Когда я пришел, в доме уже все спали. Я лег под бочек к Алене. Она что‑то нежно проворковала и обняла меня. Пасмурные мысли не шли у меня из головы. Это насколько нужно быть ненормальным, что бы устроить нападение на центр? По вооруженности, оснащенности и степени подготовки вояки из центра не уступали полноценной военной части. Охрана была поставлена на высоком уровне. Я по косточкам перебирал оба нападения на дом главврача, потом схватку с лазутчиками избранных. Мне было понятно одно, что в дом Бориса Михайловича лезли не просто так. И искали они не наркотики. Я помнил перевернутые книжные шкафы и разбросанные бумаги. Тут есть нечто большее, и от нас это скрывают. Опять же, не из желания нас защитить и не по доброте душевной в такое непростое время в форт направили БРДМ и бойцов вооруженных до зубов и с хорошей подготовкой.

Мне не спалось. Я тихонько снял руку жены со своей груди, встал, оделся и вышел. На улице было прохладно, сквозило сыростью. Я услышал, как на нашу вышку полез очередной сменщик. На крыльце Палыча вспыхивал огонек сигареты.

— Палыч, чего не спишь.

— Не спиться.

— Пойдем, подежурим.

— Подожди, дай хоть оденусь. Я в трусах и телогрейке.

С Палычем мы вышли через четверть часа. К нам сразу подбежала черная лохматая собаки и подозрительно обнюхала. Потом из темноты появился патруль из трех человек. Мы поздоровались, перекинулись парой фраз и разошлись. Ветер колыхал верхушки деревьев. Автомат был холодный и мокрый. Прикосновение к металлу бодрило лучше кофе. Пахло весной. Этот замечательный запах портил легкий оттенок мертвецкой вони. Мелкий дождь накрапывал не переставая.

Мы шли и разговаривали, Палыч рассказывал бородатые анекдоты. Потом мы решили пойти разбудить Пантелея. Чего он будет спать, если мы тут бодрствуем? Это не правильно. В радиостанции зашуршало. Сообщили о звуке моторов и проехавшей машине с выключенными фарами. Это настораживало. Пантелея нужно было точно будить. Лучше я буду живым параноиком, чем мертвым оптимистом.

Мы пошли действительно к Пантелею.

Грохнули взрывы и ударили выстрелы. Вышка у главных въездных ворот расцвела ярким огненным облаком. Следующим взрывом снесло ворота. Взрывы пошли один за другим с разных сторон. Я рванул к главным воротам и потащил за собой Палыча. Ожил ДШК на нашей вышке. От ворот раздался еще один взрыв. Что‑то загорелось. Потом заполыхали две сосны на въезде. В неверном мечущемся свете пожара были видны бегущие фигуры и здоровенный автомобиль, появившийся в проеме взорванных ворот.

Практически одновременно вспыхнули перестрелки сразу в трех местах. Впереди раздался хлопок потом взрыв. Такой звук бывает, когда технику подбивают.

Ма–а-ать, перемать! Так это же на нашей короткой улочке стреляют. Я, пригибаясь, тащи Палыча за собой. Он вдруг вскинулся, и у меня над ухом затрещали короткие автоматные очереди. Впереди кинулись в разные стороны черные силуэты, огрызаясь очередями. Точно не наши. Они нас не заметили, и группа из пяти человек налетела прямо на нас. Я смотрел в сторону нашей улицы, а вот Палыч смотрел по сторонам — молодец. Если бы он не начал стрелять первым, то нас бы точно уже убили. Я поддержал его огнем. Впереди перед нами еще заметались тени в черном. Мы с Палычем упали за машину, стоявшую вдоль забора.

Мы завязались в перестрелке с таинственным отрядом. Я орал в рацию:

— Тревога! Нападение! Прорыв периметра! Стрелять всех, кто в черном.

В машину, за которой мы скрывались, ударила граната из подствольника. Плохо дело, я выбил три штакетины из забора и полез в палисадник.

— Палыч, держи их. Я с фланга зайду.

Не знаю, понял меня Палыч или нет, но он продолжал отстреливаться. Я пробежал в двух метрах от внутренней стороны забора до самого конца участка и перевалился через забор на другой участок. Кусты малины предательски затрещали, но обошлось — меня не заметили. По следующему участку я уже полз на четвереньках. Миновав кусты смородины, я спрятался за толстым стволом березы. Приподнявшись над землей, выглянул из‑за дерева. Группа нападавших была на другой стороне дороги, он укрылись за беспорядочно стоящими поддонами с кирпичом. Огонь освещал черные спины. Я добрался вовремя. К поддонам, пригибаясь, подбежал вражина с гранатометом. Он положил трубу РПГ-7 на плече. Осколочно–фугасным бить собрался. Выстрелить ему я не дал. Новый магазин уже был в автомате. Какая хорошая штука коллиматорный прицел. Я резанул очередью по скучившимся врагам, целясь в первую очередь в гранатометчика. Он упал на бок. Я отскочил за дерево, меняя рожек. Хлопнул выстрел, все озарила вспышка реактивной струи, а потом сразу грохнул взрыв. Во все стороны полетели осколки и битый кирпич. Кто‑то орал. С нашей улицы донесся гулкий треск ПКМ. Я побежал к дому прямо через участки, перескакивая или перелезая через заборы.

Бой шел везде. Очереди и одиночные выстрелы слились в канонаду. Работал ДШК с вышки. Других ДШК слышно не было. Мелкий противный дождь продолжался, как ни в чем не бывало.

Передо мной от удара распахнулась калитка. Троих врагов в черном я встретил автоматной очередью от живота. Последнему я со всей силы ткнул стволом в лицо. Они были в касках и бронниках. Остаток магазина я высадил на улицу в открытую калитку. Сделав три контроля из дробовика под шлемы упавших людей в черном, я побежал дальше. Оглянувшись на бегу, я увидел, как пулеметные трассеры рвут забор и калитку в том месте, где я только что находился.

Воткнувшись в узкий промежуток между забором и гаражом, я выглянул сквозь щель в заборе на улицу. Спиной ко мне в кузове пикапа стоял пулеметчик, он поливал очередями улицу и стоящие вокруг дома. Звук пулеметных выстрелов был мне не знаком. Стрелял он, скорее всего, из пулемета иностранного производства. Дистанция была пустяковая, но патроны к Калашникову у меня закончились. Подняв дробовик к плечу и прицелившись, нажал спуск пять раз подряд. Из спины пулеметчика полетели клочья одежды и кровь. Его бросило вперед, затем он упал назад криво скручиваясь всем телом. Шестой патрон я разрядил в голову, высунувшегося в отрытую дверь пикапа, водителя. Зачем он высунулся было непонятно, но участь его была решена. Наш банковский броневик выкатился откуда‑то сбоку и встал рядом с пикапом. От Гошиной машины валил дым. Башня вращалась. Пулемет бил короткими и длинными очередями. А вот так ствол можно быстро запороть. Интересно, кто сейчас стреляет. Я выскочил на свою улицу. Около дома Палыча шел бой. Наши прятались за разбитым автомобилем, они стреляли сразу в обе стороны улицы. Я побежал через рощицу вдоль забора железной дороги, огибая место боя, чтобы зайти в тыл нападавшим, но внезапно и неожиданно для себя самого остановился, притаившись за сросшимися липами. Интуиция меня не подвела. В темноте показались бегущие фигуры. Оказывается, не я один намерен с тыла или во фланг ударить. Я как можно тише поставил в дробовик новый магазин на двадцать патронов и аккуратно передернул затвор. Ну, вот и пригодилась дубинушка, спасибо тебе Белов. Нервы были на пределе. Я не шевелился, выбирая слабину спускового крючка. Они поравнялись со мной. Я дернул спуск. Стрельба велась практически в упор. От мощного патрона и крупной картечи в упор броники их не спасут. Они даже понять не успели, откуда стреляют. Я скакал из стороны в сторону и стрелял, стрелял, стрелял. После последнего выстрела из дробовика я достал берету и стал стрелять в спины двух убегающих врагов. Упали оба. Тут передо мной вырос детина в черной форме. Меня ослепила вспышки пистолетных выстрелов. Он в меня не попал. Я сбил его на землю, и мы начали бороться. Он был сильнее и хорошо подготовлен. Буквально сразу он подмял меня, но то была схватка насмерть. Правил и запрещенных приемов тут не было. Я задергался во все стороны как червяк и попытался ткнуть его пальцами в глаза, но промахнулся, сбив костяшки о край каски. Я дернул каску за козырек, закрывая ему лицо. Он попытался ударить меня головой. Тут мне под пальцы подвернулось ухо. Вцепившись и выкручивая ухо со всей силы, я развернулся, мне удалось выкрутиться из под туши. Он орал и пытался вывернуть мне руку, но я не отпускал. Вцепившись зубами в его шею, я сжал зубы их до такой степени, что у меня затрещало в ушах. Вонючий пот и кровь во рту. Я деру шею жертвы как собака. Он орет, пытается подняться. Край его каски постоянно бьет меня в лицо. Он сбрасывает меня и вырывается, в моем рту остается кусок кожи и жира. Он вскакивает, но падает оступившись. Я, стоя на коленях, хватаю с земли какой‑то ствол, по все видимости дробовик, и со всей силы бью им по поднимающемуся врагу, по голове, по рукам и куда придется. Я задыхаюсь. Холодный воздух разрывает разгоряченные горло и легкие. Я бью и бью, все снова и снова. Слышится хруст костей. Враг переворачивается на живот и пытается ползти. Я бью его несколько раз по шлему, он затихает. Достаю нож и втыкаю его в основание шеи слева, в ямку между ключицей и лопаткой. Так я должен перерезать ему сосуды сердца. Горячая кровь толчками выплескивается из глубокой раны. Наверное, попал. Я сажусь рядом с ним на землю. Схватка вымотала меня. Скорее с помощью шестого чувства нахожу беретту и вставляю новый магазин. Дальше нащупываю на земле трупы по очереди и делаю контроль каждому в голову. Некоторые живы, но тяжело ранены. Обшариваю трупы, нахожу полные рожки для калаша. Свой автомат узнаю на ощупь по коллиматорному прицелу. Рожки сую в пустую разгрузку. Вепрь пропал куда‑то, не могу его найти. Я снова слышу выстрелы из ДШК, да еще и не из одного. Выбив ворота двора Беловых, по улице ездит наш танк–Урал. Тяжело поднимаюсь и, качаясь, иду в сторону парка. По дороге натыкаюсь на одного из убегавших, он корчится на земле. Вгоняю ему в глазницу нож до середины лезвия. Хрустнул череп, он уже не стонет, а просто дергается в агонии. Потом второй. Этот, кажется, мертвый, но я все равно бью его ножом в глазницу, в самый мозг. Нож чуть не застревает. Его приходится раскачивать и выдергивать с усилием.

Я вышел к забору периметра. Пробиты ворота и есть еще дыра в дольнем конце забора, практически около железобетонной плиты ограждения железной дороги. Полосы металлической высечки торча в разные стороны. Наверное, через эту дыру прошла группа на которую я наткнулся. Сквозь дыру впереди виднеется что‑то массивное. Внимательно осмотревшись пролажу на другую сторону. Через пятнадцать метров натыкаюсь на здоровенный джип и четверых раненых в черной униформе за ним. Еще вижу и склонившегося над ними человека без шлема. Он, подсвечивая себе фонариком, перевязывает раненых, что‑то бормочет, но я ничего не могу разобрать. Я бью его прикладом по голове. Он кулем валится на раненных. Раненых добиваю ножом. С другой стороны джипа стоит боец в черном с перевязанной головой, держа на прицеле проем ворот. Контуженный, наверное. Я стреляю ему из беретты в голову. Его кидает на капот и он падает на землю боком, утягивая за собой пулемет. Я оглядываюсь по сторонам. Вроде ничего подозрительного. Устанавливаю пулемет снова на капот джипа и приникаю к толстой трубе прицела. Ба!!! Да я сегодня в любимчиках у судьбы. Прицел ночного видения. И как это он меня не заметил когда я сюда шел.

В проеме появляются грамотно отступающие бойцы противника. У нас ни у кого нет такой формы. Броники, каски, разгрузки. Все как положено. Несут с собой раненых и тащат убитых. Выбрав удобный момент, с великим злорадным удовольствием нажимаю на спусковой крючок. Полосую их очередями сначала длинной, а потом короткими. Они начинают укрываться за деревьями и забором. Прохожусь несколькими длинными обстоятельными очередями по забору. Есть контакт. Слышу сдавленный крик. А вот нечего прятаться за тонким металлом. С другой стороны ударяет очередь из ДШК. В зеленом свете ночника вижу, как выплывает наш самодельный танк.

Ох! Ё! Падаю за джип, утаскивая с собой пулемет. Длинная очередь из ДШК прошивает джип насквозь. У одного из мертвых раненых голова разлетается как переспелый арбуз. Попавшая пуля отбрасывает тело санитара. Я врастаю в землю.

Загораются фары искатели. Слепящий свет галогеновых ламп режет черноту ночи на куски.

— Есть кто живой! Сдавайся! Сдавшимся в плен, обещаем жизнь!

Ну, таких обещаний в Лукиновке надавали почти пятьдесят. Голос знакомый.

Переворачиваюсь на спину и ору:

— Свои, свои! Не стреляй! Палыч, Пантелеев, Степан, выручайте.

Слышу звук двигателя и шум колес. Раздается громкий треск костей. Наверное, на труп наехали.

Натужно сипят тормоза. Нестерпимо яркий луч искателя упирается в меня.

— Генерал, ты живой!

Ну вот, месяца не прошло, как майором стал, а теперь уже до генерала дорос.

— Да живой вроде.

— По тебе не скажешь. Ты ж в кровище весь.

Чьи‑то руки поднимают меня с земли. Это Николай.

— Привет, Тында!

— И тебе не кашлять. Сам доберёшься обратно? А то нам дальше надо.

— Нет! Я с вами.

Скрипя сердцем и всеми суставами, поднимаюсь в кабину Урала. Меня подпирает Николай.

— Автомат убери, а то мешает.

Ставлю автомат между ног вертикально.

По рации раздается голос Парамона.

— Привет, босс. Со вторым рождением тебя.

— Врешь ты все! Пятый это раз у меня, если не сбился.

Мы едем дальше. Натыкаемся сначала на группу легко раненых, потом на машину спешно разворачивающуюся от нас. Машину тут же превратили в металлолом вместе с пассажирами. Раненых тоже постреляли. Доехав до самого конца, где лежали два бетонных блока, настигли еще одного в черном. Убежать у него так же не получилось.

Начался сильный дождь, прямо настоящий ливень.

Вернувшись в форт, первым делом я побежал к своим. Дома никого не было. Двери распахнуты, окна выбиты. Услышав детский крик на улице, чуть не выпрыгнул из окна второго этажа. Не чувствуя под собой ног прибежал во двор Беловых. Своих нашел вместе с подругами наших гостей из Тынды, здесь же были и Анжелика с Алевтиной, и Гришины близняшки. Они прятались в погребе за домом Беловых. Погреб был капитальным бетонным бункером. Наверное глава Беловых строил его в расчете на ядерную войну. Кричала маленькая Анжелика. У входа в погреб лежал раненный Степан. Я помог вторым половинкам Тындинцев унести его в дом.

Весь остаток ночи и утро мы тушили пожары, добивали черных, упокоевали свежих зомбаков, спасали раненых. Утреннее солнце озарило печальную картину разгрома.

Главные ворота были сломаны. На улицах стояли раздолбанные очередями и взрывами автомобили. На пересечении нашей улицы и улицы Коломийцева стоял сгоревший БТР. Въездные ворота и шлагбаум главного въезда были уничтожены взрывами. Второй выезд был взорван, но машины врагов в него не смогли проехать. Пять домов сгорело. От массового пожара смогли спастись только благодаря дождю.

В наш форт ворвались с трех сторон — через оба въезда и со стороны парка, через резервный въезд на нашу улицу. Штурм был спланирован как блицкриг. Выстрелами и взрывами нападавшие должны были разрушить ворота, шлагбаумы и вышки, после чего ворваться в форт на машинах и из пулеметов расстреливать дома и жителей. План сработал косо.

Началось для них все почти удачно. Две вышки сожгли практически сразу. Дальше пошло все не так хорошо. Ворота и шлагбаумы не смогли полностью уничтожить из гранатометов. Главные ворота доразобрали из КПВТ БТРа. Со второго въезда боевики прорваться на машинах вообще не смогли. Головная машина на полном ходу воткнулась в шлагбаум из стального рельса. От удара погибли водитель и пулеметчик в кузове. Атака на нашу улицу со стороны парка сорвалась. Забор и ворота, не рассчитанный против таранных ударов снесли и заехали на нашу улочку, но гранатометчик промахнулся, стреляя по вышке. Вторая реактивная граната воткнулась в дерево перед домом Палыча. Артем с вышки расстрелял из ДШК четыре машины. Три разбитые машины стояли на нашей улице, четвертая с пробитым движком и кабиной стояла за периметром. Как раз за ней я убил раненных, санитара и пулеметчика. Нашу вышку все‑таки достали, Артем погиб. Основной машиной прорыва через главный въезд шел БТР. Его подбил Иван из мухи подобранной после мстителей, напавших ранее на дом главврача. БТР остановился на перекрестке улиц, превратившись в лакомую мишень. Иван исполнил его прямо с гаража дома Беловых. Кумулятивным зарядом из мухи был пробит в борт в районе башни. В БТРе что‑то детонировало и он полыхнул ярким факелом, осветив практически полностью обе улицы. Третьей главной неудачей нападавших, стал пост на водонапорной башне. Получился вариант штурма грозного, когда вошедшие в город были заблокированы и уничтожены. Как раз в эту ночь там дежурили ветераны первой чеченской, усиленный состав из четырех человек. ДШК, автомат и две снайперки да еще с такой позиции — это страшная сила. Ребята из башни уничтожили сначала замыкающие машины, заперев бандитов в форте, а потом расстреляли остальные машины. Единственным достойным противником для башни был БТР со своим КПВТ, но его сожгли в самом начале боя. Ворвавшиеся машины метались по форту не находя выхода. Снайперы из башни отстреливали пулеметчиков и гранатометчиков. Неприятным сюрпризом для нападающих стали три броневика с пулеметами. Первым выскочил Гоша на совеем банковском броневике. Испытание боем он прошел успешно. За пулеметом был сын Гоши. Парень достойно себя показал, но был серьезно ранен. Ему выбило глаз срикошетившей пулей. У него из глазницы вытащили сплющенный блинчик автоматной пули. Не смотря на такое ранение, он продолжал сражаться. Группа захватчиков, прорвавшаяся через главные ворота, попала в руки Быни и его ребят. Живыми от них ушли только те, кто находился в машинах, которые смогли объехать горящий БТР. После этого молодняк отсек пехоту или пешую группу зачистки, которая ворвалась в форт вслед за машинами. Потери у Быни были страшными. Из двадцати семи человек у него осталось всего тринадцать. Мальчишки и девчонки стояли до последнего. Сам Быня не пострадал. У него даже царапины не было. Хотя он сам был во главе отряда и завязал кровавую рукопашку с черными, мастерски орудуя топором. Нападающих с другой стороны улицы Коломийцева встретила группа Георгия. Натренированные и слаженные в схватках зомби и бандитами, они буквально смяли первую волну нападавших. К ним подключились ополченцы из местных домов. Еще к ним подоспели караульные которые сменились с постов, но еще не успели разойтись по домам. Введенные среди населения форта обязательные занятия по начальной военной подготовке и стрельбе окупились сторицей. Опять же выручила форма. Мы легко вычисляли врага по черной униформе и опознавали своих по песочным афганкам. На бой вышли все. Подавляющее преимущество в живой силе и допущенные противником просчеты, а пророй и наше везение, превратили блицкриг в большую могилу для нападающих. В форт заехало по пять машин с пулеметами и БТР со стороны главных ворот. На нашу улицу заехало четыре машины и еще со вторых главных ворот шесть машин заблокировали стрелки с башни и группа Георгия с ополченкцами. Плюс пехоты с каждой стороны было человек по двадцать пять. Мы насчитали более ста трупов в черном.

Первыми к нам подоспели наши соседи из дачного кооператива. Потом подъехали бойцы из центра, усиленные броней. Уже утром около десяти приехал отряд из Лукиновки. Гости оказались совершенно не лишними. К месту нашей локальной войны повалили зомби. Мы спешно заделывали прорехи в заборах. Вернулись наши местные, ушедшие из форта на выходные.

Вояки из центра сдерживали натиск зомби. Баптисты и заводчане помогали латать дыры в периметре, восстанавливать вышки и ворота, разбирать сгоревшие дома, собирать с улиц трупы. Всех раненых, даже легких увезли в центр.

Уже ближе когда взошло солнце я нашел Леху. Он прятался в куче мусора, которая была навалена за гаражом Беловых. Он там просидел весь бой. Я вытащил его оттуда на глазах у всех. Он вел себя очень странно — все время хихикал, ерничал, как будто я с ним в игры играю. Я пинками погнал его туда, где лежали наши погибшие и оставил его там. Я не хотел даже смотреть на него, не то, что касаться его руками или ногами. Как он жить то теперь будет?

Форт потерял очень много людей убитыми и ранеными. Девяносто восемь человек погибло. Кроме большей части группы Быни и караульных на вышках погибли леди беспорядочно выскаиккваеющие из домов. Нападавшие не жалели патронов и гранат, расстреливая и забрасывая дворы гранатами. Нас шли именно уничтожать. Погиб Артем, погиб Иван, погибла Елена Робертовна. Был тяжело ранен Степан, была серьезно ранена Женя. Была ранена Катя, она пыталась вытащить из под огня тело погибшего Артема. Остальные получили в бою легкие ранения. У меня было ножевое ранение в живот. Оказывается, черный мордоворот ткнул меня в бок ножом. Остальные мои ранения относились к легким. Я буквально весь был синяках, ссадинах и царапинах. Лицо было обожжено пороховыми газами. Моя одежда пришла в полную негодность.

Осмотрев дырку в моем боку, главврач покачал головой и распорядился меня везти в центр. Я категорически отказался. Дел было слишком много. Мне вкололи сразу несколько инъекций. В дырку вставили дренаж и залепили повязкой. Целый день я мотался по форту. К вечеру у меня поднялась бешеная температура.

Очнулся я уже в больничной палате. Живот был твердым и сильно болел. Рядом было еще три койки, где под капельницами, шлангами и проводами медицинских приборов лежали больные. В углу палаты за столом сидел санитар с двумя пистолетами.

Во рту сухой жесткой подушкой лежал язык. Дико хотелось пить, кружилась голова. Я жестом показал санитару, что хочу пить. Он сделал отрицательный жест рукой и вызвал сестру. Полноватая женщина с короткой стрижкой протерла мне губы тампоном, смоченной в какой‑то приятно пахнущей жидкостью. Она побрызгала мне в рот из пуливезатора. Во рту разлился приятный мятный вкус. Я провалился в забытье.

Утром я проснулся с большой повязкой на животе. Оказывается, ночью меня прооперировали. Чистили рану в животе. Мне поменяли повязку и поставили капельницу. После обеда появилась Алена с опухшим лицом и Альфия. Алена внимательно смотрела мне в глаза и рассказывала о том, что творилось в форте. Власть сейчас держали Быня и Пантелеев. Форт обезлюдел. Напуганные люди старались уехать из форта, дома и имущество бросали. Несколько семей перебрались в Лукиновку. Были еще люди, которые хотели переехать в Лукиновку, но места там уже было мало. Община из желающих уехать новых членов себе уже выбирала. Часть людей перебрались в центр. По большей части это были родственники раненых. В форте стало опасно. Периметр был большой, охранять сложно. Делить на более маленькие не было смысла. Наша сила была именно в массовости. Даже после отъезда баптистов в форте оставалось более трехсот человек. Больше трети из них можно было смело назвать серьезными бойцами. По сути, форт обороняли все жители форта, кроме детей до четырнадцати лет и совсем слабых стариков. Фатеева снайперским огнем уничтожила и ранила в эту страшную ночь одиннадцать нападавших. Я понял, что форт обречен.

Потом Альфия попросила меня закрыть глаза и взяла в свои руки мои ладони. Она колдовала надо мной минут десять. После ее лечения все мое тело загорелось, особенно сильно жгло в боку и животе. Но жар был вполне терпимым.

Зашедший врач выгнал мою Аленку и Альфию. Мне поменяли капельницу. Я провалился в сон. По словам врачей я проспал более двух суток.

Очередное пробуждение сопровождалось похлопыванием по щекам. Я никак не хотел просыпаться. Мне приснился очень важный сон, который я никак не должен был забыть, это было жизненно важно, но желанная дремотная пелена сползала с меня, и я открыл глаза. Передо мной сидел главврач.

— Нельзя так спать, голубчик. Не приведи господь в кому провалитесь. Ну и напугали вы нас раной своей. Но могу поздравить. Везучий вы. Рана очень глубокая, но кишечник не прорезали. Грязная ранка, честно скажу, но мы все почистили. Перитонит вам теперь не грозит.

— Скоро я на ноги встану.

— Сложно сказать. Динамика у вас не плохая. Но говорить о чем‑то рано, давайте голубчик денька три подождем, а потом вам скажем. Договорились?

После ухода врача меня покормили картофельным пюре с мясными консервами. Аппетит у меня был отменный. Я еще попросил добавки. Старенькая нянечка принесла мне еще одну порцию. Наложено там было всего от души. Несмотря на голод, я едва осилил новую порцию.

Потом опять был сон, и опять снилось что‑то чрезмерно важное. Я проснулся и сел в кровати. Была ночь. Времени прошло немного, но живот был пуст и снова хотелось есть. Я аккуратно встал, держась за спинку кровати. Запищали приборы, давая знать о потере связи датчиков с телом. На мне была просторная больничная сорочка. Медленно шаг за шагом я дошел до туалета. Пользоваться уткой для меня было унизительно. Опорожнив кишечник я помыл руки, а потом сунул под кран голову. Вода текла по голове и шее, скатывалась по щекам. Холод одновременно взбадривал и успокаивал. Вытерев голову и руки полотенцем, вышел в ярко освещенный коридор. Ко мне сразу подошел боец в белом халате.

— У вас все в порядке? Вам что‑нибудь нужно?

Принадлежность к военным безошибочно можно было определить по камуфляжным штанам и высоким армейским берцам, а также по пистолету с глушителем в правой руке.

Ох, надо ответить, а то примет за зомби и шлепнет прямо здесь.

— Мне к радистам нужно, с фортом связаться.

— Ночью выходить все равно нельзя.

— Тогда скажите, как пройти к дежурному врачу.

Меня отправили в палату.

Утром я снова пошел искать радистов. Но связь не потребовалась. Ко мне приехали Быня, Пантелей и Палыч. Оказывается я, опять, проспал сутки. Алена, Алевтина и Альфия приезжали ко мне вчера, но я опять спал. Посовещавшись, они выкрали меня из больнички. Каждый дал мне что‑то из своей одежды. Даже штаны нашли. Пантелей всегда носил двое штанов, он стеснялся своего протеза, а в двух штанах ноги выглядели одинаково. Проблема была в обуви. Ботинки просто приватизировали в приемном покое. Правда, они были на размер меньше, но можно было потерпеть.

Через КП мы прошли вместе с очередной группой центровских фуражиров.

Форт встретил меня мрачной придавленностью. Людей на улицах практически не было. В общественной кухне кроме поваров было человек десять. За забором, где находился детский садик, уже не было слышно визга и веселого гомона. Детей в форте осталось мало.

Людей вообще было мало. Меньше сотни, включая стариков и детей. Группу Георгия переманили в центр. Они теперь будут работать на Орлова под началом Лисеева. Они еще пока жили в форте, но собирались перебираться в центр. На Георгия можно было больше не рассчитывать.

Форту пришел конец. Я озвучил свое мнение моим друзьям. Собственно говоря, мои товарищи хотели говорить со мной именно об этом. Мы договорились встретиться после обеда.

Я уковылял домой. Дома тоже царила унылая хмарь. Мое появление вызвало вспышку радостного возбуждения, но радости хватило не на долго и не на всех. Все члены нашей команды были у меня дома. Было очень жалко свернувшуюся на диване Катю. Она отказалась от лечения в центре. Маленькая Анжелика спросила меня о Степане, причем настолько по–взрослому, что мне стало не по себе. Что это за время, если трехлетние малыши начинают взрослеть таким темпами?

Степан был в госпитале, но я его не видел. Но то, что он жив и поправляется я знал, что и сообщил его маленькой дочке.

После обеда собрались в генеральном штабе. Вопрос о судьбе форта был решен. Нужно было решить вопрос с людьми. Баптисты были готовы принять еще не более десяти человек. Они намечали новое строительство, но строить можно было только после посевной.

Мы связались с дачниками. Заводчане готовы были принять от нас бойцов и фуражиров, но от остальных они стыдливо отказывались. Мы связались с Козельцом. В наш с ним разговор вмешался главврач. Он мне устроил разнос за мой побег, посоветовал мне самому повеситься или застрелиться, так как больше он меня лечить не будет. Появление Бориса Михайловича было кстати. Обсудив с ним вопрос переселения. Центр тоже делал ставку на детей и взрослых детородного возраста. Старики никому были не нужны. Места везде было мало.

Путем торга и уговоров договорились, что дачники возьмут к себе двадцать человек. К Баптистам удалось пристроить двадцать человек. Остальных мог принять центр спасения МЧС. В центр спасения, который организовала городская администрация не хотел никто. Просто мы про него ничего не знали.

Ближе к вечеру собрали внеочередное вече. Жители форта приняли известие с пониманием и даже с облегчением. Всем было страшно. От живущих в Лукиновке знали, что там устроились неплохо. За основу взяли модель жизни форта, но со своим баптистским уклоном. Были обязательные моления и песнопения, коллективное чтение библии и проповеди. Все без исключения были распределены по работам. Любые действия, которые считались греховными, жестко пресекались. Но жизнь у них была спокойнее и безопаснее. Мертвяков видели только лукиновские фуражиры. Большинство населения хотело ехать туда. В итоге в Лукинову удалось отправить тридцать одного человека. К дачникам наоборот, уехало четырнадцать человек.

Мы начали готовиться к переезду. Все оружие, боеприпасы, продовольствие и ГСМ распределили, поделили на три части, пропорционально количеству выезжающих человек, включая детей. Это было приданое для принимающей стороны.

Все спрашивали про броневики и модернизированный наливник. Но я считал их личным имуществом нашей команды, и отдавать не собирался. Вся моя команда перебиралась в центр МЧСников.

Следующие три дня заняли сборы и переезд. Часть имущества нашей команды решили оставить в форте. Все что может понадобиться в будущем перенесли в тайную монетную мастерскую часовщика. Туда же складировали весь запас фортовского оружия и боеприпасов. Мало ли как жизнь повернется.

Урал и Левушку мы забирали с собой. Проблема была с наливником и банковским броневиком. Наливник у нас просто заберут, да и не нужен он на новом месте. Весь привезенный бензин и солярку сдавали на склад ГСМ. С банковским броневиком было хуже. Во время боя он получил несколько пробоин, а также оба лобовых стекла были избиты ударами пуль, они превратились в белые матовые пластины, и смотреть сквозь них было невозможно. К тому же несколько выстрелов попали в двигатель. Если с пробитыми колесами вопрос решили практически сразу, заменив колеса на подобные снятые с техники, стоящей на улице, то с ремонтом двигателя придется повозиться, а где брать бронестекло я и предположить не мог. Наливник и бронеавтомобиль загнали на участок где жил Бабур с семьей. Наливник поставили между забором и домом, накрыв старыми досками и остатками ограждения периметра. Инкассаторский автомобиль загнали прямо на веранду. Одну стену и пол веранды разобрали и поставили туда машину, а потом собрали стену обратно. ПКМ инкассаторского автомобиля обмазали солидолом, уложили в ящик и поставили его в тайник часовщика. Были у нас и новые приобретения. Подобранный мной пулемет оказался печенегом с ночным оптическим прицелом, нам досталось еще три такие пулемета. Все печенеги и другое трофейное оружие, также спрятали в тайник.

Жители форта совершенно по разному готовился к переезду. Кто‑то ехал на легкие, прихватив с собой только самое необходимое, кто‑то тащил с собой почти все имущество. Одни тщательно готовили свои дома к консервации: сливали систему отопления, перекрывали все краны, забивали щитами окна, устраивали тайники. Вторые буквально вылизывали свой домик до лакового блеска пред отъездом. Хорошо, что никто ремонт не додумался делать. Третьи напротив, бросали жилище, как есть, и уходили в новое место, даже не обернувшись. Я относился к первой категории, Алена относилась ко второй, наши дети относились к третьей категории.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ