На первый поединок Мозг создал глубокую осень. Наверное, это был земной октябрь. Как раз под стать настроению Луддита.
Сайрус Медленно и осторожно брел по сквозному осеннему лесу и с невыразимой тоской взирал на мимолетную его красоту.
«Неужто все это мне снится? — думал он. — Ведь я же не сплю. Неужто все это только иллюзия, ма-те-риа-ли-за-ция (он по слогам повторил про себя трудное слово) моих мыслей?!»
Чуткой ладонью Сайрус погладил ржавую кору могучей сосны. «Надо же, совершенно как в жизни… А может, это и есть жизнь? Ведь сварганил же Фишка корабль-призрак, до чего ловко, мерзавец, сварганил! Представляю, как вытянулись рожи у фараонов, когда он просто исчез, растворился у них на глазах! — в расселинах сосновой коры деловито и невозмутимо сновали большие красные муравьи. — Да, ловко. А если Фишка сумел, то этот мозгосос и подавно…»
Оглядевшись, Сайрус поймал себя на мысли, что исподволь ждет, как из-за этой сосны или той березы появится Рэчел, тихо ему улыбнется, возьмет за руку… Сердце его мучительно заныло. Чего бы он только ни отдал, чтобы это была правда! Свою жизнь? Да что жизнь — всю Вселенную со всеми ее неисчерпаемыми галактиками отдал бы он за одно мгновение, последнюю возможность увидеть Рэчел, но только живую, неподдельную… Потерять свою любимую дважды — кто сможет это вынести?
«Довольно! — приказал себе Сайрус. — Распустил нюни, словно баба. Нет больше Рэчел. Умерла и точка! И потом, ты неплохо отомстил за нее. Впрочем, может статься, для тебя найдется еще работенка, парень, и ты отомстишь еще раз…»
В отдалении, угрожающе нарастая, послышался тяжелый гул моторов, осиплое поскрипывание механических суставов; тревожно задрожала земля.
Невольно сжав кулаки, Сайрус угрюмо зашагал к сквозившей неподалеку лесной опушке, откуда неслись эти, до костей продирающие звуки.
Ему первому выпало вступить в схватку с Мозгом. Как ни умолял Сайруса Эйнштейн придумать что-нибудь позаковыристее, Луддит настоял на своем.
— Чего тут думать? Пусть напускает против меня хоть целую армию лесоповальных машин — я их все раскрошу в порошок! Эх, мне бы сейчас мою верную дубинку…
— Не беспокойся, — вздохнул Эйнштейн, — уж это он тебе обеспечит. Может, все-таки передумаешь?
— Нет.
— Ну, смотри, парень, если проиграешь, шансов у нас останется всего четыре…
Сайрус был настроен решительно. Если уж ничего, кроме как громить проклятые машины, он делать не умеет, стало быть, надо играть по его правилам. Пусть этот умник изобразит ему лес. Только не понарошку, а самый настоящий! А сам хотя бы целым полчищем лесоповальных машин попробует этот лес извести. Вот и посмотрим, кто кого! В глубине души Сайрус мучительно надеялся встретить в этом лесу Рэчел. Одним бы только глазком поглядеть на нее… Но усилием воли гнал от себя эти мысли. Как же невыносимо трудно было забыть о ней, когда и дня не прошло, как он держал ее в своих объятиях, ласкал соломенные волосы, целовал полные синего неба глаза, с замиранием слушал, как бьется ее живое, любящее сердце…
«Проклятый шизик! — с ненавистью думал Сайрус. — До чего ловко обвел меня вокруг пальца. В самую душу залез… Ну, погоди, я уж доберусь до тебя!»
Они встретились на опушке леса. Поперек выжженного поля, выстроившись фронтом, грозно гудела целая армада лесоповальных машин, жутких многоруких чудовищ, точь-в-точь, как заказывал Сайрус. Тут же, заложив руки за спину, мирно прохаживался его Двойник — ни дать ни взять вылитый Луддит, только в рабочей спецовке вместо арестантского комбинезона.
Обернулся. У Сайруса похолодело в груди.
«Черт побери! — подумал он. — Да ведь нас родная мать не различит…»
Их взгляды скрестились, словно стальные клинки. Смерив Сайруса презрительным взглядом, Двойник усмехнулся и протянул левую руку.
— Ну, что, будем знакомы, старина? Сайрус угрюмо завел кулаки за спину. «Вот сволочь, даже голос мой изобразил…» Подтвердив еще раз условия поединка — если ему удастся отстоять хоть одно дерево, он победил, — Сайрус резко развернулся и зашагал в лес.
— Спокойно, приятель! Не кипятись! — бросил вдогонку Двойник. — Возьми-ка лучше вот это!..
Что-то просвистело над головой Сайруса и глухо тюкнуло в землю. Это была огромная литая кувалда.
«Ну, дела… Неужто она самая? — с удивлением думал Сайрус, перебрасывая с руки на руку грозное свое оружие. — Помнится, говорили, будто после суда ее выставили в каком-то музее…»
Не оглядываясь назад, Сайрус вернулся в лес. Уселся на мшистом стволе вывернутой ветром осины, не спеша снял левый башмак, извлек из тайника пластитроновый пакет — что поделаешь, тюремная привычка, — и, сипло насвистывая, старательно принялся соображать понюхончик. Руки у него едва заметно дрожали.
«Что это с тобой, парень? — покачал головой Сайрус. — Или струхнул маленько? Ну дела… Как оно все завернуло. Знал бы точно, что на Земле, что все взаправду, может, и того, легче было бы… А то ведь видимость одна, черт бы ее побрал! — Порошок в неловких пальцах просыпался. — У, шизик гребаный!» — выругался Сайрус, и сразу стало легче.
Заложив понюхончик, он оглушительно чихнул. Где-то в глубине леса с хриплой бранью сорвалась с ветки ворона, Могучим кулаком смахнув с глаз умильные слезы, Сайрус горько усмехнулся:
«Ну, и дубина же ты, парень… Сидел бы себе в тюрьме, наворачивал вонючую пайку да почесывал пузо… Тьфу!»
Выстроившееся поперек поля железное воинство грозно взревело моторами и тяжело поползло в атаку.
Сайрус лениво натянул тяжелый башмак. Встал. Встряхнул руками и ногами. И, растерев между ладоней смачный плевок, подхватил свою верную кувалду.
— Ну, Экс, с Богом! — пробормотал он и, закрыв на мгновение глаза, прошептал глухо: — Помоги, Господи, рабу твоему Давиду…
Повергая в дрожь безответную землю, на него развернутым строем неотвратимо наползала лавина механических чудовищ. В своем роде это были замечательные машины. Управляемые компьютерным мозгом, они умели корчевать, пилить, перерабатывать деревья, сами отделяли один сорт древесины от другого, перемалывали отходы в труху, выпалывали подлесок и кустарник, работали медленно, но методично, оставляя после себя пустыню.
Наметив себе целью головного монстра, Сайрус, поигрывая кувалдой, с презрительной усмешкой следил, как перемалывают землю его лязгающие гусеницы, судорожными движениями раскрываются, ощетиниваясь визжащими пилами и цепкими когтями, механические клешни, вращаясь, перемигиваются на крыше разноцветные мигалки.
«Вот оно, милое дитя технического прогресса, — думал Сайрус, невольно отступая назад. — Иди… Иди ко мне, деточка… Не бойся… А мы тебя сейчас по головке ка-ак…»
Срезанная наотмашь истеричной пилой, охнула и замертво повалилась навзничь молодая березка. Когтистая стальная десница, вгрызаясь в землю и распарывая ее, одним небрежным движением вырвала вон обезглавленный корень, отряхивая комья земли, перевернула и равнодушно сунула в свою отверзшуюся рокочущую утробу.
Взвившись пружиной, Сайрус одним прыжком вскочил на подножку железного чудовища, цепляясь за перила, с обезьяньей ловкостью вскарабкался на крышу, прямиком к застекленной башенке, где помещался компьютерный центр. Развернувшись на оси, на него с недоумением уставился циклопический глаз визуокамеры.
Взметнулась литая кувалда. Сбитая ловким ударом, камера, кувыркаясь в воздухе, отлетела под гусеницы соседней машины…
С яростным криком Сайрус вдохновенно принялся крушить компьютерные мозги чудовища. Брызнуло разбитое стекло. Клочьями полетела электронная начинка. Так и не успев проглотить освежеванный ствол обреченной березы, машина вздрогнула, как будто подавившись, всплеснула суставчатыми клешнями и заглохла.
— Пусть умрет зверь! — торжествующе взревел Сайрус.
По всему лесу грозно гудели моторы, истерически визжали пилы, с хрустом разламывались и рушились деревья, вырванные с корнем, на миг зависали в когтях железных чудовищ и исчезали в их ненасытных утробах.
Покончив с одной машиной, Сайрус мигом переметнулся на другую, третью…
Взлетая над головой, посвистывала его верная кувалда. Лохмотьями разлетались в стороны обломки технического прогресса, плоды напряженного труда десятков инженеров, электронщиков, механиков… Судорожно вздрагивая, цепенели суставчатые стальные клешни… Лишенные визуокамер, машины сталкивались, слепо крошили и пилили друг друга, как обезумевшие звери… Грызли землю тяжелые гусеницы… Набатно звенело разбитое стекло… В грохоте, лязге, трезвоне шло невиданное сражение.
Не чувствуя усталости, Сайрус махал тяжеленной кувалдой, как ошалелый.
Старина Джеремия — вечная ему память, — наверняка остался бы им доволен. До чего кстати пришлась бы Сайрусу сейчас его помощь! Но мертвых не воскресить. Придется драться в одиночку. Ведь в руках у него, кроме верной кувалды, были жизни друзей, которых Сайрус успел полюбить и ради которых безоглядно готов был пожертвовать собой. Ибо нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Так, помнится, говорил старина Иисус…
В эти минуты Сайрус вновь, как в детстве, представлял себя библейским отроком Давидом. Когда-то это была любимая его игра: забираясь в отдаленную, заглохшую под сорняками глубину сада, наотмашь рубить деревянным мечом колючие голиафские головы чертополоха, пахучие стрелы полыни, зубчатые клешни крапивы…
— Жив Господь! — восклицал он, отчаянно размахивая мечом, который был слишком для него тяжел и непомерно длинен, поскольку отец выстрогал его для старших братьев. — Смерть филистимлянам!
Битва продолжалась до тех пор, пока мать за ухо не уводила его в дом, где еще добрых полчаса выбирала из его спутавшейся львиной шевелюры ежастые горошины репейника. Вот она, царская награда…
Сайрус изнемогал. Горячий пот застилал ему глаза. Спина взмокла. Ладони были стерты до крови.
Машины, разбитые насмерть, гулко взрывались и горели ясным пламенем. Черный дым поднимался до самого неба. Пожар поедал остатки железных чудовищ.
Но чем больше мертвых чудовищ оставил Сайрус позади, тем меньше становился жалкий островок живого леса. Вскоре от его былого великолепия осталась лишь ничтожная кучка берез и осинок, испуганно жмущихся к подножию могучего старого дуба, царственно принявшего их под кров своих узловатых раскидистых ветвей. С трех сторон неумолимо надвигались на них три последних грохочущих машины.
«Господи, помоги рабу твоему Давиду…» — шептал Сайрус, усилием воли заставляя себя встать с перепаханной гусеницами железных чудовищ опустошенной земли. Неловко спрыгнув с поверженного монстра, он оступился и подвернул ногу.
— Ну, давай же… Шевелись, парень!.. — в изнеможении шептал он.
Прихрамывая, Сайрус настиг одно из оставшихся чудовищ и несколькими неловкими ударами размозжил ему голову. Истерически визжали пилы. Когда под могучей кувалдой Сайруса загорелась дьявольским огнем другая машина, третья уже вплотную подступила к оставшемуся в одиночестве величавому дубу. Опираясь на свое оружие, Сайрус из последних сил заковылял к ней. Завыла, вгрызаясь в вековую древесную плоть ненасытная пила; осыпаясь веером, брызнула в сторону густая струя опилок…
Внезапно, когда Сайрус уже ухватился за поручни ненавистного монстра, из дуплистой расселины в стволе старого дуба выпрыгнула насмерть перепуганная зайчиха и, прижимая уши, в ужасе заметалась по горящей поляне.
— Фанни! — воскликнул Сайрус, уронив кувалду. — Иди сюда, малышка!
Казалось, огонь сейчас сожжет зайчиху. Спрятаться ей было негде.
Не находя иного выхода, зайчиха доверчиво шмыгнула прямо в протянутые навстречу руки Сайруса.
С хрустом переломившись, закачался и шумно рухнул наземь последний царственный дуб. Пресыщенное убийством железное чудовище с самодовольным урчанием остановилось и умолкло.
Из-за вздрагивающих ветвей поверженного дуба с презрительной усмешкой, не спеша, вышел Двойник Сайруса в спецовке лесного рабочего.
— Ты проиграл, парень, — бросил он, усмехаясь. — Лучше бы ты не корчил из себя героя, а шевелил мозгами, ха-ха! Мне искренне жаль, что твой никчемный Бог обделил тебя разумом…
«Зато не обделил сердцем, — с благодарностью подумал Сайрус, поглаживая обожженной ладонью доверчиво прильнувшую к его груди зайчиху. — Вот и слава Тебе, Господи…»