…Финн, отодвинув на затылок кудлатую ушанку, обтянутую белым чехлом, заглянул в кабину ЗИСа через разбитое лобовое стекло, встав на стальную полосу бампера и упершись в капот двупалой варежкой.

Никого не обнаружив, снял варежку, потрогал капот голой рукой и, обернувшись, каркнул что-то своим товарищам.

Тех было двое. Один привалился к выпуклому борту бронеавтомобиля, другой, высвободив валенки из лыжных ремешков, присел на одно колено у грузовика напротив. Оба выставили стволы автоматов в дырчатых кожухах.

Снега, как назло, с утра не выпало ни снежинки. Впрочем, даже если бы и валил сейчас, как мука из мешка, один черт, замести следы Хачариди – не успел бы. Слишком быстро заявились преследователи…

«Как будто они всё время где-то здесь, где-то рядом… – в который раз мелькнуло в голове у Сергея. – Не в лесу же они кукуют целыми сутками при минус 20?»

Финн, осторожно переступая по бамперу, заглянул с другой стороны – и увидел распахнутую дверцу и внятный отпечаток в сугробе, наметённом к сплошным колесам БА-10. Опять обернулся и каркнул.

«Тут и выслеживать нечего… – облизнул Сергей вдруг пересохшие губы. – Найдут. Минуты не пройдёт…»

Он потянул спусковую скобу…

…Может, когда-нибудь научатся объяснять, почему к одним пули и осколки так и летят, а другие успевают увернуться; и почему не самая простая наша военная наука одним даётся кровью и болью, а чаще и вовсе не даётся, а другие будто бы всё знают заранее, и только вспоминают при случае что-то немного подзабытое. Когда и как ты успевал всё наперёд продумать, просчитать, да ещё и сделать всё как надо?.. Помню, как тогда, у Пойки, ты гнал нас по горному лесу как сумасшедших, мы все уже выбились из сил, а потом вдруг скомандовал «ложись» и мы, не раздумывая, упали, кто докуда успел добежать, и всё хватали пересохшими ртами воздух, а ты припал к биноклю…

…– И какого лешего они там делают? – спросил вроде как сам себя Сергей Хачариди, обшаривая взглядом вооружённым отменным трофейным биноклем окрестности Пойки.

Тень горы доползла до них по склону, и теперь можно было не опасаться выдать свое месторасположение бликом оптики.

– Может, какой-то наблюдательный пост? – предположил Володя, подползая к нему и изо всех сил вглядываясь в плоскую вершину.

– За чем тут немцам наблюдать? – отозвался Хачариди. – Просёлок и тропинка, со всех сторон – татарские сёла. Так у них никакой армии не хватит, под каждый куст наблюдателя сажать… Но НП и в самом деле классный. Не удивлюсь, если они уже нас заметили.

– Ну да… – потянул недоверчиво Сашка. – Мы ж тут, в балочке – с трёх шагов не увидишь… И вроде не заметно, чтобы они особо суетились.

– А чё им суетиться? – Сергей даже повернулся к «кубанцам». – Гонять нас по лесу сами не станут, жандармов и добровольцев кликнут. А опасаться – на эдакой горе-то? Кстати, если заметили, то не сейчас, а когда мы через дальний гребень перебирались.

– Ну и пусть сидят, – отозвался Володя. – А мы, как совсем стемнеет, пойдём дальше.

Вместо ответа Сергей протянул Володе бинокль и, указывая рукой направление, приказал:

– Вот туда смотри. Что видишь?

– О, да они там возле дома устроились…

– Вот именно. Я этот «будыночок» знаю: там стены метровые, не всякой пушкой прошибёшь. А при немчуре на тропку к Каньону не выйдешь. Да и зачем: будут сидеть, как затычка, не сейчас, так на обратном пути накроют. Всё, отходим.

По заросшей кустарником балочке, неглубокой складке в теле горы, скрытно сползли к самому межгорью. Затем Сергей, для верности ещё раз оглядевшись, повернул на север; цепляясь за камни и ветви, они, все шестеро, спустя пять минут оказались на дальнем северном, не просматриваемом с Пойки склоне. Немного перевели дыхание и в сгущающихся сумерках пошли дальше, огибая Пойку с северо-запада.

– Мы к Мангупу идём? – наконец не выдержал Толик через полчаса быстрого хода. – Но там же посты…

– Не боись. Туда не сунемся, – отозвался Сергей Хачариди. – Просто зайдём с другой стороны.

Луна светила всё ярче, так что настоящей темноты не наступило. Идти по горному лесу всегда тяжело, даже не ночью, но при хорошем лунном свете всё-таки можно.

Вскоре свернули ещё раз влево и подошли к Пойке с запада. Точнее, не совсем к ней – только взобрались на соседнюю горушку, чуть пониже, и залегли у гребня.

– Значит так, пацаны, – начал Хачариди, когда последний из «кубанской пятерки», Егорка, догнал всех и лёг на траву рядом. – Надо взобраться наверх, тех, кто там есть, перебить, а тогда, сверху, и пастуший домик достанем.

– Да чё мы на крыльях полетим, что ли? – злым шёпотом спросил Володя.

– Ангел нашёлся, – фыркнул Сергей. – Пёхом дотопаем. Вот там, прямо напротив нас, – щель такая, кулуаром её называют. По ней и поднимемся. Враскорячку, но лезть можно. Я пробовал. Да и вы тоже – вспомнили?

– Ну да, – согласился Егорка. – Два раза лазили. Когда вот так, спиной по камню елозишь, а ногами и руками по стенке впереди перебираешь.

– Молодец. Правильно. Я по этому кулуару поднимался, он длинный, но не самый трудный.

– Чё, со ступеньками? – Володя всё хмурился.

– Почитай что угадал. С наклонами. Так что пойду первым, а вы смотрите на меня – и следом.

– Много там насмотришь, в щели-то…

– Ну, так оно и к лучшему. Вниз смотреть не будешь, – хмыкнул Хачариди. – Только уговор: хоть сорвёшься, хоть что – ни звука, ни «мама», ни «ой-ой-ой». Кто заорёт – считай, что предатель и фашист.

От этого предупреждения стало страшно сильнее, чем от мысли о подъеме по каменной щели на плоскогорье, где неизвестно сколько фашистов и отступать будет просто некуда. Наверное, поэтому Толик спросил:

– А может, пройдём ещё дальше, да как-то выйдем на нашу тропку – ведь уже почитай что всю Пойку обошли…

– Если б можно – я так бы и скомандовал… – Сергей потянулся и потрепал парнишку по загривку. – Или полез бы на Пойку сам. Нет дальше выхода к тропе. А там, наверху, немчуры семеро, и вроде трое – офицеры. Одного ствола… – и он похлопал по стволу «шкоды», – маловато будет. А вот когда все дружно…

До кулуара добирались по старинной осыпи, окружавшей всю Пойку. Действительно, старой: все промежутки между каменными глыбами занесло давным-давно землею, и выросли трава, мелкий кустарник и даже деревца. За кустарник можно было придерживаться, а вот с травой – одна беда: шелестела и цеплялась к ногам.

Вот и устье кулуара: косая непроглядно-тёмная щель.

– Так, все разулись, – шепотом скомандовал Хачариди.

– А как же… – тоже шёпотом начал Толик, но Сергей цыкнул:

– Молитесь, чтоб босиком вылезли. А наверху сапог на всех хватит.

Поколдовал с ремнями, пристраивая здоровенный ручной пулемет вертикально на груди, проверил, чтобы пацаны так же – наперед – перехватили автоматы и карабины, и нырнул в густую темень.

Володя поднимался вторым. Точнее сказать, лез – елозил спиной по шершавому камню, отыскивал руками и босыми ногами уступы и щели, подтягивался и снова елозил спиной, и слышал вверху мерное дыхание и лёгкий шум – это поднимался Хачариди, а снизу – свистящее дыхание, временами слабое позвякивание и сдавленные ругательства пацанов, один за другим пробирающихся по кулуару.

То ли от напряжения померещилось, то ли и в самом деле чуточку посветлело…

И в самом деле!

Сергей, распластавшись на каменном карнизе у самого плоскогорья, подал руку и почти выдернул Володю из щели. Затем – Сашу, затем, уже с помощью «кубанцев», троих замыкающих.

– Считай, половина победы за нами, – прошептал Хачариди. – Пока что нас не засекли. Они-то, если и видели нас раньше, всё равно меньше чем через час не ждут.

В резком лунном свете лица пацанов были бледно-синими, но Володя подумал, что это не из-за освещения, а потому что все представили на миг, что бы сделал с ними всеми в каменной щели один-единственный автоматчик.

– Теперь разбираем мишени, – продолжил Сергей.

И осёкся: громче застучал дизель, на противоположном краю плоскогорья вспыхнули два прожектора, и по дуге на восток полетела жгуче-белая осветительная ракета.

– Они нам ещё и помогают… – обрадованно прошептал Сергей. – Они ж теперь как на ладони…

Хачариди выложил на траву плоскогорья «шкоду», подтянулся и ловко перекатился сам, а затем выдернул наверх поочерёдно пацанов.

– Так, я иду по центру, накрываю эту их палатку, вон того офицера и кто там возле дизеля. Ты берешь крайнего слева… второго… ты – справа… И только по команде!

Команду он отдал, когда все подползли поближе, так что до палатки и очкастого офицера, который заглядывал куда-то под землю, оставалось метров тридцать.

Последующие полторы минуты слились воедино. Стреляли, вскакивали, бежали. Снова стреляли, ахнула граната, замолчал движок, будто из-под земли высунулся страшный эсэсовец с тесаком в руке, и Володя пальнул на бегу и попал, и все попали – и вот все немцы убиты, а наши…

И тут только стало понятно, что немцы тоже не все сразу сдохли, что тоже стреляли, и убили Егорку и несильно – в руку, – ранили Толика.

Но ни секунды передышки и осознания Хачариди не дал.

– Так, пацаны, гасим нижних! – подбегая к обрыву, из-за которого с шипением одна за одной вылетали ракеты, распорядился он.

Лёг на самом краю обрыва и повёл пулеметным стволом. Через десять секунд стрельбы откатился от края, выдернул пустой магазин, не глядя ткнул его за спину – Володя едва успел подхватить, – вставил новый, передёрнул затвор и опять подкатился к обрыву. На это раз стрелял в своей обычной манере: шесть очередей по три и четыре патрона.

Ракеты больше не взлетали.

– Что, всё? – спросил Володя и сунулся к обрыву.

Хачариди только крикнул:

– Лягай! – и как палкой, хлестанул горячим пулемётным стволом кубанца по ногам.

Володя, конечно, упал – и в локте от его лица, по самому краю обрыва, с визгом взлетела в небеса двухцветная густая трасса.

Тут подбежал Саша, неся в охапке пять немецких гранат.

– О, то что надо, – обрадовался Хачариди.

Пригибаясь, он прошёл шагов десять вдоль обрыва, в метре от края, потом лёг, подполз и осторожно глянул вниз. И сразу же отдернул голову, за мгновение до того, как по краю прошлась, на этот раз чуть наискосок, очередь трассирующих пуль.

Не вставая, Сергей взял у Саши из рук гранату на длинной рукоятке, выдернул чеку и легонько бросил её в обрыв, прямо перед собой.

Через четыре секунды внизу хлопнул взрыв, и тут же ещё одна очередь – всё так же снизу-слева, – косо резанула по краю обрыва.

Хачариди переполз ещё на пару метров вправо, за маленький мысок, который закрывал его от невидимого автоматчика, заглянул вниз – и протянул руку за следующей гранатой. Прицелился и бросил одну, вторую, третью – и тут внизу что-то сразу же за взрывом ухнуло сильнее, и кверху потянулся язык пламени из проломленной кровли пастушьего дома.

Наступила тишина – и в ней ясно стала слышна задыхающаяся, торопливая и какая-то сдавленная немецкая речь и характерные подвывания рации.

– А ведь он, собака, подмогу вызывает… – сказал, прислушиваясь, Хачариди. – В пещере у них рация… И отсюда никак их не достанешь.

– Так они нас тоже не достанут, – выдохнул Саша.

И Володя подхватил:

– А пока подмога придет, мы уже далеко будем.

– Не факт, – сказал Сергей, крепко потирая лоб и прислушиваясь к голосу немецкого радиста. – Птицы здесь важные были: вон что-то про штурмбаннфюрера лопочет… И гауптштурмфюрера… А тропа наша из пещеры простреливается.

– И правда, эсэсовец, офицерюга, там был, – согласился Володя. – Из ямы на меня кинулся…

– Подожди, – остановил его Хачариди. – Рация же из пещеры не берет?

– Ну, вроде как, – отозвался бывший колхозный радиолюбитель Толик; ему уже успели перевязать руку. – Но можно вывести антенну…

– И где же она? – Хачариди отполз от обрыва и выпрямился. – Ага, вижу.

Тонкий металлический тросик, привязанный к дереву в метре от обрыва, уходил вниз, поблескивая в резком лунном свете.

Сергей подошел к дереву (это была старая груша-дичка), подёргал тросик, на несколько секунд задумался. Потом сказал:

– Пацаны, мне нужен кусок проволоки. Хотя бы полметра. И обуйтесь, пока ещё сапоги тёплые.

Проволока нашлась быстро: отрезали подходящий кусок от провода, ведущего к прожектору. И пока трое из оставшихся в живых «кубанцев», преодолевая позывы голодной рвоты, стаскивали сапоги с убитых немцев, Хачариди связал вместе две немецкие гранаты и прикрепил их скользящей петлей к тросику. Подвёл к самому обрыву – скользит легко, то что надо, – лёг и аккуратно отвел тросик антенны от края. Затем одной рукой выдернул чеку и отпустил связку гранат.

Она стремительно заскользила вниз. Сыпанула автоматная очередь, раздался крик – и тут же глуховатый двойной взрыв.

Володя (он не отходил от Хачариди) свесил голову с обрыва как раз в тот момент, когда из невидимого грота выметнулось короткое пламя, и в то же мгновение ясно видимая галерея слева от грота рухнула вниз и, разлетаясь на отдельные камни, покатилась по осыпи.

– Вот теперь, кажется, всё, пацаны… – Сергей сел и обхватил голову руками.

Просидел так, наверное, минуты две, а потом поднялся и спросил будничным тоном:

– Так где ты эсэсмана положил?

– Вон там, он из ямы вылезал… – показал Володя. – С той стороны, за палаткой.

– Надо посмотреть документы. И ушиваемся. Остальным – обуваться и посмотреть, что взять из оружия.

– А что с Егоркой делать? – спросил вдогонку Саша.

– С собой унесем, – не оглядываясь, бросил Хачариди. – Здесь через час всякой твари набежит, хоть с мертвым, да поквитаются. В лесу похороним.

…Штурмбаннфюрер Карл Зеккер висел вниз головой в двух метрах от края колодца, запутавшись ногой в веревочной лестнице. Прямо с нею его, вдвоем и с немалым напряжением, вытащили наверх – тело белокурого атлета, образца арийской расы, весило добрых шесть пудов.

Сергей взял его документы, все бумаги – разбирать и читать было не место и не время, – а ещё замечательные альпийские ботинки на шнуровке. Чуть великоваты, но не малы же.

А потом сказал:

– Знаешь что, а давай-ка закидаем его камнями в этом колодце. Пусть думают, что партизаны увели эсэсмана с собою.

Сказано – сделано. Работа заняла минут двадцать пять: сбрасывать квадры и бут из аккуратных штабелей и пирамид в метре от колодца – дело несложное.

Потом ещё сунулись в штабную палатку и на кухню, набили вещевые мешки и два немецких армейских ранца припасами и, навьюченные, отправились вниз.

Тело Егорки нес Хачариди – самый сильный в разведгруппе.

Похоронили юного кубанца через два часа, на первом привале, углубив щель между камнями в нескольких метрах от партизанской тропы…

…Да, точно, это было именно тогда. И когда мы, уцелевшие, вернулись в отряд, Зарему Сулеймановну уже похоронили. Ненадолго пережил её и отец Кевсер: не выдержал голодной, холодной и с ежедневной готовностью к бою зимы.

Ты же помнишь, как мы хотели отправить его и Лобова на Большую землю с партией тяжелораненых, когда должен был прилететь самолет и привезти оружие, но Лобов умер, а он сказал, что не выдержит двухдневного пути по горам сквозь метель, в ожидании боестолкновения. Так и умер…

Не знаю, почему ты всегда предпочитал слушать, а не говорить. Так только, шуточки отпускал… Даже и объяснял неохотно. Времени-то у нас в дальних дозорах хватало, а ты слушал всех; ладно старики, а нас-то, пацанов – что там за нами было? Как тёплый короткий сон.

…Только и вспоминал пару раз, что после финской тебя особисты мытарили, да всё же отпустили, дослуживал срочную совсем близко от моря Чёрного и назывался почему-то «маскировщик». Вроде были в каждой приграничной дивизии такие «сапёрно-маскировочные», а я так понял – диверсионные части. Да не успел дембельнуться, опять началась война, и ты оказался в Крыму…

Тогда же у тебя «шкода» и появилась, магазины которой мы после каждого боя набиваем трофейными патронами…