За воткнутую в держатель "эм-четыре" по дороге браться не пришлось, единственной помехой стала стайка свинопотамов, которая раскапывала что-то интересное только им на обочине прочерченной автомобильными колеями дороги. Я предпочел не отгонять их стрельбой, а объехать по целине, оно хоть и медленнее, зато безопаснее. Километрах в десяти до ранчо Саттонов я наткнулся на тамошних объездчиков – а может, они на меня, ну да не суть важно, – уточнил направление, и в начале четвертого моя "нива" уже стоит у "большого дома" – здоровенной двухэтажки, сложенной главным образом из дикого камня. А меня как незваного гостя встречает внушительная мадама с дежурно-вежливой улыбкой на коричневой физиономии, та самая "Мамушка", что больше месяца назад забирала на машине в порту Галвестона семью Робертсов.

Зовут ее, конечно, не Мамушкой, а миссис Виннипег Таусенд, впрочем, как она сама заявила, все на ранчо ее зовут просто тетушкой Пегги. Именно все, включая самих хозяев-Саттонов, которым она и приходится родной теткой; впрочем, мне эти семейные подробности сейчас ни к чему.

– Итак, мистер...

– Влад Щербань, мэм, – вежливо наклоняю голову, шемах стащил еще в машине, – лучше просто Влад.

– Пусть будет просто Влад. Вы на ранчо Саттонов в гости, или по делу?

– По делу к вашим гостям, так уж вышло. По моим сведеньям, у вас на ранчо проживает некая несовершеннолетняя Барбара Робертс, двенадцати лет по счету Старой Земли?

– Так... – вежливая улыбка становится тяжеловесно-каменной. – Что вам нужно от девочки?

– Просто поговорить с ней. Разумеется, в присутствии опекунов, или кто там официально за нее отвечает.

– Мать, конечно, – уже не с таким каменным видом говорит миссис Таусенд. – И я сама присмотрю,

– Мать? Странно, – изображаю удивление. – Впрочем, пусть. И против вашего, тетушка Пегги, присутствия никаких возражений не будет, дело не секретное.

– О чем, собственно, пойдет речь?

– Девочке причитается кое-какое наследство.

– Именно Барбаре? У нее есть и мать, и "сиблинги", – вот нету этому аглицкому слову адекватного перевода на русский, наше "брат или сестра" все же не совсем оно...

– Именно Барбаре, о других родственниках в завещании не говорилось. – А что завещания в письменной форме вообще не существует, опустим как незначительную подробность. – Давайте, наверное, присядем где-нибудь со всеми заинтересованными лицами, я просто расскажу то, что имею право рассказать, а уже потом будете задавать вопросы, смогу – отвечу. Чтобы никто потом не изображал испорченный телефон.

– Тоже правильно, – кивает тетушка Пегги. И резко свистит в два пальца, я аж вздрагиваю.

Из-за ближайшего угла материализуется этакий Том Сойер – хлопчик самых шкодных лет, только если у марктвеновского героя в запасе был исключительно "костюм и другой костюм", то этот одет в обычный фермерский комбез, кеды и бейсболку козырьком вбок, а в руках держит короткие грабли. Вытягивается перед тетушкой Пегги, изобразив граблями нечто вроде стойки "на караул". Судя по шкодливой морде хлопчика, явно нарочно; судя по вздоху миссис Таусенд, явно не в первый раз.

– Грабли на место, – проглотив пару не приличествующих даме непечатных выражений, командует тетушка Пегги, – а нашего гостя, Сэм, проводи во флигель, и скажи сестре организовать кофе и что-нибудь еще.

Флигель, он же гостевой дом, располагается неподалеку, большую часть первого этажа там занимает столовая, сейчас практически пустая – правильно, сиеста с обеденным перерывом закончилась и народ "в поле" и на прочих хозработах. Вместо кофе я прошу у сестры Сэма, Кейти, тихой и мечтательной девицы с анимешными хвостиками на голове и плоским "келтеком" в тактической кобуре, принести какого-нибудь лимонада, а нет, чаю со льдом или просто холодной воды. Сходимся на компоте, от обеда его осталось немало, и минут через пять после того, как я начал утолять жажду, ко мне за столом присоединяются те, кого я и ждал. А именно, Милли Робертс с дочкой Барбарой – рука у девочки на перевязи, однако уже без гипса, – и тетушка Пегги. А также незнакомый товарищ: индейский профиль, длинная седая коса, перевитая какими-то бусинами, очки в золотой оправе, над карманом тенниски приколот значок, но какой именно, опознать не могу.

– Это Дик МакКензи, наш здешний крючкотвор, – без особых церемоний представляет "индейца" миссис Таусенд, – раз дело о наследстве, пусть послушает. Вот та самая Барбара Робертс, а это ее мать, Милли.

– Очень приятно, – приподнимаюсь и изображаю поклон, – но юрист вам ни к чему, я сам не адвокат и не банкир, а просто делаю то, о чем человек попросил перед смертью...

– Executor, – вставляет МакКензи.

– Чего-чего? какой еще палач?

– Да нет, это в смысле "исполнитель последней воли покойного".

– Возможно, в терминах не силен. Так вот, мисс Барбаре Робертс оставлена некоторая сумма на определенных условиях. А именно: деньги лежат на долгосрочном депозите, наследница имеет право на проценты с основной суммы, а полный доступ к счету получит после совершеннолетия... если будет иметь в руках какую-нибудь профессию по собственному выбору и знать минимум четыре языка, опять же – какие сочтет нужным сама.

Все четверо обмениваются недоуменными взглядами. А то, я хорошо подумал над формулировкой. Ладно девочку поставить в тупик, тут много ума не надо, но и взрослые не понимают смысла дополнительных условий.

– Простите, Влад... но зачем? – спрашивает тетушка Пегги.

– Что знал, то сказал.

– А о какой хоть сумме наследства речь идет, сказать можете?

– Проценты составляют что-то около четырехсот экю в месяц.

– Если депозитная ставка обычная, выходит тысяч под сто – сто двадцать, примерно так, – прикидывает индеец с шотландской фамилией. – Не состояние, но деньги хорошие.

Миссис Таусенд задумчиво берется за чашку кофе.

– Четыреста экю в месяц – вполне достаточно, чтобы прожить, одному и без роскоши. В самом деле, интересное условие: осваивай языки и получай профессию, с голоду не помрешь, а как сможешь самостоятельно заработать на кусок хлеба там, где этого захочешь – тогда, значит, и все деньги твои.

МакКензи хмыкает.

– Знаете, я когда-то имел дело с более оригинальным случаем. Один весьма богатый человек, патриарх большого семейного клана, чтобы после его смерти наследники не устраивали собачью свару, заранее отписал в завещании каждому очень неплохой кусок, но опять же с двумя условиями. Во-первых, кто рискнет опротестовать его последнюю волю, того из списка наследников надлежит вычеркнуть и его долю состояния разделить между остальными, а во-вторых, свой кусок наследства получит только тот, кто самостоятельно, без помощи родных-близких, сумеет честно заработать равный этому куску капитал, неважно, потребуется год или двадцать лет, при этом всякий, кого поймают на жульничестве, опять же вычеркивается. Не хотел плодить нахлебников.

– Очень похоже, что и здесь нечто в этом роде, – вставляю я.

Еще бы не похоже, именно поэтому я такую формулировку и сочинял, хотя и не знаком с описанным МакКензи патриархом. Естественно, получит Барбара после совершеннолетия "при соблюдении условий" всю сумму наследства, но опять же, заранее знать о размере этой суммы не надо никому, кроме меня.

– Так, – берет слово миссис Робертс, – все это, конечно, хорошо, но хотелось бы конкретики. Где и как мы можем получить причитающееся моей дочери?

– Депозитный вклад сделан в Американском Объединенном банке. Мне понадобятся координаты, на которые следует оформлять переводы – ежегодные или ежемесячные, как вам будет удобнее, можно согласовать и другой график, банку все равно. Опять-таки, использовать орденский счет вашей дочери, или открыть новый в любом другом банке – вам решать, за переводы в Банк Ордена комиссия у Ю-Эй-Би вроде была три процента, про остальные не помню.

– Погодите, моя дочь несовершеннолетняя, как же...

– А это банку тоже все равно, – комментирует недосказанное МакКензи, – если клиент имеет действующий Ай-Ди, все основные услуги ему доступны. Открыть счет точно можно, я сам в том году внуку помогал, он, понимаете, почитал Драйзера и решил поиграть в финансиста. Для некоторых операций требуется поручитель, но там зависит от банка, кредитной истории и так далее.

Тут открывает рот сама наследница.

– Может, вы все помолчите и позволите сказать мне?

Тридцать три раза массаракш.

Звонко-раздраженный голос девочки меня ничуть не удивляет – как еще может говорить подросток ее невеликих лет, которая недовольна, что при обсуждении вопроса, каковой касается ее напрямую, ее саму задвинули в угол и держат за мебель. Однако я никак не ожидал, что слова Барбары будут сопровождаться этаким внутренним толчком-волной...

С одной стороны, удивляться не следовало бы – дочка Сорок Четвертого, однако. С другой стороны, дети Сорок Третьей сверхспособностей в общении со мной не проявляли, а ведь мы гостили у Крамеров два дня и отнюдь не молча. С третьей стороны – теперь, когда сгорела черная тетрадь, одному Морготу известно, что собой представляет Голос, в каких обстоятельствах наследуется и что для носителя способностей служит инициацией, вспоминая всю соответствующую фантастику... это Воланду вольно было говорить, мол, рукописи не горят, он все ж таки из другого ведомства.

С четвертой же стороны, Сорок Четвертый успел провести со своей кровиночкой несколько дней и, возможно, заметил то, что я узнал только сейчас. Поэтому и попросил позаботиться о ней, присмотреть – именно меня. Когда сообразил насчет блокировки. Другие не смогли бы, он прав. Поэтому и сказал "забирай хоть все деньги", это – куда важнее.

Барбара тем временем спрашивает:

– Влад, посоветуйте, как лучше поступить?

Снова – толчок-волна, а значит, это не было случайной вспышкой, о своих способностях девочка хоть немного, но осведомлена. И хоть немного, но умеет ими пользоваться в своих интересах. Вот сейчас пытается припрячь в своих интересах меня, как она полагает – случайного встречного.

А я что, я с удовольствием отвечу, хотя и не поддаюсь Голосу. Просто это нужно и мне тоже.

– Тебе лучше уехать со мной. Прямо сейчас.

Глаза у девочки – два зеленых колодца, переполненные удивлением.

– Скажи всем, что я твой дядя, у которого ты теперь будешь жить, возьми сменную одежду и любимых кукол, попрощайся и поедем.

Барбара хватается за чашку с компотом и жадно выдувает пол-литра в два глотка.

– Это лучший выбор для тебя. Потом расскажу, почему.

И не вру ведь, правда расскажу. Потом. Когда подрастет достаточно, чтобы понять.