– Дорогая моя Машенька, хоть Вы уже не девочка, эстетический взгляд на жизнь у Вас развивается с каждым годом всё энергичнее и прогрессивнее.

– А у Вас, Михаил Федорович, неисчерпаемое остроумие граничит с бестактностью!

– Господи, Боже мой! Чем же я Вас, дорогая моя, обидел?

– Женщинам, если Вы запамятовали, не намекают на возраст!

– Простите ради Бога, я не хотел. Мне, как мужчине, который на двадцать лет старше Вас, Мария Александровна, позволительно ошибаться в своих замечаниях, тем более что в Ваши сорок пять лет я был ОГОГО как эстетичен и проворен во всех смыслах.

– Фу, я ничего не слышу, то есть не слушаю. Рабочий день закончен. Я ухожу.

– Хотите, я составлю Вам компанию на эту выставку? Тем более, что я там ни разу не был.

– У меня есть компания, благодарю Вас. Поезжайте домой. Ваша жена Вам велела купить картошки по дороге домой.

– Я помню, помню. Какая Вы бессердечная, Машенька. Вы, кстати, небось, не знаете, что такое ЭСТЕТИКА? А это, спешу Вам напомнить, философское учение об искусстве как особом виде общественной идеологии, посвящённое исследованию идейной сущности и форм прекрасного в художественном творчестве, в природе и в жизни.

Последние слова профессора отсекла хлопнувшая дверь, и быстрые звуки каблучков Марии Александровны барабанной дробью застучали по паркету коридора. «Хороший дякус, но такой игривый павиан, хотя и умница», – подумала Машенька и пулей побежала к метро, боясь опоздать на свидание.

Угораздило её завести этот глупый роман с художником-реставратором. Как правило, простые и незатейливые мужчины, профессионалы своего дела, не рефлексируют на темы искусства, зато всегда рациональны в выборе, где вкусно поесть, а в какое кафе заходить и не стоит, и вообще как весело, но эффективно провести вечер с дамой сердца и никуда не тащиться на ночь глядя, приготовив бифштекс дома. Такой поклонник у Машеньки уже имеется – это Коля, лучший друг её бывшего мужа, страшный зануда, зато надежный и рукастый. Если что починить, наладить или приготовить, то это к нему. Скучный, как старый фильм, но заботливый. Иногда казалось, что он даже туповат, мышей совсем не ловит, остроты ума, увы, не видать. А Машеньке хотелось рожна в апельсинах с шампанским.

В ЦДХ на открытии выставки современных художников высокий астеничный мужчина с карими глазами и пышным хвостом кудрявых волос, схваченных резинкой на затылке, преподнёс Машеньке бокал с шампанским, на этой тусовке разливали шампанское бесплатно и он едва успев урвать два бокала, произнёс:

– Система взглядов на искусство, которой придерживаюсь я, очень проста. Смотрю на картину и прислушиваюсь к себе. Что вызывает то или иное, изображенное на полотне? Если я в состоянии духовно-чувственной эйфории, восторга, неописуемой радости, блаженства, катарсиса, экстаза, духовного наслаждения и чувствую свою органическую причастность к тому, что передо мной, стало быть, это мне нравится и для меня это настоящее искусство!

Таких мужчин Машенька в своей жизни не встречала. Целый вечер они беседовали о живописи, нашли много общего в их восприятии тех или иных художественных направлений. Говорил в основном Александр Наумович, а Маша слушала и жмурилась от счастья. Какой умница! Какой эстет! Ошеломляющий вечер закончился за полночь, Маша заранее выключила телефон, чтобы Коля своими звонками не испортил такую встречу. Александр Наумович посадил Машу в такси посередине Москвы и отправил домой в Выхино, забыв спросить, есть у неё деньги на дорогу или нет. Этот пустяк Машу не смутил, на Таганке она вышла и успела на последний электропоезд в метро.

Прогулки с Александром Наумовичем по музеям Москвы и Московской области стали духовной пищей Машеньки. Она не могла наглядеться и наслушаться этого знатока истории искусства, кладезя философских высказываний с неисчерпаемым запасом информации об архитектуре старой Москвы.

Однажды они прогуливались по Лубянке и набрели на новую картинную галерею «Варвара». В настоящее время новые музеи современного искусства, галереи, арт-чердаки, винзаводы открываются в неожиданных местах и в большом количестве. Они вошли в пустые залы старинного особняка и побрели от картины к картине. Помимо редко развешанных картин современных и уже скончавшихся в прошлом столетии художников, в каждом зале дежурили крепкие ребята, внимательно следящие за каждым движением посетителей. Машеньке было как-то неловко, как будто она пришла непременно своровать полотно три метра на четыре (там всё было достаточно масштабным) и запихнуть в дамскую сумочку. В одном из залов Александр Наумович остановился у скульптуры теннисистки в полный рост, подпрыгнувшей на полметра от земли, ударившей по мячу и оскалившей рот от переполняющего её чувства. Маше давно хотелось уйти, а он все смотрел и смотрел на жирную теннисистку и восхищался её икрами, грудью и всклокоченными волосами. Маше стало не по себе. Огромного роста охранник подошел поближе, видимо, от скуки, покачался на подошвах гигантских ботинок, наверное, сорок девятого размера, нагло посмотрел на Машу и произнёс:

– Хороша, зараза!

Маша, потеряла дар речи и потупила взор.

– Мощная энергетика женского тела, – многозначительно добавил Александр Наумович.

– В этом доме раньше, бордель был, – продолжил охранник.

– С чего вы взяли? – спросила Маша.

– Как «с чего»? Известно, если на доме скульптуры – бабы с голыми титьками, – то тут жили бляди.

Охранник вместе с художником затряслись от смеха. Смехом этот гогот назвать было трудно, их покрасневшие лица превратились в рыла, и Машеньке так захотелось домой к Коле, что она сунула Наумычу в руки его шарф с мозаичными кистями и скороговоркой произнесла:

– Я забыла! Мне срочно! Созвонимся! – так стучали её каблуки по мраморным ступеням старинного особняка, как будто из пулемёта расстреливали Марию Магдалину.