– Ну, что ж… – Фёдор Фёдорович поскреб пальцами в куцей каштановой бородке, внимательно разглядывая карту из планшета майора Боске. – Раз уж вас интересует перегон между Джанкоем и Владиславовкой… – Беседин ткнул в карту тупым концом карандаша. – Пожалуй, есть у меня один кадр, который мог бы решить, если не всё, то многое…
Беседин откинулся от стола и поднялся с лавки. Подошёл к чугунной буржуйке, которая с невероятным упорством следовала за ним с самого 41-го года, даже когда очередная передислокация партизанского отряда откровенно походила на бегство и теперь с жаром «оправдывала доверие», а также отнюдь не лишнее место, которое она занимала в штабной телеге или, как во время последнего отступления, в волокуше.
Погрел руки над малиновым пятном раскалённого чугуна и наконец продолжил:
– Но для этого я сначала должен связаться со штабом бригады.
– Это долго? – спросил Мигель.
– Может, и долго, майор, но обязательно… – Беседин потёр горячие ладони. – Видите ли, речь идет о глубоко законспирированном подполье как раз на этом участке железной дороги, но я, в общем-то, даже имею к ним сравнительно свободный доступ… Одним словом, знаю я человечка, с этим подпольем связанного, но… – Фёдор Фёдорович пожал плечами. – Без санкции командования я не имею права. Очень уж ценные это люди, майор, хоть сами они составы под откос, конечно, и не пускают, а только статистику грузоперевозок ведут, но…
– О, я понимаю… Теодор… Фьодор Фьодорович… – поморщился Боске, лелея за пазухой козьего тулупчика простреленную руку. – Статистика, это, конечно, очень серьёзно. Но ведь нас как раз для того и прислали, Фьодор Фьодорович. Подвести кое-какой дебет под эту бухгалтерию. Довести работу ваших товарищей, так сказать, до логического завершения…
Беседин внимательно посмотрел на испанца через плечо, снова пощипал бородку и, проворчав под нос невнятно:
– В конце концов партизаны мы или козе барабан… – махнул рукой. – И то правда, кой чёрт смысла в разведке, если потом не воевать. Сведу я вас…
Командир отряда вернулся к столу и кликнул:
– Вестовой!
Ничего не случилось.
– Вестовой! – рявкнул командир так, что смигнул огонёк в керосиновой лампе, бросающей красноватые блики посреди карты.
Фёдор Фёдорович смущенно кашлянул в кулак и позвал негромко:
– Иннокентий, твою в Гитлера!..
– Я, дядь Фёдор! – Из-за брезентового полога объявился «Иннокентий» лет тринадцати, с физиономией, изрядно перепачканной золой.
– Ты что, тетеря, не слышишь, тебя командир зовёт?.. – проворчал Беседин.
– Меня?! – изумился мальчишка, ткнув себя в грудь надгрызенной печёной картофелиной.
– А то кого?
– Вестового какого-то, я его не знаю…
Переглянувшись с майором, который также не сдержал улыбки на смуглом лице, Беседин покачал головой.
– Ну и видишь ты тут его?
– Кого?.. – шмыгнул носом пацан, начиная теряться.
– Вестового…
– Не-а… – затравленно оглянувшись кругом, констатировал Кешка.
– Значит, не дозвался… – вздохнул Беседин. – Ну, тогда кликни мне комиссара, где он там…
Яблоневый сад хозяйства им. Калинина находился достаточно далеко за Шкуровской, километрах в трёх, и в этом году никем толком не убирался. Когда-никогда случалось нашествие жителей соседних сёл, но и те после поголовного отселения особо не рвались приближаться к железнодорожному узлу: себе дороже – посты полицаев на каждом шагу, патрули полевой жандармерии то и дело стрекочут тяжёлыми БМВ и «Цюндапами» по просёлкам…
Звучно, по-лошадиному, хрупнув увядшим с одного бока, но всё ещё солнечно-жёлтым яблоком, Давид Далиев оторвался от щели в дощатой, неконопаченой стене весовой, с сожалением посмотрел на огрызок.
– Пойду, пройдусь так, на всякий пожарный…
– Когда ты их уже нажрёшься? – бросил через плечо Малахов. – Как порося, ей-богу.
– Э-э, слушай… – начал было полемику Давид, но Сергей Хачариди, старший группы, посмотрел на обоих друзей-врагов выразительно-хмуро.
Пожав плечами, осетин вышел на грузовую эстакаду весовой и исчез в полудённом сумраке дождевой мороси, – то дымчато-серой, то пронизанной золотистыми струнами холодного солнца. Раскидистые деревья в этой кисее казались рукастыми призраками…
– Тут, на перегоне, поворот идёт… – продолжил «Черепанов», тыча узловатым пальцем в сложенную карту. – Он не такой крутой, но насыпь тут высокая, потому как над заболоченной поймой. Тут машинисты и без всякого семафора притормаживают. Был случай в 38-м… – пояснил он Мигелю. – Машиниста, молодого парнишку, стахановца, матерь его, тогда чуть НКВД не забрала как вредителя… за рекорд скорости, а оказалось – насыпь просела.
Майор Боске не слишком ясно понял, сошел-таки паровоз с рельс или нет, но понимающе кивнул.
– Теоретически, здесь можно произвести эффективное минирование, но… – подпольщик с сомнением покачал головой. – Подойти к насыпи, не вызвав подозрения охраны поезда, может разве что коза или корова какая. И то сама, без пастуха. Был случай, с платформы охранения столетнего деда-пастуха с пулемета жахнули… Так-то вот… – «Черепанов» развёл руками. – А на саму станцию, товарищи, – не в первый раз уже завёл он по новой, будто порядком заезженную пластинку, – вам не пробраться, тут и тыкаться нечего, тут после прошлых диверсий вашего брата кругом ждут.
Майор снова рассеянно кивнул, барабаня пальцами по покосившемуся дощатому столу и думая о чём-то своём.
– Значит, только с одной стороны нас и не ждут, отец? – спросил вдруг Сергей Хачариди, все это время, казалось, занятый только безопасностью встречи диверсантов с подпольщиком – то в оконный проём с битым стеклом выглянет, то на грузовую эстакаду выйдет, пройдётся до угла.
Вроде бы и не прислушивался даже к беседе, так что «Черепанов», впервые услышав голос смуглого парня, не расстающегося с пулемётом на плече, недоуменно уставился на него поверх очков в круглой оправке.
– Это ж с какой такой стороны… сынок? – спросил он, скептически хмыкнув.
Было «Черепанову» – в миру Александру Ерофеичу Чирьину, старшему машинисту маневренной бригады ж/д узла «Шкуровская» – всего-то лет пятьдесят. Но, пропечённое огнём паровозной топки, изрезанное встречными ветрами, лицо его казалось куда старше своего эксплуатационного срока. Седые косматые брови над круглой оправкой очков и пергаментная лысина над резкими складками лба только усугубляли это впечатление.
Впрочем, поскольку Хачариди не было и тридцати, то в сыновья «Черепанову» он и впрямь вполне годился.
– Что вы имеете в виду, Сергей? – очнулся наконец от своих раздумий Мигель.
– Я говорю… – Серёга, сняв пулемёт с плеча, приставил его к столу. – Ждут нас отовсюду, это так. Но ведь прямо на платформе станции нас не ждут?
Мигель переглянулся с подпольщиком; оба воззрились на Везунчика равно непонимающе.
Тот предупредительно поднял ладонь: не торопите, мол.
– Кто кроме козы может находиться на путях или подле? – спросил он «Черепанова». – Обходчик может?
– Может-то, может… – с кряхтением угнездился Александр Ерофеич на скрипучем тарном ящике. – Только ведь и обходчика немцы на дрезине возят с патрулём туда-сюда. Когда сами, когда румын привлекают…
Теперь переглянулись Мигель и Сергей Хачариди.
Майор Боске прищурился, Везунчик кивнул…
Стрекот мотодрезины быстро вязнул в утреннем тумане, что слоями полз над рыжевато-зелёными солончаками низины.
– Смотри-ка ты… – хмыкнул майор Боске, глянув на наручные часы. – Наверняка немцы. Педантичность, как на вокзале…
На немой вопрос Родриго он пояснил с кривой ухмылкой:
– Как будто не дрезина обходчика, а Гамбургский экспресс на Берлинский вокзал прибывает. Но это нам только на руку, не разминёмся с нужным нам эшелоном…
«Нужный» диверсантам, специального назначения эшелон шёл из Севастополя и должен был прибыть на Шкуровскую ровно в 7.15, а оттуда, после пересадки на колёсные пары узкоколейки, грузы предполагалось отправить на аэродром II авиационной группы. Переброшенная с Северной Африки группа «юнкерсов» должна была обслуживать эвакуацию гитлеровских войск с Таманского берега. Именно для этого из Румынии в Севастополь прибывали тысячи тонн особого авиационного бензина типа «Avgas 115/145» характерного пурпурного цвета.
Именно эта его особенность – жирные пурпурные пятна, неслучайно оказавшиеся на пальцах одного из военнопленных – бывшего аэродромного технаря, работавшего на разгрузке румынского морского транспорта, – и превратила эшелон с нейтральным обозначением ЛТ-300 в первоочередную мишень.
Обо всем этом стало известно от «Черепанова», а уж ему от кого? Об этом могло стать известно не раньше, чем Шкуровская превратилась бы в груду дымящихся развалин…
Двое немецких солдат в длиннополых шинелях, с «маузерами» между колен с относительным комфортом расположились на железной лавке позади дребезжащего «даймлера», астматически чихающего сизым бензиновым дымком. Обходчик, пожилой дядька из числа гражданских, с отсутствующим видом сидел на подножке дрезины. Унтер, старший патруля, стоя за рычагом управления, то и дело прикладывал к глазам бинокль с важным видом Наполеона, озирающего окрестности Ватерлоо.
Но в окулярах были видны одни лишь глинисто-мшистые солончаки, и то лишь те, что выходили из переднего слоя тумана – белого; последующие же слои, всё более и более золотистые к горизонту, были часов до половины восьмого непроницаемы. Тем не менее…
– Zu stehen! – вдруг вскрикнул унтер, подсунув бинокль в очередной раз под глубокий козырёк каски, но тотчас бросил бинокль на грудь.
Объект, привлёкший его внимание, и так был достаточно хорошо виден.
– Что там? – вскинулся один из патрульных.
– О! Фриц, это нечто! – с азартом охотника отозвался гефрайтер.
Нечто обернулось на шум и посмотрело на дрезину глазами дьявола – чёрными ромбами зрачков на оранжевой роговице.
– Коза! – увидел теперь белого дьявола и Фриц.
Немцы загоготали, искры тормозных колодок брызнули из-за реборд железнодорожной пары.
Обсуждая на бегу рецептуру соуса… – «Какое может быть жаркое без соуса, Гельмут!» – немцы, скрежеща щебнем высокой насыпи, бросились к козе, пока та ещё не сообразила, что там Фриц так весело блеет насчёт жаркого.
У дрезины остались только флегматичный обходчик с обвислыми седыми усами и последний из солдат, соскочивший с лавки и егозивший на шпалах перед дрезиной, как футбольный болельщик позади ворот:
– За рога её, Гельмут! За ро…
Кровь струёю брызнула на закопченный дочерна щебень. Последний совет патрульного захлебнулся горловым бульканьем.
Чуть слышно мурлыча под нос нечто вроде: «Ах, Одесса…», Арсений Малахов вытирал широкое лезвие немецкого штыка о полу шинели убитого, а тот всё ещё подрагивал разбросанными каблуками сапог…
Любителям жаркого повезло больше. По крайней мере, пока солнце, поднявшись над горизонтом, не разогнало утренний туман из самой потаённой глуши осоки, окружавшей солончак.
В ней немцы, в одних только кальсонах и привязанные спинами друг к другу, встретили самое скверное утро в своей жизни…
А вот здешние яростные комары со времени отступления 51-ой армии не встречали утро лучше… И сытнее…
Эшелон ЛТ-300 появился ровно в 7 часов, как раз минут за пятнадцать тихого ходу до Шкуровской. Патруль, скучавший на соседней колее, пока русский обходчик ковырялся в медных кишках мотора дрезины, не вызвал ни малейшего подозрения ни у ефрейтора охраны, путавшегося под ногами у помощника машиниста, то и дело громыхавшего створками топки, ни у самого машиниста маневренного С-2 – тот даже приподнял козырёк замасленной кепки, узнав по обвислым усам обходчика Палыча со Шкуровской.
Сопровождающий груз флигер-инженер с одной птичкой в жёлтой петлице только глянул мельком в окно и, увидев знакомые мышиные шинели, снова, поправив монокль, погрузился в чтение накладных – вскорости предстояло сдать груз флигерштабсинженеру 2-й группы.
По пологой дуге поворота состав, большей частью состоящий из платформ с цистернами, громыхая в тумане глухо, словно через запертую дверь, заходил на Шкуровскую. Вот уже поднялось жёлто-черное полосатое плечо семафора с зелёным сигналом: «Путь открыт!». Вознеслась над белыми волнами тумана, словно маяк над утренней морской дымкой, деревянная башня водокачки…
Часовой на платформе с цистерной, располагавшейся приблизительно по центру состава, натянул на нос вязаный подшлемник, спрятал в рукава руки в обрезанных, также вязаных, серых перчатках и забился под самый бурый торец цистерны, обметанный ржавчиной… Но всё равно, совершенно окоченел. Тут и без всякого встречного ветра, сквозь вязку подшлемника пар валит – сырость промозглая, а на ходу так вообще впору «мороженым мясом» на рукав отметить – чувствуешь себя окороком в ресторанном морозильнике батюшки Шпитца.
Часовой настолько сосредоточился на своих ощущениях, что даже не сразу отреагировал, когда чей-то простуженный голос из-за спины спросил его доброжелательно:
– Du willst dem Spiritus, Genosse?
Впрочем, менее секунды понадобилось ему, чтобы согласно закивать головой так, что каска съехала на нос:
– Ja. Ja! Sehr gut! – задребезжал его голос.
На акцент, смазанный хрипотцой, часовой не обратил внимания – не заметил; не подумал также, что смены караула до прибытия на станцию никто не обещал. И вообще не успел спросить себя, откуда взялся этот смуглый с чёрными глазами и расхристанными ремешками каски, будто нахлобучил её впопыхах? Вроде бы и не было такого, откровенно латинского, балбеса в 3-й роте батальона сопровождения…
«Потом. Я подумаю об этом завтра…» – мелькнуло в замороженных мозгах часового, а руки в вязаных перчатках с посиневшими ногтями на голых пальцах уже тянулись к плоской фляге в брезентовом чехле.
Так и не дотянувшись до неё, часовой вдруг почувствовал необыкновенную лёгкость в членах и головокружение, словно уже глотнул оглушительную порцию спирта и не заметил, как закончилась под ногами платформа…
Сергей Хачариди за его спиной, мелькнувшей под насыпь, опустил короткий приклад громоздкого ручного пулемёта.
Если собственного падения часовой так и не заметил, отключившись секундой раньше, то заметили это в конце состава, на задней платформе охранения, с зенитной установкой, обложенной мешками с песком и парой МГ-39 на станинах.
– Чёрт, или мне показалось, или часовой с десятой платформы свалился к чёртовой матери… – с сомнением пробормотал пожилой обергефрайтер, застёгивая ширинку мешковатых штанов.
– Может быть, он был занят тем же самым, герр обер? – предположил, оглянувшись вполоборота, молодой здоровяк рядовой, пристроившийся по соседству. – Только не удержался на повороте и…
– Возьмите двух человек, Томас, и проверьте, что там… – распорядился унтер, возглавлявший взвод охраны, и раздражённо добавил: – И прекратите, ради Бога, мочиться мне на шинель. Это в конце концов не соответствует субординации.
– Прошу прощения, герр обер! – вспыхнул рядовой, отворачиваясь.
– Сколько у нас времени? – спросил Мигель на ухо партизанского минёра Ваську Громова, заменившего погибшего Антонио.
– И много и мало… – рассудительно ответствовал Громов, возясь со связкой толовых шашек под округлым боком цистерны, охваченной массивными цепями со скобами кронштейнов на концах.
– Это как понимать?
– А так, товарищ майор… – Васька остругал перочинным ножом картон с торца одной из шашек и продолжил, перекрикивая грохот колес и стук рельсов: – Был бы у меня часовой механизм, сейчас бы выставил минут 5–7, сколько там осталось до станции, и всё, можно спрыгивать!
– Это мы уже обсуждали… – поморщился Боске, сдвинув немецкую каску на затылок. – А так?
– А так нам придется держаться до самых последних секунд… – ответил вместо минёра Сергей Хачариди, выглядывая в конец поезда из-за дубовых брусьев, подпиравших цистерну. – Сколько будет гореть метр-полтора бикфордова шнура, секунд десять? – уточнил он у Громова.
– На таком ветру может и быстрее… – пожал тот плечами.
– Значит, так… – решительно поднялся на ноги Мигель и переправил «шмайссер» из-за спины под руку. – Благодарю всех за помощь. Помощь была неоценима. Но это наше задание, нашей диверсионной группы, поэтому прошу всех остальных товарищей покинуть состав… и это…
Майор смущенно кашлянул и, тронув за рукав шинели «Везунчика», добавил, склонившись к нему каска к каске:
– Заберите с собой Родриго, пожалуйста…
Сергей понимающе кивнул, но ответил неожиданно:
– Ребята заберут. Я остаюсь с вами.
– В этом нет необходимости! – замотал головой Мигель.
– Теперь есть… – не добавив ни слова, Сергей приткнул сложенные сошки пулемёта к дубовой опоре и, будто не целясь, дал короткую очередь в конец состава. Сухой треск словно бы тут же и снесло встречным ветром, но его наверняка донесло до ушей транспортного караула на задней платформе.
– Что вы, чёрт возьми, делаете? – зашипел было майор Боске, но тут же увидел, как всего за три цистерны до них кувыркнулась за леера ограждения серая фигурка, вспорхнув полами шинели, словно подстреленная ворона.
– Я сам останусь, один! – закричал Боске, припав на одно колено. – Удержаться несколько секунд на цистерне не так уж сложно, гранат они не применят, побоятся, а…
– А с другой стороны? – иронически поинтересовался «Везунчик». – А сверху? Бегать туда-сюда будете, вверх-вниз прыгать? Малахов! – окликнул он матроса, который даже теперь не нашел в себе достаточно силы воли, чтобы запахнуть шинель, спрятав тельняшку, дырявую, как легендарное полковое знамя.
– Я остаюсь! – зло бросил Арсений через плечо, даже не услышав ещё новой команды.
– Остаёшься… – согласно кивнул Серёга. – Остаёшься за старшего группы! Группа немедленно покидает состав! Головой отвечаешь, чтобы все живые и здоровые добрались до своих, ясно?! Особенно за Родриго!
– Ясно… – нехотя протянул Малахов. – Но…
Не дожидаясь его возражений, Хачариди забросил пулемёт за спину и по стальным скобам на замасленном боку цистерны проворно поднялся наверх, исчезнув из поля зрения Малахова.
Матрос исподлобья взглянул на Мигеля – в конце концов командовал операцией именно он…
– Подтверждаю… – майор положил руку на плечо Арсения. – И это… Нас не дожидайтесь. Сами доберёмся…
* * *
– Что там у вас происходит, обергефрайтер?! – военный инженер в оливково-зелёном армейском мундире, сопровождающий груз ЛТ-300, кричал в текстолитовый коробок внутренней связи.
– Партизаны, герр флигер-инженер! – отозвался сквозь хрип и шелест помех командир взвода охраны. – А скорее всего, даже русские диверсанты. Они все в форме наших пехотинцев.
– Сколько их, всех?!
Гефрайтер снова перегнулся за кладку мешков, набитых песком, растянув витой шнур переговорного устройства.
– Непонятно, но у них пулемёт, и мы уже потеряли четырех своих…
– Шайсе! – выругался флигер-инженер и, рванув вниз раму, высунулся в окно штабного вагона чуть ли не по пояс.
Струя ледяного воздуха растрепала его русые волосы.
Что творилось в центре состава, было не совсем понятно. Ветер относил далеко назад треск автоматных очередей, звучавших то поочередно, то шквалом, и лаконичные реплики партизанского пулемёта в ответ. И, похоже, что краткость была сестрой его военного таланта – ещё одна серая фигурка, путаясь в полах длинной шинели, закувыркалась по насыпи. Изредка, когда была возможность – состав слегка выгибался на плавном повороте, – в дело подключался крупнокалиберный МГ, его глухой лай слышен был даже здесь, в голове поезда…
– Господи, что делают эти идиоты?! – простонал господин инженер, ударив кулаком по дубовой раме. – Они думают, что мы везём простой бензин?! Они не представляют себе, какое у «Avgas» октановое число!
– Гефрайтер! – бросился он назад, к переговорному устройству на стене вагона, оббитой коричневым дерматином. – Немедленно прекратите огонь! Топливо в цистернах детонирует лучше всякого глицерина!
– Что им будет, стальным цистернам, от 7.69? – насмешливо возразил командир роты охраны, меняя фуражку на каску, не столько из боязни получить пулю в лоб – один черт, в ближнем бою не поможет – сколько боясь потерять фуражку на ветру. Можно было, конечно, отпустить ремешок под подбородком, но с ремешком, витым из алюминиевой тесьмы, вид был несколько излишне… франтоватый.
– Если влепить из МГ в упор, господин лейтенант, – с привычным раздражением проворчал инженер («привычным», поскольку довольно редко выпускнику «Berliner Polytechnischen» доводилось встречаться в среде фронтового вермахта с технически компетентными офицерами), – то и этого может оказаться достаточно, чтобы архангелам незачем стало спускаться по наши души, они просто испарятся!
«Зануда…» – подумал лейтенант, но вслух поинтересовался скорее для проформы:
– А если без поэзии, герр инженер. Что вы предлагаете?
Хотя, что делать, он и так представлял довольно ясно.
Надо пинками гнать батальонных ветеранов в рукопашную и сбросить партизан под откос раньше, чем они это проделают с составом. Пора этим бездельникам, возомнившим караульную службу бессрочным отпуском, в конце концов поработать штыками по назначению, а то, поди, и забыли, что можно ими делать кроме как открывать жестянки с тушенкой…
– Я предлагаю немедленно отцепить захваченную платформу!
Ответ инженера, пропущенный было мимо ушей, неожиданно поразил лейтенанта. Он замер, уже взявшись за скобу дверной ручки, чтобы выйти в тамбур.
– Это плохая шутка… – лейтенант наконец нашел слова. – Это половина состава, герр инженёр, это в конце концов трибунал!
– А почему, по-вашему, русские до сих пор не подорвали состав, герр лейтенант? – негромко, будто интересуясь между делом, спросил инженер, заложив руки за спину с видом человека отчаявшегося, уже обречённого на непростые, лишённые всякой любезности, допросы в СД. – Почему они до сих пор не заложили мину и не спрыгнули?
– Они боятся, что охрана первой доберётся до мины и избавится от неё… – ответил лейтенант будто бы на собственные раздумья. – Господи… Они хотят взорвать весь состав!
– Более того… – повернулся к нему флигер-инженер с нервической кривой ухмылкой, от которой подрагивал в глазнице монокль с золотым ободком. – Десять сантиметров бикфордова шнура им бы вполне хватило, чтобы выполнить задание и благополучно убраться с поезда, но…
Лейтенант, отпустив ручку двери, подскочил к окну и отдёрнул штору с трофейным клеймом: «Наркомтранс СССР».
За мутным от мороси стеклом потянулись черепичные крыши блокгаузов, зачастили рогатые столбы, усиженные воронами и керамическими изоляторами, мелькнула чёрная лента транспортера на роликах…
– Господи… – повторил он. – Они хотят взорвать состав прямо на станции, но…
Лейтенант растерянно обернулся:
– Они же не смогут уйти?
Молча пожав плечами, флигер-инженер вернулся за свой столик и обессилено опустился на скрипучий дерматин диванчика.
– Чёртовы фанатики, самоубийцы… – попятился от окна лейтенант, затравленно оглянулся вокруг и, схватив за ворот ближайшего караульного, швырнул его к двери тамбура: – Немедленно отцепите платформу! Пусть они сами себя поджарят! – забормотал он горячечно, когда побледневший солдат исчез за железной дверью.
Заскрежетали реборды колес, вагон зашатало из стороны в сторону на густом распутье стрелочных переводов узла.
– Поздно, герр лейтенант… – холодно констатировал сопровождающий. – Самое умное, что вы все можете делать сейчас, это прыгать прямо на ходу и бежать, сломя голову. Впрочем… – Инженер поймал дребезжащую в стакане крутого чая ложечку и меланхолически помешал ею кубики рафинада. – Впрочем, голову вы всё равно потеряете… Это очень хороший бензин…
С частой одышкой выталкивая клубы белого пара, эшелон ЛТ-300 не спеша втягивался в узкое ущелье между соседними товарняками, вливался в обыденную сутолоку станции, провожаемый взглядами солдат оцепления, разбегавшимися вдоль колонны порыжелых цистерн. Чёрное выпуклое рыло паровоза с распластанным по центру шумерским орлом отразилось в арочных окнах станции, когда, подрагивая, он прошёл, замедляя ход, за пустыми платформами на первом пути…
Дебаркадер станции оборвался тупиком – горизонтальный полосатый брус с электрическими фонарями. Эшелон, лязгая сочленениями, вильнул вправо, приникая к широкой бетонной эстакаде, уже заставленной тяжелыми «МАНами» с обрубленной мордой и плоской цистерной в жабьем камуфляже. Встречающий обер-инженер в двубортной шинели зелёного сукна предусмотрительно бросил под ноги окурок и раздавил его носком сапога…
И вдруг алюминиевые колокольчики на столбах загорланили, дублируя друг друга визгливым назойливым эхом: «Achtung! Achtung!»
Первыми, не дожидаясь команды офицеров, бросились с платформы солдаты оцепления. Офицеры же – кто без всякой субординационной учтивости протолкался в застеклённые до половины двери станции, кто посчитал достаточным пригнуться за бетонной стенкой дебаркадера, махая пистолетами на беготню подчиненных…
Последними прекратили муравьиную сутолоку грузчики из числа военнопленных, но большей частью бросились не в сторону укрытий – блиндированных щелей на пустырях между блокгаузами, а рассыпались по соседним путям, под колёсами товарных эшелонов. И никто не отметил, как со средней платформы спрыгнули двое и внезапно исчезли, как сквозь землю провалились. Впрочем, почему «как»? – соскользнули в предусмотрительно открытый кем-то люк.
– Какого чёрта вы подняли панику! – заорал с порога на начальника станции гауптман в чёрной форме «СС» и, в сердцах смахнув со стола ворох каких-то папок, подбежал к полуарке окна в мансарде: – Как теперь…
Оглушительный раскатистый грохот смёл последние слова эсэсовца, смёл и его самого вместе с каскадами стёкол, брызнувших внутрь кабинета. Клубящийся шквал багрово-золотистого пламени докатился до кирпичного здания станции в одно мгновение, вышиб окна и белым паром расползся по закоулкам помещения.
Вслед за первым в сумрачное небо вскинулся второй копотный гриб, третий…
Со скрежетом начали заваливаться набок железные товарные вагоны, вспыхнули, как спичечные коробки, дощатые…
Ещё не отгремели последние штабеля боеприпасов на бетонных эстакадах, ещё трещали раскалённой черепицей обрушенные блокгаузы, когда за дальним шестым путём, под самым боком почерневшей и лопнувшей вдоль клёпаного шва цистерны шелохнулся и приподнялся чугунный канализационный люк. Спустя минуту он рывком сполз с чёрной норы колодца и на его край, в обугленную траву, вылетел ручной пулемёт.
Безжизненной тряпичной куклой наружу вывалился майор Мигель Боске в серой шинели, с тёмно-багровыми пятнами крови, расползшимися по спине.
Вслед за ним, утерев с рассеченной брови назойливую алую бороздку, появился и перепачканный Хачариди, сел и, подтянув к себе за брезентовый ремень пулемёт, огляделся.
До водокачки, к которой, собственно, и вела водопроводная линия, было рукой подать, а там – заросшее ржавчиной сухостоя кукурузное поле. Даже с тяжелораненым на плече бежать считанные секунды, а дальше….
…Видать, крепко мы достали фашистов, потому что они чуть ли не дважды в месяц старались нас «окончательно уничтожить», – а мы за каждого нашего укладывали по пять карателей. Наверное, потому, что знали из радиосообщений (мы связывались с Большой землей и с «соседями», пока все батарейки у рации не сели), да из газет, которые время от времени доходили до нас, что Красная армия всё ближе и что она наконец заперла фашистов в Крыму, как в мешке.
И не сильно-то ждали мы, пока каратели в гости пожалуют: сами наведывались. За батарейками – тоже. Ну да ты всё помнишь…