Небольшой пузатый геликоптер, выкрашенный в псевдошотландскую клетку красных и синих тонов, оказывается устройством намного более шумным, чем самолет, да и салон тут потеснее. Но – втискиваемся, впихнув все баулы в багажный отсек. На голову наушники, рот желательно открыть, и полетели. От вибрации никакие наушники не спасают, массаракш, хуже, чем на концерте "Раммштайна" прямо напротив динамиков. Теперь понятно, каким образом во время Вьетнамской войны была разработана концепция вертолетного десанта: озверевший после полета боец вываливается из этой адовой таратайки с автоматом наперевес и крошит все подряд, а где-то магазину к четвертому вколоченные в учебке спинномозговые рефлексы потихоньку дополняются соображалкой, после чего десантник уже превращается из обычной машины смерти в нечто, способное выполнить более сложную боезадачу.

В нашем случае десантируемся мы через час на вполне мирный полевой аэродромчик. Городок Амьен, к каковому тот приписан, тоже прячется где-то в окрестностях, однако сверху я его не увидел, ибо не видел вообще ни черта. Потому как мои доблестные наемники, верные принципу "ослов и ученых в середину", запихивают меня, самого ценного и уязвимого члена экспедиции, в глубину салона: слева Грач, справа Хан, впереди шемах Динара, намотанный а-ля чалма, остается разве что поднять голову и сквозь стеклопластиковые окна кабины рассматривать небосвод. Ладно, в иной обстановке можно было бы помедитировать на успокаивающе голубую даль, но в этой свистопляске для медитации нужно быть самим Сиддхартхой... Готов согласиться, что автор афоризма насчет ученых и ослов, Александр Третий – нет, не Миротворец из династии Романовых, а вовсе даже Аргеад, он же Македонский, да, именно, тот самый спец по развязыванию узлов, – был товарищем знаменитым, только мне-то от его знаменитости не легче... и обзора не улучшает. По карте помню, что Амьен – на правом берегу Рейна верстах в двухстах севернее Луары, однако самого Рейна опять же с аэродрома не наблюдается, а о виде сверху я уже высказался.

Пока мы разминаем ноги и прочищаем уши, в баки доливают горючку, плюс в багажный отсек, потеснив наши баулы, заталкивают пластиковую бочку с нею же. Ага, очевидно, по резерву подъемной силы аппарата – вписываемся, а вот на обратный путь вертолету может и не хватить, так что после посадки у озера придется дозаправиться вручную, вот и обеспечили из чего. Отлично, Жак-Эрве, так вроде бы зовут нашего пилота – профессионал, а в подобных вопросах им, как говорится, виднее.

И снова – взлет, холодное голубое небо над размытым кругом винта в верхней полусфере кабины, пробирающая до костей вибрация и медленно, но неотвратимо подступающая головная боль. Не хочу. Знаю, массаракш, что так надо, и все равно – не хочу. Нет, не паранойя, именно нежелание, врагов я в точке прибытия не жду, иначе вся эта экспедиция была бы организована совсем иначе... врагам там взяться неоткуда, так что их у озера святой Береники нет.

Живых – нет.

Вот оно. Точно такая же безысходность на меня когда-то, в прошлой еще жизни, накатывала перед плановыми визитами на кладбище. Положено следить за могилками и все такое. Ездил, помогал... когда затаскивали. Но ни разу – по собственной инициативе.

Это не нужно мертвым, им уже без разницы, в каком состоянии та могила и есть ли она вообще. Это не нужно живым, потому как есть масса куда более полезных, приятных и вообще правильных способов помнить и почитать тех, кто этого заслуживает. Это не нужно и мне: позывной "Чернокнижник" я, положим, заработал уже в этом мире и более-менее случайно, а вот в корнях того, что именуют черной магией, некромантией и прочими громкими словами – покопался еще в Старом Свете, и получше многих понимаю, как оно работает и почему именно с этой практикой чем меньше связываться, тем целее будешь. Так что кому нужно – пусть сам и занимается.

Ладно. Кладбище так кладбище, будем считать, что меня сюда затащили. Не родня, правда, однако итог все равно один.

От головной боли привычно отстраняюсь, сдвигая ее вбок, и в таком вот "закукленном" состоянии переживаю и недолгую болтанку вертолета по горно-турбулентным воздушным потокам, и снижение резким виражом, и краткий миг перегрузки, который завершается вполне себе мягким приземлением на полозья шасси. Столь же отстраненно наблюдаю, как одновременно выпрыгивают наружу Хан и Чекан, скорее логикой, нежели слухом принимаю сигнал "чисто", и наконец оказываюсь у того самого озера.

Выглядит оно... озером. Чистая водная гладь, от которой тянет сыростью, в условиях прохладной горной долины, в отличие от жаркой прерии за триста верст к югу – ощущение не слишком приятное, но совершенно ничего сверхъестественного в нем нет. В этом озере водится рыба, и вон плавают жирные мохнатые водоросли желтоватого оттенка, и сочетание этих водорослей с сырой или вареной рыбой для человеческого организма будет чрезвычайно неприятно и, возможно, смертельно, однако и это – просто кунштюк природы, который надо знать и учитывать, а не объявлять происками темных сил. Сама же по себе озерная вода, скорее всего, вполне пригодна для питья: впрочем, лучше прокипятить, не потому что грязь и бактерии, а для акклиматизации, здесь не тот биоценоз и климатическая зона, к которым я привык. Ну так оно было бы справедливо в любых горах.

Четыре хижины из дикого камня, говорила Магда Крамер. Остатки юберменшей обитали в них лет сорок по местному календарю, вырастив два полных поколения... но с тех пор миновало тринадцать лет, и вместо хижин на берегу озера святой Береники – теперь просто груды камней, гробницы для похороненного здесь прошлого.

Или кенотафы, ведь похоронены и юберменши, и погибшие на озере участники экспедиции Адамса – не здесь, а в разломе, где-то за дальним утесом. Туда я тоже прогуляюсь, разумеется, не в одиночку, и попозже. Пока егеря, добыв из оружейных сумок автоматы, заняты полевой разведкой, Грач и Динар выгружают снаряжение, а французский пилот с помощью шланга и ручной помпы заправляет бак винтокрыла из той самой бочки. Все при деле, в общем.

Ну и я – при деле. Карту помню, два отмеченных места вижу и опознаю прямо отсюда, ориентиры четкие, однако с раскопками обожду Динара, он в этом вопросе если и не профи, то поопытнее меня, да и в горах как житель Книна и уроженец заленточных Балкан ориентируется получше.

И все-таки – почему святая Береника? Я, когда читал журнал Адамса, этого не понял; ладно, думаю, из меня спец по христианским святым не ахти, но когда в Демидовске заглянул в энциклопедию, так тоже никакой святой Береники не нашел. Вероника – есть, это-де с нее сняли тот самый платок, на котором под воздействием пота, а может быть, крови Иисуса отпечатался его портрет, именуемый ныне в списке главных христианских реликвий "плат нерукотворный"; но хотя "Вероника" является латинизированной формой того же греческого имени "Береника", я как-то сомневаюсь, что руководитель орденской экспедиции имел в виду именно ее, ибо что Адамсу, спрашивается, мешало поименовать озеро в честь собственно святой Вероники?

Автора, понятное дело, теперь не спросишь. И по-хорошему, вряд ли сей nomen реально est omen, ведь когда орденский первопроходец заносил название в экспедиционный журнал, то не мог знать, что уже произошло на этом озере и что еще случится в ближайшем будущем.

Просто я не люблю неразгаданных загадок. Понимаю, что в жизни такие бывают, сам сталкивался – концы в воду, и дальше не узнать, – но все равно не люблю.

Впрочем, могу смириться, если это будет самое большое разочарование в нынешней экспедиции.

Массаракш, да я буду просто счастлив, если так и окажется!