Три бокала с мелодичным звоном встретились над праздничным столом. Глаза родных людей тоже встретились. И если Антонина и Игорь смотрели на сына с любовью, то друг друга они вообще старались не замечать. И сын это видел. Он уже года три жил отдельно в купленной в не слишком престижном районе, но недалеко от метро квартире, но все еще прекрасно помнил «домашние нюансы». Только переступив порог, он почувствовал, что празднование будет условным.

Он вырос в полной и респектабельной семье и, в принципе, ни в чем не испытывал нужды. Родители старались для него – условия, развитие, поездки, образование… И он не разочаровал их, оправдал надежды. Поначалу отец надеялся, что сын пойдет в науку, ведь учился он стабильно хорошо, а мама не строила относительно него планов. Однако Вадим определился сам и довольно рано, после того как во Франции, катаясь на лыжах, сломал ногу и попал в больницу. После киевской инфекционной больницы, куда его, еще дошкольника, положили с желтухой, европейская клиника показалась парню космически совершенной, а врачи – просто суперлюдьми. И вот именно таким героем-спасателем несчастных больных представлял себя с тех пор мальчик Вадим Соломатин, и уже никто и ничто не могло сбить его с избранного пути – он шел к своей цели, как, наверное, шла к ней сейчас маленькая балерина Стася.

Вадим улыбнулся, вдруг вспомнив девочку и, конечно, ее маму. Они успели увидеться – Шурочка хотела перед отъездом отдать ключи, а Вадим рад был еще раз встретиться, хоть и мимоходом, даже если ключи ему были и не нужны. Заодно подвез «девушек» на автостанцию и подарил к новогоднему столу «Киевский» торт и полный пакет разных фруктов.

Шурочка действительно была иной, не такой, как Анжела. Засыпая дома в тот день после незапланированной операции, Вадим почувствовал исходящий от подушки едва уловимый запах женщины, которая спала в его постели и с которой у него ничего не было. И это был не Анжелин запах. И характер у Шурочки был совсем другим, она не была ни гонористой, не истеричной. Хотя, судя по тому, что этой женщине пришлось пережить, характер у нее был, а также воля к победе.

Все это пронеслось в голове Вадима легкой волной, когда выпили они шампанского за Новый год. Родители все еще придерживались дипломатического этикета, но поднятые брови и плотно сжатые губы матери не предвещали добра, а третий бокал шампанского мог ослабить тормоза и стать фатальным.

«Как же они похожи с Анжелой! – неожиданно осознал Вадим. – Ого-о… Не зря мне всегда было жаль отца, который вроде ничего плохого и не делал, но ему то и дело выговаривали!» Вадим после этого озарения стал еще внимательнее присматриваться к родителям, угощаясь домашними блюдами и коротко отвечая на вопросы.

– Ты совсем уж заработался, Вадик, – упрекнула его мать. – Я понимаю, работа у тебя непростая, но так и жизнь пройдет. Пора семью создавать, детей заводить…

– Ну, мам… Опять ты… – Вадим посмотрел на нее и перевел взгляд на отца, надеясь, что тот как-то его выручит. Мать все чаще заводила разговоры о том, что пора бы сына отдать «в хорошие руки», будто он вообще какой-то ничейный пес.

– Что «мам»?! Ты не понимаешь, что однажды придешь с работы, посмотришь в зеркало, а там – старик! Ни семьи, ни детей, а жизнь прошла!

– Тоня, ну, ты слишком сгущаешь краски, – заговорил отец, – сегодня в тридцать лет мужчина еще не «старый холостяк», как когда-то считалось, они живут по другой модели, как в Америке, – сначала себя делают, потом семью. Вадик, может, в чем-то и прав, хотя…

– Нечего тут пропагандировать! Мы поженились, когда тебе было двадцать четыре, и вот – вырастила тебе сына, еще успел его успехам порадоваться, а может, и внуков увидим. И, кстати, ты при хорошей жене имел возможность не отвлекаться от своей науки, карьеры и тэ дэ. Только теперь этого не ценишь, все будто само собой произошло, – нервно завела старую песню Антонина, а мужчины обменялись взглядами и застучали приборами по тарелкам.

– Тоня, напрасно ты… Я всегда говорил, если бы не ты… Разве я не ценю… Но согласись, о других жены тоже заботятся, а толку ноль, видно, и тебе не последний дурак достался, – улыбнулся он, попытавшись перевести все в шутку.

– Точно, мам, ну чего ты заводишься, да еще в новогоднюю ночь? – поддержал отца Вадим, вдруг осознав, что эта картина – просто бледная копия того, что могло бы вырасти из его отношений с Анжелой, потому что она стала его грызть чуть ли не с первых дней их совместной жизни.

Антонина молча проглотила эти реплики, велела мужу налить еще шампанского и быстро осушила свой бокал, не дожидаясь тоста. Сын с отцом опять переглянулись, вздохнули и тоже выпили.

Но через несколько минут Антонина снова завелась:

– И чем тебе Анжела не угодила?! Красивая, как из журнала, умная баба, что не так? Больно гордый? Вот бы поженились, ты бы и дальше свое делал, а она бы направляла, она знает, куда надо семью вести. Детей бы завели, был бы солидным человеком: у женатого мужчины другой статус, между прочим, он по чужим постелям не шляется, хотя…

– Тоня, ну зачем ты сама себя накручиваешь? Неужели мы так часто собираемся, чтобы в праздник устраивать здесь сыну трепку, как когда-то на партийных собраниях? Не сложилось с Анжелой, ну так это ему решать, а не тебе…

– Конечно, не мне, но я хотела бы знать, потому что как мать имею право! – Антонина ударила ладонью по столу. – Имею право хотя бы знать, что происходит в жизни моего сына. Если уж муж живет своей жизнью, и я никому не нужна… Может, хоть внуки радовали бы. Ну ничего, раз так, я себе найду занятие… Неблагодарные вы оба!

– Мама, знаешь, я хотел вам кое-что рассказать, но уже вижу, что ни к чему это сегодня. Знаете, я, пожалуй, пойду. – Вадим поднялся и вытер салфеткой губы. – С Новым годом! Годы идут, а ничего не меняется. Вы здесь заплесневели в своей жизни без особых проблем. Все у вас есть, а жизни нет. Если бы вы представляли, что у меня в больнице происходит каждый день, что другие люди преодолевают, чтобы выжить физически и материально… А вы на черт-те что силы переводите. Чего вам не хватает, блин?! А про Анжелу – знаешь, мам… Я все равно не смог бы жить с человеком, который меня не то что не понимает, но и не пытается понять. Прости.

Игорь Соломатин замер, глядя на сына, обычно вежливого и послушного, которого вдруг прорвало на такой монолог. Взрослым сын стал… И сказал то важное, что он за всю жизнь не смог не то что сказать жене, но в чем даже не решился себе честно признаться. Так и прожил жизнь с единственной своей любовью, которая даже не пыталась никогда его понять.

Игорь посмотрел на Антонину. Вряд ли она сейчас готова была к диалогу. Конечно, глупо получилось, зачем он затеял эту историю с Соней? Не сработал его план «ренессанса чувств». Пожалуй, и не было их никогда. Рассказать все честно, когда сын уйдет, или уж молчать? Или написать ей все в письме… А она ответит: «Ну, тогда и не обижайся, что у тебя рога выросли!» И что дальше? Он и сам не знал, чего хотел теперь от Антонины, от их отношений, казалось, только какой-нибудь форс-мажор мог разомкнуть этот круг.

Жена, не глядя на сына, уже вышедшего из-за стола, и на мужа, который сидел, словно онемевший, потянулась к бутылке с коньяком, плеснула его себе в бокал из-под шампанского, одним глотком выпила, встала и молча пошла в спальню. В дверях оглянулась:

– С Новым годом! Хотела как лучше, а получилось как всегда. Меня бы кто попытался тут понять. Но на хрена вам, если есть и получше!

Она театрально хлопнула дверью, а Вадим встревоженно посмотрел на отца:

– Пап, что у вас тут происходит?

Пожалуй, этот вопрос должен был означать «У тебя что – кто-то есть?», но сын не решился так его сформулировать.

– Ничего. Глупая история. Ничего такого. Ты же знаешь, чем для меня всегда была Тоня. Ничего такого, о чем ты подумал. Боюсь, что и мужчины бывают получше, – вздохнул он. – А ты делай, как тебе сердце подсказывает. Не гони лошадей.

– Дурдом! – Вадим пожал плечами. – Ну, ты того… держись. А я пойду, извини. Хоть немного посплю, а то и правда устал. В последние дни оперируем, как в прифронтовом госпитале.

– Иди. Отдохни. Я тобой горжусь, – улыбнулся отец и сжал плечо сына.

Вадим сел в машину и достал мобильный. Был час ночи, и ему очень хотелось услышать голос Шурочки, но звонить он не решился, хотя новогодняя ночь и допускает нарушать правила этикета. Они говорили за час до полуночи – «девушки» праздновали дома, с родителями Александры, тихо, скромно, старомодно. Собственно, и его домашнее празднование тоже было без экстрима, если не считать таковым очередной скандал, устроенный матерью. Прошлый Новый год родители встречали в Египте, а они с Анжелой заказывали столики в ресторане, праздновали с ее друзьями, всем было сытно и весело, но у Вадима за два дня перед этим умер маленький пациент, и веселье казалось ему каким-то искусственным. К сожалению, не всегда усилия хирургов венчает успех. Может, еще и поэтому мчался он недавно ночью на ту повторную операцию и дорогой просил силы небесные, чтобы этот малыш выжил…

Неподалеку, освещая двор, стали взрываться петарды. Вадим вздрогнул. Послышался смех и веселые возгласы – первые компании оставляли праздничные столы и выходили веселиться на заснеженную улицу. Вадим завел двигатель, достал мобильный и написал Шурочке SMS’ку: «Жаль, что мы сейчас не вместе. Буду ждать. О». Это «О» он придумал несколько дней назад, когда хотел написать ей «обнимаю» и вдруг осознал, что можно это нарисовать, – буква «О» показалась ему символом объятий, коротким и понятным. И он заканчивал ею все SMS’ки к Шурочке. Она не переспрашивала. Догадалась? Или решила оставить тайну тайной?

Вдруг в окно постучали. Возле машины стояла девочка лет тринадцати и что-то показывала руками. Он опустил стекло. Девочка протянула ему два елочных украшения – небольшие блестящие шарики:

– Это вам на два счастья!

– То есть? – удивился Вадим.

– Ну, можете один оставить себе, один кому-то подарить. На счастье, – улыбнулась девочка, а за ее спиной, ближе к подъезду, раздался смех.

– А я тебе что взамен? – растерялся Вадим.

– А ничего не надо! Или как хотите, – пожала плечами девочка и заглянула внутрь машины, а позади нее опять кто-то захихикал.

Вадим взглянул вверх – там висел специальный автомобильный контейнер для музыкальных дисков. Он достал один и протянул в окно.

– На вот и тебе подарок! Бартер! – улыбнулся он.

– Музыка? – заинтересованно схватила диск девочка.

– Нет. Аудиокнига, слышала о таком?

– Что ж я – совсем плохо выгляжу? Ясно, что слышала. А что именно?

– Булгаков. «Записки юного врача». Не читала?

– Нет. А «Мастера и Маргариту» я тоже с диска слушала! Спасибо! Вот я выгодно поменялась! А те придурки говорили, что не постучу! С Новым годом! – Она засмеялась и побежала к своим приятелям, размахивая диском.

Машина покатилась по ночному городу, украшенному снегом, огнями, елками и новогодне-политическими бордами, где сытые избранники приветствовали свой терпеливый народ, поздравляли его с Новым годом и Рождеством Христовым. По тротуарам передвигались компании людей, по улицам было немало машин – удивительная новогодняя ночь всегда совершенно не похожа на другие ночи в году.

Вадим направлялся домой, но вдруг на одном из перекрестков круто повернул влево, и машина, как охотничий пес, который взял след, помчалась в больницу. Доктор Соломатин уже представлял себе, как пристраивает один из двух блестящих шариков на прозрачную пластиковую колыбельку своего маленького пациента, у которого до сих пор не было имени. Вадим про себя называл мальчика Славкович, потому что взволнованный отец новорожденного именно так представился ему перед первой операцией – Славка.