На уроках с учениками мы обязательно читаем с листа.

И вот как-то моему ученику-скрипачу, брату Богатой Корейской Девочки, попалась «Хабанера» из оперы «Кармен» Бизе. Отыграл он с обреченным видом несколько тактов и вдруг остановился:

– О! А мы сегодня это в школе проходили!

– Здорово. Ну расскажи мне, что ты запомнил.

Люблю с ним поговорить: начнет, как правило, с Моцарта и вдруг, без запятой, переметнется на бейсбол или предвыборную кампанию. Я, бывало, встрепенусь тревожно:

– Это ты к чему?

– Да так… тоже интересно.

Поэтому рассказ о хабанере обещал любые повороты…

И начал он монотонно рассказывать: – Ну, оперу эту, про цыганку Кармен, написал француз – имя забыл, кстати, я не знал, что во Франции есть цыгане.– Что ты, навалом. Правда, там речь об Испании, но и там тоже есть.Он сокрушенно вздохнул, видимо, у него какой-то грустный опыт, связанный с цыганами.– А в Корее есть цыгане? – заодно поинтересовалась и я.Он недоуменно посмотрел на меня:– Есть, конечно.Теперь моя очередь удивляться. Я попробовала представить корейских цыган, точнее, как нынче говорят, корееязычных цыган. Законченный образ не складывался.– А как они выглядят в Корее?Он пожал плечами:– Ну как обычно.Не уверена, что мы с ним имеем в виду одно и то же, ну да ладно.– Так, рассказывай дальше про оперу.– Это хорошая опера.– Я рада, что тебе понравилось.– Вообще-то я не слышал целиком, только хабанеру.– Ну ничего, остальное тоже неплохо.– Мы еще не закончили оперу, поэтому я не знаю, что там дальше.– Ладно, расскажи то, что знаешь.– Про Кармен.– Отлично, давай.– Кармен – она меццо-сопрано.– Ого! Да вы там, оказывается, серьезными вещами занимаетесь, а мы тут все про цыган да про цыган. Рассказывай про меццо.– Ну, меццо-сопрано, оно не такое, как все эти сопрано.– Объяснить можешь?– Ну… сопрано ж поют так, – и провыл вполне закрытым голосом наверху. – А меццо-сопрано так, – поднял брови, опустил подбородок и повыл внизу.Мои дочери-близняшки, сидевшие в стороне за уроками, побросали тетрадки и уставились на него. Он засмущался:– Это я приблизительно показал.– Нет, все понятно, молодец.– Ой, а нам понравилось, понравилось нам! Спой еще?– Я не знаю, что вам спеть… Я могу только Гершвина.– Ой, пой что хочешь, а можно, мы тоже будем петь? Мам, подыграй нам! – И подскакивают к инструменту.– Стоп! Стоп! Нет, мы петь не будем! – Тут только дай, сейчас и пляски устроят. – У нас урок. Мы сыграем хабанеру, а вы представьте, как ее могла бы спеть меццо-сопрано.– Ну не-ет, – скисли они, – так неинтересно.– Тогда садитесь и делайте уроки.Они вернулись к тетрадкам, мы еще немного поговорили об опере, опера оказалась о любви и неравенстве полов (интересно, а если бы Кармен прирезала Хозе, тогда бы было о равенстве?), но говорить продуктивно мы не могли, потому что они еще не завершили оперу, пришлось отложить обсуждение на потом.Заиграли хабанеру. Худо-бедно доковыряли до конца, и в комнате появилась его сестра:– Это про это ты рассказывал, что вы проходили в школе красивую музыку?– Да.– Фигня какая.Как мы возмутились! Братец заговорил, что это надо слушать «в пении», а не «в игре», а я параллельно: «Мы же читаем с листа!»Сестра, спокойненько:– Ну и что?– А вот сама попробуй!Она снисходительно взяла скрипку, сыграла и лениво изрекла:– Ну так себе.Тут уж меня заело:– А так?!Я поставила их двоих к пюпитру, а сама села за рояль, и мы от души вжарили втроем про испанскую цыганку этого француза с утерянным именем. А с аккомпанементом – это же совсем другое дело!Девицы тут же подскочили к нашему празднику жизни и стали в две глотки голосить на «ла-ла-лала», изображая лицом меццо-сопрано, а плечами испанское меццо-сопрано, а в конце пение обернулось в танец под бурный аккомпанемент, уж за чем, за чем, а за балаганом у нас не заржавеет. Так что хабанера у нас получилась что надо, а то ишь!