Я состою в замечательной институции — Совете по развитию гражданского общества и правам человека при президенте. Мы делали заявления по делу Ходорковского, по трагедии Магнитского, провели слушания по итогам выборов. Работа вроде бы кипит, и очень полезная. Но я почти не вижу личностей такой мощи, которые бы безоговорочно признавались нацией. Не в совете, а в элитах в целом. Нет и среди «мастеров культуры» людей калибра академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, который написал президенту Ельцину частное письмо: «Останки Николая Второго и его семьи, на мой взгляд, надо захоронить». И Борис Николаевич послушался...

Нет человека, который мог бы обратиться — к народу, стране, к общественным ожиданиям — и сказать: «Пора нам всем меняться». Власть в России меняли всегда либо группы политических заговорщиков, либо абсолютное меньшинство граждан. Обе революции — 1917 и 1991 годов — это один процент населения, не больше. Сегодня в России нет человека, который является властителем дум даже для этого пресловутого одного процента. Давайте задумаемся: а зачем государству, гигантской российской империи, какой-то там представитель свободных профессий, не важно, великий это художник или всего лишь паяц?! Ан нет, актер, режиссер — важный и престижнейший член общества, который по знаменитой античной формуле «хлеба и зрелищ» отвечает именно за зрелища. Поэтому я не вижу ничего дурного в том, что актеры, режиссеры, художники идут в политику. Конечно, выдающиеся авторитеты, талантливые и в искусстве, и в политике, — такие как Вацлав Гавел или Анджей Вайда — встречаются нечасто. Но именно они выполняли функцию бесспорных лидеров. Как было с Гавелом? Народ ожидал от него быть на шаг впереди, и он выполнил эту миссию — соединил свой колоссальный репутационный капитал с политическим. Теперь ему благодарны как чехи, так и словаки, ему признательно европейское сознание в целом.

Творческая элита — это стратегический ресурс любой власти. И не важно, как сама она к этой власти относится. Для Кремля Акунин или Парфенов в определенном смысле не менее значимы, чем Говорухин, Машков и Федор Бондарчук. И те и другие выполняют важную функцию: они, каждый по своему, продвигают проекты власти — всегда идеологические по сути своей — в умы массовой аудитории. Кто-то через их поддержку, кто-то — через оппонирование. На мой взгляд, деятели культуры ничуть не менее социально значимы, чем юристы или экономисты.

И это вовсе не сиюминутный тренд. Вспомним средневековую европейскую традицию присутствия шутов и паяцев, открывающих глаза монархам на несправедливость их деяний. А у нас, на Руси, это непременные юродивые подле государева трона. И шут, и юродивый — легальные нарушители конвенций. Им можно произнести то, чего другим нельзя. Они умной власти необходимы, потому что любой правитель всегда нуждается в ином мнении, контрастной интерпретации. Это спасает его от ошибок. Вот поэтому неравнодушие деятелей культуры позволяет политикам задействовать, говоря современным языком, мощные дополнительные пиар-активы. Обладатели этих ресурсов — всегда кумиры толпы, от Гольбейна и Рубенса до Михалкова и Гергиева — поддерживают трон.

Власть, повторю, кровно заинтересована в том типе капитала, которым владеют эти сверхпопулярные герои общественных мифов — актеры, художники, писатели, режиссеры. Уверен: они всегда чувствовали себя равными по значимости с политическими деятелями. По природе своей признанный художник помещает себя в центр вселенной, забывая о том, что рядом с ним есть другие. И, естественно, соотносит себя с людьми большой политики. Не случайно у нас ведь только один Путин и только один Михалков. Так что по внутреннему самоощущению политик и художник — близнецы-братья по отношению к истории, времени.

Могут ли нынешние персоны из мира искусства считаться совестью нации или времена уже не те? Могли бы в идеале. Но для этого у нации должны быть очень значимые основания для консолидации. Драма современного российского общества не столько в тотальном вранье, имитациях или в избирательных подтасовках. Главные проблемы российской системы жизни — недоверие, несправедливость и несолидарность. И все это символические активы, связанные с глубинным пониманием нашего существования. Они могут стать причинами как для разобщения нации, так и для ее консолидации на базе отрицания существующего порядка вещей. Большинство озлоблены на ту жизнь, которую граждане прожили за два последних десятилетия. На чудовищное по своей сути приспособление телевидения под нужды политических технологий. На то, что власть и чиновничество делают вид, будто ничего не понимают. Россия обезвожена в плане обеспеченности смыслами, осознанным позитивным опытом. Нефти и газа полно, а мораль абсолютно изъедена, сгнила. К сожалению, знаковых фигур, которые бы сегодня уменьшили разрушающие все и вся недоверие, несправедливость и несолидарность, я не вижу.

Даниил Дондурей

куль­ту­ро­лог