Жара, дышать нечем. В голове поселилась целая стая трудолюбивых дятлов. Язык как наждачка. Подбрасывает, качает, мутит.

Руки словно свинцовые, ноги вообще едва шевелятся. Открываю глаза и ни хрена не вижу. Нет, не потому что темно, а просто кто-то мне на голову что-то намотал, и как бы не мой собственный шемах, ткань там плотная, даже прямые солнечные лучи изрядно ослабляет – для того и нужна, вообще говоря...

Пытаюсь хотя бы сдвинуть повязку и посмотреть, на котором свете нахожусь – вроде вчера на такой вот поворот ничего даже не намекало. Или уже не вчера? В общем, ерзаю туда-сюда, пытаясь игнорировать тех самых дятлов, высвобождаю левую руку...

– О, ожил, – по-английски и с акцентом, – не вертись. Пить дать?

– Да!..

Ко рту прижимается горлышко фляги. Теплая вода смачивает язык и полость рта, но едва сглатываю – меня тут же выворачивает наизнанку в приступе рвоты, только и успеваю повернуть голову.

– А, путамерда, – по интонации понимаю, что это не похвала, – не глотай, соси, по капле...

Возня, потом шемах-повязку с меня все-таки снимают. Лежу в кузове грузовика, снаружи ясный день, машина куда-то там едет. Рядом незнакомый пожилой типус с седыми бровями а-ля Брежнев, вроде видел такого среди конвойщиков...

– Что... – с трудом проталкиваю слова сквозь горло, – случилось?...

– Траванули вас, пеквено.

Ну, это я и сам догадался. Травиться я так капитально ничем прежде не травился, но представление имею.

– Остальные... живы?

– Да. Раз очухались – жить будете. До Аламо дотянете, а там доктор и все условия.

Та-ак. Чекан боялся клофелина? Получите по полной программе.

А что самогон не пили, значит, подмешали "химию" куда-то еще. Сдвигая головную боль далеко в сторону, пытаюсь сообразить, как же все случилось, вспоминая вчерашний ужин в подробностях...

...и отключаюсь. Сил нет от слова совсем.

Когда снова прихожу в себя, грузовик уже стоит – судя по часам, как раз короткая послеполуденная остановка, не сиеста, так, отряхнуть пыль и размять ноги, а также прогуляться в кустики, кому надо. Бровеносец елозит мокрой тряпкой, наводя какую-никакую, а чистоту, и в кузов заглядывает Хан.

– Влад, ты как? Фельдшер не замучил?

– Бывало и получше, – хрипло, дотягиваюсь до фляги, немного отпиваю – так, чуть-чуть, язык смочить, – и, не глотая, перекатываю во рту, пусть сама всасывается. – Откуда клофелин взялся?

– Не клофелин это, – отмахивается егерь, – другая хрень...

– Пофиг. Только нас задело?

– Ну да. Барри и Пит отработали. Кетчуп.

– Массаракш... – картина понятная. Мы в колонне неучтенный "хвост", конвойщики за нами присматривали с целью охранять не так нас самих, как ОТ нас. То есть глотки нам резать без повода не позволили бы, а вот если мы вроде как наклюкались вчера за ужином и утром с перепою не сумели продрать глаза – никто не виноват, наши тушки помогли бы загрузить в машины, а дальше Пит, как и прежде, поведет уазовский "головастик", Барри же сядет за руль "тойоты", мол, подвезем знакомых, не оставлять же людей посреди дороги... и уже после того, как обе тачки отвернут от автоколонны и Северной дороги по направлению к Вако, с нами сделали бы понятно что.

Но раз план клофелинщиков не сработал, кто-то, выходит, все же сумел очухаться, хотя бы утром, и не просто очухаться, а выдать конвойщикам версию, что произошло на самом деле, и убедить поверить не Барри и Питу, а нам. Хотя техасцы подопечные и все такое, а мы просто "хвост".

"Кто-то", как нетрудно догадаться, это Хан и есть.

– Не сильно я уважаю, как говорит моя Айриян, эту кровь мертвых помидоров, а заодно и все, что из нее готовят, – сообщает егерь, – так, попробовал немного, потому утром хоть и был как пьяный, но встал сам. Пока эти деятели шарили у вас по карманам и утащили себе в "уазик" кое-что из шмоток – я тихонько уполз в сторонку, позвал одного из охраны и потребовал обыска. Ну и описал, где что... Деметрио, старший конвоя, потом сказал, у них в Сао-Бернабеу воров пускают на корм крокодилам, жаль, мол, здесь цивилизованный Техас, и преступников, даже взятых с поличным, надлежит передать шерифу... Но крюк до Вако делать не будем, пусть-де разбираются в Аламо.

– Там вполне разберутся, – киваю я, и тут же боль подступает снова. Массаракш... с такими приступами я не то что воевать или вести машину, я и пассажиром ехать не очень смогу. – Что остальные наши?

– Живые, – повторяет Хан то, что я уже слышал от пожилого конвойного фельдшера, – Динар уже встает, Чекану хреново, но до больницы дотянет. Мы, кстати, уже не хвост, а официально в составе колонны, типа как извинение, бесплатно довезут до любого места по основному маршруту.

Ну, с учетом необходимости срочных врачебных процедур в оборудованной клинике, "любое место" – это Аламо и будет, вряд ли с нашим отравлением разберутся за пять минут.

– А что эти... клофелинщики?

– Валяются грузом у себя же в кузове. И не клофелин у них, говорю же.

– Да какая разница-то.

– Есть разница. Сдадим шерифу, надо будет выспросить, где они взяли эту хрень.

– В смысле?

– Для тихого захвата, когда "языка" берем или еще кого-нибудь, чтобы клиент остался живым хотя бы для допроса, есть у наших одно снадобье – вытяжка из яда амазонского тарантула. Химики в Демидовске соорудили... чумовая вещь, и в аптеке такое не купишь.

Это точно, боевая химия, да еще узкоспециализированная – товар строгой отчетности даже там, где в магазинах свободно продаются автоматы. Что ж, в Аламо разберемся, благо с шерифом тамошним и парой его заместителей я знаком, вполне поладили. В такой малости, как выяснить у арестованных еще один вопрос, отказать не должны.

Один минус, правда, есть в нынешнем раскладе у этого городка живых декораций к вестернам Джона Уэйна, а именно – наличие в нем орденского представительства. Вернее, сразу единого в трех лицах представительства Ордена, Патрульной службы и банка. То есть если облава на нас все-таки идет, тамошний глава Патруля будет в курсе и придет во всеоружии. Впрочем, минус это не слишком серьезный, потому как с первым лейтенантом Мерсье, а именно он полгода назад и начальствовал над Патрульными силами Аламо, я также знаком, причем еще лучше, чем с шерифом Мерфи и его подчиненными, а главное – ни орденский Патруль, ни Орден вообще в Аламо совершенно не представляют высшей власти, и максимум, что нам грозит от представителей Ордена, это именно разговор. Возможно, на тонах, не исключены уговоры и угрозы, но не более.