1

Если бы в тот майский день тучи над Киевом не боролись с солнцем, а гром, обещая ливень, не гремел бы то над одним районом города, то над другим, скорее всего, элегантная особа среднего возраста прошла бы мимо той кофейни на Подоле. Но в природе что-то происходило, от этого у женщины сжимало виски, отдавая болью то в темя, то в затылок, и спасти ее могла только порция крепкого кофе, а то и не одна.

Итак, стройная дама в темных очках, в длинной белой юбке и яркой батистовой блузке, подпоясанной тонким белым ремешком, огляделась вокруг и потерла виски обеими руками. Дородная домохозяйка, тащившая мимо нее с Житнего рынка сумки с продуктами, с удивлением заметила на незнакомке белые кружевные перчатки и выразительно хмыкнула. Но та не обратила на это внимания — ее радар был настроен на кофе, и через минуту дама уже открыла дверь под вывеской «Книжное кафе».

Внутренний мир помещения оказался гораздо большим, чем можно было представить извне, учитывая плотное расположение входных дверей соседних заведений вдоль улицы. Несколько отдельных площадок со столиками на трех уровнях кафе были соединены довольно крутой деревянной лестницей, что позволяло посетителю выбрать место по душе. Стены были украшены полками со старинными кофемолками, медными и латунными кофейниками, турочками, бывшими когда-то давно в употреблении. Посетительница поднялась на верхний, третий, ярус-балкон, где в тот момент никого не было. Здесь она заметила на стенах еще и полки с книгами.

Когда после первой чашки кофе в глазах у женщины прояснилось, а боль отпустила голову, она заказала еще одну порцию «медикамента» и пирожное «Наполеон». Чтобы скоротать время, протянула руку к полке, вытащила наугад книгу и открыла ее. Глаза выхватили абзац текста, в котором неизвестная дама-автор размышляла о жизни и о нелегкой женской судьбе. Читательница вздохнула, закрыла толстый томик, поставила его на место и погрузилась в свои мысли — ничто этому не мешало. Взгляд ее блуждал по небольшому столику, на котором соседствовали кружевные перчатки, сахарница и модные недешевые очки с темными стеклами.

Когда официантка принесла заказ, посетительница вздрогнула, тряхнула головой, словно отгоняя мысли, и увидела на груди девушки бейджик с надписью «книжница Аня».

Через полчаса, уже спускаясь по лестнице, женщина заметила книжные полки и в двух других залах, а на груди еще одной официантки разглядела бейджик «книжница Вера». Это казалось странным — она впервые видела такое сочетание кофе с книгой и официантки с библиотекарем или продавщицей книжного магазина. Поблагодарив и попрощавшись, женщина скрыла глаза за темными очками и уже собиралась выйти на улицу, как одна из девушек протянула ей рекламную листовку и улыбнулась:

— Вы еще не слышали о нашей акции «Живые книги»? Вот, ознакомьтесь, пожалуйста! Приглашаем принять участие, люди понемногу отзываются, надеемся, будет интересно, составляем картотеку. — И она показала рукой на небольшой деревянный ящичек с несколькими почтовыми открытками, стоявшими в нем вертикально.

— Спасибо, — уголками губ улыбнулась посетительница, взяла рекламу и вышла в жаркий майский город со слишком нестабильной синоптической перспективой.

День прошел, как прошел. Как все ее дни в последнее время — подобно другим бессмысленным дням. Вечером она то бродила из угла в угол по неуютной квартире, то выходила на балкон подышать воздухом, насыщенным запахом вымытых грозою молодых листьев и терпким ароматом липких тополиных почек. Вдруг в сумочке запикал эсэмэской мобильный. Она вздрогнула и быстро пошла в коридор. Сообщение оказалось анонсом очередной акции от оператора связи, телефон вернулся на место, а реклама из кафе наконец привлекла внимание женщины, которой, казалось, больше нечем было себя занять.

«Книжное кафе в течение мая и июня проводит акцию „ЖИВЫЕ КНИГИ“, во время которой посетители смогут примерить на себя роль Читателя или Книги.

Читатель выбирает в каталоге Книгу и сообщает желаемые день и час встречи. Кофейня все согласовывает и приглашает Книгу на сеанс Чтения, который, по условиям акции, длится один час. В течение этого времени Книга будет рассказывать Читателю истории из своей жизни.

Кофейня угощает Книгу кофе на выбор, а Читатель, в благодарность за уделенное время и откровенность, оплачивает десерт.

За более подробной информацией просим обращаться к книжницам или по телефонам кафе.

Желаем приятного Чтения и общения! Ведь мы не сомневаемся, что интересных историй в мире гораздо больше, чем уже написанных книг!»

 

2

— Да, конечно, запишите номер моего мобильного, я буду ждать вашего звонка, — сказал официантке за барной стойкой высокий мужчина в темных очках, продиктовал номер и назвал свое имя: — Виктор.

Он поблагодарил, сделал неуловимый жест, и короткая металлическая трубка в его руке вдруг стала тростью и приобрела необходимую длину, чтобы незрячий человек мог простукивать ею дорогу перед собой и определять маршрут.

Эту неожиданную метаморфозу предмета заметила та самая дама в кружевных перчатках, как раз входившая в кафе. Они разминулись у входной двери. Посетительница отступила в сторону, пропуская его на улицу, однако незрячий мужчина успел почувствовать несколько пьянящий аромат ее духов — неожиданный для утреннего посещения дамой кафе.

— Доброе утро! Вы опять к нам? — засияла книжница Аня. — Проходите за столик, сейчас я принесу меню.

— Здравствуйте, — сдержанно улыбнулась женщина и не тронулась с места, — собственно, я хотела спросить о вашей акции…

— А! Вас заинтересовало? — оживилась официантка. — И кем бы вы хотели быть — Читателем или Книгой?

— Я?… — Женщина сделала паузу, а затем выдала решительно, будто нырнула в воду: — Собственно, я — писательница. Довольно известная, хоть и печатаюсь под псевдонимом, но у меня сейчас некий творческий ступор… И я подумала… Может, именно эти ваши Живые книги расскажут мне что-то интересное? Так сказать, станут именно тем зерном, из которого…

— Ух ты! — одновременно выпалили обе официантки, находившиеся рядом.

— Надо же! Живая писательница! Класс! — восторженно произнесла книжница Аня. — А мы еще вчера вас заметили! Нет, люди искусства все же действительно отличаются от других!

— Да не то чтобы… — пожала плечами посетительница и снова оглянулась вокруг.

— Ой, не говорите! — замахала руками Аня. — Вон, видели, только что вышел мужчина? Он хоть и очень любит читать, но был военным и потерял зрение, ну, почти потерял, едва видит очертания фигур и свет. Так он очень обрадовался, узнав о нашей акции! А что? Будет ходить к нам, «читать»… Вот уже выбрал себе Книгу, будем с ней договариваться. Так о чем это я? А! Вот по нему видно, что он обычный! А на вас глянешь, и понятно, что вы человек искусства!

— Спасибо, — улыбнулась женщина такой бурной и непосредственной реакции.

— Так надо же записать ваши данные и ознакомить вас с каталогом Книг, хоть он еще и небольшой. Как ваше имя?

Женщина помолчала, а затем медленно произнесла, будто пропела:

— Амалия.

— Вот! Я же говорила, Вера! — оглянулась на коллегу Аня. — Даже имя необычное! Вот, заполните, пожалуйста, эту карточку. А кофе сегодня пьете?

— Да-да. — Потенциальная Читательница взяла анкету и снова отправилась на верхний ярус кафе.

В этот день она пила кофе не «медикаментозно», а просто так, для удовольствия. Кроме того, хотела потратить на этот процесс какое-то время суток, часть долгого майского дня, который снова нужно было чем-то наполнять.

Амалия то прислушивалась к тому, как шептались в нижнем ярусе официантки-книжницы, обсуждая между собой встречу с настоящей писательницей, то разглядывала свои перчатки, которые опять лежали на столике, то бродила глазами по стенам, будто вживаясь в уютный интерьер кафе, останавливала взгляд на коллекции кофейников, потом на картинках с видами Львова, на книжных полках, иногда улыбалась… Но если бы кто-то внимательный незаметно наблюдал за этой особой, то вряд ли счел бы ее улыбку веселой. Скорее это была несколько мечтательная, растерянная, неуверенная улыбка на ухоженном лице красивой, но уставшей женщины, скрывающей свою проблему.

Вскоре она увидела, как книжница Вера поднялась по лестнице на второй ярус подать меню новым клиентам — немолодой паре иностранцев, спрятавшихся в прохладе этого старинного толстостенного дома от майской жары. С балкона своего третьего яруса Амалия услышала, что девушка говорит с ними на довольно плохом английском, но и посетители отвечали не лучше, хотя весьма дружелюбно. Женщина снова погрузилась в свои воспоминания, которые на этот раз замелькали в воображении слайдами прежних заграничных поездок.

Она вздрогнула от внезапного покашливания и увидела рядом Веру, которая протягивала ей несколько открыток — рукописный каталог Книг, то есть людей, согласившихся приходить и рассказывать свои истории.

Через минуту она уже пересматривала краткую информацию о каждом.

Студент Политехнического университета, родом из Карпат, был не прочь за кофе с пирожным рассказывать о различных обычаях своего края и происшествиях в горах, случившихся с ним, с его знакомыми или с туристами-горожанами.

Женщина подумала, что для вечно голодных иногородних студентов акция кафе — неплохой способ заработать кофе с пирожным, хотя это и не решает проблемы питания. Она сдержанно улыбнулась и принялась за следующую открытку.

Пенсионерка, учительница с многолетним стажем, готова была поделиться целым «сериалом» из школьной жизни. Причем Читателю предлагались на выбор версии «об учениках», «об истории неординарной киевской школы», «об учительской судьбе» и так далее.

Амалия сначала удивилась, читая эту несколько наивную на ее взгляд саморекламу, но потом вздохнула из сострадания к пенсионерке, которой, видимо, общение требуется больше, чем угощение, ведь всю жизнь она была окружена людьми… Но почему-то это предложение также не пробудило интерес потенциальной Читательницы.

Вдруг внимание ее вновь привлекли голоса со среднего яруса кафе — иностранные туристы говорили между собой на французском. Амалия напряглась и подалась к деревянным перилам, у которых стоял ее столик. Она бросила заинтересованный взгляд вниз на пожилую пару, улавливая отрывки их разговора. Из услышанного поняла, что мужчина собирался пойти на какую-то встречу, а жена не очень хотела его сопровождать и предлагала подождать супруга в этой уютной кофейне.

— Et qu'est-ce que tu feras ici pendant toute cette heure?

— Mais je regarderai ces petites choses sur les rayons et je feuilleterai les livres. — Женщина оглянулась вокруг и указала мужу на полки со старинными турками, кофемолками и на книги, выстроившиеся отдельно на небольших полочках, — et tu reviens me prendre ici à midi, d'accord?

— Bon, d'accord, si cela ne te gêne pas. Et ensuite on ira déjeuner au restaurant de l'hôtel! Hier j'ai bien aimé leur borchtch!

«Вот она — Книга, которую бы хотелось почитать! — подумала вдруг Амалия и почувствовала неожиданное волнение. — Но как? Как подойти к незнакомой женщине и „считать“ с нее какую-то историю? И захочет ли она вообще со мной говорить? Зачем ей это? Хотя… Встретить в чужой стране человека, который говорит на твоем языке, всегда приятно, это упрощает контакт…»

Француз спустился на первый уровень кафе, а через мгновение звякнул колокольчик на двери, обозначив таким образом его выход в город.

Выдержав паузу в несколько минут, Амалия поднялась, собрала в стопку еще не дочитанные карточки каталога Книг и двинулась к деревянной лестнице.

— Bonjour, madame! Je m'appelle Amalia et je vous ai entendu parler français. — Она приветливо улыбнулась, и пожилая иностранка мгновенно отразила ее улыбку.

— Oh, madame! C'est un grand plaisir de trouver à l'étranger quelq'un avec qui on peut parler sans barrièrs!

He прошло и десяти минут, как женщины разного возраста, разных национальностей и вообще — две очень разные женщины беседовали на разные темы. Француженку звали Кристин. Ей было, очевидно, слегка за шестьдесят. Но худощавая, высокая, спортивного телосложения, в джинсах и в льняной рубашке мужского кроя, совсем без макияжа, она выглядела женщиной без возраста. Собственно, возраст Амалии тоже непросто было определить, хоть она и была одета очень женственно и не гнушалась элегантным, не кричащим макияжем.

Разговор закружился вокруг Киева, его изюминок, интересных для туристов, потом перешел на Францию, Париж, о котором обеим было что вспомнить. Вскоре к ним подошла книжница Вера, немало удивленная тем, как ловко писательница говорит по-французски и как при этом с ее лица словно слетела пелена грусти и растерянности, которую девушки заметили и вчера, и сегодня утром.

«Вот так тарахтит! — подумала Вера. — Наверное, поймала себе хороший сюжет в новый роман! Эх… Вот так жизнь! Не то что…»

Девушка улыбнулась обеим посетительницам и обратилась к Амалии:

— О, Амалия, вы так легко говорите на французском! Я в восторге! Что-то еще закажете? Ой… А может, эта дама согласится принять участие в нашей акции?

Кристин с приветливой улыбкой смотрела на девушку, ничего не понимая, и поглядывала на реакцию новой знакомой. Амалия на мгновение заколебалась, но потом взяла в руку открытки из каталога книг, сложила их веером и помахала над столиком.

— Знаете, Кристин, эта милая девушка хочет спросить вас, не решитесь ли вы принять участие в акции, которую проводит эта кофейня.

От краткой информации о временном распределении посетителей на Книги и Читателей глаза француженки стали сначала круглыми от внимания и удивления, а потом превратились в две щелочки с лучиками добрых морщинок.

— Но мы же здесь всего на несколько дней, — сказала она, будто извинялась, — хотя… я на своем веку прожила немало историй и, конечно, могу ими поделиться, было бы только кому слушать! Знаете, чем дольше человек живет, тем больше у него накапливается в доме вещей, а в душе — воспоминаний. И время от времени перебираешь их, что-то отдаешь, что-то выбрасываешь, а с чем-то не хочется расставаться никогда. И ты трепетно держишь в руках самое дорогое, рассматриваешь его, вспоминая себя и других в рамке давно прошедших лет… А потом не выставляешь это на виду, а снова прячешь куда-то — то ли на полку книжного шкафа в виде фотоальбома, то ли в ящик письменного стола, как шкатулку со старыми украшениями или пожелтевшими письмами.

Вера все не отходила и зачарованно слушала чужую непонятную речь. Амалия перевела. Девушка слегка наклонила голову на бок, а одна бровь ее смешно поползла вверх, как бы говоря: «Так вы принимаете условия нашей игры?»

Кристин посмотрела на часы. Амалия бросила взгляд на свои, а Вера на старинные настенные, которые качали маятником неподалеку на стене. Они показывали четверть двенадцатого.

— Я думаю, что успею рассказать вам хоть что-нибудь о моей бабушке. — Она снова улыбнулась, и легкая грусть отразилась на ее лице. — К сожалению, при таком ритме жизни ни детям, ни внукам нет дела до далеких предков. Их не очень интересуют сентиментальные истории о былом. Пусть это будет моим небольшим вкладом в вашу виртуальную библиотеку!

— А госпожа Амалия — писательница! — не удержалась Вера, указав рукой на Читательницу.

— Qu'est-ce que c'est «pisatelnitsia»? — не поняла туристка.

Амалия погрозила пальцем Вере и сдержанно объяснила, что она действительно писательница и согласилась на эту игру, надеясь пополнить свой архив интересных историй, которые, возможно, когда-то пригодятся при написании книг.

Глаза француженки снова округлились, а брови поползли вверх.

— О! Какая неожиданная удача! Живая писательница! Тогда я просто обязана рассказать вам что-то интересное! Ведь я и сама так люблю читать! — Она указала рукой на книжные полки. — Но кофе я уже пила, и пирожное только что съела. Принесите-ка нам, пожалуйста, соку, вы же не против сока, Амалия?

Моя бабушка… Это так неожиданно и так странно… Но, видимо, именно здесь и сейчас пришла пора рассказать кому-то о ней — озвучить мои мысли. С возрастом люди становятся сентиментальнее, на их «внутреннем рынке» растет цена не на нефть или алмазы, а именно на такие воспоминания. И я питаю особый сентимент к моей бабушке, часто вспоминаю о ней, хотя она была обычным человеком, «рядовой французской женщиной первой половины двадцатого века», как написали бы журналисты.

Однако она не была французской женщиной! Она была бретонкой! Вы понимаете разницу? — Кристин заглянула в глаза собеседницы, та кивнула, но промолчала.

Бретонцы, жители северо-западного полуострова Франции Бретань, — это, по сути, кельты, которые в древности переселялись из Британских островов под давлением англо-саксов. И бретонский язык местного населения, конечно, тоже кельтской группы. Но современное молодое поколение уже почти не понимает язык своих пра-пра… Кругом царит государственный, но в южной части полуострова еще кое-где хранят традиции и говорят на обоих языках. Когда-то Бретань была отдельным королевством, которое до XVI века сопротивлялось французским централизаторам. Но потом… потом все бретонское истреблялось и шлифовалось величественной Францией.

Собственно, я о бабушке. На ее юность пришлись тяжелые годы. Она появилась на свет в конце XIX века в простой и небогатой крестьянской семье, в которой родилось двенадцать детей, но не все выжили. Дома говорили на бретонском. Представляете, бабушка ходила в школу всего два года — с семи до девяти лет! Там и выучила французский. Полученных знаний ей хватило только для того, чтобы научиться самостоятельно расшифровывать Библию. В семье решили, что этого достаточно и дальше она должна пасти коров…

Бабушка мечтала стать врачом. На протяжении всей жизни она покупала в букинистических лавках и на распродажах дешевые потрепанные книги по медицине, которые продавали студенты путешествующим букинистам. Ее библиотека состояла из очень умных учебников и монографий.

В 1914 году в возрасте восемнадцати лет она вместе с сестрой «поехала во Францию», то есть в Париж, так тогда у нас говорили, потому что Париж олицетворял собой Францию, а Бретань считала себя ею весьма условно. Поехали на заработки. У вас тоже, я знаю, Киев притягивает к себе рабочие руки из провинции. Это всегда шанс прокормиться и прокормить семью — зарабатывать в богатом месте, чтобы проедать деньги в бедном.

Все работники с Запада страны прибывали тогда на вокзал Gare Montparnasse, теперь на его месте уже стоит новое современное здание. И там, на вокзале, наивных приезжих ждали «агенты» работодателей. Многие из них были просто сутенерами, которые заманивали в свои сети очень доверчивых провинциальных девушек. «Настоящие» французы относились к бретонским девушкам как к здоровым, вежливым, но… недалеким. Этот образ закрепился даже в мультиках. Но сутенеры и не искали большого ума.

Надо сказать, что бабушке с сестрой тогда просто повезло в чужом большом городе! Они действительно наткнулись на представителя семьи одного буржуа, куда их наняли прислугой «на всю работу». Это была удача! Но буквально через несколько недель вспыхнула Первая мировая война, и напуганные девушки снова вернулись домой, в свой поселок Chapelle-neuve (Kapel Nevez на бретонском). Опять пасти коров. У меня дома на стене есть фото того периода — сестры в национальной бретонской одежде. Они там обе очень серьезные — потомки кельтов-мореплавателей, борцов за свой маленький гордый этнос…

После войны сестра там же на родине ушла в монастырь, а бабушка снова поехала в Париж и нанялась на работу в большое пригородное хозяйство. Сначала выращивать и убирать картофель (а что еще она умела?!), а потом бабушка много лет собирала розы и тюльпаны на цветочных плантациях богатой семьи де Вилъморен. Их предприятия до сих пор продают разные семена и розы. Кстати! Луиза де Вильморен была довольно известной писательницей. Я слышала, что в вашей стране очень уважают Экзюпери, да? — Кристин оторвала взгляд от старинных медных кофеварок и мельниц, и улыбка Амалии подтвердила ей сказанное.

Так вот: эта Луиза была невестой писателя-летчика! Они были помолвлены. Но не сложилось. И, видимо, так должно было быть. Они были очень разными. Очень.

Кристин замолчала, словно задумчиво гладила взглядом старинные предметы на полках, и, видимо, что-то вспоминала. Амалия незаметно бросила взгляд на часы и подумала, что скоро вернется муж собеседницы и на этом рассказ может прерваться. Но та снова заговорила:

— Бабушка работала там много лет. Имея мужа и четверых детей. Мой дед тоже был бретонцем. Он, бедный, пострадал на войне от газовой атаки… Вы же слышали, как солдат в окопах травили ипритом? Он прожил после войны еще 15 лет, но был слаб здоровьем и умирал ужасно. Его обожженные едким газом легкие причиняли ему страшные страдания, а антибиотиков тогда еще не было…

Но, несмотря на это, супруги нажили за четыре года четверых детей, которых бабушка в итоге растила сама, и по мере своих сил дала всем образование. И всю жизнь провела, собирая цветы. Со стороны это может показаться романтичным занятием, не так ли? Собирать цветы до пенсии! Кстати, о пенсии — в смутные для Европы годы, конец тридцатых — первая половина сороковых (Вторая мировая война), из каждой ее зарплаты хозяева вычитали определенный «пенсионный» процент, но… Но не платили его в государственную кассу. И так продолжалось десять лет!

Это стало известно, когда бабушка в ее шестьдесят собралась выйти на пенсию, но оказалось, что она ее еще «не заслужила».

Хоть я и нередко слышала, что характер у бабушки был нелегким, но она безропотно смирилась с этим и проработала еще десять лет в воинской части, выполняя привычную для нее тяжелую неквалифицированную работу уже в таком возрасте. Вот так просто богатые люди украли у нее десять лет жизни…

Кристин снова погрузилась в свои воспоминания, но вдруг услышала, что звякнул колокольчик на двери первого этажа, посмотрела в глаза собеседницы, словно хотела понять, осознала ли та все, о чем она рассказывала, и нужно ли было вообще открывать душу чужому человеку здесь, в чужом, хоть и таком красивом, городе?

Амалия тоже услышала, что кто-то вошел, и проследила за реакцией Кристин.

— Еще, еще расскажите что-нибудь о ней! — попросила женщина неожиданно искренне и жадно.

— Конечно, каждая энциклопедия поведает вам, кто такая Луиза де Вильморен, кем были ее друзья и любовники, но нигде вы не найдете упоминания о Марии-Элизе Кабельгвен, скромной, незаметной, трудолюбивой, одной из тех, кто всегда находится неподалеку, но чьего мнения никогда не спрашивают.

Однако это она покупала мне маленькой в бакалейной лавке дешевые конфеты, склеенные между собой боками. Это она выносила с поля под юбкой картофелины, чтобы прокормить своих четверых детей. Это она пасла коров, вязала носки и мечтала лечить людей. Это у нее украли десять лет заслуженного отдыха…

Рука Кристин неожиданно стукнула по столу и замерла. Амалия осторожно положила свою ладонь на руку пожилой женщины. Француженка улыбнулась и накрыла ухоженную руку новой знакомой своей второй ладонью — рукой обычной женщины, которой многое пришлось делать в этой жизни.

— А еще — именно она купила мне толстый карандаш, с одной стороны синий, с другой — красный. И учила меня рисовать им французский флаг — все же не жаловалась и не ненавидела страну, которая украла у нее родной язык… Женщина, всю жизнь собиравшая для кого-то цветы, которой никто ни разу не подарил ни букета, ни цветка…

Скрипнула лестница, Амалия оглянулась и увидела седого мужчину, который приближался к столику, не скрывая своего удивления от того, что час назад оставил здесь одну женщину, а теперь нашел двух.

 

3

Три девушки лет двадцати расстались неподалеку от спуска к станции метро «Контрактовая площадь», как обычно прощаются приятельницы — несколько поцелуйчиков в щечки, затем помахали друг другу руками, разошлись в разные стороны, оглянулись и помахали еще раз. Одна из них спустилась в подземный переход к метро, вторая направилась через площадь в сторону Андреевского спуска, а третья пошла к конечной остановке трамвая метрах в двадцати позади. Эта последняя была невысокого роста крашеной блондинкой с причудливой прической — голову ее обвивали спиралью искусно сплетенные косички, которые заканчивались пушистым асимметричным хвостиком над левым ухом. Одета она была в короткие джинсовые шортики и футболку, едва достигавшую пупка, а обута в белые кроссовки с разноцветными шнурками — салатовым и оранжевым. Маленькая джинсовая сумочка, скорее похожая на большой кошелек, висела на длинной ручке, перекинутой через плечо.

Девушка потопталась с минуту на месте, оглянулась на площадь, куда направилась одна из ее подруг, потом бросила взгляд на спуск к станции метро, развернулась и пошла через трамвайные рельсы на север.

Она всегда точно знала, где в городе находится Днепр, как и то, что течет он с севера на юг. По крайней мере, так это выглядело на карте. Она чувствовала присутствие невидимой за зданиями реки, как кошка чует мышь в темной кладовке. И внутренний ее компас ни разу не обманул. Собственно, она долгое время считала, что другие ориентируются таким же образом, и не раз удивлялась, когда люди не понимали ее объяснений вроде «100 метров на восток» или «два квартала на юг». Наконец, разобравшись, что другие устроены иначе, она оставила свою систему координат только для «внутреннего употребления».

Итак, девушка прошла один квартал в северном направлении и, на всякий случай оглянувшись, свернула направо. То есть — на восток. Она точно знала, что эта не слишком широкая, но прямая, словно прочерченная под линейку, улица вывела бы ее к реке. Но сейчас юная особа имела другую цель.

Звякнул звоночек над дверью, и официантка за барной стойкой напротив входа посмотрела на посетительницу.

— Что-то забыли? — вежливо спросила она, узнав одну из трех девушек, которые минут десять назад вышли из кафе.

— Нет. То есть да, — приблизилась к ней хозяйка причудливой прически и непарных шнурков, — я хотела немного расспросить о вашей акции… Знаете, я, пожалуй, оставлю свои координаты…

— Хотите быть Читателем или Книгой? — сдержанно улыбнулась ей книжница Аня.

— Давай на «ты», а? — махнула рукой посетительница, и обе рассмеялись, потому что были примерно одного возраста и официоз в их общении выглядел довольно странным.

— Давай! Так кем хочешь быть? Кстати, тебя как зовут? Меня Аней.

— Да вижу, что Аня, ты же подписана! — снова засмеялась гостья, но глянула на людей за ближайшим столиком и прикрыла рот ладошкой. При этом жесте Аня женским глазом оценила ее безупречный маникюр.

— Я Женя! Знаешь, я, конечно, могу травить байки, но вряд ли они кого-то очень заинтересуют, поэтому лучше бы сама «почитала» кого-то интересного, или как это у вас называется? — улыбнулась она.

— Еще не знаю, как это будет называться и что из этого получится, — понизила голос Аня, — это хозяин наш, который больше живет в Лондоне, чем здесь, забросил директрисе такую идею, где-то там такое увидел. А мы только начинаем. Хотя народ уже понемногу проявляет интерес — вот даже картотеку Книг составляем. Ой… А ты в курсе, что мы угощаем Книгу кофе, а тебе придется оплатить выбранный ею десерт?

— В курсе, я читала афишу на двери. Это не проблема, если я раз или два в неделю, вместо того чтобы соблазниться пирожным, послушаю интересного человека! — тряхнула головой Женя, и русый хвостик над ее левым ухом весело отреагировал на это движение.

— Что, планируешь с кем-то интересным познакомиться? — подмигнула ей Аня и ловко вытащила из каталога одну карточку. — Вот, смотри, прикольный парень, капэишник, гуцул, — будет целый час травить тебе байки за кофе с пирожным! А может, и дальше чего…

— Этого еще не хватало! Кормить парней за свой счет! И не станет ему поперек горла мое угощение?! — возмутилась Женя.

— Нет, он нормальный, просто откликнулся на нашу рекламу, сказал, что имеет в запасе кучу историй — о Карпатах, о скаутах. И сама бы послушала, так я ж на работе!

— Нет, подруга, у меня другие цели… Мне бы кого-то разумного… С жизненным опытом…

— Ищешь старшего мужчину? Папика? — не сдержала скептического выражения лица Аня. — Так они вряд ли здесь Книгами за угощение станут работать!

— Еще этого мне не хватало! — скривила губы Женя. — Значит, так: я оставлю свои данные, а ты уж мне маякни, если вдруг у вас среди Книг появится какая-то женщина с неслабым жизненным опытом, но не забитая и затоптанная, а из тех, что прошли Крым и Рим и выжили, да еще и вверх идут, а?

— Аааа… Так бы и говорила. Поняла! — кивнула Аня и протянула новой Читательнице открытку-анкету. — Вижу качает тебя жизнь, подруга…

— Да не то чтобы очень качает, но… разговор с умным человеком не помешает!

— Ты гений! — вдруг всплеснула руками Аня. — Одни ходят к гадалкам, другие — к психотерапевтам, неслабые деньги из дому выносят, а ты за пирожное хочешь иметь то же самое! Бомба! Я бы не додумалась!

— Кхе… Собственно, я не совсем так себе это представляла, но… Может, ты немного и права, — пожала плечами Женя. — Ну, тогда я побежала, мне еще на работу надо заскочить, хоть и выходной сегодня, а ты это… Если что — маякуй!

— Хорошо! Договорились! А ты где работаешь?

— В салоне красоты. Администратором.

— Ух ты! Круто!

— Да не очень круто, небольшая парикмахерская в спальном районе, — махнула рукой Женя, — но мастера хорошие.

— Ага, я уже заметила, — подмигнула ей Аня и пошевелила в воздухе пальцами.

Юная администратор хихикнула, карикатурно, как гламурная блондинка, сделала обеими руками «бай!», развернулась и легкой спортивной походкой пошла на выход.

— Это что за странная такая приходила? — спросила книжница Вера, которая как раз спустилась с третьего яруса за заказом.

— Это? Новая Читательница! — улыбнулась Аня и помахала перед своим лицом открыткой-анкетой.

— О! Смотри-ка, а процесс, кажется, пошел. Кто бы мог подумать! Удачный день! Утром военный заходил, потом писательница с французами разговорилась, а теперь еще эта.

— Писательница?! Как же я не подумала! Конечно! Хотя… Может, это и не то, что этой Жене нужно, кто ее знает… — Она оглянулась на Веру, но та уже исчезла за дверью кухни, а неутомимый колокольчик известил о новых посетителях — жаркий майский полдень загонял людей в уютные помещения с кондиционерами.

 

4

Амалия ехала домой в маршрутке. Сегодня она не испытывала дискомфорта от людей, с которыми судьба свела ее в ограниченном железном пространстве. Может, потому, что это был выходной день и маршрутка не была плотно нафарширована киевлянами и гостями города, которые все одновременно говорят между собой или по мобильному, при этом одни грызут семечки, а другие жуют шаурму с чесночным соусом, которая продается в киоске на конечной… Собственно, в такую компанию она попадала всего несколько раз, да и то, не в силах добраться до места назначения, выходила, чтобы пересидеть час пик где-то в кафе или поймать такси. До недавнего времени она много лет ездила на собственной машине, но жизнь иногда меняется до неузнаваемости… И поломка автомобиля — это, наверное, далеко не самое худшее.

Привычная и почти родная ей Пежуля теперь стояла на платной парковке недалеко от нового жилища Амалии, привезенная туда эвакуатором. После последнего снегопада на нее упала толстая ветка старого развесистого тополя, не выдержав веса обильного мокрого снега. Ветка толщиной в две женские руки разбила лобовое стекло, погнула капот и слегка крышу машины. Счастье, что хозяйка в тот момент не сидела в ней и даже не стояла рядом, а только приближалась к машине. Видимо, кто-то там, «наверху», решил, что пока рано.

Еще долго Амалия видела это, будто в замедленном видеоролике, который раз за разом прокручивала ей память. А потом она стояла на вечерней заснеженной киевской улице возле искалеченной машины и плакала. От испуга, бессилия, обиды, одиночества, не зная, что делать вообще и как именно действовать сейчас. Подходили люди, фотографировали мобилками разбитую машину, сочувствовали, давали какие-то нелепые советы, но она воспринимала все это, словно во сне. Наконец какой-то таксист притормозил на «ланосе» рядом и предложил ей конкретную помощь. Он спросил, застрахована ли машина, и, услышав, что нет, сам вызвал эвакуатор.

Срок страховки, кстати, закончился ровно две недели назад. Но Амалия не поспешила возобновить соглашение еще на год, не уверенная, что это вообще будет ей нужно. Этот гипотетический «еще год» казался тогда очень далеким, туманным и длинным сроком, и еще неизвестно было, дотянет ли она сама его до конца. Бывают в жизни такие периоды…

Иногда она грешным делом думала, что если бы шла чуть быстрее, то ветка, возможно, шарахнула бы ее по голове — и все! Это закрыло бы занавес спектакля, в котором жизнь будто вытолкнула ее на сцену играть чужую роль вместо своей, привычной за многие-многие годы. При этом — ни сценария, ни слов новой роли она не знала, а жила-играла словно наощупь, поглядывая вокруг, озадаченная такой неожиданностью. Но ветка и силы небесные выбрали Пежулю, а ее оставили играть дальше.

Надо сказать, что с машиной могло бы быть и хуже, а так — ходовая часть практически не пострадала. Просто Амалия понятия не имела, что ей теперь делать, ведь в старом спектакле рядом с ней был персонаж, который быстро и умело, будто с помощью волшебной палочки, решал множество вопросов — и бытовых, и автомобильных, и разных прочих, о которых она привыкла не задумываться. Но — занавес упал неожиданно и, как показалось Амалии, разрубил пьесу надвое. Далее — каждый отдельно, и она должна была теперь играть сама и наугад или не играть вообще.

Но сегодня она ехала в маршрутке домой и не испытывала дискомфорта, ведь в голове все еще звучали фразы на французском — и рассказ Кристин о ее бретонской бабушке, которая пережила столько трудностей в жизни, даже проведя ее среди шикарных цветов, и добрые слова о Киеве, которые восторженно говорил на прощание муж Кристин, и комплименты ее французскому произношению, и их приглашение: «Когда будете в следующий раз в Париже, непременно позвоните, мы вам покажем наши любимые места…»

«Когда будете в следующий раз в Париже…» — грустно улыбнулась Амалия, поправила на руках кружевные перчатки, привезенные когда-то именно оттуда, и снова включила «внутреннее видео» на повтор неожиданно «прочитанной» сегодня истории.

 

5

— … Охи заорал я тогда! Бросил «болгарку» на пол, ухватился за руку, затопал ногами, стиснул зубы, присел и замер… Тихо стало так, будто я оглох. Вдруг где-то за стеной завыл пес. Затем в подъезде зажужжал лифт.

Боль не утихала, а наоборот — поднималась выше по руке. Я открыл глаза. «Болгарка» валялась в стороне, шнур был выдернут из розетки. А в метре от меня на паркете лежали на расстоянии друг от друга… два пальца. Я сжимал правой рукой левую ладонь и боялся отпустить, наверное, еще не верил, еще надеялся, что все не так плохо…

Но вдруг потекла кровь. Страшно и почему-то неожиданно. Я бросился на кухню — обычно именно здесь люди держат медикаменты. Здоровой рукой я выдергивал один за другим ящички кухонной мебели, иногда снова хватаясь здоровой рукой за покалеченную, чтобы зажать рану. Весь пол кухни забрызгал кровью, но мне было не до этого. Не найдя аптечки, я схватил из стопки чистое полотенце и туго обмотал им руку.

«Спокойно! Без паники! — как в армии, скомандовал я себе и мгновенно вспомнил недавно виденную передачу о достижениях современной хирургии. — „Скорую“! Срочно вызвать „скорую“! Надо успеть!»

Я бросился в коридор, где на полочке стоял хозяйский телефон, зажал закутанную руку в подмышке и другой набрал «103».

Молодой широкоплечий мужчина ударил правой рукой по столу, а затем покрутил перед собою левой, но вряд ли его собеседник, Виктор, разглядел отсутствие на ней двух пальцев, ведь тот сидел в помещении кафе в темных очках, и хоть и реагировал на рассказ, но, казалось, смотрел куда-то над головой рассказчика.

— И что? Как вы действовали дальше? — заинтересованно спросил слушатель. — Неужели не пытались спасти руку?

— Пытался. Через мгновение я отыскал на чужой кухне пустую полулитровую банку, даже сполоснул ее для порядка, и вернулся в гостиную, где как раз в тот день делал хозяевам ремонт.

Знаете, не буду скрывать — стремно было на них смотреть… А тем более — взять и положить в банку. Мне и не верилось, что это на самом деле мои пальцы, и хотелось бежать скорее к врачам за помощью, чтобы они все уладили…

Я присел на корточки и сделал это. Они были еще не холодные и упали на стеклянное дно один за другим тихо, как в немом кино. Запомнилось, что здоровая правая рука тогда ужасно дрожала.

Вдруг я осознал, что потерял чувство времени, а «скорая», видимо, уже вот-вот приедет, поэтому лучше бежать ей навстречу! Я схватил банку здоровой рукой и бросился к двери. По дороге заметил свою сумку, повесил ее на плечо, локтем нажал ручку входной двери, а потом толкнул дверь ногой, чтоб она закрылась. Так же локтем нажал кнопку лифта и прислонился к стене.

Острая боль в руке прошла, но две раны болели тупо, и казалось, будто через те места тянули из моей руки жилы.

Открылись двери грузового лифта. Мне было безразлично, какой приедет первым, лишь бы быстрее! Я вошел в кабину, натолкнувшись на тревожно-недовольный взгляд девушки с пышными рыжеватыми волосами, и локтем нажал кнопку первого этажа. Казалось, лифт спускается бесконечно долго. Я терял силы, а перед глазами все еще стояла абсурдная картинка — мои пальцы сантиметрах в двадцати друг от друга на светлом паркете гостиной, и возле каждого из них крошечная алая лужица.

Вдруг лифт замер и остановился, но двери не открылись. Я подождал мгновение и снова нажал кнопку с единицей. Движение возобновилось. Но теперь казалось, что лифт везет нас не вниз, а вверх, и при этом ползет так долго, как в высотке, а не в шестнадцатиэтажном доме. Я в сердцах ударил ногой по двери, в ответ рука отозвалась резкой болью, но ничего не изменилось — лифт двигался медленно, словно издевался. Я поднес к лицу раненую руку — полотенце уже пропиталось кровью.

Барышня, которая стояла позади меня, строго сказала: «Что вы вытворяете? Взрослый человек! А я, между прочим, спешу!»

Я уже потерял ощущение времени, силы меня покидали, хотелось присесть, а еще лучше — лечь, замереть и заснуть. Но где-то навстречу мне уже мчались врачи, и я тоже должен был спешить… Чтобы не упасть, я поменял позу и прислонился к стене. Видимо, задел какую-то кнопку, потому что лифт снова дернулся и замер. Дверь не открылась. Моя сумка предательски сползла с плеча на пол. Девушка гневно посмотрела на меня и отшатнулась — у меня не было сил говорить, я только протянул к ней банку со своим сокровищем. Она замерла. Я показал ей вторую руку, замотанную уже покрасневшим полотенцем. Она быстро поняла, что с рукой плохо, но что во второй?

Я поднял банку выше, мутный свет бледной лампы осветил ее содержимое, девушка присмотрелась, вскрикнула и прикрыла рот ладонью.

Мгновение мы смотрели глаза в глаза, но вдруг она качнулась и начала оседать вниз. Сумочка с ее плеча упала на пол. Я будто проснулся от этого стука и обхватил девушку обеими руками, хотя одна была в крови, а пальцы второй судорожно вцепились в банку.

Это хрупкое тело оказалось довольно тяжелым, никак не хотело стоять на ногах, и я смог только посадить барышню на пол спиной к стене. Тупая боль в руке от движений переходила в острую, меня самого шатало, и вдруг я услышал, что где-то на другом этаже кто-то стучит в дверь лифта.

Рассказчик достал из кармана мобильный, порылся в меню, и на экране появилось фото очаровательной рыжеволосой девушки.

— Вот она! — Он протянул мобильный слушателю. — Ой, простите, я опять забыл, что вы… То есть… Извините, каждый раз волнуюсь, когда возвращаюсь к этой истории, хотя рассказываю ее, пожалуй, в тридцатый раз, но все больше своим, а вот так, как книгу, — это впервые.

— Ничего, Ярослав, не стоит извиняться. Тем более что, если позволите поднять экран к глазам, я могу и увидеть, он же светится. А это облегчает… — Слушатель принял на ладонь смартфон и поднес экран к глазам, то есть к темным очкам.

— Правда, красивая? — не сдержал широкой улыбки собеседник.

— Очень, просто сказочная! — улыбнулся Виктор и отдал мобильный хозяину.

— Ну, так вот. Она сидит себе дальше и приходит в чувство, я едва стою на ногах, лифт завис, а внизу кто-то стучит кулаками в дверь и кричит: «Одурели там, что ли? Катаются они! А нам что, холодильник на себе тянуть?»

Здесь я собрал последние силы, прижался лицом к щели в дверях и рявкнул: «Да сделайте же что-нибудь! Здесь человеку плохо! Вызовите кого-то!»

Время словно остановилось. Переговоры с диспетчером по встроенной связи обнадежили, что когда-нибудь нас выпустят. Мы сидели в полумраке на корточках друг перед другом, а на полу между нами стояла банка с моими пальцами…

Девушка сказала: «Разматывайте руку, надо пережать сосуды, чем-то перетянуть запястье, вон полотенце все в крови…»

Она встала и сняла с длинной юбки самодельный пояс, сплетенный из полосок кожи и монеток. А мне велела снимать футболку. Я освободил руку от окровавленного полотенца, бросил его в угол кабины, со страхом взглянул на обрубки пальцев. Девушка увидела то же, но сознания не потеряла, а будто вся подобралась, втянула голову в плечи и ловко перехватила мое запястье пояском, а затем спеленала руку футболкой, сложив ее вдоль.

Не знаю, сколько времени прошло…

Вдруг в дверь энергично постучали снаружи: «Это вы вызвали „скорую“? Кто в лифте? Сколько вас там?»

«Это мы вызвали», — сказал я уже безо всякой надежды.

Но вдруг попутчица моя вскочила и принялась колотить кулачками в дверь: «Бригада! Спасите! Спасите человека! Ему плохо! Он потерял много крови! И пальцы тоже тут, в банке! Нельзя терять время!»

Неуверенный молодой голос снаружи сказал: «Что, может, будем ломать дверь?»

«А ты умеешь? Были прецеденты?» — вместо ответа спросил второй.

«Умные вы, гиппократы! Вам лишь бы ломать… Вы людей лечите, а к механизмам лучше не лезьте!» — буркнул третий.

«Вы что там — издеваетесь?!» — рявкнул я и со всей дури ударил ногой по двери. Лифт вздрогнул и снова двинулся вниз, а я увидел перед собой испуганное лицо девушки с растрепанными курчавыми волосами и удивленными глазами…

Ярослав замолчал и выпил одним глотком эспрессо, уже остывший в маленькой чашечке.

— А дальше что? — не удержался от вопроса Виктор.

— Дальше? Когда лифт остановился, а двери его разъехались в стороны, мы вышли из него вдвоем, поддерживая друг друга. Люди, собравшиеся на площадке первого этажа, отшатнулись. Я — полуголый, оба грязные, окровавленные и уставшие, мы шли, как последние защитники Брестской крепости, при этом девушка плакала и свободной рукой держала банку с моими пальцами.

По лестнице с топотом сбежал вниз запыхавшийся медбрат. В этот миг открылись двери пассажирского лифта и из него вышел врач со своим чемоданчиком, а вслед за ним лифтер — со своим.

«В машину! — оценив наш вид, скомандовал врач. — Времени нет! Хотя… Скажите, в котором часу вы получили травму?»

Я на это только пожал плечами. Шустрый медбрат взглянул на часы и сообщил, что вызов поступил ровно в полдень.

«Мдааа…» — невесело сказал врач, а мы с девушкой встретились глазами.

«Что? Что это значит?» — девушка перевела взгляд на врача.

«Ну… значит, что травма была получена еще раньше. А сейчас половина второго… А такая хирургия — это очень деликатное дело… Плюс — доехать в специализированное отделение по Киеву, это даже с мигалкой минут сорок… — Он достал из кармана сигареты, но потом резко сунул их обратно. — По коням! Все равно надо ехать зашивать. А нормальный мужик проживет и без пальцев! Это же не голова и не…»

Вплотную к подъезду стояла «скорая».

Девушка вдруг спросила, можно ли ей поехать со мной и, не дожидаясь ответа, передала медбрату банку, а тот с выражением безграничной скорби торжественно принял груз.

Я вытер здоровой рукой слезы на ее щеках и спросил, как ее зовут. Оказалось, что Вероникой.

Вдруг из подъезда кто-то закричал:

«Сумки! Сумки в лифте оставили!»

«Господи! — Девушка хлопнула себя по лбу. — Я же ехала на собеседование, на работу устраиваться! Там же все документы! Да черт с ней, с той работой!»

И мы поехали зашиваться. Вот такая история.

Ярослав улыбнулся и посмотрел на часы.

Виктор, предчувствуя, что это еще не конец истории, сдержался и ничего не спросил.

— Ну, вот почти все. Правда, история не новая, ей уже четыре года, — сдержанно улыбнулся молодой мужчина, оценив выдержку бывшего военного, — и она имела продолжение. Может, это кому-то и покажется странным, но не мне. Судьба, забрав у меня одним махом два пальца, свела с женщиной, которая вскоре одним махом родила мне двух сыновей!

— Да уж прям одним махом? — хмыкнул слушатель.

— Ну, не настолько мгновенно, но я считаю это очень неплохой компенсацией, — подмигнул собеседнику Ярослав, снова забыв о минимальном зрении Читателя.

— Это просто сказочный финал, спасибо! Если бы это была обычная книга, я бы очень усомнился в реальности такой развязки и такого стечения обстоятельств! — развел руками Виктор.

— Точно! Я бы тоже. В книгах пишут черт-те что! Все, что автору заблагорассудится. Я, правда, читаю мало — когда мне? Надо семью кормить. А вот Ника читает. Иногда и мне пересказывает. Но не во все верится, честно скажу. Но я вам рассказал чистую правду. И недостаток пальцев предъявил как доказательство! Правда, эту историю мы еще лучше рассказываем с женой в ролях…

— А компенсацию?

— Что компенсацию? — не понял Ярослав.

— Компенсацию не предъявили! Жену и сыновей! — улыбнулся слушатель.

— Это легко проверить! Если захотите убедиться — закажите в следующий раз не меня, а мою жену в этой вашей странной Живой библиотеке, и попросите, чтобы пришла с пацанами! Правда, они быстро разнесут эту кофейню вдребезги, факт! — засмеялся Ярослав и снова посмотрел на часы. — Должен бежать. Рад был познакомиться! А сейчас спешу, надо возвращаться на объект, на днях заканчиваю там класть плитку и едем с детьми в Крым. Живем нормальной реальной жизнью. А вы говорите — так не бывает!

Рассказчик встал, и Виктор повторил его движение. Мужчины пожали друг другу руки, протянутые над столиком с двумя пустыми чашками. Пирожных они не заказывали — Ярослав сказал, что сладкого и дома ест много, и посоветовал угостить его десертом следующую Книгу, особенно если это будет молодая особа с интересной лирической историей.

Виктор согласно кивнул. В этот момент Ярославу захотелось заглянуть ему за очки, но он, конечно, сдержался, распрощался и быстро спустился вниз, придерживаясь за перила искалеченной рукой. Виктор остался за столиком, чтобы немного побыть в одиночестве и обдумать услышанное — чего только не случается с людьми! Вот тебе раз — первая «прочитанная» история, а такая неординарная!

 

6

Вечером все же прогремела майская гроза, которая сообщала о своем приближении еще с обеда. Целый день по небу проносились небольшие, но плотно-кудрявые облака, на мгновение прикрывая палящее солнце, время от времени поднимался ветер, крутил смерчи из пыли и брошенных бумажек, катал пустые пластиковые бутылки, прислоненные где-то у стены или брошенные под забором не слишком экологически настроенными жителями города, которые еще не научились, как европейцы или, скажем, японцы, нести эту бутылку в руках, пока не найдут мусорник, а то и к себе домой, но не бросать где попало. Итак, все это слишком временное на теле вечного города с порывами ветра каталось под ногами, летало, кружилось, шуршало и гремело, потом снова успокаивалось, но дождя все не было. Прохожие прислушивались к далекому грохоту, прищуривали глаза и отворачивались от песочного ветра, смотрели на небо, но оттуда за весь день и не капнуло.

Однако как только вечер накрыл город, ветер затих, все будто замерло вокруг — притихли даже нахальные киевские воробьи, которые изо всех сил чирикали целый день на цветущих каштанах перед балконом Амалии. Неожиданная тишина казалась женщине ненастоящей и даже подозрительной, ведь она обычно точно предчувствовала грозу и без прогнозов Гидрометцентра — боль в висках или в затылке сжимала ее голову за несколько часов до начала ливня. А когда дождь обходил город стороной, в голове светлело и боль постепенно отпускала. Но не сейчас! Таблетки пить не хотелось, кофе на кухне закончился, и женщина решила выйти прогуляться в супермаркет и обратно по вечернему городу, тишине которого она не очень доверяла, поэтому прихватила с собой зонт с длинной ручкой.

Джинсы, футболка, кроссовки, зонтик, пятьдесят гривен в кармане — вполне достаточно, чтобы пройтись две остановки до магазина. В последний момент перед выходом из дома женская рука потянулась за темными очками, лежавшими на полке в коридоре — этот аксессуар даже вечером создавал ощущение отстраненности от чужой жизни, словно закрывал ее в собственном микромире, представлял собою защиту, необходимую для человека, который не хочет лишних контактов.

Было еще не поздно, около девяти, но улица спального района казалась безлюдной и удивительно тихой. Зато из открытых окон иногда вырывались эмоциональные возгласы — по телевидению транслировали футбольный матч с участием «нашей» команды, и болельщики прилипли к экранам.

Амалия бездумно двигалась в намеченном направлении, и ее мозг в измученной болью голове автоматически анализировал запахи цветущих деревьев и кустов, которые росли вдоль улицы. Сирень будто кричала своими ароматами из полутьмы, требуя обратить на нее внимание. Когда-то очень давно, в другой жизни, в небольшом городке мальчишка Артур ломал возле частных домов сирень охапками и, подкравшись к ее открытому окну, оставлял букеты на подоконнике.

«А если бы я жила не на первом этаже того хруща, а на последнем?» — спросила она через много лет своего мужа.

«Я бы спускал их тебе с крыши!» — ответил он.

С той далекой поры их общей юности аромат сирени и жасмина всегда вызывал у нее добрую улыбку, то ощущение «дежа вю», которое возникает от фильмов нашего детства, знакомых с первого до последнего кадра.

Всегда. Но не в этом году. Сейчас этот букет ароматов нагнетал боль головную, а также душевную.

Минут через десять Амалия вышла из супермаркета и остановилась на его лестнице, увидев молнию, которая разрезала пополам небо над девятиэтажками. Через мгновение загремело, взвыли сигнализациями машины и огромные капли одна за другой застучали по крышам автомобилей. Они одна за другой разбивались об асфальт и, сливаясь в лужицы и лужи, превращались в ручьи и потоки. А через минуту отдельных капель уже не было видно — ливень образовал водяную стену перед глазами людей, замерших на лестнице магазина. Некоторые вернулись в помещение, но Амалия осталась стоять, сосредоточенно и зачарованно наблюдая буйство стихии.

Опять сверкало, гремело, опять ревела сигнализация, ветер срывал с деревьев и швырял вниз листья, с треском падали ветки — света белого не было видно, если ночью вообще можно говорить о белом свете. Амалия не сдвинулась с места. Она стояла, прижав к себе длинный нераскрытый зонт и вакуумную упаковку молотого кофе, и как будто не замечала, что козырек над входом прикрывает только ее голову, а по телу, от груди и до кроссовок, бьют косые струи дождя, заходя то с левой стороны, то с правой. Волосы ее тоже стали влажными и растрепались от ветра, но… Но женщине становилось все легче и легче — головная боль отступала, и хотелось вдыхать этот влажный пахучий воздух полной грудью. Она сделала шаг вперед, еще один шаг. Одной рукой все еще прижимая к себе кофе и зонтик, вторую протянула перед собой ладонью вверх — капли щекотали и облизывали ее, и не было от этого холодно или неприятно. Амалия посмотрела на свои уже мокрые джинсы и кроссовки, подняла лицо вверх и медленно двинулась в дождь, который, казалось, уже немного устал.

— Вот если бы у меня был с собой зонтик, то я бы его по крайней мере открыла! — резюмировала поступок незнакомой женщины девушка, которая топталась на несколько ступенек выше, прямо в дверях супермаркета, держа в руках полулитровую пачку питьевого йогурта.

— Если бы у меня был зонтик, я бы дал его тебе, а тебя понес бы на руках! — развил гипотетическую ситуацию парень, стоявший возле нее, и обнял подругу за талию.

— Но зонтиков у нас нет, и мы, как два пенсионера, стоим и боимся дождя! — вызывающе посмотрела ему в глаза девушка, и для этого ей пришлось запрокинуть голову вверх, ведь она едва достигала плеча своего спутника.

— Ну, я бы не стал расписываться за обоих! — проурчал ей в затылок парень, коснувшись пальцами горячего девичьего тела между короткой футболкой и шортами. — Я в пенсионеры не записывался!

— Неужели? — ущипнула его за руку девушка.

— А то! — ответил он, подхватил миниатюрную подружку на руки и бросился с нею под дождь.

— ГОООООООООЛ! — вырвалось одновременно из многих окон.

— Ааааааааааа! — закричала девушка.

 

7

Они жили в соседних дворах и знали друг друга с детства, хоть и учились в разных школах. Женька бегала в ближайшую пролетарскую общеобразовательную школу их микрорайона и училась там выживать, а Илья закончил лицей, за который родители выплачивали немалые деньги, а потом они же протолкнули его в коммерческий вуз — не в армию же ребенку идти? Правда, «ребенок» ростом метр девяносто не очень-то и хотел учиться, но все же пользовался продленным родителями беззаботным детством. Поэтому не из нужды, а скорее чтобы выглядеть среди друзей «самостоятельным мужиком», он иногда зарабатывал свою копейку, фотографируя свадьбы, крестины и другие торжественные события, обычно у знакомых. Для этого занятия родители когда-то профинансировали приобретение профессионального фотоаппарата и всего необходимого.

Правда, в основном Илья фотографировал просто так, для удовольствия и «для понта», выкладывал фотографии в соцсетях и рассылал друзьям по Интернету — это создавало ему определенный репортерский имидж. Однокурсницы набивались на фотосессии, приглашали на природу или к себе. Последствия этих фотосессий бывали разными, но отношения не затягивались надолго. И только одна из всех знакомых девушек совсем не реагировала на его «специализацию». Невысокого роста, светловолосая, знакомая с детства Женька Пожарская из соседнего дома, казалось, видела Илью насквозь и, острая на язык, лишь подсмеивалась над его «понтами».

В глубине души Илья и сам понимал, что это все игрушки взрослого парня, все еще не самостоятельного в этой непростой жизни, но ведь другие-то девушки воспринимали его всерьез и стремились к отношениям! Только не она. Казалось, Женька живет своей параллельной жизнью, далеко не такой легкой и предсказуемой, как у него, но никогда не жалуется и не просит поддержки, живет — и все о нем понимает. А он, здоровый балбес, смелый со всеми, почему-то не решался переступить с ней границу, отделяющую знакомство от отношений. И тогда, когда Женька еще была одна, и уже потом, когда она распрощалась с тем чокнутым Дэном, с которым была несколько месяцев, а все знали, что он не прочь выпить, покурить травы и поприставать к другим девушкам. Илья, вполне успешный, «без вредных привычек» и востребованный в женском обществе, остерегался, что эта девчонка отошьет его при всех, царапнет по живому. Но именно к ней его необъяснимо влекло, именно ее хотелось подхватить на руки, опекать и развлекать, как ребенка, любить как женщину и защищать от разных бед.

Их траектории пересекались в дворовых компаниях, на именинах и пикниках, иногда они заваливались компанией «на пати», в клуб или просто выходили с друзьями «на пиво» в соседний паб — не столько пиво пить, сколько поговорить о новостях общих знакомых и рассказать свои. И нередко Илья чувствовал, что если бы не надеялся увидеть там Женьку, то и не шел бы слушать эту дурацкую болтовню. И цепляло его за душу, когда она приходила не одна и кто-то выдавал ее за «свою девушку», а особенно — когда она усаживалась кому-то на колени и тот по-хозяйски ее обнимал.

Иногда Илье казалось, что в такие моменты Женька просто испытывает его нервы и «снимает реакцию», однако он изо всех сил старался не выдать себя — рассказывал веселые истории или фотографировал компанию, а то и сам «клеил» какую-нибудь приблудившуюся деву, исподтишка наблюдая, как реагирует соседка. Реакция была нулевой. И каково же было его удивление, когда она сама сделала первый шаг, ведь он уже и не надеялся.

В день, когда столица изнывала от майской жары, дождь все никак не проливался на город, а «Динамо-Киев» играло где-то на чужом поле, Илья с компанией сидел в баре, который в последнее время перекрестили в «паб», и смотрел на плоском экране вялый матч. Женька сидела неподалеку и явно скучала, отодвинула от себя кружку с пивом и только грызла соленые орешки. Вдруг она уловила взгляд Ильи, посмотрела на экран, к которому были прикованы взгляды остальной компании, и сказала:

— Хочу йогурт!

Никто не обратил на это внимания. То ли она тихо сказала, то ли все были заняты пивом и ситуацией на поле, но только Илья вопросительно взглянул на нее.

— Я могу сходить за ним в маркет, — сказал он, кивнув назад: именно там в двухстах метрах был круглосуточный магазин, где хватало всего. — Тебе какой?

— Питьевой. Клубничный. И холодный! — не отрывая привычно-насмешливого взгляда от его глаз, сказала Женька.

— Так я пошел? — шевельнулся Илья.

— Пойдем вместе, нет сил смотреть, как они бегают и ни черта не забивают! А то еще принесешь что-то не то, — хмыкнула девушка и выскользнула из-за столика.

— Как хочешь, — прошуршал почти беззвучно Илья, одним глотком допил из кружки пиво, и через полминуты они уже молча шагали к супермаркету.

Ливень застал их на выходе из магазина — хлестал вовсю, крутил молодые деревья, срывал клочьями листья, ломал ветки старым. В небе сверкало, от грома Женька вздрогнула и по-детски схватила Илью за руку. Завыли сигнализациями автомобили, покупатели, застигнутые на лестнице магазина, вернулись в помещение. Только странная задумчивая женщина с неоткрытым зонтом и они вдвоем стояли на лестнице под навесом, но он не мог защитить от непогоды, которая крутила и хлестала, словно сорвалась с цепи и спешила побольше начудить, пока ее не усмирили невидимые силы небесные.

Вдруг женщина, стоявшая рядом, сделала шаг вперед, еще шаг… Одной рукой она все еще прижимала к груди пакет кофе и зонтик, а вторую протянула перед собой, и капли заплясали по ладони. Затем она посмотрела на свои уже мокрые джинсы и кроссовки, подняла лицо вверх и медленно двинулась в дождь, который, казалось, уже немного устал.

— Вот если бы у меня был с собой зонтик, то я бы его по крайней мере открыла! — резюмировала поступок незнакомки Женька.

— Если бы у меня был зонтик, я бы дал его тебе, а тебя понес бы на руках! — выдохнул ей в затылок Илья и обнял за талию.

— Но зонтов у нас нет, и мы, как два пенсионера, стоим и боимся дождя! — вызывающе посмотрела ему в глаза девушка, и для этого ей пришлось запрокинуть голову вверх.

— Ну, я бы не стал расписываться за обоих! — проурчал ей на ухо парень, коснувшись пальцами горячего девичьего тела между короткой футболкой и шортами. — Я в пенсионеры не записывался!

— Неужели? — ущипнула его за руку девушка.

— А то! — ответил он, подхватил Женьку на руки и бросился с ней под дождь.

— ГОООООООООЛ! — вырвалось одновременно из многих окон.

— Ааааааааааа! — закричала девушка, но крик ее слился с дождем и захлебнулся поцелуем — Илья как раз добежал до развесистой вербы, прижался спиной к стволу и впился губами в девичьи уста.

 

8

Книжная кофейня жила своей жизнью так же, как и люди, которые привязались к ней невидимыми нитями благодаря акции «Живые книги» и наведывались туда «на кофе» довольно часто. Не всегда Читатели пересекались друг с другом, разве что писательница Амалия и Виктор, бывший военный в темных очках, несколько раз попадали в заведение в одно время, но дама выбрала себе столик у перил верхнего яруса, а мужчина усаживался этажом ниже, спиной к занавешенному окну, прислушиваясь к настенным часам, негромко отбивавшим наступление каждого нового часа.

Жаркий и грозовой май был в разгаре, и однажды Виктор договорился через девушек-книжниц о встрече с человеком, готовым поделиться размышлениями о мистике в обыденной жизни Киева и какими-то историями. Встреча была назначена на час дня. Виктор пришел раньше и, общаясь с девушками у бара, узнал, что «эта писательница» уже полчаса сидит на верхнем ярусе за своим столиком, а заказанная Книга не пришла.

— Так я не против «почитать» вместе с дамой мою Книгу, — сдержанно улыбнулся мужчина, — можете передать ей мое приглашение. Правда, что уж там в Книге, я не знаю, поэтому наперед снимаю с себя ответственность!

— Ух ты! Это классно! — едва не захлопала в ладоши книжница Вера, а затем перешла на шепот: — Ведь вон она, Амалия, взяла книгу с полки, листает ее и пьет кофе, а нам как-то неудобно, хотя мы и не виноваты… Вы нас просто спасли!

— Да и вам, может, интересно будет познакомиться с настоящей писательницей? — оглянулась на лестницу книжница Аня.

— Еще бы! Никогда не видел живых писателей! — почему-то хмыкнул Виктор, а потом вздохнул. — Боюсь, правда, что уже и не увижу…

Вера проводила его за столик под часами и поднялась по лестнице выше, чтобы передать его приглашение Амалии. Та была сегодня без настроения, нерешительно выглянула через перила на «мужской этаж», мгновение колебалась, но согласилась.

Они познакомились. Виктор поднялся и протянул для приветствия руку. Амалия подала свою, держа в другой маленькую сумочку. Рука ее была прохладной, а духи — узнаваемыми, он запомнил их с первой встречи, когда разминулся с этой женщиной в дверях.

Мужская рука была сильной, но не мозолистой, и пожала женскую деликатно.

Не успела пара Читателей перекинуться стандартными для знакомства фразами, как в кафе вошел невысокий худощавый мужчина лет за пятьдесят, одетый в темно-серый, почти черный костюм и светлую полосатую рубашку. Это выглядело несколько странно, ведь на улице царила жара. Разве что расстегнутый пиджак и отсутствие галстука указывали на то, что ему тоже не холодно. Вид у мужчины был несколько растерянный, казалось, что он попал в современное кафе с продуманным ретро-дизайном откуда-то из поздних советских времен и оглядывался вокруг, словно ища поддержки.

Книжница Аня подвела его к столику, где сидели Виктор с Амалией, но тут посетитель совсем смутился, ведь ему предварительно сообщили, что Читателем будет один мужчина. Он топтался у столика и все не решался присесть. Виктор, угадав смущенное состояние Читателя, сказал:

— Юрий, здравствуйте, меня зовут Виктор, это я просил о встрече с вами, но, если вы не возражаете, госпожа Амалия тоже послушает то, о чем вы готовы рассказать.

Мужчина бросил взгляд на Амалию, смотревшую на него с сочувствием, которое обычно вызывают у интеллигентных людей слишком нерешительные особы, молча кивнул, как-то фатально махнул рукой в знак согласия и обреченно сел на стул напротив Виктора.

На минуту между ними воцарилась тишина, лишь из скрытых динамиков ненавязчиво играла музыка. Эта космическая инструментальная композиция будто очаровала посетителя и заставила Амалию с Виктором тоже прислушаться.

— «Спейс»? — Амалия взглянула на Виктора, но темные стекла очков не пропустили ее глубже.

— Нет-нет, это «Зодиак»! Но вы, вероятно, слишком молоды, чтобы помнить период их суперпопулярности в начале восьмидесятых! — неожиданно живо отреагировал Юрий, махнул обеими руками, как дирижер, и лед тронулся — контакт был установлен.

— Да, пожалуй, это действительно «Зодиак». Но как же похожи они на «Спейс»! Я и в молодости их путал, потому что мне, как говорят, медведь на ухо наступил, — засмеялся Виктор. — Но, согласитесь, это очень подходящий аккомпанемент для рассказа о мистических приключениях в Киеве, не так ли?

— Может, пусть наш рассказчик сначала закажет себе кофе с десертом? — вмешалась Амалия.

— Да-да, вы же читали условия акции? — Виктор нащупал на столе оставленное Верой меню и подсунул его Юрию.

Через несколько минут, справившись со своим волнением, мужчина начал рассказ о чудесах, случавшихся в этом вечном городе, о чудесах, свидетелем которых он был, но так и не нашел им объяснений. А Амалия подумала, что, к счастью, ни книжницы, ни Виктор сегодня не представили ее как писательницу, ведь, узнав об этом, сегодняшний господин Книга мог бы разволноваться еще больше, а то и вовсе отказаться от участия в игре.

— Я работаю здесь неподалеку, увидел на дверях объявление об акции и решил кому-то это рассказать. Может, кто-нибудь меня понял бы, объяснил, что это такое… Собственно… У меня нет друзей… То есть таких друзей, кому можно было бы рассказывать такую ерунду… А эта выдумка о Живых книгах мне понравилась. Это похоже на общение с незнакомыми людьми в ночном поезде… — произнес Юрий, глядя на полочку с медно-блестящими старинными турочками для кофе, но вдруг перевел взгляд на Амалию и улыбнулся. — И потом, — кофе с пирожным в таком изысканном заведении… Сам бы я вряд ли решился сюда зайти, я — человек небогатый, хоть и не бедствую, но приходить сюда самому — это как-то странно, вам не кажется?

Юрий взглянул на обоих Читателей, а они синхронно сдержали улыбки, ведь уже не раз пили здесь кофе каждый наедине с собой. Однако он не смутился, а только пожал плечами и жадно втянул ноздрями запах поданного эспрессо.

— Так вот, о мистическом. Я живу в спальном районе, там, за Днепром, — махнул он рукой в сторону окна, — и каждый день на маршрутке езжу на работу и с работы. Это еще то испытание! В среднем сорок минут в одну сторону. Радует одно — я живу возле конечной и утром мне удается втиснуться в бусик, а иногда даже сесть. Ведь через несколько остановок водитель перестает реагировать на людей, машущих руками с остановок, потому что маршрутка уже полным-полна. Так и катаюсь — с конечной до конечной пять дней в неделю. И таких, как я, много. За годы этих поездок люди уже узнают друг друга, здороваются и даже общаются. Хотя я не из тех, кто заводит болтовню ни о чем да с кем попало. Я больше люблю наблюдать. Когда усаживаюсь, то читаю книгу, хоть и знаю, что это портит зрение, но чтение хоть как-то разнообразит поездки.

И вот так случилось, что я зацепился глазом, а может, и душой, за одну странную даму. Это была необыкновенная женщина, скажу я вам. Я встречал ее только здесь, на Контрактовой площади, в очереди на конечной маршрутки. И то — по вечерам. Заметьте — ни разу не ехал с ней утром. И ни разу — в понедельник. Анализ этих фактов приводит к выводу, что дама имеет выходной по понедельникам и на работу ездит не на девять, как я, а позже. — Юрий сделал глоток ароматного кофе и прищурился.

Амалия улыбнулась, рассматривая этого человека, такого последовательно-логичного, одетого в старомодный костюм, наверное, очень сдержанного в повседневной жизни. Что же такого должно было случиться, чтобы он решился прийти и рассказать свою историю чужим людям? И не выдуманной ли будет эта история? Просто ради бесплатного кофе и порции чизкейка?

— Простите, — не выдержал паузы Виктор, — а чем же эта женщина была такой необычной?

— О, поверьте мне, она действительно отличалась от других! Она была невысокого роста, собственно, и я не баскетболист, и толстые тетки или худые долговязые модели с серьгами в пупках под короткими майками, сами понимаете, меня мало интересуют. Эта же была не тощей и не толстой, а каштановые ее волосы были всегда интересным образом закручены и заколоты на затылке. Но главным было другое. Ее глаза… Невероятные глаза… Я увидел их почти вплотную, когда был вынужден коснуться пальцем ее плеча, чтобы передать водителю чьи-то пять гривен на билеты. Она оглянулась и какое-то мгновение смотрела мне в глаза. Ресницы ее затрепетали, она подняла руку и взялась за купюру.

Я увидел ее тонкие пальцы и кружево на манжете белой блузки, которое выглянуло из рукава черного плаща… Я так растерялся, что не сразу выпустил купюру, и какое-то мгновение она будто соединяла нас. Вдруг водитель затормозил. Человеческая масса качнулась, я наткнулся грудью на плечо этой дамы, выпустил купюру и ухватился за поручень, удерживая спиной напор нескольких пассажиров. Моя попутчица ткнулась вторым плечом в квадратную спину какого-то работяги, стоявшего впереди, ресницы ее встрепенулись, наши взгляды снова встретились, и меня вдруг бросило в жар, чего уже давным-давно не случалось. Я пробормотал «пардон», хотя французским не владею, но мои извинения утонули в криках пассажиров, адресованных водителю и тому, кто перебегал улицу перед маршруткой.

Целый день на работе память возвращала мне образ этой удивительной женщины с такими трепетными ресницами и невероятными глазами. Она казалась мне совсем не такой, как другие современные женщины. Вы уж простите, но как-то надоела их напористость, вульгарная прямота, эта мощная сила слабого пола кругом — и в жизни, и на экране, и на страницах газет, и крупным планом с придорожных бордов. Достала их белозубая улыбка и стопроцентная сексуальная готовность! — эмоционально выпалил Юрий, взглянул на Амалию и про себя отметил, что она чем-то похожа по типу на ту его незнакомку. — Правда, неутешительна и другая крайность — наша печальная базарная реальность…

Меня уже давно смущает ощущение ненастоящести, синтетичности нашего бытия — от воды, еды, воздуха, одежды и до человеческих отношений согласно кем-то навязанным шаблонам. Вот потому эта женщина так меня поразила — именно своей несовременностью, непохожестью на других, удивительной грацией и манерами. Весь тот день я, составляя статистические отчеты в конторе, вспоминал ее. И дал себе слово впредь наблюдать за ней, а может, и завязать знакомство.

Я встречал ее на конечной и здоровался. Она отвечала мне и тут же переводила взгляд дальше или просто прятала глаза за трепетными ресницами. Я перестал читать в дороге и украдкой поглядывал на эту женщину, сравнивая ее с другими. И хотя еще долго между нами не было сказано ни слова, кроме приветствия, я надеялся, что тоже небезразличен ей. Несколько раз мы стояли в утробе маршрутки недалеко друг от друга, хотя и не вплотную. И я чувствовал запах ее духов. В них было больше чего-то медицинского, чем парфюмерного, какой-то давно забытый аромат, будто откуда-то из детства. И эта неразгаданность волновала меня больше, чем в годы юности аромат женских духов, который жадно «пьешь» ноздрями.

Мне казалось, что я ее откуда-то знаю, но, перебирая по ночам в памяти образы знакомых женщин от школьной скамьи и по сей день, я не находил никого подобного. А еще… Только не смейтесь! Мне казалось, что я знал ее еще раньше, в какой-то другой жизни… А может, она напоминала героиню фильма?

Амалия и Виктор вовсе не смеялись, ведь нерешительный сначала рассказчик выглядел неожиданно возбужденным и действительно взволнованным. Читателей уже разбирал интерес, что же там случилось дальше.

— Однажды вечером что-то произошло на набережной, и наша маршрутка попала в дорожную тянучку. Все мы имели шанс застрять надолго, еще даже не переехав через Днепр. Но в тот раз водителем был молодой энергичный парень, у которого словно был нюх на подобные ситуации — он нередко находил способ выбраться маленькими улочками или по тротуарам. Тогда он громко спросил у пассажиров, выходит ли кто-то до моста, и лихо крутанул руль вправо. Маршрутка зарычала, выбралась на тротуар, обогнала с десяток автомобилей, которые медленно ползли по улице, а затем, вместо того чтобы двигаться к реке, свернула на какую-то узкую, вымощенную булыжником дорожку, извилисто убегавшую вверх по холму между старыми деревьями и густыми кустами.

Пассажиры притихли и удивленно поглядывали в окна. Я бросил взгляд на незнакомку — не волнуется ли она? Но женщина стояла спокойно, одной рукой держалась за поручень сиденья, а второй прижимала к себе сумочку, больше похожую на театральную, а не на те сумки, что нередко носят другие особы и о которых говорят, что там черт ногу сломит. Кстати, я ни разу не видел в ее руках пакетов, напичканных провизией, которые обычно хозяйки тянут домой.

Я снова посмотрел на незнакомку. Она, словно почувствовав взгляд, медленно повернула голову и неожиданно улыбнулась мне. Собственно, не то чтобы улыбнулась, но в ее глазах и уголках губ мелькнуло что-то такое, из-за чего мне захотелось поднять шляпу, если бы, конечно, она у меня была. Но ее загадочный взгляд снова будто растворился, а перед моими глазами предстала ее опрятная прическа.

Между тем бусик пробирался по дорожке вверх, ловко вписываясь в каждый поворот. Но вдруг двигатель зарычал, потом будто закашлялся и затих. Машина остановилась, а водитель сердито хлопнул обеими руками по рулю. Он открыл дверцу и вышел на улицу осмотреть машину. Пассажиры заволновались. Через лобовое стекло было видно дорожку, которая извилисто шла в гору, а к боковым окнам жались ветви с небольшими, еще молодыми весенними листьями. Через открытые двери в салон вошел давно забытый аромат цветущей черемухи. Смеркалось. И в этот момент, вдохнув негородских ароматов, я подумал, что и сам, как эта маршрутка, уже много лет колешу по замкнутому кругу, и ничего в этой жизни не меняется. Да я и не хотел этих перемен…

Прошло несколько минут, но водитель не возвращался. Пассажиры уже начали возмущаться, мол, лучше бы мы ползли по набережной, чем поломаться где-то в лесу… Несколько мужчин тоже вышли из маршрутки покурить и, к большому удивлению, обнаружили, что водителя нигде нет. Поднялся шум и гам, одни пассажиры пытались выйти из машины, другие начали куда-то звонить по мобильным, все были озадачены и возмущены, ведь их планы на этот пятничный вечер были разрушены… Наконец почти все пассажиры вышли, кто-то звал водителя, кто-то советовался, что делать. Между тем сумерки сгущались, а запах черемухи усиливался.

— Ой, ничего себе! — не сдержала удивления Амалия.

— Да, интересный поворот событий, — заинтересовался Виктор, сплел на столе пальцы рук и подался корпусом вперед к Юрию, проявляя нетерпение.

— Это еще не «поворот», знаете ли! — сказал тот, залпом выпил остатки уже чуть теплого кофе и проглотил кусочек сырного пирожного, будто собираясь с силами.

Читатели терпеливо молчали, ожидая продолжения. Но Амалия не выдержала первой.

— И что же было дальше? — заглянула она в глаза человеку, который вдруг снова сник и будто не решался продолжать.

— Дальше? — он вытер губы салфеткой и направил взгляд на полку со старинными кофемолками. — Дальше я почувствовал, как кто-то взял меня за руку и повел за собой. Она вела меня подальше от раздраженных пассажиров, куда-то вверх, лавируя между кустами и деревьями с легкостью, которой я от нее не ожидал.

— Ничего себе! — не сдержался Виктор.

— Вдруг я поскользнулся на прошлогодних сырых листьях, но она не выпустила моей руки, а, наоборот, удержала. Я снова почему-то сказал: «Пардон». И в ответ неожиданно услышал: «Ne vous excusez-pas! С'est pas grave!»

Я впервые услышал ее голос и не был разочарован — он был именно таким, каким и должен быть голос этой удивительной женщины, столь непохожей на всех женщин вокруг. И я заговорил с ней. Извинился, что я такой неуклюжий, сделал ей комплимент, наконец, сказал, какая она замечательная и удивительная…

Она помогла мне подняться по склону к поваленному дереву и жестом предложила присесть. Мы долго разговаривали в полумраке, сидя рядом на той колоде и вдыхая аромат черемухи, липких тополиных почек, взорванных молодой листвой, и прошлогодних листьев, лежавших влажным ковром под ногами.

Незнакомка рассказала, что зовут ее Полиной, она работает гувернанткой в богатой семье одного банкира, занимается с его детьми, водит их на прогулки, читает книги, а еще по собственной инициативе учит старшую девочку игре на фортепиано, что жена банкира редко бывает дома — она то в салонах красоты, то ходит с приятельницами на шопинг или «на кофе»… Рассказала, что вообще работой и отношением к ней она довольна, хотя, конечно, мечтала не об этом, особенно когда закончила консерваторию, но «смутные времена, нестабильная эпоха перемен…»

Юрий вздохнул, снова прислушался к космическим звукам музыки из скрытых колонок и продолжил, не отрывая взгляда от блестящих медных кофейников:

— Я тоже ей что-то рассказывал — и о моей жизни, и о прежних планах написать докторскую по прикладной математике и занять заметное место в науке, о планах, которым не суждено было реализоваться. Незнакомка кивала сочувственно и с пониманием, иногда всплескивала руками, и я уже не удивлялся, увидев на ее руках кружевные перчатки, а также белые, кружевные манжеты платья старинного кроя, черную шаль на ее плечах и узкие черные туфли со шнуровкой. Я держал в руках шляпу и говорил, говорил… И знаете… я… я говорил с ней… по-французски! — выпалил он.

— Господи… — всплеснула руками Амалия, а Юрий продолжил:

— Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы уселись на том дереве и завели разговор. Но вдруг я вспомнил, что ехали-то мы домой, что, как ни жаль, а надо бы уже как-то и выбираться отсюда, подумал позвонить знакомому, у которого была машина…

Но в карманах моего сюртука не оказалось мобильного, а часы на длинной цепочке щелкнули, отбросив серебряную крышку, и показали довольно поздний час. Я перевел взгляд на незнакомку, но она улыбнулась, снова взяла меня за руку и повела за собой вверх.

Метров через десять дама указала взглядом на вход в пещеру.

«Ça, c'est le passage de la rive droite vers la rive gauche, n'ayez pas peur, suivez-moi!» — пригласила она меня следовать с нею по тоннелю, который, по ее словам, вел на левый берег. Я растерялся и пытался объяснить, что это может быть опасно, что она рискует своей жизнью. О моей я уж промолчал… Ответ был странным.

«Pas du tout. Je connais bien ce tunnel, nous l'avons longé même avec les enfants», — ответила незнакомка, и я устыдился моих опасений, но был удивлен, как такая хрупкая женщина могла бродить таким заброшенным тоннелем, а тем более вместе с доверенными ей детьми банкира?

Я сделал несколько шагов вперед и заметил в глубине прохода свет. Закрепленные метрах в двадцати друг от друга, на стенах горели факелы, пахло уже не прелой листвой, а теплом огня, стены были земляные, глинистые, но довольно высокие и сухие. Полина двигалась вперед в свете факелов и казалась похожей на мираж. Мне захотелось коснуться ее, чтобы убедиться, что она реальна. Но вместо этого я больно ущипнул себя за руку — ничего не изменилось. Через мгновение меня накрыло волной непреодолимого желания, словно кровь закипела во мне и застучала в ушах. Я догнал ее, обхватил руками за талию, повернул к себе и… поцеловал ее в губы. Я сделал бы это, даже если бы это стоило мне жизни. Это было сильнее меня.

— И?… — не удержался Виктор, а Амалия промолчала, только смотрела на рассказчика широко открытыми глазами.

— Она не дала мне пощечину, не вырывалась и ничего не сказала. Она ответила на поцелуй… Шляпа слетела с моей головы, а ее прическа растрепалась, но нам это вовсе не мешало…

Юрий закрыл глаза, будто снова погрузившись в воспоминание об этом невероятном приключении. Теперь не выдержала Амалия:

— Боюсь даже спрашивать, что было дальше.

Мужчина молчал, все так же сидя с закрытыми глазами. И Читательнице даже на миг показалось, что таким образом он запечатал предательские слезы, чтобы случайно не просочились перед чужими людьми. Затем он вздохнул и продолжил:

— Какая-то чужая рука грубо тряхнула меня за плечо, и незнакомый голос спросил, не собираюсь ли я ездить по кругу, ведь уже конечная…

— Так это вам приснилось?! — с облегчением вырвалось у Виктора.

Юрий помолчал, потом нерешительно проговорил:

— Не думаю.

— Но как же? Разве это возможно? — удивилась Амалия и немного насторожилась: нет ли, случайно, у этого господина проблем с головой?

— А вы ненароком в ту пятницу ничего не праздновали на работе? — сдержал улыбку реалиста Виктор.

— Во-первых, я не пью, — даже обиделся такому предположению Юрий, — а во-вторых… я должен рассказать вам продолжение. Хотя вы, конечно, можете держать меня за сумасшедшего. Но если бы это случилось в каком-то другом городе… Однако мистика Киева замечена не мною первым. Да вы и сами, наверное, в курсе, откуда родом булгаковская Маргарита, точнее, ее задумка…

— Неужели вы хотите сказать, что история имела продолжение? — не унимался Виктор.

— Да.

— О! — удивилась Амалия, сложила руки на столе, как прилежная ученица, и приготовилась слушать.

— Я пришел тогда домой сам не свой. Ведь слишком все было явным, чтобы оказаться просто сном! На следующий день была суббота, я планировал провести ее дома, почитать, посмотреть телевизор, никуда не ехать. Но… дома мне не сиделось, я торопливо съел бутерброд с колбасой, запил чаем и даже не почувствовал вкуса. Меня тянуло из дому, и я снова оказался на конечной.

Проезжая мимо Днепровских круч, я внимательно присматривался к кустам и деревьям, покрывавшим их, и к ярким, дрожащим под ветром молодым листьям. События вчерашнего вечера снова прокрутились перед моими глазами, как в кино… И сердце защемило, словно от потери того, чего я не имел. Вскоре я снова оказался на Подоле и пошел гулять по нему неспешно, не так, как обычно шагаю в рабочие дни. Не имея четкого плана прогулки, я свернул в музей одной улицы, мимо которого как раз проходил. Вы не были там? Рекомендую! О, как он интересен! В нем собрано много старинных вещей, предметов быта, документов… Я уже там бывал раньше и зашел не ради информации, а что-то меня завело туда в поисках… эмоциональных впечатлений, скажем так. И хотелось быть подальше от туристов и экскурсоводов, побыть наедине… Я направился в один пустой зал и застыл в дверях…

В дальнем углу я увидел за фортепиано до боли знакомый силуэт… Темное платье с кружевной накидкой, аккуратно собранные на затылке волосы, белые кружевные манжеты, тонкие пальцы на клавишах инструмента…

Сердце заколотилось у меня в груди, пот выступил на лбу — я не знал, что делать. Броситься ли к ней, рассказать, что только и думаю теперь день и ночь о своей Полине, или не двигаться, чтобы это видение не исчезло, как вчера?

— Иии? — впилась в него глазами Амалия.

— Дородная дама-экскурсовод коснулась сзади моего плеча и попросила пропустить в дверь группу школьников. Что я и сделал. Она выстроила детей слева, а я перестал дышать, ожидая, что Полина сейчас как-то отреагирует на приход гостей, но она не двигалась. Дама рассказывала о богатых горожанах старинного Киева, показывала предметы их быта за стеклами витрин, а у меня мелькнула мысль, что, возможно, моя прелестная незнакомка здесь работает! И именно поэтому по понедельникам не ездит маршруткой — выходной. И рабочий день у нее начинается позже, чем мой… А о банкире с детьми она просто пошутила… Ее образ был настолько органичен стенам этого заведения, казалось, она и сама была из другого века. И вдруг до моего сознания долетели слова экскурсовода: «Вот манекен, изображающий женщину в одежде того времени. Это, дети, не богатая женщина, скорее всего, гувернантка, но имеет образование, умеет играть на фортепиано, наверное, знает французский. А может, и вообще француженка… Вы же знаете, что раньше богатые люди выписывали из-за границы воспитателей своим детям, чтобы те, общаясь, изучали языки…»

Я похолодел и воскликнул: «Как манекен?!» Я бросился от дверей вперед, дети засмеялись, но мне было все равно. Однако я не смог приблизиться к ней и мешком осел на стул неподалеку. Экскурсовод даже заволновалась, не плохо ли мне, а затем повела группу школьников дальше.

Я сидел и смотрел на мою Полину сзади. Боялся подойти и заглянуть в лицо. Сердце угомонилось и стучало так редко и тихо, будто его и не было вовсе. Из соседнего зала доносились детские голоса, а я рассматривал даму за фортепиано с головы до ног, словно касался ее руками. Вдруг…

— Что еще? — заволновался Виктор.

— Вдруг я увидел, что одна нога пианистки стоит, вытянутая вперед, на педали под инструментом, а вторая немного выглядывает из-под круглого стула и длинной юбки. Вы не поверите, но… На тонкой подошве черных туфель со шнуровкой и на каблучке четко была видна полоска засохшей рыжей глины… Точно такую же я отчистил в то утро со своих ботинок…

Расплачиваясь за столиком с Аней, Виктор попросил вызвать для него такси до Крещатика на четырнадцать тридцать — у него еще были какие-то дела.

Затем, уже возле бара, в его руках снова откуда-то возникла небольшая металлическая трубка, мгновенно превратилась в длинную палочку, кончиком которой он коснулся края первой ступени. Амалия, стоявшая рядом, не решилась поддержать его на лестнице, а только робко оглянулась на девушек за барной стойкой. Те синхронно улыбнулись, а Вера уверенно махнула рукой вслед Виктору, и этот жест, видимо, должен был означать, что этот мужчина и сам неплохо справляется.

Амалия пожала плечами и пошла вслед за слепым, осознавая нелогичность ситуации, особенно когда Виктор спустился по ступенькам ко входной двери, открыл ее и отступил в сторону, пропуская даму.

Машины еще не было, они стояли в тени у кафе и не спешили прощаться. Вокруг шевелился напоенный солнцем город, в пыли ссорились за кусочек веревки воробьи, бомжеватого вида лохматый и пыльный старик тяжело хромал от рынка, словно «сам в себе», равнодушный к другим проявлениям жизни вокруг. Амалия задержала взгляд на нем, вздохнула и сказала:

— Чудной этот Юрий… Так разволновался, рассказывая, удивил меня не на шутку, а когда позвонили с работы, его будто подменили — мгновенно замкнулся, словно застегнулся на все пуговицы, извинился и исчез.

— Да. Не без того… Может, еще и пожалеет о своей откровенности, — не очень весело улыбнулся Виктор, механически постукивая палочкой по краю тротуара.

— Почему же?… А что вы думаете о его рассказе? И о нем самом? Он действительно пережил эти мистические события, эти волнения, или придумал все?

— Ради кофе с запеканкой? — хмыкнул Виктор, будто угадав мысли Амалии.

— С чизкейком, пардон! — улыбнулась она.

— Да один черт — сырник, запеканка, ленивый вареник! Сладкое и из творога! Писательница должна была бы догадаться, что одинокого мужчину манит далеко не название, когда речь идет о еде! Ведь дома ж никто этим не накормит! Вот бы такую акцию начал ресторан украинской кухни, здесь неподалеку, я бы и сам ходил туда рассказывать басни за обед!

Амалия даже растерялась от такого заявления и о ее «статусе», и о сущности одинокого мужчины… Она не поняла, была ли это шутка или действительно вырвалось что-то неожиданное для нее из глубины мужской непонятной души. Воспользовавшись тем, что Виктор ее не видит, а как бы смотрит вдаль мимо (таким был поворот его головы), прошлась взглядом по нему с головы до ног и обратно с мыслью, как этот немолодой, но стройный и опрятный человек существует сам-один в непростом даже для зрячих мире. А что у него нет жены, Амалии было понятно и без слов — у женщин обычно срабатывает интуиция, особенно у тех, кто находится в поиске пары. Хотя сейчас она никого и ничего не искала.

Разговор на этом споткнулся, и оба почувствовали некую неловкость. Но вдруг прямо возле пары, стоявшей на краю тротуара, притормозило такси. Виктор развернулся лицом четко к Амалии и протянул ей на прощание руку. Она осторожно пожала ее, снова пытаясь просочиться взглядом через темные стекла его очков, чтобы увидеть глаза, потому что его улыбка показалась ей исключительно «для приличия».

 

9

Этот день для Женьки был не таким, как другие. Последний день из трех ее выходных ознаменовался переездом в новое жилище. Конечно, «жилище» — это несколько громко сказано, когда речь идет о переселении в арендованную комнату в двухкомнатном «хруще» к старушке хозяйке, но смысл все-таки был в смене места жительства. То есть места, где она будет ночевать, вскакивать утром и откуда убегать на работу, а возвращаться поздно вечером. На выходных она иногда будет валяться там в постели хоть до обеда, и чтобы никто при этом не вмешивался в ее жизнь. За это стоило заплатить тысячу гривен в месяц и пережить тот еще скандал дома.

Конечно, ей было жаль маму, которая теперь оставалась одна с ее вторым, не слишком предсказуемым, мужем, но… Но мама нашла его сама, когда Женьке едва исполнилось четырнадцать, и это после двух лет «кастинга» и через три года после развода с отцом. Папаша «растворился» в своей жизни и не навязывался ни с воспитанием, ни с алиментами. Мать год ходила, как зомби, а потом неожиданно расцвела.

Так бывает, когда вдруг кто-то странный влюбляется в тебя против всякой логики и, ослепленный этим чувством, какое-то время видит в тебе богиню. Сначала «богине» это кажется невероятным, странным и даже смешным, а затем… Затем спина ее выпрямляется, голова гордо поднимается, взгляд обретает уверенность и сексуальность, меняется даже походка и… И теперь на зажженный одним огонь начинают слетаться другие — погреться. Те, которые обходили «богиню» десятой дорогой, когда она, депрессивная, зализывала раны после развода, страдала, изверившись во всем на свете, ничего не излучала, а наоборот, неосознанно засасывала чужую энергию, компенсируя изрядную потерю собственной. А кому ты, действительно, была нужна такая?

Поэтому после первого чудака, влюбленного в совсем еще не старую маму, появились и другие «волонтеры». Она сначала растерялась, а потом, видимо, в отместку отцу, начала «кастинг». Первый — романтически настроенный сосед Василий Прокофьевич, научный сотрудник музея — на это обиделся и бороться за даму сердца не стал. А после недолгого отбора кандидатов на место возле «богини» в их квартире бросил якорь таксист Жора, который букетов не дарил, стихов не читал, не вздыхал и не просил руки, а был конкретным и практичным бывшим советским прапорщиком. Руки у него были золотые, характер хозяйственный, но неуравновешенный, настроение его прыгало от куража до гнева со всеми последствиями. Очень скоро он уже чувствовал себя в их квартирке из полутора комнат как дома, то есть — мужиком ответственным, кормильцем, посему — с правом голоса. Причем это право принадлежало только ему. Кроме склонности к дедовщине в быту, Жора был еще и ревнив, потому что имел предысторию с первой женой. Поэтому мама была предупреждена, а музейный сосед получил разок по ребрам — для профилактики, «чтобы не вздумали держать за дурака».

Такая расстановка фигур держалась почти шесть лет. Мама уже выглядела не «богиней», а давно замужней женщиной с кучей хлопот, но все же с крепким плечом в хозяйстве и мужней зарплатой в бюджете. Правда, Жора, хотя и таксовал, но со временем начал выпивать, характер его портился, а чем старше становилась Женька, тем чаще она ловила на себе его неоднозначные взгляды за спиной матери и слышала скользкие шутки-намеки, после которых, чтоб не врезать ему чем придется, девушка исчезала из дому до поздней ночи.

Мать нервничала из-за ее дворовых компаний, и не зря, потому что только чудо удержало дочку от скользкой дорожки, на которую стали иные соседские дети, топтавшиеся теплыми вечерами во дворах-подворотнях, а зимой по подъездам их спального района. Жора тоже ругался, предрекал падчерице тюрьму-колонию-наркодиспансер, а еще иногда в недобрых шутках вспоминал Окружную дорогу, где «и деньги платят, и паспорт не спрашивают».

От этих слов у Женьки будто шерсть становилась дыбом, и она снова пыталась пореже пересекаться в общем пространстве с отчимом, которого мама побаивалась и возражать ему не смела.

Последние годы Женькина жизнь шла словно в трех параллельных коридорах — домашнем, рабочем и дворовом. Счастье еще, что работа нашлась неплохая. Закончив после обычной школы школу парикмахеров, а заодно и курс маникюра, Женька приглядывала и подыскивала себе место, как вдруг ей предложили должность администратора в небольшом салоне на три кресла и с уголком для маникюра-педикюра. Сначала речь шла о временной работе вместо женщины, сломавшей ногу, а затем девушка прижилась там и понравилась хозяйке заведения своей опрятностью, ответственностью, сообразительностью и умением налаживать контакт с клиентами и с персоналом.

Женька работала в парикмахерской в режиме «3 на 3» — то есть три дня были загружены работой с восьми утра до восьми вечера, а потом ее сменяла напарница, и девушка получала передышку в три дня, которые заполняла по своему усмотрению. Иногда ее приглашали домой подстричь кого-то из знакомых и сделать укладку, возможно, покрасить… Бывало, вооружалась специальным чемоданчиком с инструментами и отправлялась делать кому-то маникюр на дому, но больше всего любила редкие приглашения на раннее утро — делать прическу взволнованной невесте. Эта работа приносила и деньги, и расширение девичьего кругозора. Ой, чего, было, не наслушаешься от невесты и ее подружек в последние часы перед тем, как придут жених с друзьями предлагать за нее «выкуп» и вскоре занесет она свою ножку над рушником!

Довольные клиентки передавали Женькин телефон друг другу, и девушка всегда имела свой небольшой приработок. Правда, в парикмахерской у нее не со всеми сложились идеальные отношения, но она и не надеялась, что такое вообще бывает — за ее недолгий век идеального вокруг было мало.

Женька нашла через газету объявлений эту комнату, сходила на просмотр, договорилась с хозяйкой и решила съхать из дому, когда никого не будет. Вещи она упаковала заранее, а накануне пережила разборки с матерью. Поэтому, когда сегодня выставила к порогу две большие клетчатые сумки и оглянулась на отгороженный для нее еще отцом угол квадратной прихожей, осознала, что он опустел. Этот домик ее детства, похожий на маленькое купе без окна, словно упрекал своей пустотой. Разве что настенная полка с книгами и несколько рядов маленьких сувениров вдоль них остались на виду. Подаренные когда-то мягкие игрушки еще вчера пошли одна за другой в картонную коробку под кроватью, тоже молча упрекая и напоминая каждая свою историю. Только рыжий плюшевый мишка, неожиданный подарок от мамы на восемнадцатилетие, отправлялся с нею в новую взрослую жизнь, упакованный вместе с одеждой и косметикой.

Женька вздохнула, стиснула зубы, сдержала предательские слезы прощания с детством, каким бы оно ни было, взволнованная от неуверенности в будущем, от тревоги перед последствиями перемен, которые сама себе устроила, но жить, как раньше, уже нельзя было. А кроме того, у нее задерживались месячные и были причины нервничать еще и из-за этого.

На лестнице за дверью ждал Илья, который давно уж поглядывал на нее неравнодушным глазом, а после той вечерней грозы с поцелуями, видимо, решил, что из этого что-то получится. Женька же все еще не определилась, потому что парень этот был не совсем таким, как другие «на районе», хотя и росли все вместе. Пожалуй, только он один из всех был ребенком из приличной семьи, где родители не разводились, не «сидели», не пили, не дрались, его не обижали, а наоборот — относились по-человечески, платили за обучение и всячески поддерживали. Почти идеальная картинка! И почему такому парню не хватало именно ее, Женьки?!

Но вчерашнее предложение помочь с переездом было принято, Илья подхватил обе сумки, Женька повесила еще одну через плечо, заперла дверь, и они вошли в лифт.

— Не передумала? — спросил ее Илья.

— Нет.

— Не будешь жалеть?

— Жизнь покажет. Но все равно вряд ли вернусь. По крайней мере, жить. Буду ходить к маме. На блины, — улыбнулась она и тряхнула волосами.

Илья наклонился, уперся лбом в ее макушку и замер. Мог бы — обнял ее, маленькую… Так захотелось вдруг защитить ее от всяких невзгод… Но руки его были заняты сумками, и он сделал, что сделал, прошептав при этом:

— Не переживай. Все разрулится. Я что-нибудь придумаю.

— Ой! — сердито тряхнула головой Женька. — Еще ты мне начни! Придумает он! Не трогай меня сегодня! И без тебя…

— Не трогаю, — вздохнул Илья.

У подъезда стояло такси. Парень двинулся к нему.

— Ты бы еще контейнер заказал! — прошипела от неожиданности Женька, но не стала ругать его на глазах у любопытных бабушек и молодых мамаш с детьми, которые топтались неподалеку, а уверенным шагом направилась к машине.

— Садись, не бурчи уж, не на скутере же тебя перевозить? — Илья забросил сумки в багажник и открыл перед девушкой дверь.

Скутер с недавних пор у него действительно был, правда, не очень годился для грузовых перевозок.

Первое, что сказала хозяйка, пожилая и одинокая Ольга Яковлевна, прозвучало так:

— Только никаких парней! — Она загородила собою проход, увидев за спиной квартирантки высокого юношу с двумя сумками в руках. — Мы же договаривались?! Никаких парней! Сын позволил мне сдавать комнату, но никакого борделя здесь не допустит, хоть и живет отдельно.

— Да-да, Ольга Яковлевна! Это Илья, мой двоюродный брат, он просто помог мне перевезти вещи, не переживайте. Мы поставим в комнату и пойдем.

— Поставь в коридоре, мы сами разберемся! — сказала хозяйка Илье, указывая худой рукой на пол у стены.

Илья переступил порог, поставил сумки и сделал шаг назад.

— Жень, я подожду на улице!

— Ага, я скоро, — махнула ему Женька и потащила одну сумку в конец коридора, в комнату, где собиралась начинать самостоятельную жизнь.

— Не обижайся, — примирительно сказала хозяйка, — но у меня был прецедент, едва избавилась от того борделя. Такие здесь кавалеры ходили, что я боялась из своей комнаты нос высунуть! Вызывала сына, чтобы разобрался с ними…

— Понимаю, — сказала Женька, толкая дверь.

— Вот ключ. Твоя территория закрывается. Чтобы не думала, что я буду шарить в твоих вещах или просто совать свой нос. — Она протянула на исчерченной линиями жизни старческой ладони небольшой желтенький ключик.

— Было бы в чем тут шарить! — хмыкнула Женька, но оценила подход хозяйки к вопросу приватности.

— Ну, обживайся. С питанием решай сама, я почти не готовлю, старая уже, есть не хочется, перебиваюсь тем-сем. Ты молодая, тебе силы нужны. Но я тебе сдала комнату — и на этом мои услуги заканчиваются. Поняла?

— Конечно! Я и не собиралась у вас столоваться, не волнуйтесь!

— Ну и хорошо, — вздохнула старушка и побрела в свою комнату.

— Ольга Яковлевна! А ключи от входной двери? — вскрикнула ей вслед Женька.

— И чего так кричать? Я не глухая! — оглянулась она. — Вон, в дверях торчат, вынь, и будут твои.

— У меня есть идея! — улыбнулся Женьке Илья, когда та вышла из подъезда.

— Ну? — не слишком весело отреагировала девушка.

— Поехали кататься на кораблике? Посмотри, какая погода! Типа, откроем сезон. Отпразднуем начало твоей самостоятельной жизни, — заглянул он в глаза Женьке.

— На кораблике? — на мгновение заколебалась она и посмотрела в небо, а затем в ту сторону, где за старыми домами, за промзоной и за домами новыми был Днепр, она это и знала, и чувствовала нутром.

— Угу. Дождя сегодня не будет. А если и будет — то тоже ничего, — двусмысленно улыбнулся Илья.

— Нет. Не поеду! — твердо сказала Женька, и даже сама удивилась, почему отказалась, ведь прогулка по Днепру была бы настоящим праздником. Но Илья… Не хотела она привязываться к этому парню общими воспоминаниями об удовольствии «на двоих», не была еще уверена в себе, боялась, что чем больше воспоминаний о совместном хорошем, тем труднее будет «рубить канаты».

— Почему? — удивился парень.

— Без «почему». Просто так. Не могу. Не хочу. Тебя не касается!

— Ну, пойдем где-то пива выпьем? Или кофе? Угощаю пирожными! — улыбнулся Илья.

— Кофе? С пирожными? — на мгновение задумалась Женька, и что-то неуловимое мелькнуло в ее глазах. — Да! Кофе! Но без тебя. Извини, я совсем забыла, мне надо крутонутися в одно место. По делу. Извини. Спасибо, что помог!

Женька поднялась на цыпочки и чмокнула Илью в щеку — как делали на прощание все в той дворовой компании, которая была для них общей.

Илья вздохнул и развел руками.

— Пообещай, что в другой раз…

— Ага! И кораблик, и кофе, и пирожные, да-да, и все капризы! — уже удаляясь от него упругой походкой, кивала и махала рукой девушка.

 

10

Со вчерашнего дня Женька ждала звонка из кафе, надеясь, что появится в их «каталоге» подходящая Книга, ведь она, как смогла, объяснила книжнице Ане свой интерес. Но никто не звонил. Конечно, не каждый день записываются новые участники акции, и не каждый был бы ей интересен. А может, девушки просто закрутились и забыли о ней? Вот Женька и решила, раз уж есть у нее сегодня свободное время, зайти к ним, просмотреть картотеку и еще раз напомнить о себе.

На душе у нее было неспокойно, не каждый день принимаются и реализуются важные жизненные решения, но не хватало еще демонстрировать свое волнение и неуверенность в собственном будущем перед Ильей! Может, ее надежды получить таким образом ответы на насущные вопросы от чужих людей и выглядели странными, не исключено, что лучше было бы посоветоваться с кем-то из знакомых или читать настоящие книги… Но в кругу ее общения не было людей, в которых она видела бы пример успешного выхода из жизненного «крутого пике», а прочитанные ею книги представляли собой вариации сказки о Золушке, непременно радовали хеппи-эндом, но не очень-то в них верилось, да и конкретных советов по выживанию они не давали.

Девушке хотелось бы поговорить с кем-то из успешных людей, которых она нередко видит со своего места администратора на плазменном экране, развлекающем посетительниц в ожидании очереди. Желательно — с женщиной. Которая «смогла». Которая падала и поднималась, приложила усилия и наконец вырвалась на другую орбиту своего существования. Ее интересовали именно такие женщины, а не те, которые просто удачно вышли замуж. Хотя это тоже своего рода «ход конем». Но себя на их теплом месте Женька не слишком представляла по многим причинам. А еще — не представляла, по какой причине те самые, успешные, которые «смогли», стали бы вести задушевные беседы с такой обычной девушкой, как она, хотя дурой она себя и не считала, но все же… Поэтому акция в кафе пробудила в ней надежду, что не Книга, а именно Читатель выбирает себе пару для разговора, и это было неким козырем, шансом, возможностью. И вовсе не важно, что придется оплатить десерт рассказчику и потратиться на кофе для себя. Собственно, это вообще не было проблемой — она уже давно сама решала, на что тратить заработанные деньги, и нередко делала это бестолково, но с превеликим удовольствием.

Книжница Аня положила счет на стол и забрала пустую чашку из-под кофе глясе и тарелку со сладкими крошками.

— Да, вижу, нет мне пока интересной Книги, но вообще акция-то как-то движется? Что-то происходит? — заглянула ей в глаза Женька.

— О, да! Вчера был конфуз — Книга не пришла, а женщина, которая ее заказала, сидела и скучала. Такая интересная, я не рассказывала? Она писательница и выискивает здесь новые сюжеты.

— Ух ты! Писательница?! Так, может, мне с ней?

— Да я тоже было подумала, но… вряд ли, — неуверенно ответила Аня. — Во-первых, она тоже Читатель, а не Книга, а во-вторых…

— Что? — с нетерпением подвинулась к официантке Женька.

— Она… Ну, не выглядит очень успешной и довольной жизнью, уж извини.

— Как это? Писательница — и не успешная?! Вот бы ее увидеть!

— Да всякое бывает, может, творческий кризис у нее, но я думаю, что там что-то личное. Мы здесь много чего видим, начинаешь в людях разбираться.

— Ааа… И что ж она?

— То есть?

— Ну, когда Книга не пришла?

— А! Так здесь как раз был еще один Читатель и пригласил ее за свой стол, чтобы «почитать» вместе!

— Ух ты! Романтично! А Читатель хоть симпатичный? — не на шутку заинтересовалась Женька.

Аня с посудой в руках оглянулась на столик неподалеку, где одинокая женщина с двумя мобильными телефонами, лежавшими на краю стола, доедала свой обед — штрудель с курицей и греческий салат.

— Ничего так. Но… Но он слепой. Почти. Поэтому и «читает» у нас, — тихим голосом сообщила Аня.

— Уууу… — вздохнула Женька. — Ну извини, иди, ты ж на работе. Но если случится какая-то Книга, желательно женщина, которую жизнь била и не сломила, ты уж мне маякни, плиз!

— Ага, непременно, — улыбнулась Аня и привычно легким шагом спустилась по лестнице.

Женька достала из сумочки зеркальце и помаду, подкрасила губы, поправила рукой челку, поднялась и уже хотела уходить, как из-за спины вдруг услышала приятный грудной женский голос:

— Если есть немного времени и интерес к битым жизнью женщинам, пересаживайся ко мне.

— Это вы мне? — оглянулась Женька.

— Да, — вытерла губы салфеткой дама лет около пятидесяти и указала взглядом на пустой стул у ее столика.

Девушка онемела от неожиданности, но приняла предложение посетительницы. Аня, которая уже несла заказ с первого на третий уровень кафе, удивленно оглянулась и двинулась дальше. Возвращаясь, задержалась на мгновение возле них и спросила:

— Что-то закажете?

— Не знаю, — еще не оправилась от неожиданности девушка, — может, вы чего-то хотите?

— Ой, не смеши меня! Ты решила меня угостить пирожным?! По условиям акции?

Женька растерянно пожала плечами.

— Во-первых, я и так только что стоптала штрудель, хоть и клялась, что теста больше не ем, надо худеть! Во-вторых, я в эту акцию не записывалась, а просто, извините, подслушала ваш разговор и решила рассказать тебе одну байку из жизни. Поэтому — условия игры здесь не работают. Вам бы, девушка, тоже было полезно послушать, но вы, к сожалению, на работе. Поэтому принесите нам, пожалуйста, два стакана сока. Грейпфрутовый пойдет? — глянула она на Женьку.

— Да, — кивнула та, очарованная голосом и удивительной, несколько грубоватой, но доброжелательной манерой общения этой женщины.

Удивленная Аня исчезла и через минуту принесла два стакана сока.

— Как твое имя?

— Женя.

— Проблемы, подруга?

— Не без этого. А вас как зовут?

— Виктория.

— А отчество?

— Павловна. Но это не обязательно.

Женщина взглянула на часы на стене, затем на каждый свой мобильный, глотнула соку и заговорила:

— Значит, слушай историю о битой женщине. Уже более десяти лет назад были у меня и муж, и сын, и семейный бизнес — строительная компания. И деньги были, и люди в подчинении, и техника. Вроде, не женское дело, но в полном соответствии с нашим с мужем образованием — инженерно-строительный институт. Вдвоем, казалось, можно было горы своротить. А были как раз времена, когда то, что не запрещено, — разрешено, период больших возможностей для того, кто умел и хотел «крутиться» и не боялся рисковать, чтобы сколотить стартовый капитал. Но случилась беда — на строительстве рухнула стена и погибли люди. Как следствие — прокуратура, уголовное дело, заморожены счета в банках, претензии родственников погибших, похороны, паника среди рабочих, а муж… Муж возьми да исчезни!

Женька слушала молча, реагируя лишь выражением лица или движением кистей рук, лежавших на столе. В руках собеседницы появилась пачка сигарет, она покрутила ее и положила возле мобилок — курить здесь не разрешалось. Но после небольшой паузы женщина неожиданно рассмеялась:

— Знаешь, я в такой штопор попала тогда, думала — не выберусь. А еще переживаю, куда любимый делся, когда узнал о такой беде? Мужчины — народ слабонервный, думаю, вдруг пошел и с моста Патона прыгнул, или где-то повесился, или еще как-то покончил с собой.

— А на самом деле?! — широко раскрыв глаза, спросила Женька.

— А на самом деле через пару месяцев вызывает меня следователь и показывает: пришло по почте в прокуратуру письмо, написанное собственноручно им, любимым. И в этом письме он всю вину возлагает на меня как на ответственное лицо, выдававшее приказы и указания, а себя именует не более чем исполнителем. Вот так, подруга! А ты говоришь…

— Ого… — сказала девушка, даже не зная, как реагировать на такую историю. — И как же вы дальше?

— Я? Ну, слава Богу, у меня, кроме двенадцатилетнего сына, тогда была еще жива мама, которая взяла на себя «тылы», а я уж боролась до последнего. Выплатила серьезные компенсации семьям погибших, хотя — разве вернешь людей? Подняла все возможные и невозможные связи, чтобы уладить дело в прокуратуре, и таки уладила. Короче, тебе эти детали ни к чему. Это был не последний удар судьбы. Но я услышала случайно о твоем интересе, и вспомнилось… Решила рассказать. Потому что проблемы, девочка, бывают разного масштаба. С чем еще сравнивать. Выжила. Женщины — они вообще очень живучие. Особенно если за ними стоят дети и престарелые родители. Снова на ноги стала. Продала бизнес, закрутила другой — во мне от здоровой злости тогда такая энергия появилась — все горело в руках!

— А муж?

— Муж? — сдержанно улыбнулась женщина, глядя в никуда. — Муж где-то отсиделся и вернулся через год. Бухнулся в ноги: «Прости, я так испугался…». — Она снова повертела в руках пачку сигарет, посмотрела на часы на стене и коротко закончила рассказ: — Не простила. Но у меня сейчас все хорошо.

— А он?

— Не знаю. И знать не хочу, — махнула рукой над головой женщина, допила сок и начала складывать вещи в сумочку. — Развелись мы.

Наступила тишина.

Аня принесла счет, но Виктория не позволила Жене заплатить за сок.

— Угощаю! — улыбнулась она, читая эсэмэску с одной из трубок. — Ладно, пока, подруга! Водитель приехал, пора мне — собрание акционеров сегодня. — Женщина поднялась, одернула юбку на плотной ладной фигуре и двинулась вниз по лестнице.

 

11

Женьке хотелось позвонить вечером маме и поговорить с ней спокойно, а не как вчера. Объяснить, что дети вырастают, и это закон природы. Что она ведь тоже когда-то оторвалась от бабушки и пошла в свою жизнь, которая не всегда была легкой, и бабушка тоже когда-то за нее переживала. Не хотелось затрагивать тему о Жоре, пусть живут, это уж их проблемы. Может, им и лучше будет без нее — просторнее, спокойней, независимей, меньше проблем. Хотелось сказать, что будет приходить на праздники и просто так, будет заглядывать к ней на работу, в отдел кадров супермаркета, и что все равно они родные, близкие люди, и что, конечно, Женьке и самой больно грызть эту пуповину, но когда-то же надо.

Однако длинные гудки следовали один за другим, а мама не отвечала. Все-таки обиделась. Женька понимала, что ее уход будто разрушал привычную конструкцию, иллюзию семьи, которая держалась довольно стабильно, как табуретка на трех ножках. И что до сегодняшнего дня женская доля в этой конструкции преобладала, что бы там ни чудил Жора. Теперь матери придется либо прилагать усилия, чтобы остаться «половиной», либо быть подмятой ее прапорщиком. Еще можно было бы послать «хозяина» к чертям, но это было не так уж и просто. И морально, и из-за множества различных бытовых причин.

А еще лезло в голову бурное прощание с Дэном, с которым случайно познакомилась на зимнем шашлыке в лесу на окраине города, где приятельница школьных лет Викуся праздновала день рождения. Переносной ржавый мангальчик на притоптанном снегу, жареное на углях мясо под водочку «для сугреву», компания приятелей, расширившаяся за счет друзей детства именинницы, Женька все еще сердится из-за свежей ссоры с Жорой, Денис с гитарой, настроением и волной свежих чувств к незнакомке… А незнакомке тогда только и хотелось как-то снять стресс — выпить, устроить на поляне танцы-скачки, чтобы согреться, поорать с компанией безумные песни, а по дороге домой почувствовать вдруг через куртку мужскую руку на талии, горячий шепот в ухо, поцелуи в шею, в губы… и — закрутилось.

Однако очень быстро Женька поняла, что Дэн «тот еще придурок», но что-то их держало вместе несколько месяцев. Может, это был такой странный эксперимент, который давал девушке осознание того, что не только у матери, но и у нее есть рядом мужское плечо, и ради него на что-то можно бы и закрыть глаза.

Тем более, когда Дэн не пил и не курил траву, он бывал вполне адекватным. Правда, не было уже того настроения, плюс — довольно однобоко он видел жизнь, и перспективы с ним тоже были довольно сомнительными — парень крутил гайки где-то в гаражах на разборке машин, имел на этом свою копейку и не слишком задумывался над будущим. Но в компаниях его брал «кураж», которого добавляла бывалая поцарапанная гитара, народ собирался вокруг него, девушек тут же тянуло к Дэну, а его — на приключения. Женька от этого то бесилась, то «выходила из игры», Дэн сначала посылал ее к черту, но через день-два снова приходил замиряться, то каялся, то угрожал, то давил на жалость — «без тебя пропаду!»

Такая свистопляска уже совсем истощила девушку, и вот на майские праздники она решительно «закрыла тему». На диво, Дэн исчез. Не звонил и не искал встреч. Сначала это Женьку напрягало, потом она облегченно вздохнула и решила что-то менять в жизни.

И вот крутилась она на чужом горбатом диване и все не находила удобной позы, чтобы заснуть. Включила лампу, висевшую неподалеку на стене, пробежалась взглядом по книжным полкам напротив. Встала, присмотрелась к корешкам книг. Это были старые «подписки», полное собрание произведений разных авторов — советских и зарубежных. По десять и более томов. Эти томики, сероватые от возраста и пыли, которую с них, видимо, время от времени вытирали влажной тряпкой, показались девушке заложниками старой хозяйки, которая вряд ли уже будет их перечитывать, если вообще когда-то читала. Женька не раз слышала, да и сама еще помнит — была когда-то во времена тотального дефицита «мода на книги», которые еще попробуй достань. И мода на хрустальные вазы, салатницы и рюмки с бокалами, которые выставляли на обозрение в сервантах, а также мода на ковры, которыми украшали стены и устилали полы. Она однажды получила увесистую оплеуху от отца, когда вывернула на новый палас мучной клейстер, который несла в миске к окну — мама как раз взялась его конопатить ватой и заклеивать на зиму белыми бумажными лентами.

Почему-то сегодня эти «декоративные» книги не вызывали желания их читать, и Женька снова спряталась под одеяло, перевернулась на живот, обхватила руками подушку и задумалась, но при этом гнала от себя мысли о том, что «месячные» не пришли вовремя и что же делать, если вдруг… Усилием воли она отодвинула их, заменив воспоминаниями об услышанной сегодня истории — рассказом женщины в кафе. История с мужем, который, вместо того чтобы подставить жене плечо или хотя бы вместе разгребать общие проблемы — просто себе исчез… И даже не так уж просто, учитывая письмо-донос в прокуратуру… Но справилась! Выстояла! Могла ли она простить ему это через год? Вряд ли. Зачем ей такой? Женькины проблемы несколько поблекли по сравнению с такими проблемами той вполне реальной женщины, но если бы она еще и рассказала, как люди выбираются из такого дерьма!

Женька потушила свет, вздохнула, улеглась поудобней и вдруг хмыкнула. Вспомнила старую девичью примету — ночуя на новом месте, говорить: «На новом месте приснись жених невесте!» Киевская это была примета или глобально-девичья — никто не знал, но они с приятельницами не раз проделывали этот «ритуал», просто из интереса.

Две Женькины подружки, бывшие одноклассницы Викуся и Даша, еще не были в курсе радикальных изменений в ее жизни. Только Илье было сказано об этом и дано разрешение помочь. Девушки должны были узнать о переезде уже «по факту».

И вот теперь — «На новом месте… приснись…» Что ж, она знала множество глупых примет и суеверий и никогда не воспринимала их всерьез, но… Почему бы и нет?

Девушка прошептала эти магические слова и тихо уплыла в сон.

Утром, в половине восьмого, когда выбежала из подъезда, чтобы не опоздать открыть парикмахерскую, о своем сне Женька и не вспомнила, но первое, что увидела перед собой, это была спина Ильи. Тот топтался в трех метрах от двери, у лавочки, на которой стоял пакет из Макдоналдса. Женька посмотрела по сторонам и поняла, что незаметно обойти парня никак не получится.

— Что за цирк, брателло? — тихо постучала его пальцем по плечу, но Илья вздрогнул.

— Ой, напугала! Задумался. Какой «брателло»? Какой «цирк»? — Глаза его были невинно-хитрыми. — Думаю, вдруг не успела поесть, может, проспала на новом месте…

И только в этот момент Женька вспомнила, после каких слов вчера уснула. Вспомнила и прыснула смехом, потому что снились ей то Жириновский в гневе, то какие-то драки политиков, но уже не в парламенте, а у нее в парикмахерской.

— Тьфу! Куда ночь, туда и сон! — эмоционально сказала Женька.

— Ты чего это? — не понял Илья.

— Да я о своем. Ты это… шел бы себе в институт, вон сессия на носу… А мне некогда здесь с тобой, я в графике, должна бежать!

— Я в курсе. Подумал, вдруг проспит девушка, тогда выручу, подвезу. — И он кивнул на скутер, который стоял неподалеку возле пышного жасминового куста, поэтому Женька его не сразу заметила.

— Ты? Меня? Щас! — она хмыкнула, посмотрела на скутер, потом на Илью, который держал в руках пакет с узнаваемым запахом привычной не нашей пищи. — Хотя… Идея неплохая. Но я внесу поправочку. Времени действительно мало, я все-таки проспала, поэтому я поеду на твоем коне до работы, открою дверь, впущу девушек, а ты, раз никуда не спешишь, прогуляешься пешком и там у меня его заберешь. А?

— А ты хоть справишься с управлением?

— Ага. Я уже на таком ездила! Не такая уж и сложная система! Да и ехать всего два квартала!

— Ну, смотри, лишь бы нос не разбила! — улыбнулся и пожал плечами парень.

Илья не ожидал такого поворота событий, но утро было солнечное, погода хорошая, и Женька успеет на работу. Ишь какая упрямая! Что ж, придется прогуляться, хоть и не на это рассчитывал.

— Ты — непредсказуема! Торпеда! Как это у тебя так быстро голова варит? Согласен. Шуруй, пока не опоздала. Пакет заберешь с собой или принести? — улыбнулся он.

— Принеси, вдруг еще шлепнусь на него, жаль будет хавчиков, особенно кофе!

— А откуда ты знаешь, что там есть кофе? — удивился Илья.

— Знаю! — засмеялась Женька, уже поглаживая гладкое сиденье скутера. — Ну, давай уже ключ!

 

12

Ночью Амалии не спалось. Она вставала с постели, пила на кухне воду, бродила по квартире, спотыкаясь о все еще разобранные после переезда коробки, с которых ей улыбался муравей-культурист — символ компании, предоставляющей услуги по упаковке и перевозке вещей. Самое необходимое поместилось в одной сумке, а эти коробки… Понадобятся ли еще?

Женщина взяла сигареты, накинула на ночную рубашку махровый халат и вышла на балкон. В четыре утра во второй половине мая на дворе было еще темно, хотя вскоре должен был зарождаться рассвет. Французы называют такое время «entre le loup et le chien».

Амалия еще не привыкла к этому району, где девятиэтажки стояли достаточно плотно и при желании вечером можно было разглядеть, что происходит в квартире напротив, если чужую жизнь не утаили шторами. В это поздне-раннее время светилось только несколько окон — может, кто-то кормил младенца или кому-то нездоровилось, а близкие люди несли свою вахту возле больного, или пожилой человек не спал и вспоминал свою жизнь…

Амалии тоже было что вспомнить, но она уже устала от этого мазохизма и пыталась блокировать поток воспоминаний, наваливавшихся на нее то фильмом о былом, то вспышками слайдов, будто она просматривала альбом с фотографиями из счастливых времен. Так было немного раньше. Но теперь она, словно бейсболистка, отражала виртуальной битой каждый слайд, летевший из лабиринтов памяти.

Оп-па! — Отскочил в темноту кадр, где они с Артуром, молодые и счастливые, стоят у их первой в жизни машины, подержанного «фиата», который муж сам пригнал из Германии.

Оп-па! — Закрутился и отскочил снимок с Кипра, где они, загорелые и веселые, обнимаются возле ярко цветущих кустов.

Шарах! — Улетел в темноту кадр, где она наклоняется посмотреть вниз с башни старинного замка в долине Луары, а Артур, смеясь, тянет ее за футболку обратно.

Бэмс! — Разлетелся вдребезги цветной кадр, на котором они уютно завтракают круассанами с кофе на террасе парижской кофейни в дождливый, но теплый и лирический воскресный день.

Дзынь! — Рассыпался отбитый ею снимок, где они оба в ярких масках гуляют на бурлящем красками и музыкой карнавале в Венеции.

Амалия опять размахнулась и вдруг замерла. Издалека приближался снимок, на котором ее не было, только Артур, с красным лицом, сердитый и растерянный одновременно, решительно провозглашал условия новой жизни. Женщина замерла и не отразила этого видения, как другие. Прищурилась и почти почувствовала, как толкнуло что-то в лицо, потом в грудь, а в ушах загудело: «Тебе остается машина, плюс — куплю тебе однокомнатную квартиру и положу на счет десять тысяч долларов. Согласись, не каждый муж оставляет бездетной бывшей жене такую стартовую базу для новой жизни. Надеюсь, не пропадешь».

Не открывая глаз, Амалия глубоко вдохнула ночной весенний воздух, в который еще не влились выхлопные газы, нащупала в кармане пачку сигарет, вытащила одну и коснулась ее губами. Зажигалки не нашла, но идти за ней на кухню не было сил. Она опустилась в старое потрепанное кресло, оставшееся здесь от прежних хозяев, поджала под себя ноги, закуталась в халат и замерла. Слезы тихо текли по ее щекам, сигарета размокла в губах, и держать ее дальше было бессмысленно. Женщина положила сигарету на подоконник, свернулась калачиком в кресле, из которого еще не выветрился запах неизвестной кошки, которая, видимо, любила когда-то здесь нежиться, глубоко вздохнула и провалилась в сон.

Во сне перед нею вилась каменистая дорожка в густом весеннем лесу, где-то вдали между деревьями кружила мистическая гувернантка в шляпке, манила за собою в подземный тоннель ее Артура, а слепой человек в темных очках держал Амалию за руку и металлической палочкой, зажатой в другой руке, отбивался от летучих мышей, которые шуршали крыльями прямо перед ее лицом и ворковали, как голуби.

Солнечный луч коснулся ее щеки, и женщина почувствовала, что замерзла. Она открыла глаза и действительно увидела на перилах балкона голубей, которые топтались там и ворковали, иногда раскрывая крылья и отталкивая грудью конкурентов.

— Расхрабрились, как не стало кошки? — устало сказала им Амалия. — Сейчас, сейчас, вынесу вам хлеба.

Она выпрямила ноги, повела плечами и встала. Еще не высокое городское солнце поглядывало на нее из промежутка между двумя домами и обещало жаркий день. Еще один день жизни, который нужно было чем-то наполнять.

На кухне Амалия посмотрела на часы, мигавшие на панели микроволновой печи. Было семь утра. Она изрядно замерзла на балконе во сне. Задумалась — заварить чаю или пойти под горячий душ? Механически набрала из крана воды в пластмассовый чайник и нажала голубую кнопку на нем.

Еще не так давно, но уже в другой жизни, она и не подумала бы пить нефильтрованную воду из киевского водопровода. Да еще и кипятить ее в китайском пластмассовом чайнике! И пить дешевый чай из пакетиков, которые жили в кухонном шкафу вместе с остатками припасов бывших хозяев.

Артур купил ей эту квартиру у людей, выехавших из Украины навсегда и продавших жилье вместе со старой мебелью и бытовой техникой, сделав решительный шаг с несколькими чемоданами в руках. Эта квартира стала их трамплином в новую жизнь и стартовым капиталом. Обычная однокомнатная на пятом этаже панельной девятиэтажки.

Амалия видела хозяев единственный раз — у нотариуса, куда должна была прийти поставить подпись под соглашением о купле-продаже. И поиски квартиры, и переезд сюда организовал Артур, целенаправленно следуя принятому решению. А она в те дни будто плыла в состоянии полной апатии, неспособная ни что-то изменить, ни даже осознать до конца происшедшее. Она и сейчас еще не очень верила, что это произошло с ними. Что это вообще могло произойти — вполне банальная история из современной «мыльной оперы», когда молодая секретарша (переводчица, ассистентка, черт ее знает, кем она там была в его офисе!) арсеналом своих прелестей вскружила голову ее успешному мужу, наконец забеременела и поставила вопрос ребром…

То ли так стремительно все у них развивалось, то ли Амалия была такой беспечной и уверенной в непоколебимости семьи и преданности Артура еще со школьных лет, но признание мужа, резюмированное четко расписанным планом дальнейшей жизни и полюбовного раздела имущества, упало на голову жены как гром среди ясного неба. Без сомнения, Артуру этот разговор тоже дался нелегко, возможно, он бы хотел, чтобы Амалия сначала что-то заподозрила, сама вывела его на признание и поставила вопрос, как жить дальше, но… Но она действительно и предположить не могла, что после стольких лет их тропы разойдутся. «Всем спасибо, все свободны!» — как говорится…

Что ж… Наверное, бывает и хуже. У нее все же есть крыша над головой, машина, хоть и помятая деревом, и даже «стартовый капитал»… Нет только, для чего и для кого жить.

Все это снова и снова крутилось в голове женщины, пока она стояла под струями горячей воды и отогревала озябшее тело. Но не знала, как отогреть душу. Просто проживала свои дни.

Вышла из ванной. Пощупала рукой теплый чайник. Есть-пить не хотелось, зато в разогретом теле появилась не утренняя усталость. Женщина вернулась в комнату, закрыла балконную дверь, чтобы спрятаться от шумов города, пробудившегося к привычной своей жизни, зашторила окно, спряталась под одеяло, свернулась калачиком и уснула. Последняя мысль была о том, что накануне она просила книжницу Веру договориться на два часа о встрече с одной Книгой, которая обещала поведать какие-то женско-мужские истории…

 

13

— Я расскажу вам историю о ревности. Вы не против? — спросила у Амалии женщина, немного старше нее, даже чем-то на нее похожая, разве что в собеседнице чувствовалось больше энергии и интереса к жизни.

Пока Людмила читала в меню предложение десертов, Амалия разглядывала ее, будто действительно держала в руках новую книгу, угадывая, что там, под переплетом? Ее немного смутил анонс «о ревности», но когда она сама сознательно выбрала Книгу с этими женско-мужскими историями, неужели надеялась, что рассказ не затронет ее за живое? А может, и специально бессознательно «нарывалась», искала что-то подобное, хотела «поковырять рану» и убедиться, что не она первая попала в такую переделку, а может, надеялась найти ответы на собственные вопросы?

— И все же выберу «Наполеон»! Хотя калорий в нем, наверное… Но ведь точно уже не буду его печь, а иногда так хочется почувствовать «вкус прошлого», у вас такое бывает? — улыбнулась она Амалии, но та смутилась и пожала плечами, ибо этот «вкус» и без того не покидал ее ни днем, ни ночью.

Книжница Вера отправилась за заказом, а Людмила взглянула через перила на нижний ярус и заговорила.

— Это интересная акция. Не знаю, что побудило вас записаться в Читатели, ведь каждому есть, о чем рассказать. Хотя… я даже сама подумываю, не записаться ли мне в обе картотеки. У вас здесь не было прецедентов такого раздвоения? — заглянула она в глаза Амалии, но та не ответила, а снова неуверенно пожала плечами.

— Кстати, я как раз и хотела рассказать вам о раздвоении, — улыбнулась женщина. — Девушки мне проговорились о вашей профессии. Я иногда думаю: вот если бы я умела писать! Господи, сколько сюжетов вокруг! Но я обычный экономист, имею дело с цифрами, чужими деньгами, отчетами, проверками и т. д. А мало ли историй случается с человеком за период в сорок лет с лишним?! Расскажу вам несколько, может, понадобится для какого-то романа.

Не буду опускать вас в глубины и предыстории, нет на это времени, но не так давно был в моей жизни интересный эпизод, один из многих. Но этот интересен именно с точки зрения психологии, понимания себя самого. Я расскажу, а вы подумайте, хотя, может, с вами тоже такое случалось. Но со мной — единственный раз.

Мизансцена на описываемый момент такая — я уже четыре года разведена, имею двоих детей, сына и дочь, выжила, устояла, научилась существовать и так, хотя сначала казалось, что от меня отрезали половину. И самой трудно было чувствовать себя такой искалеченной, и будто все вокруг видели мою «инвалидность»… Но жизнь продолжается, и со временем нашелся мужчина, которому я показалась более интересной, чем другие. Так бывает. Он сам говорил: «Твой муж ушел не потому, что ты плохая. Ты — чудесная! Лучше тебя нет. Но ты просто ему надоела за много лет. Так бывает». Вот так, — невесело улыбнулась рассказчица, а Амалия напряглась и вся сосредоточилась на рассказе. — Прошлым летом дети разъехались кто куда, слава Богу, уже подросли, сын путешествует с друзьями по Крыму, дочь отправилась в деревню к бабушке, а я осталась в Киеве — работа не отпускала. Мой «мистер Икс», назовем его так, в тот день остался у меня. Устроили себе такой маленький праздник — сходили вечером в ресторанчик на окраине города, пришли домой, я что-то крутилась по квартире, когда он вдруг увидел на полочке под телевизором старый видеоплейер. Давно мы им не пользовались, теперь же смотрим диски — то на компьютере, то на DVD-плейере.

Пристал ко мне, мол, такое ретро… И стал просить, если «видик» работает, то «давай посмотрим что-нибудь вместе»… Я ему и кивнула на коробку, в которой лежали старые кассеты. Он порылся там несколько минут и аж вскрикнул: «Ой! А здесь ваше домашнее видео! Можно? Так хочется посмотреть, какой ты была раньше!»

Не могу сказать, что эта идея мне очень понравилась, я уже много лет не касалась той кассеты и не знала, как отреагирую на это кино. Вроде и зализала раны, перемололось, но…

— И что? Вы позволили? — встревоженно спросила Амалия.

— Да. На той кассете было многое — выступления детей на праздниках в детском саду и школе, наши пикники с семьями друзей — ну, сами знаете, когда появлялась в семье видеокамера, снимали все подряд, на память. Кто ж тогда думал, какими глазами будем смотреть на это через много лет?

— И что было дальше? — насторожилась Амалия.

— Уговорил он меня. «Ну, хоть одним глазком загляну! Я не представляю, какой ты была тогда, еще до меня!»

Согласилась, отдала ему ту кассету с зеленой наклейкой «Домашнее». Пусть уж, думаю, и я посмотрю, какой была прежде. Совсем другой — тихой, домашней, забитой… Не чувствовала себя женщиной. Не умела за себя постоять…

Гость быстро разобрался с проводами и пультами и усадил меня на диван: «Устраивайся! Посмотрим!»

Что вам сказать?… Все же зашевелились где-то в глубине души обломки прежней жизни, закололи, когда увидела то время, где дети были еще маленькими и я была им так нужна… Казалось, что так будет всегда.

Новогодний праздник у дочки в детсаду — она снежинка, читает стихи…

Сын идет в первый класс, улыбается в камеру — в верхнем ряду не хватает двух зубов…

Пикник в весеннем ботаническом саду, где буяет сирень. Дочь хитрит — соединила ножки двух одуванчиков в одну и хвастается, мол, какая длинная, показывает на камеру. Вдруг нижняя ножка отваливается, все смеются, папа называет ее врушкой, а дочка показывает язык…

Но, против всех ожиданий, от этого просмотра вдруг такое началось! «Ой… Какая ты здесь чудесная!» — зачарованно говорит он.

Я отмахиваюсь, показываю, какие там чудесные дети, едва сдерживаю слезы, а он, представьте себе, сидит, как пришибленный, и не отрывает взгляд от экрана!

«Да ты не понимаешь ничего! Это же супер!»

«Ты что — с ума сошел? — спрашиваю. — Открой глаза! Какая я чудесная там? Словно с креста снятая!

Глаза без блеска, затравленная какая-то, словно мышь в углу! Скольких усилий мне стоило выдавить из себя раба, как сказал классик, а ты…»

Но он не замолкает, только показывает рукой на экран: «Рио-Рита! А это платье! А прическа! Все мы родом оттуда, из тех времен! Женщина-девочка! Или девочка-женщина! Лолита! Ооо… Аж сердце колотится! Дурак твой муж!»

Я сижу ошарашенная и уже не спорю. Особенно о муже. Но… Как же это? У меня и у самой зачастило сердце, и уже не от ностальгии по тем временам, когда еще только набирались обороты достатка, мужчины строили амбициозные планы и ничто не предвещало кризисов и семейных катаклизмов. Пока там, на поляне, две семьи расстелили на траве покрывало, молодые жены достают из сумок немудреные домашние блюда, мужчины ловко нарезают колбасу и ранние огурчики, выкладывают зеленый лук, дети дурачатся рядом на траве, смеются… Но не только от этого сжалось мое сердце.

Пожалуй, впервые в жизни меня охватила ревность. Бессмысленная и необъяснимая ревность! И не к другой женщине, а ко мне прежней!

Вы себе не представляете, что я почувствовала. Мне жутко стало! Да как же это возможно 7 .! Я — почти с того света… Я себя переделала и перекроила… Стала другой и гордилась этим! Более свободной, независимой, сильной и счастливой, чем та, бывшая! И действительно гордилась этим! Чувствовала себя иной. Женщиной! А не той несчастной, которую можно свернуть в бараний рог и убедить, что сама она пропадет… Да, она была хорошей, тихой, домашней… Матерью всем — и детям, и ему. Я любила ее. Но она — умерла! Я иногда вздыхала по ней и упорно наращивала в себе качества, без которых мне было не выжить. А он вдруг…

Но разве это возможно? Ведь мы встретились с ним, когда я уже была иной, битой жизнью, а не такой наивной, как на этом домашнем видео. И он же влюбился тогда в меня теперешнюю! Или полу-теперешнюю. Может, еще улавливал аромат той Лолиты? Но он же сам помог мне стать иной! И что мне теперь было делать, когда мой собственный фантом перетягивал к себе мужчину, который… Ладно бы — другая женщина, но это было похоже на какой-то голливудский фильм…

— И что вы?… — не сдержала удивления Амалия.

Людмила положила в рот кусочек пирожного, отпила кофе, не глядя на Амалию. Помолчала. Проглотила еще кусочек «сладкого греха» и снова запила, потом интригующе улыбнулась.

— Я? Я тихо встала с дивана… Он меня даже не удерживал, так был пленен картинками, которые дрожали и двигались на экране. Отправилась на кухню, выпила рюмку коньяка за упокой меня бывшей, потом тихо прошла в коридор, где у входной двери в простенке висел электрический счетчик, и осторожно опустила вниз оба тумблерка.

— Ух ты! — улыбнулась Амалия.

— А то!

— А он что же?

— Стал кричать мне, мол, что-то случилось… Я по темному коридору вернулась на кухню, зажгла свечи, налила еще коньяка, теперь обоим, нарезала лимончик и немного колбаски… И все закончилось очень хорошо. Вполне лирично, романтично и полюбовно.

— Какая вы хитрая! — даже всплеснула ладонями Амалия. — Экспромт при свечах организовали!

— Да вот так. Как вынужденную меру. А потом мы уснули. Ну… не сразу, вы понимаете… Хотя ночью мне все чудилось то ретро-кино, я крутилась и думала о неожиданно пережитом, о себе-той и себе-сегодняшней, о человеческих отношениях, о бывшем муже. И об этом мистере Икс тоже… Который тоже приложил свои усилия к моей трансформации. Хоть и не был моим мужем. Собственно, вообще был мужем не моим. И остается по сей день.

От последних слов глаз Амалии дернулся и вся услышанная история вдруг перевернулась с ног на голову. Она поймала на себе внимательный взгляд рассказчицы и уставилась взглядом в свою пустую чашку.

— Ааа… Вижу, вы еще верите, что женщина в своей жизни играет только одну роль. Или хорошую, или плохую. Верите в черно-белую жизнь? Как в шахматах? Ну-ну… Извините, если задела за больное. Но вы сами меня выбрали. Вы хотели почитать чужие истории о мужчинах и женщинах. — Людмила открыла сумочку, достала зеркальце, подкрасила помадой губы, еще раз взглянула на Амалию, которая, казалось, прокручивала в голове ее рассказ с самого начала, пытаясь по-новому расставить фигуры на доске. — Спасибо за кофе. И за «Наполеон». Когда-то и у меня чудесно получался. Для большой семьи на большие праздники. Всего наилучшего!

Она поднялась и направилась к лестнице.

— Спасибо вам! — негромко сказала вслед Амалия, вздохнула и осталась неподвижно разглядывать пустую посуду на столике.

 

14

Артур действительно положил на ее счет десять тысяч долларов. Как обещал. Он вообще выполнил все свои обещания. Все пункты плана, который сам и составил, когда решил изменить свою жизнь, начать ее сначала. С другой. Правда, начало это было не сравнимо с их давнишним общим «низким стартом». А еще — его начало вполне могло означать ее конец. Несмотря на купленную квартиру и десять тысяч.

Это был стресс такой силы и неожиданности, что она просто не могла осознать случившегося. Не находила нужных слов, почти не задавала вопросов, поняла, что проиграла, еще и не начав игру. Что кем бы ни была та, другая, ее беременность уже подходила к концу и была козырем из всех козырей, против которого у Амалии не было ничего столь же весомого. Ведь за шестнадцать лет супружеской жизни она ни разу не смогла сообщить мужу такой радостной вести. Не сложилось. Не суждено было. Не получилось.

А когда примерно год назад она осторожно заговорила об усыновлении, Артур как-то слишком быстро свернул тему. Со второй попыткой получилось так же, и женщина решила, что надо дать ему время привыкнуть к этой мысли. Она украдкой читала в Интернете тематические форумы, размышляла, каким путем лучше пойти, чтобы и быстрее, и меньше бюрократии, чтобы их мальчик (а она хотела именно мальчика, даже не столько для себя, сколько для мужа) с наименьшими потерями выскользнул из той ужасной системы и зажил счастливо в их большой современной квартире в центре города… У мужа на это были деньги, а у нее — желание заполнить их жизнь тем, что объединит их совсем другим содержанием и смыслом. Она словно играла сама с собой в эту игру, рассматривая новым взглядом их жилище, представляя, как оно изменится с появлением ребенка. Жалела, что не решилась на это раньше — сколько времени было потеряно… Но озвучивать свои мечты пока больше не решалась.

А потом все рухнуло. Обвалилось одномоментно.

В голове Амалии мысли не складывались в ровные цепочки, нужные слова не приходили, она словно застыла, чувствовала себя словно вдруг выключенной из сети…

У Артура не было времени ждать, когда она придет в себя. Да и зачем? Чтобы услышать те самые «нужные слова»? Упреки, обиды, проклятия, мольбы, жалобы, воспоминания о былом и призывы к совести — что еще могла сказать ему женщина, которая вдруг стала бывшей? И что бы это изменило? Все уже было обсуждено и решено за ее спиной. Возможно, были и другие сценарии развития событий. Но случилось, как случилось. «Хвост» отрубили одним махом, а не резали колечками. Видимо, считали, что это гуманно.

Амалия уже давно не работала. Уволилась из большой научной библиотеки, куда попала после окончания Института Культуры. Подруг у нее там не осталось, ведь женский коллектив — это слишком специфическая компания. И ее увольнение «в никуда», а не на другую работу, было воспринято тоже специфически. «Сытый голодному не товарищ! Но ты заходи, как соскучишься», — подытожили во время прощального обеда бывшие коллеги и вернулись к своим библиотечным будням.

Амалия больше не заходила. Почувствовала барьер, который прозрачной стеной вырос между ней и прежней жизнью с тех пор, как Артур пошел вверх. Ей не было необходимости куда-то ходить, что-то делать, зарабатывать стандартную зарплату. Муж приложил немало усилий, и его бизнес по импорту автозапчастей наконец расцвел. Теперь они могли позволить себе комфортную жизнь в столице и зарубежные путешествия, нередко связанные с его работой, из которых они возвращались с обилием общих впечатлений, сувениров и фотоснимков и которые мерцали теперь в ее подсознании по ночам.

Она переехала в конце февраля и пыталась не вспоминать те первые одинокие зимние дни в чужом доме чужого района, среди неразобранных коробок и неразобранных мыслей.

Не знала, как и зачем жить.

Просто не умела жить одна.

Сначала не верила, что это не сон.

Затем поверила.

Осознала себя отрезанным аппендиксом.

Хотела умереть.

Но так и не решилась покончить с собой.

Потом в Киеве воцарилась весна.

И Амалия придумала игру.

Игру в обычную жизнь среди обычных людей этого города.

Пока не кончатся те десять тысяч.

* * *

Амалии понравилась та кофейня на Хоревой, куда она зашла случайно несколько дней назад, а потом она согласилась принять участие в их несколько странной акции. Теперь она бывала там практически каждый день, и не только ради встреч с Книгами. Просто ходила по городу, а затем сворачивала сюда пообедать. Ей были симпатичны девушки-книжницы, приятно было приходить туда, где тебя знают. Но знают недавно. Без твоей прежней жизни. Те места, где они бывали с Артуром, она обходила десятой дорогой. Возможно, поэтому ее теперь так манил Подол, ведь она знала, что Артур недолюбливал его и не раз в шутку говорил, что на месте этих пыльных клоповников надо возвести современный Манхэттен и это будет разумное использование дорогостоящей площади привлекательного для бизнеса города.

Она же чувствовала себя здесь уютно, неспешно разглядывала старинные двух-трехэтажные дома, многие из которых немо взывали к прохожим, умоляя о реставрации или хотя бы ремонте, вглядывалась в лепнину, балконы, окошки чердаков, башенки, двери, старые ворота… Пыталась представить, как здесь жилось людям раньше, но воображения ее на это не хватало — слишком переполнен был рациональными и суетливыми людьми сегодняшний город, не склонный к сантиментам. Так казалось Амалии, которая заходила во дворики, похожие на одесские или даже итальянские, и вздыхала, ощущая здесь необратимый процесс умирания. Процесс, подобный ее собственному состоянию.

Сегодня она случайно увидела на дверях какой-то галереи плакат, извещавший о выставке картин «Лето».

Зашла, почти час бродила по трем залам с высокими потолками и разглядывала летние воспоминания-впечатления разных художников: морские пейзажи, полевые, городские, на которых изобиловали цветы, мерцали волны, надувались паруса, гуляли женщины в ярких платьях и щедро сияло солнце. Вокруг нее на картинах царило лето, все же отличавшееся от жаркого киевского мая.

Вот какой-то старательный живописец, побывавший на островах Греции, сумел передать в нескольких картинах прозрачность моря и воздуха, игривость солнечных лучей и даже, казалось, тепло брусчатки. Картины были подписаны названиями греческих островов, и у Амалии защемило в сердце, ведь еще два года назад они с Артуром были в Афинах, но до островов в тот раз не добрались, планировали на потом.

И вдруг ей ужасно захотелось бросить все и рвануть туда, отогреться среди прозрачно-яркого мира чужих, но приветливых людей, которым до нее нет дела.

«А почему бы и нет?» — подумала женщина и вскоре зашла в туристическое агентство, расположившееся неподалеку, узнать об их предложениях. Туда же. На острова. Например, на Милос, откуда родом известная всем Венера.

Она подумала, что смогла бы там взять в аренду машину и объехать весь остров, а затем, возможно, перебраться на другой… Жить там, есть свежую рыбу, салаты из сочных, напоенных солнцем овощей, приправленные неповторимого вкуса греческим оливковым маслом, пить вино…

От воспоминания о еде у женщины засосало в желудке, и вскоре ноги сами привели ее в знакомое кафе.

 

15

Заказала рис, рыбное ассорти и греческий салат. Сок. Кофе.

В ожидании обеда сложила руки на столе, опустила голову и закрыла глаза. В памяти мгновенно возникло нереально синего цвета море, а на нем парусник.

«На сколько хватит денег!» — сказала сама себе Амалия и открыла глаза. Она услышала со своего места на верхнем ярусе, что девушки с кем-то разговаривают, и голоса их казались взволнованными. А через минуту подошла Вера, и выражение ее лица подтверждало наличие какой-то интриги.

— Что-то случилось? — спросила Амалия.

— Нет, но… Вам принесли передачу! — пожала плечами девушка.

— Мне?

— Вам! — загадочно улыбнулась Вера.

— Странно. А что ж это за передача? От кого?

— Курьер принес пакет, на нем указан наш адрес и предписание: «Передать госпоже писательнице».

— Вы ничего не путаете?

— Нет, вон он еще ждет внизу, хорошо, что вы как раз зашли пообедать! Так я его приглашу сюда или вы спуститесь?

— Спущусь, — заволновалась Амалия, не зная, что и думать, взяла сумочку и пошла вниз по лестнице.

Совсем юный парень держал в руках небольшую удлиненную коробочку, похожую на упаковку от эклеров или вафельного торта, а также какую-то квитанцию, где Амалия должна была расписаться.

— А вы можете сказать, от кого это? — спросила она у парня.

— Нет. Мое дело — доставка, и чтобы клиенты не жаловались.

— Странно. — Амалия взяла в руки пакет и покачала его. Ей показалось, что в середине что-то булькнуло.

— До свидания! — попрощался парень, и через мгновение за ним звякнул колокольчик на двери.

— Ничего себе! И что с этим делать? — растерянно посмотрела на девушек Амалия.

— Надо открыть, — резонно посоветовала Аня.

Женщина разорвала плотную бумагу, скрывавшую действительно коробку из-под эклеров, и увидела в ней небольшую пластиковую бутылку с темной жидкостью и надписью от руки на белой квадратной этикетке: «Вино из ежевики. Домашнее».

— Ух ты! — хмыкнула Аня. — Наверное, ваши поклонники узнали, что вы здесь собираете сюжеты, и сделали такой презент инкогнито! А вон еще и записка!

Кроме бутылочки с вином в пакете лежал скрученный в трубочку и перехваченный тонкой резинкой белый лист, а также лист из тетради, сложенный вчетверо. Несмотря на интерес к интриге, Ане пришлось идти обслуживать других клиентов, а Вера осталась за барной стойкой наблюдать процесс открытий.

Амалия развернула листочек, прочла несколько строк, и брови ее поползли вверх.

Вера сдержалась и ничего не спросила. Но женщина сама протянула ей записку. На листке было старательно выведено:

«Уважаемая Амалия, к сожалению, не имею возможности лично рассказать Вам свои истории, поэтому посылаю одну вместе с тематическим подарком — домашним вином. Было бы очень хорошо, если бы Вы прочли и продегустировали мой подарок вместе с тем слепым господином.

Ваша почитательница».

— Почитательница? — Глаза Амалии округлились.

— Ух ты! Ничего себе! — удивилась Вера, хоть и была гораздо сдержаннее Ани в своих проявлениях. — Так надо же немедленно позвонить Виктору, как считаете?

— Не знаю, удобно ли это — дергать человека, у него, пожалуй, свои дела, — сказала Амалия и вдруг почувствовала, что в глубине души была бы рада такому неожиданному поводу снова увидеть этого странного человека, с которым недавно «читала» мистическую историю о гувернантке, хотя обсуждение сюжета и не сложилось.

Пока женщина анализировала произошедшее, а заодно и собственные ощущения относительно перспектив нового совместного чтения, Вера уже набирала номер Виктора со своего мобильного.

— Где? На Лукьяновке? Как раз собирались заехать? Так когда будете? Ну, вот и хорошо! — Вера выключила трубку и улыбнулась Амалии. — Минут через два-дцать-двадцать пять будет.

Амалия пожала плечами, вытащила из сумочки сигареты и молча направилась на улицу.

Она вдыхала горький дым тонких сигарет, приправленный ментолом, и думала, что снова ее жизнью руководит кто-то извне, решая за нее, что делать, на свое усмотрение направляя ее жизнь. Такое случалось и раньше, но не напрягало, ведь ее существование уже много лет направлял Артур, и она ему полностью доверяла. А кому еще ей было доверять? Отец умер, когда она была еще школьницей. Мама радовалась, что дочь учится в столице, хотя и рано выскочила замуж, правда, за своего, за надежного… А когда мама за несколько месяцев сгорела от рака, у Амалии и вовсе никого не осталось. Кроме Артура. Их судьбы сплелись и долго шли в одном направлении, пока не…

Сейчас она сама пыталась определять векторы, как-то наполнять и направлять свои дни, но в глубине души чувствовала, что это у нее получается довольно плохо. Иногда даже казалось, что она существует где-то в другом измерении, не так, как все люди вокруг, которые куда-то несутся, что-то делают, кипят эмоциями, и далеко не всегда положительными. Она же последние месяцы плавала, как уставшая пчела в сиропе, безразличная к окружающей жизни и даже к тому, что будет дальше с ней самой.

Выбросив окурок в мусорник, Амалия снова почувствовала голод, вернулась в кафе и спросила, готов ли ее заказ.

— Уже-уже! Поднимайтесь! Две минуты! — прощебетала Аня.

Амалия взяла с барной стойки коробочку-подарок и пошла к своему столику. Еще до того, как подошла Аня, она сняла резинку, развернула белый лист-трубочку, и глаза ее побежали по рукописному тексту — ведь кто знает, что именно придется ей читать вслух этому странному Виктору?

…Я обожаю экспериментировать. С тех пор как прочла Зюскиндовского «Парфюмера», не представляю своей жизни без экспериментов. Мне трудно, я совсем не приспособлена к обычной жизни обычного человека. Не понимаю, как это: изнывать у телевизора или оценивать новую одежду соседки. Меня это не интересует.

У меня нет семьи, я не думаю о какой-то там влюбленности, не верю в любовь, меня не интересует политика, я не опаздываю на работу и ухожу оттуда позже других. А еще я всегда спешу домой. Прежде всего — к винному погребу. Дорогу туда знаю только я. Темное и сухое его нутро тысячу лет сторожил Див, однако еще до моего рождения он исчез с насиженного места. Перестал показываться людям сразу после войны. А до тех пор сидел у входа в погреб, сторожил старый сад, который ветками кланялся ему до земли, яблоки падали, между ними падали снаряды, и яблони были в белой пене сока. Сок бродил, яблони упивались им и плакали. Див занес в погреб немного яблок, ими потом угощал голодных птиц, а сам не ел. Он поседел и состарился. Приглядывал за старым садом, вытаскивал из покореженных стволов подгоревшие гильзы, деревья стонали от боли и отчаяния. Потом внезапно он исчез. А вход в погреб закрыл камнем.

Мне было два года, когда полынная звезда, как и предсказано было библейскими пророчествами, упала в украинские степи [14] . Треть вод стали горькими, и мне снилась седая полынь. Я не знала, что это полынь, седое марево пекло, окутывало едким дымом. Див приходил в мои сны вместо отца, выносил меня из той жгучей боли, дул на меня холодным спасительным ветерком. Я не видела его лица, но чувствовала его руки. Они были холодными.

Так продолжалось еще двенадцать лет.

…

…Мне шестнадцать. Вчера получила паспорт, а завтра вступит в свои права последний месяц лета. К матери неспешно подходит сосед:

—  Мария, ох и ежевики в этом году уродило! Я уж и вино поставил бродить. Сейчас снова за ней иду. Может, кто из вас хочет пойти со мной?

Мама не соглашается. У нее много работы. Но… тут же рядом я.

—  Вместо того чтобы книжку читать, иди-ка с Иосифом по ежевику. Принесешь, варенья наварим. И вина приготовим!

Мы идем долго. Дядя Иосиф ведет меня по незнакомой дороге. Лес сгущается, просвета не видно.

—  Нам еще далеко?

—  Потерпи, еще немного…

Вскоре мы выходим на большую светлую поляну. Под ноги попадают ежевичные гроздья, я ступаю осторожно, но за мной остается чернильный след. Ягоды сладкие, ем их досыта, собираю в кувшин. Он наполняется быстро.

Дядя Иосиф смеется. Он уже соглашается идти домой. Но вот только дособирает ведро ягод. Я помогаю. Мы рядом, я слышу его дыхание. Он то и дело поглядывает на меня, сыплет в ладонь самые лучшие ягоды:

—  Попробуй…

Ягоды сладкие, взгляд его лукавый.

Солнце тонет в вечерней пыли, мы еще не вышли из лесу, а уже сумерки окутывают все вокруг. Дядя Иосиф находит поваленное дерево, медленно усаживается:

—  Иди сюда, отдохнем немного.

Я сажусь рядом.

—  Ты, наверное, замерзла.  — И накрывает меня плащом.

—  Дядя Иосиф, а вы похожи на Дива…

—  На какого еще Дива?  — шевелит бровями. А потом добавляет: — А ты красивая…

Взгляд его снова становится лукавым, он обнимает меня. Его губы холодные и шершавые.

Я вырываюсь из его объятий. Но он не спешит отпустить меня.

—  Пустите… Мне больно! Больно, слышите…

Он неохотно отпускает.

—  Чего боишься? Я нежно…

—  Не надо мне с вами отношений!

—  А может, передумаешь?  — заговорщицки подмигивает мне.

—  Не передумаю.

Мы выходим из леса, он идет позади меня. И уже на нашей улице говорит:

—  Ты ж никому не скажешь, правда?

Я не скажу, потому что мне стыдно и боязно. Но…

—  Не скажу, если дадите мне рецепт вина из ежевики! Иначе напишу на вас заявление в милицию.

У Иосифа вино из ежевики лучшее в деревне. Так говорит мой отчим.

Вечером он принес записанный на газетной бумаге рецепт вина. На следующий день вино уже бродило в большой зеленой бутыли. Когда оно настоялось и стало густым, аж тягучим, я попробовала его. В тот день выпал первый снег.

 

16

Вера проводила Виктора наверх, за стол к Амалии, заодно забрала ее пустые тарелки и приняла заказ на кофе. Отходя, краем глаза наблюдала за Читателями.

— Добрый день! — поздоровался Виктор и сел напротив Амалии.

— Здравствуйте! — эхом ответила она и подумала, что для одинокого и почти незрячего этот мужчина выглядел вполне прилично — побрит, пострижен, одет в пеструю тенниску с коротким рукавом, джинсы и кроссовки.

Амалия снова попыталась разглядеть его глаза за стеклами очков, но увидела только свое отражение. Повисла пауза.

— Вам девушки уже рассказали, что случилось?

— А что-то случилось? — с улыбкой ответил вопросом на вопрос Виктор.

— Как сказать. Нам с вами кто-то передал пакет.

— Нам с вами? Если бы вам, я бы не удивился. Вы, наверное, известный человек, куча почитателей, поклонников… А при чем здесь я? — будто подстрекал Амалию Виктор.

И что за манера у него была говорить? Будто провоцировал ее, и Амалия действительно чувствовала себя неуверенно рядом с ним, чужим, незнакомым мужчиной, который, хоть и по-доброму, но каждый раз словно вставлял ей булавку, заставлял смущаться и подбирать ответ. Вот и в прошлый раз…

Вместо слов Амалия взяла пластиковую бутылочку с вином и вложила ему в правую руку. А на развернутую к ней ладонь левой положила скрученный трубочкой листок бумаги. Виктор замер. Покрутил в руках предметы. Амалии показалось, что он опустил голову, чтобы взглянуть на них, и подумалось, что, видимо, этот человек не так давно потерял зрение, раз у него еще остались такие рефлексы.

— Что это?

— Вино из ежевики. Домашнее.

— А в бумаге что?

— История.

— А при чем здесь я?

— В инструкции к дарам было написано, чтобы мы прочитали и продегустировали вместе, — неуверенно улыбнулась Амалия.

— И кто этот щедрый господин? Видимо, извращенец какой-то, прислал курьером пакет, а сам сидит где-то неподалеку и наблюдает, что мы будем делать.

— Вряд ли, — улыбнулась Амалия от такого предположения, но все же оглянулась — кроме них, на балконе никого не было. — Там написано, что это от моей почитательницы.

— Аааа! Ну, это другое дело! — Виктор сказал это так, что Амалия покраснела и отвела взгляд, хотя он ее и не видел.

Аня принесла кофе и два бокала. Заговорщицки улыбнулась Амалии.

— Но в таких заведениях нельзя «приносить и распивать», — удивилась Амалия.

— Так вы же и не приносили! — прыснула смехом Аня, которую очень забавляла сегодняшняя интрига.

— А вдруг директор узнает? — кивнула куда-то вниз Амалия, где однажды видела молодую женщину, которая достаточно строго контролировала здесь порядок.

— А вы быстренько! Не в подворотне же вам дегустировать из горлышка! — хмыкнула девушка.

— Вижу, хороший выдался день! — провозгласил Виктор. — То есть, не вижу, но нутром чую! Что ж, госпожа писательница, наливайте, надеюсь, там не яд от каких-то ревнивцев, а действительно ежевичное вино от поклонников!

Женская рука уже было потянулась к бутылочке, но на мгновение зависла над ней. Вот уж! Как скажет… Хотя, кто его знает, что там, действительно, может оказаться за самодельное вещество, в этой бутылочке из-под сладкого газированного напитка? Собственно, даже если бы там в самом деле был яд, что уж ей было терять в этой жизни?

Амалия горько улыбнулась, коснулась бутылки, открутила крышку, налила по трети в каждый бокал, один взяла в руку, а второй осторожно пододвинула к пальцам Виктора.

Его рука оказалась теплой, а он почувствовал прохладу ее кожи.

Оба качнули бокалы и поднесли к лицу, чтобы почувствовать аромат.

Брови обоих удивленно поползли вверх.

Густоватый запах ягод коснулся ноздрей.

Таким же густым показалось и вино.

Для того, кто мог его видеть.

Пригубили вина.

Лица их выразили синхронное удивление и любопытство.

Вряд ли что-то подобное продается в киевских винных магазинах.

Виктор медленно выпил до дна.

Амалия глотнула и поставила бокал на стол.

— Эх, им бы полить мороженое… — неожиданно мечтательно сказала она и даже проглотила слюну.

— Угощаю! — Виктор пробежался пальцами по столу и нажал кнопку вызова официанток.

— А вы ничего не забыли? Или мы только есть-пить сюда пришли?

— Ой, и правда! Меня же вызвали повышать культурный уровень при посредничестве милой дамы-писательницы, — хлопнул себя по лбу мужчина.

— Может, и так, — пожала плечами Амалия и развернула листок с текстом.

— А признайтесь, вы его уже прочли, пока я ехал? — засмеялся Виктор, и Амалии снова захотелось увидеть его глаза.

— Прочла, — снова покраснела она, но тут же взяла себя в руки — что ж она так легко попадает в его ловушки? Но вскоре продолжила: — Передача же адресована мне? Что хочу, то и делаю! А вот откуда отправитель знает, что здесь еще и вы рядом охотитесь на истории, это уже второй вопрос, и не ко мне!

Виктор впервые услышал в ее голосе хоть какую-то энергию, ведь раньше эта загадочная женщина казалась ему похожей на человека под гипнозом. Почему-то именно такую ассоциацию вызывали и ее голос, и словно замедленные движения.

— Что ж, если текст уже прошел высокий контроль и признан приемлемым для моих ушей… Читайте, будьте так добры!

Он откинулся на спинку стула и сплел руки на груди. Амалия поднесла к губам бокал и сделала еще один глоток — для храбрости. Удивительный вкус сладковатого ягодного вина на ее языке соединился со словами, которые она начала тихо произносить:

— Я обожаю экспериментировать. С тех пор как прочла Зюскиндовского «Парфюмера», не представляю своей жизни без экспериментов. Мне трудно, я совсем не приспособлена к обычной жизни обычного человека…

Амалия сделала паузу, чтобы снова набрать воздуха, и осознала, что, читая вслух, уже иначе воспринимает написанное. А еще — она попыталась представить ту женщину, которая писала эти слова… Она и сама чувствовала себя последнее время совсем неприспособленной к обычной жизни обычного человека…

— Это все? — иронически недовольно шевельнул бровями Виктор.

— Извините, — вздрогнула Амалия и продолжила:

— … На следующий день вино уже бродило в большой зеленой бутыли. Когда оно настоялось и стало густым, аж тягучим, я попробовала его. В тот день выпал первый снег.

Амалия выдохнула и положила листок на стол.

— Ого! — не сдержалась Аня, которая стояла с двумя порциями мороженого на подносе и ждала, когда Амалия дочитает.

— Мда… — произнес Виктор, и трудно было понять, что он хотел этим сказать. — Хорошо читаете, как актриса! Предлагаю допить остатки вина, но теперь с осознанием полной его эксклюзивности!

Он быстро нашел рукой свой бокал и поднял его вверх.

— Не гоните коней! Ваш бокал пуст! А я хочу полить своим вином мороженое! — сказала Амалия.

— Ах, эти женщины… Никогда не знаешь, чего от них ждать! А там еще много осталось?

— Ну… примерно столько же, сколько мы выпили.

— Раз мы все еще живы, то это не яд. А даже очень наоборот. Чудесный натуральный букет… Который пробуждает лирически-романтические чувства. Что ж, полейте свое мороженое, а мне все же лучше в специальную посуду! — снова покачал бокалом в воздухе Виктор.

Они вышли из кафе вместе и еще некоторое время бродили по старому Подолу, неторопливо разговаривали ни о чем и прислушивались к тому, как где-то вдали снова гремел гром, предупреждая о возможной грозе.

— Как думаете, будет ливень? — спросил Виктор.

— Вряд ли. У меня перед грозой голова трещит, а сейчас ничего.

— А может, на вас «медикамент» подействовал?

— Какой медикамент?

— Ежевичный! — засмеялся Виктор. — Гомеопатические дозы алкоголя полезны для хрупких дамочек, чувствительных к погоде!

— Думаете? Может, и правда. Но какая-то странная история… Если эта женщина хотела поделиться ею, почему не пришла? И еще этот подарок…

— Кстати, по правилам игры мы должны неизвестному лицу по пирожному!

— Точно! А тому Юрию, любителю мистики, тоже еще одно, ведь слушали его вдвоем! — хмыкнула Амалия.

— Все же интересную штуку они придумали с этой акцией, правда? — взял Амалию под руку Виктор. — Но надо быть достаточно незанятым человеком, чтобы так активно «читать», а?

Амалия смутилась и принялась рассматривать старинную лепнину на зданиях. Виктор не стал расспрашивать о ее образе жизни. Да и сам не очень хотел получить встречные вопросы. Некоторое время они шли молча.

Вдруг поднялся ветер, по мостовой закрутило песок и бумажки, со старого каштана посыпались увядшие бело-розовые цветы, затрепетали еще молодые листья на деревьях. Тяжелая туча, которая неслась от центра, с наскоку распорола свое пузо о верхушку Андреевской церкви и стремительно сползла с верхнего города на Подол, поливая прохожих дождем.

— Прячемся! — Амалия потянула Виктора за руку через дорогу в открытый подъезд дома напротив.

Они стояли в полумраке подъезда старинного дома, а на улице вспыхивало и гремело, гудели сигнализации припаркованных неподалеку автомобилей, тарахтели по металлическим отливам обильные тяжелые капли, журчали ручьи, сливались в поток, который несся по мостовой наклонной улицы, и все эти звуки создавали неповторимую музыку майской грозы, которую дополняли запахи сирени, свежевымытых молодых листьев, озона и влажной штукатурки.

Когда они спрятались в подъезде, Амалия подумала, что для незрячего Виктор справился с пробежкой очень неплохо, хоть и держал ее за руку. А еще… что он «нарушил дистанцию», проходя вместе с нею в дверь, — на мгновение они, мокрые и разгоряченные от бега, прижались друг к другу, словно пара в танце. А может, ей просто показалось. Потому что скорее всего это было абсурдом. После краха ее брака Амалия не только не искала кого-то другого, у нее даже мыслей не возникало о возможности новых отношений. Ни мыслей, ни потребности в этом. А подозревать незрячего в посягательствах на ее тело вообще было абсурдно.

Амалия тряхнула головой, как когда-то в детстве, и капли с мокрых волос разлетелись во все стороны. Виктор вытер ладонью щеку, но лицо его было обращено к открытой двери.

— Извините, — сказала женщина, — вся промокла, это же надо — за пару минут! Да и вы тоже.

— Не сахарный, не растаю! — махнул рукой Виктор, и Амалия заметила, что его палочка снова превратилась в короткую трубку. — А вот вам бы надо высушиться. Чувствуете, какой здесь сквозняк?

Амалия оглянулась на старинную лестницу со сто раз окрашенными коваными перилами и на площадке между первым и вторым этажами увидела разбитое окно.

Пожала плечами. Оглядела себя.

Мокрая батистовая блузка прилипла к телу и откровенно очерчивала его выпуклости и изысканное белье. Белая юбка тоже была мокрая, а низ ее — в пятнах от грязной воды. Амалия повесила сумочку на плечо и провела обеими руками по груди сверху вниз, выравнивая блузку. И вдруг будто почувствовала на себе взгляд. Она покосилась на Виктора. Тот все еще стоял у двери, но уже повернувшись лицом внутрь подъезда. Амалия нарисовала условный вектор его взгляда — тот проходил мимо нее.

«Бред!» — подумала женщина, одернула блузку и юбку, поправила тонкий ремешок.

— Я могу вызвать такси, а то еще простудитесь, будет на моей совести одним грехом больше, — сказал Виктор и повернул голову, будто прислушиваясь к признакам присутствия здесь женщины.

— Спасибо. Хорошая мысль. Но не переживайте, я вызову сама.

— Ладно. Вам куда?

— На крайний север. Куреневка. А вам?

— Интересно. Я думал, такие дамы живут где-то на Ярославовом Валу.

Амалия вздрогнула от неожиданного попадания в цель. Ведь их с Артуром квартира была на одной из прилегающих к «Ярвалу» улиц.

— Было и такое, — неожиданно даже для себя ответила она, тут же удивилась, зачем это сказала, и быстро сменила направление диалога. — А куда вам ехать?

— Мне, в принципе, тоже в ту сторону — на Виноградарь. Подбросите?

— Да! — коротко сказала Амалия, ища в списке мобильного нужный номер.

 

17

Амалия вышла из машины первой. Хотела рассчитаться с водителем, но Виктор не позволил.

Ливень прекратился, а может, такси выехало из-под дождевого облака, эвакуировав эту пару с залитого весенней водой Подола. Виктор не нашел повода продлить общение, попрощался и поехал дальше, высадив Амалию у ее подъезда.

Машина вскоре повернула с основной дороги налево, улица пошла вверх, затем поворот направо, опять налево — и через минуту водитель сообщил, что они приехали «под Сильпо», а также что на Виноградаре уже снова солнце.

— Большой город! — констатировал он. — Бывает, за день десять раз перескакиваю с одной погоды в другую и обратно. Особенно в мае. Может, вам помочь куда-то дойти?

— Нет, спасибо! Вот, пожалуйста. — Виктор протянул с заднего сиденья водителю деньги.

— Ваша сдача! — положил ему в ладонь несколько купюр водитель и попрощался.

Когда машина отъехала, Виктор повернулся к солнцу, снял очки, крепко зажмурил глаза и подставил лицо теплым лучам. Где-то неподалеку чирикали весенние воробьи, говорили люди, двигаясь мимо него в супермаркет и обратно, чуть дальше гудели машины, в воздухе чувствовалась свежесть после грозы. Джинсы, намоченные неожиданным ливнем, были и до сих пор влажными, зато рубашка уже почти высохла. Возвращаться домой Виктору не хотелось, к тому же он вдруг почувствовал жажду. Энергично потер глаза ладонями, снова прикрыл их темными очками и неторопливо пошел к недавно установленному шатру с логотипом разрекламированного пивзавода.

Засыпая в тот вечер, Виктор прокручивал в голове свой день. До обеда ничто не предвещало неожиданностей. Но внезапный «вызов» в кафе нарушил его внутреннее равновесие, как и неожиданное совместное чтение какого-то странного рассказа от какой-то странной особы.

Сначала все выглядело похожим на шутку, то ли над ним, то ли над этой Амалией, но чертик из табакерки так и не выскочил, все шло как шло, и они дегустировали то густое ароматное вино, количество которого никак не могло ударить в голову, — сколько там его было? Но будто что-то задрожало тогда в его ушах, защекотало так, что он едва удержался, чтобы не покрутить мизинцем в одном, а затем во втором ухе, перетерпел, ведь был в компании такой дамы, да еще и за столом. А потом в нем проснулась какая-то снисходительность ко всему этому непростому миру, а особенно к этой даме, которая старательно сдерживала волнение, читая тот мистически-поэтический текст о вине и не только…

Вспоминал, как шли они по Подолу наугад, разговаривали, и она иногда касалась его локтя, желая, но не решаясь помочь. Аромат ее духов был тот самый, который впервые почувствовал Виктор, когда разминулся с ней в дверях кафе, и это его возбуждало и злило одновременно.

Мужчина улыбнулся — попытался представить, что думает о нем Амалия, и думает ли вообще. Она такая странная. Ой, странная… Но — он и сам-то не слишком ординарный… Хмыкнул, вспомнив «посылку от поклонницы». Опять улыбнулся — ну вот, и ему досталось от ее популярности!

«Цирк! — сказал сам себе Виктор, — писательниц мне только и не хватало!»

 

18

— Женя, привет! Это Аня. Из кафе!

— Привет! Ну, что там? Записался кто-то интересный?

— Да! Думаю, что это именно то, что тебе нужно!

— Ух ты! Класс! И кто же?

— Женщина! Заходила к нам с дочкой и увидела объявление.

— Женщина с дочкой? — не очень понимая энтузиазм Ани, переспросила Женя.

— Красивая — ух! Самостоятельная, эффектная, уверенная в себе, наверняка успешная, но при этом видно, что открыта к общению. Я мигом и вспомнила о тебе. Даже пошутила, что именно такую Книгу у нас заказывала одна девушка.

— А она что же? — насторожилась Женя.

— Сказала, что охотно. Но есть проблема.

— Ну вооот… Как только…

— Понятно, что у таких людей очень плотный график жизни. Поэтому она сама предложила два варианта: или завтра с самого утра «на кофе», или уже через неделю, когда она вернется из командировки.

— А завтра во сколько? — загорелась Женя.

— Мы работаем с девяти, а она сказала, что просыпается рано.

— Но разве это удобно, вытаскивать человека в такую рань, чтобы поговорить? Это же суббота… Кто я ей? И у нее же ребенок…

— Но она сама согласилась! И девочка не такая уж и маленькая, пожалуй, в этом году уже пойдет в школу. А у тебя как с работой?

— Я с восьми начинаю. Но… Но открою быстренько, посмотрю там утренним глазом, выдам полотенца, всякое такое, и попрошу девушек часа на два меня прикрыть, утром много народу не будет, а я их потом отблагодарю.

— Ну, смотри, чтоб не нагорело тебе. Так что? Договариваться?

— А чем она хоть занимается, эта женщина? — вдруг засомневалась Женя от такого неожиданно щедрого предложения.

— Не знаю, я не успела расспросить, Вера с ней разговаривала больше. Но нутром чую — твоя Книга! Так, давай соображай быстрее, я на работе, отошла позвонить. А вот с понедельника Оксана с Катей вместо нас заступают, я уж тебя им передам.

— Ну, давай! Если сможет к девяти, буду благодарна. Правда, это будет выглядеть немного странно, когда я буду угощать ту успешную женщину пирожным, — хмыкнула Женька.

— Закон есть закон! — притворно серьезно констатировала Аня и попрощалась.

— Так маякни мне, когда договоритесь! А я уж свое тут улажу.

Они вошли в кафе, когда Женька уже была там. Сидела первой гостьей за столиком неподалеку от старинных настенных часов. Она напряглась и даже встала со стула. Будто даже стала выше — так потянулась вверх и вперед, чтобы рассмотреть за перилами лестниц, кто там зашел. И уже через мгновение ей стало неловко за свои джинсы и кроссовки, а также за недавно купленную клетчатую блузку, похожую на мужскую рубашку…

По лестнице поднимались две леди, женственные до головокружения, похожие между собой разве что этой манерой держаться, идти, плыть, нести себя легко и элегантно. У старшей из них был вокруг головы нимб из солнечных вьющихся волос, спадавших спиралями на плечи, а на лице ее играла сдержанная, но приветливая улыбка. Кремового цвета кружевная блузка, пышная, но узкая в талии юбка с узором цвета кофе, оригинальный браслет на одной руке, небольшая сумочка в другой, босоножки на каблуках — все это Женька увидела одновременно, будто сфотографировала. У меньшей леди были темные прямые волосы, перехваченные большим гребешком с белым цветком на нем. Одета она была в сиреневого цвета платье (тоже с тонкой талией и пышной юбочкой), да еще и с белым кружевным воротничком! Серьезное, но отнюдь не грустное или сердитое выражение лица девочки не слишком отвечало ее пяти-шести годам. В руках она держала альбом для рисования и пачку фломастеров.

— Злата! — золотоволосая женщина протянула Женьке узкую ладонь и улыбнулась. — А это моя дочь, Лидия.

— Добрый день! — протянула руку в ответ Женька и осознала, что хотя маникюр у нее и безупречный, но все же слишком яркий рядом с пастельными тонами одежды и маникюра гостьи. — Спасибо, что пришли в такую рань! Мне даже неловко…

— Все нормально! Я рано просыпаюсь, просто сегодняшний кофе перенесла из дому в кафе. Но время мое ограничено, могу уделить вам только час, — приветливо улыбнулась Злата и жестом пригласила садиться.

— Да, конечно. В условиях акции как раз о часе и говорилось. Я тоже сегодня уже была на работе, просто выкроила часок…

— А где вы работаете? — Злата повесила сумочку на спинку стула, села напротив Жени и положила на край стола ключи от машины. Девочка уселась за соседний столик и развернула свой альбом.

— В парикмахерской. Администратором, — вдруг покраснела девушка. — Я училась на парикмахера, маникюр тоже могу, но так случилось… Искала одну работу, а подвернулась другая. Но я еще стригу знакомых, делаю свадебные прически, когда просят, опять же — маникюр… Зарабатываю себе копейку.

— А салон большой? Справляетесь? Это же непросто — работа с людьми, мастерами, клиентами — надо быть хорошим психологом и организатором, плюс материальная ответственность! — улыбнулась Злата.

— Намекаете на мой возраст? — хмыкнула Женя. — Мне уже скоро двадцать один! А психолог я, пожалуй, врожденный — умею наладить отношения с кем угодно, и это не от умных книжек, я просто к людям по-человечески. Правда, случается всякое, но… А что до материального — отчетов, графиков записи клиентов, плюс стирка, закупки инвентаря — тоже справляюсь. Всему можно научиться… Но что мы все обо мне? Сегодня вы — Книга!

Женька посмотрела на часы и неожиданно сменила тему, даже сама от этого смутилась. Злата сдержанно улыбнулась, оценив тот факт, что девушку не так уж просто сбить с намеченного пути.

Подошла Вера с меню.

— Мне «латте», — сказала, не заглядывая в него, Женя.

— Мне тоже, пожалуйста! — энергично повторила за ней Злата.

— А десерт? По условиям игры, я угощаю вас десертом! — покачала головой девушка.

— Десерт? Передайте, пожалуйста, меню моей дочери, пусть выберет сама, делегирую ей свой заработок.

— Ааа… — открыла было рот Вера, глядя на девочку, которая уже взялась рисовать.

— Она прочитает, не переживайте, — угадала ее вопрос Злата.

Девочка действительно довольно быстро пробежала глазами открытую для нее страницу с предложением десертов и сказала:

— Медовик!

Женя с Верой удивленно улыбнулись, а Злата выражением лица будто сказала: «Знай наших!»

— Простите, а у вас есть яблочный сок? — вежливо спросила Лидия, когда Вера уже собиралась отойти.

— Конечно! Принесу вам медовик с соком! — Официантка почтительно приняла заказ у девочки.

Женя посмотрела на часы на стене, была уже четверть десятого. Она не носила часов на руке, ей хватало функций мобильного телефона, но сейчас заглядывать туда было неловко. Однако девушка заметила, что на руке у Златы тоже не было часов. Это ее удивило, ведь деловые люди должны следить за временем, а кроме того — часы для них еще и имиджевая вещь, дорогой аксессуар, который подчеркивает статус…

— Я не ношу часы уже много лет, — будто угадав ее мысли, сказала Злата, — они как бы встроены внутри меня, всегда со мной, я обучена контролировать свое время еще со студенческих лет!

— Расскажите, пожалуйста… Расскажите о себе. Я понимаю, что вы — неординарная женщина, сильная, из тех, что смогли. Среди моих знакомых нет таких людей. Знаете… я смотрела какой-то американский фильм… о стюардессе. И запомнила одну фразу. «Эта девушка сбежала из своего поселка, потому что там не было ни одного человека, на которого ей хотелось бы быть похожей, с кого брать пример…» Я долго думала об этом. Ведь в Киеве, где я провела всю жизнь, полно людей, на которых можно равняться. Но где-то они далеко, будто за стеклом. За экраном телевизора. В глянцевых журналах… Они для меня абстрактные. Я не понимаю, как они стали такими. Почему они смогли, а множество других нет. И что нужно делать, каким быть, чтобы не жить на дне, в серой массе, чтобы самой сделать себя и базу своим детям. — Она посмотрела на Лидию, которая старательно что-то вырисовывала в альбоме. — Я не жду манны небесной! Я готова что-то делать, трудиться. Я уже кое-что видела в жизни и не хочу повторять судьбы людей из моего окружения. Я чувствую в себе силы, но просто не знаю, куда их направить, как и что именно делать… А недавно мы с приятельницами зашли сюда на кофе, и я увидела объявление об акции… Меня словно прострелило… Что-то вроде щелкнуло… Правда, не было большой надежды, что какой-то успешный человек вдруг решит ходить сюда и рассказывать мне свои истории, но… Вот видите, как получилось… Очень благодарна вам, что нашли время! Поэтому я готова вас слушать. — Девушка сложила руки на столе, как послушная ученица, уже забыв, что должны принести еще заказ, ведь «кофе» — обычно только ритуал, камуфляж, который прикрывает собой гораздо более глубокие вещи.

Вернулась Вера, подала кофе для Книги и Читательницы, пирожное с соком для юной леди, пожелала приятного аппетита и исчезла в глубине еще пустого утром заведения.

— Мама, — Лидия подошла к Злате и заглянула ей в глаза, — а почему у официантки на бейджике написано «книжница»?

— Наверное, потому что здесь, кроме еды, еще немало книг, — указала рукой на полочки мать. — Наверное, девушки могут давать советы и об этом, думаю, книги тоже продаются. Ты можешь пройтись и все посмотреть, здесь очень красиво.

— Хорошо, но сначала я съем медовик! — Девочка тихо вернулась на свое место, отложила альбом и занялась десертом.

— Ей шесть лет, — улыбнулась Злата, — но она такая маленькая, что все думают, будто она младше. А мы уже заканчиваем первый класс! Собственно, отсчет моей «новой жизни» практически такой же — шесть лет, чуть больше. Новая жизнь началась неожиданно — ребенок без отца, новый бизнес без опыта…

— Простите, а чем вы занимаетесь, ведь я совершенно не в курсе.

— Вот эти самые последние шесть лет я занимаюсь женской модой. Хотя образование имею очень мужское — факультет энергетики политехнического института. Да еще была совладельцем серьезного мужского бизнеса в области энергетики… Но уж случилось, как случилось. Иногда жизнь сбивает тебя с ног, и есть выбор — остаться лежать или подниматься и идти дальше.

— Да, это именно то, о чем я бы хотела узнать — как люди преодолевают трудности, как принимают решения, находят силы, с чего начинают?

— К сожалению, сегодня у нас нет достаточно времени, чтобы пересказать вам всю мою жизнь, или хотя бы с того момента, когда умер отец и мы уже не чувствовали его плеча и поддержки… Хотя я потом не раз вспоминала и переосмысливала и его слова, и его поступки, которые не раз помогали мне решать проблемы. И я не готова давать кому-то глобальные советы, как и навязывать себя в качестве примера. Девушки-книжницы мне сказали, что можно просто рассказывать «истории из жизни». А у меня, без сомнения, они есть. Но сейчас как-то трудно начать не с начала. Но это не повод стоять на берегу и не плыть! Может, наша встреча не последняя, и вы потом сложите все пазлы в картинку, если захотите, конечно. — Злата улыбнулась. — А пока предлагаю вам историю, связанную с дочкой, раз уж мы пришли к вам вдвоем. Согласны?

— Да, конечно! — закивала Женька и вспомнила, как нервничала несколько дней назад, преждевременно накручивая себя, думая, как дальше быть, как жить, оставлять ли того гипотетического ребенка от недавно, но окончательно разорванных отношений, чем кормить и как его растить… И хотя опасения не оправдались, но в те дни тема одинокого материнства крутилась в ее голове очень активно.

Злата глотнула кофе и начала свой рассказ:

— Когда-то ты должен начинать идти вперед и вверх. Но бывает, что неожиданно срываешься вниз, и все достигнутое ранее тебеуже не принадлежит. И надо решать, что делать. Вгрызаться зубами в потерянную тему, идти по трупам, отвоевывать свое или смириться, оставить все, отмежеваться и не тратить больше на это силы. Прислушиваться к себе, искать другой путь, свой, собственный, и накапливать силы для нового рывка, но в другом направлении.

Трудно обижаться на тех, кто меня тогда не понял. Ведь после жесткого бизнеса, в котором меня, мягко говоря, «обнулили», я взялась за женскую моду. Практически с нуля. Но… Надо сделать для вас небольшой «флэш-бэк», экскурс в историю…

Морозным январским утром 1931 года молодая красивая девушка добиралась из Бухареста в Париж. На ней было не новое, но очень хорошо скроенное легкое пальто, которое безупречно сидело на стройной фигуре. В руках — небольшой чемоданчик, в котором лежали аккуратно сложенный кусок ткани, портновские ножницы, булавки. Она ехала в большой мир моды познавать и учиться. Рассмотрев талант юной модистки, хозяйка ателье, в котором она работала, отправила девушку учиться в столицу моды.

Девушка была способной, настойчивой, и ей пророчили хорошее будущее. Ее талант впоследствии делал счастливыми многих женщин и спасал ее собственную семью от голода в тяжелые военные годы. Те, кто знал эту женщину, вспоминают, что это была очень образованная, очаровательная дама, общаться с ней считали за честь, а особенно — шитьу нее удивительные платья.

Но судьба уготовила ей тяжелую и недолгую жизнь. Она болела. И вот однажды, в час ее ухода, в лоне другой женщины, ее невестки, зашевелился ребенок.

Женька сидела, неотрывно глядя на эту молодую женщину, которая негромко, с искренней, чуть грустной улыбкой рассказывала удивительную историю. И что ж, если уже не в первый раз?

За спиной рассказчицы было окно, прикрытое полупрозрачной занавеской, утренний свет сзади очерчивал силуэт рассказчицы и проходил сквозь золотистые непослушные волосы. Женщина казалась пришельцем то ли из другого измерения, то ли из другой жизни, сказочницей, которую судьба зачем-то послала обычной девушке из спального района. Знать бы, зачем… Женька широко открыла глаза и будто молча спрашивала: «Что? Что там было дальше?»

— Вы, видимо, поняли, что речь идет о том, как я «разминулась» с моей родной бабушкой. Да, я ее ни разу не видела. Но не сомневаюсь, что между нами существует определенная сакральная связь, оказавшая большое влияние на мою дальнейшую жизнь. Хотя и не сразу.

Женька не слишком разбиралась в умных словах типа «сакральный» и представляла себе их значение «вообще», но интуитивно почувствовала незаурядность того, о чем пойдет речь.

— В отличие от моей бабушки, я не умела ни шить, ни рисовать. Работала в неженском серьезном бизнесе, в котором хорошо разбиралась. Но жизнь повернулась так, что у меня была выбита почва из-под ног, плюс при этом я узнала, что беременна, а отец ребенка не проявил интереса к появлению ребенка, более того, когда я отказалась делать аборт, он объявил это финалом наших отношений… И тут мне начали сниться сны.

— Ого… — приложила ладонь ко рту Женька, а Злата улыбнулась, увидев ее круглые глаза.

— Да, мне начала сниться бабушка, а также… модели женских платьев, пальто, блузок — красивая одежда. При том что ранее ни «новые тенденции», ни даже шопинг в Париже меня вообще не интересовали. Теперь я просыпалась среди ночи, хватала карандаш и зарисовывала эти идеи, совершенно не понимая, что со мной происходит. Сердце мое колотилось, я еще долго не могла заснуть, а утром удивленно рассматривала собственные рисунки — неужели это сделала я? Видимо, в тот период дорогая бабушка, мой ангел-хранитель, протянула мне руку поддержки, бросила ту соломинку, за которую я и ухватилась.

Вскоре мистический ход событий подкинул мне еще и глянцевый журнал, на последней странице которого объявляли конкурс дизайнерских идей женской одежды. Кто-то другой махнул бы рукой, но не я. Не будучи уверенной в качестве собственных рисунков, я пошла в ателье, где недавно шила себе платье, и попросила мастера посмотреть мои рисунки и выполнить их в соответствии с принятыми нормами подачи на конкурсы. Она согласилась. Мои модели были признаны интересными, но кто-то же должен был их сшить! Первую помощь я получила в том же ателье. А когда член жюри конкурса посоветовал мне не бросать этого дела, хоть я и не профи, я начала мечтать о собственной структуре. Вскоре нашла нескольких мастериц, арендовала небольшое помещение под мастерскую, и работа закипела — специалисты создали мои первые пальто…

— Но ведь у нас и так многие пытаются реализоваться в сфере моды! Вы не боялись, что вас просто не выпустят, не дадут прорваться? Если я правильно поняла, вы собирались не просто сделать обычное ателье и шить там одежду на заказ, а действительно где-то заявить о себе? — заинтересованно спросила Женя.

— Знаете, на тот момент это стало моим единственным вектором. Я не думала о других, о «конкурентах», о том, как меня воспримут те, кого уже знают в мире моды. Я почему-то твердо знала, что это МОЕ дело и я должна его делать, как бы сложно мне ни было. Вскоре я узнала, что в Москве один известный еще с советских времен модельер тоже объявил конкурс, и отправила фотографии своих пальто. Модели ему понравились. Меня пригласили участвовать. А когда я уже собиралась ехать в Москву, мне позвонили и стали спрашивать, где я получила образование. Я честно и рассказала. Организаторы были шокированы тем, что я не имею дизайнерского образования, выговаривали мне, как посмела соваться со своими вещами к такому выдающемуся модельеру… Я что-то им возражала, мол, он отобрал мои модели, а не диплом, но ситуация накалилась.

Мои знакомые утешали меня и говорили, что сегодня без проблем можно купить любой диплом, если уж это так важно. Я, беременная, пришла в институт моделирования имени Сальвадора Дали пообщаться, но мне там так понравилось, что я действительно вернулась туда учиться.

Меня стали приглашать на различные интервью — это было странно, когда человек совершенно другого склада, с иной подготовкой, вдруг так неожиданно меняет свою жизнь и берется за «не свое» дело, ворвавшись в мир моды «в вихре вальса».

— Вальса? — удивленно переспросила Женя, ведь вальс представлялся ей легким и романтичным полетом в паре, мало похожим на продвижение собственного бизнеса одинокой беременной женщиной, пусть даже этот бизнес и причастен к моде. Женя мыслила вполне реальными категориями: танцы — отдельно, работа — отдельно.

— О да! Я, наверное, немножко поспешила с этой цитатой! И не сказала, что много лет в юности занималасъ танцами. Более того — закончила даже Академию танца! — При этих словах Злата, не вставая со стула, умудрилась сделать головой, плечами и руками движение, полное грации, которое, без сомнения, должно было сопровождать реверанс.

— Классно! — засияла непосредственной улыбкой Женька.

— Так вот — через некоторое время после московского показа я уже участвовала в украинском показе моды — теперь с летней коллекцией и буквально за месяц до появления на свет Лидии. Мы все прекрасно продумали — каждая женщина, которая выходила показывать платье, держала в руке цветок; собственно, она и олицетворяла собой какой-то цветок. Над подиумом летали живые бабочки, свисали лианы, украшенные цветами, даже воздух был «украшен» цветочными ароматами! Звучал чудесный вальс Евгения Доги…

И когда показ закончился, я как автор коллекции вышла на поклон. Представляете — на восьмом месяце беременности, в летнем платье, на высоких каблуках, тоже с цветком… Вышла и… не удержалась — я начала кружить по подиуму под ту божественную музыку, закрыв глаза… Зал замер. Когда музыка закончилась и я остановилась на краю подиума, гости показа облегченно вздохнули, все как один. — Она оглянулась на дочь, и Женя увидела, что в глазах ее от этих воспоминаний блеснули искренние слезы, но через минуту Злата взяла себя в руки и продолжила: — Собственно, именно после этого наша пресса и писала о моем прорыве в мир моды «в ритме вальса»! Конечно, наш успех был не только моим, хотя именно я закрутила все это дело. Но я — производственник, человек бизнеса, хотя и не без творческих идей и бабушкиных подсказок. А были еще конструкторы, мастера, люди, которые приложили свои руки и талант к созданию этой коллекции, а затем и других…

— Но вскоре у вас родилась дочь, как же можно было все это совмещать? Для многих женщин собственная жизнь, карьера на этом останавливаются на много лет! — заглянула ей в глаза девушка.

— О! Я кормила ее грудью до двух лет! А с шести месяцев она ездила со мной на все показы в другие города и даже в другие страны! У нас уже мало времени, но очень коротко расскажу вам историю, как я ездила с Лидией в Берлин, хотите?

— Да, пожалуйста! Очень интересно! — закивала Женя и оглянулась на трех мужчин, которые как раз усаживались за соседним столиком — не помешают ли, но рассказчица не обращала внимания на посторонние уши.

— Когда дочке было около семи месяцев, мы собирались в Берлин на международный показ мод на самом большом подиуме Европы, но нашей няне неожиданно не дали визу. Что было делать? — развела женщина руками и хитро улыбнулась.

— Что? — насторожилась Женя.

— Я поехала туда с Лидией сама. За рулем. Тысяча двести километров…

— Сами за рулем? А ребенок сзади в люльке?!

— Нет, впереди, у меня на груди, в слинге. Я ехала к своей цели. А она то спала, то сосала молоко… Собственно, ее почти не было видно. Никто бы и не подумал, что такое вообще можно сотворить…

— Ничего себе, — прошептала девушка и снова по-детски прикрыла рот ладонью.

— Ну, уж как было, так было. Когда я доехала, там все были шокированы, но — значит, это должно было случиться. Показ прошел на высшем уровне. И с нашим участием. Вот так! — Женщина, солнечная и своими волосами, и улыбкой, одновременно положила обе ладони на стол, очевидно, этим жестом поставив точку на сегодняшних рассказах.

— Нет слов для комментариев! — тряхнула головой Женька, и хвостик ее асимметричной прически запрыгал туда-сюда. — Спасибо! Ой, будет мне о чем думать в ближайшее время!

— И вам спасибо за внимание! Уж не знаю, понравилась ли вам сегодняшняя Книга и вынесете ли из этого раздела какую-то пользу для себя, но главное — не стоять на месте, а двигаться! К сожалению, мы с Лидией должны уже ехать по делам! Желаю всего наилучшего! — еще раз улыбнулась она, оглянулась на дочь и жестом позвала девочку к себе.

До самого вечера на работе все удивлялись, глядя на нее. Женька порхала, словно проглотила какую-то атомную батарейку — она излучала энергию, глаза блестели, улыбка не сходила с лица, осанка была прямой, походка легкой и уверенной. А еще, в то время, когда не было нашествия клиентов, она распустила свой асимметричный «хвост», вымыла голову и попросила мастера Анжелу завить ей плойкой легкие, женственные локоны.

Женька еще не знала, хочет ли поделиться впечатлениями от сегодняшнего дня со школьными приятельницами, обмолвится ли она об этом Илье, который обещал встретить ее после работы — пока она еще и еще раз переживала впечатления от встречи со Златой, прокручивала в голове ее рассказ и понимала, что эта встреча не случайна и очень своевременна.

Девушке хотелось что-то делать, менять свою жизнь, ставить цели, достигать их и идти вверх по лестнице жизни. Знать бы еще, в каком направлении и где та первая ступенька, на которую нужно поставить ногу. Но это она считала уже вопросом времени, ведь внутренний радар уже начал свою поисковую работу.

 

19

— Женя, слышишь, ты скоро? Я уже здесь. Зайти или подождать? А, ну хорошо. Жду.

Весенний вечер принес прохладу, ветерок стих, вымытые дождем листья не шевелились, вода уже сошла с тротуаров и проезжей части, оставив после себя влажные замершие ручьи из песка, цветочной пыльцы и мелкого мусора — бело-розовых цветочков каштана, листьев, окурков и палочек. Кое-где во впадинах все еще стояли лужи.

Илья, с сумкой для фотоаппарата через плечо, стоял неподалеку от Женькиной парикмахерской и разглядывал фактурный ствол старого каштана. Потом не удержался, вытащил фотоаппарат и только прицелился, как из-за спины неожиданно прозвучало:

— Слышь ты, фотограф! Я тебе ща наведу резкость!

Илья оглянулся — прямо на него надвигался худой парень в спортивных штанах и черной майке, с красными, обгоревшими на солнце плечами и бутылкой пива в руке. Ростом он был чуть ниже Ильи, но вид имел очень решительный. Илья, хотя и был «из другого теста», но вырос все-таки в этом районе и вполне представлял себе способы выяснения мужских отношений. Этот Женькин «бывший» и так на удивление долго не заявлял о себе после их разрыва. А вот нарисовался…

Дэн допил остаток пива из бутылки и отбросил ее в сторону.

Далее события развивались молниеносно — парень выбил из рук Ильи фотоаппарат, тот отлетел в сторону и с треском упал на землю. Илья, разозлившись, бросился на Дэна, но тот мгновенно толкнул его обеими руками в плечи. Илья отшатнулся и сделал шаг назад. Нападающий наступал.

— Ты, сука, исчезни нах, я сказал! А то доиграешься!

Илья коснулся спиной ствола старого каштана, оттолкнулся от него и резко ударил Дэна обеими руками в грудь. Тот качнулся, едва удержался на ногах, в глазах его вспыхнула ненависть, и он изо всей силы начал бить Илью кулаками, поддавая еще с ноги.

В этот момент на лестнице парикмахерской появилась Женька и молнией бросилась к парням.

— Дэээн! Урод, блин! Козел! Оставь его! — хватала она за руку своего «бывшего», бессмысленные и короткие отношения с которым сама и порвала пару недель назад.

— Не лезь, сучка! — рявкнул тот, сбросил Женьку с левой руки и размахнулся правой.

Девушка не удержалась на ногах, оступилась, махнула в воздухе сумкой и шлепнулась на тротуар, но быстро подскочила и снова бросилась разнимать.

— Ужас какой! Милицию надо вызвать! — остановилась женщина, шедшая мимо. — Развелось тут алкашей и наркоманов, нет покоя!

— Дэн! Отстань от него! — кричала Женька, пытаясь ухватить Дэна за руку, в то время как Илья тоже не ждал, когда его искалечат, а и сам бил врага, как мог.

Какие-то мужчины оценили ситуацию и двинулись разнимать ребят, но в последний момент Дэн резко сработал правой и попал Илье чуть выше глаза. Тот качнулся, тряхнул головой, ухватился за лоб и зажмурил глаза.

Их растащили. Дэн рычал, матерился, угрожал и пытался ударить Илью ногой. Илья, «на адреналине», тоже все еще порывался «отблагодарить», хотя из брови уже шла кровь. Затем, отброшенный в сторону каким-то упитанным мужчиной, он уже не сопротивлялся, а держался одной рукой за ствол того же каштана, второй за голову и тяжело дышал. Женька подскочила к нему и потянула руку вниз. Едва ладонь парня отдалилась от брови, как оттуда хлынула кровь, заливая половину лица.

Вопли и осуждающий гул прохожих.

Какая-то попутка в травмпункт.

Липкая кровь на руках и одежде обоих.

Плохо освещенный коридор со стенами в сером кафеле.

Запах медикаментов. Звяканье инструментов за дверью.

Привычные ко всему, уставшие и невозмутимые врачи.

Имя? Адрес? Гепатит? Алкоголь? Наркотики?

Деньги за обезболивание и «на нужды кабинета».

Яркая лампа в глаза.

Обезболивание. Резкий запах медикаментов.

Голоса врачей, будто из космоса.

Три шва — на бровь, над и под нее.

Неожиданные Женькины слезы, когда он вышел из операционной.

Ночная улица.

Такси. «Шансон». Табачный дым.

Прощание.

«Не волнуйся, Женька, шрамы украшают мужчин!»

«Вот уж придурки…»

 

20

В ночь с субботы на воскресенье Амалии не спалось. В голове прокручивались события последней недели, которая по наполненности людьми и судьбами, коснувшимися ее, крайне отличалась от многих предыдущих недель-близнецов ее одиночества. А еще позавчера эта история с пакетом «от почитательницы», что само по себе было очень странным — ни имени адресата, ни имени отправителя, но — рекомендация читать вместе с Виктором… Затем странный, словно сказочно-летящий рассказ о Диве и история девочки-подростка, которая сумела ускользнуть от соседа, любителя молодого тела, да еще и откупного взяла, и чем! Амалия неосознанно облизала губы, будто хотела еще раз почувствовать вкус того ежевичного вина…

Правда, опять не получилось обсудить с Виктором рассказы, но их отношения шагнули вперед. Собственно, отношения только возникли. Ведь факт знакомства еще ничего сам по себе не значит. А вот вино, рассказы, прогулка, прерванная ливнем, и даже поездка вместе на такси были тем, о чем уже можно было думать как о совместном.

Хотела ли она этого нового совместного с кем-то? Зачем? Наполнить и раскрасить такими вот вечерними воспоминаниями свое одиночество? Опять подпустить к себе того, кто потом снова причинит неожиданную и невыносимую боль? Хотя в данном случае слепота Виктора представлялась не столько его недостатком, сколько, прости господи, «бонусом», ведь у незрячего и соблазнов гораздо меньше. Хотя вокруг много вполне зрячих одиноких женщин, которые тоже могут трезво оценить все плюсы и минусы незанятой мужской единицы. И слепой мужчина без вредных привычек с приятной внешностью и манерами однозначно выигрывает в сравнении с каким-нибудь алкашом или держимордой со стопроцентным зрением.

Отогнала от себя мысли о мужчинах и женщинах и подумала, что все скоро изменится. Ведь она вчера съездила в банк, хотела получить там пять тысяч долларов и решить свой вопрос в турагентстве. Но почему-то ей сказали, что деньги надо заказывать (будто пять тысяч — это такая уж большая сумма!). Она заказала и стала ждать понедельника, когда в обед ей выдадут небольшую пачку бумажек, способных на какой-то период изменить ее жизнь.

Амалия вышла на балкон, снова закуталась в плед и уселась в потрепанное кресло. Едва начала мечтать о напоенной солнцем цветущей стране загорелых красивых людей, как в комнате заиграл мобильный. Это было странно и из-за позднего времени, и потому что давно уже никто ее не разыскивал.

Артур сообщил, что пару часов назад у него родилась дочь. По этому поводу он сильно выпил и решил поделиться новостью. Ведь не чужие люди. Тут же извинился, если вдруг задел за живое, опять что-то говорил о своих новостях, а потом извинялся, что «так уж вышло»… Опять повторял, что они не чужие, можно сказать — хорошие друзья с детства, и она всегда может рассчитывать на его помощь и поддержку, ведь «столько лет вместе»…

Амалия выслушала его нетрезвый монолог, держась за перила балкона, коротко сказала: «Поздравляю!» — и швырнула трубку вниз. Та бряцнула в темноте об асфальт и, скорее всего, разлетелась вдребезги. Женщина стояла, вцепившись пальцами в перила, и пыталась разглядеть землю перед окнами первого этажа, где всю весну копошилась какая-то старушка, высаживая рассаду цветов.

В висках пульсировала кровь, сердце ее колотилось, горло будто кто-то пережал веревкой. Броситься бы сейчас вниз — и все! Правда, если бы знать, что на этом конец… Но пятый этаж — не слишком высоко… А вдруг бережно обработанная клумбочка спружинит и душа не покинет тело, а панически вцепится в него? Искалечиться, переломать ноги-руки, отбить почки и лежать там, пока кто-то заметит и спасет… Терпеть невыносимую боль, истекать кровью… Врачам хлопоты… А выживать-то зачем? Не дай бог остаться инвалидом на всю жизнь… Кому она нужна? Нечужому Артуру? Ха!

Амалия отпустила поручень, еще раз осторожно посмотрела вниз и, от греха, пошла в комнату. Свернулась под одеялом, по-детски прижала колени к груди и заплакала горько и безутешно, жалея себя и не зная, что делать, как и зачем жить дальше. Последней мыслью на грани сна было решение снять со счета деньги, перечеркнуть здесь все и отправиться в Грецию. А там уж…

Почти весь воскресный день она провела дома. Сначала долго лежала в постели. Прислушивалась к гудению в голове и к звукам жизни снаружи — на улице и в соседних квартирах за стенами. Удивлялась, откуда у людей столько сил и энергии — утром выбивать на турниках ковры, ругать во все горло детей, сверлить дрелью стены? После вчерашней новости от Артура она снова будто поползла в пропасть, которая, казалось, уже перестала ее засасывать.

Амалия едва заставила себя подняться и включить чайник. Есть не хотелось, пить тоже. Но какие-то банальные привычные действия создавали иллюзию жизни.

Затем она решилась раскрыть коробки со своими вещами, которые обходила или переступала уже несколько месяцев. Сказала себе, что собирает вещи в отпуск. На море. На греческие острова. Но в конце концов и сама не рада была, что начала. Ведь каждая вещь напоминала что-то из прежней жизни. Из других поездок, когда все было иначе. Ей захотелось затолкать все скопом в одну коробку, вынести во двор и сжечь. Или отдать кому-то — пусть будет людям. Но она не знала, кому. А потом решила отвлечься. Не слишком важно, в чем она проведет это время на Милосе или еще где-то в маленьком раю. И не важно, что останется здесь в квартире. Ведь вряд ли она вернется.

Уже под вечер Амалия прекратила перебирание вещей, которое превратилось в перекладывание воспоминаний… Ее потянуло на улицу, на свежий воздух, посмотреть на людей, у которых все в порядке. Может, у других тоже не все гладко, но они научились не показывать этого. Собственно, она и сама никому ни на что не жаловалась. Разве что выглядела не очень веселой там, в кафе, но и слез не проливала перед чужими.

Упоминание о кофейне отвлекло ее от мыслей о былом, Амалия переоделась в льняное платье без рукавов, почти машинально причесалась, подкрасила глаза, прошлась помадой по губам, а пудрой по щекам и носу.

«Да он же слепой!» — прошуршало в голове.

«А при чем здесь он?» — прозвучало в ответ.

Она брызнула на себя духами, обула босоножки, накинула легкий пиджак с рукавом до локтя, надела кружевные перчатки и вышла из квартиры.

С площадки между пятым и шестым этажами в несколько прыжков к ней спустилась кошка и удивленно замерла у ног. Уже немолодая, не очень упитанная, обычная гладкошерстная кошка. Трехцветная. Говорят, такие в доме на счастье. Подняла голову, заглянула в глаза. Не терлась о ноги, не просила еды или ласки. А когда Амалия наклонилась к ней, кошка попятилась, медленно вернулась на свою площадку наблюдений и безразлично улеглась в коробку из-под пиццы.

— Чего ты, дурочка? — спросила Амалия и сама испугалась своего голоса. — Может, есть хочешь?

Женщина вернулась в квартиру, зашла на кухню, постояла задумчиво перед открытым почти пустым холодильником, отрезала кусок колбасы и вынесла его на лестницу. Но кошки уже нигде не было.

 

21

Воскресным вечером в кафе было полно народу.

— А вы что, договаривались? — удивленно подняла брови книжница Аня.

— Вы о чем? — удивилась, но не подала виду Амалия.

— Да сегодня просто какая-то читательская конференция получается! Все собрались «на огонек»! И Виктор пришел, и Женя, а тут и вы! — объяснила Аня.

— А столиков свободных, между прочим, нет! А разве вы с кем-то договаривались о встрече? В смысле, с Книгой? — по-деловому отреагировала Вера.

— Да нет, — смутилась Амалия, — я просто так. А что, уж без договоренности с Книгой к вам просто так и зайти нельзя?

— Можно-можно! — девушки замахали руками. — Мы вам всегда рады! Только вот место вам есть разве что за столиком с Виктором и Женей. Вы же не против?

— А кто такая Женя? Может… — запнулась она, — я помешаю? Может, я лучше пойду?

— Да нет, господи, что ж вы подумали?! — снова махнула рукой Аня. — Женя — это тоже наша Читательница, ну, как и вы. Вот забежала по дороге поделиться впечатлениями от вчерашней Книги. Мы ей такую шикарную женщину подыскали — имеет свое модельное агентство и кучу интересных историй!

— Ух ты! Действительно, ваша акция набирает обороты! Мои поздравления руководству!

— А то! Стараемся! Руководство, вроде, довольно, директор постоянно интересуется, как «чтение» продвигается, — улыбнулась Вера. — Вы проходите, они там, на вашем ярусе сидят. Что-то принести? Вина, к сожалению, вам сегодня не передавали.

— Ой, Вера! Я и от вчерашнего удивления еще не отошла! — Женщина хмыкнула и двинулась вверх по лестнице, но оглянулась. — Я бы выпила молочный коктейль, можно?

— Без проблем! — улыбнулась Вера.

Встреча в кафе с Виктором, которую еще худо-бедно можно было предвидеть, неожиданно превратилась в посиделки втроем. Оказывается, Виктор вчера отправился с Амалией на прогулку и забыл, что собирался попросить девушек еще полистать их картотеку и выбрать себе «что-нибудь почитать», точнее, «кого-нибудь». Поэтому и зашел сегодня. Но девушки были слишком заняты, чтобы уделить этому время. Воскресенье — суматошный день. Погода хорошая, все гуляют и сворачивают в кафе посидеть, отдохнуть. Хоть и много их вокруг и каждый выбирает на свой вкус — украинский или еврейский ресторан, японскую кухню или львовскую кофейню, — этому заведению и вечер не принес покоя.

Но вдруг вслед за Виктором появилась эта девушка, которая, видимо, тоже больше хотела пообщаться с официантками, чем усесться за стол. Вера с Аней переглянулись, быстро перезнакомили их, вручили Жене коробку-картотеку, попросив ее помочь Виктору, при этом посоветовали быстренько занимать на верхнем ярусе единственный свободный столик.

Все это произошло слишком быстро, но никто не возражал, и через несколько минут немолодой, уже седой мужчина в темных очках и невысокая хрупкая девушка (сегодня в юбке, блузке и на каблуках!) сидели за столиком и пили сок. У Жени был выходной, и, после вчерашней вечерней драки и больницы, сегодня она хотела вернуться туда, где разговор со Златой будто накачал ее новыми силами. Еще раз прокрутить в голове услышанное, ощутить в груди тот сгусток энергии, который словно расплескала вчера вечером из-за того безголового Дэна и волнений за Илью. Дэн еще полночи названивал ей на мобильный, пока все-таки не ответила и не отругала его последними словами, чтобы дошло, а потом выключила трубку.

Утром пришло сообщение о тридцати двух пропущенных вызовах и эсэмэска: «Я тебя люблю!» Женька прочитала, вздохнула и позвонила маме. Она планировала сегодня зайти домой, как-то наладить отношения. Хорошо бы, чтоб еще и Жора в это время был на работе… Разговор с мамой, против всех ожиданий, не вылился в упреки и жалобы. Она и сама будто чувствовала себя виноватой в том, что ребенок пошел «в чужие люди», говорила, что не обижается, и двери всегда открыты, вдруг и вернуться захочет, тогда пожалуйста… Женька, удивленная таким ходом разговора, сказала, что у нее свободный день и она готова прийти на чай, но оказалось, что мама с Жорой собрались за город к его родственникам, и увидеться не удастся.

Илье звонить она не решалась, чтобы не разбудить, потому что после таких ударов по голове нужны покой и отдых… Она бы его навестила, но вполне реально представляла, какую «радость» принесет его родителям ее появление, поэтому и не порывалась. То ли действительно «акции» Ильи пошли вверх, то ли женская жалость к раненому сработала, но вчерашний случай что-то перевернул в девичьей душе, и та драка все прокручивалась перед ее глазами, заставляя сердце сжиматься.

Илья позвонил сам где-то перед обедом, сказал, что долго спал, что в целом все хорошо, но бровь распухла, глаз заплыл, синяк ого-го, и с такой рожей лучше несколько дней посидеть дома. Или полежать. Потому что все-таки его клонит в сон.

Женька велела спать и спать. А еще, при желании, конечно, позванивать. По окончании разговора почему-то извинилась за Дэна, будто это она была виновата, что того понесло разбираться…

Итак, встреча с мамой и встреча с Ильей отпали. А свободный день катился себе дальше. И незадействованными оставались школьные подруги, которые все еще понятия не имели о ее переезде. Поэтому была возможность встретиться и все, как говорится, «перетереть». Женька выгладила юбку, к ней надела летнюю блузку из тоненькой ткани, достала из клетчатой сумки босоножки на каблуке, выровняла плойкой волосы, накрасилась, прошлась по волосам духами и отправилась на встречу с подружками. Ведь даже если это подружки еще твоих школьных лет, все равно вид желательно иметь безупречный. Потому что, сознательно или нет, но каждая будет всматриваться в других и сравнивать. А Женьке со вчерашнего утра было на кого равняться!

И вот уже под вечер, когда девушки, уставшие от гуляния по городу, сидения в кафешках и снова гуляния, от обмена новостями, разговоров о разном, от бессмысленного смеха и поедания сладостей, расстались, как обычно, на Контрактовой площади, Женька оглянулась по сторонам и быстро направилась к месту, которое держала в тайне и от Ильи, и от подружек.

К моменту появления Амалии они уже успели разговориться. На удивление, у людей, которые едва познакомились, не возникало неудобств или «реверансов», разве что в первые минуты, когда Виктор еще обращался к девушке на «вы». Но Женька попросила «не старить» ее, они дружно засмеялись, и барьер в общении был преодолен. Эта девушка и правда была врожденным психологом, и на ее искренность и непосредственность обычно люди отвечали тем же. Разговор шел вокруг акции «Живые книги», они делились впечатлениями от чтения, а потом вдруг Виктор безошибочно определил причину, по которой девушка подалась в Читатели. Та даже растерялась и подумала, не возразить ли, но этот человек, глаз которого она не видела, вряд ли представлял для нее какую-то угрозу. У него свои проблемы, у нее — свои. Каждый имеет собственные цели и движется к ним, как умеет.

— Да. Я небескорыстная Читательница, — улыбнулась девушка. — Но разве это запрещено? Не все же ходят сюда развлекаться, как вы. Вот, рассказывали, здесь еще и писательница захостилась, сюжеты выискивает для новых романов. А люди и рады войти в историю! Вы с ней не пересекались? Интересно, как выглядят живые писательницы?

— Пересекался, — сдержал улыбку Виктор, — но «как выглядят» — это не ко мне.

— Ой, простите! — смутилась Женька и постучала себе кулаком по лбу.

— Да ничего, это даже приятно, когда в разговоре люди забывают, что я не такой, как они, значит, не все так плохо, — сказал он и вдруг замер.

— Добрый вечер! Разрешите присесть рядом с вами? — Женька увидела стройную женщину в длинном прямом платье и летнем пиджаке, но внимание ее привлекли не растерянное выражение лица и не одежда дамы, а кружевные перчатки, доходившие почти до локтя, где начинался укороченный рукав пиджака.

— Вот так встреча! Прошу, госпожа Амалия! Будьте как дома. — Виктор развернулся корпусом к даме и привстал со стула. Это Евгения. Тоже здешняя Читательница.

— Женя! — улыбнулась девушка Амалии, и глаза ее расширились от догадки. — А вы… Неужели та самая писательница?!

— Ээ, да… Но прошу — не надо привлекать лишнего внимания, хорошо?

— Ой, извините, просто я… Короче, я очень рада! — Женька улыбнулась новой соседке и, подсознательно отметив изменение соотношения мужчин и дам за столом, выпрямила спину, поправила волосы, и шея ее, кажется, мгновенно стала длиннее, а выражение лица женственнее.

Сначала разговор «а труа» не очень клеился, но Виктор, знакомый уже с обеими женщинами, принялся шутить. Рассказал, что не только Книге выгодно участвовать в акции (за бесплатное угощение), но и некоторым Читателям могут достаться кроме духовных ценностей даже бутылочка волшебного вина, которое вдруг свалится с неба… Но это не всем, а избранным!

Амалия делала вид, что сердится, а Женька расспрашивала о деталях вчерашнего странного события, округляла глаза и смеялась, когда Виктор не без преувеличений рассказывал, какой эффект произвело ежевичное вино на окружающий мир — уж так гудело, так гремело над Подолом!

В какой-то момент Амалия сама удивилась, почувствовав, будто эта женщина за столиком — вовсе и не она, а какая-то другая беззаботная дама, возможно, с мужем и дочерью, проводит воскресный вечер в кафе и горя не знает. Разве она сама может вот так запросто сидеть с чужими людьми, говорить бог знает о чем, когда мир ее рухнул и раздавил ее, лишив надежды и перспектив, интереса к собственной жизни и вообще ее смысла?

Вдруг Виктор нажал кнопку вызова официанток, а через минуту, когда подошла Вера, спросил, не принесет ли она уважаемой читательской конференции бутылочку вина?

Женька снова прыснула смехом — такое случается, когда тебя уже «несет» и не можешь этот смех удержать в себе, он вырывается наружу, несмотря на твое желание, и ничего тут не поделаешь. Амалия удивленно промолчала, но повела плечами и кивнула, что должно было означать скорее согласие, чем отрицание.

Компания проголосовала за полусладкое Массандровское и фруктовый десерт, Вера заговорщицки улыбнулась и пошла выполнять заказ.

— Просто именины! Вы такие замечательные… Я и не надеялась, что за неполные двое суток найду в этих стенах столько чудесных людей! — декламировала Женька, растроганная и от вина, и от приятного общества, на мгновение показавшегося ей семьей, которая могла бы быть у нее, но не сложилось… Голос ее задрожал, и стремление стать успешной, волевой, эффектной женщиной, как Злата, вдруг уступило желанию обняться втроем, зажмуриться, прижаться к этому сильному и, очевидно, доброму мужчине, и чтобы Амалия тоже ее обняла и… погладила по голове, как в детстве это делала мама…

— Ой, да не выдумывай, Женя! Все мы люди как люди! — махнула рукой Амалия и залюбовалась ее молодостью и непосредственностью реакций, но одновременно в глубине души сочувствовала ей, ведь разве знает этот ребенок, сколько неожиданных ударов, возможно, готовит для нее судьба?

Немного жаль ей было и Виктора, который вдруг устроил им здесь маленький праздник, а сам живет один, да еще и белого света не видит, — разве так легко жить, питаясь чужими историями? Да и сама она тоже… Писательница Амалия Икс…

Они уже спустились вниз и прощались с уставшими за день девушками, как вдруг женщина в рабочем халате выглянула из подсобного помещения и заинтересованно посмотрела на всех троих.

— Ой, какая ж сегодня хорошая компания собралась! — неожиданно сказала она, а девушки оглянулись на ее голос.

— Да, — покачал головой Виктор, — кажется, славно посидели.

— А я раньше смотрела на каждого из вас в отдельности из своего укрытия, а тут не удержалась.

— Это Галина Павловна, она у нас убирает, — пояснила изумленной Амалии Вера.

— Да, я — боец невидимого фронта! — засмеялась женщина, возраст которой было трудно определить. Могло ей быть и пятьдесят, и шестьдесят, и неизвестно сколько. — Просто я живу с мамой, а она все больше дома сидит, я ее развлекаю разными историями, и о нашей акции рассказывала, и о всех вас.

— Ааа… Понятно! — расплылась в улыбке Женька. — У вас тоже, наверное, есть какая-то история? Но мы уже уходим…

— Да и я на работе! Но история на два абзаца, если девушки позволят, — посмотрела она на Веру с Аней. Те синхронно взглянули на часы на стене и так же синхронно устало кивнули, а женщина не заставила себя просить.

— В апреле мама вернулась из Пущи-Водицы, из госпиталя. Я ее туда определяю раз в год — продиагностировать, подлечить, поддержать. Опять же — свежий воздух, сосны… На этот раз лежала она в палате на двоих, правда, немного за это доплатили. И вот на одну ночь ее соседка уехала домой. А мама осталась одна. На девятом этаже. Аккуратная такая старушка… Как раз перед сном решила прибрать немного в палате — протерла пыль и вытряхнула через окно салфеточку, которой накрывала тумбочку, ну, чтобы крошки стряхнуть.

— И? — заинтересованно наклонила голову на бок Амалия.

— И улеглась спать. — Галина Павловна сделала артистическую паузу, а затем продолжила. — Но какое-то тревожное предчувствие заставило ее осторожно потрогать тумбочку, накрытую салфеткой, а затем надеть очки, включить свет и рассмотреть ее еще внимательнее…

— Ой, горе… Вытряхнула?! Что там было? Обручальное кольцо? Серьги? — не удержалась Женька.

— Нет… Там была… ее вставная нижняя челюсть!

— Ого! — отреагировал Виктор и из вежливости сдержал смех.

— Да! Бросилась она в коридор, но отделение закрывается поздно вечером, и даже если уговорить кого-то открыть, то лифт ночью все равно не ходит! Разве мама в свои восемьдесят с лишним справится пешком с девятого и снова на девятый? Да еще и холодно было, кое-где снег еще лежал, а она в тапочках, и вообще — на улице ночь…

— И что же было дальше, Галина Павловна? — Аня и сама заинтересовалась неожиданной историей, пока Вера отправилась со счетом к последним посетителям.

— Ой, говорит, всю ночь не заснула, мерещились ей ужасы и представлялись новые расходы и долгие хождения по стоматологам. Но в семь утра включили лифт, и она первой рванула на улицу, надела теплые носки, накинула кофту и молча-молча…

— Неужели нашла?! — удивился Виктор.

— Представьте себе! Дворник еще в том месте не подметал! А она прикинула траекторию полета челюсти и принялась искать! И нашла! Но… Только половину, которая откололась от удара, — развела руками рассказчица.

— Аааа… — взялась обеими руками за голову Женька.

— Жаль бабушку, — констатировала Амалия.

— Но случилось чудо! — засияла Галина Павловна. — Какой-то пожилой мужчина наблюдал за тем, как она рыщет вдоль дорожки, под окнами корпуса, и решил помочь. Но мама вовсе не собиралась разговаривать с незнакомцем при отсутствии половины зубов! Она отвернулась от него и продолжила поиски.

— И что? — с нетерпением спросила Аня.

— А старичок оказался бывшим летчиком. То ли у него глаз иначе устроен, то ли жизненный опыт полетов и падений помог, но он посмотрел вверх, видимо, тоже прикинул траекторию, и начал просмотр с другой стороны дорожки.

— Неужели нашел?! — захохотала Женька. — Представляю себе! «Мадам, вот ваши зубы!» Ой, не могу!

— Ну, примерно так, — тоже засмеялась Галина Павловна. — Но он просто позвал маму, кивнул в сторону находки, сказал, что дама не там ищет, и «с хитрым видом», как сказала мама, исчез в корпусе.

— Истооория! — улыбнулся Виктор.

— А потом они подружились, да? — заинтересованно спросила Женька. — Иначе откуда бы вы знали, что он летчик?

— Ишь, какая внимательная! Точно так и было — познакомились и подружились. Когда маме за условную плату уже спаяли те две половинки вместе. Теперь снова улыбается, как новенькая. А Семенович ей звонит почти каждый день — разговоры разговаривают, развлекают друг друга. Вот такая вам история на дорожку! Пойду убирать, я ж на работе!

— Спасибо! — улыбнулась Амалия. — Маме привет передавайте!

Галина Павловна вернулась к работе, а Аня напомнила гостям, что они с Верой с завтрашнего дня выходные, а на их пост заступают на неделю Оксана с Катей. Команда Читателей пожелала девушкам хорошенько отдохнуть и покинула заведение.

 

22

Оказалось, всем им нужно было ехать домой в одном направлении, и по масштабам Киева — не очень далеко. Поймали такси. Но вскоре Женька душевно распрощалась и вышла первой возле стадиона. Без нее в машине воцарилась тишина, чувствовалось какое-то «подвешенное» состояние обоих пассажиров, которые, собственно, друг другу никто, но в очередной раз судьба сплела их траектории. Уже во второй раз их объединила дорога в такси в одном направлении, но с разными конечными пунктами — и это побудило к размышлениям. Но стоило ли Амалии даже задумываться над этим, снова пересекая «буферную зону» между уютной кофейней и необжитым помещением, где так по-разному она ощущает и осознает себя?

Машина была небольшая, и Виктор чувствовал совсем рядом дыхание Амалии и запах ее духов. На прощание она коснулась рукой его руки, и он пожал ее, немного разочарованный контактом с кружевной перчаткой, а не с живым телом. Она попрощалась, поблагодарила за приятную компанию и вышла. Голос ее звучал совершенно иначе, не так, как в кафе за столиком, будто силы вдруг покинули ее… Виктор не решился выйти с ней, сердился на себя, на эту игру в Читателей и Книги, чувствовал, что сейчас просто хочет ее как женщину — и все тут. Но при таких обстоятельствах он не знал, как себя повести, вся эта история казалась бредом, и стоило ли искушать судьбу?

Амалия должна была пройти еще метров пятьдесят, преодолеть остаток той нейтральной пограничной зоны, чтобы войти в подъезд, подняться на лифте на пятый этаж, закрыться в квартире, которая никак не становилась для нее своей, и снова осознать безграничное одиночество и пустоту вокруг себя.

Возможно, эти выходы в город, в тот странный мир кафе с новыми знакомыми, с чужими судьбами-историями, стали для нее похожими на порции воздуха, вроде кислородных подушек, без которых существование на этой подводной лодке истощило бы ее совсем.

Но перспектив Амалия все равно не видела, разве что ближайшую — заказать в банке наличные, получить их, купить путевку, вынырнуть отсюда и… дышать где-то у моря полной грудью до головокружения, пока не…

Амалия разделась и пошла в душ. Она не экономила воду, лила ее долго, не обращала внимания на счетчики. Ей было безразлично. Недавно она оплатила все квитанции за три месяца, наконец смогла, ведь раньше ей было совсем не до того. Заплатила и за парковку, где стояла ее поврежденная машина, с которой она не знала, что и делать. А еще нужно было что-то есть… А еще — прошлой ночью она в отчаянии после звонка Артура шарахнула мобильный с балкона, и теперь, пожалуй, надо было купить другой… Деньги таяли.

Обо всем этом думала Амалия, стоя под струями горячей воды, обжигая тело, но реакция его давала осознание того, что оно живет. Красивая, с недавних пор одинокая женщина стояла в серой, поцарапанной прежними жильцами ванной, держа над головой рассеиватель воды, и словно пыталась смыть с себя надоедливые мысли, но те копошились в голове, неподвластные ни женщине, ни тугим струям…

Завернувшись в длинный халат, Амалия вытащила из сумочки пачку сигарет и зажигалку и пошла на балкон. Но едва она подняла ногу над порожком, как вздрогнула и застыла — в темноте с кресла, как два желтых фонарика, на нее блеснули два глаза.

— О господи! А ты здесь откуда? — взялась за сердце Амалия, узнав в гостье ту самую кошку, которой сегодня выносила колбасы. — Так ты тогда проскочила и с тех пор здесь и сидишь? Ничего себе история!

Она присела на корточки возле кресла и разглядывала животное, не проявлявшее никакого беспокойства и, казалось, очень уютно чувствовавшее себя в старом кресле.

— Может, покормить тебя? Ну, пойдем, пойдем на кухню…

Кошка спрыгнула на пол и побежала впереди Амалии, будто не сомневалась, где именно в этой квартире водится пища.

— Вот тебе колбаски, — подразнила женщина кошку колечком и двинулась ко входной двери, — но будешь есть ее на лестнице! Так и договоримся, я тебе буду выносить еду. А вот брать тебя к себе я не собиралась, уж прости. Ну, что ты стоишь? Иди, иди ко мне! Упрямое ты животное! Я тебе есть дам, положу в твою коробку от пиццы, иди!

Кошка стояла в дверях кухни и внимательно следила за движениями женщины, но идти за ней явно не собиралась.

— Дурочка, иди на! Давай не будем давить на жалость! Иди! Не могу я тебя забрать… Я и сама скоро отсюда уеду. Понимаешь? Я здесь не надолго… И вообще… вообще, это не моя квартира… Как тебе объяснить?

Через несколько минут Амалия все же вернулась на кухню, вздохнула и положила перед кошкой пищу.

— Все равно придется тебе отсюда убираться, дорогая…

— Мррр… — ответила кошка, жуя колбасу.

— Будет тебе «мур»…

Амалия махнула рукой и пошла на балкон — все же выкурить сигарету и подумать о странном сегодняшнем дне. Город засыпал, а где-то внизу в траве пел одинокий сверчок. Молодой месяц поднялся над домом напротив, и Амалия вспомнила старую примету — что имеешь при себе, когда впервые увидишь тоненький месяц, с тем и будешь весь следующий месяц. Согласно этой примете, желательно было бы иметь в руках деньги, еду, что-то полезное. У Амалии же в одной руке дымилась сигарета, а вторая нащупала в кармане халата обломок карандаша.

— Вот… — невесело сказала женщина и вздрогнула — о ее ногу потерлась теплой головкой кошка, благодарно мурлыкнула и снова запрыгнула на кресло.

— Ты уже здесь обосновалась, как дома! — погрозила ей пальцем Амалия и вдруг замерла от догадки. — Матушки… А может, ты и есть дома? Может, это не ты ко мне пришла, а я к тебе?!

 

23

В понедельник утром о Жене вспомнили женщины, которые обычно вызывали ее к себе в офис, где та усаживалась в небольшой каморке, предназначенной для обедов персонала, и за несколько часов делала маникюр всей женской части той конторы. Цену назначала умеренную, «за опт», и все оставались довольны. Сегодняшняя работа ничем не отличалась от обычной, разве что одна из клиенток во время процедуры то вздыхала, то сердилась на непослушную дочь-подростка и обращалась к Женьке, так как та была едва старше ее ребенка, с риторическими вопросами вроде «и какого рожна ей не хватает дома?» или «вот как ей объяснить, что мать ей не враг?». Женька пожимала плечами и единственное, что могла посоветовать, — это поговорить с дочерью искренне и без «наездов», попытаться понять друг друга.

Она трудилась над женской рукой, превращая «просто руку» в «руку ухоженную», а между тем думала, что, видимо, и ее мама так же на работе вздыхает и делится с чужими людьми своими проблемами, спрашивает их, чего ей, Женьке, не хватало дома… Будто те люди могут что-то знать об их жизни или действительно что-то посоветовать.

Закончив работу, Женька зашла в ближайший супермаркет, купила «Киевский» торт и отправилась к маме — в отдел кадров другого супермаркета. Как раз приближался час обеда, и тортик к чаю мог очень пригодиться.

Конечно, они любили друг друга. И жалели. И не желали друг другу зла. Может, Женьку немного охватывала детская ревность, когда мамино внимание в свое время переключилось на Жору. Но потом ей одновременно было и жаль матери, что с таким связалась, и брало отчаяние, потому что мать не могла или не умела защитить ни себя, ни своего ребенка от ее самодура, да еще и принимала Жорину сторону, когда он «воспитывал» падчерицу, предрекая ей Окружную, колонию или наркодиспансер… Конечно, мать беспокоилась о ней и переживала, как и сегодняшняя клиентка, и это можно было понять. Когда смотришь на ситуацию со стороны. Но если изнутри… Неуютно жилось девушке последние годы, и не от хорошей жизни пошла она из дому на квартиру, хоть и жаль было матери, ведь той приходилось балансировать между мужем и нею.

Итак, они не виделись уже пять дней, и Женька сделала вторую попытку встретиться. Ведь все же родные люди, столько всего пережили вместе… И ее переезд совсем не означал разрыва отношений.

— Добрый день! — заглянула она в кабинет, где сидели три женщины, каждая за своим столом. — Мам, а я к тебе!

— Женька! Ой, божечки! — Мать прижала ладонь к груди. — Что-то случилось?

— Нет, — Женя проскользнула в дверь и протянула торт, — просто так. Соскучилась!

Две пары чужих глаз с интересом смотрели то на Женьку, то на Клавдию Юрьевну.

Мать вскочила из-за стола и бросилась к двери, где замерла девушка, держа перед собой круглую коробку, разрисованную каштановыми листьями. Одной рукой женщина взяла подарок, а второй неуклюже обняла дочь, ткнулась носом в ее прическу, где-то повыше уха, и всхлипнула:

— Женькааа…

— Ну, мам… Мам… Ну че ты?… Ну не надо… — У Женьки и самой предательски зачесалось в носу, она потерлась лбом о мамину щеку, обняла ее за плечо одной рукой, второй придерживая торт.

— Вот уж парочка! — вскочила еще молодая, но весьма упитанная бухгалтер. — Давайте хоть торт заберу, угробите ж его, обнимаясь!

— Точно, Соня, возьми, а то будем мы без торта! — снисходительно улыбнулась Ирина Гавриловна, пожилая женщина, которая работала вместе с матерью уже лет пятнадцать.

— Женькааа… — снова всхлипнула мать и обняла маленького взрослого ребенка уже обеими руками.

— Нет, что ни говори, Клавдия, а дочка у тебя хорошая! — сказала Соня. — Видишь, пришла по-человечески, обнялись, угостила, в гости тебя к себе пригласила… И нам пообещала как-нибудь зайти маникюр всем сделать… Правда, быстро убежала, но дело молодое… Хорошее дитя, вот не наговаривай! Просто выросла.

— А Жора твой — козел! — резюмировала Ирина Гавриловна.

Клавдия вздохнула. Три пластиковых стаканчика тихо ударились друг о друга над остатками торта. В них тревожно дрогнуло гранатового цвета сладковатое вино.

— За наше женское счастье! И малой твоей удачи! — сказала Соня, и женщины выпили.

Вскоре прибрали со стола и снова взялись за работу, но что-то горько-сладкое, щемяще-нежное и лирически печальное все еще шевелилось в груди у каждой, и внимательный наблюдатель заметил бы, что все трое иногда вздыхают, не отрываясь от компьютеров и бумаг.

 

24

Утро понедельника началось у Амалии с шока. Едва она собралась спустить ноги с кровати, как увидела на старом потертом паркете, прямо возле тапочек, мертвого голубя. Женщина вскрикнула и отпрянула. В тот же миг что-то упало сбоку на ее кровать. Амалия вздрогнула, замерла, но тут же боковым зрением увидела кошку, которая подошла и потерлась головой о ее руку.

— О господи… Это ты сделала?! Говори, ты?! — Она брезгливо оттолкнула от себя животное и крикнула: — Уходи! Вон с моей кровати!

Кошка обиженно спрыгнула на пол, мимоходом принюхалась к мертвой птице и гордо двинулась на балкон. Голуби, снова топтавшиеся на перилах, всполошились и исчезли.

Амалия овладела собой, встала с кровати, надела тапочки, осторожно обошла бездыханное тело беспечного голубя, который застыл в неестественной позе с вывихнутым крылом, и двинулась в ванную умываться.

Вернулась она босая, держа тапочки в руках, и вышла на балкон.

— Вот я тебе сейчас! Вот накажу — будешь знать! Что ж ты за животное такое? Ты же не от голода его убила! А зачем? Для порядка? Так ты и сама здесь никто, слышишь? — Амалия замахнулась на кошку тапкой, та попятилась, вжалась в изгиб сидения кресла и зашипела. — Ты еще на меня шипеть?! Пошла вон! Я и вчера тебе говорила — здесь тебе не жить! Да еще с такими бандитскими повадками! А зачем ты его в комнату притащила? Мне похвастаться? Спасибо, что не в постель!

Женщина для острастки еще раз замахнулась на животное тапкой, как вдруг увидела метрах в трех на соседнем балконе старушку, которая внимательно наблюдала за ее воспитательным процессом. Амалия смутилась, бросила тапочки на пол, обулась. Соседка кивнула и сказала старческим голосом, стараясь быть услышанной:

— Что, Сильва все-таки вернулась? Вот уж умная! Жалко ее было, когда продавали квартиру, ее увезли к кому-то в деревню, а сами… Ну, вы в курсе. Видите — нашла. Правда, хозяйки ее уже нет… Хорошо, что вы ее впустили. А голубя она поймала рано утром, я видела. Они расхрабрились тут без нее, обнаглели, и грязь от них… Вот она и напомнила им, кто здесь хозяин. Вы же знаете — коты считают, что это мы с ними живем и у них, а не наоборот…

Амалия смотрела то на старушку, одетую в теплую кофту, хотя солнце припекало с самого утра, то на кошку, которая, оказывается, была здесь хозяйкой, и звали ее Сильвой, а Амалия, соответственно, просто стала ее следующей квартиранткой.

— Меня зовут Ульяной Марковной. Если что — зовите. Хотя я вам не соседка. Мы живем в разных подъездах. А это разъединяет. — Старушка вздохнула и выглянула на улицу. — А Сильва — молодец. Не обижайте ее.

Амалия еще не успела как-то отреагировать, как старушка не-соседка уже скрылась за дверью своей квартиры. Амалия еще какое-то время смотрела на ее опустевший балкон, потом взгляд скользнул по другим, и женщина поняла, что в этом доме буквально несколько балконов остались незастекленными — ее, этой женщины и еще пара-тройка. Остальные были превращены в стеклянные скворечники различной степени уродства, за счет которых хозяева приобретали дополнительно несколько квадратных метров защищенной от дождя полезной площади.

Женщина почувствовала на себе взгляд. Кошка внимательно наблюдала за ней и, казалось, раскаяние ее совсем не грызло. Наоборот — она выглядела оскорбленной, ведь хотела угодить, а тут такое…

Амалия вздохнула и вернулась в дом. День начался. Она планировала выпить утром кофе и ехать в банк за деньгами. Затем — в турфирму, далее, возможно, в кафе пообедать, а там уж, как карта ляжет, по крайней мере, важное дело будет сделано, и она начнет считать дни до отлета. Женщина остановилась возле неподвижной птицы. Что с ней делать? А что делать с кошкой? Все это никак не входило в ее планы. Собственно, «планы» и сами возникли только три дня назад и хоть как-то определили ее ближайшие перспективы.

Есть и пить кофе рядом с покойником ей не хотелось. Женщина переоделась в яркую длинную юбку и белую блузку, прикрыла глаза темными очками, а небольшая светлая сумочка и уже неотделимые от ее образа кружевные перчатки дополнили летний наряд. Амалия взяла на кухне непрозрачный пакет из супермаркета и замерла над птицей. Присела. Только сейчас увидела немного крови на сломанном крыле, поморщилась и не стала присматриваться дальше. Накрыла раскрытым пакетом застывшее тельце, сгребла руками то, что оказалось под ним, и опрокинула на одну сторону. Птица оказалась в пакете.

Хоронить голубя «по-человечески» не было ни возможности, ни желания. Собственно, это не ее домашнее животное, к которому прикипают душой… Вынести, положить в контейнер для мусора — что еще она могла сделать? А кошку долой. А то, глядишь, она так каждое утро будет приносить такие трофеи… Впрочем, через несколько дней Амалия и сама отсюда уедет.

— Сильва! Кс-кс-кс! — позвала она, стоя в проеме приоткрытой между квартирой и общим коридором двери.

Но кошка не отозвалась и не подошла. Амалия вернулась в квартиру, поискала на балконе, огляделась в комнате, заглянула за коробки, даже наклонилась и бросила взгляд под кровать — Сильвы нигде не было.

— Все равно придется тебе выметаться отсюда, дорогая! — отчетливо произнесла Амалия и вышла из квартиры.

 

25

В помещении банка она спросила менеджера, можно ли уже получить заказанные деньги. Ответили, что ждут инкассатора, и поэтому просят зайти через час-полтора.

— Трудно представить, чтобы в кассе банка не нашлось пяти тысяч долларов!

— Простите, но в настоящее время в кассе действительно нет нужной вам суммы. Когда вы заказывали деньги, вам должны были сообщить, что их привезут около двенадцати. Вам придется подождать.

Молодой менеджер в белой рубашке и галстуке излагал ей информацию сдержанно и вежливо, но чувствовалось, что прилагал к этому немалые усилия.

Амалия вздохнула и вышла на улицу. В трех кварталах отсюда была та самая турфирма, куда она уже заходила. А еще в двух кварталах от турфирмы — знакомое кафе, где она собиралась пообедать после завершения всех формальностей. Но имея час времени до получения денег, Амалия решила не суетиться, а посидеть где-то неподалеку, неспешно обдумать свои дальнейшие действия.

Она шла по тротуару вдоль большой улицы, которая жила своей жизнью, люди и автомобили двигались по ней, словно разного размера насекомые, каждый имел какую-то свою цель и знал, куда и зачем он перемещается во времени и пространстве. Солнце припекало, ветра не было, и от запаха выхлопных газов Амалии стало плохо, разболелась голова и начало подташнивать. Вспомнила, что до сих пор не завтракала и даже не пила кофе. Зашла в ближайшее кафе, где оказалась единственным посетителем. С аппетитом, которому и сама удивилась, съела овощной салат, блинчики с мясом, выпила кофе и словно ожила. Представляла себе, что через несколько дней будет завтракать где-то на острове с видом на море, слушать шорох волн и крики чаек, пить вино и оставит воспоминания о пережитой боли позади, как только пересечет таможенный контроль в Борисполе.

Шенгенская виза у нее была открыта на несколько лет, но Амалия еще не решила, на какой срок покупать путевку, не знала, можно ли не фиксировать конечный срок пребывания или лучше будет его продлить… Также она еще окончательно не определилась, где именно хочет остановиться. Все это планировала расспросить у девушек из турфирмы, которые в прошлый раз любезно показывали ей каталоги и рассказывали о возможностях отдыха в Греции. Важным было, что главный вопрос вот-вот решится. И она сделает шаг в другую реальность.

Жаль ли ей было всего, что останется здесь, в Киеве? Вряд ли. Ведь это не ее родной город, просто он много лет был их с Артуром городом. А теперь… Она здесь одинока и никому не нужна.

«Как Сильва…» — прозвучало в голове.

Вздрогнула от неожиданности.

Оглянулась вокруг.

Посмотрела на часы.

Рассчиталась, поспешила к выходу.

Дальше, дальше, быстрым шагом по суетливой улице.

Банк. Клиенты. Менеджер. Формальности.

Окошко кассы. Паспорт. Подпись.

Пачка денег в небольшой сумочке.

Стук сердца в предвкушении перемен.

Солнце скрылось, небо понемногу зятягивает облаками, где-то вдали снова зарождается и гремит гроза. Амалия автоматически отмечает, что не взяла с собой зонт, но пока это не имеет никакого значения. Она идет в направлении турфирмы, поворачивает с широкой улицы налево, уже недалеко — остался один квартал.

Вдруг кто-то сзади вырывает из ее руки сумку и одновременно изо всей силы толкает женщину в сторону. Она вскрикивает, падает на землю под деревом на обочине тротуара, а мужчина спортивного телосложения во всю прыть несется вперед, маневрируя между пешеходами, затем наискосок через дорогу, где его подхватывает мотоциклист, движущийся в нужном направлении, и через мгновение они исчезают за углом.

 

26

Какие-то люди помогли ей подняться, сердобольная женщина вытерла влажной салфеткой ее грязную до локтя руку над разорванной кружевной перчаткой, болело бедро, ушибленный локоть тоже, саднили царапины, женщина что-то говорила Амалии, но та не понимала смысла ее слов, двое пожилых мужчин смотрели вслед грабителю, какая-то девушка советовала обратиться в милицию, еще кто-то уверял, что все это бесполезно, милиция никогда ничего не находит, потому такое и творится среди бела дня на улицах города…

— А что там было? — спросил один из мужчин. — Деньги, документы, мобильный?

Амалия не ответила. Она оперлась рукой о дерево и закрыла глаза. Южный пейзаж с ярко-синим морем, белыми домиками и яркими цветами поплыл, смазанный, будто кто-то провел пальцами по свеженарисованной картине. Слезы покатились по щекам, она прижалась лбом к стволу и замерла.

— Извините, Амалия, вы идти можете? — вдруг услышала она долетевший, словно из космоса, знакомый мужской голос. — Вы меня узнаете?

Женщина открыла глаза и кивнула, едва приходя в себя. Она действительно его узнала, того странного мужчину, который на прошлой неделе рассказывал им с Виктором историю о мистической гувернантке, а потом так неожиданно распрощался. Кажется, его звали Юрием.

— Я все видел, я как раз шел по другой стороне улицы… Только я вас узнал, как это произошло. Сочувствую. Я могу вам чем-то помочь? Проводить вас?

— Не знаю, извините, я… я не знаю, куда мне идти, я вообще не знаю… — И слезы снова покатились по ее щекам.

— У человека стресс! Надо ей или валерьянки или коньяка!

— Так милицию вам вызывать? — спросил какой-то мужчина.

— Нет. Спасибо. Нет, все это напрасно… Бесполезно, — всхлипнула Амалия, пытаясь овладеть собой.

— Может, давайте я вас провожу в кафе? Вы, наверное, туда шли? — сочувственно спросил Юрий.

— Не знаю. Как же? У меня же ничего нет, ни денег, ни паспортов, ни… Господи… Пять тысяч долларов!.. — взялась за голову женщина…

Люди понемногу разошлись, «шоу» закончилось. Милицию не вызывали. Плюс — все видели, что к женщине подошел какой-то знакомый — процесс выглядел контролируемым, и каждый пошел дальше своей дорогой, обсуждая или обдумывая случившееся.

Амалии показалось, что из нее вынули скелет. Не было сил стоять, двигаться, куда-то идти. Ей хотелось лечь и не шевелиться. Но рядом не было даже скамейки, чтобы присесть. А лечь можно было только дома.

Она посмотрела на Юрия, который все еще стоял возле нее и терпеливо ждал, не зная, чем помочь. Мелькнула мысль занять у него денег на такси и поскорее добраться домой. Но те сорок гривен могли быть для него немалой суммой, и Амалия не решилась…

— Если можете, проводите меня к маршрутке, на Контрактовую, пожалуйста, — сказала она, — и… одолжите два пятьдесят на билет. Я отдам.

— Если бы не ваш стресс, уважаемая, я бы мог обидеться, но учитывая обстоятельства… Тоже мне придумали! — буркнул Юрий и осторожно взял Амалию за согнутую в локте не поврежденную руку — Но вы подумайте, если в сумке были документы, вам все равно придется заявить об этом, чтобы иметь основания получить новые. А может, еще найдутся. Всякое бывает.

— Не знаю. Возможно. Но не сейчас, сейчас я не в силах…

Они медленно дошли до конечной маршруток, Юрий помог Амалии подняться по ступенькам в салон, и, уже сидя за спиной водителя, она увидела в руке десять гривен. Маршрутка тронулась, человеческий муравейник за окнами поплыл назад, женщина оглянулась, но не увидела того странного человека в старомодном темном костюме.

Как добралась от остановки до дома, она не помнила. Но уже у дверей подъезда осознала, что магнитный ключ от них, так же, как и ключ от квартиры, оба паспорта, заграничный и украинский, а также пачка зеленоватых купюр, исчезли вместе с сумочкой. Сердце снова заколотилось где-то в горле, а в висках запульсировала кровь.

Небо заволокло тучами, и гремело уже где-то неподалеку. Амалия постояла на лестнице подъезда, держась за холодные металлические двери, а затем спустилась на тротуар, перешла дорожку, уселась на скамейку лицом к дому, посмотрела на свой балкон, вздохнула, закрыла глаза и замерла. Что делать дальше, она просто не представляла.

Сначала в голове пронеслась мысль позвонить Артуру. Но несколько дней назад она бросила свой мобильный с балкона. Да и глупая это была идея — беспокоить Артура. Кто она ему теперь? Много лет он руководил течением их жизни, решал все проблемы и определял направление и скорость движения. И не потому, что она была такой уж бездарью, просто он тренировал свою жизнеспособность, свое умение выживать, преодолевать препятствия, подниматься по ступенькам жизни, а она нет. Не было необходимости. Ведь когда-то, очень давно, он любил ее. Так и говорил — «готов носить тебя на руках». И носил. Буквально и фигурально. Пока не… Пока вновь не поставил на ослабевшие уже ноги и не отошел в сторону. Правда, даже костылик дал. В виде тех десяти тысяч, чтобы было поначалу, на что опереться… Квартиру купил. Машину оставил…

«Машина!» — прострелило в голове Амалии, она встала и медленно пошла вдоль дома к охраняемой стоянке.

— О! Давненько вас не было! Добрый день! — широкой улыбкой встретил ее охранник, который прогуливался у забора, поглядывая на облака. — Решили навестить свою больную? Лечить ее не надумали? Или продаете?

Вопросы сыпались из него, как горох из дырявой торбы, и Амалия не успевала их осознать, но зацепилась за последний.

— Продаю? Нет. Не знаю, — замедлила она шаг. — А сколько она может стоить? В таком состоянии?

Женщина поднялась на цыпочки и увидела вдали у забора свою Пежулю, лобовое стекло которой было накрыто фанерой, а затем клеенкой, закрепленной скотчем. Сердце сжалось от жалости к верной подружке, которая стояла вот так сиротинушкой уже четвертый месяц то под снегом, то под дождем.

— Не знаю, — развел руками охранник, — может, тысячи три-четыре, она же не новая, и ремонта требует, надо посоветоваться. Зависит и от пробега, и от стоимости ремонта… Могу спросить у ребят, здесь есть один перекупщик, он когда-то интересовался. А вы что-то хотели?

— Я? — Амалия приближалась к машине, а охранник шагал рядом. — Я хотела… Просто посидеть в ней. Но… У меня нет с собой ключа.

— В вашем случае это не проблема. Помните, мы с Иваном когда ее прикрывали, вы нам оставили второй ключ. Он все еще лежит у нас в столе. Но и без него машина без стекла, считай, не закрыта, — засмеялся охранник, но вдруг замолк, осознав, что хозяйке вовсе не смешно.

Он просунул руку под клеенку, затем под фанеру, что-то там нащупал, нажал, дернул, в дверце щелкнуло, и мужчина широко улыбнулся:

— Прошу!

Амалия взялась за ручку, и дверца послушно открылась, насколько позволила клеенка.

— Спасибо!

— Не за что! Ну, не буду вам мешать!

Амалия проскользнула внутрь, уселась, закрыла дверь, погладила обеими руками холодный гладкий руль, уткнулась в него лбом, замерла, будто желая услышать такой родной и знакомый рокот мотора, сердца ее Пежули, но та молчала. И женщина разрыдалась. Она горько плакала в полумраке салона искалеченной машины, пока мир вокруг не дрогнул от грома, не загудели сигнализациями соседние автомобили и не затарахтели по металлической крыше, по фанере и целлофану бешеные капли очередной майской грозы.

— Что мне делать? Как жить дальше? Без мужа, детей, родителей, без денег и документов и даже без ключей от квартиры?… Искалеченной, как и ты, моя бедная… Вроде все еще машина, а стоишь тут без дела и пропадаешь…

 

27

Среди карточек, зачитанных ему в воскресенье той новой знакомой, Женей, Виктора заинтересовала одна Книга, которая предлагала рассказать истории о своей матери и бабушке, уверяя, что это действительно люди с интересными судьбами. Поэтому он позвонил в кафе, где с сегодняшнего дня работала другая смена девушек-книжниц, и попросил договориться с той дамой о встрече. Желательно сегодня после обеда. Книга не отказала, и в четыре они уже сидели за столиком под часами.

— У нас в старой квартире тоже были такие часы с боем, — мечтательно улыбнулась пожилая женщина в очках. — Они висели на стене в гостиной и отбивали каждый час, слышно было и в детскую, и в родительскую спальню. Днем и ночью. Сейчас удивляюсь, как это никому не мешало, а теперь все нервничают от разных звуков, мой муж, например, терпеть не мог будильник, потому что он «тарахтит». Пришлось купить электронный, который не слышно, но теперь всю ночь его цифры светятся красным и перемигивают.

— Татьяна Васильевна, а сейчас где те часы? Я бы такие купил, если где-то валяются без дела. Меня не раздражает, когда они играют.

— На дачу отвезли, когда переезжали на новую квартиру, но они практически не идут, их же надо ежедневно заводить, там пружина, никто этим не занимается, так просто висят, для декора, — махнула рукой женщина.

— А что за историю вы хотели рассказать о ваших родных? Но сначала давайте я что-нибудь закажу у девушек. — Пальцы Виктора пробежали по столику, ища кнопку вызова официанток. — Вы же знаете правила игры?

— Да, но кофе я, к сожалению, уже не могу себе позволить, я — гипертоник, могу выпить чаю за компанию.

— А хоть пирожное, надеюсь, можно? — хитро улыбнулся Виктор.

— Ой, и этого никак! У меня слишком высокий сахар в крови, должна себя держать строго. Но, — женщина оглянулась вокруг и понизила голос, — я бы взяла его домой, угостить мужа, если это возможно.

— Почему же нет? Попросим запаковать вам с собой.

Подошла улыбчивая рыжеволосая Оксана и выслушала заказ. На минуту воцарилась тишина, казалось, Татьяна Васильевна, глядя на старинные часы, мысленно крутила их стрелки назад.

— Было это перед войной. Мама, еще совсем юная девушка, заканчивала библиотечное училище в одном небольшом городе в России, жила в общежитии со своей подругой. За несколько дней до событий, о которых я расскажу, их с подружкой остановила на улице женщина и предложила погадать. Мама, спортсменка, комсомолка, ворошиловский стрелок, сказала, что не верит гаданиям. «Я не цыганка, — сказала женщина. — А ты скоро выйдешь замуж и уедешь очень далеко». Девушки рассмеялись и забыли, ведь у мамы в то время даже в мыслях не было выходить замуж, и никаких сердечных тайн тоже не было.

Пана мой, будущий папа, конечно, в это время заканчивал там же танковое училище и, увидев однажды мою маму у ее общежития, влюбился моментально, захотел познакомиться, но ей он показался очень взрослым, говорил с непонятным (украинским) акцентом, был высоким, крепкого сложения, плюс ко всему он занимался классической борьбой. Девушка испугалась и убежала.

В следующее воскресенье к маминой соседке по общежитию пришел ее друг Петя Рыжков, выпускник того же танкового училища. Он рассказал о своем приятеле Василии с Украины, который обычно держит в сапоге нож и, если что не так, хватается за него. Конечно, это была шутка.

Затем подружка предложила маме надеть лучшее платье (из скромного ее гардероба) и пойти погулять вместе с курсантами. Мама неохотно, но согласилась. По дороге они зашли в исполком, Василий сказал, что ему там нужно кое-что оформить. Но неожиданно сотрудница исполкома, держа документы, которые ей дал Василий, спросила маму: «Согласны ли вы быть женой Василия Назарчука?»

— Ого! Крутой ход конем! Интересно-интересно! — оживился Виктор, оценив маневр танкиста.

— Да, отец шел к своей цели смело. Видимо, чувствовал, что это его судьба! Но слушайте, что было дальше! Мама посмотрела на приятеля своей подруги круглыми от неожиданности глазами, а тот показал взглядом на сапог Василия. Шутка сработала, и захваченная врасплох девушка кивнула в знак согласия.

Затем они пошли в цирк, молоденькая студентка там разрыдалась, поняв, что ее жизнь теперь круто изменилась. А на следующий день курсантов отправили на Дальний Восток по месту прохождения службы.

— А мама ваша что? Неужели осталась? — насторожился Виктор.

— Вы, конечно, моложе меня, но, может, помните, был такой старый, еще черно-белый фильм «Девушка с характером» с Валентиной Серовой в главной роли? С героиней там произошла довольно закрученная романтическая история, но я о другом. В фильме показывали жену военнослужащего Хетагурова, которая призывала девушек страны осваивать Дальний Восток. Этих девушек потом называли хетагуровками.

Моя бедная, совсем растерянная мама со слезами помчалась к бабушке Анастасии, то есть к ее матери, и сообщила, что случайно вышла замуж, но ни за что не поедет к мужу. Однако Василий был еще тот хитрец и стратег! Оказывается, он уже успел побывать у своей тещи, которая жила вдовой в поселке в двадцати километрах от города, и совершенно очаровал ее, такая уж у него была улыбка. И в итоге бабушка убедила маму ехать на Дальний Восток вслед за мужем вместе с хетагуровками. Пришлось восемнадцатилетней девчонке отправляться неизвестно куда к совершенно незнакомому человеку. Мамино слово для нее было законом.

В те времена на Дальнем Востоке не было особых средств связи. Когда девушки прибыли на конечную станцию, им сказали, что, пока они не устроятся, могут жить в вагончике. Прошло несколько дней, и девушки позвали Тонечку к окну и спросили: «А не твой ли это Василий каждый день тут мокнет в своей плащ-палатке?» Оказывается, папа, не зная, когда приедет его молодая каждый день преодолевал несколько километров тайги и не терял надежды, хотя молодая жена совершенно не обещала, что последует за ним.

— Да… Пожалуй, это любовь! — развел руками Виктор.

— О, сегодня, спустя столько лет, я в этом не сомневаюсь! — сказала Татьяна Васильевна и отпила чаю. — Так вот — на этот раз по тайге они шли уже вдвоем — к месту расположения танкового полка, который почти в полном составе ждал приезда молодой жены офицера. Из женщин там были только одна маленькая девочка и ее мама, жена командира. А папа мой оказался, несмотря на свое крестьянское происхождение, очень внимательным и заботливым мужем. Он купил маме невиданные заморские фрукты (сам их не пробовал) и с радостью угощал ими свою женушку. Это были кислющие лимоны, а девушке пришлось есть их и благодарить — боялась его обидеть.

— А может, она снова вспомнила о ноже в сапоге? — засмеялся Виктор.

— Нет, она уже знала, что это была шутка папиного друга! И еще был с ними смешной случай — отец сам вырос в многодетной семье, где на всех детей были одни сапоги, и обувь считал почти священным предметом. Так вот, в качестве подарка, для своей любимой он приобрел где-то целую гору парусиновых тапочек с перепонкой и застежкой на боку. Но все они оказались… на левую ногу! Вот так началась счастливая жизнь моих родителей!

Женщина улыбалась, освещенная воспоминаниями о дорогих ей людях, а также от радости, что может поделиться их историей с кем-то, ведь сегодня такие отношения скорее редкость, чем ординарный случай.

— Там, на Дальнем Востоке, родился мой брат. Прошла пара лет, и наконец мама с братиком собрались познакомиться со своими украинскими родственниками. Представьте себе — подъезжая к Киеву, они услышали грохот выстрелов. Братик был в коротких штанишках, мама в крепдешиновом платье… В предвкушении радостной встречи она сказала: «Слышишь, сынок, кажется, салют!» Но это как раз бомбили Киев…

Женщина вздохнула, еще глотнула чая и уставилась в неподвижные часы с неутомимым маятником.

— Папа прошел всю войну от командира танка до командира танкового батальона. Он мечтал о дочери, если выживет. Пришлось мне вознаградить его и родиться. И еще помню — когда Петя Рыжков приезжал в гости к моим родителям, я впервые услышала историю замужества моей мамы. Оказывается, не имея времени на ухаживания, курсанты договорились с подружкой мамы, чтобы та им помогла. Мои «старички» очень смеялись, вспоминая о ноже в сапоге, а я удивлялась их непосредственности с «высоты» своего подросткового возраста…

Опять заиграли часы, Татьяна Васильевна допила свой чай, улыбнулась, взглянув на принесенную Оксаной прозрачную коробочку со штруделем, и сказала Виктору:

— Уж не знаю, зачем вам эти чужие истории, но, видимо, нужны. Собственно, я мимо этого кафе хожу на рынок. Вот вчера утром увидела на двери объявление, заглянула спросить у девушек, что за странная акция, а затем оставила свои координаты. Конечно, у пожилой женщины за жизнь накопилось полно разных историй, более или менее интересных. Но именно при мысли о родителях и их отношениях у меня становится светло и уютно на душе. Вот этим и решила поделиться, передать кому-то это воспоминание. Добром и светом надо делиться, тогда они умножаются. Я так думаю. А то сегодняшняя жизнь так сложна, стремительна, как безумный поезд: вжик! — и пролетела. Кого-то смела с пути, кого-то раздавила, неся тебя из пункта А в пункт… Но я не об этом, не о грустном. Наоборот, хотела напомнить, что времена были гораздо тяжелее — война, голод, смерти вокруг, а чувства не угасли. И поддерживали желание жить. Вот так. Извините, наговорила вам. Пора мне. Муж ждет. А я ему — штрудель! Пусть сравнит с моим, что пекла к Первому мая. Спасибо!

— Это вам спасибо, — встал и протянул руку к женщине Виктор. — Мне понравилась ваша Книга, то есть глава из нее! Боюсь, что ваших родителей уже нет в живых. Но пока есть о них добрая память, они будут жить.

Виктор наклонился и поцеловал руку женщины, которой она, прощаясь, взялась за его руку. В ее глазах блеснули слезы, но он этого, видимо, не заметил.

 

28

Говорят, понедельник — тяжелый день. У Женьки он был не столько тяжелым, сколько насыщенным с утра и до вечера. То заработала себе копейку на маникюрах, то почаевничала с мамой и ее коллегами, довольная тем, что наладились отношения, хоть и не пришлось их выяснять — мама расчувствовалась, а дочка и сама едва не разревелась — это, наверное, заразно… Затем послала эсэмэску Илье, потому что все-таки волновалась за него и не видела с того самого субботнего вечера. Парень заверил, что чувствует себя уже лучше, отоспался, бровь заживает, отек и синяк еще на месте, но, если прикрыть их очками от солнца, вид вполне приличный. Женя не очень-то верила в его россказни, парни — они такие… Поэтому затребовала прислать ей ММС — сфотографировать ранения на мобильный и перебросить ей. Илья вынужден был подчиниться.

— Ты издеваешься надо мной?! — ругала она приятеля по мобильному.

— Нет, отчего же? Ты просила сделать фото мобилкой, я послушно и выслал!

— Ой, не серди меня! Я просила фотоснимок ранения, а не модные очки, блин! Тоже мне — Джеймс Бонд! А ну, давай перефоткайся бегом, а то сейчас приеду сама посмотрю!

— Ну, идея в целом неплохая. Мне нравится, но…

— Что «но»?

— Но я не дома…

Девушка снова открыла на экране мобильного свежий снимок, присмотрелась и увидела то, чего не заметила раньше — за спиной Ильи действительно был какой-то длинный коридор.

— Ты в больнице?! — вскрикнула она. — Тебе хуже?

— Нет, Жень, честно, не расстраивайся, все о кей.

— А где ж ты есть, черт побери?! Почему не дома? Ты ж обещал лежать!

— Да в институте, Жень! Здесь у меня немного долгов висело, скоро сессия, пришлось ехать разбираться.

— Балбес! Скажи лучше, что уехал попонтоваться перед девушками, какой ты крутой пацан!

— Жееень… Скажешь такое… Какие девушки?!

— Тебе виднее, какие. Ну, раз ты ходячий, то вечером и я бы посмотрела на твой фингал, имею право!

— Хорошо! Я маякну, встретимся. Нет вопросов. Вот еще фотоаппарат отвезу в ремонт — и домой.

— А это горит прямо сегодня? Жаль, конечно, твоей техники, но голова-то дороже…

— Нельзя откладывать, у меня скоро намечается работенка… Не беспокойся, Женька, я ничего, все нормально, только на вид страшноватый, но в целом…

— Кстати! Ты, хитрый чертяка, так и не прислал мне фото твоего глаза!

— Ой, Женечка, меня уже зовут, должен бежать, давай, пока! Цем!

— Ой, получишь у меня!

Женька выключила трубку и улыбнулась. Подумалось, что этот Илья, по сравнению с тем придурком Дэном, — земля и небо. То есть — небо и земля. И поглядывал он на нее небезразлично уже давно, хоть и молчал. Но девушки — такие существа, они и без слов умеют улавливать направленные на них флюиды тендерного интереса. Правда, не каждый интерес имеет шанс, и проявления их бывают совершенно разными. А Илья упорный, долго отслеживал ее жизнь, ее другие «дружбы», даже делал вид, что ему безразлично, а иногда — что ему вообще нравится какая-нибудь другая… Но Женька безошибочно знала, что начало этих отношений именно в ее руках. Если она их захочет. Но время шло, а расстояние между ними не уменьшалось. Почему тогда вечером пошла с ним за йогуртом? Почему дала понять, что он имеет шанс? Почему целовалась под ливнем с этим парнем, а потом так испугалась за него, когда Дэн появился разбираться, словно она была его собственностью? И что дальше будет? И может ли быть у них это «дальше», если они такие разные? Мало ли в его институте шикарных девушек из состоятельных семей, с перспективами, возможностями, амбициями?

Эта цепочка мыслей, из тех, что бесконтрольно пролетают в девичьих головах за секунды, выдернула из ее памяти воспоминание о Злате — женщине, которая олицетворяла собой для Женьки всех тех, которые «смогли». Девушка посмотрела на мобильный, определила время и решила, что до вечера у нее нет никаких планов, поэтому можно снова зайти в кафе. Пожалуй, в понедельник там не так людно, как было вчера, можно будет посидеть тихонько, подумать о своем, поговорить с девушками-книжницами, полистать каталог Книг, вдруг вчера записался кто-то новый…

Вчерашние чудесные посиделки вместе с писательницей Амалией и Виктором вспоминались и вечером, и ночью, и утром она тоже проснулась с самыми приятными воспоминаниями. А еще Женьке подумалось, как было бы замечательно свести этих людей вместе — получилась бы отличная пара из двух одиноких! И она уже начала обдумывать какие-то хитрые маневры, чтобы их встреча втроем стала не последней. Возможно, было бы неплохо «переквалифицироваться» ей временно из Читателя в Книгу, попросить обоих выслушать вместе ее проблемы, может, даже насочинять себе проблем, лишь бы только они прониклись общим делом, взялись бы ей что-то советовать, как-то помогать, а там бы уж… Кто знает, а может, это судьба? Ну и что, что он слепой? Даже не совсем слепой, что-то да и видит. А может, это лечится? Вполне самостоятельный и симпатичный мужчина, справляется… И характер у него не депрессивный, вчера столько смеялись вместе…

От маршрутки ей нужно было пройти до кафе два коротких квартала. Женька маршировала по улице в прекрасном настроении, разве что не напевала сама, но прислушивалась к веселому чириканью воробьев, любовалась молодыми листьями, сверкавшими на солнце, вымытыми ливнем, который снова пронесся над городом и пошел дальше. А еще девушка, улыбаясь, рассматривала прохожих в летних нарядах, но вдруг замерла на полном ходу, как вкопанная. Метрах в двадцати впереди она увидела того самого вчерашнего Виктора.

Мужчина решительным шагом приблизился к припаркованной машине, пикнул центральным замком, открыл дверцу и сел за руль.

У Женьки перехватило дыхание. Конечно, нет ничего особенного в мужчине за рулем. Если не принимать во внимание то, что он слепой.

На мгновение девушка засомневалась, вдруг она не разглядела, ошиблась, и тот мужчина был просто похож на Виктора. Она снова прокрутила в голове увиденное за последние несколько секунд и осознала, что этот человек только что держал в руке такую же раскладную металлическую палочку, которой Виктор вчера простукивал дорогу перед собой, а на лице его сейчас были точно такие же темные очки. Но палочка моментально исчезла, и мужчина ловко уселся за руль.

Женька, просто ошарашенная увиденным, решительно двинулась к синему «ланосу», все же намереваясь спросить, что это за цирк и зачем он валял дурака вчера, и, видимо, не только вчера. Но чем ближе она подходила, тем меньше становилось в ней смелости. Мужчина на сиденье водителя потирал лоб, касался руками волос, постукивал пальцами по рулю и явно нервничал. Вдруг он выпрямился и посмотрел прямо перед собой. Женька замерла в метре от носа машины. Она не сомневалась, что их взгляды встретились, хотя темные очки все еще прятали глаза Виктора. Он тоже на мгновение будто застыл, но потом решительно открыл дверцу и вышел из машины к девушке.

— Нормально так! Ничего не хотите сказать обо всем этом? — выпалила она вместо приветствия.

— Слушай, мне тебя просто Бог послал! Точно! Сейчас мы вместе все придумаем! — не столько смутился, сколько будто даже обрадовался мужчина. — А ну, садись-ка в машину!

— За руль? Драйвером-поводырем нанимаете? — не удержалась Женька.

— Ну, извини, сейчас все объясню, но, правда, ты очень вовремя! Садись! — Виктор жестом предложил девушке обойти машину и сесть на место рядом с водителем.

— А может, вы маньяк какой-то? Притворяетесь слепым, приглядывая себе жертву? — ехидно пошутила Женька, и вдруг сама подумала: кто его знает, того Виктора, и вообще, Виктор ли он…

— Да садись уже! Сейчас права тебе покажу, чтоб успокоилась! — Виктор снова занял водительское место.

— Угу, будто те права гарантируют чью-то порядочность, — проворчала девушка, но все же обошла машину и уселась в салоне. — Ну, что это за цирк? Вы, наверное, только из кафе? Давили на жалость там? А мы вам вчера поверили… Так классно сидели… Я даже подумала… Да ладно уж. Неужели действительно вокруг одно вранье?!

— Женя… Ты же взрослый человек. Должна понимать, что на все есть хоть какое-то объяснение. Но, честно, сейчас дело не в этом. Мне нужна твоя помощь.

— Ну нееет уж! Давайте вы сначала хоть как-то попробуете объяснить эту игру вслепую, а потом уж я подумаю, могу ли вам помочь. И еще хочу ли. Я-то, дура, думала, что вы инвалид, бывший военный… Такой классный дяденька! Мне даже показалось, что вам бы с Амалией… Короче… Вот и хорошо, что я вас застала раньше… А то бы подогнала писательнице такой сюрприз… Ну, на фига, скажите?! И кто вы вообще такой?

— Да ты здесь не очень тренируйся в красноречии! Тоже мне, нашла воплощение зла! А все вокруг — белые овечки! Твоя расчудесная писательница, между прочим, тоже не святая!

— Что-что? — наклонила голову на бок и скептически посмотрела на Виктора Женька.

— А то! Никакая она не писательница! — решительно выпалил Виктор. — Хотя действительно… женщина интересная…

— Как это — не писательница?! А вы откуда знаете? Почему я должна вам верить? Вы сами-то кто вообще? После всего этого? — Женька закрыла глаза, вытянула перед собой руки и изобразила из себя слепого, который, покачиваясь, нащупывает дорогу.

— Я? — вздохнул Виктор. — Я вот как раз писатель и есть. А она… Кто ее знает. Пока не выяснил. Но сейчас, кажется, наша Амалия попала в беду. И, пожалуй, нуждается в помощи. А я сижу здесь, как дурак, и не знаю, что делать. Заявиться к ней с поддержкой? И что? Сказать, что случилось чудо и ко мне вернулось зрение? Глупость такая… А тут вдруг ты!

— Стойте-стойте! У меня уже вообще каша в голове. Амалия — не писательница?

— Нет. Это факт. И не известная. И вообще — никакая.

— А вы — писатель?

— Да.

— Известный? — недоверчиво прищурилась Женька.

— Достаточно известный, — развел руками Виктор. — Можешь «загуглиться». Вот мои права, в них — фамилия.

— Ничего себе! Ага. Значит, так: вы писатель, и не слепой.

— Да, — улыбнулся Виктор, снял очки, и Женька увидела, что глаза у него цвета спелого каштана.

— А Амалия — не писательница и слепая. Ой-ой… — взялась обеими руками за голову Женька и закачалась. — Дурдом! А вроде взрослые люди…

— Тьфу! Да не слепая она! Я так понимаю, у нее стресс. Что-то личное… И она, видимо, решила слушать чужие истории, чтобы отвлечься от своих переживаний.

— А вы? У вас тоже стресс?!

— Ну… в каком-то смысле… У меня творческий кризис. Муза что-то ослабла, не генерирует новых и неповторимых сюжетов… А я увидел объявление об этой акции и подумал — а почему бы и нет?

— А прийти и сказать, как есть, слабо? Она вот сказала! Хотя, правда, и придумала. Обязательно было этот цирк устраивать? Считаете, это порядочно по отношению к тем, с кем вы встречались?

— Ну, по крайней мере, никакого криминала я в этом не вижу, вот не надо из меня делать злодея! Просто, когда люди думают, что их слушают и одновременно рассматривают, они более сдержанны, стараются понравиться, выглядеть как следует, что ли. А так — они увлекаются рассказом, а я себе сижу и наблюдаю через темные очки…

— Ну, может, и не криминал, но все равно это как-то… А вот думаете, когда Амалия узнает о вашем «методе», она обрадуется? Ведь вы и ее рассматривали исподтишка! Но вы так и не сказали, что там у нее стряслось? И как вы узнали?

 

29

Виктор (а он все-таки был Виктором, согласно водительскому удостоверению) как мог быстро рассказал девушке, что сегодня он снова слушал очередную историю, теперь уже от одной пожилой дамы, и как раз собирался возвращаться домой, как у выхода из кафе к нему вдруг обратился один человек. Он на прошлой неделе рассказывал им с Амалией свой мистически-фантастический сюжет, и не успели они удивиться, как рассказчику позвонили с работы, и тот поспешно распрощался. Но сегодня он специально шел в кафе и надеялся встретить там Виктора, потому что очень волновался за Амалию. Он случайно стал свидетелем того, как среди бела дня какие-то бандиты на соседней улице толкнули ее на обочину, вырвали сумочку и скрылись.

— Понимаешь, он-то и сам немного странный, но как будто не выдумывает, рассказал, что Амалия отказалась обращаться в милицию, но была очень подавлена, сама не своя. Ушибла локоть, плакала, и вообще была словно не в себе. А в сумочке, говорит, было все — документы, немало денег… Короче… Жень, правда, до фига денег — пять тысяч долларов, с его слов.

— Ого… Ничего себе! — округлила глаза Женька. — А почему она их носила в сумочке?

— Кто ее знает… Может, на что-то были нужны, — пожал плечами Виктор.

— Дааа… Представляю ее шок! То есть, даже не представляю. Она и без того была какая-то не очень веселая… Будто в другом измерении. Вот уроды! Удавились бы теми деньгами, козлы!

— Да ты не горячись. Дело не в том, кто чем удавится. Жаль ее. Понимаешь? Кто знает, как человек может себя повести в стрессовой ситуации. Надо бы ей помочь. Или хотя бы убедиться, что с ней все в порядке. Конечно, зло берет, но что уж поделаешь…

— А вы номер ее мобильного знаете?

— Нет, к сожалению, — вздохнул Виктор.

— Так может, пойти в кафе, спросить у девушек и позвонить?

— Умная мысль. Но, боюсь, мобильный ее ушел в комплекте. Хотя… Вдруг она его в кармане держала? Ты сходишь, а? А я подожду… А то… я только вышел оттуда. Еще слепым…

— Вот ведь! — ударила себя по коленям Женька. — Ну, что с вами делать? Добро, сейчас сгоняю. И правда, жаль ее. Может, действительно какая помощь нужна… Я вам оставлю мой чемоданчик — здесь очень ценные инструменты! Смотрите не проморгайте! Вот уж райончик! Среди бела дня…

Женька вышла из машины, и Виктор увидел в зеркало, как она быстро скрылась за углом. Вернулась минут через десять, снова уселась рядом с водителем и доложила, что в кафе новая смена официанток, еле им втолковала, чего ей надо, наконец дали номер, но… набирала и со своего мобильного, и девушки тоже с рабочего — ответ один: «Абонент недоступен…»

Немолодой мужчина и русоволосая девушка тревожно переглянулись и замерли. Никто из них не озвучил мысль, которая пронеслась у каждого, но оба насторожились.

— Я знаю, где она живет, — неожиданно объявил Виктор.

— Так чего ж мы сидим? — Женька бросила взгляд через лобовое стекло на улицу, словно побуждая к движению вперед.

— Хорошо, поехали. Но, во-первых, я не могу вот так припереться — здрасьте, я прозрел! Это будет полный идиотизм. А во-вторых… Во-вторых, я знаю только дом и подъезд. Ни номера квартиры, ни даже этажа, — сказал он, заводя двигатель.

— Хреново. Но… Давайте уже двигаться, определимся на месте. Война план покажет! А это далеко? Вы, вроде, вчера ехали дальше вместе, когда я вышла?

— Да. И она вышла у своего подъезда.

— Ага, а слепой все запомнил. Я так ей и скажу, когда спросит, как я ее нашла. — Женька артистично развела руками.

— Женя, ну хватит меня чмырить, я и сам не рад. Понимаешь… Я не думал, что эта игра в «Живые книги» может иметь какие-то последствия. Честно признаюсь — хотел послушать чужие истории, такая себе кофейня-исповедальня. Автору же нужны какие-то отправные моменты, чтобы потом развивать свои сюжеты… А может, я просто искал какой-то «подзарядки»… Но, поверь, у меня действительно были причины… И вот нечистый попутал «войти в образ». — Виктор сказал это, не отрывая взгляда от дороги. Он ловко маневрировал между выбоинами в асфальте подольских улиц, пропуская пешеходов и разъезжаясь с другими автомобилями, но Женька почувствовала искренность в его словах и скрытую печаль.

— Не оправдывайтесь уже! Что сделано, то сделано. Но как для слепого — вы очень ловко управляете автомобилем! — Хмыкнула она, а Виктор на мгновение взглянул на эту смешливую девушку, и у него отлегло от души. Мелькнула мысль, что хотел бы иметь такую невестку. А еще лучше — дочь. Дочери у него никогда не было. А вот невестка гипотетически может появиться в любой момент.

 

30

Амалия сидела в машине и плакала, прижавшись лбом к рулю, пока гремела гроза. Но майские грозы коротки — налетят, погрохочут, выплеснут на землю немало воды, омоют ею окружающий мир, напоят все, что растет на земле, и мчатся дальше.

Дождь прошел, а женщина все не выходила из машины. Если бы охранник заглянул в салон, увидел бы, как эта странная особа спит, сидя на водительском сиденье, повернувшись на бок и поджав под себя ноги. Но никто ею не интересовался, стоянка жила своей жизнью — заезжали под шлагбаум и выезжали машины, охранник нес службу, оглядывая свое царство из однокомнатного домика-сторожки, сооруженного на крыше кирпичных гаражей посредине стоянки.

Обессиленная пережитым, женщина проспала в такой неудобной позе почти час. Проснулась, потому что замерзла и отсидела ногу. Села удобней и вдруг почувствовала голод. Нашла в «бардачке» начатую еще зимой пачку вяленых бананов, вздохнула, машинально съела сладкие липкие палочки, еще бездумно посидела в салоне, потом выбралась из машины, прикрыла ее, как было раньше, и побрела домой.

Она снова села на скамейку напротив дома, обвела его взглядом, опустила голову и принялась рассматривать свои ноги в босоножках и грязную юбку. Как ей попасть в квартиру, Амалия не представляла. Ей хотелось лечь и снова заснуть. Лучше всего было бы и вовсе не просыпаться.

Вдруг она услышала кошачье мяуканье, больше похожее на упорный призыв — решительный и невеселый одновременно. Амалия вздрогнула и подняла глаза к своим окнам. На перилах балкона пятого этажа стояла Сильва, смотрела на нее и мяукала. Женщина не сомневалась, что кошка обращалась именно к ней и действительно звала домой.

— Сильва! Господи… Ты ж одна дома целый день… Да еще и голодная! — Она вспомнила утреннюю историю с убитым голубем и как после этого хотела выгнать Сильву, а та спряталась. И что не оставила ей никакой еды, вспомнила тоже.

Амалия, будто загипнотизированная, смотрела на кошку, а та продолжала завывать. На соседнем балконе появилась Ульяна Марковна.

— Шли бы вы домой и покормили бы животное! Она целый день вас выглядывает. Видно, голодная уже! Сильва, тихо ты, тихо! Сейчас тебя покормят! — обратилась к кошке старушка.

Амалия, ход грустных мыслей которой так неожиданно прервался, встала и помахала рукой соседке.

— Я не могу попасть в квартиру! У меня… У меня нет ключей, — показала она старушке пустые руки.

— Господи ты боже мой! Так что — вы собирались ночевать здесь на скамейке? А кошка бы выла нам всю ночь? Надо что-то делать! А вы не можете кому-то позвонить из своих знакомых? — крикнула старушка. — Пусть бы пришли и…

— Не надо никому звонить. — Амалия вздрогнула от хриплого мужского голоса за спиной и оглянулась.

В двух шагах от нее стоял уже хорошо выпивший дворник, которого она видела несколько раз с балкона, когда тот подметал асфальт перед домом или таскал мусор из подъезда в мусорные баки.

— Я открою. Конечно, это работа… Поэтому…

— Да, я понимаю, — заволновалась Амалия, — но у меня сейчас нет с собой ничего. У меня украли сумочку. Там и деньги, и документы, ключи тоже…

— Разберемся, — внимательно посмотрел дворник на женщину и качнулся на ногах. — Я помогу. Потом отблагодарите. Куда вы из колеи денетесь?

Он хмыкнул и нетвердым шагом пошел к подъезду.

В дверях остановился, оглянулся и спросил:

— Однокомнатная, пятый этаж?

— Да, — растерянно кивнула Амалия.

Они поднялись лифтом наверх и вышли. Дворник двинулся вперед, Амалия за ним. Но он решительно обернулся и выставил перед собой грязную руку.

— Стойте здесь! И не вздумайте таращиться! Пока не позову.

— Но как же…

— А так! — решительно ответил дворник и наклонился к двери.

Через минуту Сильва бросилась ей под ноги, обошла вокруг, потерлась головой об икру, скользнула мягким боком по ногам, щекотнула хвостом и снова забежала в квартиру, словно приглашая следовать за ней.

 

31

Виктор притормозил возле первого подъезда, показал тот, куда заходила Амалия, высадил девушку и проехал дальше. Припарковался так, чтобы ему было видно двор, и замер. Женька пошла вдоль дома, обходя лужи.

«Хорошо ему — то наблюдает за миром, как слепой, сквозь очки, то через тонированное окно автомобиля… А мне что делать? Брожу здесь, как голый на площади… — подумала девушка и огляделась вокруг. — О, вот уже и бабушки косяки на меня бросают… О! Бабушки же!»

Девушка с очень вежливым выражением лица подошла к двум пожилым женщинам, которые после грозы вышли из своих квартир подышать свежим воздухом и поделиться новостями. И незнакомая особа, явно не из их дома, тут же привлекла их внимание.

— Добрый день! А вы местные люди? Не поможете мне?

— Да, местные! — закивали бабушки, одна улыбаясь, вторая настороженно.

— А не знаете, на каком этаже живет такая элегантная дама, вот из этого подъезда? — Женька указала пальцем на железные двери. — Такая стройная, носит кружевные перчатки, знаете ее?

— Ааа! Есть такая! — живо ответила одна.

— А ты почему расспрашиваешь? — подозрительно спросила другая и толкнула приятельницу локтем в бок.

— Мы с ней договаривались, я маникюр делаю на дому, — помахала Женька своим чемоданчиком с необходимым инвентарем и для убедительности еще и показала собственные ногти, в этот раз разрисованные под зебру.

— Так раз вы договаривались, должна знать, куда идти! — ответила недоверчивая.

— У меня еще со школы «цифровой кретинизм», — взялась объяснять Женька, — я все записываю. Вот и адрес Амалии у меня в мобильном записан. А в нем села батарейка. Я, видите, приехала, подъезд помню, а этаж и квартиру нет. Она же у меня не единственная клиентка…

— Ааа… Ну, бывает, бывает. Так она Амалия? Ишь, Ульяна, и имя странное, как и она сама! И зачем ей маникюр, ежели она всегда в перчатках?

— Ты, дочка, поднимайся на пятый и направо. Вон ее балкон, незастекленный. Она недавно переехала. Старые хозяева отправились за границу, продали квартиру. Тех мы знали, точнее, их мать, уже тридцать лет здесь живем, а она не общается ни с кем, грустная ходит, хотя и красивая.

— Да, я тоже это заметила. Но разве можно лезть в душу? Мое дело — ногти, — неподдельно вздохнула Женька. — Спасибо! Побегу, а то уже, наверное, ждет.

— Ой, боюсь, не до тебя ей сегодня! — вдогонку сказала одна из бабушек. — Она сама еле в дом попала. Да иди уж, раз договаривалась.

— Спасибо! — помахала Женька рукой с причудливым маникюром и легкой походкой направилась к подъезду.

Уже за дверью подъезда, на которой, к счастью, был сломан кодовый замок, Женька достала свой мобильный и отчиталась Виктору о состоянии дел.

— Ну, поднимайся. Затем маякни мне, как она.

— Но что ж я скажу?!

— Ну, уж придумай что-нибудь. Скажи, что услышала, как Юрий в кафе рассказывал, что с нею приключилось. Пусть уж он будет крайним. Ну, ты там ориентируйся по ситуации…

— Угу. Что уж теперь, раз согласилась. Ясен пень, слепой сам не справился бы! Надо помочь!

— Женяяя… Ставлю коньяк, чтоб ты только больше меня не грызла!

— Ловлю на слове! — весело ответила девушка и нажала кнопку вызова лифта.

Вся эта история казалась ей совершенно нереальной — неслепой слепой, ограбленная писательница — неписательница, бдительные бабушки возле дома и ее ложь-экспромт… День клонился к вечеру, и Женька вдруг осознала, что до сих пор не обедала, разве что сжевала мимоходом шоколадный батончик, но взбудораженные эмоции приглушили чувство голода, девушка прониклась неожиданным сюжетом и даже сама вдруг стала персонажем какой-то странной истории.

На мгновение в голове мелькнула мысль: «Хоть записывайся в кафе в другую картотеку и рассказывай кому-то. Но ведь не поверят!»

Полутемный поцарапанный и обрисованный лифт на пятом этаже выпустил ее из своих объятий на обычную лестничную площадку обычного панельного дома с ободранными стенами, грязными окнами и разномастными дверями. Она огляделась вокруг — ничего особенного. Запах влажной штукатурки, смешанный с душком мусоропровода, три коврика около четырех дверей, под потолком напротив лифта — покрытая лаком для ногтей лампочка (видимо, чтоб не украли), окурки на ступеньках, коробка из-под пиццы на площадке между этажами, возле нее жестянка — видимо, приют какого-то ничейного животного.

Женька и все ее друзья жили в подобных домах спального района практически всю жизнь. Но представить здесь Амалию в халате, тапочках и с ведром мусора в руке было невозможно.

Девушка пожала плечами и шагнула к двери справа. Прислушалась, но услышала только стук собственного сердца. Подняла руку и нажала кнопку звонка.

 

32

Если бы кто-то нормальный увидел эту сцену, ему было бы над чем подумать. А если бы он еще знал ее причины и последствия…

Две женщины, одна совсем юная, а вторая почти вдвое старше, сидят на полу возле кровати лицом друг к другу. Между ними стоит коробка с нарисованным на ней мускулистым муравьем.

На коробке — недопитая бутылка коньяка.

Две кофейные чашки, из которых пили коньяк.

Салатница с жидкостью, покрытой пеной.

Бутылочки с разноцветным и прозрачным содержимым.

Блестящие металлические инструменты.

Две пары женских рук, будто живут отдельно от тел.

Десять подвижных зеброподобных ногтей.

Замершие дрожащие ногти, на которых появляются паруса и чайки.

Две пары глаз, из которых текут слезы.

Периодическое шмыганье двух носов.

Два голоса, звучащие то одновременно, то по очереди.

И неподвижная кошка-сфинкс на кровати над всем этим действом.

— Я понимаю, но нельзя же так… Всякое в жизни случается, и не из такого люди выкручиваются, а вы…

— Еще раз прошу, не выкай мне! Я, вроде, не такая еще и старая… Хотя… если бы родила где-то после школы или в начале института, могла бы иметь такую дочь, как ты…

— О кей, я попробую, надо привыкнуть. Но вы, ой, ты — такая дама, а кто я — дворовая пацанка…

— Какая я, черт возьми, дама?… Тоже была когда-то «пацанкой», затем стала дамой, а теперь вообще никто и ничто, не умею жить, не знаю как и не вижу смысла. Вот зачем мне этот маникюр, хороший ты человечек? Чтобы я смотрела на эти лодки и понимала, что они теперь — несбыточная мечта?

— Мечта умереть, хотя бы и красиво, — это глупость, это не креативно! — сказала Женька, закручивая бутылочку с лаком. — Ты же сама попросила чаек и паруса, а теперь будешь страдать… Хочешь, смоем и нарисуем цветы. Или ноты, я умею, хочешь?

— Да рисуй уж, хоть так буду смотреть… Может, с красивыми ногтями не страшно и… — Амалия устало всхлипнула.

— Опять ты о своем?! Ну что с тобой делать? А знаешь, какие покойники страшные? А еще, бывает, как не сразу найдут — так вообще… Представь на минутку — красотка с ногтями в чайках, которая пролежала в квартире с неделю! В конце мая! Беееееее… — Женька скривила рожицу, и хотя была «под коньяком», но старалась внимательно контролировать реакции Амалии, потому что изрядно была напугана ее решительным нежеланием жить, и кто знает, чем бы закончился этот день, если б не она. То есть, если бы не Виктор.

«Ой-ой! Он все еще ждет в машине!» — вздрогнула девушка.

И только Женька подумала о нем, как зажужжал в кармане мобильный.

— Сори! — Она выхватила трубку и бросилась на кухню, спотыкаясь о коробки.

— Ты еще там или я тебя пропустил? Ну что? Я ведь уже час жду!

— Все под контролем, шеф! — старательно произнесла Женька.

— Что? — насторожился Виктор.

— Все под ко… контролем!

— Вы что, пьете там?

— Так надо. Это антистресс! И такой себе женский брудершафт! Подходите и вы. Только коньяка и так было полбутылки, а уже на донышке осталось. Приходите со своим! — засмеялась она.

— Нет, вы уж как-нибудь без меня… Я за рулем, — улыбнулся Виктор и попытался представить мизансцену, но ничего у него не получилось.

— Ну да. Понедельничек у меня еще тот! То езда с…

— Эй-эй! Ты там не болтай лишнего! Скажи, она там в порядке?

— Уже ничего так. Было хуже. Лечу. Маникюр делаю.

— Какой маникюр?

— Какой-какой? С чайками и парусниками!

— Ты шутишь?

— Нет. Крест на пупе! Поднимайтесь, покажем!

— Женя! Я тебя умоляю! Ни слова обо мне! Ты уже по пьяни проболталась?

— Нет! Рот на замке! Вы уж сами как-то выпутывайтесь, раз так вляпались.

— Надеюсь, она тебя не слышит?

— Надеюсь, — эхом повторила Женька.

— Слышь, а обо мне речи не было? — осторожно закинул Виктор.

— Нет. Будто у нас нет других тем! Все, зовут меня. Пока!

— Так тебя ждать или как? Ты там надолго засела?

— Как карта ляжет, не знаю. Хорошо сидим… Понимаем друг друга и жалеем. Как две лесбиянки.

— Ну, ты скажешь! Нет, это полный дурдом… Так как она все же? Переживает? А рука как? Локоть?

— Какой локоть? Человек жить не хотел! Но пока отложили эту тему, вот, промываю мозги. Знаете что… Вы нам очень помогли бы, если бы купили несколько пакетиков кошачьей хавки. Или ливерной колбасы, а?

— Ты в здравом уме? Пусть еще ливерка, когда нечем закусывать, но кошачья еда — это уже извращение!

— Нет, ни хрена они не понимают, эти мужчины. Езжайте домой! — вздохнула Женька и выключила трубку.

Амалия все еще сидела на полу, уставившись в блестящие маникюрные инструменты, а кошка оставалась выше, на кровати, только изменила позу. И Женька вдруг заметила сходство их граций.

— Это мой парень звонил, — сообщила Женька, не дожидаясь вопросов.

— Говорил, что любит тебя?

— Нет, не говорил, — улыбнулась девушка.

— Говорил, что это навсегда?

— Нет.

— По крайней мере, честно. Давно спите вместе?

— Не спим.

— Пока не спите.

— Ну… Кхе…

— Не верь ему. Потому что сначала «навсегда», а потом…

Амалия опять царапнула сама себя по больному, всхлипнула, и слезы снова покатились по ее щекам. А Женька заметила, что бутылка на коробке перед нею уже пуста.

— Да пошел он! Тоже мне! И чего ты вцепилась в это свое прошлое? Вот представь себе на миг — скольких баб на свете мужчины бортонули? Ты думаешь, ты первая? А если бы каждая после этого да накладывала на себя руки? Так бы и род людской перевелся! Вон мой батя тоже учудил — не надо далеко ходить… Мать выла и на стену дралась, ходила, как зомби, я это прекрасно помню, хоть и была еще маленькой.

Амалия поморгала глазами, протерла их ладонями, стараясь не испортить свежий маникюр, и уставилась на Женьку заинтересованным взглядом.

— И что?

— Что? — удивилась Женька.

— Ну, мама твоя?

— Ааа… Ну… Если коротко — то снова вышла замуж.

— Правда?

— Ага.

Повисла пауза.

— Как-то ты это так сказала…

— Как?

— Не очень радостно.

Женька не ответила, просто махнула рукой.

— Иди ко мне, — позвала ее Амалия.

Девушка подошла, встала возле красивой женщины с заплаканными глазами и растрепанными волосами, которая сидела на полу в длинной цветастой грязной юбке и в мятой белой блузке, половина пуговиц которой расстегнулась. Только вчера она познакомилась с этой элегантной дамой, казавшейся столь отличной от всех других и своей внешностью, и поведением, и манерами, и своей загадочной грустью, просвечивавшей сквозь ее улыбку и даже сквозь смех. Им было так хорошо тогда вместе в кафе… И вот открылась потайная дверца в ее настоящую жизнь… Девушке стало очень жалко и эту даму, и маму, и себя саму — какая-то такая непредсказуемая эта женская жизнь, и каждой хочется, чтобы все было супер, а везет ли хоть кому прожить безоблачно?

Женька погладила Амалию по голове и уселась рядом, та обняла девушку обеими руками, вдохнула запах ее волос, будто всхлипнула без слез, и тихо заговорила в самое ухо:

— Да, горько, так горько… В груди аж печет… Видно, именно там и находится у человека душа… — Она приложила ладонь себе к груди, туда, куда в детстве мамы ставят всем горчичники. — У твоей мамы хоть ты была, был смысл жить, растить ребенка, быть нужной… А мне зачем? Может, я бы и нашла себе работу, заработала бы на хлеб, но кому нужна моя жизнь?! Вставать утром, одеваться, идти куда-то, сидеть там до вечера, чтобы дважды в месяц получать деньги, платить за эту жалкую «жилплощадь», за вонючие маршрутки, покупать ливерку, варить картофель в мундире и считать копейки до следующей зарплаты? Мы так когда-то и жили с мамой в нашем городке, я помню… Зачем мне это? Или кому-то другому? У меня никого нет. И нет человека, которому без меня станет хуже. Так же, как никому не станет лучше, если я останусь… Я не вижу смысла бороться, прилагать усилия…

Амалия замолчала и начала раскачиваться из стороны в сторону, держа Женьку в объятиях. Той было тепло и уютно, она не прислушивалась к каждому из произнесенных слов, но понимала одно — Амалия снова пошла по кругу, снова внушала себе, что дальнейшая ее жизнь «вот так» не имеет никакого смысла. Женька не знала, что именно делают с депрессивными пациентами врачи или психотерапевты, которых она иногда видела в кино, но какая-то внутренняя ее «чуйка» подтолкнула изменить тему разговора, перенаправить ход мыслей Амалии в другое русло. Но в какое именно?

— Знаешь, ты напрасно так себя гипнотизируешь, будто сама себя уговариваешь, что все хорошее уже позади. Вот я, например, сейчас в охотку бы съела картошки в мундирах, особенно если ее помакать в блюдечко с ароматным домашним посоленным подсолнечным маслом… И есть прямо с кожурой! А если бы еще черного хлеба с салом к этому — мняммм…

— И чесночка! — неожиданно продолжила Амалия и сглотнула слюну.

— Точно! Вот видишь! Уже хоть какой-то интерес к жизни! И ливерку ты напрасно недооцениваешь! В нашем дворе был когда-то щенок, мы, дети, выносили ему из дому поесть, а иногда покупали на общие деньги немного ливерки. Но бывало, что щенку от нее мало доставалось — печеночная очень ничего так была! Я бы и сейчас не отказалась.

— Господи, ты ж совсем голодная сидишь здесь из-за меня! Что я за человек такой? Утром кошку оставила голодной, теперь над тобой измываюсь… Сильве хоть кусок колбасы достался под вечер, а ты… Прости! Можешь посмотреть, что там есть в холодильнике. Но вареного нет ничего, я не готовлю… Думала в нашу кофейню зайти после турфирмы, но…

Женька встала, довольная, что разговор изменил направление, и направилась к кухне. Холодильник и правда был почти пуст, и девушка вернулась в комнату.

— Есть идея! А поехали ужинать туда, в кафе?

— Нет-нет… Нет на это сил! — отмахнулась Амалия.

— Ну, не туда, так куда-то поближе?

— Нет-нет… Иди, спасибо тебе, я уж как-то сама…

— Ага! Знаю я это «сама»! Тогда давай закажем пиццу! Шикарная идея, между прочим! Я угощаю!

— Нет-нет!

— Что? Опять «нет»?!

— Нет, в смысле, не надо угощать, ты у меня в гостях, я угощаю. За маникюр! Конечно, тех пяти тысяч уже не вернуть, но кое-что еще осталось… На пиццу! — Амалия грустно улыбнулась.

— Уговорила! Угощай! — засмеялась Женька, счастливая, что разорвала все же круг рыданий, хоть и таким банальным способом.

Она почувствовала, что действие коньяка уже проходит, в голове светлеет, и снова вспомнила о Викторе. Разве реально будет пересказать и объяснить ему все, что происходило в этой неуютной квартире со старой чужой мебелью, которая так не подходит новой хозяйке, с одинаковыми коробками неразобранных вещей, которые будто специально путаются под ногами? В квартире, где кошка прежних хозяев чувствует себя хозяйкой, а Амалия до сих пор живет здесь словно мимоходом, и вообще едва держится на этом свете?

Женька вышла на балкон, посмотрела вправо-влево, не увидела нигде Викторовой машины, улыбнулась сама себе и подумала: «А все-таки хорошо бы их свести в пару! Лишь бы она открыла глаза и увидела этого „слепого“… Потому что ему она уже и так небезразлична…»

 

33

Виктор не поехал домой. Он отправился к спортцентру, там достал из багажника сумку со спортивной одеждой и пошел в бассейн. Ему сегодня не хотелось таскать «железо» или шагать на месте по бесконечной дорожке в никуда. Слишком много впечатлений и эмоций. А эта история с Амалией вообще неожиданно всколыхнула все его нутро. И хорошо, что Женька подвернулась так вовремя. Что бы он делал без нее? Идиотская ситуация… Хотя и перед этой девчонкой стыда натерпелся — взрослый дядя, а такие дурацкие игры… Правда, если бы он был готов к этому разоблачению, то, может, что-то придумал бы поумнее, но она застала его врасплох, пришлось каяться…

Возможно, это выглядело для кого-то странным, но он привык так плавать в маске и с трубкой — не поднимать головы, не рассматривать красивые тела вокруг, упереться взглядом только в темно-синюю линию на дне бассейна, вдоль которой и плавал — туда-сюда. Двадцать пять метров, еще двадцать пять, еще… Обычно, накручивая эти отрезки, автоматически плюсовал их в голове, напрягал мышцы тела и пытался расслабить голову, точнее — вычистить из нее все лишнее, что беспокоило и мешало жить. Или наоборот — отключиться от окружающего мира, сосредоточиться на чем-то, и таким образом обдумать это и оценить важность.

С тех пор как умерла жена, его не оставляло чувство вины. Несмотря на то что честно сделал все, что мог, но болезнь победить не удалось. Возможно, потому что жена сама перестала держаться за жизнь. Сдалась. В какой-то момент перестала видеть в этом смысл. Так и сказала: «В конце концов, сына мы вырастили. Ему я уже не нужна. А твоя жизнь и раньше от меня не очень зависела».

Он говорил тогда ей банальные вещи, которые говорят всем больным, но в глубине души знал, что не был до конца искренним, а она действительно была права. Они вырастили сына, и теперь тот удалился в свою собственную жизнь — после окончания Киево-Могилянской академии отправился учиться в аспирантуре аж в Канаду. А он, Виктор, действительно все эти годы жил своей мужской жизнью — журналистская работа, карьера, командировки, несколько коротких «историй» без последствий…

Затем в его жизнь пришла литература, немного подвинула журналистскую занятость, определенным образом изменила его имидж, круг общения и образ жизни. Но даже когда он все чаще оставался работать дома, ближе от этого они с Русланой не стали, существовали словно параллельно даже при том, что жили они вместе, вместе ели и, конечно, спали в одной постели. Будто какая-то прозрачная пленка всегда оставалась между ними, не давая полноты ощущений, но при этом ограждая от лишних энергозатрат — каждый делал свое и при этом держал в поле зрения другого. Что-то вроде эффекта презерватива — ради безопасности приходится чем-то жертвовать. Так у них повелось.

Но почему уже почти два года после смерти жены Виктора не покидает чувство вины? Он вдруг осознал, что эта женщина, с которой он прожил почти четверть века, которая родила ему сына, не захотела бороться за жизнь, потому что именно он за эти годы так и не сделал ее счастливой — куда-то шел, к чему-то стремился и чего-то добивался, формировал себя как специалиста и личность, а она была рядом, как воздух, которого не замечаешь. Хотя «воздух» — это громко сказано. Если бы так, то он бы давно без нее пропал. Это уже патетика. Без воздуха не живут. Она просто была средой, в которой он существовал. Рос, мужал и… И вот… Просто ему было так удобно. Он и не думал никогда, счастлива ли она рядом. А она никогда не заводила об этом речи. А потом сдалась. Сына вызвали из Канады за неделю до ее смерти, они еще не успели поговорить. Но казалось, что и эта встреча уже не вызывала у Русланы каких-то эмоций. Она мужественно и устало терпела свои муки, сдержанно ожидая, что они скоро закончатся. Ни за что не упрекнула, не удручалась, как они будут дальше без нее. Будто полностью осознавала, что не пропадут.

И только после того, как она ушла, Виктор начал копаться в прошлом и переосмысливать то, что произошло, и свою роль в этом. Возможно, это даже было не по-мужски — оглядываться назад и перебирать причины и следствия, но с тех пор он постоянно чувствовал какую-то собственную неполноценность, ущербность, ведь в пятьдесят лет ты уже понимаешь, что еще одну такую целую жизнь не прожить, не переписать из черновика в чистовик. Что сделано, то сделано. Остался какой-то хвостик жизни, у кого больше, у кого меньше, но мало кто в пятьдесят планирует прожить еще столько же да еще и с энергией молодости.

Нет, сказать, что он невыносимо страдал, было бы неправдой. Просто не мог забыть глаза жены, которая сдалась, потому что считала, что ей не было ради чего жить. И через темные стекла своих очков практически с первой встречи он увидел в глазах Амалии то же выражение. Даже тогда, когда она прилагала усилия, чтобы включиться в жизнь, подпитывалась чужими историями, заполняя ими пустоту своей жизни. Он это узнал, как узнают аромат знакомых духов или лекарств. Как, проезжая по промзоне Подола, он уже за несколько кварталов от фармацевтического завода чувствовал запах сердечных капель… В нем поселилось тревожное неравнодушие к этой женщине, за игрой которой он исподтишка наблюдал, но не знал, чем может помочь. Казалось, что угодно могло стать последней каплей, которая столкнула бы Амалию в пропасть, и та равнодушно полетела бы вниз. Сегодняшний день принес подтверждение его догадкам. Женька так и сказала: «Какой локоть?! Человек жить не хотел!» Все же счастье, что судьба вчера свела их втроем в той кофейне! И что сегодня Женька согласилась ему помочь…

«Километр. На сегодня хватит», — констатировал мысленно Виктор, снял с лица маску с трубкой и ухватился за блестящий поручень ступенек.

Что делать дальше, как поступить в этой ситуации, он не знал. Но чувствовал, что не может позволить и этой женщине просто так уйти за край, хоть он ей и никто.

 

34

— Женя, где ты пропала? То сбрасываешь вызов, то вообще не отвечаешь на звонки? Я уже волнуюсь! Ты дома? Мы же, кажется, собирались увидеться сегодня?

— Ой, Илюха, что-то много вопросов… Слишком много текста! Ты как себя чувствуешь? Не хуже тебе?

— Жень, все о'кей, я о тебе спрашиваю, а ты про меня! Так мы ни до чего не договоримся. Так мне подойти? Ты где?

— Я иду домой. Уже почти дошла. Но страшно уставшая, без сил. И завтра утром — на работу. Извини, у меня был сумасшедший день… Поползу-ка я спать. Завтра увидимся, да?

Женька свернула к подъезду и вдруг у самого уха услышала:

— Агааа!

Девушка вскрикнула и отскочила, чуть не уронив мобильный.

— Ну ты даешь, чертяка! Шуточки у тебя! Разве можно так пугать? И давно ты здесь стоишь? Мало тебе накостыляли позавчера?

— Да нет, минут двадцать, — улыбнулся Илья и подхватил Женьку на руки.

— Ой, поставь! Поставь на место! Тебе ж нельзя!

— Почему? У меня же руки не переломаны! — засмеялся Илья и наклонился к Женькиному лицу, ища губами ее губы.

— Тьфу-тьфу! Еще этого не хватало! — махнула свободной рукой девушка, крепко держа свою рабочую сумку в другой.

Она еще хотела прочитать для порядка лекцию о правилах поведения больных с ушибами головы, но Илья вовсе не собирался ничего слушать — он закружился с Женькой на руках, потом опустился на скамейку, усадил девушку себе на колени, и долгий поцелуй скрепил их встречу. Женька не сопротивлялась, хотя и не очень ей нравилось целоваться на лавочках перед окнами. Но перенасыщенный событиями день подходил к концу, и у нее просто не было сил сопротивляться и что-то менять. Ей было уютно с ним, тихо, тепло, спокойно и безопасно.

В голове промелькнула мысль об Амалии — как жаль, что жизнь так ее обожгла… Вряд ли теперь сможет кому-то верить «на все сто».

И все же их свидание было очень коротким. На долгое гуляние надо иметь силы… Кажется, Женька начала засыпать еще до того, как ее щека коснулась подушки. Перед глазами проплывали женщины, которым она делала маникюр, мама с заплаканными добрыми глазами, потом Виктор в темных очках размахивал своей хитрой палочкой, как дирижер, а Амалия кружилась в вальсе с кошкой на руках, а по щекам ее катились слезы…

«Что-то многовато слез за один день», — прошуршало в голове. Вдруг картинка изменилась, и девушка улыбнулась. Она увидела, будто сторонний наблюдатель, как Амалия пишет под диктовку на листке бумаги, что в ближайшую неделю обещает не накладывать на себя руки. Далее картинка исчезла, девичье дыхание стало ровным и спокойным, а мишка, которого она прижала к себе, довольно заулыбался.

Хоть и боялась она оставлять Амалию в одиночестве, но Женька пошла спать домой, то есть — домой к Ольге Яковлевне. Все же та «расписка», этот так мало значащий листок бумаги, ее успокоил. А еще она совершенно серьезно объяснила Амалии, что ее, Женю, видели и запомнили соседские бабушки, которые подсказали, где живет «дама в перчатках», а также доставщик пиццы, и что номер ее мобильного зафиксировала пиццерия. Поэтому, если дорогая Амалия что-то учудит, Женьке — тюрьма!

Амалия наклонила на бок голову, подняла брови и внимательно выслушала версию о возможных страшных последствиях для Женьки «за ее же добро». А потом написала «обещание». А потом дала слово, что завтра купит себе новый мобильный, с него позвонит Женьке и заедет к ней в салон, чтобы девушки ее немного подстригли… А потом… Две женщины, знакомые лишь сутки, обнялись, постояли так с минуту и разошлись. Женька домой, а Амалия — на балкон.

Она увидела оттуда, что девушка вышла из подъезда, взглянула вверх и решительно показала ей кулак. Амалия помахала ей и послала воздушный поцелуй. Хотела сесть в кресло, покурить и еще раз прокрутить этот день в голове, но сигареты закончились, а место уже было занято Сильвой, и она вернулась в комнату, сбросила одежду, оглянулась на коробку из-под пиццы, на салатницу с пенистой жидкостью, на разбросанные вещи, но уже не было сил наводить порядок, она улеглась и через мгновение крепко заснула. Среди ночи почувствовала, что Сильва лежит рядом, прижавшись к тому месту на груди, куда мама в детстве ставила ей горчичники.

 

35

Утром Амалию разбудил неистовый звонок в дверь. Она так резко проснулась, что сначала даже не могла понять, где находится. Опять закрыла глаза и притихла. Звонок повторился. Встала, накинула халат и осторожно подошла к двери. Стекло дверного «глазка» было треснувшим, поэтому виден был только темный силуэт.

— Кто там? — негромко спросила она.

— Это я, Семен, дворник ваш. Я вчера вам замок открыл, — раздался из-за двери знакомый голос.

Амалия подумала, что вчерашнюю десятку местный иллюзионист — золотые руки, видимо, уже пропил и сейчас пришел просить еще. Но на поверку мужчина оказался на удивление трезвым и выглядел довольным. Он протянул Амалии пакет размером с конверт.

— Вот, велели отдать вам в руки! — дружелюбно улыбнулся Семен.

— Мне? Что это? — не спешила забирать передачу она. — От кого?

— Откуда мне знать? Назвали адрес, спросили, здесь ли это, я подтвердил. Дали десятку и велели отдать хозяевам.

— Хозяевам? — эхом удивленно повторила Амалия.

— Как-то так.

— Так я вам ничего не должна? — протянула руку за передачей женщина.

— Нет. Я не хапуга, дважды за одну работу не беру! — гордо сказал дворник.

Амалия взяла пакет, и сердце ее забилось в предвкушении того, во что даже боялась поверить. Она поблагодарила Семена и быстро скрылась за дверью квартиры, чуть не придавив при этом Сильву, которая выходила посмотреть, что происходит.

Села на кровать. Положила перед собою пакет.

Гипнотизировала его взглядом.

«Господи! Пусть это будет то, о чем я думаю!»

Сердце билось в груди, в горле и в висках одновременно.

Разорвала обертку.

Два паспорта упали на кровать.

Украинский и зарубежный.

Руки ее задрожали, а перед глазами все поплыло.

Чудо?

Чудо, ценой в пять тысяч долларов?

Но могло и этого не быть.

Правда, что это меняет?…

Вспомнился вчерашний вечер. В минуту ее полного отчаяния откуда-то появилась Женька, ругала, пугала, плакала вместе с ней, пила коньяк, снова плакала, делала маникюр, заказала пиццу, кормила ее и кошку, снова говорила, пугала, уговаривала, убеждала, обнимала, смешила, давила на жалость, наконец пошла домой с ее рапиской о том, что в ближайшую неделю не покончит с собой, и взяла обещание, что до обеда следующего дня Амалия придет к ней в парикмахерскую делать новую прическу. Потому что это, мол, лечит женщин от депрессии. А перед тем купит новую мобилку… Дурдом! Но она пообещала.

Кроме того, в этом водовороте слов, слез и эмоций Амалия призналась Женьке в том, что никакая она не писательница, это просто было поводом приходить слушать чужие истории. Сказала не долго думая… А почему нет? Для писательницы мотив вполне приемлемый и понятный. А может, эта «писательница» выпрыгнула из подсознания, потому что несколько лет ей пришлось работать в библиотеке, подержать в руках немало книг, даже увидеть нескольких писателей вживую, когда те приходили на встречи с читателями… Собственно, кому это могло навредить? Разве что было неловко, когда люди рассказывали ей что-то важное для них, надеясь, что делают вклад в будущий роман, думая, что капелька их жизни станет литературой. Значит, она их обманывала. А некоторые истории действительно не помешало бы увековечить, один только рассказ Кристин о ее бабушке чего стоит! Да и другие — чем не книги? Или хотя бы главы из них? Но она, выходит, поглощала чужие исповеди сама, принимала их «для внутреннего употребления». И поэтому все же обманывала ожидания людей. И ей вдруг стало стыдно, когда Женька гладила ее по голове и уговаривала, что жизнь иногда сбивает с ног, но это тоже «материал» для новых романов… Тогда и призналась. А девушка, вроде, не очень и удивилась. Сказала, что это даже хорошо.

Почему это хорошо? Чем может быть хорошо, что она не писательница, а просто никто? Но — проехали. Призналась, сбросила маску. Исповедалась.

А вот о паспортах они вчера напрочь забыли. Нормальный сознательный человек прежде всего шел бы в милицию заявить об ограблении и потере документов. Но не Амалия. Вчера ей вообще было наплевать на удостоверения личности.

Ей захотелось сообщить об утреннем сюрпризе своей удивительной новой подруге, но у нее все еще не было мобильного. Бумажка с записанным от руки Женькиным номером лежала на кухонном столе. Амалия внимательно прошлась взглядом по цифрам и осознала, что заканчивается номер на «911» — телефон службы спасения в США.

— Ничего себе! — прошептала она.

Не сказать, что со вчерашнего дня у нее прибавилось оптимизма и появились новые мотивы жить дальше, но… По крайней мере одному человеку в этом мире она уже была небезразлична.

«Что ж, неделю так неделю! Собственно, собиралась же я еще сколько-нибудь прожить в Греции… Что-то еще осталось на моем счете в банке. И на это можно какое-то время скромно существовать здесь. Если не скромно — то меньше. Какая разница, сколько существовать, когда не знаешь зачем? Что ж… пусть будет неделя, раз пообещала. Соберусь с силами и… буду жить, как до этого. Поиграю в игру, будто я все еще готовлюсь к поездке. А потом поеду… корабликом туда-сюда по Днепру. — Женщина невесело улыбнулась. — Собственно, разве важно, куда именно ехать, если в один конец?»

 

36

Искусные руки мастера кружили над ее головой, щелкали ножницы, поскрипывали под ними волосы, хотя сначала на вопрос «Что будем делать?» Амалия только пожала плечами. Но Женька, которая подвела ее к мастерице и усадила в кресло, отреагировала мгновенно:

— Ирочка, нам что-нибудь такое… Для настроения! — И девушка сделала над головой неопределенный, но энергичный жест.

— А! Кураж? — закивала мастерица. — Запросто!

— Courage? — удивленно переспросила Амалия, понимая первичное значение этого слова.

— Ну да! Так, чтобы «грудь колесом, море по колено и все мужики наши»! — засмеялась стройная, но грудастая мастерица. — Щас сделаем!

— Ну, все — это много, Ирочка, нам достаточно двух-трех! — подмигнула Женька, а «модель» несколько встревожилась от такого энтузиазма, но мысленно «махнула рукой» и расслабилась.

Она не разглядывала эту скромную маленькую парикмахерскую спального района, весьма отличавшуюся от тех, к которым привыкла за последние годы, не наблюдала в зеркало за процессом своего перевоплощения, не смотрела, как падали на пол отрезанные частицы ее… Мысли ворочались в голове, как в киселе, но вдруг от соседнего кресла до нее долетели обрывки разговора:

— Ну, как там, Тань, в Крыму? Уже, наверное, совсем лето?

— Да, уже давно тепло, хоть и не жарко, как летом. Ты же знаешь, это для меня единственная возможность побыть среди людей, немного изменить свою жизнь, хотя бы вырваться из дому, я там чуманею…

— Понимаю, трудно тебе, и как ты выдерживаешь?…

— А что делать? Что делать?! Уже семь лет… Сначала я ревела и ревела в отчаянии, думала, не хватит моих сил, но кто, если не я?

Амалия прислушалась и поискала в зеркале тех, кто разговаривал у нее за спиной, но мастерица ходила за ее головой и закрывала собой в отражении зеркала то, что было за спиной.

— Тань, ты держись, говорят, Господь выше человеческих сил испытаний не посылает… Ты и так какая молодец, видишь, все-таки есть результат — он же развивается, не брошен на произвол судьбы, передвигается уже, хоть и с твоей помощью, и все понимает…

— Да, он умный, знаешь, мы его в школу возим раз в неделю, там с ним занимаются, и дважды в неделю к нам приходит учительница, ему нравится. В школе других детишек видит, вчера хвастался им новыми часами, полученными на день рождения.

— Часы? Ух ты, какой прогресс!

— А то! Он уже буквы хорошо знает, пробует читать, считает. У нас тоже есть свои маленькие радости. И логопед там с ним работает. Плюс психолог, специализирующийся на таких детках, но это больше для меня, чтоб я понимала, как мне с ним обращаться в каких ситуациях, как стимулировать к самостоятельным движениям, потому что так трудно бывает… Особенно здесь, в большом городе, где все бегут, потому что они здоровы, а такие вот — попрятались по квартирам и не высовываются, и кажется, что их вовсе нет, и нет проблемы. Я когда гуляю с ним там, в курортном городке, где специализированные санатории, люди реагируют адекватно, там таких много, никто не прячется. Там легче. А здесь — вытаращат глаза, разинут рты и выкручивают шею, оглядываются: что ж это такое движется?! Какие-то дикие люди… Но он ничем не отличается от других, здоровых! Ему хочется играть в футбол, как всем мальчишкам, иметь крутой трек с машинками… Он ЧЕЛОВЕК, только движется не так хорошо и говорит не так быстро и многословно… Надо только захотеть увидеть и понять. Но проще не видеть. Поэтому так трудно бывает, так горько… Будто весь мир отвернулся.

— Понимаю, Танюха, это горе… Кто мог подумать… Но все-таки он с интеллектом, не так, как бывает… Правда, может, это еще страшнее — осознавать, к чему-то стремиться и быть настолько скованным в движениях, в разговоре, — вздохнула мастерица и включила фен.

Некоторое время Амалия снова слышала только щелканье ножниц вокруг ее головы и жужжание фена где-то позади, но напрягала слух, чтобы уловить обрывки разговора, который вели между собою две женщины.

— Да, в Крыму ему легче и лучше, все-таки специализированный клинический санаторий, они знают, что и как надо делать, но я сама там никогда не справилась бы — то на коляске мы, то на процедуры… Представь, даже когда на грязи идем, его же потом надо обмыть — он весь скользкий, тяжелый уже, я держу, а мама смывает душем.

— Да, это хорошо, хоть помощь тебе. А почему муж не поехал с вами?

— Ой, что ты… Кто-то же должен и деньги зарабатывать! Ты представить себе не можешь, сколько все это стоит! И лекарства, и массаж, и специально разработанные для таких деток стулья, стойки, коляски с фиксацией тела в правильном положении! Развивающие игры, тренажеры… Путевка, билеты, в конце концов… Без денег вообще не знаю, что бы делали, не представляю, хоть пропадай! Но… Но даже не в этом дело. Просто морально невыносимо! От осознания того, что ребенок твой стал таким из-за врачебной халатности… Но самое страшное, что в нашей стране тебя просто не существует, если ты не такой, как все. Ты прозрачен! Никому до тебя нет дела. Ведь все те функционеры в кабинетах здоровы! Они просто не могут представить день, неделю, год моей борьбы за каждую каплю его прогресса! Два года приучали к горшку. Потом еще два — к унитазу. Этот постоянный мышечный тонус, постоянный крик от рождения! На руках и на руках — днями, ночами, годами… И радость от малейшего успеха… И отчаяние от неприспособленности общества к существованию этих детей рядом со здоровыми, этих людей, которых легче не замечать… Каждая семья, где такое горе, выживает, как может. Насколько хватает сил и средств. Некоторые рушатся…

Женщина замолчала. Амалия услышала шипение баллона с лаком для волос и почувствовала знакомый запах, но так и не увидела в зеркале той женщины. Между двумя клиентками, сидевшими друг к другу спинами, двигались и делали свое дело две мастерицы, которым и в кафе не надо ходить за историями — вот тебе она, исповедальня с запахом лака для волос…

— А мама еще упрекает, что я курю! Да я вообще уже была на грани срыва, хоть руки на себя накладывай! Но это давно было. Да подумалось: а что с ним-то будет? Кто, кроме меня, сможет заботиться о нем двадцать четыре часа в сутки? Разве что в какой-то приют отдадут, чтобы существовал там, как растение…

— Господи, что ты такое говоришь, Таня?

— Но он же умный! Он все понимает. Представляешь, у него есть чувство юмора! Мы были поражены: он даже сам надо мной смеется! Так как же я могу?… А есть еще хуже случаи, где все то же, а мозг спит… Каждому свое испытание. За что-то… А я вот, видишь, вырвалась к тебе постричься, муж подменил на часок. Новая прическа уравновешивает. И выход в люди…

— Ну, хоть угодила тебе?

— Да, дорогая, спасибо! Спасибо… Золотые ручки! Извини, нависла на тебя со своим… Понесло меня… Я и не расспросила, как ты… Что твое счастье-то, пьет?

— Все по-старому, Тань. То завязывает, то опять… Вот передам сегодня привет от одноклассницы, может, стыдно станет. Говорил когда-то, что был влюблен в тебя в первом классе!

— Ого! А че раньше-то молчал?! — всплеснула руками женщина, которая стояла за спиной Амалии, но лица ее так и не было видно. — Скажи, что как-нибудь приду к вам в гости, надеру уши! Правда, когда я приду?… Знаешь, я все больше начинаю думать, куда отсюда бежать… Ведь есть страны, где инвалид — не чума, а равноправный человек… Но я опять за свое, ты извини, накипело. Спасибо, я будто аж помолодела!

Женщина обняла парикмахера и направилась к выходу. Амалия на мгновение увидела в зеркале ее лицо: нормальная, симпатичная женщина, даже улыбается… Встретишь ее на улице — и не подумаешь, что такой груз на плечах несет…

— Я вам челку отфилирую немного, вы не против? Длина устраивает или еще подрезать? — прервала ее размышления мастер.

— Да, не против. Делайте, как хотите! — ответила Амалия, провожая взглядом женщину, которую уже не сможет забыть.

— Красавица! Совсем другая стала! — оценила готовую укладку Женька. — Ирочка, вы — гений куража! Амалия, а тебе-то нравится?

— Да, спасибо, хоть и необычно как-то с короткими… Это совсем другой образ…

— Боишься, что перчатки к нему не подойдут? — спросила на ушко Женька.

— Я ничего не боюсь. Чего мне бояться? Пообещала тебе и пришла. А ты до которого на работе?

— Да до самого вечера, я три через три дня работаю, а что?

— Подумала, может, будет время где-то присесть поговорить… Что-то бы рассказала тебе. — Амалия улыбнулась, но ее улыбка не очень соответствовала «смелой» прическе.

— Давай выйдем на улицу, возьму с собой телефон, вдруг кто-то решит записаться, поговорим у двери. А что случилось? — напряглась Женька.

— Да вот… мне сегодня утром принесли передачу — оба паспорта, — пожала плечами Амалия.

— Ничего себе! — даже присвистнула девушка. — Кто?! Как? Требовали денег?

— Нет. Через дворника передали. Деньги они, пожалуй, предоплатой сами взяли…

— Забудь! Их уже не вернешь. Но это же шикарная новость! Могли и не отдать. Выбросили бы где-то — и все. Какие честные воры пошли! Представь себе, если бы пришлось восстанавливать документы…

— Даже не представляю…

— А что дальше сегодня делаешь, такая красивая? Может, пойдешь в кафе обмыть возврат документов и новую прическу заодно?

— В кафе? — заколебалась Амалия. — Как-то неудобно… Тот Юрий вчера, поди, всем рассказал об ограблении, станут спрашивать… А я не хочу об этом говорить… И ты уже в курсе, что я никакая не писательница… Пожалуй, поиграли — и хватит. Не пойду я туда больше…

— Да ну! Тоже мне придумала! Об ограблении, может, и не спросят, у них и без тебя полно хлопот. А о несостоявшейся писательнице… Я объявлений об этом нигде не вешала! Можем оставить все как раньше, кто тебе запрещает? Пойди сейчас, пообедай, закажи нормальной еды, послушай чужие истории… И комплиментов наслушайся тоже! Они очень полезны для женской души! Все, давай, мне надо работать, извини. Я твой номер себе записала, будем на связи! И Сильве не забудь купить какой-то еды! У тебя теперь хозяйство завелось, надо о нем заботиться!

Амалия рассчиталась, попрощалась и вышла на улицу. Еще не решила, действительно ли пойти в кафе или просто побродить по городу, а может, купить кошачьей еды и вернуться домой, снова обдумать все, что произошло. Да и с деньгами теперь… Она даже точно не представляла, сколько их осталось дома и на счету из тех Артуровых десяти тысяч, на которые жила уже несколько месяцев. Да минус вчерашние пять… Видимо, надо как-то экономить. Это слово из маминого лексикона периода ее детства задело за живое. Экономить. «Собирать на школу», «на сапоги», «отложить на отпуск» или на какой-то непонятный «черный день». А ей ради чего экономить сейчас? Чтобы прожить здесь вот так не месяц, а два?

Вдруг она увидела свое отражение в витрине магазина и даже замерла от удивления: голова со смелой молодежной прической венчала наклоненную вперед шею на сутулых плечах, а лицо выражало полное безразличие к миру. Не печаль, а равнодушие.

Амалия замерла, минуту смотрела на себя-обновленную, затем усилием воли выпрямилась и сама себе улыбнулась. Совсем чуть-чуть. Уголками рта. Как-то иронически снисходительно. Но тем не менее.

«Наверное, Артур мне и дал их на „черный день“, пожалуй, самое время их тратить», — подумала она.

— Виктор, здравствуйте! Это Женя! Слышите меня? Где я еще могу быть сегодня? Я на работе. Нет, голова не болит. А будете издеваться, не дам новый номер ее мобильного! А? То-то! И еще: вероятность девяносто процентов, что она пойдет обедать в кафе. Это я вам так… на всякий случай… Ну, откуда я знаю, как? Да уж лучше, чем вчера, — это факт. А что будет дальше — кто знает. Я свое сделала. Теперь можете и сами подключаться, если вам не безразлично. Нет, нет! Не сдала вас, я же обещала! И о писательнице тоже. Она сама мне рассказала. Ну, откуда я знаю, как вам туда идти? Да идите пока, как раньше, с палочкой. А дальше что-нибудь придумаем. Все, я на работе, некогда мне здесь с вами, вот уж точно детский сад! Хоть наберите меня потом, что там как… Пока!

 

37

Амалия удивилась, еще от двери увидев незнакомых девушек-официанток в кафе. Она подошла ближе, поздоровалась и оглянулась: нет ли поблизости Ани или Веры.

— Вы кого-то ищете? — спросила любезная девушка с бейджиком «книжница Оксана». — Чего-то хотите? Проходите, пожалуйста!

— Да, я бы хотела пообедать, а еще… еще я здесь «читаю», — неуверенно объяснила Амалия.

— А ваше имя, простите?

— Амалия.

— А! Конечно! Амалия! Писательница! — Улыбка девушки стала шире, а глаза заблестели неподдельным интересом. — Нам рассказывали о вас!

— Ой, а я смотрю — незнакомые лица, совсем вылетело из головы… Девушки в воскресенье предупреждали о пересменке, но я забыла, столько всего произошло… — начала она говорить, но запнулась.

Однако девушка не стала развивать тему и повела речь дальше, будто ничего и не знала об ограблении, а может, и действительно не знала.

— А я вас совсем иначе представляла. С длинными волосами и непременно в кружевных перчатках! — пошевелила пальчиками перед собой девушка.

— А я как раз из парикмахерской! — сообщила Амалия и только сейчас заметила, что перчаток она сегодня не надела.

Посетительница направилась на третий уровень кафе и по дороге разминулась с молодой женщиной, которую, казалось, здесь уже видела. У нее была не очень цепкая память на лица, но эта особа точно была не гостьей, в прошлый раз она ходила с какими-то бумагами в руках и при этом строго давала указания Ане и Вере. «Наверное, местный администратор», — подумала посетительница, поздоровалась и пошла дальше.

В обеденное время людей было немало, и ее столик был занят. Пришлось присесть за другой, дальше от перил балкона, без вида на нижний ярус, но кого ей там выглядывать?

Через минуту подошла другая девушка, еще издали с любопытством разглядывая Амалию, и протянула ей меню. Бейджик сообщил, что это «книжница Катя».

Женщина сделала заказ и замерла. Необычность новой прически мешала ей сосредоточиться. Она чувствовала открытой шеей движение воздуха — неподалеку работал кондиционер. На улице было жарко, но где-то вдали, на левом берегу, снова сгущались тучи, и голова Амалии опять начала передавать предупреждения о грозе: в висках пульсировало, и казалось, кожа все плотнее сжимала голову.

Когда Катя принесла солянку и салат с кальмарами (любимый «греческий» после вчерашнего краха планов Амалия заказать просто не смогла), пришлось попросить еще кофе — спасать голову.

Не успела она справиться с обедом, как снова подошла Катя и с загадочным видом сообщила, что пришел посыльный с пакетом «для писательницы».

— Опять?! Что за чудеса у вас тут? — смутилась женщина.

— А что, были прецеденты? — заинтересованно взглянула вниз с балкона девушка.

— Были. Попросите, пожалуйста, пусть поднимется, — сказала Амалия, и сердце ее опять ускорило свой ритм.

Парень посыльный был другим, но передал пакет, очень похожий на первый. Той же рукой на нем был выведен адрес кафе и дано предписание: «Передать госпоже писательнице».

Она с недоверием посмотрела на курьера, но тот невозмутимо ждал, когда «госпожа» распишется в квитанции.

— Спасибо! — тихо сказала женщина, положила пакет на колени и замерла.

«Кто? Кто это может присылать мне такие передачи?! Какая такая почитательница? Какого такого моего творчества?! Я ведь ни фамилии, ни даже какого-то псевдонима здесь никому не называла? Кто это снова с подарками? Мало было одного раза?» — думала Амалия, прекрасно сознавая странную нестыковку фактов. — «Сейчас открою коробку и найду там бутылку вина, рассказы о нем и предписание…»

Женщина заволновалась, вспомнив, как вон за тем столиком, где обедают сейчас двое мужчин, сидела она вместе с Виктором, дегустируя ежевичное вино. Амалия читала ему вслух чье-то мистически-реальное повествование, а затем они бродили по Подолу, пока не попали под ливень…

Через мгновение в ее душе произошло нечто такое, чего уже давно не случалось. Та душевная боль, которую она вполне реально чувствовала физически, заметно утихла, забилась куда-то в угол, а вместо нее зашевелилось и защекотало теплом что-то другое, подобно тому, как сегодня ночью Сильва согревала ее душу собой.

«Нет-нет, еще этого не хватало!» — отогнала свои недодуманные мысли Амалия и не без волнения открыла пакет. Он показался ей меньше предыдущего. На небольшой, граммов триста, пластиковой бутылочке было написано: «Вино из бузины». Женщина развернула свиток с рассказом. Он тоже был небольшим. Амалия поймала себя на том, что и сегодня хотела бы получить пожелания от неизвестного автора читать этот текст вместе с Виктором. Но отдельного письма об этом нигде не было.

МЕЛОДИЯ БУЗИНЫ

Она в вине. Из бузины.

Это не небо клонилось и не облака обцеловывали этот странный куст. Это мой давний друг Див появился передо мной в образе своем древнем — в черном длинном плаще и широкополой шляпе.

—  Где ты был, Див?

Он улыбнулся:

—  Где ты был… Спроси меня о чем-нибудь другом.

—  Почему не ходишь среди людей?

—  Мир стал злым.

—  А ты добрый? Но если ты добрый, почему ходишь в черном?

—  Я ношу траур по человечеству, которое сотворил Бог.

Мы идем вместе. Гремят громы, летят ветра, клонятся перед ним деревья. Он идет впереди. Потому что я боюсь идти. Он читает мои мысли…

—  Софья, я приготовил тебе подарок.

Мы идем, папоротник мне по шею, а ему — по колено, деревья лежат, как белые скелеты. Где-то в стороне кто-то убегает от нас: слышно, как трещат ветки.

—  Див, мне страшно.

—  Не бойся. Здесь бьют теплые источники. Возле них похоронены тела повстанцев и большевистских учительниц, которых те повстанцы расстреливали.

—  Голгофа…

—  Да, Софья, голгофа…

Он ведет меня к густым зарослям. Там я вижу бузиновый куст. Он черный, как дивова тоска по утраченному человечеству, а моя — по вчерашнему дню.

Он не боится царапин, поэтому ломится через цепкие кусты, хватает охапку бузины и начинает ломать ее.

Бузина заводит прощальную мелодию о своих детях-ягодах…

Див смеется, и в его карих глазах я впервые вижу радость.

—  Давай-ка сумку, я нарвал этих ягод, чтобы ты приготовила вино.

—  Но я не умею, Див…

—  Я расскажу тебе…

Он ловко достает из-под полы плаща сопилку и начинает наигрывать мелодию.

Я сажусь и задумываюсь. Я слышу в этой мелодии слова:

«Ягоды эти, что для вина терпкого бархатного уродили, возьми и омой колодезной водой. Рецепт приготовления вина нелегкий, поэтому слушай внимательно, потому что моя мелодия не повторится… »

… Я приготовила вино, как велел мне Див. Каждому, кто умеет играть на сопилке, наливаю этого хмельного нектара, а он играет мне мелодию. Незабываемую мелодию Дива.

— Вы не против моей компании? — Она вздрогнула от голоса Виктора. Рядом стояла Катя, которая, наверное, и провела его наверх, а Амалия увлеклась чтением и не заметила, как они подошли.

— Нет. Пожалуйста, — указала она рукой на свободное место напротив и только после этого осознала бесполезность жестов в общении со слепыми. — Тем более что мне снова передали пакет с вином. А вы, видимо, везунчик, если так вовремя сюда попали.

— Ого! Ничего себе! Катюша, тогда вам придется принести нам два бокала!

— Но… Я не уверена, что здесь можно… — засомневалась девушка.

— Но мы уже однажды так продегустировали передачу от фанатов госпожи писательницы! — сказал Виктор, а Амалия вспыхнула от его слов.

— Хорошо, я спрошу у директора, а то вдруг мне нагорит!

Вскоре девушка вернулась с бокалами и сказала, что директор не против, ведь это эксклюзивный случай.

— А из чего в этот раз вино?

— Из бузины, — сдержанно улыбнулась Амалия.

— Вот это да! Мы в детстве давили ее и обрисовывались соком, как индейцы. А отец говорил, что из бузины когда-то делали чернила. Но о бузиновом вине никогда не слышал. Оригинальная у вас фанатка!

Женщина пожала плечами, держа в руках листок-свиток, на котором был написан от руки тот небольшой рассказ.

— Ну, если вы такая добрая, то будем дегустировать. А давайте еще закажем к нему какого-нибудь сыра и домашнего хлеба, вы не против? Мне кажется, что это подойдет.

— Я не против, как скажете. — Амалия сидела неподвижно, рассматривая Виктора, лицо которого было повернуто будто бы и к ней, но вектор его условного взгляда проходил на несколько градусов влево от нее.

У Амалии возникло ощущение «дежавю». Она, как и тогда, коснулась бутылки, открутила крышку. Налила по половине содержимого бутылочки в каждый бокал, один взяла в руку, а второй осторожно придвинула к пальцам Виктора.

Его рука оказалась теплой, а он почувствовал прохладу ее кожи.

Оба, как и тогда, подняли бокалы и приблизили к лицу.

Странный терпкий аромат коснулся ноздрей.

Брови обоих удивленно поползли вверх.

Пригубили бокалы и сделали по глотку.

Лица их синхронно выразили удивление и любопытство.

Вкус вина отличался от известных им вин.

Такое не продается в магазинах.

К сравнению вкусов двух странных вин, посланных неизвестно кем, прибавилось и сопоставление ситуаций, когда двое чужих людей дегустировали эти вина.

— Необычное. Неужели правда из бузины? — сказал Виктор.

— Говорят, что да. Точнее, пишут. Но я же вам не зачитала рассказ! Вот уж дырявая голова, простите, жду кофе, а то что-то я опять чувствую приближение грозы…

— Вам бы на телевидении прогноз погоды людям рассказывать! — пошутил Виктор, едва удержавшись от комплимента ее новой прическе, который выдал бы его с головой. — Ну, если вам трудно, то не читайте, расскажите своими словами! Или вообще бог с ним, буду дегустировать наугад.

— Да нет, не настолько плохо, спасибо за заботу! — оценила деликатность Виктора Амалия. — Сейчас прочту, оно небольшое, но пересказать такое невозможно.

Она развернула бумажный свиток, уселась поудобней и…

«Это не небо клонилось и не облака обцеловывали этот странный куст. Это мой давний друг Див появился передо мной в образе своем древнем — в черном длинном плаще и широкополой шляпе.

—  Где ты был, Див?

Он улыбнулся:

—  Где ты был… Спроси меня о чем-нибудь другом.

—  Почему не ходишь среди людей?

—  Мир стал злым».

Женщина горько улыбнулась.

Виктор медленно выпил до дна.

Она тоже глотнула остаток вина и продолжила чтение.

Он не менял позы, сидел, повернув лицо чуть в сторону, но глазами следил за ней. Новая прическа открыла шею, ее изгиб привлекал глаз, переходил в стройную спину, перетекал вниз, и мужчине нестерпимо захотелось коснуться его губами или хотя бы провести по этой линии рукой, хоть одним пальцем. От этой мысли у него запульсировала кровь, и нормальные мужские рефлексы совсем отвлекли его от содержания читаемого Амалией рассказа.

«…Я приготовила вино, как велел мне Див. Каждому, кто умеет играть на сопилке, наливаю этого хмельного нектара, а он играет мне мелодию. Незабываемую мелодию Дива», — дочитала Амалия тихим мелодичным голосом.

Повисла пауза. Виктор заволновался: как бы не пришлось обсуждать пропущенную мимо ушей историю.

— Я умею играть на сопилке! — моментально сориентировался он.

— Ничего себе! Правда? — искренне удивилась Амалия. — Значит, это вино принадлежало по праву вам, я его не заслужила.

— Ничего! Вы со мной! — засмеялся Виктор.

— А где ж вы научились? Еще скажите, что и сопилка своя есть!

— Есть! В прошлом году купил на Андреевском, какой-то мужичок так чудесно играл, рекламируя свой товар, что я не удержался, вспомнил детство.

— А в детстве где-то учились или самоучка?

— Взял несколько уроков у того, кто умел. Случайно. Отдыхал в пионерском лагере в Пуще-Водице, а наш вожатый был студентом консерватории, играл на каких-то духовых инструментах, не буду врать, не помню, что он нам рассказывал. Но с собой у него была только сопилка, он и наигрывал разные мелодии, когда было свободное время. Дети сбегались послушать, а потом расходились, а я сидел, словно зачарованный: как можно из простой деревяшки извлекать такие сказочные звуки?

— И он вас научил? — Глаза Амалии засветились добротой.

— Да, я был настойчивым пионером, чего хотел, добивался. Поэтому за ту смену научился играть несколько песен. Но у меня своей сопилки так и не было, в городе навалились другие школьные хлопоты, а потом хлопоты мужские, и остались только воспоминания о том сопилковом лете. Вплоть до прошлого года, когда не удержался и осуществил свою детскую мечту.

— И что, неужели играете сейчас? Или просто так лежит, как сувенир? — Амалия почти не сомневалась, что ответ будет отрицательным, и в голосе ее прозвучала ирония.

— Честно? — опустил голову Виктор, словно смотрел на край стола.

— Конечно, честно! — улыбалась Амалия, пытаясь представить его в пионерском возрасте.

— Играю… Когда надо отвлечься от дурных мыслей. Или на чем-то сосредоточиться, или…

Он едва не стал рассказывать этой едва знакомой женщине, что тихонько играет на сопилке, когда ему не пишется, играет, пытаясь приманить музу, которая приходит почему-то не так часто, как раньше, не вызывает сердцебиения, не мордует его до утра, а лишь иногда заглянет напомнить, что когда-то здесь жила, и бывай…

Это произошло после болезни и смерти жены. Сказать, что у них была аж такая любовь — значило бы соврать. Эмоции перегорели за первые три года, а дальше люди просто жили. Растили сына и каждый себя. А когда жены не стало, Виктор все возвращался мыслями к ней, прокручивал, как старое кино, какие-то отрывки совместной жизни, анализировал прежние отношения, в общем ровные, без страстей, любви или ненависти, и понимал, что надо было как-то иначе… И что не без его вины… И вообще…

Муза — капризная, тщеславная дама, и когда творческий человек слишком много думает о другой, она этого не прощает. Видимо, так и произошло. Остался Виктор и без жены, и без вдохновения. Пробовал пить. То от грусти, то вместо допинга. Не помогло. Но и не засосало.

Он вернулся к журналистской работе и взялся редактировать свои старые тексты, уже изданные или те, что где-то завалялись в папках его компьютера. И они становились лучше, это радовало. Но новые сюжеты не появлялись. А те идеи, которые он из себя выдавливал, не стоили усилий для их выписывания и раскрутки.

Вот и включился он в эту игру в Читателей и Книги: может, услышит что-то стоящее… А тут вот — сидит напротив него такая красивая женщина, он едва сдерживается, чтобы не пройтись губами по изгибу ее шеи, а в глазах ее не исчезают грусть и равнодушие к жизни, хотя и бывают моменты, когда она будто «включается» и оживает на минуту. Но это не перевешивает общего состояния, хоть и играет она в добросовестную Читательницу и писательницу. Однако кто знает, как бы закончился ее вчерашний день, если бы не встретилась ему Женька и не помогла оттащить эту женщину от края… И надо ее удержать по эту сторону, не позволить соскользнуть.

Ему хотелось подставить ей плечо, хотелось объяснить, что все в этом мире относительно, и сегодняшняя трагедия завтра покажется мелкой или смешной… Хотелось проводить с ней время, ходить, разговаривать, рассматривать его любимый город, делиться историями, играть ей на сопилке, прицепить ее десятками маленьких крючочков к этой реальной жизни, которую все-таки стоит дочитать до конца, ведь кто знает, что там, на следующей странице?

Эти мысли беспокоили его не первый день, а вчерашняя история и ожидание сигнала от Женьки в машине неподалеку от дома Амалии так взбудоражили его внутренние энергии, что дома он до трех часов ночи колотил пальцами по клавиатуре, пил черный сладкий чай с коньяком и снова принимался выписывать тот рассказ, который «валялся» начатым уже несколько месяцев. Герои его стали более живыми, выпуклыми, настоящими, поступки их стали настоящими, хоть и не всегда логичными. События развивались, Виктор вливал свои переживания в персонажей и придумывал их судьбы, встревоженный судьбой Амалии, к которой отправил своего посланника Женю, и был счастлив, что муза вернулась к нему жива-здорова.

Однако, сидя сегодня возле этой женщины, он еще не знал, как ему выкрутиться из добровольно взятого на себя образа слепого, как заинтересовать ее собой и стать для нее не знакомым инвалидом, который вызывает сочувствие, а гораздо большим. Не знал также, сколько еще она будет играть писательницу и как сама выйдет из этой роли, если, конечно, вообще захочет открыть свои карты.

Но пока каждый вел свою игру, и сердце Виктора неровно постукивало где-то не на своем месте, казалось, что оно с каждым ударом понемногу подползает к горлу. Он сглотнул и почувствовал во рту послевкусие вина из бузины.

— Странные у вас фанаты, — тихо сказал он и неожиданно даже для себя взял Амалию за руку — Странные, но хорошие. А вино точно какое-то непростое, очень непростое вино…

Амалия ничего не ответила, она словно застыла, ведь только за мгновение до того, как этот человек взял ее за руку, как раз и подумала, что хотела бы его коснуться. Что это с ними снова?

— Ваш кофе! — сказала Катя и улыбнулась, увидев, как эти взрослые люди при ее появлении моментально отпустили руки друг друга.

 

38

— Ничего себе! — аж присвистнула Женька, разглядывая экран монитора, усеянный фотографиями Виктора. Услужливый Google выдал их на запрос по его фамилии, которую девушка вчера увидела в его удостоверении водителя.

— Что пишут? — поинтересовалась с порога мастер, выходившая с сигаретой и чашечкой кофе на крыльцо, пока не было клиентов.

— Ничего, это я так… Твоя клиентка, которая на стрижку и покраску, позвонила, что задерживается, где-то застряла в пути.

— Ну вот, теперь сместится вся запись! Терпеть этого не могу! — вздохнула мастер. — Ну, тогда пойду пообедаю, а когда придет, Жень, аукнешь мне, я в подсобке.

— Ага-ага. Иди поешь! Добрее будешь! — ответила юная администратор, листая на экране страницу за страницей информацию о творческих заслугах знакомого «слепого». — Ничего себе птица! А я с ним так по-простому… Еще наехала вчера, а что уж по телефону молола после коньяка — оййй… Странные все-таки они — творческие люди. Взял и «перевоплотился»…

— Что ты там бурчишь? — оглянулась от дверей подсобки мастер. — Не влюбилась ли часом?

— Я? Влюбилась?! — встрепенулась Женька и гневно посмотрела на молодую женщину, а та прыснула смехом и быстро исчезла в маленькой комнатке без окна, где девушки обычно переодевались и ели.

«Я? Влюбилась?! — повторила она те же слова про себя. — Ой божечки… Да когда мне?!»

Прошло несколько минут, и едва она прокрутила в памяти последнюю встречу с Ильей, как дверь открылась и впустила Дэна. Женя напряглась и молча уставилась на его тощую высокую фигуру. Дэн молчал. Пауза затянулась.

— Вы записаны? — неожиданно даже для себя официально спросила девушка.

— Да… На три часа! — Ответ его был еще неожиданнее.

Женька, не меняя позы, скользнула взглядом по журналу регистрации клиентов и увидела написанное ее же рукой:

«15:00 мужская стрижка, Денис». Да, это она утром записала какого-то парня постричься, но звонил точно кто-то другой.

Ирочка, которая так удачно изменила образ Амалии, как раз заканчивала делать укладку дородной даме. Она оглянулась на клиента, потом вопросительно посмотрела на Женьку, которая сидела на своем месте, невозмутимая, как мумия, и обратилась к Дэну:

— Две минуточки подождите, пожалуйста!

Парень кивнул и уселся в кресло у журнального столика. Но стопка ярких журналов его не интересовала. Он уставился на Женьку, и трудно было понять, что крутилось в его нестриженой голове и чего от этого визита можно было ожидать.

— Под ноль! — через несколько минут ответил Дэн на вопрос мастера и посмотрел в зеркало на Женьку.

«Ну-ну… — думала она, наблюдая, как летят вниз пряди его волос, а его не раз битая голова приобретает свою истинную форму. — Интересно, что дальше? И зачем появился? Будто в районе больше парикмахерских нет?! Решил напомнить о себе? Ну-ну… Пусть только рот откроет, я ему припомню Илью, его фотоаппарат и швы на брови!»

Но Дэн молча высидел процедуру, поблагодарил, не подошел к администратору рассчитываться, а положил в руку мастера купюру, снова выразительно посмотрел на Женьку, надел темные очки и вышел, сверкнув лысым черепом.

— Что это было? — спросила Ирочка.

— Призрак, — пожала плечами Женька.

— Аааа… — Ирочка сделала вид, что что-то поняла.

Девушка фыркнула, снова взглянула на монитор, закрыла все «окна», в которых читала о писателе и журналисте Викторе Сергеевиче С, и потерла виски: «Нет, непростая задача — понять мужчину. И что там в их головах варится?»

Запикал мобильный. Она открыла эсэмэску: «Не могу тебя забыть. Возвращайся, пока не поздно».

— Дурдом! — проворчала Женька.

 

39

Они снова вышли из кафе вместе. И снова где-то на левом берегу гремело, предвещая ливень, но головная боль Амалии развеялась — то ли от кофе, то ли от странного вина по рецепту Дива.

Прошли пару кварталов пешком, каждый понимал, что сейчас придется прощаться, но обоим не хотелось. Виктор не находил повода как-то продлить общение. Если бы он не был «слепым», мог бы предложить женщине что угодно — в Киеве столько возможностей провести время вместе. Но что он может сейчас, в таком образе? Разве что снова сесть в такси и проехать рядом несколько километров, дать ей выйти у знакомого подъезда и двинуться домой на Виноградарь пить пиво и рассуждать о странных играх взрослых людей… Это уже не смешно, какой-то «День сурка» выйдет. Ходить по кругу — это ничего не меняет. Но что делать именно сейчас, он не знал. Хотелось поговорить с Женькой, что там происходило вчера, узнать, что за беда такая у Амалии, что и жить не хочет? Разумеется, это личное, но разве каждая женщина вот так зависает на краю после того, как разбиваются стекла ее розовых очков?

Они все же поймали такси. Точнее, это сделала Амалия. И снова ехали рядом на заднем сидении так близко друг к другу, что, наверное, можно было услышать стук двух сердец, если бы не грохот машины по выбоинам асфальта, который «сошел вместе со снегом», как невесело шутили этой весной в городе.

Но нужно было действовать, ведь вообще неизвестно, выпадет ли им возможность снова увидеться.

— Вы, я так понимаю, живете в этом районе не так давно? — нарушил молчание Виктор.

— Да. Не очень.

— Год? Меньше?

— Меньше.

— А я — местный житель. Знаю каждый закоулок этих северных окраин. Я вообще Киев хорошо знаю, но это уже приобретенное из книг, архивов, разговоров со старожилами, из фильмов… А знание района своего детства — это будто в крови.

— Да, я понимаю. Я тоже хорошо знала когда-то мой район, но это было в другом городе. И, кажется, в другой жизни, — вздохнула Амалия.

— У меня есть предложение к вам, — сказал Виктор, не поворачивая лицо к ней, а словно глядя вперед по ходу автомобиля. — Предлагаю провести вам экскурсию, как бы странно это ни звучало.

— Действительно, звучит несколько странно, простите… Но я согласна. Если вы знаете, как это сделать, почему бы нет. Но не сегодня… У меня дома кошка голодная. Приблудилась. Теперь надо заботиться. Вы не знаете, какую им рыбу дают — сырую или приготовленную? Или лучше купить кошачий корм и не мучиться?

— Не знаю. Пес у меня был, а в кошках я не разбираюсь. Вы вскоре поймете. Она сама вам подскажет. Просто надо время и терпение, — сказал Виктор, акцентируя слово «время».

— Время? — вздохнула Амалия и сменила тему. — А что вы хотите мне здесь показать?

— О, предлагаю где-то встретиться завтра, а я подумаю, что вам было бы интересно. Вот, например, неподалеку Кирилловская церковь с работами Врубеля. Были там?

— Нет, стыдно, но не была, сколько раз уже проезжала мимо…

— Тогда — велкам! Я не буду грузить вас цифрами и датами. Там надо просто побыть, походить молча и посмотреть…

— Посмотреть?

— Ну… Вы посмотрите. Поделитесь впечатлениями. А я… Я там был раз десять. Впервые в детстве. Нас из школы водили на субботник на территорию психбольницы, как здесь говорят, «Павловки».

— А, Фрунзе, сто три? Знаю, — снова невесело улыбнулась Амалия.

— Да, именно сто три! Мы сгребали там осенние листья, а затем я потихоньку просочился с группой туристов в церковь… Но я расскажу вам завтра, потому что чувствую, что мы уже подъезжаем к вашему дому.

— Как это вы чувствуете? — искренне удивилась женщина, а Виктор на мгновение решил, что его разоблачили.

— Как? Ну, по поворотам, дорогая госпожа писательница, по поворотам! У меня компас внутри! Так, может, наберете меня с мобильного?

Машина действительно скоро остановилась у подъезда, Виктор продиктовал свой номер, Амалия сделала вызов и сразу услышала энергичную мелодию его мобильного.

— Так во сколько можно будет вас набрать?

— Не знаю…

— Но у вас, вероятно, есть какие-то дела?

— Дела? Да… какие-то есть…

— Давайте я наберу в десять, а там будет видно?

— Да, будет видно, — эхом ответила женщина и подумала, что Виктор, видимо, не так давно потерял зрение, если оперирует такими словами.

На прощание он на мгновение задержал ее руку в своих ладонях, а затем наклонился и поцеловал ее. От неловкого движения у нее заболел ушибленный при падении локоть. Амалия молча вышла из машины, не зная, что говорить и что обо всем этом думать. Подняла взгляд вверх на свой балкон, увидела там на перилах Сильву, помахала ей рукой и двинулась от дома к небольшому подуктовому магазинчику, где надеялась купить домашнему питомцу хоть какой-то еды. И себе сигарет, хотя она не так уж часто курила. Но пусть будут…

«Экскурсия… Руку поцеловал… Зачем мне это? Новая предыстория новой боли? Экскурсия в церковь в сопровождении слепого… — взволнованно думала она, шагая по тротуару. — Лучше уж не в церковь, а сразу в заведение, рядом…»

 

40

Виктор позвонил Женьке, напросился на разговор и сам подъехал к ней на работу. Но обычно жизнерадостная девушка сидела за столиком администратора растерянная и не в настроении. Показала ему жестом, чтобы подождал на улице, взяла из ящика стола сигареты и вышла на крыльцо.

— А ты, дочура, еще и куришь? — удивленно-шутливо спросил Виктор и даже поднял на лоб свои темные очки, чтобы лучше рассмотреть.

— Редко, но бывает, — щелкнула та зажигалкой. — Проблема нарисовалась.

— А что случилось?

— Да так… — отмахнулась она, еще не зная, как теперь и разговаривать с Виктором: как раньше, по-простому, или как с известной личностью — вежливо и уважительно…

— Кто-то испортил настроение? — по-отечески погладил ее по плечу мужчина.

— Типа того. Немного. Просто осталась без работы, можно сказать.

— Ого! А что ж ты натворила?

— Ничего. Кризис. Хозяйка заехала, даже извинялась, сама, мол, расстроена, что так получается, но парикмахерская маленькая, доход не слишком большой, а держать двух администраторов — это «жир». Решила вообще без них обойтись. Накинет девушкам-мастерам какие-то копейки, чтобы сами записывали и на звонки отвечали… Но это же далеко не все, что я делаю за три дня смены! Бывает, вымотаешься вся за день… Да что уж… Ну, пусть попробуют… Ой, да оно вам надо? — махнула девушка рукой. — Просто очень неожиданно. Я только переехала от матери, сняла комнату, штука гривен в месяц аренда, а тут на тебе…

— Да… Печально. И, действительно, так неожиданно… Понимаю.

— Правда, это не единственный мой доход был, но все-таки свои семь процентов, как водится, с выручки имела. Три выходные дня моталась по людям — то маникюр, то стрижка-покраска, но больше всего люблю свадебные прически делать!

— Ух ты! И такое умеешь? Да ты супер-мастер! А может, оно и к лучшему. Чего тебе здесь сидеть на телефоне?

— А у вас есть другие предложения? — вызывающе «подцепила» гостя Женька, но снова вспомнила, каким тот оказался непростым, и поменяла тему. — А я о вас в Инете начиталась. Публичная личность! Пардон уж, что так с вами по-простому, не обучена этикету обращения с писателями!

— Женя! Вот ты забавный ребенок! — обнял ее за плечи Виктор. — А писатели, по твоему мнению, с других планет сюда попали? Или у них при рождении на лбу печать была: «Писатель!», а?

— Ну… я как-то не задумывалась. Кто вас знает, мы люди простые.

— Мы тож не слишком голубой крови, так уж случилось, сорри! — засмеялся мужчина. — Ты лучше расскажи хоть в двух словах, что там Амалия вчера? Я только что с ней попрощался. Кстати, прическа — бомба!

— Надеюсь, вы ей этого не сказали? — прыснула смехом Женька и опустила Виктору темные очки со лба на глаза.

— Ой, это правда, чуть не прокололся! Что-то мне чем дальше, тем труднее продолжать эту глупую игру. Но не знаю, как из нее выйти, чтобы Амалию не обидеть… Не хочется давать ей лишний повод нервничать.

— Таки да. Там нервы никудышные. Вы в курсе — я с нее расписку взяла, что обещает в течение недели не накладывать на себя руки?

— Ого! Ну ты даешь! Нет, не в курсе, откуда бы я?… Это ж додуматься до такого! Расписку! Серьезно? — Виктор ошеломленно развел руками.

— А что было делать? Короче, то, что мы с ней вчера пережили, словами не передать и никакому мужчине не понять. Так вам скажу. Но уж очень вовремя я к ней ворвалась. Это факт.

— Господи… Все настолько было плохо?

— Не то слово.

— То есть, если бы Юрий мне не рассказал об ограблении, если бы я не встретил тебя, если бы ты не…

— Мышка бы не бежала, хвостиком не махнула, яичко бы не упало… — протарахтела Женька, но потом глубоко вздохнула и выбросила окурок в мусорник.

— Жень… Только ты не смейся. Как думаешь, у меня есть шанс, или там вообще глухо? Типа, аллергия на мужчин?

Девушка внимательно посмотрела на «публичное лицо», но увидела снова нормального одинокого мужчину, вспомнила, как всего несколько дней назад, в воскресенье вечером, сидели они втроем за столиком, смеялись, говорили о разном, и было ей возле этих двоих так уютно… А потом столько всего произошло за такое короткое время. Амалия, оказывается, жила две параллельных жизни: в одной слушала чужие рассказы, а во второй целенаправленно шла к черте, за которой… Виктор тоже не таким уж простым оказался… Странные игры взрослых людей…

— Не знаю… Вы же мудрый господин писатель… Это я вам должна задавать вопросы, а не наоборот. Все в ваших руках, как говорится. У меня от собственных вопросов голова трещит… Кто бы ответил…

— Ааа… Так и ты не случайно повадилась в кафе, вижу! — улыбнулся Виктор.

Но на этом разговор был прерван телефонным звонком, затем Женю позвали из салона через приоткрытое окно, да еще пришла следующая клиентка — жизнь опять забурлила вокруг девушки. Виктор помахал рукой на прощание и отправился по своим делам, потому что хоть и работал последние годы дома, но время от времени должен был появляться то в редакциях, то на радио или телевидении, то на общих с другими писателями акциях. Писателей он знал в Киеве немало, а известных — так, пожалуй, всех. Поэтому так быстро и заподозрил «известную писательницу Амалию» в фантазиях и начал присматриваться. А в последнее время мысли о ней почти не покидали его. Он не знал ее фамилии, не был уверен, что и это ее странное имя — настоящее, но должен был себе признаться, что ни одна женщина после похорон жены не задевала его так сильно. И что-то с этим надо было делать…

 

41

Бывает, как не задастся день, то так и «радует» до самой ночи. Женька еще не обмозговала как следует сегодняшнюю новость от хозяйки салона, но уже понимала, что скоро май закончится — и ищи себе новое место. Собственно, она и это заняла случайно. Никогда не мечтала быть администратором при мастерах, но когда это произошло, то показалось неплохой комбинацией — три дня зарабатывать руками «на собственный карман», а остальные три — официально работать в той же сфере.

«Что ж, придется что-то менять в жизни, искать другое», — думала девушка, идя пешком с работы домой. Звонок от Ильи прервал ее размышления и спланировал девичий вечер. Вот только зайдет домой переодеться и что-то бросить в рот, потому что ее уже тошнило от кофе и пирожных, которыми питалась сегодня целый день.

Но дома закрутилось такое, чего и не планировала. Старушка хозяйка чувствовала себя плохо, лежала в постели, не могла встать, только позвала ее слабым голосом из своей комнаты, когда услышала, что Женька вернулась с работы. Ольга Яковлевна попросила измерить ей давление, при этом едва произносила слова, прищуривала глаза и, казалось, малейшее движение причиняло ей страдания.

Женя заволновалась, дрожащими руками схватила тонометр, лежавший на подоконнике, надела на руку хозяйки манжету, старательно накачала грушей воздух и постепенно спустила его, следя глазами за стрелкой на шкале, а также прислушиваясь к звукам в стетоскопе. Но, как ни старалась, «верхней» цифры давления уловить не смогла. Нижняя составляла сто двадцать, и это уже было много.

— Может, таблетку какую съесть, Ольга Яковлевна? Надо что-нибудь выпить! А лучше — давайте я вызову «скорую»!

— Ой, не знаю, Женя, я так боюсь этих «скорых», не люблю больниц…

— Да вас же не обязательно положат в больницу! Может, осмотрят, уколют что-то успокоительное, и чтоб давление упало, а? Я ж вам не врач…

— Ой, не знаю, может, оно и само пройдет? Вот съем ношпочку… А ты насовсем домой, никуда больше не пойдешь?

— Я посижу около вас, не волнуйтесь, сейчас, только позвоню… брату…

Старушка повернулась на бок и притихла. Казалось, она вжалась в кровать, влилась в нее неотрывно, чтобы не двигаться больше, и замерла с закрытыми глазами и с выражением сдерживаемого страдания на лице.

Женька позвонила Илье и рассказала о таком неожиданном осложнении дома.

— Нельзя медлить, Жень, — неожиданно по-деловому отреагировал парень, — надо вызвать «скорую», у нас бабушка тоже гипертоник, в прошлом году чуть на тот свет не отправилась, врачи говорили, могло быть хуже, если бы вовремя не госпитализировали, а вдруг инсульт? Вызови врачей, от греха. Знаю, какие они упрямые, эти старики, но если их слушать, то может быть поздно.

У Женьки задрожали руки, но она овладела собой и строгим взрослым голосом сообщила Ольге Яковлевне, что сейчас вызовет «скорую», потому что ночь впереди, и той вряд ли станет лучше. А еще предложила позвонить сыну хозяйки, так как нужно бы сообщить.

— Да нет у меня, Женя, никакого сына. Это я так… Чтоб не думали, что совсем я одна…

Илья появился у подъезда, как раз когда носилки с больной закатывали в белый медицинский бусик, а взволнованная Женька сопровождала ее.

Скутер, мчащийся вслед за «скорой».

Знакомый, плохо освещенный коридор в сером кафеле.

Опять большие встревоженные глаза Женьки и дрожание ее пальцев.

Запах медикаментов и короткие фразы врачей.

Пожилая беспомощная женщина, стонущая от каждого движения.

Кардиограмма. Давление. Анализ крови. Прямо на каталке.

Грузовой лифт с тяжелыми железными дверями.

Отделение. Палата на восемь коек.

Дежурный врач с вечерней усталостью в глазах.

Список медикаментов, шприцов и «систем».

Лифт. Круглосуточная аптека на последнем этаже.

Неожиданная цена лекарств.

Лифт. Банкомат в вестибюле первого этажа.

Лифт. Аптека.

Лифт. Отделение. Палата.

Медсестра. Капельница. Врач.

«Она будет спать до утра. Можете идти домой».

Два усталых лица, отраженные в зеркале лифта.

Автомат с кофе в вестибюле.

Ночь. Кофе и перекур у прикованного к ограде скутера.

Рычание мотора.

Девичьи руки крепко обхватили его сзади.

Ночной ветер в лицо.

Чай и бутерброды на чужой кухне.

Поцелуи, нереальные от усталости и взаимного желания.

Разбросанная по кухне одежда.

Сплетение поцелуев, тел и простыней.

Шепот, стоны, крики.

Тишина. Пропасть сна.

 

42

Амалия накормила Сильву кошачьей едой из пакетика, который купила в маленьком гастрономчике «Самые нужные продукты», затерявшемся между домами, и, если бы не вывеска, никто бы и не подумал, что это магазин. В список самых нужных в спальном районе продуктов вошли хлеб, молоко, сыр, колбаса, сосиски, кофе, пирожные, мороженое, водка, коньяк, пиво, минеральная вода, сигареты и корм для кошек и собак.

Говорливая продавщица расспросила о кошке и посоветовала, что именно взять. А еще сказала, что неподалеку на перекрестке есть киоск товаров для животных, там можно приобрести все необходимое: антиблошиный ошейник, витамины, игрушки, щетку, ведь кошку нужно вычесывать.

У Амалии не было домашних животных, разве что в детстве хомячок. Артур как-то завел было аквариум с несколькими крупными рыбами, но потом вывез его в офис, потому что у нее обнаружилась аллергия на корм. А кошек она считала настолько самодостаточными существами, что хлопоты вокруг них казались просто излишними. Поэтому женщина немного растерялась от этих советов, а дома внимательно присматривалась к Сильве: хорошо ли ей здесь?

Кошка внимательно обнюхала корм в мисочке, а потом не спеша, очень интеллигентно съела его и облизалась. Хозяйка облегченно вздохнула. Вид у Сильвы был вполне опрятный, даже не верилось, что она скиталась где-то по улицам все эти месяцы, которые Амалия живет в ее квартире.

«А может, она жила у кого-то дома и недавно сбежала?» — мелькнула мысль.

— И что с тобой делать, Сильва? Что делать с тобой, когда я и с собой-то не могу разобраться? — вздохнула она.

Сильва села «кувшинчиком» возле пустой миски, внимательно посмотрела на новую хозяйку, а потом подошла и потерлась о ее ноги.

Вечером они сидели на балконе вдвоем — Амалия в кресле, Сильва у нее на коленях. Женщина гладила кошку и думала о своей жизни. Собственно, думала о ней, начиная с того момента, как оказалась в этой квартире, на обочине дороги, по которой они шли вместе с Артуром. О былом она запретила себе вспоминать. Не было сил прокручивать одно и то же кино и чувствовать себя жертвой.

Теперь так. Пусть так. Значит, так… А вот дальше-то как? И сколько его осталось, того «дальше»?

Последний вопрос был крайне важным, ведь от него зависело то, как надо прожить этот отрезок. На «подвиги» у нее уже не хватало денег. А долго прозябать было совсем не интересно.

Вдруг ее пальцы нащупали на боку, под передней лапой кошки, что-то круглое, запутавшееся в шерсти. Она перевернула Сильву на бок, подняла лапку, присмотрелась и увидела, что кошка где-то поймала репей. Наверное, прошлогодний, ведь молодые еще не выросли.

Амалия попыталась выпутать его из кошачьего меха, но ей не удалось. Встала и понесла кошку на кухню, где села под яркой лампой и повторила попытку извлечь репей. Но множество маленьких крючочков, каждый из которых тонок и слаб, вцепились все вместе в кошачью шерсть и держались — не оторвать.

Женщина нашла маникюрные ножницы и осторожно выстригла репей вместе с шерстью. Сильва, на удивление, очень терпеливо все сносила.

— Киса ты, киса… — вздохнула Амалия. — И зачем ты ко мне пришла? Вот только тебя мне и не хватало ко всему…

Сильва потерлась о руку женщины головкой, тихо мяукнула и заглянула в глаза. Что она этим хотела сказать, кто знает?

Ночью Амалия долго ворочалась в постели, не могла заснуть. В голове опять непрерывно шла какая-то «инвентаризация», будто подводились итоги, ракладывалось по полочкам ценное и хлам, и, к сожалению, стоящего, того, с чем было бы жаль проститься, нашлось мало. Хотя за последние дни ее внутреннее состояние изменилось: и пережитый стресс после ограбления и крушения надежд, и неожиданное вмешательство в ее жизнь Женьки, и внимание к ней со стороны Виктора — все это смешалось в странный танец-карусель, где вокруг нее сплелись добро и зло. Еще несколько дней назад она равнодушно наблюдала окружающую жизнь, словно через толстое стекло, разве что немного отвлекалась на чужие истории, однако они лишь временно удерживали от мыслей о крахе ее семьи, о собственной неприспособленности к жизни и отсутствии какого-либо смысла напрягаться, чтобы ее продлить.

Она думала, что живет так, будто хуже уже некуда. Почему же тогда ее так подкосила потеря пяти тысяч?

Какая разница, когда и где ты уйдешь в небытие — сейчас здесь или через месяц на островах сказочной Греции? А может, какие-то силы спасли ее от этой поездки? Ведь там, у моря, среди цветов и красоты, возможно, ей бы совсем расхотелось умирать, как она себе спланировала, вот тогда была бы трагедия! Финансовая возможность существовать в гармоничном комфорте, созданном кем-то другим, была бы исчерпана. А что дальше? Билет домой, где у нее большое и ужасное НИЧТО… Где ни ей никто не нужен, ни она никому. Не на что жить. Да и незачем.

Амалия перевернулась на другой бок. Затем переложила подушку к ногам и перевернулась сама. Сон не шел. Она старалась не думать об Артуре, перебирание своих обид обессиливало. Старалась нащупать варианты будущего, но это получалось очень плохо. В ближайшем будущем было предложение Виктора встретиться завтра и сходить в Кирилловскую церковь. Хотела ли она этого? Женским нутром чувствовала, что по какой-то причине небезразлична этому странному мужчине, инвалиду, полному сдержанной иронии и юмора, который не лезет за словом в карман, ведет себя, как совершенно полноценный человек, да еще и нередко заставляет ее краснеть, счастье, что сам того не видит.

Амалия не только не была готова к новым отношениям, она вообще не рассматривала такой возможности, тем более — не искала никаких контактов и приключений на свою голову. Чего ждать от каких-то совершенно незнакомых мужчин, когда даже свой, родной, знакомый с первого класса Артур…

Засыпая, она вовсе не была уверена, что стоит соглашаться на эту экскурсию, вообще поддерживать отношения и впускать кого-то в душу со всеми последствиями.

Утром, около девяти, Амалия проснулась от ощущения, что кто-то на нее смотрит. Открыла глаза. Напротив кровати, на пирамиде из двух коробок, сидела Сильва и будто сканировала ее. Женщина улыбнулась и ей, а кошка, кажется, улыбнулась в ответ.

Но немой их разговор прервал звонок в дверь. Амалия вздрогнула от неожиданности и подумала, не дворник ли снова пришел с каким-то сюрпризом. Она накинула халат и тихо подошла к двери. Попробовала рассмотреть в разбитый глазок, кому это она утром понадобилась. Различила только мужскую фигуру.

Звонок повторился. Затем постучали в дверь кулаком. И только когда «гость» подал голос, она узнала его, и все ее нутро сжалось, как битый пес при виде палки.

— Амалия! Ты дома? Это я, слышишь? Ты там жива? Амалия!

Артур еще несколько минут звонил и стучал в дверь, потом постоял тихо, наконец развернулся и пошел к лифту.

Она стояла босая в темном коридорчике, и ее била дрожь. Щелкали зубы, а мускулы подергивало — на ногах, на плечах, снова на ногах, даже коленные чашечки нервно танцевали сами собой, будто ей и не принадлежали.

Загудел лифт. Воцарилась тишина.

Сильва замерла рядом с немым вопросом в глазах.

Выглядывать с балкона не было ни сил, ни смысла.

Амалия тяжело дошла до кухни.

Выдавила пакетик кошачьей еды в миску.

Вернулась в комнату. Закрыла шторы.

Легла в постель, не в силах побороть волну эмоций.

Свернулась эмбрионом под одеялом и замерла.

Вдруг рядом с подушкой заиграл мобильный.

Она не ответила. Ей не до экскурсий.

 

43

Амалия проигнорировала три его звонка, и Виктор заволновался. Он набрал Женю, и когда та сказала, что она в больнице и не может сейчас говорить, у него похолодело внутри.

— Амалия? — выдохнул он.

— Нет, господи боже ж мой! Нет! — прошептала в трубку девушка. — У моей квартирной хозяйки гипертонический криз. А что опять с Амалией?

— Договаривались сегодня о встрече, а она не отвечает на звонки, я волнуюсь.

— Я наберу ее. Перезвоню вам позже, извините, не могу сейчас говорить.

— Хорошо-хорошо, извини.

Виктор не знал, что делать и думать, но творческая фантазия услужливо подбрасывала ему невеселые картинки, которые могли бы объяснить отсутствие связи с Амалией.

На звонок Женьки та тоже не ответила. Не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Неожиданный и непонятный визит бывшего мужа вновь отбросил ее назад, в уже хорошо обжитую пещеру депрессии, создав новую пробоину, из которой выплеснулись ее силы, хотя и так их было немного. И разводить разговоры по телефону, а тем более с кем-то встречаться и имитировать спокойствие, не хотелось и не моглось.

Но надо было знать Женьку! Через несколько минут после звонка без ответа мобильный Амалии запикал, извещая о пришедшем сообщении.

«Ты жива? Если не ответишь, вызову на твой адрес ментов и „скорую“!»

Амалия улыбнулась уголками припухших губ, прерывисто вдохнула, глаза ее снова стали влажными: все-таки кому-то в этом мире не безразлично, жива она или нет!

«Согласно расписке, еще пять дней можешь не волноваться», — написала она.

«Не видела ты настоящего горя! Наберу потом».

Амалия снова вздохнула, сгребла в охапку Сильву, как раз мостившуюся возле нее на одеяле, прижала ее к груди, как дети обнимают на ночь плюшевого мишку, и провалилась в сон.

Виктор получил от Женьки короткую эсэмэску: «Жива». Это успокоило, и какая-то часть «страшных сюжетов» в его воображении отсеялась. Но объяснений такому поведению женщины, с которой вчера договорился о встрече, он не находил, поэтому волновался.

Лучшее, что смог после этого придумать, — поехать в кафе и побыть там, сколько высидит, возможно, Амалия тоже заглянет туда, или он попросит девушек набрать со служебного мобильного ее новый номер… Теперь уж как карта ляжет.

Вчера ночью он снова с былым азартом купался в словах и фразах, лепил из них своих героев, наделял их характерами и судьбами, сердце колотилось то ли от творческого восторга, то ли от крепкого ночного кофе, пальцы колотили по клавиатуре, как когда-то по тугим клавишам печатной машинки «Москва», доставшейся ему в молодости прощальным подарком от знакомого журналиста, теперешнего таксиста в Нью-Йорке.

Сегодня, несмотря на переживания об Амалии, ему тоже хотелось работать, поэтому Виктор, выезжая из дому, прихватил с собой ноутбук, и, только выходя из машины, понял, что слепой с ноутбуком в кафе — не очень реальный персонаж… Поэтому «средство производства» писателя было спрятано под сиденье машины, очки, телескопическая палочка и сумка-барсетка дополнили его образ, хорошо знакомый и персоналу, и некоторым посетителям кафе.

Заканчивалось обеденное время, сотрудники ближайших офисов уже справились со своим бизнес-ланчем, и столики заведения постепенно освобождались. Виктор тоже заказал обед — волнение обычно провоцировало у него большой аппетит. Книжница Катя принесла грибной суп-пюре, салат «Оливье», порцию вареников с мясом и компот в придачу. Он устроился за тем столиком у перил на третьем ярусе, где обычно сидела Амалия, и вел себя в выбранной две недели назад манере, то есть все еще не решился выйти из образа. Даже попросил Катю, когда та будет свободна, почитать ему картотеку, может, еще кто-то интересный записался в эту игру.

Они перекинулись парой фраз об акции, Катя сообщила, что директор заказала еще и календарики с рекламой этого экспериментального мероприятия, и люди интересуются. Рассказала также, что появились и новые Читатели, и даже не обошлось без курьеза: во время своих выходных пришла и записалась в Читательницы их книжница Аня, чем изрядно удивила всех сотрудников. Но ведь правила не запрещают, так почему бы и нет?

— И кого же она выбрала себе «почитать»? — удивился Виктор неожиданному повороту событий.

— А где-то среди самых первых записался один студент, родом из Карпат, обещал кучу интересных историй.

— Ааа! Вот оно что! — расплылся в улыбке Виктор. — Ну, тогда понятно! И что, она его уже «почитала»?

— Конечно! Вчера сидели здесь больше часа вечером, он рассказывал и руками размахивал, а потом, кажется, гулять пошли вместе!

— Молодец студент! И кофе с пирожным даром, и девушка красивая досталась!

— Это еще кто у нас молодец! За свое пирожное он сам заплатил — по-мужски! И за Анин заказ тоже! — прыснула смехом Катя и осторожно оглянулась.

— Видите, какое вы дело закрутили! Респект руководству! И кафе живет интересной жизнью, и люди так неожиданно полезно проводят свое время, да еще и с перспективой!

Виктор улыбнулся, осознав, что и сам недавно надеялся на определенные перспективы, хотя сегодняшнее молчание Амалии показало, что не все так выходит, как хотелось бы…

Катя пошла обслуживать других клиентов, а он занялся обедом, пытаясь вести себя согласно выбранной роли.

Когда Виктор покончил с супом, сзади что-то ударилось об пол и зазвенело. Он вздрогнул и автоматически оглянулся. Круглолицый мужчина за соседним столиком наклонился, чтобы поднять свою вилку.

Время шло. Настенные часы отбивали его ритм. Кофейня почти опустела. Играла тихая музыка. Амалия не появилась. Виктор уже допивал компот, как за его стол подсел тот упитанный мужчина, который обедал за столиком позади.

— Приятного аппетита! — неожиданно тихо сказал он, бросив взгляд на лицо Виктора.

— Спасибо! — ответил тот, и чашка замерла в его руке.

— Я был на войне, — еще более неожиданно сказал мужчина.

— Бывает, — серьезно отреагировал Виктор, допил компот залпом и осторожно поставил стакан на стол.

— Я с четырнадцати лет занимался восточными единоборствами, — после небольшой паузы произнес неожиданный сосед по столику. — Когда призвали в армию, попал в разведроту Затем с еще одним моим товарищем, поменяв несколько воинских частей, мы попали на Кавказ.

Виктор снова использовал свой «метод»: повернул голову на несколько градусов в сторону, не напрямую лицом к собеседнику, а чуть наискосок, но при этом наблюдал за ним из-под очков. Почему этот человек решил завязать с ним беседу, пока было непонятно. Выглядел он трезвым, говорил негромко и сдержанно, а к чему вел — неизвестно. Может, услышал об акции и решил выговориться вот так, без лишних условностей?

— Это было как раз в то время, как разваливался Советский Союз, а между Арменией и Азербайджаном разгорался конфликт за Нагорный Карабах. К тому же, спешно выводя войска из отделившихся стран Закавказья, военное командование просто забыло о нашем подразделении.

Мужчина сделал паузу и потер лоб. Видимо, ему было что вспомнить, но при этом он уже не впервые бросал короткие прицельные взгляды на Виктора, словно фиксируя для себя его внешность.

— Вот так мы, по большому счету, пацаны, остались одни на чужой земле между враждующими народами. Никому не нужные, без запасов воды, пищи, имея только оружие. Чтобы выжить, пришлось пойти наемником в армянскую армию, обучать боевой и рукопашной подготовке их новобранцев.

— Серьезно… — сказал Виктор, прикинув, сколько лет собеседнику, если в начале девяностых этот атлет служил срочную службу.

— Именно тогда, когда несколько раз моя жизнь буквально висела на волоске, пришло понимание, что ты никому не нужен, кроме самого себя.

— Понимаю.

— Так я, собственно, веду к тому, — наклонился человек ближе к слепому, — что у человека, который был на войне, все чувства обострены.

— И?

— Не знаю, зачем вам изображать слепого, очевидно, есть причины и на это, — кровь ударила Виктору в виски, — но вы делаете это не слишком профессионально, скажу я вам!

Атлет выпрямился на стуле и с улыбкой уставился на Виктора, который не знал, как теперь себя вести.

Он на мгновение опустил свои темные очки и по-доброму улыбнулся разведчику.

— Да, вы правы, — тихо сказал он, — и в разоблачении, и в предположении, что это зачем-то нужно.

— Ого! А это уже сюрприз! — удивленно повысил голос новый знакомый.

— Что случилось?

— Ничего кроме того, что я вас, господин писатель, — прошептал он, — видел по местному телевидению, когда вы приезжали в наш город с презентацией нового романа! У меня эксклюзивная память на лица — в мирной жизни я фотограф! Но имени вашего, простите, не запомнил. Мир тесен, это факт!

— Ничего себе — полное разоблачение! С меня коньяк, лишь бы вы молчали! — прошептал Виктор с улыбкой и оглянулся.

— Не пью, извините! А вот историй из моей жизни могу рассказать немало. И все невероятные. Кто знает, вдруг пригодятся для каких-то книг. Но сегодня возвращаюсь домой. Оставлю вам визитку, может, спишемся или созвонимся когда-нибудь. Буду рад.

 

44

Ольга Яковлевна немного пришла в себя после нескольких уколов и двух капельниц, которые ей поставили вчера вечером и сегодня утром, и уже более-менее могла говорить и поворачиваться на кровати, правда, ходить еще не решалась, кружилась голова. Но женщина, кровать которой была рядом у окна, помогала, чем могла, потому что была «ходячей» и ждала выписки.

За обедом, который слабые пациенты потребляли прямо в палате, женщины нахваливали «внучку» новой соседки, которая так заботилась о старушке: и вчера волновалась не на шутку, и сегодня прибегала спросить у врача, как чувствует себя больная, и бананов принесла, нарезанной колбаски и бутылку кефира.

Ольга Яковлевна слушала женские разговоры, кивала и хлебала пустой больничный супчик, заедая той самой колбаской, а у самой слезы наворачивались на глаза — если бы у нее была такая внучка! А жизнь сложилась, как сложилась. Не было у нее не только внучки, но даже и того «виртуального» сына, и вообще никого. Был когда-то муж, да и тот уже лет двадцать как умер. А детей Бог не дал. И кто бы мог подумать, что эта смешная девчонка, которая поселилась у нее около недели назад, будет так переживать, чтобы старуха ненароком не померла. Печально быть старой и немощной. Лежала она и думала о том, что сказка о Гадком Утенке могла бы иметь продолжение, повествующее о том, как через определенное количество лет тот чудесный лебедь снова постепенно превратился бы в гадкого и немощного утенка…

Разговоры соседок по палате велись вокруг того, что больницы наши условно-бесплатные и стартовый список купленных «внучкой» лекарств, шприцев и систем-капельниц, которые со вчерашнего вечера врачи пустили в ход, видимо, обошелся в немалую сумму. Но Женька об этом умолчала. Также видела Ольга Яковлевна, что с ней вчера был тот худой высоченный парень, якобы брат, который притащил в первый день ее сумки. И откуда он взялся? Но, видишь, возились вдвоем с чужой старухой…

Женщина вздохнула и зажала веками предательские слезы, подступавшие к глазам. Она и так много лет держалась «на энтузиазме», народных методах лечения и просто нежелании умирать, а вот так попала… Когда Женька прибежала сегодня, оставив на часок свое рабочее место, Ольга Яковлевна поблагодарила ее за вчерашнюю поддержку, а может, и за спасение. И тихонько рассказала, что дома, на кухне, за вазоном со старым алоэ, в клеенчатом пакетике из-под пастеризованного молока лежит определенная сумма денег, которую девушка должна взять и принести в больницу. А также вычесть оттуда стоимость больничных закупок.

— Добрая вы и доверчивая! — пошутила Женька. — А вдруг я вытащу и пропью вашу заначку?

— Ну, тогда, значит, я совсем не разбираюсь в людях! — Женщина благодарно сжала своей худенькой рукой Женькину руку. — И брату своему передай спасибо… И извините уж за хлопоты.

Женька не стала дальше поддерживать разговор, кивнула и попрощалась, пообещав забежать вечером после работы.

На улице возле больницы она набрала с мобильного маму, спросила, как та себя чувствует и не нужно ли чем-то помочь. Мать, удивленная таким вниманием, заверила, что все нормально, разве что Жора снова вчера выпил и «мотал душу», но она уже привыкла. Женька вздохнула — чем она могла помочь в этом деле? Может, у матери судьба такая, терпеть его?

— Мам, слышишь, а что больным в стационар носят, в смысле, чтобы поесть?

— Господи, ты что, в больницу попала? Ты где вообще?!

— Нет, ну, мам… Ну я, кажется, нормально спросила: что можно понести человеку в больницу? Значит, я не в ней! — поспешила она успокоить мать. — Вчера мою хозяйку давлением накрыло, так пришлось ей «скорую» вызывать.

Девушка выслушала ахи и охи по этому поводу, а также о «бульончике» и «домашненьком», но должна была возвращаться на работу и попрощалась с мамой, заходя в маршрутку. Она села на свободное место и мгновенно задремала, хоть и недалеко было ехать. Но внутренний компас точно отслеживал направление, и девушка знала, что, когда маршрутка повернет налево и двинется в сторону Днепра, надо готовиться на выход. Даже во сне Женька удивительным образом чувствовала реку как неизменный ориентир в передвижениях по городу.

От момента, когда она закрыла глаза, и до мгновения, когда открыла их на повороте, Женька успела увидеть удивительный и сюжетный сон, в котором она, мама, Илья, Ольга Яковлевна, «слепой» Виктор, Амалия и даже золотоволосая женщина-модельер Злата с дочкой — все плыли на одном кораблике вдоль Днепра, сидели на открытой палубе за большим круглым столом и были знакомы между собой. Они приветливо обменивались репликами в непонятном, но определенном порядке. Возможно, это действо было какой-то игрой, казалось, что все, кроме нее и маленькой Лидии, знают правила игры. Девочка скучала и поглядывала то на одного участника «круглого стола», то на другого, пока ее взгляд не встретился со взглядом Женьки. Они улыбнулись друг другу и через минуту уже гуляли по палубе, взявшись за руки, рассматривали берега и чаек, которые следовали за корабликом.

Девушке хотелось досмотреть, что произошло дальше, но маршрутка притормозила, повернула на девяносто градусов влево, значит, нужно было выходить на остановке возле парикмахерской и снова погружаться в работу. А еще, несмотря на усталость и больничные волнения, у Женьки в душе пушистым котенком шевелились воспоминания об Илье — и о его вчерашней поддержке, и о том, что произошло после… Кто знает, нужно ли было, но… уж случилось, как случилось. Значит, так тому и быть. А что дальше — поживем, увидим.

 

45

Целый день Амалия провела дома, хотя, в отличие от Сильвы, до сих пор не считала эту квартиру своим домом. Видимо, чтобы помещение стало твоим, мало получить документ о праве собственности. Надо вложить в него душу, лелеять его, создавать уют, а еще… еще прожить там часть своей жизни вместе с теми, кто тоже является ее частью. Ни один из этих пунктов здесь не работал. Однокомнатная квартира в девятиэтажке спального района уже несколько месяцев воспринималась фактической хозяйкой как временное жилье, «отсек» между вчера и завтра. И даже если по какой-то причине Амалия изменит свое временно отложенное решение, разве сможет она быть здесь счастливой? А что она вообще может делать? Чем зарабатывать на жизнь? Опять, согласно диплому, сидеть в библиотеке на какие-то копейки? Правда, она владеет компьютером. Но кто им сегодня не владеет? Амалия вспомнила, что ноутбук, который сломался через неделю после переезда, так и не видел рук мастера и пылится в углу комнаты на коробках. А на нем лежат кружевные перчатки, которые она порвала, падая, когда у нее вырвали сумочку и сбили с ног…

Странная мгновенная цепочка мыслей перенесла ее с неуютного балкона в магазинчик в Париже, где Артур и купил ей эти самые перчатки… Женщина вздохнула. Да, она знает французский. Но даже не представляет, можно ли им заработать себе на хлеб, это не то, что всем необходимый сегодня английский… Когда-то ей ужасно захотелось выучить язык, чтобы читать в оригинале французские книги, ведь о путешествиях она тогда и не мечтала. Поэтому еще в институте записалась на факультативный курс и получила там первые знания и навыки. Потом были и путешествия, и общение, и даже некоторое время репетитор дома. Там, возле Ярославова Вала, учительница, которая давала уроки соседской девочке, с удовольствием стала заходить и к ней, прирабатывая себе копейку. Амалия снова вздохнула, понимая, что за все время после развода ни разу не подумала, чем она сама сможет зарабатывать себе на жизнь. И знала почему.

Она посмотрела с балкона на двух пожилых женщин, которые беседовали во дворе на лавочке, одна из них была хозяйкой соседнего балкона.

«Но ведь живут же! Почему-то и зачем-то…» — прошуршало в ее голове.

День катился к вечеру, утренний всплеск эмоций после прихода Артура улегся, и женщине снова нестерпимо захотелось выйти отсюда, увидеть разных людей, у которых нет проблем, которые знают «почему и зачем», встречаются, общаются, влюбляются, пьют кофе, а некоторые из них попутно делятся своими историями. Она глянула на время на экране мобильного, при этом вспомнила о звонках от Виктора, на которые не было сил отвечать, и об эсэмэске от Женьки. Упоминание об этой решительной, настойчивой, но доброй девушке вызвало улыбку, и Амалия пошла переодеваться для выхода из дому.

Надела джинсы, рубашку мужского покроя, кроссовки, по привычке прикрыла глаза темными очками — узнать «госпожу писательницу», да еще и с новой прической, стало почти невозможно, романтическая леди превратилась в обычную современную жительницу мегаполиса.

Когда она выходила из квартиры в общий коридор, под ноги ей упал свернутый листок бумаги. Амалия наклонилась и подняла его. Развернула. Это был длинный чек из какого-то магазина. На нем рукой Артура было написано: «У тебя постоянно выключен мобильный. Я волнуюсь».

«Он волнуется?!» — прострелила ее мысль.

Амалия повертела в руках бумажную ленту, присмотрелась и увидела, что это был чек из магазина детских товаров. Длинный список вещей, необходимых для младенца, с ценами и солидным итогом. Сердце ее сжалось и словно застопорило дыхание. Она на мгновение закрыла глаза, представляя, как ее Артур со счастливым лицом торжественно выносит из больницы белый пакет с собственным ребенком.

Глотнула слюну, будто протолкнув сердце на место. Вдохнула полную грудь воздуха и медленно выпустила его через рот. Дрожащим пальцем нажала кнопку вызова лифта. Надо куда-то идти. Что-то делать. Чтобы не думать…

По дороге в кафе Амалия замедлила шаг у той галереи, где не так давно рассматривала летние пейзажи, а после решила лететь в Грецию. Через широкие окна увидела, что внутри что-то происходит. Застыла и присмотрелась.

На полу был расстелен огромный лист бумаги, а вокруг него на корточках расселись светловолосая женщина в рабочем комбинезоне и человек пять-шесть детей. Женщина присела возле узкого края полотна и рисовала на нем женское лицо. Дети тоже что-то рисовали немного ниже, но не кисточками, а руками — пальцами или даже ладонями. Они не сидели на месте, а уходили, касались краски, налитой в большие тарелки, и возвращались снова оставлять отпечатки своих рук на бумаге.

Амалия замерла и наблюдала за действом. Дети казались ей какими-то странными, но она не осознавала почему. Когда трое детей одновременно отошли за краской, наблюдательнице открылась почти вся картина и крайне удивила ее. То, что она увидела, художники называют «ню». Совместными усилиями этой удивительной группы авторов на большом полотне вырисовывался силуэт обнаженной женщины с длинными распущенными желто-золотыми волосами.

Нет, Амалия не была ханжой и широко воспринимала различные проявления искусства, но столь непосредственное участие детей в создании эротического полотна показалось ей неуместным. Женщина пожала плечами и двинулась в направлении кафе. Течение ее мыслей изменило направление, вспомнился Виктор, и она не знала, как поведет себя, вдруг встретит его там, скорее хотела бы с ним сегодня разминуться, чем увидеться.

Господь, видимо, подслушал ее желание, и девушки-официантки, не успев поздороваться, сообщили, что Виктор ушел минут пять назад.

Амалия безразлично доедала жульен и салат из свежих овощей, запивала их томатным соком и по привычке украдкой поглядывала вокруг, прислушиваясь к обрывкам чужих фраз. Ей вспомнился неожиданный разговор с француженкой Кристин о ее бабушке, который стал первой «прочитанной» здесь историей. Потом был тот странный романтик Юрий с мистической гувернанткой — его рассказ она слушала вместе с Виктором. Потом женщина с раздвоением личности царапнула по ее свежим ранам, та, которая приревновала чужого мужа к себе-прежней… Чего только не бывает в жизни! Жаль, что она писательница только на словах, и даже стыдно перед людьми, а особенно почему-то перед Кристин, ведь она, видимо, надеется, что память о ее бабушке увековечится хоть на нескольких страницах книги, пусть и изданной на чужом языке в чужой далекой стране…

Она пыталась вспомнить, что еще из этой «библиотеки» ей пришлось прочитать, но перед глазами больше не возникало ни одного лица, хотя она даже зажмуривала глаза и старательно сосредоточивалась.

— Простите! — вдруг услышала она совсем близко и вздрогнула.

Перед нею стоял Виктор с небольшой коробочкой в руке, а за его спиной — книжница Оксана. Амалия застыла и ничего не ответила.

— Добрый вечер! Вы можете не верить, но я получил посылку, — сказал он, и Амалии снова захотелось увидеть его глаза.

— Да! — закивала, подтверждая его слова, девушка. — Через несколько минут после вашего прихода появился тот самый посыльный, мы думали вам сообщить, но оказалось, что на этот раз адресатом были не вы, а Виктор! Поэтому мы его быстренько и вернули звонком на мобильный, пока не уехал далеко.

— Интересно. Но при чем здесь я, извините? — напряглась Амалия.

— Да вот девушки говорят, что без вас никак, — развел руками Виктор.

— То есть?

— Когда Виктор вернулся, то доверил нам открыть пакет и прочитать письмо, которое было внутри, — пояснила Оксана.

— То есть письмо инструктировало, что делать с очередной бутылкой вина от вашей поклонницы, — улыбнулся Виктор и присел за ее столик.

— И? — Женщина настороженно посмотрела на официантку.

— Здесь написано, что господину Виктору желательно продегустировать вино вместе с вами после того, как вы прочитаете ему очередной рассказ, — объяснила улыбающаяся Оксана. — Так что? Нести бокалы?

— Вариантов у нас нет. — Виктор положил обе ладони на стол перед собой и замер.

— Ну… несите, если без меня никак, — кивнула Амалия, и мужчина заметил, что она сегодня совсем не в настроении.

Пока девушка вернулась, они перекинулись несколькими фразами, в которых не упоминалось ни о несостоявшейся экскурсии, ни о пропущенных звонках, ни вообще о чем-то, что указывало бы на наличие совместных планов. Виктор украдкой присматривался к Амалии и радовался, что они все же сегодня встретились, хотя он уже, было, потерял надежду и отправился домой. Видимо, какой-то дух витал над ними и куда-то направлял, пытался сплести их траектории, и это было явным не только для него. Хотя в духов Виктор не слишком верил, но такая романтично-мистическая версия ему нравилась больше, чем мысль о чьих-то шутках или интригах.

Амалия набирает воздуха, чтобы начать читать, но будто не решается, выдыхает и молча смотрит на два неполных бокала с рыжевато-коричневой жидкостью. Делает решительный глоток и замирает, приложив ладонь к шее, будто у нее заболело в горле.

Виктор видит это через темные стекла очков и едва не разоблачает себя вопросом о вкусе вина, но сдерживается.

«Рассеянная женщина, невнимательная! Точно, ведь она не была на войне!» — мелькнуло в голове ироническое воспоминание о том, как сегодня за обедом коренастый мужчина с добрыми глазами запросто разоблачил его, да еще и проверил свою догадку, уронив вилку.

Амалия снова вдыхает полной грудью и тихо начинает читать.

КАГОР ИЗ ШИПОВНИКА

С того куста говорил Господь Моисею. Поэтому он священный. Когда Он говорил, куст огнем горел, но не обуглился.

…Мой отчим где-то вычитал, что шиповник очень полезен для здоровья. Он решил собрать побольше шиповниковых ягод. Вместе с ним пошли я и наша соседка Катерина.

Кусты обильные, соблазнительно краснеют и гнутся к земле. А для моего отчима соблазнительна соседка. То моргнет ей, то рукой коснется. Вскрикнула Катерина — палец о шип колючий уколола, а отчим уже возле нее. Руку целует и говорит, подмигивая (думает, что я не вижу):

—  Пойдем, родник поищем. Руку от крови омоешь. А ты собирай шиповник, чтобы полное ведро набрала!  — Это уже мне.

Я тщательно собираю ягоды, изнемогаю от боли, ладони изодраны в клочья: что горсть сорву, то ягоды кровавятся от ран.

Прошу слезно:

—  Господи, помоги, чтобы ведро скорей наполнилось…

И ведро наполняется кровавыми ягодами.

Нескоро вернулись мой отчим с Катериной. Беззастенчиво разгоряченные. Да, долго источник искали. У Катерины к спине прошлогодние листья прилипли.

—  Пойдем домой,  — говорит отчим.

И уходит. А я остаюсь с ведром шиповника.

—  Я маме скажу…

Он возвращается, угрожающе дергаются его усы:

—  Что скажешь?!

—  Что я сама ведро несла.

Отчим схватил ведро и пошел рядом с Катериной.

А я поплелась за ними. Потом долго лечила раны на руках.

Див сочувственно посмотрел на меня. Он расстелил свой плащ и прилег. Пожевал травинку, выплюнул.

Через минуту подвинулся.

—  Ложись возле меня…

Слезы хлынули из моих глаз.

—  Да ты… Такой ты друг?! Да ты такой, как мой отчим…

Див ухватил меня за руки.

—  Ну чего ты?… Не плачь, дурочка… Я бы не обидел тебя… Я не способен причинить тебе боль.

Его тихий голос меня успокаивает.

—  Я живу не один век и не одну тысячу лет. У меня было и есть много женщин-любовниц. Но не было ни одной женщины-друга.

Он обцеловывает мои руки, и боль утихает, извлекает из пальцев шипы и превращает их в прах.

—  Я хочу тебе что-то рассказать, Див.

—  Рассказывай.

—  Мой отчим наконец ушел к одной из своих многочисленных любовниц. Вскоре наш старенький дом не выдержал дождей и его соломенная крыша провалилась. Неделю дождя не было, а когда мы разобрали соломенные завалы, небо на беду опять затянулось облаками. Ночью начался дождь. Глина с потолка шлепалась на пол. Я разбудила маму. Мы начали выносить в сарай постель, которая еще не успела промокнуть. Я дрожащими руками снимала со стен древние иконы, а полотенца, что висели над ними, как надломленные крылья, оставила. Затем, не знаю, где и взялась сила, я вынесла из этого ада нашу немощную восьмидесятилетнюю бабушку. Она тогда простудилась и прожила совсем недолго. Свою библиотеку я не спасла. Ее уничтожил глиняный дождь…

Я не сдерживаю слез. Див меня утешает:

—  Не плачь. Я подарю тебе много книг… А еще… я расскажу тебе рецепт шиповникового вина. Его пьют к причастию и грешники, и праведники.

—  Див, я не верю, что из шиповника можно приготовить кагор…

—  Маловерная…  — выговаривает мне Див.  — Имей терпение…

Он написал мне рецепт шиповникового кагора на кленовом листке… Потому что эта встреча была осенью.

Шиповниковым кагором я угощаю дорогих моему сердцу друзей. Ибо в этом вине вся моя любовь к миру…

—  Див, не весь мир испоганился. Ходят по земле и добрые люди…

…Див научил меня не только создавать различные вина. Он научил распознавать людей, добрые они или злые, только взглядом в глаза, он научил жить и выживать на этом белом свете. Любопытном. Опасном. Полном приключений и разочарований. И каждое время земного года дает мне большие надежды. А когда в моих жилах становится мало крови, я достаю с самой верхней полки погреба бутылку сухого красного вина, наливаю полкружки, довожу до кипения, добавляю корицы и выпиваю. Див живет тысячи лет, а я планирую дожить до ста, разве что помешает какое-то мировое потрясение, которых сейчас много.

Но хватит разговоров! Мне пора разливать по бутылкам вино…

Они идут рядом. Улицы зажигают фонари. Амалия закрывает глаза и пытается почувствовать мир так, как его, наверное, чувствует Виктор. Нет. Это страшно. Мир исчезает. Исчезает все, приятно оно тебе или наоборот, и вдруг панически хочется видеть хоть что-то, хотя бы переполненные мусорные баки, бомжа возле них, неотреставрированные здания в лесах, разрушающиеся от времени и равнодушия. Все, что вызывало когда-то негатив и вгоняло в депрессию, вдруг становится желанным и необходимым, как часть того, что можно потерять навсегда, оставшись в вакууме. Страшно. Как оно — уметь жить без этого, с каким-то минимумом? Он умеет. Хотя, наверное, не так давно это с ним случилось.

Она не решается задавать вопросы о его прошлом, чтобы не попасть в болевую точку. Он тем более не решается, вспоминая рассказ Женьки о том критическом вечере и его финале в виде невероятной расписки-отсрочки на неделю… От вечера понедельника. Неужели прошло всего двое суток? Так она молодец! Так держится… И вчера тоже. Если, конечно, это не раздвоение личности настолько, что одна Амалия, которую ничто не держит на этом свете, осталась дома, а вторая, проживающая чужие жизни, питаясь ими, осторожно ступает рядом с ним по тротуарам старых улочек. Кому из них он должен протянуть руку помощи? Кого зацепить хоть каким-то смыслом жить, по крайней мере чтобы «читать» дальше?

— Как думаете, женщина, ваша поклонница, почему она не приходит сама, чтобы рассказать свои истории и угостить вином? Такая нерешительная?

— Это очень странно…

Они пересекают по очереди две улицы, поперечные той, по которой идут, пока она снова начинает говорить.

— Но это не рассказы. Это уже готовые эссе. Рассказать так, сидя напротив за столиком, невозможно, неужели вы не заметили?

— Да… Пожалуй, вы правы. Я не подумал. Действительно, представить адекватного человека, который придет и расскажет то же и так же, довольно сложно. Хотя… Мы с вами уже имели возможность послушать удивительный рассказ о киевской мистике. — Виктор облегченно вздохнул — Амалия пока не стала снимать маску, поэтому он тоже остается при своей, хотя она его уже тяготит.

Амалия промолчала, но подумала, что тот наблюдательный романтик, влюбленный в мистическую гувернантку, и ей самой оказал поддержку в совершенно реальной, даже криминальной истории, возможно, именно потому, что имел отточенный взгляд на женщин, отличающихся от общей массы хотя бы кружевными перчатками.

— Думаете, третья бутылка удивительного вина завершила трилогию эссе?

— Не знаю. Скорее всего, эта женщина хочет, чтобы ее истории попали в мои книги. Но я не могу ей этого обещать.

Виктор снова напрягся, ведь, если Амалия скажет правду, следующий шаг будет за ним, чтобы сравнять счет их странных фантазий. Он-то уже созрел, только бы она не рассердилась, не обиделась и не послала его к черту вместе с его стопроцентным зрением…

— Как поживает ваша кошка? — неожиданно сменил он тему разговора. — Вы согласовали с ней рацион?

— К счастью, она не переборчива, — улыбнулась женщина.

— А как вы ее назвали?

— Я не называла. Она пришла с именем.

— У нее в кармане был паспорт? — рассмеялся Виктор. Амалии понравился его смех и умение с юмором относиться к жизни, ей бы так.

— Нет, ее представила соседка, чей балкон рядом с моим. Они были знакомы раньше. — На душе у Амалии будто рассвело — и при мысли о бедной брошенной хозяевами Сильве, которая нашла свой дом и сумела снова поселиться в нем, и о неравнодушной соседке, и оттого, что неожиданно появился в ее жизни этот странный человек, которому бы следовало ныть, жаловаться, ругать нашу медицину и правительство, а он шутит…

— Вы очень благородно поступили, позволив Сильве снова жить в ее квартире, — сказал он серьезно.

— Вы думаете? — остановилась от удивления Амалия. — Собственно, меня никто не спрашивал. Иногда мне кажется, что это я живу у нее, а не наоборот.

— О, это уже напоминает историю, которую вы могли бы рассказать в кафе, если бы записались не в картотеку Читателей, а в другую!

Она промолчала. Задумалась, хотела бы или смогла бы она сама отделить от своей жизни какую-то частицу и угостить ею незнакомого человека, взамен получив кофе и десерт. И не нашла ответа на этот вопрос.

Она снова вышла из такси возле своего подъезда. Он опять поцеловал ее руку и уехал дальше, не договариваясь о следующей встрече, хоть и волновался за ту Амалию, в которую превратится эта, когда переступит порог Сильвиной квартиры. Но именно наличие там кошки увеличивало вероятность того, что Амалия удержится.

Ночью он снова писал свой давно заброшенный роман, но теперь в нем все пошло иначе, совсем не так, как он планировал ранее.

 

46

К вечеру Женька так устала, что готова была заснуть, сидя на рабочем месте, стоя у шкафчика с чистыми полотенцами, которые приготовила на завтра, или «выключиться» прямо на ходу, по дороге домой. Однако она постоянно держала в памяти, что обещала навестить Ольгу Яковлевну вечером, ведь утром ей снова к восьми на работу. Но не пойдешь же с пустыми руками! Едва она свернула в супермаркет, как мобильный заиграл «мамину» мелодию.

Сюрприз удался! Мама сообщила, что приготовила передачку для пока не знакомой квартирной хозяйки: баночку супчика, несколько котлеток, винегретик, все домашнее, свежее, полезное. Осталось только забрать пакет и завезти в больницу. И даже предлагала ангажировать для этого Жору, но Женька поблагодарила и быстренько придумала другой ход. И вот вскоре Илья уже крутанулся на скутере от старого Женькиного жилища к новому, а затем они вместе снова отправились в больницу.

— Это хорошо, что не на левый берег ее завезли и вчера дежурила именно наша больница! — констатировала Женька у центрального входа.

— Я подожду здесь, ты недолго? — спросил Илья и поставил скутер неподалеку от скамейки.

— Думаю, что недолго. Скажу пару слов, оставлю «тормозок» и бегом назад. Я уже с ног валюсь, честно говоря.

— О кей. Жду.

Женька поднялась на лифте в отделение, двинулась вперед по длинному коридору, но краем глаза заметила какое-то напряжение в лицах медсестер на посту. Она еще не дошла метров пять до палаты, как дверь ее широко распахнулась. Сначала выехала каталка с человеком, накрытым белой простыней. Потом появилась упитанная санитарка, толкавшая перед собой этот транспорт. И только встретившись с ней взглядами, Женька снова покосилась на каталку и осознала, что тело было накрыто простыней с головой.

Она прижалась к стене и замерла. Пакет с едой вдруг стал очень тяжелым и будто тянул руку девушки и ее саму вниз. Она уперлась пятками в пол, лопатками в стену и застыла. Каталка, как во сне, проехала мимо нее к выходу из отделения. Никто не произнес ни слова.

Женька стояла и не решалась зайти в палату. Ей было страшно. Там сыграла рулетка жизни и смерти. Шанс был один к восьми… Девушка вцепилась обеими руками в передачу, закрыла глаза и вся превратилась в слух. Больше всего сейчас она хотела услышать из-за двери голос Ольги Яковлевны или еще как-то узнать, что та жива. Ведь иного положения вещей девушка в свои двадцать лет просто не могла и не хотела допустить.

Ее привела в чувство медсестра, которая деловым шагом прошла мимо в палату, держа в руках тонометр. Женька снова посмотрела в сторону выхода, где уже скрылась за стеклянной дверью страшная каталка, опустила вниз свободную руку и украдкой скрутила кукиш. Повторила про себя: «Нет! Нет! Нет!» — и двинулась вслед за медсестрой.

Еще сегодня утром она и подумать не могла, что будет настолько рада видеть Ольгу Яковлевну вечером, хотя та и лежала бледная и взволнованная.

Совсем рядом — пустая кровать у окна.

Полосатый матрас в старых пятнах.

Тощая подушка сдвинута в угол.

Откинуто застиранное одеяло.

На тумбочке дешевые очки и чашка.

Под кроватью разбросанные тапочки.

В проходе одинокий носок.

Тишина в палате.

Запах корвалола. Измерение давления.

Они сидели на небольшой кухне и ужинали мамиными котлетами и квашеной капустой Ольги Яковлевны. Котлет было дано предусмотрительно «на два дома».

Илья выставил на стол маленькую двухсотграммовую бутылочку «вискаря», которую ему когда-то презентовали на одной свадьбе «как сувенир». К чему на свадьбе было виски, почему эта бутылка должна была достаться фотографу, он так и не понял, но держал ее на память, а сегодня прихватил с собой, когда Женька позвонила вечером и попросила «хелпа». Думал подарить ей «приз за человечность». Он хорошо помнил, как все семейство переживало, когда случилась беда с бабушкой. И понимал, что далеко не каждый стал бы так же хлопотать ради чужого человека.

И, что греха таить, он надеялся, что Женька снова позволит ему остаться, если уж строгой хозяйки нет дома, и снова они, уставшие и счастливые, будут безумствовать на продавленном диване, как в последний раз, и снова заснут, не размыкая объятий.

Собственно, так оно и случилось. Почти как вчера. С той разницей, что они еще разделили на двоих свадебный сувенир и девушку после пары глотков «понесло» — она плакала и говорила, говорила… Рассказывала, как испугалась там, в коридоре больницы, рассказывала, как хоронили ее бабушку, а она, маленькая, потом ходила с игрушечной лопаткой и искала ее, потому что не верила, что человека можно вот так просто зачем-то закопать в землю, как нашептал ей соседский мальчик.

Женька плакала, вытирала слезы то кулаками, то пальцами с хорошим маникюром, а Илья то держал ее за руку, то сцеловывал те соленые ручейки со щек, прижимал ее к себе и, как маленькой, повторял: «Ч-ч-ч!»

Наконец она притихла, устало зевнула, глаза ее невольно закрылись, но она еще смогла прошептать:

— Останься со мной, а?

Илья молча подхватил ее на руки, понес к кровати, и она заснула у него на руках. Мгновение он колебался: раздеть ее или оставить как есть и просто укрыть одеялом, но решил, что спать в джинсах неудобно, и осторожно стянул их с девушки.

— Угу, — проворчала она, замоталась в одеяло и снова провалилась в сон.

Илья вернулся на кухню, едва не свалил по дороге свой скутер, занимавший половину коридора, убрал на столе, немного посидел, бездумно рассматривая чужое жилище, и вернулся к Женьке, уставший не меньше нее.

И несмотря на все его мечты-фантазии-воспоминания в течение сегодняшнего дня, Илье невероятно хорошо было просто уснуть рядом с ней под одним одеялом. А дальше уж что будет, то и будет.

 

47

Амалия поднялась в квартиру. Сильва коснулась боком ее ног еще в темном коридорчике.

— Извини, задержалась я, сейчас, сейчас покормлю! — И они двинулись к кухне.

Она выдавила в мисочку кошачий корм и заменила воду в поллитровой банке, из которой Сильва забавно хлебала ее, подцепляя языком, как ложкой.

«Надо бы сходить в тот зоомагазин, купить ей посуду, а может, еще ошейник и щетку», — подумала Амалия.

По привычке она вышла на балкон посмотреть в ночной двор, как вдруг наступила на какой-то предмет. Подняла его. В целлофановом пакете, перехваченный круглой резинкой, лежал скрученный журнал.

«Откуда бы он мог взяться?» — удивилась Амалия и огляделась вокруг.

Она рассматривала обложку журнала. Тот был не новым, двухлетней давности. Внутри лежала закладка. Амалия открыла на той странице и подошла ближе к освещенному окну. Маленькая статья о кошках известных в городе людей. Фотография пожилой женщины, на руках которой удобно устроилась… Сильва!

— Ничего себе! — выдохнула Амалия и пошла в квартиру, чтобы под лампой почитать подробности из жизни своей новой подружки.

Как оказалось, бывшая хозяйка Сильвы была детским врачом со стажем работы более пятидесяти лет! А кошку едва живым слабым котенком она вытащила из мусорного бака и выходила. И верное животное было и другом, и развлечением пенсионерки.

— Вот как?! — удивилась Амалия. — Сильва! Сильва, смотри, кто это?

Кошка подошла, взглянула на журнал. То ли увидела что-то своим кошачьим зрением, то ли почувствовала, но пронзительно печально посмотрела в глаза новой хозяйки, отвернулась, вышла на балкон и улеглась в кресле.

— Киса, киса… — вздохнула хозяйка. — Вижу, нет уже твоей хозяйки… Ведь квартиру продавала какая-то молодая пара, выезжавшая за границу… И ты, бедная, совсем одна на этом свете…

Она почитала статью, подумала, что, видимо, этот журнал перекинула ей со своего балкона старушка соседка. Других реальных версий не было. Видимо, они дружили с бывшей хозяйкой. Но почему-то соседка не слишком стремилась к разговорам с Амалией. Странно, ведь пожилые люди любят поговорить. А может, ей хватало встреч на лавочке с другой бабушкой. Или просто не понравилась «замена», въехавшая в квартиру бывалого врача, кто знает?

Женщина улеглась на кровати, листала журнал и пробегала глазами другие статьи. Вдруг внимание ее привлек эпиграф к одной публикации, где из картинок было только старое черно-белое фото мужчины.

«В нашу жизнь приходит радость, когда у нас есть чем заняться, есть кого любить и есть на что надеяться». (Виктор Франкл)

Она снова внимательно перечла эту фразу и будто почувствовала внезапную концентрацию сознания на ней. Взялась читать дальше. Это была статья-рассказ именно об этом господине Викторе Франкле, которого называли основателем «логоанализа» в психотерапии. Такого термина Амалия еще не слышала и с интересом узнала, что, согласно его теории, движущей силой человеческого поведения является стремление найти и реализовать существующий во внешнем мире смысл жизни. Такое видение отличается от других теорий (стремления к власти или к удовольствиям).

Она задумалась, разглядывая портрет пожилого мужчины в очках, а затем снова осторожно, но с интересом вернулась к чтению.

Оказывается, известный австрийский психиатр еще до Второй мировой войны глубоко изучал психологию депрессий и самоубийств. В 1933–1937 годах Франкл возглавлял так называемый Selbstmörderpavillon, отделение предотвращения самоубийств в одной из венских клиник, пациентами которой стали более тридцати тысяч женщин, склонных к суициду. Однако с приходом к власти нацистов в 1938 году Франклу запретили лечить арийских пациентов из-за его еврейского происхождения. Но не это поразило Амалию, а то, что пришлось пережить ему в годы войны в нацистском лагере. И то, КАК он это пережил.

Двадцать пятого сентября 1942 года Франки, его жена и родители были депортированы в концентрационный лагерь Терезинштадт. Все время своего пребывания в концлагере Франкл посвятил врачебной деятельности, конечно, тайно от СС. Вместе с другими психиатрами и социальными работниками со всей центральной Европы он оказывал заключенным специализированную помощь. Задача службы состояла в преодолении их первоначального шока и оказании психологической поддержки.

Особое внимание было уделено «группе риска» — эпилептикам, психопатам, «асоциальным», а кроме того, всем пожилым и немощным. Врачи пытались устранить у этих людей психический вакуум, который можно описать словами одной пожилой женщины: «Ночью я спала, а днем страдала». Активную роль играл также берлинский психиатр доктор Вольф, который использовал метод «аутогенной тренировки» Шулъца в лечении своих пациентов. Сама методика аутогенной тренировки (самовнушения в состоянии релаксации или гипнотического транса) была достаточно сложной для выполнения в условиях лагеря, но основную задачу все-таки выполняла: с ее помощью удавалось хотя бы мысленно отдалять людей от места их нахождения. Сам Франкл часто пользовался этой методикой, чтобы дистанцироваться от окружающих страданий.

«Я помню, как однажды утром шел из лагеря, не в силах больше терпеть голод, холод и боль в ступне, распухшей от водянки, обмороженной и загнившей. Мое положение казалось мне безнадежным. Но потом я представил, что стою за кафедрой в большом, красивом, теплом и светлом лекционном зале перед заинтересованной аудиторией. Я читал лекцию на тему „Групповые психотерапевтические опыты в концентрационном лагере“ и говорил обо всем, через что прошел. Поверьте мне, в тот момент я не мог даже надеяться, что настанет день, когда действительно получу возможность прочитать такую лекцию».

Мурашки пробежали по коже, и Амалия ладонями потерла руки, бедра и натянула на себя одеяло. Разве что из каких-то фильмов о войне она могла приблизительно представить себе те нечеловеческие условия, в которых находились заключенные. И точно знала, что в такой ситуации не боролась бы, а просто бы «выключила свет». Но открытие о том, что в концлагерях были люди, которые добровольно взяли на себя миссию бороться за свой и даже за чужой «свет», ее просто поразило.

Их группа психологической помощи предотвращала самоубийства. Франкл организовал службу информации, и когда кто-нибудь высказывал суицидальные мысли или проявлял реальное намерение покончить с собой, ему сразу сообщали об этом.

«Что было делать? Мы должны были пробуждать волю к жизни, к продолжению существования, к тому, чтобы пережить заключение. Девизом психотерапевтической работы в концлагере мы взяли слова Ницше: тот, кто знает, „зачем“ жить, преодолеет почти любое „как“. Но в любом случае мужество жить или усталость от существования зависели исключительно от того, обладал ли человек верой в смысл жизни именно в его жизни».

В своем основном труде «Человек в поисках смысла» Франкл описал собственный опыт выживания в концентрационном лагере и изложил свой психотерапевтический метод нахождения смысла во всех проявлениях жизни, даже самых страшных, тем самым создавая стимул к его продолжению. Франкл был одним из главных основателей экзистенциальной терапии, его работы стали источником вдохновения для представителей гуманистической психологии.

Всемирно известный ученый Виктор Франкл умер второго сентября 1997 года, на девяносто втором году жизни, от сердечной недостаточности.

Амалия протянула руку и выключила свет. Закрыла глаза и замерла. Она даже не пыталась представить себя в тех условиях, которые пришлось пережить тому врачу. Ее охватила вселенская жалость ко всем: к Виктору Франклу, такому сильному и мудрому, к Виктору из кафе, который, несмотря на потерю зрения, тоже вполне справлялся, к женщине из парикмахерской, которая изо всех сил борется за прогресс больного ребенка, к Сильве, судьба которой так непроста, и даже к бабушке-соседке, которая странным образом подбросила ей статью о Франкле, хотя, скорее всего, собиралась показать рассказ о Сильве.

Но вдруг Амалия почувствовала, что это не их, а ее надо жалеть. Или ругать? Ведь это не они, а именно она вдруг словно выпустила из рук «хрустальную вазу» своей бесценной жизни и почти полгода оплакивает осколки… Помнится, совсем недавно почти незнакомая Женька изо всех сил держала ее «по эту сторону», хоть и не была психотерапевтом. Стало стыдно за себя, взрослую тетю. Стыдно за ту глупую расписку… Она перевернулась на живот, обхватила подушку и ткнулась в нее лицом.

Через минуту Сильва прыгнула на кровать, потопталась по одеялу и уселась под боком.

 

48

Амалия еще не решила, что делать и как жить дальше, но утром она проснулась со странным желанием пойти в ту Кирилловскую церковь неподалеку, на горе над стадионом, куда собирался ее повести Виктор. Пойти самой и рассмотреть все своими глазами. Так захотелось! Неужели она не может этого сделать без поводыря? Хотя слепой поводырь — это довольно странное явление…

Без сомнения, когда-то это была живая церковь, со службами, праздниками, священниками и прихожанами. И, видимо, весь этот необходимый для церкви набор был при ней от начала двенадцатого века до двадцатого, переживая влияние времени, войн и других катаклизмов, а также изменение канонов и традиций. Но сейчас она была пуста, прохладна и освещена лишь лучами солнца, которые вливались сверху в узкие окна. За столиком справа от входа сотрудница церкви-музея продала Амалии билет и спросила, желает ли она экскурсию. Женщина отказалась и пошла изучать храм-музей самостоятельно.

Она и раньше кое-что слышала о Кирилловской церкви, но больше не о ее истории, а об иконостасе и настенной росписи, сделанной известным художником Михаилом Врубелем. Когда-то видела фотографии в Интернете, репродукции и собиралась затянуть сюда Артура, чтобы их посмотреть. Ведь странное дело: получается, что объехать много зарубежных стран с их церквями, замками, руинами и музеями было легче, чем обойти все достопримечательности и интересные места Киева, где прожила более двадцати лет!

Амалия почитала на стенде информацию о постройке, реставрации, восстановлении церкви, но разные даты и исторические сведения не задерживались в ее голове. Поэтому решила просто тихонько обойти помещение и рассмотреть его. Направилась к мраморному иконостасу.

Странное, очень странное чувство охватывает, когда ты один в пустом храме смотришь в глаза Божьей Матери, а видишь в них не скорбь библейского персонажа, а боль и бесконечную тоску живой женщины, обычной женщины с кудрявым малышом на руках.

Она думала о своем, о том, что у Артура теперь есть дочь, может, и еще будут дети, а она так и не узнала этого счастья, а ее идея об усыновлении тоже провалилась вместе со всей прежней жизнью. Она чуть не пошла опять по кругу, по старому, хорошо вытоптанному маршруту страданий и нареканий, как вдруг вздрогнула от голоса смотрительницы, хотя та и говорила тихо:

— Кисти Врубеля принадлежит немало изображений в нашей церкви. Произведения лучшего в России девятнадцатого века монументалиста и несравненного мастера цвета поражают не только художественным мастерством, но и экспрессией, имеют большое эмоциональное воздействие, — говорила она слова, будто заученные из текста экскурсии, но искренне и при этом сама любовалась работами мастера. — Вы можете подняться на хоры, вон там, слева, в западной стене есть лестница. Там находится одна из самых интересных его работ — «Сошествие Святого Духа на апостолов», расположенная на потолке хоров. А в образах апостолов раньше прихожане узнавали некоторых известных киевлян, современников художника. А с Божьей Матерью — это вообще отдельная история…

Казалось, женщина готова и бесплатно рассказывать о том, что и сама очень любит, но скрипнула входная дверь, она оглянулась, тихо извинилась и вернулась на свое рабочее место.

Амалия еще раз прошлась взглядом по иконостасу, подняла глаза вверх, разглядела купол и двинулась искать лестницу на хоры.

Ход был узкий, полутемный, зажатый между двумя стенами. Каменные лестницы круто поднимались вверх, и только два окошка-бойницы слева едва освещали ее путь. Не без усилий она преодолевала каждую ступеньку и думала, как же по ним поднимаются пожилые или тучные люди.

Наверху Амалия немного постояла, отдышалась и залюбовалась старинными орнаментами на изгибах арок. Взглянула вниз. Новые посетители подходили к иконостасу.

Разыскивая ту известную роспись на потолке хоров, женщина тихо прошла от лестницы к более просторной части помещения, свернула за угол и застыла от неожиданности. На одном из стульев, выстроившихся в ряд спинками к окнам западной стены, сидел Виктор и внимательно разглядывал роспись на потолке. Он услышал шаги, обернулся и тоже замер.

После минуты молчания Амалия оправилась первой.

— Это мне снится? — спросила она громче, чем следовало бы в храме, даже если он музей.

— Нет, — ответил Виктор, еще не зная, как ему поступить.

— Может, случилось чудо, на вас тоже сошел Святой Дух, и слепой прозрел?! — иронически кивнула она на монументальную роспись, спускавшуюся с округленного потолка на стену слева, и замерла, пораженная концентрированной энергией, воплощенной в этой сцене.

Виктор поднялся и двинулся к ней, но остановился в нескольких шагах, еще не представляя дальнейшего развития событий.

— Кто вы? И что вам от меня надо? — оторвала взгляд от росписи и выставила вперед руку Амалия, словно предупреждая о необходимой дистанции.

— Не бойтесь, я — нормальный человек… У которого есть свой небольшой секрет. — Виктор попытался улыбнуться.

— И вы этим секретом давите людям на жалость и рассматриваете их из-за темных очков? — снова повысила голос женщина.

— Пожалуйста, не ругайтесь, тем более в таком святом месте! Я все объясню. И, между прочим, мне ни к чему чья-то жалость. Кажется, я ни разу ни о чем никого не просил. Это… Это была просто такая игра. Как и игра в «Живые книги».

— Игра?! — снова захлебнулась воздухом Амалия и вспомнила, как они вдвоем, мокрые от ливня, спрятались в подъезде, и у нее было ощущение, что Виктор наблюдает за ней, но тогда это показалось бредом. — Это, как минимум, непорядочно! А может, вы маньяк под личиной несчастного инвалида?

— Женька сказала то же самое…

— Женька?! Разве она в курсе? А! Так девушка вас уже раскусила? И вы теперь придумываете версии, как бы оправдаться? — сердилась женщина.

— Давайте присядем, пожалуйста, я все объясню. — Виктор указал на ряд стульев у себя за спиной.

Амалия нахмурилась и какое-то мгновение рассматривала этого человека. Он выглядел изрядно растерянным, а глаза, которые ей не раз хотелось увидеть под очками, были добрыми, темно-коричневого цвета и с лучиками морщинок, расходившимися к вискам. Она набрала полную грудь прохладного воздуха, медленно его выпустила, сложив губы трубочкой, и двинулась к стульям.

— Так что, сыграем в откровенность? — решительно посмотрела она на мужчину, который сел через один стул от нее, сохраняя дистанцию.

— Если вы тоже готовы.

Женщина уловила какую-то двусмысленность, ту самую легкую иронию, что слышалась ей в его репликах прежде в кафе. И вдруг кровь ударила ей в виски: «Он знает!»

Вдруг послышались приглушенные голоса. Следующие посетители церкви поговорили у подножия лестницы и не пошли на хоры, видимо, испугались крутизны подъема. Поэтому пару наверху никто не побеспокоил.

Что было терять Амалии в этой странной ситуации? Неожиданное разоблачение Викторовой «игры» возмутило в ней какие-то энергии и будто выдернуло из сна о собственных страданиях в какой-то иной коридор бытия. В ней появилась дерзкая решимость, и женщина первой сделала ход в этой игре.

— Я? Я готова! Играем в откровенность. Я — НЕ писательница! — решительно выпалила она, глядя Виктору в глаза.

Он улыбнулся. Непредсказуемы эти женщины… Даже для писателей, которых считают знатоками человеческих душ.

— Ну? Что вы молчите? Ваш ход! Только фраза «Я не слепой» не принимается. Об этом я уже догадалась.

— Я — писатель, — не отрывая взгляда от ее глаз, сказал он и пожал плечами. — Айм сорри.

Она не знала, сердиться или срочно переосмысливать все, что произошло за последние полторы недели.

— Это еще одна шутка?

— Нет.

Амалия не выдержала его взгляда и снова посмотрела на сцену сошествия Святого Духа. Роспись поражала размерами и непостижимым динамизмом статики. Ей показалось, что они с Виктором здесь не одни. Двенадцать апостолов в белых одеждах и женщина в синем замерли, пораженные полученным с неба даром, их позы, руки, ноги, драпировки убранств, прописанные с божественным мастерством, не отпускали от себя глаз зрителя, даже тех, кто не слишком разбирается в библейском подтексте увиденного.

Амалия, стройная, с ровной спиной, сидела на стуле, закинув голову, и смотрела вверх. Казалось, ей сейчас безразлично все. И мужчина, который слишком уж внимательно смотрит на нее, тоже.

Солнечные лучи били ему в глаза из высокого окна напротив, в них золотыми крапинками медленно двигались пылинки, а профиль женщины выглядел темным силуэтом, похожим на те, которые когда-то, еще в его детстве, на Крещатике, художник-инвалид вырезал из темной бумаги маленькими ножницами одним длинным движением, при этом неотрывно глядя на застывшую напротив модель. Затем этот профиль наклеивался на открытку и вручался модели за условное количество советских денег.

— Не обижайтесь на меня, пожалуйста! — Он взял ее за руку, и она не возражала. — Я уже не первый день думаю, как мне идти к вам «сдаваться». Игра затянулась. Этот образ — не мой. И мешает. Простите…

— Вы действительно писатель? — повернулась к нему Амалия.

Виктор виновато кивнул:

— И журналист.

— Ох и срам мне! — Она закрыла лицо ладонями, но тут в щелочку между ними выглянул один ее глаз и проследил реакцию Виктора.

— Ну… Почему же — срам! — засмеялся он. — Счет «один-один»!

Они засмеялись, но сразу синхронно прикрыли рты ладонями — взрослые люди, а не умеют себя вести…

Крутая каменная лестница старинной церкви.

Высокие узкие ступеньки.

Немного света из двух окошек-бойниц.

За стеклами бушует май.

Прохлада. Полумрак.

Мужская рука поддерживает женскую.

Мужские глаза снизу контролируют движения женщины.

Она ступает вниз вслед за ним.

Она делает свой шаг.

Но он пропускает свой.

Слишком близко друг к другу.

Он закрывает спиной окошко-бойницу.

Их губы встречаются.

— Какое счастье, что я не слепой…

 

49

Четверг близился к концу, и Женька радовалась, что впереди опять три выходных. Правда, скоро у нее будет семь выходных в неделю, гуляй — не хочу! Было бы еще при этом на что жить…

Утром Илья подкинул идею дождаться, когда выпишется Ольга Яковлевна, и подыскать ей замену квартирантки. А самим найти однокомнатную за умеренную плату и…

Правда, Женька довольно быстро освежила его мечты холодной водой реальности, поставив вопрос и о деньгах на аренду, и о том, не застрелятся ли его родители от такой знатной партии единственному сыну, и о том, спросил ли он ее, когда строил совместные планы…

Разговор этот произошел утром почти на бегу, а серьезные вещи так не обсуждают. Однако она и сама немного испугалась такой его решимости. Хотя… Слова — это только слова. Говорить их может любой, а что из них действительно получится — поживем — увидим…

Она как раз просматривала журнал записей на завтра, как заиграл мобильный. Звонили со служебного телефона кафе.

— Добрый день! Это Евгения?

— Да, это я, слушаю!

— Это из кафе вас беспокоят. Нам звонила госпожа Злата. Она вас разыскивает. Оставила номер своего мобильного. Просила, чтобы вы позвонили.

— Ух ты! Классно. Спасибо! Говорите, записываю.

Женька почему-то разволновалась, но сразу улыбнулась, вспомнив Злату, ее рассказ о падениях и подъемах, о неожиданной смене жизненного пути, а также ее дочь, такую хрупкую и серьезную леди. Вспомнила, как после того разговора бурлили в ней силы и желание что-то менять в жизни. Правда, не многое с тех пор изменилось, но зерно, посеянное Златой, все-таки не засохло в Женькиной голове, а иногда напоминало о себе.

Интересно, почему та ее разыскивает? Может, хочет снова встретиться и рассказать новую историю? Но при такой занятости — когда ей?

Женька сразу же позвонила Злате. Речь действительно шла о встрече, но не в кафе. Эта энергичная женщина, для которой, казалось, ни в чем нет преград, приглашала девушку прийти на очередную выставку, куда съезжаются со всей Украины мастера, одевающие людей. Сказала также, что завтра пройдет Fashion Show, где будет представлена и ее коллекция.

Женька благодарила, обещала непременно быть, но вдруг услышала от Златы, как будто из космоса:

— А как у вас с работой? Что-то нашли себе по вкусу?

— Нет. Еще нет. Пока ничего не изменилось.

— Знаете, было бы хорошо найти завтра время и на кофе. Нам надо кое-что обсудить. Но уже после показа, когда я освобожусь. Согласны?

У Женьки в горле стал ком и мешал говорить. Всем своим нутром, как огромной спутниковой антенной, она зафиксировала ощущение грядущих перемен с легкой руки золотоволосой женщины. Девушка вдохнула полной грудью и максимально сдержанно и вежливо ответила:

— Да, конечно, я завтра выходная, времени будет достаточно на все. Спасибо, что вспомнили обо мне!

Они условились, что Женька наберет Злату, как только подойдет ко входу в выставочный павильон, и та постарается ее встретить и провести через охрану. На этом разговор закончился. Девушка сидела в маленькой парикмахерской за администраторским столиком, который на днях собирались вынести в кладовую за ненадобностью, и сияла. Она закрыла глаза и почувствовала, что волосы ее шевелят не струи охлажденного воздуха из кондиционера, а ветер перемен.

 

50

Амалия и Виктор вышли из Кирилловской церкви, обошли ее вокруг — она была совсем небольшая, — а затем спустились с холма к большой улице.

— Пожалуйста, составьте мне компанию. Я должен быть на Подоле, там вскоре состоится одна акция, надо пофотографировать там, а потом написать об этом статью. Не хочется с вами расставаться. Мы еще столько всего не обговорили… А после этого предлагаю вместе пообедать, — улыбнулся он.

— Не знаю. Может, я буду мешать там? Это что-то торжественное? Я вовсе не одета для каких-то акций…

— Нет, все нормально. Это не пати богачей, а социальный проект. Вы увидите своими глазами. Очень важная и трогательная акция.

— Ну, хорошо. Поехали. Будем ловить такси или маршрутку? Ведь отсюда до Подола недалеко.

— Кхе… — Виктор звякнул ключами, нажал кнопочку на брелоке, и одна из машин, стоявших на обочине дороги, пикнула в ответ и мигнула ему фарами.

— Ничего себе! — Амалия переводила взгляд с машины на Виктора и обратно. — Этот слепой еще водит?! Так что ж вы столько раз катали меня на такси?

— Вот… Понес расходы, так сказать, не зная, как вам признаться, что у меня стопроцентное зрение, — притворно грустно вздохнул Виктор и артистически уставился на свои ботинки.

— Господи! И это взрослые люди! — засмеялась Амалия.

— Ага. Женька сказала так же!

— Не мешало бы встретиться втроем и прокрутить этот не очень реальный сюжет еще раз, так сказать, трехмерно, увиденный и ее глазами тоже! Бедный ребенок! Какой пример! — покачала головой женщина и взялась за ручку дверцы.

Ехать действительно было недалеко. Амалия сидела молча и то улыбалась, то хмурила брови, видимо, просматривал события последних дней под другим углом. Вдруг она повернулась к Виктору и спросила:

— Но кто же мог передавать мне то домашнее вино и рассказы? Какая такая «поклонница»? Неужели это тоже ваших рук дело, а вино — только повод посидеть вместе? — Она изумленно смотрела на Виктора.

— Нет! Это не я! Не пить мне больше никогда вина, если вру! — с самым серьезным видом клялся Виктор.

— Тогда как это можно объяснить? «Госпоже писательнице от почитательницы»? Что это вообще было?

— Не знаю. Сам удивляюсь. И заметьте: последняя передача адресовалась мне.

— Но с инструкцией — дегустировать вместе.

— Ой, чувствую, где-то неподалеку есть некто, заинтересованный в нашей дружбе! — указал пальцем в небо Виктор.

— Но, согласитесь, и вино, и эссе были неординарными! Меня уже начала мучить совесть… Люди, привлеченные моим «титулом», рассказывали такие чудесные истории, надеясь когда-нибудь увидеть их на страницах книг, а я их так безбожно обманывала… И истории пошли, как вода в песок…

— Ну почему же? Вы перескажете их мне, а я, может, что-то где-то и использую, — подмигнул Амалии Виктор.

— Разве что. В целом — очень неплохая идея.

— А почему бы и нет? Если вы не надумаете писать собственные романы.

— О, это вряд ли! Я по диплому библиотекарь, отнюдь не писатель, а профессиональный читатель. А вы? Вы вообще кто?

— Я? Некий дядя, любящий обманывать доверчивых дамочек! — засмеялся Виктор и притормозил у обочины, прямо напротив уже знакомой картинной галереи.

— Здесь? — удивилась Амалия.

— Да, выходите, приехали.

В первой комнате галереи было много разных людей — и представителей богемы, и случайных посетителей, стояли треноги с камерами — видимо, какой-то телеканал собирался снимать сюжет об этом мероприятии. Виктор тоже достал из машины фотоаппарат с большим объективом и диктофон. Он как-то сразу изменился: сосредоточился, нацелился на рабочий процесс, попросил Амалию свободно ходить здесь и смотреть, но не исчезать. Извинился, что должен ее оставить.

Она послушно обошла первый зал, а у прохода ко второму увидела вывеску «Ангел любви и надежды. Благотворительная акция-аукцион». Ее несколько удивило сочетание таких разных слов — «ангел», «благотворительность», «аукцион»… В груди зашевелился скепсис: видимо, опять какое-то красивое шоу для чьего-то пиара.

Она переступила порог второго зала и замерла. На большом, метра в четыре высотой, полотне была нарисована молодая и красивая обнаженная женщина с длинными золотыми волосами, спускавшимися по груди и ниже, прикрывая определенные части тела, а за спиной ее — развернутые крылья, созданные из отпечатков детских ладошек, окрашенных золотой краской. Под ногами у Ангела были деревья, дома, трава и солнце, а фигура будто поднялась над ними. Невысокая блондинка, та, что вчера вечером рисовала вместе с детьми эту «эротику», неподвижно стояла спиной к полотну, лицом ко входу, раскинув руки, и смотрела в небо. Было понятно, что высокий потолок галереи ей не мешает. Женщина казалась совсем маленькой и хрупкой рядом с таким крупным рисунком, но выглядела спокойной и космически счастливой.

Люди начали входить в зал, замирали на пороге так же, как Амалия застыла сегодня в церкви перед монументальной росписью, всколыхнувшей ее душу.

Что ж это за акция? Почему Виктор ничего ей не объяснил, а оставил одну? И почему вчерашний неприятный привкус от созерцания здешнего творческого процесса сегодня моментально рассеялся? И где юные соавторы этого шедевра?

Гости образовали полукруг возле художницы, и началась импровизированная пресс-конференция, из которой стало ясно, что художница, американка украинского происхождения, является посланником ООН в сфере культуры, путешествует и воплощает различные благотворительные проекты, обычно направленные на помощь больным детям и сиротам.

Вчера в этой галерее при закрытых дверях она и семеро больных раком детей, которые лечатся в киевской клинике, создали эту картину, а сегодня она выставлена на аукцион. Вырученные деньги будут переданы больнице для закупки чего-то крайне необходимого, а также художественных материалов для детей, чтобы они продолжали творить.

На какое-то время Амалия перестала слышать, о чем бегло, на хорошем украинском, но с сильным акцентом говорила эта доброжелательная молодая женщина.

Перед ее глазами возникали кадрами моменты, увиденные вчера через окно галереи. И только теперь она осознала, почему дети, соавторы картины, показались ей тогда странными. Ни у одного ребенка не было волос! А у маленьких на лице были еще и марлевые маски.

Амалия вздрогнула от мужского голоса неподалеку, в котором звучали агрессивные нотки, она снова напрягла слух и сконцентрировалась на том, что происходило в зале.

— Скажите, неужели нельзя было выбрать какую-то другую тему для рисования с детьми, а не эту, извините, Афродиту? Я отец троих детей и не хотел бы, чтобы они своими руками рисовали в таком юном возрасте голых теть!

По залу пробежал шорох, кто-то недовольно зашикал на мужчину, который задал вопрос, но художница не растерялась. Она на мгновение замерла, рассматривая этого человека, и сдержанно объяснила:

— Это не Афродита, а Ангел Любви и Надежды. Он создан руками онкобольных детей. Это их молитва за исцеление. Дети не видят на картине циничной «голой тети», как вы. Созданный ими Ангел одет в золотые волосы. Мы обсуждали это перед тем, как начать рисовать картину. Именно так дети видели этого Ангела, это их мечта, потому что ни у кого из них пока волос нет. Ангел обнаженный — это символ Богом созданной первозданной чистоты. Уверена, что вы тоже не в штанах родились. И очень жаль, что к чистому и прекрасному вы отнеслись с таким сарказмом.

Люди заговорили между собой, а хозяйка галереи объявила о начале аукциона. При этом обратилась к зрителю, возмутившемуся обнаженной натурой:

— Чтобы показать ваше благородство и непредвзятость, вы имеете шанс купить эту картину и таким образом внести вклад в конкретную помощь больным детям!

— Вряд ли, вряд ли, — сказала пожилая дама, — такие любители похаять чужие добрые поступки только и способны, что читать морали, а как до дела, то и тю-тю!

Но недовольный господин уже проталкивался к выходу — его пуританские идеи тут почему-то не прижились.

Амалия впервые была на подобной акции, смотрела вокруг, слушала, но взгляд ее постоянно возвращался к хрупкой блондинке, художнице, маленькой женщине с большим сердцем, в котором нашлось столько тепла и любви к чужим детям, так нуждающимся в поддержке.

Она также заметила, что слева и справа от огромной картины были развешаны снимки вчерашнего их общего творческого процесса. Амалия подошла поближе и узнала детей разного возраста, которые вчера то отходили от полотна обмакнуть ладошки в краску, то возвращались оставить свои отпечатки на полотне, на гигантских крыльях ангела, словно золотые перья. По щекам ее покатились слезы. Слезы сочувствия, разделенной боли, тревоги, надежды и… слезы стыда за себя, еще молодую, здоровую женщину, которая впала в отчаяние и не хотела жить только потому, что бывший муж вычеркнул ее из своей жизни. Какой стыд… Какие это невероятные мелочи по сравнению с тем, что происходит в мире за стенами ее дома, с тем, что делает для наших больных и одиноких детей эта американка, отдавая им свои силы и свою любовь, подпитывая детскую веру в чудо исцеления! Чего стоит один этот Ангел Любви и Надежды, созданный ручками малышей, которые так хотят выжить в то время, когда она готова была выбросить остаток ненужной ей жизни на помойку…

Потрясенная до глубины души, Амалия вдруг услышала, что торги уже закончились и картина продана, но она все равно стала пробираться ближе к художнице. Вдалеке заметила Виктора с фотоаппаратом, но ей сейчас было не до него, женщина двигалась вперед. Там, рядом с картиной, она увидела прозрачную коробку для пожертвований, достала из сумочки стодолларовую купюру, которую собиралась сегодня поменять на гривны «на жизнь», сложила и опустила в щель. Сейчас она готова была отдать все, что имела, в пользу тех детей и в поддержку дела этой маленькой сильной женщины. А еще… она считала любые деньги такой мизерной платой за то, что сегодня случилось с нею самой…

Амалия шагнула вперед.

Они встретились глазами с художницей.

Та улыбнулась и пошла навстречу.

Женщины обнялись и замерли.

«Ч-ч-ч!» — хрупкая блондинка погладила Амалию по спине.

Но слезы катились и катились из глаз.

«Я хочу помогать… Вместе с вами. Прошу! Please!»

«Хорошо, дорогая, хорошо! Спасибо тебе!»

«Хочу, чтоб они жили!»

«Спасибо тебе! Я тоже…»

 

Эпилог

Женька всегда точно знала, где в городе находится Днепр. Она чувствовала присутствие невидимой за зданиями, но вечной реки, как кошка чувствует мышь в темной кладовке. И внутренний компас ни разу ее не подвел. Вот и сейчас, еще на подземной станции метро «Почтовая площадь», она уже знала, в какую сторону идти, когда поднимется вверх. Там ее ждал Илья, а чуть дальше, в помещении речного вокзала, Амалия с Виктором.

Женьку переполняли эмоции. И мало было того, что Злата сегодня предложила девушке работать у нее, так еще и Амалия позвонила и загадочным голосом сообщила, что они приглашают ее вечером покататься на кораблике по Днепру. Никаких подробностей не сообщалось. Она согласилась, но тут же перезвонила Виктору спросить, что и как. Занятность ситуации заключалась в том, что на тот момент он был рядом с Амалией, о чем тут же и сообщил.

— Вы еще слепой или как? — прошипела в трубку Женька, чтобы хоть немного сориентироваться в ситуации.

— Нет, случилось чудо! — засмеялся он.

Женька ничего не поняла, но, судя по интонациям обоих, что-то там у них закрутилось, и весьма положительно.

— Ну, слава Богу! — сказала девушка, фыркнула, пожала плечами и стала звонить Илье, чтобы пригласить в компанию и его. Он когда-то предлагал прогулку по Днепру, так пусть заодно познакомится с ее друзьями и не думает, что круг ее общения — только их дворы да клиентки.

«Ооо, а когда он еще узнает о приглашении от Златы! И девчонкам я еще ничего не рассказала, совсем закрутилась! — пронеслось у нее в голове. — Но волнуюсь, волнуюсь ужасно! Ведь это такой шанс что-то изменить в жизни! Чего и хотелось. Стилист причесок для девушек-моделей перед показами, а между ними — помощь в организационных вопросах! Это вам не за столиком сидеть в парикмахерской! Разберемся! Научусь! Буду стараться! Это же ШАНС!»

Девушка как раз вышла из метро на улицу, подняла глаза к небу и прошептала:

— Спасибо-спасибо!

Кораблик набрал необходимое количество туристов, заурчал двигателем, качнулся и медленно отошел от причала. Солнце скрылось за киевскими холмами, но было еще не темно. Две пары, молодая и постарше, наблюдали, как проплывает мимо покрытый буйной зеленью берег, представляя гуляющим знакомые силуэты верхнего города.

— Девушки! А у меня для вас передачка из кафе!

— Ничего себе! — удивилась Женька. — Передачки, кажется, до сих пор доставались только Амалии.

— Однажды была и мне! — отметил Виктор.

— А теперь кому? — удивилась Амалия.

— Представьте себе, всем троим!

— А приносить и распивать на кораблике нельзя! — пригрозила ему пальцем Женька.

— А это вовсе и не алкоголь!

Виктор достал из внутреннего кармана ветровки длинный конверт.

— Ого! Конверт со взяткой? — округлила глаза Женька. — Нам заплатили за участие в рекламной кампании кафе?!

— Эх, мало у тебя романтики, дочура! Деньги — то такое: фьюить! — и нету. А это — память!

Все заинтригованно следили за движениями Виктора, который открыл конверт и достал оттуда три длинных полоски ткани, покрытые вышитым мелким крестиком орнаментом.

— Это закладки для книг. Хенд мейд!

— Ничего себе! — ахнула Женька.

— Какая красота, — осторожно взяла на ладонь вышиванку Амалия. — От кого же это?

— От вашей поклонницы. Но уже без вина! Вино обещали в другой раз! — Виктор еще держал интригу.

Но через пять минут история прояснилась.

Оказывается, он побывал сегодня в кафе уже без темных очков, чем немало поразил девушек-книжниц, и попросился зайти к руководству. Ошеломленная Оксана провела его в кабинет директора. Неожиданно молодая женщина выглядела несколько растерянной и от визита Виктора, и от того, что «слепой прозрел». Она предложила ему сесть и выслушала комплименты себе, акции и признание, что их постоянный Читатель является действительно не бывшим военным, а журналистом, более того, писателем и хочет написать большую статью об акции «Живые книги».

Директор сначала смутилась, но ничего не имела против и начала рассказывать, как возникла идея акции.

Вдруг Виктор едва не задохнулся от неожиданности — он увидел на подоконнике этого небольшого кабинета пластиковую бутылочку, наполовину наполненную темной жидкостью, и с надписью на белой этикетке: «Вино из ежевики».

Он замер на полуслове, а женщина проследила его взгляд, и щеки ее запылали.

Еще десять минут разговора — и Виктор немало узнал о таинственной «почитательнице» Амалии. Ею оказалась родная сестра директора, которая живет в Прикарпатье и имеет такое неожиданное для женщины хобби — колдовать над созданием неординарных вин.

— Она угощает ими хороших людей. А еще придумывает вот такие необычные истории и шлет их мне по Интернету. Я с ней советовалась по поводу акции, рассказывала, как развиваются события. А тут вдруг — писательница. А еще вы… Вот я и подумала… Простите, если посмела вмешаться в личное, — растерянно говорила женщина. — Я хотела как лучше. Думала, может, пригодятся ее истории для какого-то романа. И вообще…

— Вот оно что! — просиял Виктор. — Интереснейшая интрига получается! Не тревожьтесь, должен вам только спасибо сказать за такое неравнодушие, а не ругать! С меня еще и вино вам обеим! Или коньяк? Хотелось бы познакомиться с вашей сестрой лично и послушать истории из первых уст!

— К сожалению, это невозможно, — вздохнула директор и бросила взгляд на недопитую бутылочку. — Моя сестра… немая. Она не говорит… После пережитого стресса у нее отнялась речь. Но мы уже привыкли.

К счастью, есть мобильные телефоны, эсэмэски, Интернет… Но мы, конечно, не теряем надежды…

— Вот такая вам история, девушки! А на прощание она подарила нам, самым активным Читателям, закладки от сестры — душевная работа, хенд-мейд!

— Ничего себе, ну и «Живые книги» у вас! Женя, а мне, значит, об этом ни слова?! Может, я тоже хотел бы стать Читателем?! Или Книгой? — Илья схватил девушку за плечи и прижал к себе. — Зззадушу!

Женька расхохоталась и, вместо того чтобы отбиваться, тоже обхватила Илью кольцом рук и прижалась головой к его груди. Виктор с Амалией любовались то этой парой, то вечерним Днепром, и оба понимали, что не зря судьба их привела в то кафе.

Амалия подняла глаза к небу и мысленно прошептала:

— Спасибо!