Моцарт и Валерий

/  Искусство и культура /  Искусство

Композитор Александр Бакши о режиссере Валерии Фокине

 

Профессор спрашивает у первокурсников: «Как вы думаете, режиссура — профессия исполнительская или композиторская? — студенты молчат. — Так вот, запомните: режиссура — профессия композиторская».

Эту байку рассказал мне Фокин при первой встрече.

Ну вот и началось, подумал я. Два композитора на один спектакль.

Опыт общения с режиссерами у меня был, и я твердо знал, что режиссер — профессия... режиссерская. Композитор не сочиняет симфонию, подбирая ее на слух такт за тактом вместе с оркестром. Он не может попросить скрипача: сыграй-ка такую тихую длинную ноту, а потом быстро-быстро и отрывисто... Что уж говорить о потребительском отношении к музыке, которую режиссеры «используют». Как туалетную бумагу. Им невозможно доказать, что музыка — тот же театр, только воображаемый.

Я помрачнел.

Фокин засмеялся и сказал примирительно:

— Я в музыке ничего не понимаю.

И он стал рассказывать о будущем спектакле, подробно описывая пространство и свет, проигрывая сцену за сценой за мужчин и женщин. Он говорил обо всем, кроме музыки. И я вдруг начал понимать, зачем она тут нужна.

Вот Подколесин и Агафья Тихоновна сидят вдвоем на одном стуле — другой мебели нет. Сидят плечом к плечу, слегка отвернувшись друг от друга. Почти спина к спине. И обмениваются смешными абсурдистскими гоголевскими репликами. Но прислушиваются они не к словам, а к еле слышному перестуку своих сердец. Тук-тук — звучит его низко и гулко. Тук — отвечает ее чуть повыше и суше... Пауза невыносимо долгая. И чтобы ее прервать — реплика...

Подколесин: «Какой это смелый русский народ».

Агафья Тихоновна: «Как?»

— Времени у тебя будет много, — сказал Валера. — Съездишь на несколько дней в Лодзь, посмотришь театр, познакомишься с актерами, наберешь музыкантов. А через два месяца вернешься с музыкой.

Кто знает, что может произойти со спектаклем за два месяца репетиций! Тут актеры разыгрались, и проходная сцена разбухла, а главная, наоборот, скукожилась. Что-то выпало, потому что нашлось другое — получше. И, может быть, все станет интереснее, чем в замысле. Но я-то буду сидеть дома и сочинять музыку другого спектакля, которого уже не будет.

Я вернулся через два месяца и глазам своим не поверил — ничего не изменилось. Конечно, спектакль оброс деталями и актерскими находками, но конструкция целого, ее фундамент и все крепления оказались на месте.

Мы познакомились давно — в самом конце 80-х. И сколько работ сделали вместе, я не помню. Гоголь, Гоголь, Достоевский, Кафка, Шекспир, Гоголь, Вампилов, Достоевский, Радзинский, Гоголь, Леванов... Были спектакли, которые мы сочиняли без литературы, — «Еще Ван Гог», «Сидур-мистерия». Или сочиняли и не поставили. Не сложилось... Но непрофессиональных работ у нас не было. Фокин — профессионал. Не романтический булгаковский Мастер, а мастер в средневековом цеховом понимании. То есть белая ворона в русском драматическом театре — здесь профессионалов недолюбливают. Принято считать их творения холодными. Дескать, нет у них мук и терзаний — они просто знают, как делать. Странно. Никто ведь не будет обсуждать душевных порывов и вдохновенных находок балерины, не умеющей стоять на пуантах! Искусство не заканчивается освоением профессии — оно с этого начинается. Но в драме дилетантизм считается залогом свежего взгляда на театр. Можно вызвать на репетицию всю труппу — на всякий случай. А репетировать только с двумя актерами. Все остальные слоняются по гримеркам, зевают, сплетничают, курят. Можно перед премьерой выкинуть несколько сцен, которые делали месяцами, и вставить новые. Многое можно. А у Фокина нельзя! Искать, сомневаться, перебирать варианты, мучиться от сознания собственной беспомощности надо в одиночестве. А на репетицию приходить абсолютно готовым к работе за полчаса до ее начала.

«Хорошо тебе, — говорит он иногда, — скажешь музыканту pizzicato или diminuendo, и тебя понимают. И не надо скакать по сцене, показывать, объяснять по сто раз одно и то же». Зато я не могу показать тубисту и трубачу, как должны звучать их партии. Не умею играть ни на тубе, ни на трубе. А как здорово бегать по сцене и всем показывать!..

Когда его пригласили ставить в Большом «Пиковую даму», Валерий выучил партитуру наизусть. Всю партитуру на слух, со всеми вступлениями контрабасов, валторн, флейт... Не каждый дирижер решится исполнять оперу Чайковского без партитуры, а он выучил! «Понимаешь, я же в нотах не ориентируюсь. Я бы выглядел некомпетентным...»

Ничего не поделаешь — профессия у него такая. Композиторская.