу, чтобы пришел к вам, пошлите с кем-нибудь. Где будет ваш штаб?

— Думаю, в Павловском полку.

— Я вас найду посовещаться. Нам дадут мандаты.

Но Н. И. Подвойский прибежал к нам:

— Возьмите мандаты. Да возьмите несколько бланочков с печатью комитета, может, понадобится. Возьмите по автомобилю в свое распоряжение. Понадобится — вызывайте мотоциклистов. Сообщайте немедленно, когда все будет готово к наступлению. Мы отсюда дадим вам знать. Я и сам к вам приеду. Держите связь.

С этим напутствием, мандатами, написанными от руки химическим карандашом, и несколькими пустыми бланочками мы уехали: Чудновский — во флотский экипаж, а я — в Павловский полк.

В городе ничто не напоминало войны. По улицам шли люди, как всегда, по своим делам, трусили извозчики, бегали автомобили и мотоциклетки.

Я проехал к Троицкому мосту. Там стоял караул Павловского полка, охранявший мост. В это время прошел батальон юнкеров с офицером впереди, направляясь по набережной к Зимнему дворцу. Офицер что-то спросил у караульных на мосту и догнал свой отряд.

Подъехав к подъезду полка с Миллионной улицы, я подписал путевку шоферу и отпустил его, полагая, что в Смольном он будет нужнее, чем мне.

Часовые пропустили меня по мандату. В канцелярии я спросил комиссара полка. Комиссаром там был товарищ Дзенис, которого Н. И. Подвойский рекомендовал мне как хорошего комиссара, сумевшего наладить отношения в полку. Он оказался молодым человеком с приятным бледноватым лицом.

Когда я показал ему мандат, он сразу понял в чем дело и оживился.

— Хорошо, что вы приехали. У нас в полку спрашивают, чего молчит Смольный? Дворцовая площадь занята юнкерами с артиллерией. Что-то готовится.

— Ничего. Теперь не июльские дни. Какие у вас отношения с преображенцами?

— Как будто ничего, но они, кажется, не хотят выступать.

Объяснив тов. Дзенису вкратце в чем дело, я попросил послать надежного человека с запиской в Преображенские казармы и, если найдет адресата, привести его сюда. Затем я попросил созвать полковой комитет, с которым необходимо было столковаться о выполнении задания. Комитет собрался очень быстро.

Познакомившись с председателем комитета, я сказал ему, что имею сделать заявление от Военно-революционного комитета. Заседание открылось без излишних формальностей.

Я очень кратко очертил положение, указал, что сейчас, вероятно, уже открылся съезд, который установит новую власть Советов, а Временное правительство нужно ликвидировать, для чего занять его опорные пункты: Мариинский дворец, штаб округа и Зимний дворец; Поскольку оно отдало приказ арестовать Военно-революционный комитет, то и с ним мы поступим так же, а там пусть их разберет наша новая власть. Конечно, оно может сделать попытку сопротивляться, у них собраны юнкера…

— И бабы… бочкаревский батальон, да пушки.

— Ну вот, видите, какая у них сила. Вот против этой силы и для выполнения задачи Военно-революционный комитет назначил меня во главе полка и Красной гвардии.

— Товарищи, тут я думаю толковать не об чем, — сказал председатель. — Нам даден приказ — мы его исполним без разговору. Кто хочет что сказать? А то голосовать буду.

— Дозволь мне слово, я хочу сказать, товарищ председатель, — сказал один унтер-офицер, немолодой, черноусый.

— Говори ближе к делу.

Он стал горячо говорить об обмане народа Временным правительством, о том, что народ ожидает облегчения, перво-наперво мира, крестьянству тяжело, а тут еще хотят пожилых гнать на фронт, а воевать нам не за что, пусть буржуи воюют…

— Ладно, — сказал председатель, прерывая его в паузе. — Еще кто?

Поднялись две-три руки.

— Не довольно ли? Надо дело делать.

— Нет, дай и мне слово, — сказал еще один.

— Еще одному дам, а больше — довольно. Вопрос ясен.

Другой сказал почти то же, только другими словами, и закончил:

— Надо избавиться от этого правительства.

Однако после него еще несколько ораторов пожелало говорить, и я подумал: как бы не затянулось?

Но председатель был умелый и сказал, что речи кончены.

— Вот только товарищу из комитета последнее слово.

Я сказал, что теперь будем исполнять приказ. Для этого нужно нарядить роты: четыре — в оцепление и заставы, две — в резерв с флангов, роту — для охранения тыла. Когда подойдут рабочие, то часть их вольем в середину оцепления.

— Я хочу сказать слово, — заявил еще один.

— О чем говорить? Бросим разговоры.

— Да я по делу. Об этом оцеплении.

— Говори короче.

— Товарищи, я так думаю, что Павловский полк — сила. И хватит его, чтоб расколотить всех юнкеров и с бабьим батальоном вместе. Так что лишне дают нам в подмогу рабочих. Может, что нам не доверяют, как простым солдатам.

Признаться, я не ожидал такого осложнения. Пришлось взять слово для объяснения и сказать, что из всего гарнизона намечены только Павловский и Кексгольмский полки, остальные — в резерве, значит, где недоверие? Конечно, все революционные полки хотели бы быть в первых рядах, но выбраны те, которые ближе к месту действия. Затем — участвуют моряки. Надо, чтобы были и рабочие. Присоединить их к морякам неудобно, так как они к нам ближе с Петроградской и Выборгской сторон. Красная гвардия других районов тоже в резерве. В революционном деле не может быть обид: дело общее — рабочих, солдат, моряков, крестьян.

Послышались голоса:

— Брось. Чего выдумал. Без рабочих нельзя.

Председатель сразу покончил с этим:

— Это не к делу. Кончен вопрос. Пусть товарищ приказывает, что нам делать.

— Дайте мне комнату, ближе к входу. Попрошу комитет выделить человек пять товарищей плюс председатель комитета и комиссар; это будет у нас полевой штаб. Через него мы и будем действовать.

Наметили несколько человек. Под полевой штаб отвели классную комнату. Сказали, что сейчас пришлют писаря, машинку и бумаги.

— Объявляю собрание комитета закрытым. Штаб остается, остальные товарищи — все по ротам. Какие роты в наряд — пришлем сейчас из штаба, — заявил председатель.

Диспозиция наша была такова: рота была выслана к Полицейскому мосту, ей указано было выставить охранение к мосту и Занять дворы по обе стороны Невского. Рота должна была укрыться по набережной вблизи моста и затем по приказу перейти мост и произвести оцепление от Невского в сторону штаба округа, наблюдая за своим левым флангом, которому войти в связь с теми, кто будет наступать от Исаакиевской площади. Когда они подойдут — идти через арку на Морской, согласно приказу об общем движении, и присоединиться к штурмующим. Две роты обходом идут и скрываются во дворе Певческой капеллы, роту — на Конюшенную площадь для удара по тому направлению, которое будет признано необходимым, — вероятней, по Миллионной и через переулки по набережной, и роту — для охранения со стороны Марсова поля с выдвижением застав к мостам Троицкому, Певческому, Инженерному и через Фонтанку на набережной, с высылкой патрулей в направлении тыла. Две команды были выделены для заготовки материала для баррикад на набережной у Мраморного дворца и у Полицейского моста; материал предполагался строительный, заготовленный на местах для ремонта, и разный со дворов. Две роты Красной гвардии я предполагал направить по их приходе по Певческому мосту для усиления нападающих на штаб округа и затем по Эрмитажному переулку для охвата Зимнего со стороны Невы. Кроме того, из оставшихся были наряжены безоружные разведчики — пешие и оказались еще велосипедисты — для глубокой разведки в тыл, а также и в районы неприятеля, пока будет возможность. Под секретное наблюдение был взят и Преображенский полк, куда были посланы разведчики.

Роты и баррикадные команды были уже готовы; нам доложили, что офицеров нет, и просили назначить командиров.

— Об офицерах-то мы и забыли, все без них делаем и без командира полка.

— А на кой они нам! Должны быть на местах, в своих ротах, а раз их нету, и черт с ними! — раздались голоса.

У нас вышло маленькое разногласие — привлекать офицеров или нет.

— Где же офицеры?

— Офицеры должны быть все в полку. Вот приказ по полку, и там сказано.

— Они все в Офицерском Собрании.

— Товарищи, их надо или поставить в строй, или изолировать, чтобы не могли мешать.

Комиссар полка и некоторые товарищи находили, что офицеры не пойдут против солдат и наверно станут в строй.

— Пойдемте в Офицерское Собрание.

Я с комиссаром и председателем полкового комитета вышли на улицу и прошли в подъезд с Марсова поля. Поднялись по лестнице мимо полковой церкви и большого зала, убранного для заседаний, и поднялись в офицерский клуб. Там, действительно, было много офицеров, которые, видимо, проводили время по-клубному. В столовой накрывали завтрак. Дежурный по клубу офицер подошел, и ему сказали, что член Военно-революционного комитета желает видеть командира полка.

Из внутренних комнат вышел средних лет офицер, сухощавый брюнет, среднего роста, изящный и корректный.

— Имею честь: командир полка.

Я объяснил ему, что желаю переговорить со всеми офицерами, и он приказал дежурному:

— Пригласите всех офицеров сюда.

Две-три минуты, пока офицеры наполняли столовую, мы с командиром вели нейтральный разговор о погоде, о смутных временах, о том, что полк все же поддерживает порядок и ученье, и долю в этом имеет и комиссар полка, который помогает. Он предложил мне папироску, но я раскурил трубку у и мы поговорили о табаке.

Видя, что офицеры собрались и притихли, он спросил меня:

— Как прикажете объявить о вас и о вашей цели.

— Скажите; член Военно-революционного комитета — о выступлении против Временного правительства.

Я вынул и показал ему мой мандат.

Командир полка, видимо, был смущен и не решился повторить точно, хотя близстоящие и слышали мои слова. Он сказал:

— Господа офицеры. Прибывший член Военно-революционного комитета имеет говорить а Временном правительстве. Он уполномочен по мандату от Военно-революционного комитета.

Офицеры, видимо, с живым любопытством, подвинулись поближе, рассматривая меня во все глаза, как невиданное чудо. У некоторых были, как мне показалось, иронические улыбки.

Я очень коротко, но, выбирая определенные, категорические выражения, объяснил положение вещей. Не зная еще, что делается на съезде, я все-таки сказал, что вот заседает Всероссийский съезд Советов, который решил сменить правительство, чтобы разрешить коренные вопросы жизни страны, прежде всего о войне. Поскольку Временное правительство во главе с Керенским не желает подчиниться Совету и, видимо, пытается бороться за власть силой, Военно-революционный комитет приказал предъявить ему ультиматум о сдаче и в случае отказа обезоружить и распустить его оборону, а само правительство арестовать. Павловскому полку поручено принять в этом участие, и полк готов к выступлению, однако офицеры не на местах. Офицеры должны ясно сказать, с кем они.

Тогда командир полка сказал:

— Разрешите мне сказать от имени всех офицеров полка. Мы уже обсудили вопрос о возможном выступлении и решили быть всем в строю. Мы не хотим отделяться от солдат. Очень жаль, что нам не сказали раньше, — мы узнали, что идут приготовления, и думали, что нас хотят отстранить. Если это отпадает, мы все очень рады. Разрешите офицерам разойтись по ротам.

Ему был передан наш наряд ротам. Он выразил неудовольствие:

— Жаль, что мне не сказали и нет моей подписи. Солдаты могут подумать, что я отстранен.

Я успокоил его: времени слишком мало, в дальнейшем он будет принимать участие. Он объявил наряд офицерам, и командиры ушли, вежливо откланявшись. Я попросил его оказывать содействие во всем, он, в свою очередь, предложил мне столоваться у них в Собрании, причем похвалил повара. Но мне так и не пришлось оценить офицерского повара Павловского полка. Командир обещал все время находиться или у себя в кабинете, или в Офицерском Собрании, и мы вежливо расстались. Больше я его уже не видал. Все наше свидание длилось не более двадцати минут. Не знаю, принимал ли он в дальнейшем какое-либо участие. Кажется, тов. Дзенис и полковой комитет обходились без него.

— Все готово, можно выводить роты. Но надо, чтоб вы пошли, сказали им несколько слов, тем более что офицеры на местах, — сказал тов. Дзенис.

— Я было думал только командирам объяснить задание. При них должны быть члены полкового комитета.

Есть, уже наряжены. А все-таки вам надо пойти сказать напутствие. Так будет лучше.

Мы пошли в роты, которые приготовились к выступлению. Собрать их все вместе нельзя было, приходилось говорить с каждой отдельно.

Мы прошли по шести ротам. При нашем входе командовали «смирно», командир роты подходил и рапортовал: такая-то рота в строю. Я кратко говорил, в чем состоит задача, и заканчивал поздравлением, что это — последнее усилие и затем уж будет власть Советов. Командиров просил идти за мной и в последней роте, в ротной канцелярии, объяснил каждому его тактическую задачу, как держать связь с нашим полевым штабом. Все объяснения кончены. Приказываю выступать. Рота за ротой выходит из казармы на двор и оттуда колоннами на улицу — идут по назначению. От казарм до Троицкого моста сейчас же выставляется оцепление. Команда, охранявшая мост, снимается. Это было, вероятно, около часу дня.

Решаю прекратить движение по Миллионной и набережной Невы от моста. Даем из штаба соответствующее распоряжение: автомобили задерживать, пассажиров направлять в полевой штаб для выяснения; в случае прохождения вооруженных отрядов вызывать немедленно со двора дежурную роту, останавливать отряд, а начальников направлять в полевой штаб. Даем также приказ выставить секреты и двинуть густые патрули с целью захвата юнкерских патрулей, которые обезоруживать и доставлять во двор полка, где их сажать под арест. Разведчики высланы.

Красной гвардии все еще нет, а мне хотелось бы, чтобы она поскорей пришла. Мне казалось, что я буду прочнее себя чувствовать с рабочим отрядом как в отношении сомнительного Преображенского полка, так и в отношении тыла. «Тыл», то есть так называемые «нейтральные» части, для меня не совсем ясен. Я попросил одного товарища — фельдфебеля полка — привести в известность, какие части расположены в районе по эту сторону Невского, и он наводил справки в полковой канцелярии вместе с адъютантом полка. Через некоторое время был принесен наскоро набросанный карандашом список: Инженерное училище, комендатура города, три конных дивизиона, конная артиллерийская бригада, экипажная рота, артиллерийская школа, 3-й или 4-й саперный батальон, электротехнический батальон, самокатная рота, автомобильный батальон, часть ударного батальона георгиевских кавалеров, часть женского батальона в Аракчеевских казармах, прибывшая сегодня из Левашева, кавалергардский полк и три казачьих полка — 1-й, 4-й и 14-й Донские. Много нестроевщины — не так страшно, но все же могут наделать тревоги. Придется усилить охрану тыла — наряжаем еще одну роту.

Оцепление наше быстро подействовало. Остановлено несколько автомобилей, приводят их пассажиров, некоторых пешеходов, курьеров учреждений, идущих с пакетами. Просматриваю пакеты: в штаб округа или Зимний — нет. Отпускаем. Пассажиры автомобилей не так покорно-безропотны, повышают голос:

— Почему мы задержаны? Что тут происходит? На каком основании?

Отвечаю:

— Дело военное, — вас не касается. Будьте любезны предъявить ваши документы.

Несколько купчиков, адвокат с дамой, какие-то иностранные коммерсанты.

— Можете идти: Автомобили пока будут задержаны.

— Как так! Это незаконно! Мы будем жаловаться…

Какой-то в штатском оказался полковником — инженерный или артиллерийский.

— Вам придется проехать в Смольный. Дадим провожатого.

Входит прилично одетый, с портфелем. Конвоир-солдат говорит:

— Товарищ начальник, вот министр.

— Что у вас тут делается? Это безобразие! Меня задержали, я министр Прокопович, еду на заседание правительства.

— Вам придется проехать в Смольный.

Министр Прокопович был взволнован и раздражен:

— Что это такое? Насилие над членом правительства! Это неслыханно, чудовищно! Объясните же, что делается. Кто вы?

Я назвал себя.

— Кто вам дал право задерживать члена правительства? Это самоуправство. Вы тяжело ответите. Я требую, чтоб меня отпустили… Мне спешно нужно на заседание правительства.

— Вы там не будете. Вам придется проехать в Смольный.

— Это невероятно! Вы понесете ответственность… Да понимаете ли вы, что вы делаете?

— Совершенно: это революция. Ваше правительство не существует. Все разговоры бесполезны, — вы поедете в Смольный.

Он вышел с протестами и возгласами.

Вскоре вошел и другой министр:

— Я министр исповеданий Карташов.

Благообразный господин, он был вежлив и не настойчив. Видно было, что он порядком струхнул и без особых разговоров покорился. Привели еще управляющего делами Временного правительства, кажется, Гальперина, еще с кем-то. Он просил, чтоб его отпустили хоть пешком, у него важные дела. Его тоже отправили с конвойным. Мне помнится, что мы были очень вежливы и корректны.

В автомобилях у нас не было недостатка.

Десятка два машин стояли рядами у подъезда под охраной часовых. Некоторые шоферы, правда, протестовали, но мы им предлагали уходить, оставив машину. Другие же, наоборот, поговорив с солдатами, оставались охотно и выполняли поручения с удовольствием. Одного нахального шофера из военного министерства пришлось дежурному офицеру посадить под арест, где он и пробыл часа три, пока не был отпущен.

В дальнейшем задержанных прибывало все больше и больше. Пришлось выделить несколько членов полкового комитета разбираться в документах под руководством тов. Дзениса.

В третьем часу дня доложили, что подошел отряд Красной гвардии. Я велел поскорее пропустить его во двор, чтобы избавить от любопытства публики (хотя ее часовые и отгоняли), собиравшейся время от времени на углу Марсова поля.

Это был отряд Петроградского района под командой немолодого рабочего (он был, — кажется, мастером какого-то завода, имени не помню). Отряд человек в четыреста был хорошо одет; с винтовками на новых ремнях и новыми подсумками он имел вполне военный вид. Я сказал отряду, что теперь речам нет места: он пришел в помощь другим силам — солдатам и морякам, чтоб покончить с Временным правительством, которое пытается оказать сопротивление. Возможно, что придется применить силу. Солдаты-павловцы уже на позиции. Начальник отряда сказал:

— Отвечаю за весь отряд: мы готовы. Дозвольте несколько отдохнуть и напиться воды и ведите нас на позиции.

Я попросил полевой штаб отвести какое-нибудь помещение рабочим, пока они оправятся и напьются. Их провели в помещение маршевых рот, которое пустовало. Сейчас же к ним пришли солдаты, стали угощать их чаем и беседовать.

С приходом рабочих опять возник вопрос об их участии. Некоторые члены полкового комитета приходили ко мне и предлагали:

— Прикажите наступать: мы возьмем штаб и дворец штурмом. Выведем еще роты, весь полк. Мы и без рабочих управимся. Они люди невоенные, могут помешать делу. Пусть будут в резерве.

Пришлось взять категорический тон и заявить, что они тоже военные, из бывших солдат, и будут исполнять то, что им будет поручено: Эти разговоры излишни, ибо вопрос этот мы уже решили в полковом комитете и, кроме того, так приказано Военно-революционным комитетом. О подобных разговорах мне потом сказал и начальник рабочего отряда, которого я успокоил, убедив, что и они и ожидаемые мной выборжцы будут участвовать в операциях. Дело скоро начнется, как только мы войдем в контакт с наступающими моряками, которые пока заняты захватом Мариинского дворца.

Затем прибыл отряд Красной гвардии Выборгского района, начальник которого беспокоился, что они пришли без пулеметов, так как не было указания. Я ответил, что в пулеметах нет нужды, пулеметов в полку достаточно, но применения для них не предвидится, разве только на Марсовом поле в случае нападения с тыла. Но для этого имеется полковая команда, она наготове. Этот отряд также занял помещение маршевых рот.

Улучив минутку, я написал коротенькое донесение Подвойскому в Военно-революционный комитет о том, что у меня все готово и обстоит так-то.

К этому времени обстановка изменилась. Во-первых, наши патрули и секреты поарестовали все юнкерские патрули, так что их охранение стояло только у самой Дворцовой площади. Затем от Зимнего ушла бывшая там юнкерская артиллерийская батарея, которая была пропущена в свое расположение. После ее ухода юнкерское охранение втянулось в штаб и в Зимний, патрули прекратились и площадь опустела, в чем я лично убедился. Таким образом, стало очевидным, что неприятель не полагает (вернее, не может) развивать активные операции и вынужден к пассивной обороне, к отсиживанию за стенами. В нашем полевом штабе, наоборот, было активное настроение и нет-нет кто-нибудь предлагал:

— Давайте ударим на них. Чего ждать!

Но у меня еще не было контакта с Чудновским, который должен был заехать ко мне. Он приехал, должно быть, после трех часов, прямо из Смольного, оживленный, веселый.

— С Мариинским кончено. Все как по-писаному: окружили, поставили броневики, вошли туда и предложили разойтись. Юнкеров разоружили. «Асторию» пока не заняли, но поставили надежный караул и броневик, чтоб никто не выходил до распоряжения… Что там было — в Мариинском!.. Растерянность, паника, представить себе не можете, ушли как в воду опущенные. Протесты? Жалкий лепет: «Покоряемся грубой силе»… Баррикадами мы окружились по всем переулкам. Автомобили все поарестовали, кроме своих, конечно. Совет республики просил дать им хотя бы в автомобилях разъехаться, напоследях так сказать. А матросы им кричали: «Не велики господа, пешком дойдете. Полезно к аппетиту!». Как нравится: «полезно к аппетиту!»? Ну, как у вас?

Я рассказал ему, как у нас обстоит дело.

— Э, вы мало баррикад делаете! Надо больше.

— Да мне негде и делать — река, канал, площадь.

— А вы их подальше в тыл вынесите. Могут пригодиться. Ходят, разные слухи, что могут ударить в тыл ударники или инженерные войска. Послушайтесь моего совета — делайте побольше баррикад.

Я послушался и послал устроить заграждения в Шведском переулке, у церкви Воскресенья и у Прачечного моста, на Фонтанке у Летнего сада; эти пункты мы выбрали вместе. Но проверить исполнение у меня не было времени. Я лично не видел в них особой нужды.

— Теперь вот что. Во-первых, я еду в Зимний парламентером и предъявлю ультиматум. Во-вторых, мне поручено по результатам переговоров, контактировать все наступление. Так что я потом к вам опять заеду через час и тогда уговоримся. В-третьих, к вам идет по Мойке Кексгольмский полк, пусть будет на Мойке в резерве, командир к вам явится. В-четвертых, когда вернусь, будем наступать. Ну, что еще?.. Пожмите мне руку. Еду… Потому Смольный. Потом к вам.

Я дал ему мое донесение и просил передать, когда будет в Смольном.

Вскоре по его отъезде приехал Н. И. Подвойский. Узнав, что был Чудновский и из Зимнего отправится в Смольный, он предложил проехать по нашему фронту до Невского, откуда он направится в Смольный. В это время мне доложили, что привезли пушки, явился офицер и отрапортовал, что в мое распоряжение прибыла полевая полубатарея. Я его направил на Невский к Полицейскому мосту и сказал, что там встречу. После него явилась «связь» от роты, находящейся у Полицейского моста, с запиской от командира — просит явиться на левый фланг, куда прибыла еще одна часть. Посланец сказал об этом и на словах, с тревогой — может быть, это чужая часть? не вышло бы чего?

Мы поехали с Н. И. Подвойским к Невскому. В полевом штабе я просил тов. Дзениса сделать распоряжения, какие понадобятся, а в случае чего прислать за мной автомобиль. У моста я вышел, а Н. И. уехал. Ко мне подошел командир нашей роты с другим — высоким, стройным офицером — и доложил, что прибыл батальон Кексгольмского полка. Офицер заявил, что он прислан для охранения линии Мойки до стыка с нашими частями, причем указания должен получать от меня. Я распорядился нашей полуроте отойти через Невский, соединясь с другой полуротой, а Кексгольмскому полку стать вплоть до моста, выставить заставу, а роты убрать во дворы. Кстати, поручил им заготовить на набережной материал для баррикады, на что офицер сказал, что и тов. Чудновский приказывал ему это. Старшим на участке я назначил командира Павловской роты, через которого кексгольмцы будут получать приказания. Тут подъехали наши орудия. Я приказал поставить их на самом мосту: одно — дулом к Садовой, другое — дулом к Александровскому саду. На вопрос командира полубатареи, какое ему будет задание, — причем он указал на то, что артиллерии тут действовать затруднительно, близко дома, — я объяснил, что действовать ему придется в самом крайнем случае, если будет нападение больших масс с той или другой стороны. Тогда ему надлежит бить в упор по приказу моему или начальника участка. Если есть холостые, то сначала дать холостые, предупредительные выстрелы. Холостых снарядов оказалось две очереди. Начальнику участка, присутствовавшему тут же, я приказал прекратить движение по Невскому в сторону Зимнего, пропуская лишь трамваи в обе стороны, поскольку еще не закрыт Дворцовый мост, выслать патрули до Казанского собора и безоружных разведчиков высылать до Садовой. На случай быстрого сообщения, дал ему автомобиль, написав в полевой штаб записку, с которой направился фельдфебель, член полкового комитета, большевик, ему было поручено состоять при командире.

Только что я сделал эти распоряжения, как за мной пришел автомобиль, — нужно как можно скорее явиться в штаб: задержаны какие-то казаки.

Оказалось — один офицер и один нижний чин верхами ехали на Дворцовую площадь. Спешившись, офицер подошел ко мне и заявил, что они делегаты от полка донских казаков (не помню 4-го или 14-го). Едут по полномочию собрания полка и с удостоверением от совета казачьих войск в Зимний дворец, чтобы снять оттуда их казачью сотню — таково решение полка. Он просил пропустить их туда, а затем пропустить сотню оттуда, не обезоруживая казаков, ибо они не за Временное правительство и сотня, вызванная туда, осталась там по недоразумению. Я разрешил, и они уехали. Дав инструкцию о пропуске казаков обратно, я на всякий случай сказал командиру роты, бывшей на дворе, не прозевать их проезда и быть настороже.

Действительно, через некоторое время казаки показались по Миллионной, мне сообщили об этом. Офицер наш понял «быть настороже» таким образом, что, скомандовав роте в ружье, вывел всю ее за ворота перед казармой. Это, в соединении с находившейся тут заставой и значительным количеством свободных пока солдат, представляло, несомненно, внушительную картину, о которой казаки могли рассказать у себя в полку. Вероятно, они заметили и пару пулеметов, дежуривших на углу площади. Они проехали шагом, уныло и угрюмо смотря перед собой.

В связи с указаниями тов. Подвойского и полагая, что наступление моряков уже началось, я вывел и Красную гвардию, направив один отряд поменьше к Капелле, другой — к Конюшенной площади. Затем послал приказ прекратить всякое движение посторонних и медленно продвигаться вперед к центру — на охват штаба округа, с правого фланга — на охват Зимнего. Был, вероятно, пятый час дня, может быть, около пяти.

Разведчиц сообщили, что от Морской, Исаакиевской площади и по берегу Невы от Сенатской площади надвигаются большие отряды матросов с броневиками. Движение трамвая с той стороны Невы прекратилось. С левого фланга меня запросили, что делать с трамваями, которые в числе нескольких вагонов скопились перед Полицейским мостом и вызывают скопление толпы. Приехав туда, я увидел довольно большую толпу вышедших из вагонов пассажиров (и собравшихся любопытных зевак), которая выражала неудовольствие на задержку и невозможность попасть на ту сторону Невы. Сначала я было подумал оттеснить толпу к Казанской площади, а вагоны оставить на случай заграждения Невского, но увидел, что это будет нецелесообразно, так как толпа будет еще больше привлечена видом вагонов. Тогда я пошел сам и поручил фельдфебелю обойти вагоновожатых и кондукторов, и мы объяснили им, что сегодня движение трамваев по Невскому в этой части не будет допущено. Вагоновожатые перевели включение на задние моторы, кондуктора прокричали: «Садитесь, сейчас поедем окружным путем», — сигналы прозвонили, и наполняемые вагоны двинулись обратно. Больше сюда трамваи уже не ходили.

С уходом трамваев толпа уменьшилась, однако зевак было еще довольно много. Пришлось выставить роту поперек всего Невского и оттеснить толпу до Казанской площади. В предупреждение новых больших скоплений мы, выставили взвод на углу Конюшенной, который протянул поперек Невского редкую цепь. Солдаты цепи должны были предупреждать публику, что вниз по Невскому нет прохода, и пропускали только живущих в домах этого района. То же делали и патрули павловцев и кексгольмцев, которые по очереди ходили до Казанской площади.

Разведчики без оружия, которые ходили вплоть до Садовой, сообщали, что на Казанской площади и около Михайловской улицы народу немного, но что громадные толпы собираются на углу Садовой и Невского и дальше по Невскому. Особенно толпятся у редакции газеты «Вечернее Время», которая вывешивает плакаты с новостями. Никаких вооруженных нигде не замечено. В разговорах публики толкуют о съезде, о роспуске Государственного совета, но не слышно ничего о вооруженных выступлениях. По-видимому, публика совсем не представляла себе, что делается за завесой оцепления. И газеты не знали.

Смеркалось. На Невском горели огни.

Проехав отсюда через мост и по набережной Мойки, я увидел павловцев, красногвардейцев и моряков, оцепивших штаб и сгрудившихся вблизи подъезда на Гвардейской площади, прикрываясь за стеной штаба от Зимнего дворца, откуда могли стрелять. Но стрельбы не было.

Выйдя из автомобиля, я подошел и спросил, в чем дело и почему нет строя. Кто-то из толпы грубо меня облаял:

— А тебе что за дело? Ты чего суешься!

Но наши меня узнали и сказали:

— Это наш начальник, из военного комитета.

Тогда мне рассказали, что в штаб приезжали уполномоченные для переговоров, которые вошли туда. Потом оттуда вышло все правительство и начальство и много офицеров и штатских и пошли в Зимний для переговоров с министрами. Но оттуда не возвращаются.

— Мы хотим занять штаб.

Я попытался ввести строй. Построилась часть павловцев и рабочие. Никто не знал, какие там силы остались, и эта неизвестность-останавливала, да еще и то, что из Зимнего дворца удобно было бить сюда. Я послал часть павловцев и рабочих к воротам, попытаться туда войти. Они были заперты. Начали стучать. Откуда-то появилась балка, — стали ею таранить. Какие-то нестроевые открыли со двора ворота, и наши бросились туда. Никакой силы там не было. В это время закричали на площади, и матросы, солдаты гуртом бросились в угловой подъезд штаба. Оказалось, что дюжий павловец и несколько матросов с гранатами в руках подошли к двери, полагая, что она закрыта. Но дверь распахнулась, и в вестибюле никого не было. Тогда вошли внутрь — из караулки вышло несколько юнкеров и сказали, что сдаются, что все начальство и охрана перешли во дворец. Вслед за первыми хлынула туда и вся наша братия. Я вошел туда, поднялся по лестнице до первого этажа. Сверху кричали: «Никого нет, ушли!». Я спросил павловского унтер-офицера, почему нет их офицера. Он ответил, что сюда подошли и скопились патрули и заставы, потом подбежали матросы, тоже передовые. Я послал его в Капеллу, чтобы оттуда шел командир со всеми силами и занял штаб, укрыв резервы на дворе, послал ему записку.

На площади было пустынно. У Адмиралтейства, около сада Зимнего дворца, видны были цепи. Я сел в автомобиль и поехал через площадь и Миллионную улицу в наш штаб. По пути меня несколько раз задерживали павловцы и рабочие, но узнавали. Подошедшему командиру я сказал:

— Подходите вплотную. Идут матросы. Штаб занят.

— Штаб занят? Значит, оттуда нет опасности?

— Никакой, Теперь только Зимний.

— А в Зимнем можно двери ломать?

— Ломайте, если закрыты. Попробуйте входить с набережной. Да войдите в контакт с матросами, а то как бы не постреляли друг друга. С набережной есть какой-то дворик, нельзя ли оттуда проникнуть.

В это время послышались выстрелы. От дворца прибежали патрульные сообщить командиру, что стреляют из ворот Зимнего. В ответ послышалась трескотня от Александровского сада.

— Пошлите узнать по набережной. Если матросы штурмуют, то вламывайтесь и вы. Наша центральная колонна во дворе штаба.

Перестрелка скоро утихла. Это только была проба винтовок и… нервов…

Несколько солдат подошли ко мне и сказали, что когда наши проходят по Эрмитажной канавке на набережную, преображенцы, казарма которых как раз находится рядом с Эрмитажем, делают им замечания, чтобы не ходили мимо их казармы, и говорят: «Обходите кругом». Кроме того, они позволяют себе насмешки над красногвардейцами, которые тут проходят. И вообще выражаются: «С кем воюете? С бабами? Порт-Артур берете?» — и т. п.

Я тоже заметил у ворот Преображенского полка группу вооруженных солдат, и в приоткрытые ворота виднелось еще их много. Толпились и в парадном подъезде. Отослав автомобиль в полк с запиской, что я зайду к преображенцам и скоро приду, я вошел в подъезд и поднялся по лестнице. Ни часовые у дверей и никто другой меня не опросил. Увидя комнату полкового комитета, я вошел туда. Она была переполнена, стоял густой табачный дым, все разговаривали друг с другом, с трудом я разыскал председателя комитета, сказал ему, кто я. Он кликнул еще двух-трех товарищей, и им я заявил именем Военно-революционного комитета требование убрать с улицы всех вооруженных солдат, закрыть ворота и никого не выпускать, также закрыть и парадный подъезд и лишь впускать своих.

— Нейтралитет — дело ваше, — сказал я. — Но мешать Военно-революционному комитету вы не имеете права. Там есть и ваши представители, вы их не отозвали. Вы должны исполнить то, что заявляли. Иначе могут выйти осложнения. Тут в переулке у Архива мои пулеметы и вблизи два орудия. Если выйдут осложнения, будет очень нехорошо. Я должен донести о препятствиях в Смольный.

Меня стали уверять, что у преображенцев и в мыслях нет мешать нам, а тем более помогать Временному правительству. Это просто недосмотр дежурного по полку. Был вызван дежурный по полку офицер, ему было сказано убрать всех с улицы и закрыть ворота. На дворе будет дежурный взвод: без этого они не могут ввиду событий. Парадную дверь офицер просил не закрывать, потому что из города приходит много солдат и офицеров, затруднительно поминутно отмыкать и замыкать. Я согласился. Когда я вышел, офицер загнал солдат во двор и приказал замкнуть ворота. В дальнейшем, действительно, преображенцы с винтовками не высовывались больше.