Тортик
Как говорится, в ЖИЗНИ всегда найдется МЕСТО, куда могут ПОСЛАТЬ. Так и получилось в этот осенний, но, на удивление, солнечный, день.
Рассматривая наш почти пенсионерский коллектив (всем под пятьдесят и за), решено было, что именно я – самая молодая и здоровая, поскольку мне только сорок шесть.
У Элеоноры Ивановны (обожаю такие немыслимые обороты; давно заметила, что какой-нибудь Иван или Марья всегда хотят назвать свое новорожденное дитя Элеонорой, Альбиной или Иолантой, и т. д., при этом простое отчество «Ивановна» портит всю картину. Кстати: мой сосед, которого по паспорту звали Иваном Ивановичем, требовал у жены и знакомых называть его Дмитрием Дмитриевичем.); ах, о чем это я? – да, вспомнила. Так вот: у Лионорки (так мы величали ее за спиной) был день рождения – ей исполнилось шестьдесят два года. Она обладала статной фигурой и шипучим голосом, это были ее отличительные изюминки. «Лионорке – шисят два», – подражая ее шипучести, тихонько прошептал наш начальник Игорь Петрович Окунь, и попросил меня сбегать за тортиком и купить «какой-нибудь», так как закуску Лионорка притащила, а к чаю тортик запамятовала.
На дворе стояло застойное советское (как сейчас мы понимаем, доброе и спокойное) время, и купить просто так, с бухты-барахты, тортик было просто невозможно. «Иди в Столешников! – бубнил Окунь, – там точно есть».
Прокатившись на троллейбусе и намеренно «выгрузившись» раньше нужной мне остановки, я решила неспешно прогуляться по Петровке, созерцая архитектурные изыски старой Москвы. Обожаю эту улицу; своё название она получила в честь Высоко-Петровского монастыря, основанного в конце XIV века, и, что самое удивительное, это название с тех пор ни разу не менялось, что, согласитесь, большая редкость для исторических улиц центра нашего города.
В кафешке Столешникова переулка были самые свежие и вкусные пирожные и торты, правда, здесь всегда толпился народ, но что делать – издержки того времени. Я, не торопясь, купила тортик «Наполеон», только что испеченный, чашечку чая и пирожное «Картошка», щедро пропитанное ромом. На мне тортики кончились, и я порадовалась, как мне повезло! Никуда не торопясь, как случайно высказался прямо мне в ухо рядом сидящий на празднике 7 ноября наш крепко подвыпивший начальник Окунь: «Если на работе нечего украсть, надо красть свободное время», я последовала его совету. Горячий чай нежным теплом разлился внутри моего тела, пирожное порадовало душу, и я отправилась на троллейбусную остановку.
Среди дня троллейбусы почти пустые, я поставила тортик на сидение и отдалась созерцанию солнечной Москвы. Время уже поджимало, пора к столу, накрытому Лионоркой, на остановке я вышла, троллейбус закрыл двери и поехал. Тут меня обуял ужас, тортик благополучно «сидел» в троллейбусе и медленно удалялся от меня. Паника сменилась сосредоточенностью, следующий «тролль» подлетел сразу, я в него плюхнулась и сосредоточилась на уходящем впереди троллейбусе, я еще могла догнать его; подлетая к водителю, я думала, что же мне делать, и решилась попросить водителя ехать быстрее, чтобы успеть пересесть в предыдущий «тролль». «Эх!!! – проревел водитель. – Надо было раньше сказать! Эх, я бы посигналил ему, а у меня маршрут другой, не могу догнать его!» И троллейбус повернул направо, а тортик… поехал дальше, прямо, никуда не сворачивая.
Я не любитель крепкого словца, ни на работе, ни дома, никто и никогда не употребляет скабрезных выражений, но эмоциональный накал, с погоней и драматичным финалом, невозможность исправить ситуацию, вырвали из моей души, глубоко сидящего животного по имени Homo erectus. Наш древнейший предок пробудил во мне желание издать звериный крик побежденного, что и вылилось в цепочку простонародных крутых выражений. Водитель с уважением посмотрел на меня и улыбнулся.
А я вспомнила переходящую из уст в уста фразу: «Лучше хороший матерящийся человек, чем тихая воспитанная сволочь», а принадлежали эти близкие моему состоянию в тот момент слова, знаменитейшей и талантливейшей актрисе Раневской Файне Георгиевне, урождённой Фа́нни Ги́ршевне Фе́льдман.
Тещины трусы
Все познается в сравнении. Несмотря на всеобщий советский дефицит, моя мамочка, прогуливаясь со мной по универмагу (а было это в 1970 году), говорила мне ласково и нежно:
– Леночка, когда мне было 10 лет, и 15, и 20, полки магазинов были настолько пусты, что, глядя на них, меня пробирал холод, а газеты писали, что настанет такое время, когда запросто можно будет купить ситец на платье любой расцветки. Посмотри, сколько ситца в магазине, а какие шторы из штапеля! Бери, какой хочешь! Какой сейчас выбор большой, и даже есть трикотажные вещи! Просто рай небесный. Смотри: трикотажные женские трусы «выбросили», белые, тоненькие, нужно взять. Вставай в очередь – дают только одни в руки.
– Мамочка! – злилась я. – Теперь твой ситец никто не носит, теперь в моде кримплен, а его нет! И обувь не купишь хорошую, а о французских духах, и думать нечего! А это не трусы, а паруса, мне такие даром не нужны, и вообще – они на мужские похожи, только без прорехи спереди, – ужас!
– Мы в молодости были всему рады. Вещи изнашивали до дыр, передавая по наследству. А вы избалованы достатком и хорошей жизнью…
Когда началась Отечественная война, моей маме было 17 лет, она училась в техникуме на факультете бухгалтерского учета на втором курсе в городе Запорожье. Бомбежка города стала столь неожиданной и ужасающей, что паника в городе навела ужас на маму до конца ее дней. Одни люди бежали с криками в разные стороны, другие мародерствовали, расхватывая товары из разбитых витрин и взорванных магазинов, на улице лежали убитые и умирающие, истекающие кровью, им никто не помогал, а самым страшным был звериный оскал человека, выпустивший наружу самые кровавые свои инстинкты, отсутствие власти, полная анархия, и вокруг – СМЕРТЬ.
Мама спасалась вместе с беженцами на случайных поездах, без гроша в кармане и без одежды. Судьба занесла ее в степной район, названия местечка я уже не помню, а спросить не у кого, мамы давно уже с нами нет. Там расквартированные по домам беженцы получили от таких же бедных проживающих там людей и кров, и пищу, и какую-то одежду. От голода у нее мелькали галлюцинации, и постоянное чувство недоедания изводило и душу и тело.
Дотащившись до торговых рядов, беженцы не поверили своим глазам: за бесценок отдавали свинину. Дрожащими руками выменянный кусок свинины бережно принесли в приютивший их дом и, попросив у хозяйки сковородку, принялись готовить себе роскошную еду. Хозяйка ушла из дома по делам, а беженцы, оборванные и голодные, устроили себе «праздник». Маленькими кусочками, тщательно пережевывая, перемешивая с печеной брюквой и кусочком лепешки из отрубей, голодные люди ели жареную свинину и вспоминали довоенное время, молясь, чтобы поскорей окончилась война.
Как вихрь, влетела в дом хозяйка; размахивая руками, охватив голову, она распахивала окна и выкрикивала какие-то слова на татарском языке: «Авартыру, агулагыч, адэмче, айкалу, и т. д.», беспрерывно вертя в руках тряпку для лучшего проветривания комнаты. Остолбенелые беженцы с осоловелыми от неожиданной сытости, лицами, ничего не понимая, дожевывали остатки мяса и боялись только одного, – что их выгонят вон. Хозяйка не выгнала страждущих; схватив тряпкой, а не руками, как какую-то гадость, сковородку, она отнесла ее в степь и вышвырнула в туманную даль. Ну не едят татары свинину, что очень не понятно хохлам из Запорожья!
Этот случай можно считать забавным. Никто и никому не хотел зла, но именно в это тяжелое время, несмотря на мамин молодой сильный организм, в ней поселился туберкулез, который тогда считался смертельной болезнью, так как антибиотики еще не пришли в массовое пользование.
После войны мама уехала к сестре на Дальний Восток, где тоненькая, худенькая, с ярким туберкулезным румянцем и блестящими огромными голубыми глазами (они, кстати, достались мне по наследству), натуральная блондинка, она встретила моего отца. Они поженились молниеносно и очень любили друг друга, а когда ночью мама, закашлявшись, включила свет, мой будущий отец увидел окровавленную подушку. У мамы пошла горлом кровь, и она стала с ним прощаться и готовиться в последний путь. Но любовь делает чудеса. На «черном» рынке отец с большим трудом достал за сумасшедшие деньги стрептомицин, который и сохранил эту, еще маленькую тогда, ячейку общества – отчаянно и нежно любящих друг друга молодых людей.
Скромный достаток, но жаркая жажда жизни и желание быть красавицей, всегда присутствующие у любой женщины, подвигли маму на маленькие хитрости. Купив с получки шесть расцветок ситца или штапеля, по 75 копеек или по рублю за метр, мама шила себе шесть платьев, на каждый день – по платью, а на седьмой, выходной, хватит халатика.
На работе, а она работала в военно-морском госпитале бухгалтером, слыла блестящей женщиной, меняющей туалеты каждый день. Как на нее смотрели офицеры, когда она шла по территории госпиталя с высоко поднятой головой, потряхивая белокурыми волосами, на стройных ножках! Кстати, эти самые тонкие ножки совсем не были в моде в городе Запорожье, мамина мама, а моя бабушка, всегда говорила: «Горе господнее, а не дочка, надевай по пять пар чулок, чтобы ножки были потолще, не срамись! Никто тебя тут замуж-то не возьмет! Ох, грехи мои тяжкие!» Получается, что Дальний Восток уже в сороковые, пятидесятые годы ценил в женщине французскую тонкость и красоту. Ах, мамочка моя, в голодное время в моде «справненькие», а в сытое – астеничные и тощенькие.
Когда мы с мамочкой бродили по универмагу и покупали ей трикотажные белые трусы, мы с мужем жили уже в Москве, а мои родители – в Подмосковье. Мама часто приезжала к нам, помогала с маленькой дочкой, и ее приезды и отъезды были нашей привычной жизнью.
Когда я впервые привела домой познакомиться с родителями моего будущего мужа, мама с восхищением, граничащим с ужасом, сказала: «Предыдущий был высок, а этот – еще больше!», но теплый, добрый и открытый характер моего будущего тогда мужа мгновенно расплавил всевозможные препятствия жизни и быта и вообще всего, что возникает между людьми в семье. Мой муж – настоящий ученый, не от мира сего, не обращающий внимания ни на какие мелочи жизни и твердо знающий, что ему нужно в тот или иной момент для написания статьи или экскурса в систематику птиц или других животных, для подготовки к экзаменам или лекциям.
Мы познакомились (к примеру) сегодня, а на следующий день я пригласила его в гости в общежитие к девчонкам на смотрины. Такой большой, неповоротливый, посшибавший все вешалки для пальто с корнем одним движением плеча, он производил впечатление ручного медведя. Когда сели за стол, он потянулся за розовым кусочком селедочки, заботливо посыпанной лучком, поддел ее неловко вилкой и, его рука, путешествуя к своей тарелке, уронила этот кусочек прямо в свою рюмку с водкой. АХ, ох, закудахтали мои подружки, сейчас, сейчас, бросились за чистой рюмкой к шкафу…
«Ничего, ничего, пустяки!» – бархатным голосом пророкотал мой будущий муж, подхватил рюмку с водкой и купающейся там селедкой с луком и одним махом выпил и закусил. Я сразу поняла, что стану его женой.
Вернемся в Москву. Здесь самое уместное сказать: «И вот однажды…» В самом деле, однажды… приехала мама на пару дней. Все было, как обычно. Муж немножко проспал, мгновенно принял душ, также проглотил завтрак и умчался на работу. Мы с мамой остались дома с малышкой. Я заметила, что мама сама не своя, ходит растерянно по комнатам, что-то ищет, странно вздыхает, толчется в ванной комнате. Я застала ее на коленках, из-под ванны длинной палкой от детской игрушки она пыталась что-то достать. Потом стала вытряхивать свою сумку и в очередной раз перебирать ее содержимое.
– Мам, что случилось?
– Не знаю, дочка, что сказать…
– Скажи как есть, не томи!
Она растерянно посмотрела на меня, глаза ее увлажнились:
– Ты знаешь, я сошла с ума! Вчера вечером приняла душ, постирала свои трусы и повесила их на полотенцесушитель, а сегодня… их нет…
– Ну, ерунда какая-то, мамуль! Кому нужны твои трусы? Упали, значит. Пошли, посмотрим.
– Ты меня за дурочку не держи, я уже весь дом перерыла!
– В детском белье смотрела, в пеленках?
Мы еще раз тщательно обследовали весь дом и все немногочисленные вещи молодоженов, но трусов так и не нашли. Так как мама не запаслась этим добром впрок, а без трусов, сами знаете, нельзя, я быстренько оделась и побежала в соседний универмаг. При советском дефиците, как уже было выше сказано, в это день ничего хорошего не завезли, пришлось взять, что было, на самом деле совершенно неважно, ЧТО, главное – ЕСТЬ, вот наш неунывающий девиз.
За делами и заботами прошла острота нелепой «утраты». Секрет исчезнувших трусов объяснился вечером, когда муж пришел с работы. Приняв утром душ, он снял с полотенцесушителя тещины трусы, они оказались ему впору, и спокойно пошел работать старшим научным сотрудником в институт А.Н. Северцова.
Когда мама узнала о судьбе пропажи, она смеялась до слез и сквозь смех и слезы пыталась сказать, что она дарит от души моему мужу это чудесное произведение советской текстильной промышленности. Он, кстати, поблагодарил ее от души, посмеялся вместе с нами, свои трусы ей предлагать не стал. Видимо постеснялся.
Вот такие, брат, дела!
Солнечная фамилия
Международный женский день 8 марта – что это такое? Глупый вопрос. Каждый знает, что это женский праздник, который ежегодно отмечается ООН, как Международный день борьбы за права женщин и международный мир. Этот праздник исторически появился как день солидарности трудящихся женщин в борьбе за равенство прав и эмансипацию.
Ага, вот оно, это непростое слово ЭМАНСИПАЦИЯ. Заглянем в энциклопедию: эмансипация (от лат. «emancipatio» – освобождение сына от отцовской власти), эмансипация в социологии – освобождение от зависимости, угнетения, предрассудков, эмансипация диссонанса в атональной музыке – освобождение диссонанса от необходимости разрешаться в консонанс, эмансипация евреев – процесс освобождения от ограничений в правах представителей еврейского этноса и иудейского вероисповедания и наконец: эмансипация женщин – предоставление женщинам равноправия в общественной, трудовой и семейной жизни.
Видите, какое огромное количество аспектов охватывает эмансипация! И это еще не все, хотя не следует забывать, что нашей задачей не является изучение эмансипации, как таковой, во всевозможных ее гранях.
Сейчас мне хочется коснуться небольшого сплоченного коллектива сотрудников исследовательского института – не будем уточнять его профиль и круг деятельности.
После хорошо отмеченного праздника 23 февраля сотрудницы трепетно ожидают этого волшебного дня – 8 марта. Ничто так не радует душу, как поздравления с утра до вечера, внимательное и трепетное отношение повсюду: в кабинетах, коридорах, актовом зале, гардеробе. Все с самого утра суетятся, готовятся, накрывают столы и, перебегая от одной лаборатории или отдела к другой, разносят сувениры и поздравляют, поздравляют, поздравляют….
Затем, как правило, все собираются в актовом зале. Директор говорит быструю страстную речь, вручает грамоты лучшим из лучших женщин, и начинается концерт. Концерт пересыпан шутками, анекдотами, лирическими стихами, песнями о любви. После этого шумной рекой коллектив растекается по отделам, и праздник продолжается с шампанским, напитками покрепче, танцами и песнями под гитару.
Оптичив, таким образом, практически всю программу, я распрощалась с коллективом и, захватив подарки и букеты, поехала домой. Настроение было весеннее и в воздухе остро пахло весной.
На следующий день наш заведующий пригласил меня в кабинет. Поскольку часто утро начиналось с чашечки кофе, я, захватив коробку конфет, весело прискакала в комнату и увидела там нашего научного сотрудника Юрия Николаевича. Он почему-то был в очень темных очках, они с начальником уже остограммились и закусывали вчерашними салатами, вежливо и заботливо пригласив меня присесть около дымящейся чашечки кофе.
– Лариса Константиновна, вы будете?! – начальник многозначительно потряс бутылкой вина. Я категорически отказалась, и мы непринужденно стали вспоминать вчерашний праздник.
– Юра, почему вы в очках? – бестактно спросила я.
Юра приподнял очки, и я в ужасе отшатнулась. Глаза с залитыми кровью белками, черные с фиолетовым отливом синяки, один глаз полуоткрыт и на нем запекшаяся кровь от открытой раны.
– Боже мой, что случилось?! И почему вы здесь, а не в больнице?!?
Юра рассмеялся, взял с меня слово, что я не пойду в милицию и, не торопясь, передал слово заведующему лабораторией, который был непосредственным участником дела. Зав. начал.
– Некоторые товарищи (он многозначительно кивнул на меня) смылись очень рано, а праздник продолжался. Народ по мере поглощения алкоголя веселился все круче и круче, но все было в рамках закона. Однако в нашем коллективе Юра – человек новый, хоть мы его знаем давно. Он пришел к нам из института Биофизики, где мы трудились с ним в тесном контакте.
В нашем коллективе присутствовала немножко странноватая дама тридцати лет, высокая для женщины, коренастая. Ходила всегда в брюках, рубахе и мешковатом жилете, никогда не пользовалась косметикой и парфюмерией, голову тоже, по-моему, мыла крайне редко. Числилась у нас электронщиком, неплохо разбиралась в технике и компьютерах, носила роскошное имя Эмма Робертовна Солнечная.
Так вот когда практически все уже ушли, Робертовна оставалась дежурить до утра, и три товарища, душа которых требовала «продолжения банкета», в том числе и Эмма, потихоньку наливались водочкой, при этом соответственно произносили душераздирающие тосты за жизнь, женщин, братство, мужчин, – в общем, за мир во всем мире и в собственной квартире. Неспешно закусывали, вдруг начальник включил музыку. Из маленького приемника полились сладчайшие аккорды танго. У Юрия Николаевича запели гормоны, закружилась от страсти голова, и он пожелал танцевать, а так как, кроме Эммы, женщин больше не было, он страстно ее пригласил. Она сразу резко отказалась, но… плохая черта пьяненького человека: он стал НАСТАИВАТЬ.
Многие наши сотрудники подозревали нетрадиционную ориентацию нашей Эммы Робертовны, но в то советское время об этом никогда и нигде не говорили вслух.
Когда Юра охватил Эмму за талию нежно и властно, она выкрутила ему руку, повалила на пол, оседлала и короткими резкими ударами, а звук был такой, как будто выбивают на улице матрац, набила морду ошеломленному научному сотруднику на глазах у растерянного начальника.
Вот такие пироги! Так что РАВНОПРАВИЕ – это очень важно в эмансипации. Если женщина не ХОЧЕТ танцевать, так и нечего НАСТАИВАТЬ. Прости, Господи!
Незабываемая Одесса
Когда я окончил Высшую Школу КГБ имени Ф.Э. Дзержинского, на дворе стоял 1986 год. Как известно, в эту весну, а именно – 26 апреля 1986 года, – произошла авария на Чернобыльской АЭС. Катастрофа представляла собой мощное разрушение четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции. Разрушение носило взрывной характер, реактор был полностью разрушен, и в окружающую среду было выброшено большое количество радиоактивных веществ. Авария расценивается как крупнейшая в то время за всю историю атомной энергетики, как по предполагаемому количеству погибших и пострадавших от её последствий людей, так и по экономическому ущербу.
Соответственно, народ стал тикать из Киева, спасая свою шкуру. В этом историческом славном городе тотчас же появились вакансии, и меня, как выпускника Школы, направили по распределению служить прямо туда. Не прошло и несколько дней, как замерили радиационный фон стольного града Киева и решили, что не так все страшно, как могло бы быть; местные бонзы и их дети вернулись обратно, и меня почти транзитом отправили в не менее роскошный город Одессу.
Кто не был в Одессе, тот много потерял! Есть несколько легенд, посвященных названию этого славного города, но мне нравится эта. Она гласит, что Одессу строили на месте Хаджибёя (тур. Hacibey), известного с XIV века поселения в виде каменного замка на берегу Одесского залива. Поселение было разрушено и опустело еще в XV веке, а новое название по воле Екатерины Второй долго не приживалось, и люди по-прежнему называли Одессу Хаджибеем. Поэтому для лучшего усвоения населением нового названия власти применили следующий метод. На всех городских заставах казаки спрашивали въезжающих крестьян: «Куда путь держите?» И если следовал ответ «В Хаджибей», казаки этого человека просто пороли. Метод оказался действенным, и вскоре уже все именовали город Одессой.
Моя задорная молодость расцвела и закалилась на этой благословенной земле. Какие только приключения не происходили в моей жизни, пока я служил Отечеству в этом славном городе!
Обожаю проспекты и улицы Одессы. В начале Дерибасовской стоит памятник основателю Одессы – Иосифу Дерибасу с лопатой и планом города. Испанский дворянин по происхождению, русский военный и государственный деятель, Хосе де Ри́бас, Жузёп де Ри́бас, а в России – Иосиф (Осип) Михайлович Дерибас, принимал активнейшее участие в строительстве Одесского порта и самого города; именно ему удалось доказать Зубову, фавориту Екатерины Второй, что только это место является самым удобным для основания города. А какие архитектурные ансамбли утопают в цветущих акациях города! В общем, восхищаться красотой Одессы можно бесконечно.
От района пляжа Лонжерон до района мыса Аркадия, чуть выше пляжей и соединяя их, проходит 6-километровая прибрежная асфальтированная дорога, закрытая для автомобильного движения и предназначенная для пешеходных прогулок. Именно в этом местечке, от Лонжерона до Аркадии, где-то посередине находился тот самый дом, где в новогоднюю ночь меня с другом ждали две чудесные одесситки.
Офицер всегда на службе, его жизнь принадлежит Родине, но иногда, к примеру, на новогодний праздник, он может с чистой совестью напиться водки и отдохнуть по-царски.
Мы очень торопились, опаздывали и голоснули автомобиль, готовые платить по ночным новогодним тарифам. Смею заметить, что друг, которого я обрел в Одессе, был необыкновенно хорош собой: высокий, широкоплечий, с роскошной шевелюрой, черными глазами с поволокой под пушистыми длинными ресницами и резко очерченными губами, как у статуи Давида из Пушкинского музея, который шел «отвинтить» голову Голиафу. Все девушки сразу делали СТОЙКУ – куда деваться, если он неотразим!
Нельзя сказать, чтобы я был хуже, ну, может быть, рост чуть пониже и ресницы покороче, ну, и шевелюра не в кудрях… Зато когда я брал в руки гитару, все девки тут же отлипали от друга и насмерть прилипали ко мне. Что поделаешь, искусство!
Так вот: с нами была гитара. В машине, которая решилась нас подобрать, оказалось четверо цыган. Мы сплюснулись как сельди в бочке, и погнали вперед. Народ в машине был напряженный, чернявой масти и мрачного настроя.
– Что же ты, друган? – спросил один из парней. – Играешь, что ли?
– Могу, – сказал я.
Еще в детстве, когда моя старшая сестра крутила с девчонками пластинки, я по слуху выучил цыганскую песню и, стиснутый, ухватил неловко гитару, заиграл и запел: «Исэ мангэ чаюри…»
Цыгане не отпускали нас часа два. Мы перепели все, что знали, денег у нас категорически отказались брать. А ехали они на проспект Свободы Измаильского района, который по данным милицейской статистики уверенно держал первое место по количеству преступлений среди других районов Одесщины.
Расстались как родные, а к девушкам опоздали, мобильников тогда же не было, и такую обиду в Новый год они нам не простили. Ну, и черт с ними!
Кремлевская таблетка
На излете советского строя, в застойные времена, еще при жизни Брежнева, проводились первые медицинские исследования автономного электростимулятора желудочно-кишечного тракта (АЭС ЖКХ) под руководством известного кардиохирурга, академика Пекарского Викентия Викентьевича. Электронную таблетку почему-то назвали Кремлевской. Видимо, когда не хватает на всех, а только на тонкий слой чиновников (Кремль ведь весьма невелик по сравнению с огромными просторами России), то и дефицитная таблетка обретает такое роскошное имя.
«Клинически доказано, – вещал рекламный листок, отпечатанный на печатной машинке марки «Ятрань», – что применение кремлевской таблетки является отличным средством профилактики нарушений обмена веществ, активизирует функции органов желудочно-кишечного тракта, восстанавливает естественную функцию выведения шлаков и токсинов, снижая нагрузку на печень, а также обеспечивает эффективное очищение слизистой оболочки желудка и кишечника».
Вот это да!
Рекламный листок продолжал лить елей на душу страждущих: «В процессе лечения нормализуется функция выработки желчи и ее отток из желчного пузыря. Благодаря стимуляции деятельности поджелудочной железы усиливает выработку инсулина и восстанавливает баланс сахара в организме. Кроме того, на фоне приема АЭС ЖКТ увеличивается выработка половых гормонов и повышается сексуальная активность».
Пожалуй, никакой другой метод восстановления здоровья в домашних условиях не овеян таким количеством мифов и тайн. Долгое время Кремлевская таблетка считалась, чуть ли не панацеей от всех болезней, но достать ее было невозможно.
Наша лаборатория Института биофизики при М3 СССР профилировалась на изучении поведения человека в экстремальных условиях, исследовании надежности деятельности и профессионального здоровья, работающих в неблагоприятных условиях. Профессора, доктора наук, младшие научные сотрудники и лаборанты неустанно работали над концепциями, методами и критериями оценки надежности деятельности человека, выполняющего работу в неблагоприятных и экстремальных условиях. Эти исследования не имели никакого отношения к этой самой пресловутой Кремлевской таблетке, но неисповедимы пути господни…
Однажды в нашу лабораторию приехали сотрудники из НИИ полупроводников города Томска, которые к тому времени уже с помощью великого Чазова получили разрешение на производство АЭС ЖКХ, и отсыпали начальнику горсточку таблеток.
Начальник, доктор наук, профессор Преображенов Виктор Сергеевич, был человеком очень интеллигентным, веселым и с чувством юмора. Свое дворянское происхождение он никогда не скрывал, даже в сборнике гербовых экслибрисов, членов Российского Дворянского Собрания, его герб, в числе всего тридцати восьми дворянских представителей, гербы которых внесены в СГЭ, стоял тридцать шестым.
Когда Виктор Сергеевич вошел в нашу комнату, из сотрудников на месте была только я и профессор Мартинсон Максимилиан Корнелиусович. Радостный вид нашего начальника предвещал всегда только хорошее: могла быть командировка в Ленинград (ныне Санкт-Петербург), поездка на конференцию в Таллинн, планирование новых экспериментов или хорошая премия – квартал-то закончился.
Но то, что он нам поведал, вызвало интерес, улыбку и надежду стать молодым, здоровым, и летать, и творить, и начать новую жизнь, тем, соответственно, у кого не удалась старая.
Выдавая нам с Корнеличем (так мы звали профессора для экономии времени) по таблетке, он заговорщицким голосом сообщил, что болтать об этом не следует, что таблеток всего четыре штуки, и что все свои впечатления и ощущения нужно будет записывать, потом, не торопясь, все обобщим. Таблетки экспериментальные, пока еще ни у кого нигде не застревали, но черт их знает – вдруг да застрянет! Он подробно изложил инструкцию по применению, потом добавил: «Таблетка МНОГОКРАТНОГО использования!» Мы застыли, как каменные.
«Это как?» – нерешительно спросил Корнелиусович.
«Очень просто: использовал, обнаружил, помыл и снова в дело!!!»
Я закатилась со смеху, роняя слезы, и сразу же отказалась от таблетки в пользу других исследователей, но, поскольку на работе больше никого не было, мне разрешили поэкспериментировать только один раз.
Через два дня в кабинете у начальника я отчитывалась о проделанной работе. Никаких особенных явлений я не заметила, кроме, пожалуй, спазмов в кишечнике и небольшого подергивания бедра правой ноги, а поскольку Мартинсон на работе так и не появился, мы заволновались и принялись немедленно звонить ему домой. На наше волнение он ответил коротко: все, дескать, в порядке, буду завтра.
– А как у Вас? – вежливо спросила я начальника, не надеясь на что-то экстраординарное.
– Просто УЖАС! – ответил он и замолчал. Поскольку он сидел передо мной и был жив и здоров, я несколько успокоилась. Любопытство раздирало меня на части. Превозмогая неловкость, я все же решила быть настойчивой – все-таки нас объединяли «общие эксперименты».
– А все же?
Он встал, закрыл вечно открытую дверь в свой кабинет, подошел ко мне, подвинул стул поближе и шепотом начал свой рассказ.
Он принял Кремлевскую таблетку сразу, как получил, запил ее, как положено, водой и забыл о ней думать, так как с головой погрузился в дела. Не обедая по причине отсутствия времени, периодически вкушая кофе, кофе и кофе, вечером в конце рабочего дня после ученого совета с двумя защитами диссертаций он нагрузился на банкете алкоголем, положил сверху множество различных закусок и, как волк после свадьбы (из известного мультфильма), осторожно понес раздутый и несгибаемый в области талии организм домой.
В метро всегда много народа – утро, вечер, день, ночь, – такая специфика, увы. Одной рукой крепко ухватившись за поручень, а другой также крепко стискивая ручку драгоценного портфеля, стараясь не уснуть стоя, он находился, в вагоне метрополитена, между крепким мужиком, с таким же выхлопом перегара, сзади, и немолодой дамой – кстати, совершенно трезвой – спереди. В этот момент и «сработала» Кремлевская таблетка. Нога Виктора Сергеевича резко подскочила и непроизвольно дала хорошего пинка немолодой даме. Дама обомлела и попыталась обернуться, но Виктор Сергеевич не унимался, нога его работала на славу: она дергалась и пинала женщину по мере ее поворотов.
– Вы что, с ума сошли?! – возмущенно пыталась выяснить дама.
– Это не я!.. – пытался выкрутиться нетрезвый начальник.
– Прекратите немедленно!
– Я не могу, это от меня не зависит!!!
– Извращенец, твою мать! – уже кричала дама.
– Дать ему по сопатке? – подключился сзади стоящий выпивоха.
Дело чуть не кончилось милицией. Слава богу, все обошлось.
А Мартинсон отсутствовал три дня потому, что многократно использовал таблетку. Потом говорил, что она крепкая, только чуть-чуть пожелтела, а самочувствие его резко улучшилось по всем параметрам и теперь он могуч, как Илья Муромец. Наши другие сотрудники, зная Корнелеусовича, и просвещенные в кулуарах, по секрету, соответственно, по поводу ЭКСПЕРИМЕНТА с Кремлевской таблеткой, утверждали, что если бы Мартинсону дали глюконат кальция и сказали, что это панацея от старости, он бы сразу помолодел лет на двадцать.
Эх, вот что такое ПЛАЦЕБО.