Все страхи, неприятие, добро и обожание – из детства.

Июльская жара нам нипочём. Рядышком, в двух минутах ходьбы от нашего дачного домика, – небольшое озеро. Неглубокое, всего три метра (мы с отцом замеряли), сто пятьдесят в длину и семьдесят в ширину, а как спасает от зноя! Я несу ласты, одного взмаха которых достаточно, чтобы пересечь водную гладь от берега до берега, а отец – маску для ныряния, хотя от нашего барахтанья в озерке в воде ничего не видать. Мама сначала посмеивалась, глядя на нас в маске и ластах, а потом шептала раздраженным голосом:

– Ну, какого чёрта вы позоритесь? В этой луже не плавают с таким снаряжением! Вас куры засмеют…

Кур в нашем дачном кооперативе нет, хотя лет десять назад были у кого-то и куры, и даже козы, и соответствующее озвучивание природы этими животными разбавляло воскресные музыкальные шумы пьяненьких дачников, которые не мыслили слушать просто так шум листвы, дождя или ветра. Им требовалось открыть двери машины и врубить тяжелый рок, или вынести в сад приемник и заполнить эфир «Дорожным радио». Услышать кукушку или другие звуки природы можно в будние дни, когда основная масса любителей радио отправлялась на работу, и увезла с собой «технический прогресс», впаянный в современные автомобили. Удивительно, но даже детям ясно, что звуки тоже засоряют природу!

Возвращались с озера мокрые, в купальниках, босиком по тропинке к дачному домику. Сквозь вымахавшую больше двух с половиной метров космею, которую почему-то все называют «кавказская ромашка», помахивающую от лёгкого ветерка розовыми и белыми соцветиями, нашего, гуськом бредущего отряда почти не видно. Даже отца, рост которого почти два метра, не видно среди рабаток с возвышающимися ёлочными веточками цветов.

Мама ворчит и ворчит, даже водные процедуры ей не помогли. Ну, что может человек поделать, если в этом году такое засилье мышей? Папа говорит, что это водяные крысы, проживающие в этих местах в огромном количестве. На самом-то деле это мы вторглись на исконно принадлежащую этим зверькам территорию. Это на нас нужно ставить мышеловки и выдворять нас в города и сёла. А в нашем домике поселились настоящие домовые мыши. Не знаю, откуда они взялись на дачных участках…

Действительно, в доме столько шныряющих по ночам животинок, что шорох стоит… Мама в истерике… Я её понимаю, хоть мне еще пока одиннадцать лет, хотя мышей я-то не боюсь. Просто мама рассказывала, что в детстве, когда ей было пять лет, она попала в больницу, в отдельный инфекционных бокс, с подозрением на менингит, и провела там незабываемую ночь. Медсестра уложила ребенка на кровать, сделала укол. Чтобы ребёнок не плакал, подала ему булочку, открыла банку абрикосового компота и ушла. В полнейшей тишине маленькая мама подползла к вкусному компоту, протянула ручонку, банка сдвинулась с места и сшибла большую железную крышку на пол. Крышка поскакала по полу, стукнулась о плинтус, перекувыркнулась и замерла у ножки железной кровати. В это время из норы вышла, как рассказывала мама, ОГРОООМНАЯ крыса и принялась облизывать крышку на полу, иногда зверски посматривать на умирающего от ужаса ребенка, дескать: «Сейчас, сейчас…!!! Сейчас прольётся чья-то кровь!!!». Булочка застряла у девчонки в горле, она перестала дышать и стала ждать своей неминуемой гибели. А крысища распоясалась и, управившись с облизыванием крышки, принялась гонять её по полу, забивая голы во все стороны. Эта ночь показалась маленькой маме бесконечной, но она осталась в живых, и с тех пор всё, что бегает и шмыгает вокруг, да еще и серого цвета, вызывает у неё ужас.

Мы с отцом очень любим маму, она нам дорога, дороже мышей, поэтому мы поставили в домике пять старых, ржавых мышеловок. Все мышеловки тут же сработали, но, поскольку стерженёк проржавел, мышки успевали сожрать приманку в виде хлеба или сыра и улепетнуть в нору.

Мама была без сознания.

– Всё, баста! – сказала она категорически, – если вы сегодня не почистите эти дурацкие мышеловки от ржавчины и не поймаете этих дурацких мышей, я уйду в Москву пешкоооом!!!

Она решительно отправилась в сад накрывать ужин, а мы зарядили в агрегат здоровый кусище хлеба с корочкой и принялись ждать, то ли мышку, то ли ужин…

– Слышишь? – спросил отец шепотом, – иди, возьми камеру, снимем кино «Гибель династии Мы Шинь».

Я побежал, схватил камеру и приготовился снимать. В это самое время, откуда ни возьмись, вышли двое. Безусловно, это были родственники. Один побольше, видимо, «папаша», а другой – поменьше, видимо, «сынок». Я тут же нажал REG. «Папаша» яростно принялся тащить кусище хлеба в сторону щели между стеной и шкафом. «Сын» стал ему активно помогать. Кусок булки оторвался от мышеловочного крюка, «сын» нырнул в щель первым, а «папаша» стал заталкивать следом добычу. Шмат, отделившийся от корки, которая так и осталась висеть на не сработавшей мышеловке, был так велик, что не влезал в щель. «Папаша» выбился из сил, проталкивая булку.

– Давай, давай! – болел за него мой отец, – что ты чешешься, сейчас придет наша мама, и тебе – крышка.

Подбодрённый мышь протолкнул провиант, и еще некоторое время его хвост торчал из щёлки. Видно было, как им трудно утрамбовывать добычу.

– Ну, что? Заснял? Давай-ка посмотрим, – ликовал мой отец.

Демонстрация фильма позабавила мою маму. Она тяжело вздохнула, и мы пошли ужинать.

В самый разгар ужина раздался душераздирающий хлопок ржавой мышеловки. Все застыли за столом и, как по команде, рванули к месту происшествия. Кровавая картина, открывшаяся перед нашими глазами, говорила об одном: «жадность фраера сгубила». Семья вернулась за оставшейся корочкой булки. Жадность до хорошего никогда не доведёт… Ржавая мышеловка, смазанная справедливым Провидением, накрыла обоих: и «папашу», и «сына». Одним ударом. Мы их схоронили, конечно, но мама наша всё же расстроилась. Теперь ей было их жаль. А на самом деле: не фиг жмотничать – будешь жив и здоров.