Тащить тело Сорок Четвертого на импровизированных носилках из сложенного вчетверо парашютного шелка, который давно уже не шелк, пришлось далеченько, километров за десять по курвиметру горных тропинок. При этом практически все время мы прекрасно наблюдаем всю озерную долину сверху, а в бинокль Чекана можно разглядеть и наш лагерь. Вот точки пять и шесть, где Грач и временно охромевший Лист сейчас ассистируют Динару в раскопках, даже в бинокль не видны, слишком далеко, и по той же причине не добивают до них ходиболтайки.

Ну и ладно, трое нас здесь, трое их там, не пропадем.

И вот наконец тот самый "дальний утес", и разлом под ним, и вполне удобная площадка, на которой так и представляется прощальная церемония юберменшей. Какой именно канон "старых богов" исповедовала доктор Келлер, и соответственно ее подопечные – лично я без понятия, в Третьем рейхе сие полуофициальное неоязычество бытовало в нескольких вариантах различной степени... оригинальности. Зато с прообразом всех этих вариантов, сиречь с мифологией германо-скандинавских народностей, я вполне знаком. Правда, именно с мифологией, а не с погребальными ритуалами как таковыми – там тоже имелись свои особенности, воспроизводить которые здесь и сейчас глупо, даже если бы я их точно помнил.

Ничего страшного. Зато слова к запланированному сейчас ритуалу у меня есть, правильные слова, а сказаны они – для живых, потому что мертвым уже нет дел даже до самых правильных слов.

Раскачав длинный сверток в руках, мы с Чеканом запускаем тело Сорок Четвертого в короткий полет с утеса в провал скального разлома. И я, вроде как "следом", декламирую:

Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам; но смерти не ведает громкая слава деяний достойных.

Да, Ингольв, мой хороший приятель из Мидгарда, охотно произнес бы их на языке оригинала, благо "Хавамаль" помнит наизусть. Ну так у них там весь городок такой, слегка сдвинутый в хорошем смысле данного слова, а я по-старонорвежски, он же нынешний исландский, не разумею. А кроме того... вот никто не убедит меня, что именно старонорвежский был РОДНЫМ языком Вотана-Одина, ведущего эти высокие речи, потому как родился сей достойный деятель, согласно собственной генеалогии, не в Исландии и даже ни в какой не в Скандинавии, а в известном всякому образованному человеку стольном граде царя Приама – крепкостенной Трое, а в скандинавские края прибыл уже после длительного странствия. Правда, в тексте не указано, до или после Приама дело было, бо к общей датировке событий люди тех времен, слабо разбирающиеся в математике, относились с изрядным пренебрежением... Так что старина Хрофт, владыка Асов, недаром прозванный Скитальцем и знающий много языков, классический перевод Корсуна должен понять. А самое главное, что сказанное поймут люди, для которых это говорится здесь и сейчас.

Возможно, во времена, когда Асы ходили по срединному миру, после моих слов над разломом должна была бы вспыхнуть радуга Бивреста, показывая, что душа ушла куда ей положено. С другой стороны, в те времена погребальные церемонии точно выполнялись иначе. С третьей стороны, если боги сурового Севера и бродили некогда по старушке-Земле – это все же была именно Старая Земля, а не Новая, неважно, является она другой планетой в том же космосе или обитаемым миром в сопредельном измерении. С четвертой стороны – какая богам разница, по которой из земель бродить, ведь путь для них, тот самый радужный мост, проложен не константами гомеостатического мироздания, но единственно верой человеческой...